Текст книги "Собрание сочинений в девяти томах. Том 4. Купол надежды"
Автор книги: Александр Казанцев
Жанр:
Научная фантастика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 30 страниц) [доступный отрывок для чтения: 11 страниц]
Анисимов очень заинтересовался идеями Шульца. Аэлита тогда еще не знала далеко идущих планов Николая Алексеевича, не поняла всего глубокого смысла сказанных им слов, когда он сидел на больничной койке, спустив ноги и откинувшись на заботливо подложенные Аэлитой подушки.
– Модель будущего человечества нужна, чтобы показать, как может и должно оно жить в грядущем: прежде всего в оберегаемой среде обитания, незагрязненной, восстанавливаемой. И конечно, обеспеченное искусственной пищей и энергией. Для этой модели очень пригодятся ваши мысли, Вальтер. Но, дорогой мой, если сердиться на тех, кто не делает возможного, придется сердиться едва ли не на всех. Пусть Город-лаборатория, о котором мы говорили, убедит ныне живущих, как следует жить, обеспечив себе будущее. Возможно, не напрасно поели, мы рейнской рыбы, и слезы Лорелеи, пожалуй, послужат счастью людей.
– Модель грядущего человечества? Великолепная идея! Я представляю себе проект международного Города-лаборатории, где применены во имя грядущего все достижения настоящего. Я немедленно примусь за его разработку.
Больные уже вставали с постели, медленно выздоравливая, и набирались сил.
– Мы бы еще долго валялись, если бы не вы, Аэлита, – говорил Николай Алексеевич. – А вот теперь докучать стали вам всякими прожектами. Сами виноваты. Не надо было нас выхаживать.
– Ну что вы, Николай Алексеевич! Мне самой так интересно слушать о предполагаемой модели. Право-право! Показать на деле в реальном Городе-лаборатории, как надо жить новым поколениям! Показать во всех деталях! Это же замечательно! Честное слово!
– Вот Вальтер Шульц считает, что в таком городе следует пользоваться только солнечной энергией.
– Только солнечная энергия отразит в модели грядущего энергетику, – подтвердил немец.
– Но почему? – интересовалась Аэлита. – Разве термоядерная плоха? Ученые уже вплотную подошли к управляемому синтезу элементарных частиц.
– Найн, фрейлейн, найн! – горячо запротестовал Шульц, потом перешел на более спокойный, то есть более трудный для него английский язык: – Будущее человечество не сможет позволить себе ничего сжигать, будь то каменный уголь, уран, дрова или нефть! Это нарушает тепловой баланс планеты.
– Тепловой баланс? – удивилась Аэлита.
– Наша Земля, сама являясь источником тепла, миллиарды лет получает от Солнца определенное количеству энергии. Часть ее расходуется на биологические процессы, а остальное излучается нашей планетой в космос. Установилось равновесие, определяющее нынешний климат Земли. По мере роста энерговооруженности в энергобаланс вносится новый член уравнения – энергия сожженного топлива (и ядерного тоже). До недавнего времени это было слишком маленькой добавкой, но по мере роста энерговооруженности она становится заметнее. И не исключено, что когда-нибудь средняя температура планеты поднимется на два-три градуса. Достаточно, чтобы нарушить устоявшийся климат Земли. Начнут таять гренландские, арктические и антарктические льды. Уровень воды в океанах поднимется (подсчитано, на пятьдесят метров!). Затопит все порты и индустриально развитые страны. Вот почему, моделируя будущее человечества, надо ориентироваться только на солнечную энергию. Не обязательно солнечные батареи, знакомые нам по космическим объектам. В распоряжении людей на Земле есть другие «термопары».
– Нагретое, холодное? – спросила Аэлита.
– Да, хотя бы теплые поверхностные слои океана и холод его глубин. Французский инженер Клод давно построил действующую установку такого перпетум мобиле особого рода. В наше время осуществить это в широком масштабе не составит труда, как стремятся сделать, несмотря на затраты, например, в Японии.
Аэлита любовалась Вальтером Шульцем, страстной увлеченностью, которая удесятеряла его силы. Она заметила, с каким одобрением слушает его Анисимов.
Аэлита вздохнула. Надо бежать на почту, где заказан очередной телефонный разговор с Ниной Ивановной, сообщить о состоянии Николая Алексеевича, расспросить об Алеше, о доме.
Когда Аэлита возвращалась с почты в больницу, ее повстречал доктор Танага.
– Молодая госпожа, почтенная Аэри-тян! Могу ли рассчитывать на ваше внимание?
– Конечно, Иесуке-сан. Я слушаю. У вас, наверное, хорошие вести? Наши больные все заметно поправляются. Все-таки вы оказались правы, а не профессор Шварценберг.
– Увы, почтенная Аэри-тян. Профессор никогда не может ошибаться. У него европейский авторитет.
– Но ведь не «болезнь Шварценберга» существует, а синдром Танаги, который надо лечить не антибиотиками, а разработанными вами средствами.
– Так было, пока недуг лишил дара слова самого Шварценберга. Теперь речь вернулась к нему. И в первых словах…
– Выразил радость по поводу начавшегося выздоровления участников симпозиума?
– Выздоровление он приписал вовремя примененным антибиотикам. А их отмена, по его мнению, задержала окончательное выздоровление больных, а потому…
– Ну знаете ли, Иесуке-сан! Как говорят по-русски, это «ни в какие ворота не лезет».
– Простите, что означает «ворота» и «лезет»?
– Это идиома. Словом, это не укладывается ни в какие нормы. Я имею в виду научно-этические.
Японец печально усмехнулся:
– Я уже сообщал вам, извините, что уважаемый профессор Шварценберг говорил мне о сокращении срока моего стажирования.
– Иесуке-сан! Не может быть! Чтобы ученый с европейским именем…
– Вот именно, Аэри-тян. Этим именем он и дорожит. Синдром Танаги никогда не будет признан в медицине.
– Но наука будет благодарна вам, доктор Танага, за спасение выдающихся ученых, создающих искусственную пищу.
– Аэри-тян, извините. Очевидно, мне скоро придется вернуться в Японию. И я хотел бы просить вас и господина академика об одном одолжении.
– Я уверена, Николай Алексеевич Анисимов сделает для вас все, что только от него зависит.
– Хотелось бы, чтобы это зависело от него.
– Что вы имеете в виду?
– Мне привелось слышать беседы наших больных на английском языке. Я узнал об их планах создать модель будущего человечества. Очевидно, идет дело о какой-то ячейке, городе, острове, я точно не знаю, где будут смоделированы все условия жизни будущих поколений и испробованы имеющиеся сейчас у науки средства для обеспечения модели грядущего человечества всем необходимым.
– Я не знаю деталей, но что-то о модели я слышала.
– Так вот, извините, но мне кажется, что любой такой ячейке, где бы ее ни создать, могут понадобиться врачи.
– И вы хотите, доктор Танага…
– Я хотел бы, извините… В особенности если в этой ячейке модели будущего окажетесь и вы, Аэри-тян.
– Ах, доктор! Мы стольким вам обязаны, что я уверена в самом лучшем к вам отношении академика. Но я ничего не знаю о себе…
– Ах, Аэри-тян. А мне так хотелось бы знать о вас.
– Но вы еще не покинете нас до выписки ваших больных из больницы?
– Я не уверен, Аэри-тян. Зато я уверен, что господин академик и его коллеги уже скоро выпишутся и приступят к осуществлению своих дерзких замыслов.
– Я не знаю, как поблагодарить вас, Иесуке-сан. У нас в России… Я не знаю, как в Японии, у нас принято женщинам благодарить людей, которым обязаны, вот так… – И Аэлита поцеловала растерянного японца.
Книга вторая
Модель грядущего
Обстоятельства в такой же мере творят людей, в какой люди – обстоятельства.
К. Маркс, Ф. Энгельс
Часть первая
Крутой поворот
Довольно почестей Александрам!
Да здравствуют Архимеды!
А. Сен-Симон
В передней прозвучал звонок.
Клеопатра Петровна открыла входную дверь.
Перед нею стояли два солдата в беретах десантников с чемоданами в руках. Один завидного роста, с чуть скуластым лицом и разрезом глаз, напоминавшим Аэлиту, а другой широколицый, ухмыляющийся, верткий, задорный, маленький, почти невидимый за широкой спиной приятеля. И ей даже показалось, они готовы пройти мимо нее в дверь.
«Да что же это такое! Никак Аллин братец заявился! Да еще и нахлебника привел!» – злобно подумала Клеопатра Петровна и открыла свой узкогубый рот, чтобы отшить нахала, лезущего с вещами в чужую квартиру, как вдруг из комнаты появился Юрий Сергеевич.
– Ба! Кого я вижу! Никак сам Спартак Алексеевич к нам пожаловал! – радушно воскликнул он. – Я не ошибся, надеюсь? Ведь только по описанию любимой жены знаю своего близкого родственника.
– Да, это я – Спартак Толстовцев. Здравствуйте. А это мой друг Остап Порошенко. Земляк, вместе в армии отслужили. У него родня под Москвой, а у меня вот здесь, у вас.
– Ну конечно, дорогие мои! Проходите, здесь ваш дом. Аэлиты, правда, нет. Но я вам после объясню.
– Да мы тут по всем гостиницам шастали. Ну ни единого номерочка, вы представляете! – вставил Остап.
– Стоп! – сказал Спартак и строго взглянул на друга.
– Гостиницы, гостиницы! – вздохнул Юрий Сергеевич, покосившись на мать. – Ведь для кого их строят, шикарно обставляют? Все для иностранцев, для иностранцев! А где простому советскому человеку поселиться, если он не командированный? Неизвестно. Хорошо, у кого родственники есть, как у вас. Так проходите, проходите.
– Насчет гостиниц, так это он, извините уж его, загнул, – сказал Спартак.
– Нормальная экстраполяция, – пожал плечами Остап.
– Признаться, мы с ним прямо с вокзала к вам. Аэлиту давно не видел.
– Увидите, увидите, – пообещал Юрий Сергеевич, помогая гостям раздеться, повесить шинели и суетясь.
Приехавшие одернули свои парадные мундиры, в которых отправились из части в гражданский мир.
– Так вот, значит, как! – почему-то потирая руки, заговорил Юрий Сергеевич. – Надолго к нам в град-столицу нагрянули?
– Да как придется, – неопределенно отозвался Спартак.
– В погоне за жар-птицей высшего образования?
– Да сразу может и не получиться. Подзабыли малость в армии, – отозвался Спартак.
– Насчет работенки сперва подсуетиться придется, – вставил Остап.
– А какая у вас специальность?
– Да у нас по десятку специальностей у каждого, – затараторил Остап. – Мы в части бодали всякую науку: мы и кашу сварим, и с электропроводкой как с любимой девушкой, и сварку можем, и о бетонщиках слышали, даже таксистами могли бы, кабы Москву знали.
– Стоп, – прервал его Спартак.
– Есть «стоп», – отозвался Остап, озорно сверкнув глазами.
– Такое у нас словечко есть, из наших инициалов получается, – объяснил Спартак. – Спартак Толстовцев, Остап Порошенко – выходит «стоп».
– Как остроумно! – восхитился Мелхов.
– Признаться, наши десять специальностей, – продолжал Спартак, – включают прыганье с парашютом, владение автоматом, ну, конечно, и «ать-два»… И еще кое-что… военное…
– Да, все нужные, но незаводские специальности, – сочувственно вздохнул Юрий Сергеевич. – Надо пораскинуть мозгами насчет вашего трудоустройства, если вы с него начинать хотите. Кое-что, пожалуй, я мог бы сделать для вас на нашем заводе. Ради жены, как говорится. Да и насчет вуза тоже можно сообразить.
– Система-компания – в основе всякого образования, – мудро изрек Остап.
Клеопатра Петровна слушала, слушала и диву давалась.
Юрочка только что приехал со службы (раньше обычного), прямо из министерства, и ничего ей рассказать не успел.
А рассказать было что!
Мелхова вызвали к одному из высоких начальников, и ехал Юрий Сергеевич к нему с «поджатым хвостом и дрожащей челюстью». Вдруг там узнали о его так необдуманно посланном в Академию наук письме? Всегда зарекался делать что-либо поспешно, а тут… Он «разыграл» благородную ярость некоего маленького человека. Впрочем, не в таком ли состоянии Отелло задушил Дездемону? Эта мысль, как ни странно, чуточку успокоила Мелхова. Она как бы поднимала выдуманного им обиженного обывателя до героя классической литературы.
В приемной почтительные, а порой и встревоженные посетители переговаривались шепотом. А Юрий Сергеевич, сидя в сторонке, обливался потом. Несколько раз он попросил разрешения у кудрявой секретарши выпить воды из графина. Вода оказалась газированной, а он еще с детства обожал газировку.
Вот ведь как живут в министерстве! И работа и забота! Говорят, в мартеновских цехах тоже газированную воду дают сталеварам.
Кокетливая секретарша пригласила красивого посетителя, оглушившего полграфина воды, пройти в кабинет (чего доброго испугалась, что он весь графин прикончит).
Посетителя встретил сидевший за столом, чуть приподнявшийся навстречу пожилой человек с жестким проницательным лицом:
– Садитесь, товарищ Мелхов. Я хотел бы побеседовать с вами как с молодым обещающим специалистом. Дело в том, что мы предвидим переориентацию вашего химического завода. Нынешний его главный инженер, как говорится, душой не принял нового направления производства и доказывал ошибочность наших планов. Вот нам и хотелось бы узнать, что думают по этому поводу другие специалисты, повидавшие Запад. Всегда надо проверять себя.
И он впился в Мелхова жестким проницательным взглядом.
Юрий Сергеевич не дал себе заерзать на стуле. Как сказать и не промахнуться? Он сидел перед начальником в почтительной, но полной достоинства позе.
– Если вы познакомите меня с новой ориентацией завода, – осторожно начал он, – то вы поможете мне составить свое мнение. – Он рассчитывал, что начальник невольно, но поможет ему. Однако тот был закрыт, как несгораемый шкаф.
– Дело в том, товарищ Мелхов, что страна нуждается в резерве для сельского хозяйства, – загадочно сказал он.
– Минеральные удобрения? – постарался угадать Мелхов.
Начальник позволил себе чуть улыбнуться и «приоткрыть сейф»:
– Нет. Искусственные белки. Из лабораторий им предстоит перейти на заводы. И ваш завод окажется в числе первых, где белки должны получаться не в поле с помощью природных процессов, а в кубах и колонках по химической технологии.
– О, искусственные белки! Это так перспективно! – подхватил Мелхов, уловив в словах начальника главное: теперешний технический руководитель не принял новой ориентации, значит, Мелхов должен принять ее.
Из Римской конференции и разговоров с Аэлитой, рассказывавшей мужу о работах академика Анисимова, которые Мелхов на всякий случай выслушивал, он много знал об искусственной пище. И сейчас с присущим ему умением блеснул перед начальством своими поразившими того знаниями.
– Я убежден, – заключил свою «оду об искусственной пище» Юрий Сергеевич, – я отчетливо представляю себе, что сказал бы по этому поводу, например, Фридрих Энгельс.
– Фридрих Энгельс? – удивился начальник.
– Да, друг и соратник Маркса. Узнай в свое время об искусственной пище, он, философски осмысливая марксизм, указал бы, что переход от охоты к земледелию в прошлом адекватен переходу человечества от земледелия к пищеделанию в будущем.
– К пищеделанию? – заинтересованно переспросил начальник и что-то записал в настольном календаре.
Юрий Сергеевич остался доволен собой. Очевидно, он произвел неплохое впечатление.
По дороге домой Мелхов упивался раскрывшимися перед ним перспективами. Новая отрасль промышленности «пищевая индустрия» – индустриальное производство искусственных белков! Страна нуждается в молодых технических умах, способных без оглядки на старое, привычное развить новое производство. Коль скоро Мелхова вызвали в министерство, ясно, что на него делают ставку. Завтра ему, возможно, придется заменить консервативно мыслящего главного инженера и руководить первым заводом искусственной пищи. Потом таких заводов появится много, и ими всеми тоже предстоит руководить. И тогда потребуется опыт, опыт в новом деле. А таким опытом будет в первую очередь обладать он, Мелхов.
Но в сладких мечтах о своем необыкновенном продвижении он словно оступился вдруг в яму на гладкой дорожке, вспомнил о своем разрыве с Аэлитой, за спиной которой ему виделся Анисимов – душа искусственной пищи. Пожалуй, академик, чего доброго, окажется у него на пути к уже видимой вдали вершине. И он позвонил из ближайшего автомата своему новому другу и советчику Генри Смиту. Тот проявил огромный интерес к создавшейся ситуации, особенно близко приняв к сердцу семейные дела Мелхова.
– Как неудачно и, главное, не ко времени произошло все это у вас с супругой, – сетовал он. – Впрочем, давайте спокойно разберемся: кто выгнал ее из дому? Кто подал в суд на развод? Ведь не она же! Так за кем следующее слово? Вот то-то! Почему бы вам, Юрий, не принять «заблудшую» жену обратно? Это будет вполне в библейском стиле. Так сказать, принять в лоно семьи обратно! Ведь у вас сын!
Мелхову доводы эти показались убедительными, в особенности же то, что через Аэлиту удобнее всего завязать отношение с академиком. Что же касается неудачного письма в Академию наук (черт попутал его прикинуться обиженным человеком! Тьфу!), так можно прямо и честно осознать свои ошибки и перед всеми извиниться. («Поклон спину не тянет!»)
Смит говорил, что если академик Анисимов по-настоящему деловой человек, то поймет выгоду установления отношений с Мелховым. Во-первых, отметание всяческих слухов, связанных с подчиненной, во-вторых, Мелхов, вполне вероятно, возглавит производство искусственной пищи – и, возможно, на многих заводах. Отношения вполне могли быть «взаимно выгодными»!..
Всего этого Юрий Сергеевич не успел рассказать матери.
Появился брат Аэлиты Спартак! Не придумаешь лучшего повода для примирения с Аэлитой. Ну и для свидания с Алешей, с которым повидаться отец так и не удосужился.
На столе появилась бутылка. Юрий Сергеевич решил угостить солдат на славу. Матери сын успел шепнуть, что «так надо».
Юрий Сергеевич считал, что умеет разбираться в людях, видит их насквозь – «рентгенизирует». Этот простак Спартак, по всей видимости, «рубаха-парень», кристально чист, как реторта перед употреблением, незамутнен правдой жизни, знал свое «ать-два» и носился с какими-нибудь романтическими идеями, вроде отца, выдумщика нелепых имен.
– А в вас есть что-то легендарное, от самого Спартака. Я гляжу на вас, а вижу вождя гладиаторов! Ваш папа очень мудро давал такие имена детям: Аэлита, Спартак! Очень романтично!
– Нормально, – заверил Остап, наливая еще по рюмочке. – Спартак – это что-то так: папаша наверняка в болельщиках хоккейной команды ходил.
– Ну что вы! – воздел руки к потолку Мелхов. – Именно вождь гладиаторов, и никто больше! Разве я не прав, Спартак Алексеевич?
– Зовите просто Спартаком. По отчеству непривычно, хотя отец у нас замечательный.
– Я знаю, что замечательный. И в вас и в Аэлите чувствуются его черты. Романтизм, прямота, честность…
– Да что вы, право! Отец одно, а я совсем другое.
– Не скажите, не скажите. Вот я предложил переговорить с кем надо насчет вашего поступления в вуз, – чего греха таить, там при поступлении списочки в ходу, – так вы и слушать не захотели.
– Да и не надо! После армии мы и так преимуществом пользуемся. А вот окажусь ли подготовленным – тут вся загвоздка.
– Так я помогу вам, Спартак! Какой разговор! Математика, физика – это же моя стихия!
– Спасибо. Вот не думал.
– Он думал. Я его продам и все выложу, – вмешался все более хмелевший Остап. – Мы хотели сперва на Урал податься, на заводе годик-другой поднатореть. Отец там, ну и другие прочие…
– И как же?
– Так других прочих не оказалось, – расхохотался Остап. – Не дождались, в град-столицу учиться двинулись. Вот и мы за ними.
– Вот как? И много этих остальных прочих?
– Одна-единственная.
– Замечательно! Люблю настоящего мужчину! Еще рюмочку за нее, прекрасную незнакомку. Не осмеливаюсь спросить имени.
– Имя обыкновенное – Тамара, – смущенно выговорил Спартак.
– Зато фамилия необыкновенная, – вмешался Остап. – Если «идзе» обыкновенным считать, так она – Неидзе. Могла бы в сам стольный град Тбилиси податься, к родственникам всесильным, а она в Москве очутилась ради служения искусству.
– Художница, – пояснил Спартак.
– Даже меня рисовала в классе. Правда, карикатуру для стенгазеты. Это все брызги, но, говорят, похоже.
Юрий Сергеевич рассмеялся:
– До чего же, Остап, вы хороший друг. Несмотря на злую карикатуру, отправляетесь за тридевять земель с другом, чтобы догнать жрицу искусства.
– Вот-вот! И я ему то же твержу! Цени друга! А мы с ним вместе и на суше, и в море, и в воздухе испытаны.
– И в воздухе?
– Самое что ни на есть пустяковое дело, – продолжал Остап, зорко следя за хозяином. – Для нас с парашютом в затяжном прыжке чесануть, все равно как вам – в курительную комнату.
– Неужели?
– Все одно, что в речку «макнуться». Сперва, конечно, боязно, – продолжал он, подтрунивая сам над собой. – Она неподогретая. А потом, как окунешься, и вылазить неохота. Так же и в воздухе. Глядишь друг на друга и летишь, летишь, парашюта не раскрываешь, чтобы труса не сыграть. Земля – хоть рукой трогай, а ты все нежишься в высоте, как в саду с гуриями. И сразу бац! – и в ямке…
– Стоп, – остановил его Спартак.
– Ну, глаз-то наметался, – уже оправдываясь, продолжал Остап, – рука сама открывает парашют – биоавтоматика или условный рефлекс по Павлову, как хотите! – закончил он, озорно блестя глазами.
– Так все-таки где ж Аэлита? – спросил напрямик Спартак.
– У подруги, – отвел глаза в сторону Мелхов. – Добрая душа, не умеет отказываться. А та, видите ли, за длинным рублем на Север поехала. А квартиру кто будет сторожить? Может быть, милиция? А зачем? Для этого куда удобнее и дешевле иметь безотказных подружек. Аэлита, знаете ли, склонна к жертвам. Предложила всем нам троим с сынишкой переселиться в ту квартиру. Так ведь тесновато в однокомнатной. Ребенок, собака и все такое… Вот и приходится по десять раз в день бегать. Ладно хоть тот дом – башня неподалеку отсюда…
– Может, сразу и сходим?
– Рано еще. С работы она в ясли зайдет за Алешкой. Кроме того, у нас с тобой, прости за фамильярность, мужской разговор будет. Ничего, что я на «ты»?
– Нет, пожалуйста, вы же старше.
– Нет. Дружба так дружба! «Ты» – взаимное. Выпьем на брудершафт.
И они выпили.
– Я тебе все, все расскажу, не стану лукавить, как сначала хотел. Потому что понял, какой ты есть человек! От тебя многое зависит. И не только для моей семьи, но и для всего человечества.
– Для человечества? – удивился Спартак, у которого уже шумело в голове.
– Да, для человечества. Его можно накормить… лишь искусственной пищей, это я тебе потом объясню. Но для этого сперва нужно примирить нас с Аэлитой. А в вуз я тебя подготовлю. Физика, математика – это мне раз плюнуть. И все экзаменаторы свои люди, ты уж поверь. Только бы примириться с женой.
– Так она потому и ушла в ту квартиру?
– Потому и ушла. Это я, дурак, попросил ее об этом. Приревновал! И знаешь к кому? К Мафусаилу! Ему сто лет или сто два, точно не помню.
– Как же это вы?
– А она оскорбила мою мать и меня тоже, червяком назвала, с академиком сравнивать стала. А что академик? Он только придумать искусственную пищу может. А кто ее делать будет? По секрету тебе скажу. Мне это вверху доверить собираются. И вот теперь восстановление семьи – вопрос номер один. Поможешь?
– Конечно, помогу. Ведь у вас же ребенок.
– Сын! И какой еще! Твой племянник, ну вылитый ты! Жаль, я не догадался его Спартаком назвать. Но вы с Тамарой своего непременно Галилеем назовите.
– Галилеем? Почему Галилеем?
– Потому что никому другому это в голову не придет. Итак, насчет работы я все устрою. И в вуз вам будет рельсовая дорога, смазанная сливочным маслом. Идет?
– Вот с Аэлитой поговорим.
– В этом главное. И ты сумеешь, по твоим правдивым глазам вижу, что сумеешь. Ну кому нужна мать-одиночка с ребенком? Кому, как не законному ее мужу, который во всем раскаивается?
– Так если так, то Аэлита, может быть, поймет.
– Надо, чтобы поняла. Надо! Понял?