Текст книги "Арктический мост(изд.1959)"

Автор книги: Александр Казанцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 35 страниц)

Глава третья
ОБЩЕСТВО ДРУЖБЫ МАТЕРИКОВ

По небу над морем летели низкие лохматые тучи. Увязавшиеся за кораблем чайки срезали крылом пенные гребни.

Дул встречный ветер. Капитан Седых, сердито сопя, отвернулся от него. Было время, когда к любому ветру Иван Семенович становился лицом, бриз и шквал веселили ему душу, он готов был померяться силами хоть с ураганом. Потому, быть может, и пошел инженер-судостроитель Иван Седых в моряки, стал штурманом дальнего плавания, а потом и капитаном. Полярные моря учили его уму-разуму. Поначалу был он без меры удалым да озорным. Любили про него рассказывать всякое. Раз, говорят, поспорив на бутылку коньяку, он белого медведя, как бабочку, поймал. Сошел на льдину, да и накрыл ему голову «сачком», сделанным из мешка, пропитанного хлороформом. Зверь и уснул. Ночью потом проснулся, на корабле переполох наделал. Сам же штурман Седых и пристрелил его из винтовки. Потом пообтерся Иван Семенович о льдины, безудержная и опрометчивая отвага сменилась продуманной смелостью. Когда отвечаешь не за свою только голову, а за весь экипаж корабля да за пассажиров, другим становишься. Собственно, для того и пошел в море судостроитель, чтобы по примеру адмирала Макарова морскую мудрость познать, а когда вернулся в конструкторское бюро, рассчитывал «опробовать» задуманный корабль раньше, чем сойдет он с его чертежной доски. Но «вверху» решили по-другому, и он был выдвинут на руководящую работу. Пришлось оторваться от проекта гидромониторного ледокола, режущего льды водяными струями, и засесть в наркомате. Только к концу войны удалось ему снова в море вырваться. Опытные моряки нужны были. А теперь вот снова в Москву назначают. И отказаться не смог. Видно, уж научился становиться к ветру не только лицом, но и боком, а то и спиной.

Отвернулся Иван Семенович от сердитого ветра, сам сердитый, насупленный, и стал дергать желтый ус.

Только что повздорил с дочерью. Ну, ладно, медициной занялась, Андрюшку Корнева вылечить взялась… Самовнушение с помощью всяких выдумок… Хорошей вам погоды да удачи! Иван Семенович сам украдкой, без Анки, к больному наведался. Посидел, ссутулясь, покряхтел, погладил жесткой рукой ему голову и ушел. Хороший парень, жалко… Чудно, а может быть, и выскочит с помощью сказки своей. Ладно! Но зачем же об этом всерьез? Зачем старика-отца актерствовать заставлять, зачем его инженерное имя впутывать? Видите ли, пациенту техническое признание требуется! Признание чего? Горячечного бреда? Моста через Северный полюс? Старый инженер Седых перед отъездом на работу в Министерство должен свое имя рядом с прожектёром поставить, словно и у него сотрясение мозга!.. Нет уж, увольте! Решили касторкой или еще чем человека лечить – так и пользуйтесь этим сами. Ежели нужно его на руках через льды нести – готов. Но скандалиться – увольте!

Иван Семенович грозно надул щеки. «Увозить надо Анку скорее, – думал он, глядя, как спускается она с мостика по трапу. – Если парень даже и выскочит, так ведь на ногах ему уже не стоять… Что ж красавицу такую к мужниной коляске, что ли, приставить? Увозить надо девку скорее… И так уж много дней потеряно. Пришлось в порт Дальний завернуть, прибуксировать поврежденное бомбежкой судно, китайское. Теперь скоро Владивосток, передача там „Дежнева“ новому капитану…».

Аня шла по палубе навстречу Кандерблю и Сурену Авакяну, о чем-то жарко спорившим.

Следя за ней из-под насупленных бровей, Иван Семенович недовольно хмыкнул: «И этот еще американец навязался на седую голову. Не пожелал в Дальнем сойти. По радио с самим командующим американским военным флотом в Тихом океане связался. Тот за ним эсминец высылает. Скоро в море встреча произойдет. Видать, важная птица!.. Карты-то, небось, пришлось раскрыть. Вот такие и втираются, шпионят…»

Аня подошла к американцу. Иван Семенович плюнул от злости. Плюнул и отвернулся. Ветер ударил ему в лицо…

Аня была уверена, что Андрею необходим инженер, могущий влить в него новые силы. С Андреем уже случилось чудо, и Аня научилась верить. Еще недавно лежавший в гипсе, как в гробу, он был далек от всех живых. И вот – брошенный ему линь, линь его собственной дерзкой идеи, помог ему выбраться из небытия. Он снова живет и не только на корабле, но и в будущем, для которого проектирует грандиозное сооружение… А теперь, во время работы, у него, естественно, появились сомнения… Потому ему и нужны сейчас поддержка и признание, нужны, как укол камфары… иначе он выпустит линь из рук. И отец не единственный инженер на корабле. Есть и помоложе. А задуманное Андреем только молодым и строить!

Кандербль, споривший с Суреном о том, кто начал войну в Корее, не обратил на Аню никакого внимания.

Аня гордо вскинула голову.

– Вы знаете, – обратилась она к Авакяну, – я к вам с очень важной просьбой. Навестите нашего раненого, Андрея Корнева.

– Корнева? Слушай! – обрадовался Сурен. – Это очень хорошая идея. И знаешь, мы с этим американским инженером вместе пойдем. Он захочет. Я ему сейчас скажу.

«Американский инженер! – У Ани даже сердце остановилось. – Ведь мост-то – в Америку! А вдруг забракует, убьет тем Андрея. Вот он, какой бурбон… Будто и не видит никого, кто около него стоит».

Сурен уже говорил Кандерблю о посещении лазарета.

– О’кэй, – сказал Кандербль и равнодушно скользнул взглядом по девушке.

Вместе с Суреном, впереди Ани, он размашисто зашагал в лазарет. Но там им встретилась врач Барулина. Она растерялась, узнав, что американец хочет идти к больному, который что-то там чертит…

– Прошу извинить, господа, – сказала она, почему-то обращаясь так не только к Кандерблю, но и к побагровевшему Авакяну, – раненый в очень тяжелом состоянии. К нему нельзя… Нет, нет, к нему решительно нельзя.

Кандербль разозлился. Видимо, он совершенно не привык к отказам и ограничениям. Грубо повернувшись спиной, он зашагал прочь.

– Вас одного я пущу, – не дав Сурену выговорить и слова, вполголоса сказала Елена Антоновна. – А насчет американца, простите, должна посоветоваться с капитаном. Аня, проведи товарища… – И Елена Антоновна виновато улыбнулась.

Сурен уже не мог на нее сердиться. Она проводила его до изолятора, многозначительно приложив палец к губам. Потом дружелюбно кивнула. Сурен приободрился и взялся за ручку двери.

– Ва! – воскликнул он, распахивая дверь. – У вас что, сестричка, потолок протекает? Почему без зонтика входим?

Аня рассмеялась:

– Я вам все объясню. Он изобретатель. А это лечение.

– Почему доской изобретателя лечишь? Что за медицина?

– А смотрите, как он окреп, как повеселел!

– Чего он там делает под доской, в подполье?

– Он чертит.

– Слушай, смеяться хочешь, пойдем на палубу. Там громче можно. Зачем больного тревожить?

– Нет, вы посмотрите, что он начертил.

Сурен недоверчиво подошел к койке, заглянул под доску.

– Где тут матросик, который нас из воды тащил? Ва! Замечательный парень! Слуший, что это у тебя нарисовано?

– Железнодорожный мост-туннель в Америку, – сказала Аня.

Сурен дипломатично закашлялся.

– Посмотрите, пожалуйста, – попросил Андрей.

Сурен сел на корточки и заглянул на доску снизу:

– Постой, подожди. Что такое? Ай-яй-яй!.. Это что? Под водой труба плавучая? Так ведь я же на такой трубе верхом сидел. Ай-яй-яй! Зачем же не я, а ты изобрел? Для чего меня инженерному делу учили, когда матрос мне чертежом горбатый нос утирает! Аи, матрос! Замечательный матрос!

– Ну, конечно, – за Андрея объясняла Аня. – Через весь Ледовитый океан от Мурманска до Аляски, прямо по меридиану протянется металлическая труба размером с туннель метро.

– Плавающий туннель, говоришь? Всплыть захочет. Чем держать будешь?

– Стальными тросами и якорями, брошенными на дно океана. Труба будет идеально прямой. Из нее легко можно удалить воздух.

– Конечно, можно. Зачем нам воздушное сопротивление!

– И никаких поворотов, уклонов, подъемов! – с воодушевлением продолжала Аня.

– Ва! – вскочил Авакян. – Понимаю! – и он протянул к Ане изогнутый крючком палец. – Прямое железнодорожное сообщение из СССР в Америку по плавающему подо льдом Арктики туннелю. Подводный понтонный мост!..

– На глубине ста метров, – вставила Аня.

– И поезда – как пули в стволе… Скорость тысяча…

– Две тысячи, – перебил теперь Андрей.

– Верно, браток! Две тысячи километров в час – и два часа езды. В Америку можно будет к теще чай пить ездить. Слушай… – он взъерошил черные волосы. – Очень просто, гениально просто! И, честное слово, осуществимо! Возьми к себе помощником!

Андрей, счастливый, закрыл глаза. Он выслушал первую экспертизу инженера, рассмотревшего его проект!

– Слушай, – продолжал Авакян. – Знаешь, у этого американского инженера не голова, а фонарь в две тысячи свечей. Попрошу капитана, чтобы позволил ему прийти к тебе. Идея у тебя – международная!

Возбужденный Андрей сделал попытку приподняться на локте.

Аня бросилась к нему:

– Что ты! Андрюша, милый! – А глаза ее сияли. Разве мог больной несколько дней назад сделать такое движение! Произошло чудо.

…Сурен Авакян сидел в салоне капитана и дымил трубкой. Грузный, седой Иван Семенович сердито расхаживал перед ним.

– Американцу? – остановился он перед Суреном. – Это ты подожди. Зачем американцу?

– А почему не показать ему корневскую идею? Ведь вы же говорите, что она выеденного яйца не стоит.

– Ты брось меня цитировать. Другими цитатами пользуйся. Видно, забыл, в какой обстановке живем. Холодная война! Самого только что в море искупали. Американцы!.. Видать, мало с ними дела имел.

– Знаю, знаю… враги и так далее… Простые люди везде хорошие. Сближаться с ними надо, общие интересы искать… Мост-то мы ведь к американскому народу строить хотим, а не к какому-нибудь сенатору. С врагом общих интересов не бывает! Понимаешь?

– Очень понимаю! – совсем рассвирепел капитан. – Так ты что же? – он выпрямился во весь свой гигантский рост и угрожающе подбоченился. – Ты что же, решил советские идеи разглашать, иностранцам передавать? Ты знаешь, какие у меня тут инструкции? – и он показал рукой на сейф.

Авакян отмахнулся.

– Ну, вот! Теперь сразу опасность разглашения. Чего? Бреда?

– Не знаю чего. Там разберутся. Важно, что разглашение.

Авакян в сердцах засунул горящую трубку в карман и поднялся:

– Далеко пойдешь, капитан. Ба-альшим начальником будешь… Инструкции умеешь выполнять!

И Сурен выбежал из салона…

Слепая ярость накатилась на Ивана Семеновича. Он мог бы сейчас заломать медведя, а не то что этого «горца кахетинского». Но как это ни странно, больше всего Иван Семенович негодовал на себя самого…

Американский самолет делал круг над «Дежневым».

От лежавшего в дрейфе советского корабля только что отошел катер с американского эскадренного миноносца, увозя инженера Герберта Кандербля…

…У реллингов стоял Сурен Авакян. Он долго мучился, не решаясь рассказать американцу о замысле Андрея Корнева. Всем своим существом Сурен понимал нелепость наложенного капитаном запрета, но внутренняя дисциплина сдерживала его. Капитан на корабле был высшим представителем советской власти. И все же Сурен не сдержался, намекнул американцу, чтобы узнать, как он будет реагировать на предложение построить мост между СССР и Америкой.

– Через Берингов пролив? – спросил он.

– Нет. Через Северный полюс.

Американец холодно сказал:

– Я инженер, а не психиатр.

А подробнее рассказать американцу о проекте Андрея Сурен не решился, сам себя ругая проклятым перестраховщиком.

Спускаясь на присланный за ним катер, американец вдруг вспомнил:

– Хэлло, Сурен! Если не мост, то добрые отношения нам построить было бы неплохо.

– Мы еще создадим Общество дружбы материков, – многозначительно сказал Сурен.

– О’кэй! – усмехнулся американец. – Я предпочел бы, чтобы оно было инженерным.

– Оно таким и будет!

– Без психиатров! – уже с катера крикнул Кандербль.

Американские офицеры с катера смотрели хмуро и, видимо, не одобряли дружелюбных реплик Кандербля…

За кормой катера осталась лепная дорожка.

«Дежнев» стал разворачиваться, и пенная дорожка холодной чертой отделила советский и американский корабли.

Из труб эсминца повалил черный дым.

В небе назойливо кружил истребитель.

– Слушай, – говорил Сурен, сидя вместе с Аней около койки Андрея. Кандербль сильно жалел, что тебя не увидел. Понимаешь, энтузиаст оказался. Мы с ним договорились, что создадим Общество дружбы материков. Инженерное общество, конечно. Ты поступишь в институт, начнешь изучать английский язык. Станешь инженером, без этого тебе теперь нельзя. Возглавишь общество. Оно и поднимет твой проект!..

Андрюша был счастлив, силы возвращались к нему, он уже верил, что все это действительно будет так. Он – инженер… и много других инженеров друзей проекта. И даже в Америке появятся такие друзья…

– Общество дружбы материков, – задумчиво повторил он.

Аня смотрела на Сурена благодарными глазами.

– И уже есть три члена общества, – с улыбкой сказала она.

– Нет. Три с половиной! – поправил Сурен.

– Кто же наполовину?

– Американец.

– Будет когда-нибудь и он полностью с нами. А мы, Андрюша, уже сейчас с тобой…

– Всей душой, – торжественно подтвердил Сурен. – Давайте руки! Соединим материки.

И три руки соединились под самодельной чертежной доской: смуглая волосатая рука Авакяна, нежная рука Ани и худая, нервная рука Андрея Корнева.

Неужели эти руки могут соединить не только сердца друзей, но и континенты!?

Глава четвертая
СТАРШИЙ БРАТ

Случай с Андреем Корневым, как известно, описан в медицинской литературе. Можно указать номер журнала, где сообщается, как воля к жизни, проснувшаяся у больного вместе с творческим порывом, повлияла на ход болезни; там же приведен и перечень физических упражнений, которые в течение почти одиннадцати месяцев с исступленным упорством проделывал обреченный на паралич человек.

К сожалению, в медицинском журнале ничего не сказано о самой мечте, вернувшей юношу к жизни.

Одиннадцать месяцев шла борьба. Болезнь сковывала Андрея, мечта дарила ему крылья…

Списанный с корабля на берег новым капитаном «Дежнева», Андрей лежал в портовой больнице во Владивостоке. День ото дня, сантиметр за сантиметром отвоевывал он свободу движений и вместе с тем изучал английский язык и готовился к приемным испытаниям в институт, куда обязал себя поступите ближайшей осенью.

Аня с отцом давно уехали в Москву. Девушка поклялась Андрею в вечной преданности его идее… Она аккуратно писала ему письма, полные робкой ласки, наивных чувств и маленьких школьных новостей. Уехал к своему дяде академику Овесяну и Сурен Авакян. Прощаясь с Андреем, Сурен сказал, что для плавающего туннеля непременно нужно построить атомные электростанции. И он, Сурен, с помощью академика Овесяна, когда-нибудь построит такие станции: одну в Мурманске, другую на Аляске.

Болезнь и мечта преобразили Андрея. Из коренастого порывистого паренька, чуть упрямого, но мягкого и общительного, он превратился в замкнутого, худощавого, негнущегося человека с пристальным, смущающим взглядом, одержимого, упорного, непреклонного. Но только таким смог выжить Андрей Корнев, сразу став взрослым, даже постарев.

Изменившимся, почти неузнаваемым, возвращался после выздоровления Андрей Корнев в Светлорецк к брату Степану. Степан писал ему в больницу теплые письма и даже хотел приехать за ним, как в былую военную зиму, но задержали заводские дела.

Андрей думал о Степане. Авторитет брата по-прежнему был для него велик. Степан был несомненно выдающимся инженером. Он справился с обязанностями главного инженера комбината, до сих пор работал на этом посту и был известен на Урале как способный руководитель.

Мнение Степана о плавающем туннеле было для Андрея особенно важным. Он нервничал, подъезжая к знакомым местам, представлял себе встречу со Степаном, их беседу о проекте.

В свое время братья расстались холодно. Все произошло из-за упрямства Андрея, который перед институтом непременно хотел поплавать по морям. Степан соглашался, что не стоит сразу после десятилетки поступать в институт, но считал необходимым Андрею поработать у него на заводе. Сейчас Степан в письмах был по-старому ласков, радовался Андрюшиному решению учиться…

Но что он скажет об идее плавающего туннеля?..

Андрей сошел с поезда на знакомой станции Вязовка. Отсюда надо было проехать по широкой колее до станции Прудовка, а дальше пойдет знакомая с детства узкоколейка с милыми, будто игрушечными паровозиками и вагончиками, смешными, но совсем как настоящими: «классными» – для пассажиров, товарными – для грузов.

Комок подступил к горлу Андрея, когда он увидел узкоколейный поезд на станции Прудовка.

За низким зданием вокзала виднелись две доменные печи старого завода еще демидовских времен, где не так давно руда к колошникам завозилась подводами… На Степановой заводе не так! Там все по последнему слову техники!..

Андрей неуклюже сошел с подножки, – ноги еще плохо гнулись. Неестественно прямой, затянутый в жесткий корсет, Андрей, держа в руке небольшой чемодан, пошел через ширококолейные пути к заветному маленькому поезду, с которым связаны были воспоминания детства.

Билета в кассе брать было не нужно: узкоколейка принадлежала заводу, а не Министерству путей сообщения. Старичок-кондуктор, он же проводник, он же кассир, обойдет вагончики и продаст всем пассажирам билеты, как в трамвае…

– Андрей Григорьевич! Здравствуйте, Андрей Григорьевич! Никогда вас не видел, а вот сразу узнал. Ну – брат! Прямо, брат! Походка… посадка головы!.. Позвольте представиться. Инженер Милевский, Лев Янович Милевский. Работаю со Степаном Григорьевичем. Пользуюсь доверием. Начальник бюро рационализации завода.

Андрей остановился, чтобы пожать руку рыхлому, суетливому человеку, преградившему ему путь.

– Куда же вы, Андрей Григорьевич! Позвольте ваш чемоданчик. Я ведь выехал встречать замминистра. У меня свой вагон. Места хватит.

– Свой вагон?

– То есть, конечно, не свой, служебный. Комфорт! – поднял палец Милевский. – К счастью, замминистра прилетает на самолете, так что служебный вагон свободен. Кроме того, Степан Григорьевич говорил мне о вас, просил помочь…

Андрею было неловко воспользоваться предложением инженера, но тот был так настойчив, что пришлось согласиться.

Служебный вагон представлял собой довольно просторное купе с большим столом посередине и мягкими клеенчатыми диванами с четырех сторон. Из коридорчика вела дверь в купе проводницы, срочно ставившей самовар.

– Очень удобно! Не правда ли? Как на пароходе, – потирал мягкие руки Милевский. – Можно и в картишки перекинуться вчетвером, можно и вдвоем проехаться… – он сладко сощурил глазки, – можно и выпить, и закусить…

– Я ничего не хочу, – сказал Андрей.

– Как можно? – ужаснулся Лев Янович. – Чайку с вареньем… Специальное, директорское… Коньячок? Ром? Ликерчик? У меня полный набор.

Андрей выпил только стакан горячего крепкого чаю, поданного высокой старухой-проводницей, и стал смотреть в окно.

Служебный вагон был прицеплен в хвосте поезда. Через заднее зеркальное окно открывался все время меняющийся вид.

Узкоколейка вилась причудливой лентой среди гор. И каждый крутой, немыслимый для нормальной железной дороги поворот открывал то долины с серебристой речкой Светлой, то скалистые обрывы природных бастионов, то совсем близко подступавшие ели с протянутыми ветвями, словно хотевшими преградить паровозику путь.

На подъемах паровозик отчаянно пыхтел и еле полз. По этому поводу местные жители любили рассказывать, как машинист предложил однажды подвезти ходившую по грибы старушку, а она сказала, что ей некогда, она торопится. Если бы не последствия ранения, Андрей сейчас соскочил бы на ходу, прошел лесом, собрал ягод, вскарабкался вон на ту кручу, – и поезд как раз подошел бы туда. Прежде, мальчишкой, он так и делал, а теперь…

– Вы уж извините, Андрей Григорьевич. «ЗИМ» и «Победу», конечно, послали на аэродром, за замминистра с его свитой. А нам с вами рысака, полагаю, подадут. По старинке, по уральским традициям! В Москве, небось, и не прокатишься теперь на лихаче. А здесь… Поверите ли, дух захватывает… Цоканье подков, ветер в лицо, элегантная коляска, словно на машине времени в прошлый век перенесся.

Андрей не слушал своего спутника, блаженно развалившегося на диване. Прильнув лицом к стеклу, он смотрел на берега речки, все капризные изгибы которой повторяла узкая колея. Андрей вспоминал, как они впервые ехали здесь зимой со Степаном.

И вот – последний поворот. Туннель… Близкий гул колес… Темнота… потом яркий свет и впереди – широкий, полуторакилометровый пруд. На далеком берегу – скалы, поросшие лесом, над ними – высокая гора, округлая, как и все уральские горы, но с обнаженным каменистым хребтом.

А впереди, отражаясь трубами в глади пруда, – завод Степана, завод, который Андрей считал и своим, родным.

Когда-то здесь только плавили чугун… А теперь! Сколько цехов построил здесь Степан, где куют отличную сталь, режут ее, шлифуют, выпускают в виде изделий, которые стоят, затянутые брезентами, на узкоколейных платформах, пережидая встречный пассажирский поезд.

Только год с небольшим не видел Андрей города Светлорецка, но ему казалось, что он не был здесь целую вечность. Если бы он чувствовал себя лучше, и если бы не торопил его инженер Милевский, решивший доставить гостя прямо в заводоуправление, к Степану Григорьевичу, Андрей прошелся бы по знакомым улицам с уютными одноэтажными домиками за палисадниками, расположенными амфитеатром по берегу пруда. Длинные улицы здесь, как ступени, одна выше другой, а переулки – крутые, как лестницы.

Экипаж остановился перед заводоуправлением, старинным кирпичным зданием с двумя старыми и двумя надстроенными этажами. У вороного рысака была гнутая, как у цирковой лошади, шея, он бил копытом. Но кучер, двенадцатилетний мальчишка, совсем не походил на «лихача».

Лев Янович Милевский, забежав вперед, открыл дверь подъезда. Чемодан Андрея он приказал «лихачу» отвезти на квартиру Степана Григорьевича.

В коридорах заводоуправления была суета. Лев Янович объяснил, что ждут приезда заместителя министра. Директор комбината Веков поехал на аэродром встречать начальство, а Степан Григорьевич, как и подобает производственнику, остался на заводе.

– Это тоже политика, – подняв вверх палец, вполголоса сказал Милевский.

Лев Янович ввел Андрея в приемную главного инженера. Здесь в напряженных позах сидело несколько человек, не проявившие к Андрею никакого интереса.

Величественная секретарша с крашеными волосами приветливо улыбнулась ему, разговаривая сразу по двум телефонам.

– Степан Григорьевич просит передать, говорила она в одну трубку, – что инструкцией Главка это не предусмотрено. – И тут же брала вторую трубку: – Нет-нет! О приеме на работу он велит обращаться в отдел кадров. – Потом снова говорила в первую. – Простите, он будет с вами разговаривать, если у вас есть разрешение банка. Нет, нет! Он не намерен поступать против правил. Уверяю вас… и директор тоже не захочет… Я вас не понимаю… Кому это нужно? – и она раздраженно положила обе трубки. – Садитесь, пожалуйста, сразу изменила она голос. – Вы ведь Андрей Григорьевич? Степан Григорьевич приказал мне позвонить на железную дорогу и ускорить движение вашего поезда. Вас нигде не задержали? Садитесь, прошу вас.

За дверью слышался громкий голос. Обе половинки ее, обитые черной клеенкой, вдруг распахнулись и из кабинета вылетел красный, вспотевший человек.

Кто-то поднялся к нему навстречу:

– Ну как?

Первый безнадежно махнул рукой, достал платок и поплелся из приемной.

Секретарша проскользнула в кабинет и тотчас вышла, плотно прикрыв за собой дврь.

– Товарищи, – обратилась она к ожидавшим. – У главного инженера сейчас будет совещание. Ничего не поделаешь, – и она, сделав загадочное лицо, пожала плечами.

Люди неохотно поднимались.

– Проходите, – шепнула секретарша Андрею.

– Пожалуйста, Тереза Сергеевна, доложите, что я доставил сюда Андрея Григорьевича. Дозвольте ручку, – шептал секретарше Милевский.

Протянув для поцелуя руку, она говорила в телефон:

– Нет, нет. Степана Григорьевича нет в кабинете. Откуда я знаю? Вероятно, пошел по цехам.

Андрей вспомнил, что Лев Янович в пути называл эту даму Стервезой Сергеевной. Он вошел в кабинет.

Степан поднялся. Плотный, крепкий, но начинающий рыхлеть, Степан не успел согнать с лица начальнического выражения, с которым он только что распекал подчиненного. Увидев младшего брата, он тепло улыбнулся и стал сразу другим, давно знакомым Андрею, родным.

Андрей протянул руки, пошел ему навстречу и вдруг увидел, что лицо Степана снова изменилось. Оно продолжало улыбаться, но как-то по-другому, голова опустилась, втянулась в плечи. Он поспешно вышел из-за стола и пошел к Андрею, но смотрел куда-то через голову брата.

Андрей невольно обернулся и увидел за своей спиной огромную сутулую фигуру человека в картузе. У Андрюши даже захватило дыхание.

– Андрейка! Гляди, матрос мой! Вот оказия! Здорово! – загремел басом вошедший.

– Здравствуйте, Иван Семенович! Как вы долетели? – заботливо спрашивал Степан Григорьевич.

– Здорво, здорво! Это что же, брат, что ли, твой? Вот не знал. А ведь верно, оба Корневы, – пожимал руку Степану, а потом Андрею заместитель министра.

Стоявший сзади маленький седой директор комбината смотрел на Степана строгими глазами из-под лохматых бровей. Тот едва заметно пожал плечами.

– Встал на ноги? А ну-ка, повернись! Крепок!.. Мужицкая кость. Садись, пиши Анке записку. Ну, а как твоя грандиозная идея? Будешь строить лестницу на Луну? А? Ну, ничего, ничего… В здравом уме все по-другому кажется.

Андрей сжал губы; при этом скулы его выступили яснее, щеки слегка провалились.

– Спасибо, я напишу Ане, – сдержанно сказал он.

– Ну, вот что, князья удельные, – обратился Седых к Степану и его директору. – Времени мало, пойду цеха посмотрю.

– Позвольте сопровождать вас, Иван Семенович, – предложил Степан.

– Нет уж, уволь! Я сперва с рабочими и мастерами потолкую, а потом к тебе в кабинет приду. Вы уж извините, князья удельные, – усмехнулся Иван Семенович.

– Как прикажете, – развел руками Степан, учтиво улыбаясь.

Седых с шумом вышел из кабинета. Голос его загромыхал в приемной. Директор Веков все-таки пошел проводить его.

Степан остался стоять посередине комнаты.

– Вот так, – сказал он, когда дверь плотно закрылась. – Начальство… А вы, оказывается, знакомы? Да, ведь правда, он недавно еще плавал капитаном. Головокружительная карьера. Заместитель министра! Прекрасно знает, как руководить. Понимаешь, Андрей! Это нужно уяснить и тебе. Он пошел по цехам, которых не знает… Но по должности не мне, а ему дано решать вопросы в объеме моего завода. А все цеховые дела решает не начальник цеха, а главный инженер или директор… А вместо мастера распоряжаться должен начальник цеха… А ты знаешь, какому руководителю легче живется? Не тому, кто все возможности завода покажет, а тому, кто ни разу не ошибется. И чтобы не ошибиться, он должен знать тысячу табу, тысячу запретов и ограничений, налагаемых банком, Министерством финансов, моим министерством, тем же самым Седых, который умеет разносить таких, как я, как умею я разносить своих подчиненных… За невыполнение плана меня только пожурят, ну, снимут с работы… а за нарушение табу – отдадут под суд. Да, теперь я уже не ошибаюсь! Умею назначать сроки, составлять планы, знаю все запреты.

Степан замолчал, продолжая взволнованно ходить по кабинету. Наконец, он остановился, закурил и спросил Андрея:

– О какой это идее он с тобой говорил?

Андрей очнулся, ошеломленный речью брата:

– Идея? – переспросил он. – Я все тебе расскажу…