Текст книги "Адам Борут. Путь воина (СИ)"

Автор книги: Александр Перунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

Толстая, выщербленная временем гранитная стена. Ни единого оконца, только сильно выше, на втором поверхе, так что и не допрыгнуть, разве что с коня, если встать на седло, идет ряд узких бойниц. Невысокие, вытертые тысячами ног ступени, и почти целиком оббитая железом дубовая дверь. Рядом висит металлическая цепочка, наверняка соединенная внутри дома с звонком, ей то Адам и воспользовался дважды дернув.

Долго ждать не пришлось, дверь без малейшего скрипа открылась и на пороге Борут увидел худощавого юношу, чем то знакомого ему.

– Я пришел к Пахомию Саблину, дома ли он?

– Проходите, князь, дед дома. – с поклоном ответил парень.

– Ты знаешь меня?

– Да, я ведь работаю в 'Алом Драконе' у тетки – Марфы Ильиничны. Меня Дмитрием зовут, господин князь. – Вежливо, но без подобострастия откликнулся юноша.

– Что ж, теперь не забуду, а ведь ты мне и показался знакомым…

Пройдя в просторную гостевую комнату, стены которой украшали богатые ковры и множество развешенного оружия: современного – сабель, кинжалов, ружей и пистолей; старинного – щитов, секир, клевцов, шестоперов и перначей, даже тяжелый воротной арбалет имелся в богатом арсенале хозяев дома. На особо почетном, драгоценном нисском ковре, висел полный доспех, растянутый на колышках, сияя полированной сталью колец и пластин.

Адам с интересом рассматривал оружие и не сразу заметил, как в комнату вошел сам Пахом, а следом бесшумно прикрыв дверь в зал проник и Дмитрий.

– Рассматриваете коллекцию? Да, по этим клинкам можно изучать историю Вендии. Мои предки с полей сражений привозили добычу, и как самые ценные трофеи – личное оружие сильнейших врагов. Вот этот пернач принадлежал герцогу Майнцкому, мой предок сразил его в битве при Бувине. Когда наш славный император – Тан Рад Первый отправился завоевывать старую Европу, Саблины были с ним. Но простите меня, князь, за стариковские россказни, вы ведь пришли по делу, не так ли? Позвольте я присяду, мои ноги уже не так крепки, как прежде.

– Конечно, уважаемый Пахомий, и я не прочь присесть. – Помолчав несколько мгновений, собираясь с мыслями, Адам продолжил, – в ваш дом я пришел с вопросами. Чтобы зря не тратить ваше время, уважаемый, спрошу прямо – чем живет Гребенск? Не одолевают ли вас банды? Не душат ли они вам торговлю и ремесла? И не хотят ли гребенские жители разделаться с этой бедой раз и навсегда?

Старик внимательно слушал Борута не пытаясь перебить или задать встречный вопрос, и даже когда Адам высказался до конца, еще долго не отвечал, размышляя и уставившись глазами в некую точку. 'Куда же он смотрит, черт, может на внука? И обернуться неловко, ладно, подождем, надеюсь от этого будет толк'.

– Князь, вы молоды, а я стар. Вы жаждете побед, а я мира и покоя, но и у меня есть дети и внуки, молодые и горячие, которые полны надежд и стремлений. И потому я отвечу не за себя – за них.

Адам давно научился угадывать следующие шаги людей – очень полезный навык для воина и командира. Но старик поставил его в тупик, никаких версий, что же предпримет тот в следующий миг у князя не нашлось.

– Им нужен вождь, и пусть лучше им станете вы, князь, а не Гамсунг и еще какой прощелыга и разбойник. Или того хуже – вовсе без вождя начнут колобродить. Даже Димка – на что разумный парнишка, а и тот, коня себе добыл, с ружья в тайне от всех палит, думает, я не знаю… И потому ответ мой – да, я помогу вам, князь, но у меня будет пара условий. Первое – не торопитесь, все свершиться в свой срок. И второе – поберегите моих внуков, а Дмитрия вам рекомендую, – он легко качнул головой в сторону внука, – лучшего начальника обоза и всего снабжения вам и не найти.

– Ваши условия, уважаемый, я принимаю. – В тон советнику ответил Адам. – И раз спешить некуда, то предлагаю вновь встретиться чрез пару дней, и тогда уже обсудить подробности.

– Я вижу вы поняли меня, князь, не часто в последнее время встретишь разумные слова у молодых… – ответил Пахом, прозрачно намекая на вчерашнее поведение графа Шлоссенберга..

Адам первым поднялся и склонив голову в знак уважения, но Саблин приподняв руку, снова заговорил:

– Вы, князь, задали мне вопросы. Если угодно, я отвечу на них. Присядьте.

Дождавшись пока Адам вновь устроится на твердую тахту, советник продолжил:

– Есть ли в Гребенске люди, готовые идти к вам на службу? Отвечу – да. Мы давно ни с кем не воюем, выросло много молодежи, которой тесно в городе. Если считать не женатых парней – сотни две наберется смело. Полсотни смогут пойти в полк товарищами – со своим снаряжением, оружием, припасами и лошадьми. Остальным – необходимо обеспечение от казны. Купить коней – не сложно, оружие – также.

– Я смотрю, у вас все просчитано, уважаемый Пахомий…

Не ответив на фразу Адама, Саблин продолжил:

– Чем живет Гребенск? Прежде здесь шла очень бойкая торговля, теперь все захирело. Купцы уехали, остался один – да и тот платил Кречеру за безопасный проезд. Ремесла пришли в упадок – нет заказов. Но нас не трогают, дают жить спокойно. Такой расклад устраивает градского главу и совет. И они никогда не пойдут против властей – не важно правителя Чернагоры или вожака разбойных шаек. Семьи главы и советников, да пожалуй еще пара десятков уважаемых и богатых родов в городе – поддерживают их политику. Но в Гребенске полсотни фамилий и те, что больше теряют от неудобного мира или не так богаты, а может просто более воинственны – сторонники разрыва перемирия с бандами и бесхребетного соглашательства с хозяевами замка. Они еще помнят, что Гребенск – вольный имперский город, получивший права от самого Императора! – Глаза Саблина на миг вспыхнули, но тут же он овладел собой.

Подождав несколько секунд и поняв, что продолжения речи не будет, Адам благодарно поклонившись вновь поднялся на ноги.

– Уважаемый Пахомий, я признателен вам за все, что услышал сегодня. Каждое слово – отложилось в моей памяти. А теперь позвольте откланяться.

Простившись с советником, Борту вышел на улицу, вновь сопровождаемый Дмитрием, на которого теперь посмотрел другим, более пристальным и оценивающим взглядом. 'Значит, обозный голова? Или в наследники себе готовит, вот и при разговоре парень был, слушал, на ус мотал… Однако, ловок старик… Ну да посмотрим, пока у меня и обоза никакого нет, да и считать запасы – не занятие для воина, так что…'.

К Подкове Адам подъехал, когда почти стемнело. Из то и дело открывающейся двери, на улицу лился свет и долетали крики и веселый шум. Горцы, по одному по два, выходили из корчмы и уезжали на своих конях.

Привязав Бурана к коновязи, Адам поднялся на высокое крыльцо и вошел. Внутри от множество светильников и двух очагов – было светло. Народу оказалось меньше, чем ожидал князь, всего две компании горцев человек по семь-восемь, они шумно распевали песни, видимо уже порядочно набравшись. На князя не обратили никакого внимания, занятые только своими кружками и куплетами скабрезной песенки. А за высоким прилавком стоял сам Куцый.

Заметив Борута, он заулыбался, всем своим видом показывая желание услужить. Адам направился прямо к нему и грохнул об прилавок пистоль, по-прежнему завернутый в рогожку.

– Что это? – Удивился Куцый, не решаясь трогать сверток.

Адам одарил его холодным пронзительным взглядом и спокойным, но не предвещавшим снисхождения голосом, произнес:

– Вот ты мне и ответишь. И если я заподозрю ложь…

– Как можно, – суетливо заговорил владелец 'Подковы', – вижу что пистоль, а что можно сказать – у всех они есть.

– Разверни.

Куцый поспешно развернул, и на миг в его глазах мелькнуло узнавание, хотя он тут же сделал равнодушно-недоуменный вид.

– Обычный… – начал, было, он.

– Не доводи до греха, – тихо оборвал его Борут, – говори, чей!

Куцый вздрогнул и побледнел. Глаза его забегали, но решался он не долго.

– Гамсунга. Личный. Он им дорожил – у него пара. Оба отделаны серебром и бирюзой – на удачу.

– Вижу. Ну, так вернешь ему, мне чужого не надо.

Куцый вытаращил глаза от удивления. Но ни слова не сказав, сунул пистоль под прилавок.

– Поужинаете, князь? – Угодливо спросил он.

– Не в этот раз, Анфим. Ну, будь здоров. Гамсунгу привет передай!

И Адам, еще раз насмешливо оглядев Куцего и всю залу, неспешной походкой направился к выходу.

Уже в дверях князь столкнулся с заходившим в зал человеком.

– Поосторожней, – проворчал тот, встретившись с ним взглядом.

Примерно одного с ним возраста, роста и комплекции, новый гость Куцего явно был бандитом и не из мелких. У Адама на них развилось чутье. Посверлив друг друга взглядами, оба сделали шаг в сторону и разошлись. Борут обернулся, глянув ему в спину, и невольно хищная улыбка освятила его лицо. За пояс бандита был заткнут точно такой же пистоль, как тот, что остался под прилавком Куцего.

'Так вот ты каков, красавчик Гамсунг!' – Думал Адам, вскакивая на Бурана, и потрепав по холке верного коня, негромко проговорил:

Как же он тебя, братец, не приметил? Не о том думал? Интересно о чем…

Обратный путь занял немного времени. Хоть и стемнело уже окончательно, полная луна хорошо освещала дорогу.

Адам чувствовал душевный подъем и какую-то бесшабашную радость, хотелось пустить коня галопом, но город уже спал, а дорога в гору итак слишком крута. Он не слишком понимал, отчего ему так хорошо, ведь вопросов осталось больше, чем ответов. Не выяснил, что творится у Куцего, а все из-за пистоля, но и то удачно – минутой позже и все могло пойти иначе. Впрочем, если у Гамсунга удача в бирюзе, то у Войко – всегда была в сердце. И так по-глупому он свою удачу потерять не мог. Разве что вместе с сердцем. А еще Марица, откуда взялось это чудо? Откуда такая мудрость в хрупкой девчонке. Даже старик-советник не смог произвести на него такого впечатления. И какое отношение к Марице имеет Гамсунг? Сплошные загадки…

А на душе все равно хорошо. Красивая ночь, звезды светят так ярко, или нет, это свет луны. Эх, сейчас бы спеть, как те горцы, только иначе. И ведь не пил ничего, вроде…

Ворота распахнулись, едва он подъехал. Коня стали узнавать?

Князь кивнул дозорному, вытянувшемуся при его приближении. И как не хотелось ему найти товарищей, отпраздновать с ними отличный день, спеть, наконец, Адам сперва занялся конем. Расседлал Бурана, бросил в кормушку чистого овса – заслужил, пусть тоже празднует. Взял щетку, и стал неторопливо чистить лоснящуюся белую шкуру.

Орлика и остальных он нашел в пиршественном зале. И словно почувствовав состояние своего командира, все четверо приветствовали его радостными криками. В чем дело, выяснилось, когда его усадили между Орликом и Скворушем, вручив сразу чарку вина и подвинув аппетитный кусок запеченной оленины. Еще долго не смолкали голоса, звучали тосты, пелись песни и рекой лилось вино. Поводов отпраздновать нашлось не мало. Кони, удачная охота, новые знакомства да и так ли важен повод, если вокруг – друзья, а душа, сама не зная почему, поёт?

Глава 4. Замок Чернагора и г. Гребенск. 23 июня 1647 года.

После обязательной утренней разминки, братья Хортичи облились ледяной колодезной водой и перехватив пару вчерашних пирогов на кухне, отправились на конюшню. И дело не только в том, что заскучали по своим чудо-скакунам. Вчера князь напомнил им о необходимости во чтобы то ни стало перехватить Эрика – связного Кречера.

Оседлав коней, парни выехали из замка. Верхами, на рысях, дорога до 'Подковы' заняла всего минут пятнадцать. В харчевне стояла тишина. Ни посетителей, ни лошадей у коновязи – никого. Самого Куцего братья в зале тоже не увидели.

– Видно у них все начинается с обеда, а самый разгар – вечером и ночью. – Заметил Тадек, усаживаясь за стол.

– Интересно, нам предложат перекусить? – буркнул Марек.

– Ты только что съел пирогов, обжора!

– Не скажи, разве это еда? Так – перекус. Я бы с удовольствием сейчас умял большую тарелку глазуньи с ветчиной и шкварками.

– Да, теперь, когда ты так смачно рассказал, я и сам захотел поесть.

Они переглянулись и довольные расхохотались. На поднятый братьями шум из поварни выглянула детская голова.

– Эй, малец, иди сюда! Тебя как кличут?

– Митроха, – с интересом разглядывая русинов ответил мальчик.

– Вот что, Митроха, мы голодны, сообрази чего-нибудь интересного, мы в долгу не останемся. – Марек подмигнул пареньку.

– И вот еще что, позови Снежану, она служанкой работает у вас…

– Ффу, я и так знаю кто такая Снежанка, – Митроха с деловым и независимым видом протянул сложенную лодочкой ладошку, – все сделаю, но на слово я не верю.

– Ишь ты какой… а подзатыльник получить не хочешь?! – гневно воскликнул Марек.

Мальчик сразу же отскочил на пару шагов, посверкивая из-под длинной русой челки зеленовато-серыми глазами.

– Подожди, Марек. – Тадеуш остановил начавшего вставать брата, – а ты, Митроха, иди сюда, я тебе монетку дам.

Получив плату, нахальный мальчуган резво побежал выполнять поручения.

Когда спустя несколько минут ожидания в зал вплыла Снежана, Тадек сразу же встал, приветствуя девушку.

– Чего изволите, милостивые господа? – Посверкивая глазами и с трудом сдерживая радостную улыбку, задала она обычный вопрос.

– Снежинка, я так рад тебя видеть, – чуть осипшим от внезапного волнения пробормотал Тадеуш.

Марек, глянув на замолчавшего брата, вклинился в разговор:

– Принеси нам, девица, всего и много. Что у вас есть свежего? Мы вот про глазунью яиц на пяток мыслили, да с колбасой жареной, да со шкварками. Хлеба, масла топленого, брынзы, а на сладкое творога со сливками и медом, и жбан взвара травяного.

– Все будет сделано. – Снежана продолжала стоять глядя на Тадека.

– Если ты будешь и дальше пялиться на моего братишку, сделано будет к ужину, поспеши, я голоден как волк.

Улыбнувшись Тадеку на прощание, Снежана ушла на кухню. На этот раз ожидание оказалось совсем коротким. Стол быстро заполнился едой, и братья на время позабыв обо всем, увлеченно принялись поглощать все принесенное девушкой. Покончив с угощением, они расплатились и вышли на двор, Снежана вышла следом. Марек поняв, что третий – лишний, отошел в сторонку, а Тадек с девушкой по ручку пошли к реке через большой сад, разбитый позади корчмы.

Марек так и не дождался появления Куцего. Но не расстроился. Сам себе он готов был признаться – трактирщик очень не прост и в хитрой игре с ним можно и получить по зубам, а не отхватить куш.

Но времени даром не терял, внимательно осмотрел еще раз все хозяйство, конюшни, прогулялся тут и там, заглянул повсюду, запоминая все мелочи. Через минут пятнадцать во дворе появился Митроха, с интересом принявшийся наблюдать за русином. Марек, преодолев первый порыв стукнуть мелкого нахала по шее, решил подозвать его к себе.

– Эй, паренек, иди сюда.

– А драться не будете?

– Не буду, бегом давай!

– Чего надо, господин воин? – с независимым видом спросил малец.

– Я так погляжу, ты парень хваткий и глазастый. Хочешь заработать?

В глазах мальчика загорелся огонек:

– А сколько?

– От тебя зависит. Слушай сюда. Ты ведь все про всех знаешь здесь, верно?

– А то, много всего знаю! – самодовольно улыбаясь ответил Митроха.

– А про Кречера знаешь?

– А что про него знать? В аду чертям с ним весело поди… – раздраженно бросил мальчишка.

– Что и тебе досадил?

– Драться любил, вечно как ни увидит, сразу плеткой… а что ему? Все его боялись.

– А кто в отряде его был, всех помнишь?

– Всех наверно, они часто у Куцего столовались.

'Ого, интересно девки пляшут, значит, столовались?! Так, продолжим' покатал услышанное в голове Марек.

– А Эрика помнишь?

– Ха, а чего помнить то, хорька жадного?! Он редко бывает, как приедет, вечно с хозяином шепчется, к девкам пристает…

– За что ж ты его так? Неужто на хоря похож?

– Ага, худой, зубы острые, нос торчит, глазки бегают…

– Давно он у вас не появлялся?

– А чего, вы разве не всех их перебили? Вы ж вроде всю банду положили там, в горах…

– Хм… нет, такого не припомню… Жив он, по всему выходит. И если ты, когда он в 'Подкове' появится, мне весточку передашь, я тебе щедро заплачу.

– А сколь? У всех щедрость разная…

– Полтину серебром. Хватит с тебя, Митроха?

– Договорились, – мальчишка с взрослым видом кивнул головой, подтверждая сделку.

– А пока, вот тебе десять грошей, задатком. Ну, беги, поди делов то хватает.

– Ага, – и Митроха довольно сжимая в кулачке монеты порысил куда-то.

Марек еще раньше заметил, что брат возвращается, потому и разговор с жадным до денег мальцом свернул быстро. На лице Тадеуша блуждала счастливая улыбка.

– Ну как? Получилось что? – выезжая со двора спросил Марек.

– Да, все обговорили, обещала сразу весть послать.

– А как она тебе ее пошлет? Об этом вы договорились?

– Нет, не подумал…

– Эх ты, шляпа! Ладно, я тоже время не терял, мальца этого шустрого – Митроху, сумел подрядить, только ему не хочу про ваши дела с Снежанкой говорить. – Довольный своими успехами, похвастал Марек брату.

– Молодец. Теперь надо все командиру рассказать.

– Так поскакали! Может он еще в замке?

И Хортичи стремительным легким галопом понеслись по еще сонной с утра главной улице Гребенска.

* * *

Непривычно было встречать рассвет в старинном замке после стольких месяцев скитаний. Иногда отцу Филарету, в прошлой жизни – до пострига – отроку Алексею, казалось, что вернулись прежние времена и он снова помощник лекаря в Радославле. Там они жили при дворце императора, но комната Алексея была скорее крохотным чуланом, куда едва вмещалась узкая койка. У самого лекаря покои, к которым и примыкал чулан, были не многим лучше. Кроме такой же узкой койки – там стояли бесчисленные полки и шкафы с пузырьками и сушеными травами, небольшой умывальник и старый колченогий стул.

Здесь же, в Чернагоре, покои, отведенные отцу Филарету, были просторными и светлыми. Широкая кровать теперь пустовала, горец покинул замок, но монах так и не позволил себе занять ее. В углу был брошен на пол матрас, набитый соломой, который служил ему постелью. Да и не так это было важно, поскольку большую часть ночи монах молился, восполняя леность, посещавшую его днем.

За окном уже звучала утренняя песнь воинов – звуки сплетающихся в причудливом танце клинков стали привычными для уха. Монах поднялся с колен, закончив утреннюю молитву земным поклоном. Через окно он с удовольствием понаблюдал за тренировкой князя Борута и его молодцев.

Невольно вспомнились занятия молодого принца с дружиной. Вот также с утра занимались, не так красиво, как князь, но все же… Жаль принца, погиб таким молодым. Царствие ему небесное! Оставил после себя двух очаровательных дочек на руках отца. Что и говорить Император внучек любил, особенно старшую, Еву. Ее при дворе все любили, кто был близок к императору. Младшая, Екатерина, не такая была, не хуже, просто другая. Кажется, им по шесть лет было, когда отец Филарет покинул дворец и Радославль для жизни в монастыре.

Тренировка подошла к концу, воины обливались ледяной водой у колодца, и отец Филарет оторвался от воспоминаний, возвращаясь в настоящее. На кухне, куда он зашел, госпожа Штадель уже во всю руководила женами дозорных, подготавливая завтрак. Заметив отца Филарета, все радостно его приветствовали, подошли под благословение, хоть монах и просил их не отвлекаться на него. Женщины продолжили свои занятия, а отец Филарет устроился в уголке, где его уже ждала краюшка хлеба и большая кружка молока. На его удивленный взгляд, госпожа Штадель вкратце поведала о том, что теперь молоко здесь будет постоянно и не гоже отцу Филарету пить одну только воду.

– Благодарю, давно мечтал о молоке, – ответил на это монах, даже не подумав возразить.

Во дворе замка было уже многолюдно. Народ собирался теперь каждое утро, всем нравилось наблюдать за тренировками князя. И хоть любопытное зрелище подошло к концу, люди не расходились, коротая время до завтрака. На отца Филарета обращали внимание, как-то сразу светлели, кланялись. Проповедника не было видно, да Кристоф и не любил вставать рано. Обычно появлялся к завтраку, а потом шел в часовню, которую уговорил графа отдать ему на обустройство. Отец Филарет только раз там и был, как-то грустно было от суеты Кристофа, его повелительных манер, громкого голоса. Руководитель из него был неплохой, сумел быстро народ помогать заставить. Сам лишь командовал и поучал. Отца Филарета предпочел не замечать, что только порадовало монаха.

После отъезда горца, заняться вроде бы и нечем было. Отец Филарет заглянул в оружейную, где трудились уже Яков с Андреем. Оба отвлеклись, радостно поздоровались, видно было что этот труд доставляет им удовольствие. Маленький Борислав ворвался в оружейную, но притормозил, завидев монаха.

– Здрасте, – неловко сказал он.

– Здравствуй, Славко, – откликнулся отец Филарет, – слышал, ты теперь у князя служишь.

– Да, – сразу оживился мальчишка, – уже третий день. Вот и сейчас спешу. Только передать отцу велено, чтоб завтракать шли. Князь сказал, – он нахмурился, припоминая, и выпалил, – дело – делом, а и о хлебе забывать не гоже. Вот.

– Ну, молодец, – похвалил монах, – и правда, позавтракать надо. Я вот уже успел. Прожорливый что-то стал на свободе-то.

– Идем, – кивнул сыну Яков, который тут же убежал, – а вы, отче, собрались куда?

– А в город, думаю прогуляться. Погода хорошая, – тут же решил монах, – Да и в церковь зайду. Давно я в храме Божьем не был.

На этом они распростились, а монах, зайдя к себе в комнату, собрал кое-какие вещи в дорогу, удивляясь, что же он раньше не подумал пойти в город. Двор опустел, видимо все на завтрак ушли, только дозорные у ворот негромко переговаривались.

Вскинув котомку на плечо, отец Филарет уже отправился к воротам, когда его окликнул князь. Монах остановился, поджидая. Дозорные сразу же замолчали, вытянулись по струнке.

Адам подошел быстрым пружинистым шагом, спросил с ходу:

– В город собрались, святой отец?

– Да, князь. Пройдусь. Разомну косточки.

– Я хотел коня вам дать, теперь есть такая возможность, хоть и не слишком хорош – все не пешком.

Монах улыбнулся и покачал головой.

– Не стоит, князь, в пути я отдыхаю, а верхом для меня – одно баловство. До города то близко совсем, а я уж соскучился по дороге. Пойду так, уж не сердись.

– Да я понимаю, – улыбнулся Адам, – идите, коли так. В церковь, наверно?

– Да, князь, хотелось бы.

– Я поговорить хотел… Но не сейчас, может позже. И я занят, и вас не хочу задерживать. До встречи, тогда.

Князь пошел обратно, а монах зашагал по дороге, уходящей вниз – к Гребенску, наслаждаясь утренней свежестью, пением птиц, видом далеких гор – все еще в легкой дымке. Он и, правда, любил ходить пешком, хотя давнее повреждение подколенных связок порой давало о себе знать. Вот и сейчас правая нога быстро уставать стала – пришлось присесть у обочины, чтобы дать ей отдых. Отец Филарет достал из котомки нож, срезав росшую рядом тонкую березку. Очистив ее от веток и коры, он пошел дальше, опираясь на нее, чувствуя себя с посохом уже гораздо увереннее. Только чуть пожалел о посохе, отобранном разбойниками – тот был настоящим произведением искусства, единственная роскошь, которую позволял себе монах за последние десять лет.

В город он вошел, когда солнце поднялось уже высоко. Из 'Алого Дракона' доносились дивные запахи пирогов и жаркого. Прохожие оборачивались, провожая его взглядами, а он, словно не замечал, весь уже устремился к церкви, купол которой, блестя на солнце, завладел всеми его мыслями.

Храм, который тогда, в полутьме, показался ему заброшенным, сейчас, при свете дня смотрелся иначе. Все-таки умели здесь строить. Красота линий сложенных из камня стен, тяжелые дубовые двери, украшенные резьбой, небольшие оконца с цветными витражами, забранные узорчатой решеткой. Все сейчас виделось в другом свете. Не так много усилий потребуется, чтобы все привести в порядок. Гораздо важнее, что внутри…

Но мысли эти лишь на мгновение промелькнули. Отец Филарет опустился на колени на пыльную землю перед каменными ступенями и на несколько минут замер, вознося Творцу безмолвную благодарственную молитву. Только поднявшись на ноги, он заметил стоящую рядом женщину, совсем еще молодую, в черном вдовьем наряде.

– Благословите, батюшка, попросила она ясным голосом, глядя на него с робкой улыбкой.

– Бог благословит тебя, – монах осенил ее крестным знаменем и спросил, – как тебя зовут?

– Фрося. Ефросинья.

– Скажи мне, Фрося, а не знаешь ты, у кого ключи от храма?

– Знаю. Я ж тут немного приглядывала, только сил на все не хватало, дети малые, хозяйство… Ключ здесь, у сторожа в ратуше. – Она указала на высокое здание напротив церкви. – Прямо через площадь. Я могу сбегать.

– Сделай милость, очень тебе буду благодарен.

– Да что вы, батюшка, мне не трудно, я мигом.

Ожидая Ефросинью, монах обошел церковь кругом, внимательно оглядывая и дорожку вокруг храма и стены, которые оказались целехонькими, что немало порадовало. Только витражи были кое где разбиты, но сейчас это казалось мелочью.

Покосившийся крест на колокольне удручал – добраться самому пока не представлялось возможным. Трещины на ступенях совсем не волновали, а вот с крестом надо было думать – не хорошо это.

Наконец на площади снова показалась Фрося. Она отдала ключ, и спросила, может ли еще чем-то помочь. И так как монах, поблагодарив ее, отрицательно покачал головой, Ефросинья ушла, объяснив, что времени сейчас совсем нет, но позже обязательно еще зайдет.

Ключ легко повернулся в скважине и отец Филарет открыл тяжелую, заскрипевшую на заржавленных петлях, дверь. Внутри царил полумрак и прохлада. На каменную плитку пола падали цветные зайчики света от сохранившихся витражей.

Отец Филарет не заметил, сколько времени он простоял посреди храма, оглядывая иконы, проникаясь духом церкви. Потом обошел весь храм приложился к каждому образу. Видно было, что хоть и не идеально, но за храмом следили. Пыли было совсем немного.

Вот в алтаре было похуже – сюда явно уже года два не заглядывали. Хотя все оставалось на своих местах – престол, семисвечник, книги на полках, пара простеньких облачений в ризнице, пожелтевших от времени, но вполне еще пригодных, все было покрыто толстым слоем пыли и казалось серым и неприглядным. Оставив в сторону посох и сбросив котомку, отец Филарет засучил рукава и принялся за уборку. С большой любовью прикасался он к каждой вещи, словно к неожиданно вернувшимся к нему старым знакомым.

За делом незаметно пролетел день, даже голода он не чувствовал, пока вновь пришедшая Фрося не позвала его, сообщив, что принесла поесть. Наспех перекусив и поблагодарив добрую женщину, за подол которой цеплялся малыш лет пяти, монах снова принялся за работу. Лишь, когда свет, падающий из окон, стал совсем тусклым, он засобирался в обратный путь, решив завтра же прийти сюда снова.

Отдав ключи сторожу в Ратуше, который глянул на него острым заинтересованным взглядом, отец Филарет хотел было уходить, когда сторож окликнул его.

– Эй, батя. А ты чего, новым попом у нас будешь?

Монах приостановился:

– Может и буду. Посмотрим.

– А ты дом то церковный смотрел? Ты глянь, глянь, может передумаешь.

– А что не так с домом? – Отец Филарет скорее обрадовался сообщению сторожа, чем насторожился. Вот ведь как, дом то он и не приметил.

– Так там, батя, одни стены остались. Все обвалилось, крыша течет. Да ты вон возьми ключ, сходи сам глянь. Мож, передумаешь, а мож, это. Скажешь голове. Чтоб нанял кого, это ведь лучше заранее обговорить. А то он тебе дом и не показал, потому что знает. А согласишься, так он после уже гроша ломанного не даст. Скажет, раньше думать надо было. Он такой.

– А большой дом то?

– Ну, как, не хоромы. Да ты чего ж не сходишь?

– Тебя зовут то как?

– Трифон я, а что?

– Да вот, Трифон, устал я сегодня, дом же не убежит. А завтра – с утреца опять приду. Будешь здесь?

– А куда ж я денусь? – Удивился Трифон. – Ну, ты, батя, как скажешь, насмешил, ей богу!

– Вот и хорошо. Так я бы с тобой дом и осмотрел. Вижу, хорошо знаешь его.

– А как же, знаю. И покажу. Вон брата, попрошу заменить меня, и покажу!

– Значит, договорились?

– Ну, а как же. Я не голова, осторожничать не привыкши. Раз слово дал – выполню. Труда не составит. А ты бы помолился, батя, в ответ то. Внучка у меня на сносях. Родить должна скоро. Боимся мы, как бы чего не вышло. Первенца ждет.

– Помолюсь, Трифон! А внучку как зовут?

– Милой кличу, а так Людмила, по церковному то. Бывший поп ее и окрестил. Здоровый был мужик. Крепкий, а уж какой голос, на другом конце Гребенска слыхать было. Жаль, помер.

– И давно вы без священника?

– Да как сказать. Был тут один пару лет назад, странный, такой, тихий, так сбежал. Чего уж ему не понравилось, ума не приложу.

– Может дом и не понравился?

– А может! Что-то я и не подумал. Точно ведь. Мож, зря я тебе про дом-то.

– Не зря, руки есть, придумаем что-нибудь.

– Ой, батя, вот я трепло, задерживаю вас разговорами. Ты уж не серчай. А завтра жду. И брат подменит. Или внука посажу – нечего ему лодырничать.

– Прощай, Трифон, после завтрака и появлюсь.

Распрощавшись со сторожем, отец Филарет направился обратно в замок. Дорога в гору давалась труднее и он часто отдыхал опираясь на палку. Но и это не могло омрачить его радость. Он ощущал прилив сил и мечтал уже, как начнет служить в храме. Подумал еще, что надо бы и, правда, с головой обговорить. Стать городским священником. Вот оно счастье то будет. И мыкаться по миру уже не так хочется. И службу в настоящем храме ни с чем не сравнишь.

Так, весь погруженный в мысли добрался он до ворот Чернагоры. Так, весь погруженный в мысли добрался он до ворот Чернагоры. Оглянулся еще раз на город посмотреть, увидел купол храма и крест вдали в лучах заходящего солнца, подумал растроганно, нет, не оставил его Господь, раз такое счастье посылает, значит на верном пути стоит.

* * *

Дома Марицу ждали. Все собрались в общей столовой вокруг лежащего с несчастным видом Матвея, тетка пыталась рассказывать детям сказку о драконе с которого началась история Вендии, но выходило у нее не очень. Дети почти не слушали, баловались, стараясь досадить друг другу так, чтобы тетка не заметила. Павел что-то вырезал из дерева, сосредоточенно хмурясь.

Марица застыла у входа, наблюдая эту картину. Вот так же они будут и без нее собираться. И так холодно на душе стало. Показалось, что уже ей здесь не место. И без нее им хорошо. Первым ее заметил Матвей, глаза у него вспыхнули, на лице появилась счастливая улыбка. Он тихонько подтолкнул младшую сестренку и та, оглянувшись, и увидев Марицу, огласила комнату радостным воплем. Все оживились, малышня бросилась ее обнимать. Даже Пашута оторвался от деревянной фигурки и тоже робко улыбнулся Марице.

Тетка Клава с ворчанием поднялась: