355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Казанцев » Собрание сочинений в девяти томах. Том 5. Льды возвращаются » Текст книги (страница 4)
Собрание сочинений в девяти томах. Том 5. Льды возвращаются
  • Текст добавлен: 28 сентября 2016, 22:56

Текст книги "Собрание сочинений в девяти томах. Том 5. Льды возвращаются"


Автор книги: Александр Казанцев



сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Часть вторая
Дневник в миллион

Не в долларах – счастье, а в миллионе долларов!



Глава первая. Рой Бредли

«Бизнес есть бизнес!

Даже дневник выгодно писать, если когда-нибудь он будет стоить миллион. А это уже большой бизнес!

Босс сказал, что издаст дневник парня, сделает его миллионером, если тот побывает в самом пекле… Стоит вспомнить, сказал он, проклятую руанскую историю. И тут же добавил, что дневник должен быть дневником, в нем все должно писаться для самого себя, только тогда он будет иметь спрос. Побольше интимности! А ужас придет…

О'кэй! Пусть придет… Для самого себя так для самого себя!.. Даже забавно болтать с самим собой: обычно ведь пьешь виски и рассуждаешь с другими. Чокнемся, старина! Давно я не беседовал с этим парнем, Роем Бредли, шести футов ростом и двести фунтов весом, которого я вижу каждое утро в зеркале для бритья, за исключением тех случаев, когда бриться нужно еще и вечером, налеплять галстук бабочкой и снова любоваться узкой физиономией славного парня двадцати восьми лет, с прямым, чудом не проломленным носом, великолепным подбородком «гордость нации», способным вынести любой удар кожаной перчатки, с ясными голубыми глазами – так, кажется, принято о них говорить – и светлыми волнистыми волосами, которые словно притягивают тоненькие пальчики, иной раз застревая в надетых на них кольцах. Что еще можно о нем сказать? Усики, которые надо подстригать через день, полоской над верхней губой…

Стоп, старина! Ловлю тебя на том, что все это для себя не пишется!

О'кэй! Считай, что сорвался… Сочтем за первое знакомство, но больше ни слова на публику!

Легко миллион не заработаешь. Действительно, стоит вспомнить проклятую руанскую историю. Том Стрэм, автор книги «Руанская история», сержант американской ракетной базы «ТН-73» близ Руана, вытащил выигрышный лотерейный билет. Случайно он все видел, а потом, воспользовавшись переполохом, схватил «джип» и помчался к месту происшествия. Да, он был очевидцем, черт бы его побрал! Жутко читать написанные им страницы. Босс сказал, что ужас придет сам собой. Может быть, Том Стрэм и не старался писать пострашнее. Просто он видел. Потом можно было ломать себе голову: отчего это получилось? Во всяком случае, нашего американского летчика можно будет расспросить лишь в день страшного суда. Бомба свалилась на Руан без парашюта, и самолет далеко улететь не смог, он, наверное, расплавился в воздухе. Возможно, опять не сдержали бомбодержатели. Обыкновенный традиционный полет, демонстрация готовности и силы. Черт возьми! Падали ведь и самолеты с атомными бомбами, сваливались ведь и бомбы, но не взрывались, а тут… Знаменитый Ру-анский собор, восстановленный после последней мировой войны, сплавился и осел, как восковая свечка на горячей сковородке… Когда-то в Японии на стене осталась тень человека, а сам человек превратился в газ… В Руане даже этого не могло случиться, не осталось ни стен, ни теней всех его жителей, если не считать, конечно, царства теней, где они ждут часа, чтобы посчитаться с летчиком, союзными генералами или, быть может, с самим государственным секретарем…

Книга разошлась в невиданном количестве экземпляров. Миллион Тома Стрэма, вероятно, достался его наследникам, потому что он слишком увлекся, катя на «джипе», забыл про радиацию и через год умер от лучевой болезни. Ему, как известно, поставили два памятника: один – солдату, погибшему при исполнении обязанностей, а другой, от коммунистов, – честному агитатору против атомной войны… Бедняга Том Стрэм может вертеться в гробу, но из-за него, сержанта ракетной базы союзных войск, из-за его книги. Ну, конечно, не только из-за его книги все и поднялось. Случайный атомный взрыв в Руане, который он описал, был только одним из поводов для поднявшейся вслед за тем пропагандистской кампании, приведшей к власти после выборов во Франции, а потом в Италии и даже теперь в Англии левых.

Правильнее всего надо было начать в свое время шум по поводу того, что атомную бомбу на Руан сбросили коммунисты – ведь именно им на пользу пошел этот взрыв, но… после драки перчатками не машут. Теперь поздно. Игра сделана, ставок больше нет. По крайней мере, до новых выборов в странах-ренегатах. Но когда шеф услышал про эту мою «коммунистическую бомбу», он сказал, что для такого парня, как я, не все еще потеряно. Нужно только побывать именно теперь в самом пекле и писать дневник. Под пеклом он разумел Африку.

Африка! Нужно быть круглым дураком, чтобы не понимать, где активизируются коммунисты и нанесут следующий свой удар. Конечно, в солнечное сплетение. Отколов от капитализма европейские куски, они постараются оставить наш континент без сырья. Таким мастерам пропаганды, как они, не так уж трудно подбить черномазых в бурнусах или набедренных повязках вообразить себя царями природы и забыть, кто их поднял из состояния дикости, кто им дал машины, проложил на их земле трубопроводы, прорыл каналы, научил строить дороги и работать. Красные додумаются и до того, чтобы потребовать национального освобождения всем рабам планеты! Лозунги готовы: «Борьба с монополиями!», «Долой капитализм, империализм и частную собственность!» Тебе скажут, что ты взрослый и потому режь отца-богача, давшего тебе облик человека, режь и отнимай у него нефтяные промыслы и алмазные россыпи, урановые рудники и тропические плантации! Отцы для того и существуют, чтобы получать от них наследство… Но нет! Мир действительно был отцом цивилизации, но он вовсе не собирается еще при жизни отдавать свое наследство неразумным сыновьям, которых сам создал, сделал чуточку цивилизованными.

Африка! Недаром говорят, что это атомный погреб мира. Там можно ожидать чего-нибудь почище руанской истории, очевидцу найдется что рассказать. Словом, там будет большая свалка и настоящее пекло… Будет пекло, потому что у нас есть священное оружие бизнеса, с помощью которого мы еще можем сдерживать напор врагов цивилизации.

Пекло так пекло! Нас рогами чертей, там обитающих, не запугаешь, особенно если из-за них выглядывают доллары. Рой Бредли заведет дневник и будет вполне искренен. Эту искренность он с удовольствием обменяет на доллары. Если нужен очевидец великих событий, то Рой Бредли станет им.

Впрочем, он, кажется, спутал дневник с очередной статьей в одной из газет босса. Больше интимности, старина!

Что ж, последний разговор с боссом был почти интимным:

– Хэлло, Рой, подбейте итог своим доходам и расходам. Разницу я оплачу. И собирайтесь в путь. И успейте жениться, чтобы иметь, по крайней мере, наследников.

Босс почти по-приятельски хлопнул меня по затылку и засмеялся.

Он редко смеялся, наш босс, великий, но низенький, как Наполеон, быстрый, проницательный, всегда желчный, раздражительный, во всяком случае, во время бизнеса. Все мы, работники одной из газет босса, привыкли видеть его недовольное лицо, когда он стремительно проносился в кабинет главного редактора, который спешил открыть перед ним дверь. Мы видели узкую спину босса и неожиданно могучий для его небольшого роста, слитый с шеей, как у тяжеловеса, затылок. Когда босс вызывал к себе репортеров, то никогда не смотрел на них. Он казался сонным, но говорил резко, отрывисто, в темпе и заставлял людей работать, как на пожаре. Он любил говорить, что газета – это пожар!

Его называли Малыш, но прозвище это звучало как кличка одного из тех парней, которые не церемонились и держали когда-то в страхе весь Чикаго.

И вот он, сам Джордж Никсон, Малыш, по-дружески обнимал меня за плечи, провожал до дверей кабинета и поторапливал отечески с женитьбой.

А ведь он прав, черт возьми! Тот, у кого толстая чековая книжка, всегда прав. И я заказал себе освинцованное белье. Нужно быть атлетом, чтобы его носить. Невольно вспоминаешь средневековых рыцарей. Таскали же они стальные доспехи. Правы пифагорейцы: все в мире возвращается. Становлюсь рыцарем в свинцовых доспехах. Дело теперь лишь за получением шарфа от своей дамы…

Итак, о даме…

Предстояло объяснить Эллен все начистоту.

Я успел сказать мистеру Джорджу Никсону, что всякая новая книга, будь то дневник или детективный роман, тогда только книга, когда к ее титульному листу прикреплен чек издателя.

Мистер Джордж Никсон еще раз рассмеялся и сказал, что из меня выйдет толк.

Титульный лист был написан в баре за стойкой. Ребята из нашей газеты залили его немного не то виски, не то содовой водой, листок покоробился, но я его все же не заменяю. Как всякий образованный человек, я суеверен и считаю, что первую страницу переписывать нельзя.

Меня и первую страницу дневника, заказанного всесильным Джорджем Никсоном – Малышом, прославленным свидетелем обвинения на знаменитом Рыжем процессе, ныне газетным королем, вынесли на улицу из бара на руках и свалили в салон автомобиля, приказав шоферу везти нас домой. Но я попал почему-то на какие-то состязания не то регби, не то по боксу, а может быть, на испытания автомобилей, когда они взлетают с трамплинов и сталкиваются друг с другом. А потом кого-то уносили на носилках… Но не меня. Я уже двигался сам.

Я помнил, что должен добраться до Эллен. Черт возьми! У нее какой-то аристократический предок – не то граф, не то князь. Он до сих пор кичится возвышенными идеями, и с ним надо всегда держать ухо востро. Пришлось завернуть к доктору.

– Док! – сказал я, суя эскулапу в руку десятидолларовую бумажку. – Можете ли вы проявить мою фотокарточку? Я сейчас больше смахиваю на негатив.

Док был славный парень. Он только поворчал немножко, заметив, что не стоит тратить доллары, чтобы прийти в такое состояние, а потом снова тратить доллары, чтобы из него выйти.

Но он меня все-таки «проявил». Если не считать легкой головной боли и отвратительного вкуса во рту, я чувствовал себя прекрасно Слава медицине! А говорят, что доверяться можно только хирургам. Любопытно, что бы те со мной сделали? Ампутировали мою голову?

А сейчас она была у меня на плечах, и я отправился к мисс Эллен Сэхевс, 47-я стрит, 117, 14-й этаж.

Дверь мне открыл князь или граф, которому, видно, лакеи были теперь не по средствам. Великолепный старикан, пригодный для Голливуда не меньше, чем сама Эллен. Красота ее наследственная. Порода! Седые виски оттеняли немного смуглую кожу. Узкое лицо с презрительно опущенными уголками губ и насмешливо суженными глазами… Темные брови придворного красавца двойной кривизны, приподнятые у переносицы в обратном изгибе волны…

– Хэлло, мистер Сэхевс! Как вы поживаете? Могу я видеть мисс Эллен?

Он пожал узкими плечами. Мне удивительно не нравились его плечи и манера пожимать ими, особенно когда это заменяло ответное приветствие. Уж очень много о себе воображают эти черепки разбитого вдребезги…

– Хэллоу, Рой! – послышался всегда волнующий меня голос Эллен.

О! Это была настоящая девушка!

– Хотите стаканчик или сигарету?

Она вышла ко мне в пикантной пижаме, похожая на озорного мальчишку.

Мы с ней закурили. Я не знал, с чего начать, а она полулежала в низком кресле у столика, сбрасывала пепел на ковер, раскачивая восхитительнейшей ногой, обтянутой пижамой, и норовила задеть меня кончиком свалившейся с миниатюрной ступни домашней туфельки.

– Эллен, – сказал я сдавленным голосом, – мне надо с вами очень серьезно поговорить.

– О'кэй, Рой. Я не считала вас склонным к серьезным разговорам.

– У вас свободен вечер, Эллен?

– Вы способны еще пить, Рой! Вы, кажется, уже побывали сегодня у дока.

– Черт возьми! Как вы догадались?

– О! Секретами дорожат только профессионалы!

– Так что же вы заметили?

– Во-первых, у вас очень постная физиономия. Потом, от вас пахнет чем-то неуловимым, специфическим. Наконец, пиджак ваш помят чуточку больше, чем считается шикарно… А на рукаве даже пятно. И вместе с тем вы свежи, как только что сорванный обезьяной банан. Ну, и есть еще кое-что… Но не будем хвастаться наблюдательностью.

Эллен всегда меня удивляла. Ей только и недоставало навыков детектива. Я счел это за утонченное кокетство и сказал, что могу пить хоть всю ночь.

– О'кэй! – сказала Эллен. – Я не люблю веселиться всухую.

Я напомнил о серьезном разговоре, но она рассмеялась. Однако вдруг сразу переменилась и сказала, что ей тоже нужно мне сообщить что-то очень важное.

Мы зашли в ближайший кафетерий, где пили только молоко, стоя около высоких, как стойки, столиков.

Я рассказал ей о дневнике и о пекле.

– Нам придется, пожалуй, расстаться, – промямлил я.

– Я хотела сказать вам то же самое, милый Рой. Но кафетерий не располагает к подобным разговорам.

Мы поехали куда-то на окраину Нью-Йорка и попали во второразрядную таверну. Мы сидели на высоких табуретках у стойки, за которой священнодействовала барменша с медными кольцами в ушах, и разговаривали:

– Это очень здорово, Рой, увидеться в последний раз!

– Почему в последний? – запротестовал я.

– Не мешайте! Я хочу так думать. Может быть, вам будет выгоднее, чтобы я так думала.

Она уже выпила, но на нее это, кажется, не действовало.

– Я хочу успеть жениться на вас, Эллен, – выпалил я.

Она расхохоталась. Случайные посетители таверны обернулись. Она продолжала смеяться.

– Чокнемся, старина! – сказала она мне. – Я никогда не слышала, чтобы за стойкой делали предложение.

– Но нет больше времени, Эллен, – попытался я оправдаться.

– Время еще есть, – загадочно сказала она. – Мы будем веселиться всю ночь.

И мы веселились, черт возьми! Я уже не могу припомнить, где мы только не побывали. Но ночной клуб я помню отчетливо. Нас туда не хотели пускать. Я не был членом этого клуба избранных. Однако Эллен настаивала. Повысив голос, она начала скандалить в вестибюле. Выбежал распорядитель в смокинге, с безукоризненным пробором и плоским лицом. За ним двигался детина следующей после моей весовой категории, но я не отступил и на шаг.

И вдруг услышал знакомый голос:

– Это мои гости, джентльмены!

Босс, сам мистер Никсон!

Глаза его не казались, как обычно, сонными. Жадные, они жгли. Он нарочно прятал их всегда! Он вышел из зала, почуяв нюхом газетчика скандал, и узнал меня.

– Хэлло, девочка! – сказал он, беря меня и Эллен под руки и слегка повисая на моем локте. – Это я сказал Рою, чтобы он поторопился с женитьбой. Вы справляете свадьбу?

– Ничуть, – сказала Эллен. – Я просто хочу танцевать.

О, великий док! Его снадобью я обязан тем, что держался еще на ногах, нет, не только держался…

Мы с Эллен сплясали. Тысяча дьяволов и одна ведьма! Вот это был пляс! Нам могли бы позавидовать черные бесовки африканских джунглей, краснокожие воины у победного костра, исполнительницы танца живота с тихоокеанских островов и исступленные фанатики шествия шахсей-вахсей – мусульман-шиитов… Всем им было далеко до нас!

Все вокруг стонало, визжало, выло. Нервы были обнажены, хотелось вопить от боли, ужаса и исступления при каждом прикосновении к ним. Она бросалась ко мне с расширенными, кричащими глазами…

Мы крутились, мы отталкивали друг друга, мы кидались в объятия и отскакивали, чтобы через секунду снова ловить друг друга! Это был бешеный пляс! Злоба предков, проклятия потомков, наваждение!..

Когда босс развозил нас по домам в своей машине, у меня хватило ума не позволить ему сплавить сначала меня… Он долго смеялся и говорил, что мне нужно стать бизнесменом.

Босс убеждал Эллен выйти за меня замуж. Она только хохотала в ответ и говорила загадочные слова. Босс целовал ее руки. Я, кажется, повысил голос, но мы с ним быстро помирились.

Когда Эллен вышла из машины у своего дома, босс сказал, что купит мне киностудию, чтобы Эллен снималась в боевиках, которые он для нас закажет. Я согласился. Но мы оба ничего не понимали в Эллен, ровным счетом ничего!..

Мистер Никсон повез меня куда-то еще пить. Мы с ним побратались, резали себе осколками бокалов руки и смешивали с вином капли крови. Босс сказал, что приближает меня к себе. А я знал, что он далеко пойдет. Но в ту ночь я даже не подозревал, как высоко он поднимется, до чего дотянется.

До самого солнца!

Эти строки я вписал много позже, а тогда… тогда мне оставалось одно – не отставать!»

Глава вторая. Марсианская ночь

«Итак, совершенно откровенно, интимно, правдиво, только для самого себя!..

Как это ни странно, но карьеры, моя и босса, начались одновременно со знаменитой ньюаркской ночи, сделавшей меня журналистом, сенсационные корреспонденции которого обошли три континента, а босса, мистера Джорджа Никсона, сотрудником одной из второстепенных нью-йоркских газет – владельцем газетного треста «Ньюс энд ньюс».

Все, кто смаковал потом кровавые подробности и потустороннюю жестокость пришельцев с другой планеты, сделали это после меня. Все, кто примкнул к кампании защиты бизнеса и возвращения к «холодной войне», поддержали мистера Джорджа Никсона.

Мистер Джордж Никсон, руководитель отдела информации газеты, еще за неделю до «марсианской ночи» послал меня, заштатного репортера, разнюхать, что делается в Ньюарке, и в решительную минуту дать информацию, которая могла бы повысить тираж газеты.

Я прибыл туда на следующий день после начала забастовки на заводах Рипплайна. Мне казалось, что ничего интересного она не обещает. Банальные экономические требования. Респектабельная поддержка профсоюзных лидеров, которые не дадут себя скомпрометировать. И вдруг… Руанский взрыв… Заколебалась почва в Европе… Раскаты докатились до Ньюарка.

Забастовщики дерзко закрыли на заводских воротах золотые буквы «РИППЛАЙН» красной материей с возмутительной надписью «ДОВОЛЬНО!».

Красная пропаганда уцепилась тогда за злосчастный руанский взрыв. Нашу благородную политику готовности и демонстрации силы назвали гангстерской политикой размахивания ядерными бомбами, одна из которых вырвалась из грязных якобы рук и обрушилась на не повинных ни в чем французов. Эта пропаганда вызвала во Франции шумиху большую, чем сам взрыв. В потрясенной Италии и в обеспокоенной Англии левые добились досрочных выборов в парламент… О Великий Случай, бог Удачи и Несчастья! Как все перевернулось из-за какой-то отвернувшейся гайки в бомбодержателе!..

Бурлило даже в Америке. Забастовки под девизом «Довольно!» вспыхивали по всей стране. Центром бунтовщиков стал Ньюарк. К нему стягивались полицейские силы. Туда же стекались и рабочие с других бастующих предприятий штата. Положение становилось угрожающим. Я понял, что могу сделать бизнес, и толкался среди прибывших. Их было так много, что они даже не разместились в квартирах принимавших их ньюаркских рабочих, и на пустыре появился палаточный город, подобный тому, какой возник под Вашингтоном в пору голодного похода безработных к дому президента.

Вечером перед памятной ночью атмосфера накалилась до предела. Зловещая тишина угнетала. Автомобильное движение прекратилось. Передавали, что к Ньюарку движутся войска. Я не видел у рабочих оружия, но был уверен, что оно у них есть, о чем и телефонировал в редакцию.

Пока что смутьяны старались соблюдать порядок, и никаких инцидентов не было… до двух часов ночи.

В два часа семнадцать минут после полуночи, как я писал в удавшейся мне корреспонденции, залитая лунным светом площадь перед заводом выглядела вымершей. Казалось, что спущенные жалюзи на окнах магазинов уже никогда не поднимутся, огни в коттеджах не зажгутся и не появятся прохожие на темных улицах… Даже в аптеке, где я всегда мог закусить, а человек менее крепкого здоровья найти лекарство, лампочка над звонком не горела. Около заводских ворот расхаживали одинокие пикетчики. Я был среди них: они считали меня своим парнем. Полисмены, дальновидно избегая конфликтов и тем оберегая спокойствие, отсутствовали. Электрические фонари не зажигались. На асфальт легли резкие лунные тени от пустующих заводских корпусов. Доносились далекие гудки локомотивов. Пахло гудроном – неподалеку ремонтировали шоссе.

Внезапно на площадь один за другим вылетели легковые автомобили. Они остановились с полного хода. Визг тормозов продрал меня по коже. Я спрятался за каменный столб ворот и ждал, что будет.

Из первой машины на тротуар выбралась странная фигура – как только не перевиралось впоследствии мое точное описание! – приземистая, с огромной круглой головой, похожей на шлем водолаза. Передвигалось существо на тоненьких ножках. На спине зубчатый хребет, как у допотопного ящера, переходивший в короткий и жесткий хвост.

Точно такие же загадочные существа стали выбираться из остальных автомашин, заполняя часть площади и прилегающие к ней улицы.

Передо мной заметались пикетчики. Их как будто стало больше. Верно, подошли ребята из палаточного города, не спавшие в эту ночь.

Странные пришельцы и забастовщики молча собирались на противоположных сторонах площади.

Я забрался на цоколь столба и приготовил фотоаппарат. И тут я услышал поразительно странный, неприятный голос, звучавший, очевидно, из репродуктора с одной из автомашин.

Мне пришлось как-то писать, что еще давно, на знаменитой «Нью-йоркской выставке будущего» в павильоне «Бел-телефон компани» демонстрировалась необыкновенная говорящая машина, не воспроизводящая человеческий голос, а произносящая слова сама. Раздражающие слух, скрипящие металлические звуки складывались в гласные и согласные английской речи. Управляющая машиной девушка с намазанными ресницами, выслушав заданный машине вопрос, нажимала клавиши, словно играя на органе, и чудовищный автомат «вполне сознательно отвечал, беседуя с посетителями выставки», скрежеща железным, невозможным «голосом», который не мог принадлежать человеку, но мог быть понят им.

Именно такой голос услышал я в ту ночь на площади перед заводом Рипплайна. Свистящие, скрипящие, клокочущие звуки слагались в произнесенные с потусторонним, как я написал тогда, акцентом слова, обращенные к пикетчикам:

– Марсиане желают говорить с людьми завода.

Марсиане?.. Я ликовал, думая о своей корреспонденции.

Пикетчики недоумевали:

– Что это? Мистификация? Маскарад?

Два существа с зубчатыми хребтами и шарообразными головами вышли на площадь. У них были «свободные от ходьбы конечности», свисавшие к самой земле.

Старик Дред Скотт и юноша Рей Керни, с которыми вместе мы только что расправились с сандвичами, принесенными внучкой Дреда, храбро направились навстречу пришельцам. Я успел их сфотографировать и потом не отдал этой фотографии газетам, а подарил снимки родным Дреда и Рея…

Марсиане и представители рабочих скрылись в ближайшем переулке, очевидно, для переговоров.

Мои приятели-пикетчики волновались. Или время казалось им слишком долгим, или на них влияла бесовская какофония, несшаяся через площадь из автомобильного репродуктора… Это были душераздирающие, воющие, тявкающие звуки, стоны, визг, храп, крик филина и хохот гиены…

Потом все смолкло. Из переулка стремительно вылетела открытая автомашина, понеслась к воротам завода, сделала резкий поворот… Номера на ней, конечно, не было… Два тела, по-видимому лежавшие на ее борту, не удержались и мягко шлепнулись на асфальт. Машина унеслась, скрывшись в переулке…

На площади грохотал чревовещательный голос:

– Марсиане не убивают. Марсиане наказывают.

Пикетчики несли на руках Дреда и Рея… Трудно передать, что сделали со стариной Дредом и мальчиком Реем.

Говорят, у монголов во времена Чингисхана существовал жестокий обычай заменять людям быструю смерть переламыванием хребта. У Дреда и Рея были переломлены позвоночники. Лежа на асфальте, они беспомощно шарили руками. Глаза у них были выколоты…

Неведомые существа вернули пикетчикам не трупы, они сбросили им нечто более страшное, пугающее, предупреждающее, рассчитанное на то, чтобы содрогнулся каждый, кто узнает о «марсианской расправе»…

Молча стояли разделенные площадью люди и… нелюди. Так я назвал их в своей корреспонденции.

Репродуктор выплевывал скрежещущие слова:

– Марсиане не знают жестокости. Им просто чужда земная мораль, как людям чужда мораль пчел или муравьев. Марсиане наводят порядок на Земле во имя торжества разума и цивилизации. Люди, повинуйтесь высшей культуре! С каждым, кто откажется повиноваться, марсиане поступят так же, как с теми, кто уже побывал у них.

Я понял одно: забастовка будет подавлена.

– Им не подавить забастовки! – крикнул крепкий рыжий малый, в котором я тотчас узнал… сенатора Майкла Никсона!

Как известно, моя корреспонденция с упоминанием его имени стоила ему сенаторского кресла.

– К оружию! Сосредоточиться! – командовал он рабочим.

Сенатор руководил вооруженными смутьянами! В тот момент я об этом не думал, но редакторы постарались поработать над моим текстом. Ведь это было беспрецедентно!

Послышались очереди автоматов. Полусогнутые, упирая автоматы себе в живот и стреляя из них, через площадь бежали на марсиан забастовщики.

Марсиане стали отстреливаться, но не из автоматов, а из револьверов. Наконец с одного из автомобилей затрещал крупнокалиберный пулемет.

Раздался взрыв гранаты.

Марсиане побежали в переулок. Рабочие преследовали их.

Черт возьми! Я бежал вместе со всеми, вооруженный лишь фотоаппаратом. Моя микромолния сверкала, как во время грозы в горах. Я исступленно нажимал спусковой рычажок затвора, запечатлевая картину боя очередями кадров…

И конечно, я слишком увлекся, вылетел вперед и оказался на позициях марсиан. Пули пели у самого уха. Мне казалось, что они летят во всех направлениях. У меня хватило ума скатиться в канаву.

За крыльцом коттеджа стоял, согнувшись пополам, марсианин без головы… Его голову, то есть круглый водолазный шлем, я видел на тротуаре и даже ощущал, как отвратительно из него пахнет…

Другой марсианин снял с себя шкуру и… сделался человеком низенького роста, чем-то мне знакомым. Он подошел к согнувшемуся марсианину, которого рвало.

– Возьмите себя в руки, сэр. Поймите, это было необходимо. Нужна острастка. И ведь они сами с оружием идут на убийство.

– Отстаньте!.. Об этом можно читать… можно наблюдать на экране. Но… видеть, как они переламывают им позвоночники, выдавливают глаза… Меня мутит… Где вы раскопали этих чудовищ, Малыш?

– Я ничего не изобрел, – усмехнулся маленький. – Так поступал знаменитый король штрейкбрехеров мистер Пэрл Бергоф. А эти… Один взят из сумасшедшего дома, а второй туда еще не попал. Кто за них может отвечать? Невменяемы, действуют без уз рассудка.

– Высший разум стоит над рассудком, – иронически сказал марсианин без шлема.

– Сэр, умоляю… сейчас не до сомнений. Они наступают.

Автоматная очередь зазвенела стеклами в окнах коттеджа. Разговаривающие присели.

Я узнал обоих. Низенький оказался моим боссом, а второй, без шлема… юным миллиардером Ральфом Рипплайном, наследником Джона Рипплайна, пароходного, нефтяного и алмазного короля, столпа долларовой династии и председателя особого комитета промышленников, штаба мира частной инициативы.

Теперь-то я знаю, как все это произошло. Могу даже представить себе детали, занося их в дневник.

Они собрались в одном из ночных клубов Гарлема. Мой босс, Малыш, встречал Рипплайна у подъезда. Они вошли в зал, где негры в белых фланелевых костюмах, подпрыгивая на стульях, исступленно играли. Все, кто был в зале, танцевали: молодцеватые парни в строгих, таких же, как у вошедшего Ральфа, изысканно-небрежных костюмах, бритые едва ли не в первый раз в жизни или уже отпустившие тоненькие элегантные усики, а то и бородки, их юные партнерши с лихорадочно блестевшими глазами, чуть излишне подкрашенными губами, обнаженными плечами и космами прародительницы Евы…

Образовав тесную толпу, они тряслись в такт истерическому ритму подобно огромному студнеобразному телу. Но, честное слово, это было забавно, когда они, шутливо подергиваясь, сплетаясь в объятиях или нагнувшись вперед, упирались лбами, как бы бодаясь, и выделывали ногами жизнерадостные па или на расстоянии кривлялись друг перед другом, стараясь перещеголять всех нелепостью движений.

Ральф Рипплайн вошел – и музыка оборвалась. Танцоры еще продолжали двигаться. Это напоминало кадр кинофильма при выключенном звуке. Люди топтались, передвигались, прижимались друг к другу, а звук, извинявший их действия, отсутствовал. Это было весело, и все засмеялись.

Но вдруг сразу молодые люди стали серьезными, с грубоватой поспешностью покинули своих дам и устремились к Ральфу.

Ральф, юный атлет, охотник на слонов и тигров, отважный путешественник, азартный игрок и спортсмен, наследный принц долларов, подавал пример. Вместе с ним они должны были рисковать жизнью во имя спасения свободного мира, возрождая славную американскую традицию, смело, твердо и романтично решать самим дела страны, когда власти бессильны.

И вереница автомобилей помчалась из Гарлема к Хедсон-риверу.

В первом, открытом, спорткаре летели Ральф и Малыш. Они остановились у входа в туннель. Малыш заплатил частному полицейскому в трусиках и широкополой шляпе за проезд всех сорока восьми автомашин.

И все сорок восемь машин одна за другой скрылись в черном устье, унося в тоннель респектабельных молодых людей…

А когда автомобили выскочили на противоположный берег реки уже в штате Нью-Джерси, то в них сидели… «марсиане»…

Можно понять романтических молодых людей. Для черномазых ниггеров хороши были белые балахоны, для борьбы с красными смутьянами пошли в дело черные балахоны. В наш век космических полетов, освоения других планет балахоны, естественно, должны были уступить место чему-нибудь другому, более современному, символическому…

Я видел проявление благородной храбрости со стороны Ральфа Рипплайна. Когда смутьяны снова перешли в атаку, он надел свой вонючий шлем и бросился в контратаку во главе других марсиан. Но их отбросили назад. А Ральф Рипплайн, сраженный пулей, мешком свалился на асфальт.

Я выполз из кювета.

Малыш исчез.

Рабочие хлопали меня по плечу и смеялись над «марсианами».

– Экие балахоны выдумали! – говорил один здоровенный детина, толкая ногой поверженного «марсианина».

Знал ли он, кого коснулся его грязный башмак!

Подошел сенатор Майкл Никсон.

– Караульте эту дохлую скотину! – распорядился он и повел группу рабочих преследовать отступающих марсиан.

С меня было довольно. Я был рад, что остался цел, и стал перезаряжать фотоаппарат.

– Ну и придумали же балахоны, – повторил тот, что трогал ногой «марсианина». – Надо же так оскорблять обитателей далекой планеты. Они небось орошают там пустыни, талую воду полярных льдов за тысячи миль по трубам подают… А эти… рабочих террором вздумали пугать.

Я промолчал. У меня была своя точка зрения.

– А что, парень из газеты, на Марсе уж, наверное, некапиталистический строй? – спросил еще один рабочий с автоматом.

Я пожал плечами.

В это время со стороны площади подъехал спорткар и, скрипнув тормозами, с ходу остановился около «марсианина».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю