Текст книги "Ночная погоня (Повести)"

Автор книги: Александр Кулешов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

14 часов

– Да. Ну и что? – продолжал подполковник. Затем он стал молча кивать головой, отложив в сторону ручку, которую сразу же взял, как только раздался звонок. – Знаете что, гражданин, вы выйдите прогуляйтесь. Да, да, прогуляйтесь до первого поворота и обратно и опять нам позвоните. А мы к тому времени узнаем адрес вашего брата. Договорились? Ну и чудесно.

Подполковник Голохов положил трубку и усмехнулся.

– Кто только не звонит! – сказал он, отвечая на вопрошающий взгляд Владимира. – Человек выпил, зашел в автомат, чтобы позвонить брату, телефон и адрес его он забыл. Монеты нет. А к дежурному набрал 02, и все. Легче всего. Вот он и требует, чтобы мы ему сообщили хотя бы адрес брата. Ну этот еще ничего. А то такие бывают…

– А вы расскажите, товарищ подполковник! – Глаза Владимира заблестели.

Несколько минут Голохов молча улыбался, устремив взгляд в одну точку, припоминая, наверное, разные забавные случаи из опыта своих бессчетных дежурств.

– …Старушка звонит, говорит: «У меня на карнизе пятого этажа кошка мяучит, спать не дает, пришлите снять». Мы ей говорим: «А почему вы пожарных не вызовете?» – «Пожарные ее водой зальют, – говорит, – намокнет, а мне ее жалко». А то еще так однажды было…

Звонок прервал рассказ подполковника.

– Да, – говорит он через секунду, записывая что-то в книгу. Взгляд его сразу стал жестким и сосредоточенным. – Да. Адрес? Ясно. Выезжаем.

Положив трубку и посмотрев на часы, подполковник нажал рычажки селектора и коротко скомандовал:

– Врач, фотограф, эксперт, Николаев – на выезд. Самоубийство. Адрес…

И Голохов продиктовал адрес шоферу. Через минуту за окном раздался шум мотора, и машина, шурша по асфальту, выехала за ворота.

Голохов посмотрел на Владимира и, словно заканчивая прерванный разговор, тихо сказал:

– Так что разные бывают случаи…

Теперь глаза его были печальны и задумчивы.

Владимир встал и, стараясь не шуметь, вышел в комнату дежурного. Там раздавался сердитый голос подполковника Воронцова.

– А вы еще раз проверьте, еще раз. Да что вы меня учите – «на вокзалах»! Вокзалы давно проверены. Я вам сказал: прочешите лес. Он же у Сокольников потерялся. Что значит «смотрели»? Еще раз посмотрите, ведь не клад ищем – мальчика! Ясно? Мать уже сколько времени беспокоится. Вот так! И доложите!

А через минуту тот же голос звучал тепло и мягко:

– …Нет еще, но не беспокойтесь. Все будет в порядке. Найдем. Вот я вам и звоню, чтобы вы не волновались. Нет. Нет. Найдем вашего Вовку…

В углу у окна подполковник Бибин глухо ворчал в трубку:

– Надо проверить. Он второй раз звонил, тот гражданин, неизвестную машину, говорит, разувают, без номера. Что-то клепают. Надо проверить. Он говорит, у них в переулке нет такой машины. Проверьте, только быстренько, и мне сюда звоночек. Точка.

Владимир вновь спустился вниз. Дежурство его явно не удовлетворяло – ну чего он бродит, как неприкаянная душа, то наверх, то вниз! Интересно, конечно, послушать рассказы, но хочется самому участвовать. Эдакое серьезное дело! Чтоб можно было тело размять, да и мозги, кстати говоря, тоже.

Если б знал Владимир, как скоро и как трагически осуществится его желание!..

Внизу врача не было, он уехал с группой. Фотограф Коля скучал и с радостью встретил потенциального собеседника:

– Ты вот, Анкратов, спортсмен, ну, я хочу сказать, мастер спорта и все такое. Как ты думаешь, может, мне тоже заняться или поздно? А? Как вот ты начинал? Расскажи. Почему ты занялся спортом?

– Потому что по шее надавали! – ответил Владимир и, глядя в изумленное лицо Коли, рассмеялся. – Ладно, Расскажу. Я тогда еще в школе учился. Был у меня друг Колька Второв по прозвищу Рыжий. Однажды назначили нас на школьном вечере дежурными – следить за порядком…

Владимир, словно это было вчера, помнит тот вечер. Они встали с Рыжим у дверей, важно и придирчиво проверяя билеты.

Уже кончилась торжественная часть, концерт самодеятельности, начались танцы. Всюду и в зале наверху, и в коридорах, и даже здесь внизу, в вестибюле. Нарядные девочки, мальчишки, аккуратно причесанные, кружились в вальсе. И вдруг наружные двери с грохотом распахнулись, и человек пять ребят ввалились в вестибюль. Здесь был Ванька Длинный, его неизменный друг Ленька Короткий и другая окрестная шпана.

Владимир и Коля пытались загородить им дорогу, но были отброшены в сторону.

– А ну, брысь! – рявкнул Ванька Длинный.

Владимир мужественно вступил в борьбу. Он схватил Ваньку за рукав и потянул. Но сильный удар по затылку заставил его разжать пальцы. Не успел он обернуться, как Ванька Длинный схватил его за волосы, сделал подножку, и Владимир растянулся на полу в смешной и нелепой позе. Не боль от удара, а именно эта глупая поза, унижение, которому он подвергся на глазах у всех, исторгли у Володи слезы. С хулиганами справились быстро. Подбежали комсомольцы-старшеклассники и без особой деликатности вытолкали всю компанию за дверь. Когда угроза миновала, девочки стали хихикать, подталкивать друг друга и показывать на Владимира. Не помня себя от стыда, он убежал домой.

На следующий день в сарае за домом они с Рыжим поклялись торжественной клятвой, что изучат тайные японские приемы джиу-джитсу и всегда будут стоять друг за друга. «Твоя обида – моя обида! Моя обида – твоя обида!» – торжественно провозгласил Коля. Его рыжие волосы пылали как костер, и даже веснушки, сплошь покрывавшие лицо, стали не так заметны.

Оставалось немногое – достать «книжку с приемами». Книжку достали. Дорогой ценой – отдали за нее новый футбольный мяч. Пыхтя и сопя, то и дело крича друг на друга, разучивали за сараем приемы. Но получалось плохо. Прием срабатывал лишь тогда, когда противник был неподвижен как колода. Стоило ему начать сопротивляться – и ничего не удавалось.

Словом, вряд ли что-либо путное вышло из этой затеи, если бы однажды, когда Володя и Рыжий старательно топтались во дворе, изучая новые приемы «ива-наме» и «юки-оре», что значило «скала, смытая волнами» и «сломанная снегом ветка», к ним не подошел крепкий мужчина в коричневом костюме и свитере. Некоторое время он критически наблюдал за раскрасневшимися друзьями, а потом сказал:

– Вот что, самураи, хотите заниматься самбо?

Ребята стояли в нерешительности.

Мужчина в свитере взял истрепанную книжку, перелистал и, пренебрежительно махнув рукой, вернул ее Рыжему.

– Только время тратите на ерунду. Будете хорошими самбистами, любого дзюдоиста разложите. Так как? Мгновенного успеха не ждите, но к окончанию школы будете разрядниками.

Володя и Рыжий переглянулись.

Через два дня они неуверенно вошли в зал с косым потолком под Восточной трибуной стадиона «Динамо» и встали в шеренгу таких же, как они, будущих борцов. Впрочем, и Володя и Коля еще много сотен раз входили в этот зал, прежде чем стали настоящими борцами. Но тренер Михаил Андреевич Владенов не обманул: через несколько дней после того, как они получили аттестат зрелости, им вручили и маленькую голубую книжечку – теперь они стали спортсменами-разрядниками!

Аттестат зрелости был на руках. Как и все их сверстники, пока они учились в школе, Володя и Коля переменили мысленно сотню будущих специальностей. И, как иногда бывает, путь, по которому они пошли, оказался совершенно неожиданным.

Однажды, где-то, наверное, в классе девятом, Михаил Андреевич после тренировки предложил:

– Вот что: хотите посмотреть школу милиции? Там, правда, день открытых дверей не проводится, но я это дело устрою.

Владенов, заслуженный тренер СССР, тренировал и курсантов Московской специальной средней школы милиции. Разумеется, друзья согласились. Они не собирались стать милиционерами, но школу посмотреть интересно.

Они ожидали увидеть тир, зал для занятий самбо, плац для строевой подготовки.

А увидели совсем другое. Здесь были интереснейшие лаборатории, здесь занимались фото– и автоделом, изучали физику, химию, знакомились с медициной, психологией, радиоделом… Здесь преподавали множество увлекательнейших наук. И оказалось, что милиционеры – это и ученые, и бухгалтеры, и шоферы, и спортсмены, и следопыты, и специалисты еще многих дел.

Разинув рты, ребята ходили по классам и залам, где занятия вели кандидаты наук, старшие офицеры – люди, больше похожие на профессоров, чем на милиционеров, какими их представляли себе оба друга.

Через два года курсанты Анкратов и Второв заняли свои места в учебных классах школы милиции.

Борьбе самбо здесь тоже уделялось много времени. И наступил день, когда Владимир и Николай (разумеется, в один день – иначе они не могли) привинтили к кителям новенькие, сверкающие серебром значки мастера спорта СССР.

15 часов 55 минут

В это время открылась дверь и вошли сотрудники, выезжавшие «на самоубийство». Старший ушел докладывать дежурному, а врач, сняв очки и тщательно протирая их замшей, рассуждал:

– Всех могу понять: вора, убийцу, жулика (понять – не оправдать) – самоубийцу понять не могу. Конечно, когда ты в бою, ранен, окружен врагами и последний патрон себе… Но вот так, в мирное время, здоровый парень, студент-отличник, у которого все хорошо, есть мама, папа, даже пианино… И вдруг набрать барбамила и выпить словно какая-нибудь истеричка! Не понимаю! И из-за чего, вы думаете? Из-за несчастной любви…

Врач смешно вытянул губы трубочкой, закатил глаза и произнес последние слова в нос.

Снова надев очки, он продолжал:

– Студенты оба. Он – лирик, она – «физик», точнее, эпикуреец. Он больше любит бродить по ночной Москве, стихи читать, о любви говорить; она – больше рестораны, танцы, вечеринки. В общем-то плане, так сказать человеческом, он парень стоящий, она – пустышка. Годы тянули; иногда она стихи слушает – зевает, а большей частью ему приходилось тащиться в рестораны да еще ревновать, когда она с другими танцует, – сам-то он в этом деле не великий мастер. В конце концов обоим надоело: ей – скучать с ним, и она бросила его ради какого-то пижона; ему – видите ли, жить! Накопил барбамила, написал в лучшем стиле Надсона письмо на двенадцати страницах и проглотил дюжину таблеток. «Скорая» тоже примчалась. Еле откачали. Я бы лично за такие поступки публично порол розгами! – закончил врач свой рассказ.

– Мне кажется, – сказал Владимир, – что у нас в стране самоубийством могут кончать только люди, которых случайно просмотрели врачи-психиатры.

– И еще ничтожества, – заметил врач, снова протирая очки, – жалкие дураки, истеричные мамзели. Нет, вы как хотите, а у меня самоубийцы вызывают презрение, я бы даже сказал – отвращение, а уже никак не жалость. Трусы! Слюнтяи! Лицемеры!

Раздался звонок.

Звонил Николай.

– Ну, как дежурится?.. – гремел в трубке Колькин бас. – Я слышал, вчера на вокзалах нельзя было достать билетов – весь преступный мир бежал из столицы: знали – Анкратов выходит на дежурство по городу!

Николай громко хохотал над своей же шуткой и, не давая Владимиру вставить слово, продолжал болтать:

– Но уцелел самый грозный, самый страшный, и, поскольку он не испугался даже Анкратова, ловить его выезжает сам Николай Второв! Володька, еду на операцию – проверка домовых кухонь, едем заметать Повара! Так сказать, к театральному разъезду. Его кулинарное сиятельство изволит сегодня слушать «Пиковую даму», собирается переквалифицироваться в шулера…

У Николая наконец не хватило дыхания, и он замолчал.

– Нет, с тобой не утонешь! – закричал Владимир в трубку. – Ты и в воде никому рта не дашь раскрыть! Так правда, что нового?

– Нового – бесконечность! – гудел Николай на другом конце провода. – Газеты прислали из Женевы фото – наша команда в момент объявления победы и надпись: «Советские дзюдоисты – чемпионы Европы; слева направо: капитан команды Второв, Арканатов…»

– Как – Арканатов?

– Вот так, – хохотал Николай, – перепутали, не Анкратов, а Арканатов написали Ну ладно, еще позвоню, а то я из автомата, тут девушка торопит – ей, наверное, «ему» позвонить надо. И не забудь – завтра к нам с Таней и пирогом. Нина ждет.

Владимир огорчился. Вечно путают газеты. Ребята на смех поднимут, скажут: «Чего врал, что чемпион? Арканатов – чемпион». Но огорчение длилось недолго – все же здорово быть чемпионом Европы! И не в тяжелой атлетике там или борьбе, где мы к этому привыкли, а именно в дзю-до, которой заниматься-то наша команда начала совсем недавно. И Николай тоже чемпион!

Тренер Михаил Андреевич часто притворно удивлялся.

– Поразительно! – говорил он. – Опять вместе. Что Европа, что первенство страны – всегда рядом! В прошлом году – Второв первый, Анкратов второй, в этом году – Анкратов первый, Второв второй. У вас как, наперед расписано? Вот друзья!

Действительно, нелегко было найти еще таких друзей.

Вместе в школе, вместе в школе милиции, вместе в заочном юридическом, вместе в секции самбо. В один день вручили им комсомольские билеты, в один день кандидатские карточки.

И даже женитьба Владимира не нарушила этой дружбы. Правда, к девушкам они относились по-разному. Владимир встретил Таню, женился и нашел свое счастье.

Николай на первый взгляд был куда легкомысленнее. Его огненная шевелюра, веселый нрав, густой бас и неиссякаемая любовь к жизни привлекали к нему девушек.

Он был великим охотником до разных, как он выражался, «массовых мероприятий» – загородных пикников, домашних вечеров, коллективных походов в театры, кино, на стадионы. Правда, была у него черта, немало раздражавшая его подруг: Николай слово «массовые» понимал буквально. В «мероприятие» он вовлекал человек по десять. Иногда единственным представителем сильного пола бывал он сам. Но это его не смущало – веселья, острот у него хватало на всех его ревниво посматривавших друг на друга приятельниц.

– Понимаешь, – говорил он Владимиру, – богатство моей натуры настолько велико, а сердце столь любвеобильно, что я просто не считаю себя вправе одаривать какую-нибудь одну счастливицу! Это значило бы обижать лучшую половину человечества. А этого я допустить не могу.

И он весело смеялся, гулко и басовито.

В действительности ему просто никто не правился. А может, причина крылась в другом: в том, о чем не знал никто, кроме Владимира.

У Николая была сестра. Только она, и больше никого на свете. Были у него когда-то отец, мать, старший брат, был дом.

Во время войны хоть и летали еженощно над Москвой немецкие самолеты, разрушений и столице было мало. Но среди немногих словно срезанных бритвой домов. оказался тот, в котором жили Второвы. Небольшой, деревянный, в зеленом дворе на окраине, он взлетел в небо, рассыпавшись словно фейерверк. Рассыпался и похоронил под черными головешками всю Николаеву семью и рано окончившееся детство.

Николаю не было пяти лет, сестренке Нине – четырех. В ту ночь Коля ночевал у тетки: та, бездетная, незамужняя, частенько брала его к себе. Нину, обожженную, с изувеченными ножонками, нашли спасатели в десяти метрах от дома, куда ее, наверное, отбросила взрывная волна. Нина не кричала, не плакала, она лежала молча, устремив неподвижный взгляд в багровое небо.

Было непонятно, как уцелела девочка, но еще непонятнее, как выжила она после ампутации обеих ног.

Детей взяла к себе тетка.

Тетка умерла, когда Николай кончил школу.

Второвы остались вдвоем: брат и сестра-калека.

Она не только потеряла ноги, что-то еще случилось с позвоночником. Словом, ни о каких протезах, даже о костылях не могло быть и речи.

Утром Николай поднимал сестру с постели, переносил в кресло. И там она сидела до вечера, читая, слушая радио, глядя в окно на уходящие вдаль подъемные краны (им дали комнату на седьмом этаже нового дома в Юго-Западном районе). Соседка-пенсионерка (в квартире было всего две комнаты), женщина столь же ворчливая, сколь и добрая, кормила Нину обедом, а то и ужином. Деньги на хозяйство брала, а за свои услуги категорически отказалась, как следует отчитав Николая, когда он предложил ей это.

– Привык со своими бандюгами! А люди людьми должны быть, а не зверьем…

В первый год работы Николай купил сестре телевизор, себе же не покупал даже необходимого (на Нину эта экономия не распространялась). Теперь Нине было не так скучно, когда брат был занят по вечерам на службе.

Вот на сестру и изливал Николай всю свою нежность. На других девушек, наверное, уже не хватало. Для них оставались смех, остроты, всегда бодрое настроение, веселое ухаживание, редкий поцелуй.

Из друзей только Владимир бывал у Николая. И всегда поражался его отношению к сестре. Нина почти всегда молчала, никогда не смеялась, лишь изредка ее бледные губы раздвигала улыбка.

Николай старался развлечь ее, с юмором рассказывал о своих делах. Если послушать, его служба в уголовном розыске – сплошное удовольствие и отдых. Все преступники были дураками и трусами, неизменно оказываясь в глупом положении; милиционеров они боялись как огня и чуть что поднимали руки вверх.

Но Нину трудно было обмануть, она о многом догадывалась. Владимир не мог забыть, как однажды, когда он зашел перед операцией к другу и тот зачем-то вышел на кухню, Нина шепнула:

– Береги его, Володя, прошу тебя, береги! Если с ним что-нибудь случится, я умру! Слышишь?

Владимира поразили тоска и отчаяние, прозвучавшие в словах всегда такой спокойной Нины.

С тех пор он невольно чувствовал какую-то ответственность за Николая. Это было нелепо, потому что Николай ни в чьей защите не нуждался – он был сильнее Владимира, искуснее в стрельбе. Во время операций его обычно назначали старшим, и Владимир попадал к нему в подчинение.

А вот случай, когда Николай спас другу жизнь, был.

Оба служили в отделе, занимавшемся среди прочих дел и борьбой с карманными ворами.

Однажды их вызвали в суд как свидетелей по делу одного из пойманных ими карманников. Это был не просто карманник, а опасный преступник по прозвищу Повар, отбывший срок наказания и вернувшийся домой. Потребовались деньги, и Повар отправился «заколотить кусочек» в троллейбус. Но то ли утратилась квалификация за долгие годы тюрьмы, то ли не повезло – в троллейбусе случайно ехали Второв и Анкратов, – но друзья преступника задержали.

Суд еще продолжался, когда Владимир и Николай, закончив свои показания, покинули зал, торопясь на занятия Неожиданно их окружила группа хулиганов – дружков Повара, человек пять или шесть.

– Гады! Вам больше всех надо? Да? Довольны? Довольны?

Хулиганы наступали, и внезапно один из них, здоровый детина, видимо, занимавшийся когда-то боксом, изо всех сил ударил Николая в челюсть. Николай упал. В то же мгновение хулиган почувствовал, как ноги его отрываются от земли и он летит через голову на асфальт. Не обращая внимания на безжизненно распростертого противника, Владимир наклонился над другом. Ошеломленный Николай уже пришел в себя и даже приподнялся на локте. Вдруг глаза его сузились, резким движением он дернул Владимира в сторону, одновременно сильно выбросив вперед ногу. Раздался вскрик, ругательство и звон выпавшего из рук нападавшего ножа.

Опоздай Николай на секунду – и нож оказался бы у Владимира между лопатками.

Дальнейшее заняло меньше минуты. Трое хулиганов убежали со скоростью, которой позавидовал бы и мировой рекордсмен, двое были доставлены в ближайшее отделение. А друзья торопились на занятия.

20 часов

Владимир сходил в столовую, перекусил, позвонил и доложил об этом Тане, которая подробно рассказала ему обо всех делах, переделанных ею за истекшее после очередного телефонного разговора время, и поднялся на второй этаж.

Он застал подполковника Воронцова, который настойчиво втолковывал кому-то по телефону:

– Вы что – дальтоник? Я же вам сказал – черные трусы. Чер-ны-е, а не бежевые! И потом: тот лесок вы так и не проверили? Нет? А там ямы песочные, мог упасть. Ну вот что – выезжаю сам. Ждите у леска.

Он сердито опустил трубку на рычаг и вышел.

В маленькой комнате раздавался, как всегда, негромкий голос подполковника Голохова:

– …Гражданин жалуется, что котлеты недоброкачественные. Что значит – не отвечаем? Мы, дорогой, за все отвечаем, ясно? За все в городе! Да! И за продукцию этой фабрики-кухни тоже. Пошлите кого-нибудь из ОБХСС, пусть проверят.

Не успел он повесить трубку, как раздался говорок Бибина:

– Заместитель дежурного по городу слушает. Да. Да. Чья машина? Ага. Ясно. Свою же машину и разувает? К техосмотру готовится? Добре. Добре. Пускай крепко готовится – ГАИ шутить не любит! Ничего. Ничего. Наше дело проверить. Гражданин бдительность проявил, а мы проверили. Точка.

Бибин встал, потянулся. В большую комнату вышел подполковник Голохов. Дежурные знали: скоро «передых» кончится, начнется вечер, ночь, а с ними и возможные происшествия. Это днем тухлые котлеты, мусор, пьяные. Вечером происходили дела посерьезней.

– Ну-ка, Анкратов, – Голохов повернулся к Владимиру, – расскажите-ка ваше недавнее дело с врачом. Уезжал я на два дня – не знаю подробностей.

– Да ничего особенного, товарищ подполковник, дело как дело…

– Ну-ну, не скромничайте. Не случайно же вам благодарность по управлению объявили. Давайте докладывайте.

Это в сто седьмом автобусе было, – начал Владимир, – напротив гостиницы «Украина». Знаете? Там мы нащупали компанию. Раз проехали – зря, два – зря. В общем, во вторник накрыли…

В тот день на задержание шайки карманников направилась оперативная группа уголовного розыска в составе грех человек во главе с лейтенантом Анкратовым. Шайку удалось обнаружить сразу: подходя к остановке автобуса, Владимир услышал одну-две фразы, произнесенные на воровском жаргоне. Этого было достаточно. Шайка, вот она, вот эти четверо немолодых, хорошо, даже элегантно одетых мужчин в велюровых шляпах и дорогих галстуках.

Настоящие карманники – это не мальчишки с нахальными взглядами и неловкими руками, таких берут за шиворот и, хнычущих, отводят в отделение. Нет, истинный представитель этой древней, ныне почти вымершей воровской профессии человек немолодой, солидный. При виде такого подозрение падет на кого хочешь, только не на него. «Работает» он не один, а с ассистентами, которые намечают жертву, ощупывают карманы, а затем, толкаясь, извиняясь, нажимая, прося передать билет и т. д., поворачивают жертву так, чтобы «главный» мог начать свою молниеносную и незаметную работу. И если все проходит гладко, «главный» в течение нескольких секунд расстегивает самые сложные застежки, самые обтягивающие пиджаки и пальто, вырезает специально оборудованной бритвой или ножницами карман и вынимает добычу. Он сразу же передает ее одному из своих ассистентов, а тот старается как можно скорее покинуть место кражи. Важно передать бумажник, деньги, тогда «главному» нечего бояться: не пойман, как говорится, не вор. При малейшей опасности карманники роняют добычу и бритвы под ноги, и тогда доказать их вину становится практически невозможно.

И шайка, и оперативная группа аккуратно стали в очередь, и вскоре на задней площадке сто седьмого автобуса, покинувшего остановку «Гостиница „Украина“», оказались среди других пассажиров, тесно прижатых друг к другу, восемь человек: четверо воров, трое милиционеров (разумеется, в штатском) и будущая жертва приезжий туркмен в очках, как потом выяснилось, врач.

Очень быстро воры определили, что во внутреннем боковом кармане врача лежит толстая пачка денег. Толкаясь, они повернули его поудобнее к «главному», заставив взяться левой рукой за поручни и открыть тем самым левый бок. Всего несколько секунд понадобилось интеллигентному человеку лет пятидесяти, с лицом профессора, чтобы расстегнуть на туркмене плащ и пиджак, вскрыть карман, вынуть деньги и передать их стоявшему рядом ассистенту. Все шло как по маслу, словно хорошо отрепетированный номер.

Ко в самое последнее мгновение номер не удался… Ассистент, уже готовившийся спрятать деньги в свой карман, почувствовал, как сильная, ловкая рука внезапно зажала его собственную руку, в которой он держал деньги, и завела ее ему за спину. Захват был крепкий, по, если так можно выразиться, «вежливый». Вору не было больно, пока он не оказывал сопротивления. Однако он понимал, что при малейшем движении кисть может быть сломана.

Пока Владимир держал ассистента с зажатым в его руке вещественным доказательством, двое других сотрудников схватили «главного». Но они хоть и разбирались в самбо, однако мастерами не были. К тому же пожилой «профессор» оказался наделенным огромной силой и более чем стокилограммовым весом. Оставшиеся ассистенты, как им и полагалось в таких случаях, вели себя как остальные пассажиры и никакой помощи своим не оказывали.

Справиться с «главным» помощникам Анкратова не удавалось. Пришлось ему, отпустив ассистента, применить прием, который сразу успокоил силача. Но зато ассистент тут же выбросил деньги на пол. Ошеломленный всем происходящим, ничего не понимающий приезжий вежливо подобрал деньги и всеми силами пытался их вручить отбивавшемуся от них карманнику.

– Вы уронили, – приветливо улыбаясь, втолковывал туркмен.

– Ничего я не ронял! Это не мои! Не мои! – кричал в ярости ассистент.

– Ваши, – убеждал туркмен, – сейчас подобрал. Бери…

Автобус остановился, и дверь открылась. Первыми из машины выскочили два ассистента. Их никто не задерживал – все равно против них не было улик.

Затем на тротуар вывалился Владимир. Одной рукой он в железном захвате держал «главного», другой тащил за рукав отчаянно отбивавшегося туркмена. Напуганный всем происходившим, видимо, плохо понимавший русский язык, он кричал: «Я не брал, ничего не брал, я доктор!» – и потрясал пачкой каких-то командировочных удостоверений и книжечек. Сколько Владимир ни пытался ему втолковать, что обокрали его самого, он ничего не хотел слышать. Двое других милиционеров, освобожденные Владимиром от заботы о «главном», схватили оставшегося ассистента.

Подъехала оперативная «Волга». Ассистента и врача усадили в нее, с ними сели помощники Владимира, и машина помчалась в милицию. Автобус, пассажиры которого, жужжа словно пчелы, взволнованно обсуждали происшествие, покатил дальше по своему маршруту.

А на тротуаре остались «главный», Владимир и подъехавший на мотоцикле с коляской милиционер. Усадить в коляску вора оказалось делом нелегким. Несколько раз он пытался сильно ударить Владимира ногой в живот, и лишь быстрота реакции, приобретенная в занятиях спортом, помогала Владимиру вовремя избежать удара. В какое-то мгновение преступник сумел освободить руку и, выставив вперед огромные пальцы, хотел нанести Владимиру удар в глаза. Молниеносным движением тот успел увернуться.

Принимавший участие в усмирении карманника мотоциклист не выдержал:

– Да что, право, ведь он убьет! Надави ты ему на руку, чтоб знал, черт!

Владимир только усмехнулся.

В конце концов вора посадили в коляску и доставили в отделение…

– Вот тут-то самое смешное и произошло, товарищ подполковник, – закончил свой рассказ Владимир, – когда врачу показали надрезанный карман и вернули деньги, он только тогда понял, что обворовали-то его, а то все кричал, шумел. И тогда кинулся на задержанного, еле оттащили.

Владимир смеялся. Он не помнил о вооруженных бритвами ворах, о могучем преступнике, пытавшемся искалечить его. Он помнил о смешном эпизоде и, вспоминая, смеялся. Смеялись и дежурные.

Они были милиционерами, и риск был элементом их профессии.

Ну а как потерпевший? – спросил Голохов.

Благодарил, товарищ подполковник, – Владимир продолжал улыбаться, – благодарил. Адрес просил, хотел каракуль прислать. Я говорю: «Не надо, рано, вот буду полковником, тогда присылайте на папаху». – И комнату дежурного вновь огласил веселый смех.

В это время быстрым шагом вошел подполковник Воронцов. Сапоги его были в глине, к фуражке прилепились древесные листья. Он прошел к телефону, заглянул в журнал и набрал номер.

– Гражданка Сорокина? Помощник дежурного по городу. Нашли вашего Вову, повезли к вам, сейчас приедет. Да что вы плачете! Радоваться надо, а не плакать. В парке, как я говорил. Пошел парень погулять, воздухом, знаете ли, подышать и в яму провалился. Напугался, сам никак не вылезет. Все. Все. Только, чур, не наказывать! Обещаете? Нет, вы обещайте, он и так напуган. Ну то-то. Чаем напоите, и пусть спит. – Подполковник Воронцов на секунду замолчал. – Берегите сына, гражданка Сорокина… – Голос его прозвучал глухо. Казалось, говорит кто-то другой. – А вот этого не надо, зачем благодарить, это наша обязанность… Ну, до свиданья, до свиданья!

Он поспешно повесил трубку и еще минуту стоял около телефона, продолжая держать руку на аппарата. Потом, словно очнувшись, смущенно улыбнулся:

– Пойду почищусь – вон заляпался как. Все, понимаешь, обыскали, чуть не целое отделение ходило, а до ям не дошли. Я те ямы еще с прошлого года запомнил. Ну парень там и сидел.

Он укоризненно покачал головой и, вынув из нижнего ящика стола сапожную щетку, вышел.

Минуту в комнате царило молчание. Потом Голохов вздохнул и, посмотрев на Владимира, сказал:

– Месяц назад сын у него погиб. Только школу кончил. Совсем мальчишка. Нелепый такой случай…

Он встал, поправил фуражку и ушел в свой кабинет. Некоторое время Владимир сидел неподвижно. Потом тоже встал и спустился на первый этаж. На площадке лестницы подполковник Воронцов, отложив щетку, наводил бархоткой глянец на свои вычищенные сапоги…