Текст книги "Избранное"

Автор книги: Александр Оленич-Гнененко

СТИХИ

Стихи военных лет

Песня о серебряной роте

Сибирская партизанская

 
Из дальнего похода
Идет сквозь злой буран
Серебряная рота[5]5
  Серебряная рота – рота стариков в партизанских отрядах Сибири.


[Закрыть]
Сибирских партизан.
 
 
Их бороды седые —
Как белые снега.
Кругом хребты крутые,
Кругом шумит тайга.
 
 
В сугробах тонут лыжи.
Все тропы замело.
Но с каждым шагом ближе
Тасеево-село.
 
 
Проходят партизаны,
Знамена впереди,
Запекшиеся раны —
Как орден на груди.
 
 
Идут и вспоминают
Товарищей своих
И песню запевают
Про славные бои:
 
 
«Ты, наша песня, взвейся,
Как сокол, высоко!
Лежат белогвардейцы
У сопок далеко.
 
 
Легли от наших сабель
Среди своих волчат
Красильников, и Каппель,
И адмирал Колчак!»
 
 
Из дальнего похода
Идет сквозь злой буран
Серебряная рота
Сибирских партизан.
 

Полыночек

 
Зашло за горы солнце, на поле пал туман,
В тумане конник мчится в крови горячих ран.
Седой курган встречает на дальнем он пути:
«Среди степи широкой меня ты приюти!»
Оковано седельце черкесским серебром.
Коня ездок стреножил походным чумбуром.
«Кусточек-полыночек! Здорово, брат родной!
Кусточек-полыночек! Казака приукрой!
Три дня, три долгих ночи скачу в кадетский тыл.
Дроздовские дозоры я в схватке порубил.
Не страшно мне ни шашек, ни вражьего свинца:
Товарищ Ворошилов на Дон послал гонца!»
И горький полыночек листками шевелит,
Колышется под ветром и так он говорит:
«Здоров и ты, мой братец, и конь твой вороной!
Ложись ко мне спокойно чубатой головой!
Но только, брат любимый, послушай ты меня:
Ложись ко мне поближе, а в ноги ставь коня!
Коль враг ночной дорогой проедет иль пройдет,
Твой конь тебя разбудит: он топнет и заржет.
А если будет красться по травам враг лисой,
В лицо тебе я брызну холодною росой!»
 

Два буденновца

 
Порошило снегами,
Ледяною крупой,
Сквозь пургу над стогами
Месяц плыл голубой.
 
 
Едут двое в метели
Через яр да с горы,
И метелица стелет
Снеговые ковры.
 
 
«Намела – пропади ты! —
На беду, на лиху!»
Утопают копыта
В лебедином пуху.
 
 
От кадетской погани
Уходить надо вскачь.
Стали верные кони,
Стали кони – хоть плачь.
 
 
Но в буране белёсом,
Как степная сова, —
Не проклятья, не слезы,
А такие слова:
 
 
– Ты послушай, Григорий!
В смерти нет нам стыда:
На земле и на море
Светит наша звезда.
 
 
Пусть же плещет пожаром,
Чтоб в последнем бою
Мы с тобою недаром
Кровь пролили свою!
 
 
– Мы не сгинем, Никола:
Над страной молодой
Наша думка веселой
Загорится звездой!
 
 
Этой ночью студеной,
Не смыкаючи глаз,
Командир наш Буденный
Вспоминает о нас!
 

Бой под Ровно

1

 
В сказке этого не выдумать:
За комбригом боевым
На конях, что взяты из дому,
Мчатся шесть братов Гудим.
 
 
Набежали грозной тучею,
Песню – «Яблочко» поют,
Словно пашут землю тучную,
Словно в кузнице куют.
 
 
То не грома отдаленного
За горой гремит раскат.
То дивизии Буденного
Шляхту польскую громят.
 
 
Где алеют крылья знамени,
Где клинки горят, как жар,
Проскакал в дыму и пламени
Ворошилов – комиссар.
 
 
Рядом шашкою любимою
Рубит Дундич молодой:
«Потускнела ты, так вымою
Вражьей кровью – не водой!»
 

2

 
Как шуляк, кругами ловкими
На кобылке вороной
Дед Моряк с двумя винтовками
Кольт обходит стороной.
 
 
У бойца – своя сноровочка,
Дед недаром щурит глаз:
Под рукой одна винтовочка,
А другая – про запас.
 
 
«Моряку не быть вороною!» —
И ремнями у седла
Цинка накрепко патронная
Приторочена была.
 
 
Применился, как вольготнее,
И ударил он свинцом:
Смолкло горло пулеметное,
Пулеметчик – вниз лицом.
 

3

 
Палаши сверкают панские,
Кони сытые несут,
Пики острые уланские
Наклонились на весу.
 
 
Ой, беда! Никиту Седина
Далеко завлек кураж.
Погибать Никите Седину:
Полминуты – и шабаш!
 
 
Взвод улан летит погонею,
За спиной все ближе крик:
«Зайца красного догоним мы!
Гей, сдавайся, большевик!»
 
 
Что случилось?
В скачке бешеной
Не понять им сгоряча:
Уж стоит Никита спешенный
И винтовку снял с плеча.
 
 
Он на землю сел калачиком:
Длинный, значит, разговор!
Усмехнулся тут и начал он
По уланам бить в упор.
 
 
«Будет, дескать, угощение,
Чай внакладку господам!
Напою – мое почтение:
Сам налью и сам подам!»
 
 
Коня вздыбились уланские,
Закусили удила.
Пулей срезанные, панские
С седел падают тела.
 

По-за Доном, за рекой

 
По-за Доном, за рекой
Пролетает ветер.
В синем небе высоко
 
 
Ясный месяц светит.
Подъезжают казаки
К молодому гаю.
Рубежи твои крепки,
Сторона родная!
 
 
Сокол по небу плывет,
В небе вьются тучи, —
Лезть в советский огород
Мы врага отучим!
 

Переправа через Вопь

Капитану Красновскому и батальонному комиссару Мерзликину посвящаю.

 
Запылал камыш кругом,
И кипит речная топь.
Немцы держат под огнем
Переправу через Вопь.
 
 
Их окопы на крутом,
На высоком берегу.
Ни водою, ни огнем
Наш напор не смять врагу!
 
 
Первой роте дан приказ
Через реку перейти.
Лейтенант, прищурив глаз,
В карту смотрит по пути.
 
 
И под вой и грохот мин
(Так Сиваш прошли отцы)
Входят в воду, как один,
Красной Армии – бойцы.
 
 
Вот они на том, крутом,
На плененном берегу.
Перед грозным их штыком
Немцы по полю бегут.
 
 
Но у немцев злой расчет
В штабе армии готов:
От других отрезать рот,
Уничтожить смельчаков.
 
 
Всею силой огневой
Бьют и бьют, освирепев.
Гул орудий над водой,
Самолетов хриплый рев.
 
 
Градом стали и свинца
Пенят воду добела,
Чтоб из смертного кольца
Рота выйти не могла.
 
 
Но та этом, луговом,
На советском берегу
Под свинцом и под огнем
Гибель близится к врагу.
 
 
Сквозь разрывов гром и жар,
В тучах дыма и земли,
Капитан и комиссар
Полк в атаку повели.
 
 
У обоих стать одна,
Оба – в ногу – впереди.
Пламенеют ордена
У обоих на груди.
 
 
Старше друга капитан,
Только молод он на вид:
Он на теле тридцать ран
В память прошлых битв хранит.
 
 
Комиссара комсомол
На заводе воспитал.
Комиссару Халхин-Гол
Боевою школой стал.
 
 
Так идут они вдвоем
И ведут с собою полк.
 
 
Сам железом и огнем
Окружен фашистский волк!
 

Баллада о связном Шаблинском

 
Два взвода лежат за рекою. О них
Подумать без боли нельзя.
Оборвана связь, но сквозь огненный вихрь
Идут к ним на помощь друзья.
 
 
Весь наш батальон в нетерпении ждет,
В тот берег впивается глаз…
Команда майора: «Связисты, вперед!»
И отдан короткий приказ.
 
 
И в реку, где пеной клубилась вода,
В грохочущий, воющий ад,
Четыре связиста ведут провода:
Никто не вернулся назад!
 
 
Тогда комсомолец Шаблинский оказал:
«Товарищ майор! Я могу
До наших добраться. Трава и лоза
Прикроют меня на лугу.
 
 
До армии слыл я хорошим пловцом:
Случалось и дальше нырять,
В глубокой воде ни огнем, ни свинцом
Меня не достать, не догнать».
 
 
И вот уже прочно привязан к ноге
Податливый провод витой.
Бойца не увидеть в зеленой куге[6]6
  Куга – болотная трава.


[Закрыть]
Под белой от взрывов водой.
 
 
Во всем снаряженье, с винтовкой в руке
Плывет – не касается дна.
В текущей лениво осенней реке
Вода будто лед холодна.
 
 
Он слышит рекой отражаемый гром,
Осколков шипенье и плеск.
Он видит кипящие струи кругом
И вспышек мерцающий блеск.
 
 
А там, в лозняке, за пустынной волной
Майор неотступно следит.
Вздохнул тяжело и поник головой:
«Должно быть, и этот убит»…
 
 
И снова следит за течением он.
Связные сурово молчат.
И вдруг зажужжал полевой телефон,
И трубку сжимает комбат.
 
 
Он голос далекий бойца узнает,
Светло загорается взор,
И травы запахли, и сердце поет:
«Есть провод, товарищ майор!».
 

Дозор

 
Сквозь тьму и сквозь тучи
Звездою падучей
Плывет за ракетой ракета.
Беззвучное пламя
Дрожит над лесами
И ярко горит до рассвета.
 
 
Но клочья тумана
Сползают с кургана,
И утро холодное брезжит,
И слышат дозоры
Гуденье мотора
И стали пронзительный скрежет.
 
 
Три вражеских танка
Опешат спозаранка
Со звоном железным и лязгом
В деревню ворваться,
Втроем прогуляться
По нашим окопам и каскам.
 
 
На самом рассвете
Над речкой в секрете
Лежали три друга армейских:
Вано с Алазани,
Иван из Рязани,
Петро из-под города Ейска.
 
 
«Что ж, встретим, ребята,
Фашистов, как надо!
Пусть сердце не знает тревоги!»
Вано – за кустами,
Петро – за снопами,
Иван – у проезжей Дороги.
 
 
И каждый получше
Бутылки с горючим
Проверил, готовясь к удару:
«Старух вы пугали,
Детей вы сжигали:
Попробуйте нашего жару!»
 
 
Вот танки – все трое —
С рычаньем и воем
Железными мчатся горами.
Посыпались в танки
Звенящие склянки,
И вспыхнули танки кострами.
 

Стихи о природе

Власть над землей

 
Жарким летом каждый год
В стороне степной
Из растений влагу пьет,
Сушит землю зной…
 
 
Было так. Но человек
Наших смелых дней
Повернет теченье рек
В глубь седых степей.
 
 
И в песках живую синь
Расплеснут пруды,
Зацветут среди пустынь
Парки и езды.
 
 
Лес зеленою стеной
Встанет на пути
Черных бурь, что сушью злой
Все грозят смести.
 
 
Силе трав, лесов и вод
Покорится враг.
Человек их в бой ведет, —
Значит, будет так!
 

Великое сияние

 
Широкой трассой Волго-Дона,
Где течь вода живая будет,
Идут к победе непреклонно
Преград не знающие люди.
 
 
Они в стремлении упорном
Неодолимы и едины.
Им подчиняются покорно
Земля и водные глубины.
 
 
Неутомимо днем и ночью
Возводят стены, землю роют.
Народ – и каменщик, и зодчий —
Канал пяти морей здесь строит.
 
 
Расти, плотина, выше, шире,
Чтоб воды сдерживать веками!
Такая мощь впервые в мире
Людскими строится руками.
 
 
Сейчас ты кажешься нам пряжей,
Железной пряжей великанов,
И кружева металла вяжут
Электросварщики и краны.
 
 
В сухой степи, в земле глубоко,
Под вставшей на пути горою,
Тоннель просторный и высокий
Ведут герои Метростроя.
 
 
Вплотную свинчивают плиты
В трубу стальную, по которой
В канал, машинами прорытый,
Волна донская хлынет скоро.
 
 
Шагай, гигантский экскаватор,
Стрелу вздымая в синем небе!
Пусть рисовод и виноградарь
Придут с тобой и в эти степи.
 
 
Мы, повелители природы,
Пустыни вспашем и засеем,
Леса шумящие и воды
Навстречу двинув суховеям.
 
 
И с Черноморьем братски споря,
Чтоб Родина цвела все краше,
Возникнут у Донского моря
Субтропики донские наши.
 
 
Там загорится, словно в сказке,
В траншеях золото лимонов,
Когда повеют свежей лаской
Морские ветры с Волго-Дона.
 
 
Нам ожидать уже недолго
За это бьемся мы бессонно
Другим каналом прямо в Волгу
Корабль пропустят шлюзы Дона.
 
 
Из Пятиморска – из Ростова! —
Плыви трехпалубной громадой,
С морскою нежностью суровой
Отдан салют свой Сталинграду!..
 
 
Вот почему тут меркнут звезды
В огнях великого сиянья,
Потрясены земля и воздух
Могучим гулом созиданья.
 
 
Для радостной улыбки детской,
Для мира, для счастливой жизни
Свой труд несет народ советский
Бессмертной стройке коммунизма.
 

У Цимлянского моря

 
Наше море молодое
Лишь сегодня рождено.
Но студеною водою
Степь уже поит оно.
 
 
Порт возник на новом море:
Из пяти морей сюда
В голубом плывут просторе
С грузом быстрые суда.
 
 
Кто не видел – не поверит:
И нарядна, и светла,
На крутой, на правый берег
Переехала Цимла.
 
 
Выше всех домов и краше —
Белостенный школьный дом.
Школу солнечную нашу
Строил тоже Волго-Дон.
 
 
Где бурьян гнездился серый
Только год тому назад,
Посадили пионеры
Самый младший в мире сад.
 
 
И в подарок Волго-Дону
От Советской всей страны
Туи, пальмы и лимоны
В этот сад привезены.
 
 
А в тиши осенней сада
Стало утром холодней, —
В школу их снесли ребята
До весенних майских дней.
 
 
Пусть зимой в снегах округа, —
Сквозь прозрачное стекло
В школьный зал питомцам юга
Солнце шлет свое тепло.
 

Эстафета трех рук

 
Эльбруса белое седло
Над синими хребтами.
Реки зеленое стекло
Застыло меж горами.
 
 
Как будто скованная льдом,
Прервав свое скольженье,
Она в ущелье голубом
Повисла без движенья.
 
 
Но в реку пристальнее глянь
И ты поймешь не сразу:
Так мчится бешено Кубань,
Что не уловишь глазом.
 
 
Где в вышине ручьи поют,
Точа сугробы снега,
Эльбруса кручи ей дают
Стремительность разбега.
 
 
Летит, накапливая мощь,
И берег в беге лижет,
И каждый встречный ключ и дождь
Ее быстрее движет.
 
 
И вот, расставшись с крутизной,
Покинув льды и горы,
Течет широкою волной
Через долины к морю.
 
 
Там исчезала без следа,
Назло земле и людям,
Кубани полая вода.
Так было. Так не будет!
 
 
Артельный труд, колхозный строй
Сравнять и горы может:
Под Недрема́нною горой
Тоннель уже проложен.
 
 
Избыток вод в тоннель идет,
Пробитый аммоналом,
И вновь, покинув темный свод,
Открытым мчит каналом.
 
 
Догнав, ныряя под мосты,
Егорлыка истоки,
Обрушивает с высоты
Кипящие потоки.
 
 
И Егорлык, водою полн,
На скорость споря с ветром,
Несет разлив кубанских волн
За сотни километров.
 
 
Стремит течение свое
В соленые лиманы,
И эстафету трех краев
Перенимает Маныч.
 
 
И, чтоб покончить навсегда
С песками, с горькой солью,
Живая движется вода
На Сальск от Ставрополья.
 
 
Водой нальются русла рек
И ширь их не измерить.
Шлюз открывает человек
В простой шинели серой.
 
 
Там, где железо и бетон
Больших сооружений,
Гул водосброса слышит он,
Как слышал гром сражений.
 
 
Он смотрит в степь. Он видит тут
Лицо иной природы:
По новым руслам вдаль текут
Обузданные воды.
 

Рыбопитомник

 
Где ветры степные
Летали седые, —
Вскипает волна за волной,
И смотрятся зори
В Цимлянское море,
В широкий простор голубой.
 
 
Здесь умные руки
И сила науки
Железо одели в бетон,
И, сжатый плотиной,
Над степью полынной
Разлился сверкающий Дон.
 
 
Сюда от Азова,
К верховьям с низовья,
Бесчисленны, быстры, легки,
Теченью навстречу
Далеко-далече
Проносятся рыб косяки.
 
 
Разумный хозяин
Все видит и знает,
Как рыба преграду пройдет:
На самой вершине
Высокой плотины
Устроен для рыбы проход.
 
 
Помогут моторы
Бетонную гору
Ей, словно шутя, одолеть:
Косяк поднимает
И вновь опускает
Стальная упругая сеть.
 
 
Там бьется и плещет,
Трепещет и блещет,
Спеша на цимлянский простор,
Сазан золотистый,
Судак серебристый
И в острых шипах осетер.
 

Зеленый огонек

 
Ни самой легкой тучки,
Ни капли дождевой —
Горячий вихрь летучий
Свистит над головой.
 
 
И, черной бурей воя,
Он почву прочь несет,
Поля сжигает зноем
Он в суховейный год.
 
 
Сменяют день вчерашний
Иные времена.
Пришла и в степи наши
Великая весна.
 
 
Шумящие дубравы
Она раскинет тут.
Приют хлеба и травы
В тени дубрав найдут.
 
 
И это будет скоро:
С зари и до зари
Веселый гром моторов
Об этом говорит.
 
 
Есть сеялка такая
Для желудей лесных,
И трубка жестяная
Опустит в землю их.
 
 
Как будто очень просто,
А надо крепко знать,
Как их в квадраты-гнезда
И в строчку рассажать.
 
 
Заделать так глубоко
В весенней борозде,
Чтоб не нашел до срока
Их серый суслик здесь.
 
 
И человек на славу
Все точно рассчитал.
Когда степным дубравам
Машину в няньки дал.
 
 
Смотри, перед тобою —
Зеленый огонек:
Уже над бороздою
Проклюнулся дубок!.
 

Лесная полоса

 
Стаял снег. Но вслед зиме,
Не дождавшись теплых дней,
С Черных поднялся земель
Злой весенний суховей.
 
 
Посмотри: закат багров,
День от пыли мутнорыж,
Мчатся космы облаков,
Ветер рвет железо крыш.
 
 
Как в бомбежки, дымен шлях.
Валит с ног напор тугой,
И бурьян в пустых степях
Скачет волком и сайгой.
 
 
Вот уж свист и мрак везде:
Ночь – и та не так темна,
Ветер шарит в борозде,
Добираясь до зерна.
 
 
Выдувает мелкозем
С урожаем пополам.
Громоздит он холм на холм,
Сыплет прахом по полям.
 
 
Хочет он: «Пусть будет сух
Каждый встречный водоем!»
И, захватывая дух,
Ледяным метет крылом.
 
 
Свирепея вдаль летит,
Острым щебнем бьет в глаза.
Только встала на пути
Стройных кленов полоса.
 
 
Подставляют ветру грудь,
И крепни и молоды,
Ветер силится согнуть
Кленов тесные ряды.
 
 
Но полей живой оплот
Неподатлив и упруг,
И под самый небосвод
Суховей взмывает вдруг.
 
 
Он проходит высоко,
Мимо пашен, стороной,
И отброшен далеко
Он лесною полосой.
 
 
Вдоль нее – горбом земля,
Бурьяны застряли в ней,
А за ней лежат поля,
Изумруда – зеленей.
 
 
А за ней лежат поля,
Широки, ровны, чисты,
И напитана земля
Влагою до черноты.
 

Буруны

 
Вокруг бесплодная пустыня —
Один песок сухой,
И с высоты прозрачносиней
Палящий льется зной.
 
 
Куда ни глянешь над буграми
(Подъем зыбучий крут) —
Гонимые вперед ветрами,
Пески, шурша, текут.
 
 
Они веками, шаг за шагом,
Сюда крались, ползли,
До капли отнимая влагу
У неба и земли.
 
 
Сжигая зелень и цветенье
Дыханием огня,
И водоемы и селенья
В барханах хороня.
 
 
Так от Кизляра до Моздока
И до Кумы-реки,
Как волны, катятся с востока
Сыпучие пески.
 
 
Змеятся гривы над холмами,
Крутясь, смерчи метут.
Пески недаром бурунами
Здесь исстари зовут.
 
 
Но, где пустынный смерч взметало,
Идут казачки в ряд,
И черенками краснотала
Они бурун крепят.
 
 
И чтоб высокий дуб сражаться
С песчаной бурей мог,
По лункам жолуди ложатся
В распаханный песок.
 

Песчаный овес

 
Вихрь вздымает здесь барханы,
Заметает травы там,
Лишь один овес песчаный
Не сдается и пескам.
 
 
Ветер стонет от обиды,
И шипит песок змеей,
И уже овса не видно:
Он засыпан с головой.
 
 
Толщу осыпи зернистой,
Как иглой, овес проткнул
И метелкой серебристой
Снова весело взмахнул.
 
 
Мы напор барханов встретим
С ним, испытанным во всем,
Закрепим пески мы этим
Замечательным овсом.
 
 
Выше самой легкой тучи
Эскадрильи пронеслись, —
И десант семян летучих
В бурунах посеял жизнь.
 
 
Покоренная пустыня
Будет пастбищем цвести,
И сухим пескам отныне
Наших нив не замести!
 

Возвращение воды

 
Сотни лет здесь странствовало горе,
Шелестели мертвые пески.
А теперь, синея, плещет море
В древнем устье высохшей реки.
 
 
Не смерчи, а влажные туманы
Небо занавесили в жару.
Белые, как пена, пеликаны
На волну садятся поутру.
 
 
И вода, с журчаньем, по каналам
Вдаль течет, расцвет земле суля,
Та вода, которой век не знала
Солнцем прокаленная земля.
 
 
Новозданные струятся реки
По просторам рисовых полей,
Наполняя их квадраты-чеки
Влагою прохладною своей.
 
 
И столбы шагают от плотины,
Смел и быстр размах больших шагов:
То же море, двигая турбины,
Силу даст для электроплугов.
 
 
Высока колхозная пшеница,
И шумят колхозные сады.
Празднует прикумская станица
Возвращение живой воды.
 

Отступление дебрей

 
Там, где тлели пни сырые,
Где и птицы гнезд не вьют,
Собирала малярия
Жатву смертную свою.
 
 
И казалось, что болото
Землю скрыло навсегда,
И его немые воды
Не стекали никуда.
 
 
Но пришел к болотам черным
Смелый сердцем человек.
Он, могучий и упорный,
Вырыл русла новых рек.
 
 
В топи выдвинул заставы,
Проложив за гатью гать,
И болото он заставил
Сушу пленную отдать.
 
 
А потом все выше, выше
Поднимался в горы он,
Дикий лес впервые слышал
Топора победный звон.
 
 
День и ночь гремя железом,
На кирку сменив топор,
Он террасами изрезал
Склоны всех соседних гор.
 
 
И в былых глухих трясинах,
Стывших мертвою водой,
Сыплют девушки в корзины
Чай аджарский молодой.
 
 
И не счесть на горных склонах
Желто-пламенных плодов
Апельсиновых, лимонных,
Мандариновых садов.
 

Бамбуковый лес

 
Посадили отводок в почву,
И, раскинувши сеть корней,
Жадно рос он и днем и ночью —
Двадцать метров за сорок дней.
 
 
Полированною колонной
Желтый ствол в синеву взнесен.
Узких листьев сухая крона
На верхушке раскрыла зонт.
 
 
Не один, а сплошною чащей
В наступление шел тростник.
Так над горной рекой гремящей
Удивительный лес возник.
 
 
И в полуденный зной прохладно
Под навесом его везде.
Только солнца скупые пятна
Брызнут золотом там и здесь.
 
 
С виду мертв он, но жизни шорох
Слышат сонные тростники:
Тут уже расселились в норах
Осторожные барсуки.
 
 
И шакалы узнали ходы
В странный лес, что разросся вдруг,
Для засады и для охоты
Словно создан густой бамбук.
 
 
Лишь над лесом, светясь опалом,
В небе выплывет лунный диск,
Поднимают во тьме шакалы
Детский плач и протяжный визг.
 
 
Но охотничьи их угодья
Беспокойны бывают днем:
Из совхоза сюда приходят
Лесорубы за тростником.
 
 
Ударяет топор со звоном,
И пилы раздается свист,
И трепещет листва на кронах,
И стволы оседают вниз.
 
 
Их увозят тропой колесной,
Хоть уклон каменист и крут,
А потом в мастерских совхоза
Парят их, и прямят, и гнут.
 
 
Ни вершка не идет в потери —
Каждый ствол для работы гож.
Те, что тоньше, кладут, размерив,
Под зубчатый и круглый нож.
 
 
Будто искры, опилки брызжут
Из-под лезвий со всех сторон,
И коленчатых палок лыжных
Мчится к северу эшелон.
 

Эвкалипты

 
Там, где мертво молчащие
Топи гибель таят,
Молодые дрожащие
Эвкалипты стоят.
 
 
Над болотной трясиною
Посадил их колхоз.
Корень, всосанный тиною,
К твердой почве пророс.
 
 
В воду смотрятся светлые
Эвкалиптов стволы,
И струится от веток их
Легкий запах смолы.
 
 
Ветер, с моря чуть дующий,
Их дыханье несет
Над туманом, ночующим
В кочках черных болот.
 
 
Пусть пока невысокие
Эвкалипты стоят,
Но трясину глубокую,
Возмужав, победят.
 

Мандарины

 
И неба синь и синь морской воды…
Тяжелая волна устала колыхаться.
Горячей желтизной округлые плоды
Сверкают сквозь листву и нежно золотятся.
 
 
Огнями теплыми сады горят,
Как тысячами солнц осыпанные щедро,
И горьковато-сладкий аромат
Разносится в садах в дыханье слабом ветра.
 
 
Не солнце ли само на землю сведено,
Чтоб запахом здесь стать и спелыми плодами?
И гонит сок корней и золотит оно
Веселые сады, что выращены нами.
 

Лимоны

 
Деревьев невысоких кроны
Шумят, кудрявые, густые.
В листве их искрятся лимоны,
Как капли солнца золотые.
 
 
Лимона ветки – все в иголках
Они уколами встречают.
Но, соревнуясь, комсомолки
Колючих игл не замечают.
 
 
С веселой песнею Натела
Ведет подружек за собою.
Она лимон янтарный, спелый
Берет уверенной рукою.
 
 
Она работает и шутит,
Блистая лезвиями ножниц,
И пятьдесят плодов в минуту
С ветвей срезает осторожно.
 
 
И лезвия звенят, сверкая,
И легкий ветер гладит листья,
И наполняются до края
Корзины золотом душистым.
 

Чудесные кусты

 
Промчится шорох быстрый
И лист листу шепнет.
На ветке яркой искрой
Прозолотится плод.
 
 
За ним другой и третий —
Как будто елка здесь —
Сверкают в теплом свете,
И сад сверкает весь.
 
 
Пройдет садовник важно,
Проверит ровный ряд,
Осмотрит двухэтажный
Необычайный сад.
 
 
Тут на кустах чудесных,
Куда ты взгляд ни брось,
Живут два друга тесных,
Но жизнь проводят врозь.
 
 
В двух ярусах вершины,
По разный этажам:
На этом – апельсины,
А мандарины – там.
 
 
У одного на крыше
Веселое житье
Другой к земле поближе
Завел жилье свое.
 
 
И выкрашена крона
В два цвета: лист у ней
Вверху – светлозеленый,
Внизу – листва темней.
 
 
На вкус друзья различны,
Различье и в ином:
Один еще коричнев,
Другой горит огнем.
 
 
Промчится шорох быстрый,
И лист листу шепнет. Н
а ветке яркой искрой
Прозолотится плод.
 

Трифолиата

 
Он юн всегда, приморский сад
Холодною зимой
Деревья листьями шумят,
Все в зелени живой.
 
 
Среди деревьев этих есть
Лишь деревцо одно,
Как будто бы чужое здесь, —
Совсем обнажено.
 
 
Ему цветущею весной,
Под соловьиный свист,
Оденет ветки молодой,
Тройной узорный лист.
 
 
С времен далеких оттого —
Таков ученых суд —
Трифолиатою его,
Трилистником зовут.
 
 
А в осень щедрые плоды
Появятся на нем:
Как мандарин, круглы, желты,
Горят они огнем.
 
 
Они приковывают взгляд,
Но горше нет плодов!
Зачем же люди их растят
В тени своих садов?
 
 
У деревца в колючках ствол,
Невысоко оно.
Все ж садовод его нашел
И полюбил давно.
 
 
За цвет, за плод, узор листа —
Другим в садах почет.
Но в нем иная красота
К себе людей влечет.
 
 
Прекрасна сила деревца!
Ее ты хочешь знать?
Возьми трилистник как отца,
Лимон возьми как мать.
 
 
Привей к трилистнику лимон,
Врежь черенок – привой.
К корням отца приросши, он
С морозом вступит в бой.
 
 
И, смотришь, деревцо-гибрид —
Вот смысл твоих трудов! —
Зеленокудрое стоит
Зимой среди снегов.
 
 
Отец ему дал силу жить
В снега и холода,
А мать – отрадой людям быть
И зеленеть всегда.
 

Подземный сад

 
Бескрайна неба бирюза,
И нет субтропикам границы:
Где виноградная лоза —
Там может цитрус золотиться.
 
 
Бороться должен пионер
За то, чтоб Север сделать Югом!
Передадим живой пример,
Как эстафету, мы друг другу.
 
 
Траншеи выроем в земле,
Посадим там, на дне, лимоны.
Они в уюте и тепле
Поднимут молодые кроны.
 
 
Лимоны солнце станет греть,
Лаская их листву лучами,
И соловьи полюбят петь
Над ними майскими ночами.
 
 
И руки добрые детей
Траншею бережно укроют,
Когда пронзительней и злей
Ветра осенние завоют.
 
 
И будет жить подземный сад,
Плодоносить он щедро будет.
Его весенний аромат
Услышат и сквозь вьюгу люди.
 

В поход, юннаты!

 
В поход, юннаты!
Солнце в хате
С утра на стеклах зажжено.
Пусть будет хата зимним садом,
Теплицей – каждое окно!
 
 
Сажайте в кадки, как на грядке,
И апельсины и лимон:
Где лето кратко, – станут в кадках
Они цвести вблизи окон.
 
 
В снегах округа. Воет вьюга.
Но солнце греет сквозь стекло.
В мороз – и вьюгу детям юга
Светло здесь в хате и тепло.
 
 
Недаром снится щебет птицы
И что весна в цветах идет:
Хоть вьюга злится, – золотится
На тонкой ветке первый плод!
 
 
В поход, юннаты!
Солнце в хате
С утра на стеклах зажжено.
Пусть будет хата зимним садом,
Теплицей – каждое окно!
 

Листопадный цитрус

 
В приморье, в пору листопада,
Субтропиков исследуй сад.
Несходством пестрого наряда
Деревья поражают взгляд.
 
 
Одни, готовы зиму встретить,
Последний сбросили листок,
И по стволам деревьев этих
Не движется уснувший сок.
 
 
И вечно зелены другие,
Как будто праздник тут весны
Стволы и ветви их тугие
Живыми соками полны.
 
 
То мандарины, апельсины,
Лимоны, грейпфрут и кинкан,
Отрядом цитрусов единым
Пришедшие из южных стран.
 
 
Горячей светят желтизною
Плодов округлые огни.
Приморской теплою зимою
Дозреют на ветвях они.
 
 
Но все изменчиво в природе:
Нежданно грянут холода,
И вот для цитрусов приходит
Неотвратимая беда.
 
 
Их кутают и топят печи,
Но, если холода сильны,
Листвы блестящей гаснут свечи —
И цитрусы обречены.
 
 
Хоть и зимой здесь солнце греет,
На землю щедро свет свой льет,
Нужны для цитрусов траншеи,
Чтоб не замерзнуть в трудный год.
 
 
Или побеги нежных веток
Искусно стелят по земле,
Чтоб им, соломою одетым,
Морозы пережить в тепле.
 
 
Но это все несовершенно.
Мичуринцы вперед идут.
Они бессонно, вдохновенно
Иное ищут и найдут!
 
 
Есть дерево – трифолиата:
Плоды, как золото, горят.
Оно стоит с лимоном рядом,
Но облетает в листопад.
 
 
Оно подвоем для лимона
Надежно служит с давних пор.
С ним свой безмолвный, непреклонный
Ведет наука разговор.
 
 
Хотят мичуринцы лимону
Трифолиаты свойства дать:
И опадающую крону,
И несгибаемую стать.
 
 
Чтоб он, как русская береза,
На самом севере страны
Любые выдержал морозы,
Листву осыпав до весны.
 

Золотые яблоки

 
В жестокие дни былые
Мечтал наш народ о садах,
Где яблоки золотые
Горят, словно жар, на ветвях.
 
 
Сказания в годы злые
В труде и борьбе он слагал
Про яблоки золотые
И воду живую искал.
 
 
Ты стала навек, Россия,
Свободной Советской страной,
И яблоки золотые
Горят над живою водой!
 

Цветение чая

 
Первая неделя октября.
Начиная жизни новый год,
Чай раскрыл бутоны и цветет,
И в листве сверкают и горят
Желтые тычинки-огоньки,
Белые снежинки-лепестки.
 
 
Теплый воздух нежен и душист.
Потемнела неба синева,
Тихо дышит сонная трава,
Набухает влагой чайный лист…
Зажурчала чуть слышней вода.
Задрожала меж камней звезда.
 

Чайный лист

 
С моря дышит соленый бриз,
Дорога ныряет вверх и вниз.
Легко катиться с горы арбе,
Буйвол бредет, будто сам по себе.
Стучат по камням два колеса.
Щурит на солнце Вано глаза,
Смотрит он в небо и так поет:
– Солнце за горы идет на заход.
С солнцем мы встали, с солнцем уснем —
Мы дружно и крепко работали днем.
Скажу я: «Приемщик, с почетом встречай
Наш кобулетский колхозный чай!»
Главный технолог к весам подойдет,
Горсть возьмет, к лицу поднесет,
Он улыбнется, глава блеснут:
«Хороший лист и честный труд!»
Спросит приемщик: «Кто привез?»
«Кто привез? Что за вопрос!
Имени Сталина – наш колхоз!»
 

Превращение листа

 
Ссыпан, взвешен и разложен
Для томленья чайный лист,
И по желобу он сброшен
К огневым машинам вниз.
 
 
Из машин, что жарко грели,
Вышел он опять на свет,
И сменил густую зелень
Благородный медный цвет.
 
 
А потом на раме шаткой
Так трясли, что думал он,
Будто злою лихорадкой
Был внезапно поражен.
 
 
Вот он кружится, измучен,
Сухо в ролере шурша.
Вот лежит он, туго скручен,
Не дрожа и не дыша.
 
 
Лента движется недаром
И движенью не перечь:
Обдает горячим паром
Чайный лист сушилка-печь.
 
 
В резку лист берут отсюда,
И его крошат ножи,
И тогда каким-то чудом,
Бездыханный, он ожил.
 
 
Золотистый и душистый,
Возрожденный в кипятке,
Он с бурлением и свистом
Бьет в походном котелке.
 

Плевел

 
Ни на что не годный
Дикий тощий злак
Вырос худородный
Полотой сорняк.
 
 
Но могучий корень
Был у сорняка.
Этот злак упорный
Пережил века.
 
 
Нив единоличных
Горькая судьба,
Он в полях пшеничных
Забивал хлеба.
 
 
Он сражался с рожью,
Он ячмень глушил.
«Наказаньем божьим»
Он в столетьях слыл.
 
 
Говорили люди:
«Пред судьбой смирись!
Было так и будет:
С силой не борись!»
 
 
Былью стародавней
Стал «закон» нам тот:
Где наука правит, —
Чистый хлеб растет.
 
 
Потому что дышит
Без оков земля,
Потому что вышел
Трактор на поля.
 
 
Плевел злой, что пашни
Засорял подряд,
Был наукой нашей
В переделку взят.
 
 
Плевел опылили
Не его пыльцой.
К сорняку привили
Колос налитой.
 
 
Крепкий, мощный корень,
Сто стеблей на нем:
Колос во сто зерен
Над любым стеблем.
 
 
И его не сушит
Самый сильный зной.
Он живет – не тужит
На земле любой.
 
 
Ни песка, ни камня
Не боится он.
Плотный куст, как знамя:
Высоко взнесен.
 
 
Светят в небе зори.
Получи, страна,
Десять тысяч зерен
С каждого зерна!
 

Разведчик

 
Веселый, пытливый и смелый,
Ты снова собрался в поход,
И снова волна зашумела,
И ветер исканий поет.
 
 
Шагай же, где не было следа,
Где люди еще не прошли,
Чтоб всюду открыть и разведать
Богатства советской земли.
 
 
Ты видел Каспийское море
И бьющий о скалы прибой.
Кавказа высокие горы
Сверкали в снегах над тобой.
 
 
Встречали тебя и поили
Кубань, и Аракс, и Кура.
Тебя ледники леденили,
Томила в пустынях жара.
 
 
В гранитные двери Урала
Ты вышел на новый простор.
Там грозная песня марала[7]7
  Марал – сибирский олень.


[Закрыть]
Гремит над вершинами гор.
 
 
Там синим туманом окутан
Другой поднебесный хребет.
Широкие реки текут там,
И в мире подобных им нет.
 
 
По ним, как стеклянные глыбы,
Со звоном проносятся льды,
И спорят гигантские рыбы
С напором весенней воды.
 
 
Размыты волною и ливнем
Обрывистые берега.
Там мамонта желтые бивни
Нацелены в сердце врага.
 
 
На отдыхе в реку ныряя,
Охотник со дна достает
То камень с отточенным краем,
То рог, превращенный в копье.
 
 
И дикие гуси, под осень
Снимаясь с гнездовий своих,
В зобах самородки уносят
Неведомых рек золотых.
 
 
Искать – человечье призванье,
Дорога в горах не близка.
Спеши же к реке без названья:
Пусть названа будет река!
 
 
Всходи на отвесные стены
Над пенной таежной рекой.
Врубайся в руду молибдена
Упорной стальною киркой.
 
 
Два легких ствола вместо лодки
И шест в напряженной руке…
Звенят и горят самородки,
Сшибаясь в заплечном мешке.
 
 
Ты солнца сгустившийся пламень
Добудешь из тьмы рудников,
И травы, и корни, и камни
Расскажут о тайнах веков.
 
 
Ничто их не скроет, не спрячет.
Шагай же бесстрашно вперед.
Пусть радостней все и богаче
Отечество наше живет!
 

Капель

 
В феврале метут метели,
След ровняя за собой,
Но над лесом белых елей
Вдруг проглянет, как в апреле,
Купол неба голубой.
И закапали, запели
Вперезвон и вперебой
С веток частые, капели.
Не страшны для нас с тобой
Эти поздние метели:
На поляне на лесной
Солнце встретилось с весной.
 

Весна в горах

 
Гром лавин, шмелиный гуд,
Блеск горячий дня.
С крутизны ручьи бегут,
Пенясь и звеня.
 
 
Снег в ущельях у реки
Отступает ввысь.
Первоцветов огоньки
Вдоль тропы зажглись.
 
 
Золотой и голубой,
И каких здесь нет!
Мил в апреле мне любой
Ранний нежный цвет.
 
 
По лесам – зеленый дым
Молодых листков.
Весь в огне кизил. Над ним —
Трепет мотыльков.
 
 
Замолкает птичий свист,
Гаснет синева.
Слышу я, как дышит лист,
Как растет трава.
 

Горная река

 
Стремительна и глубока
С кудрявых гор течет река.
Она, прозрачная до дна,
В июльский полдень холодна,
И в глубине, на дне у ней —
Цветные россыпи камней.
Гремя и прядая, вода
Людей скликает и стада,
Чтоб напоить в палящий зной
Кипящей влагой ледяной.
Бегут года. Гремит вода,
Не иссякая никогда!
 

Дельфин

 
Он режет зеленую глубь воды,
Меж водорослей скользя.
До первой и острой, как соль, звезды
Ему отдохнуть нельзя.
 
 
Семейство сельдей расплескало ртуть:
Трепещет живой садок.
Песчинки и корни у них во рту,
Цветы водяных садов.
 
 
И вновь – на поверхность и курс на ост,
Играя, берет дельфин,
И пену взметает тяжелый хвост
Сильней и быстрей, чем винт.
 

Охота дельфинов

 
Утих прибой —
И голубой
Залив перед тобой.
Плывет дельфин,
Еще один,
А там за ним другой…
 
 
Наперерез
И плеск, и блеск
Атласных черных спин.
Один, другой…
Сверкнул дугой
Ныряющий дельфин.
 
 
И вот смотри:
Ведут все три
Охоту сообща
И гонят сельдь
В рыбачью сеть,
Играя и плеща.
 

Живой камень

 
Над рекой склонись гремучей
И в прозрачной глубине
Ты заметишь плоский камень,
Шевелящийся на дне.
 
 
Как и все его соседи,
Что в песке лежат, он ряб.
Только он живой и быстрый,
Потому что это краб.
 
 
Но не знает он прибоя
И морских соленых вод:
Занесенный птицей в горы,
Он давно в реке живет.
 
 
И вокруг него повсюду
Галька пестрая видна.
Год от года постепенно
Принял краб окраску дна.
 
 
Осторожною рукою
Этот камень тронь слегка —
И помчится боком, косо
Он среди известняка.
 

Медуза

 
Туман дымится влажный
Над спящею травой.
Банан качает важно
Шуршащею листвой.
 
 
И вечер убаюкал
На медленной волне
Стеклянный легкий купол
В морской голубизне.
 
 
По краю опоясан
Он яркою каймой
(Игра сравнится красок
Лишь с радугой самой).
 
 
Течению послушен,
Пронизан светом весь,
Он кажется воздушным
И потерявшим вес.
 
 
Но нет, узнал я летом —
Медуза тяжела:
Как будто купол этот
Из жидкого стекла.
 
 
Медуза спать не хочет,
Совсем ей не до сна:
В воде и днем и ночью
Добычу ждет она.
 
 
И щупальцы, как змеи,
Скользят то вверх, то вниз
Схватить ее посмеешь
Смотри не обожгись!
 
 
А выбросишь на берег
Тогда увидишь ты,
Глазам своим не веря,
Лишь лужицу воды.
 

Рододендрон

 
Кавказский рододендрон густ
Необычайно так.
Здесь куст цепляется за куст
И труден каждый шаг.
 
 
Он в желто-огненных цветах,
Высоких гор краса,
И на коричневых листах
Дождем дрожит роса.
 
 
Оплошною зарослью покрыт
Подоблачный хребет.
Туда заостренных копыт
Ведет знакомый след.
 
 
Прохладны чащи и темны,
И там детей своих
Оберегают кабаны
От хищников лесных.
 

Рождение папоротника

 
На лесной поляне мшистой
Анемоны расцвели,
И проглянул шелковистый
Кулачок из-под земли.
 
 
Он, окутан нежной пленкой,
К солнцу тянется, дрожа,
И под кожицею тонкой
Он спирально листья сжал.
 
 
В полдень солнце ярче светит.
Оболочки плен прорвав,
Вайи[8]8
  Вайи – узорные листья папоротника.


[Закрыть], свежие, как дети,
Вьются между мертвых трав.
 
 
Им дышать и жить свободней.
Чуть подросшие вчера,
Распахнут они сегодня
Вырезные веера.
 

Козленок

 
Уходит дикая коза
Пастись в дубовые леса.
Как быть? Козленок мал,
И с ней ему нельзя идти:
Лисица встретит на пути —
И он тогда пропал.
 
 
И говорит козленку мать:
– Ты должен тихо, здесь дремать,
Запрятавшись в траву.
Лисиц не бойся и котов,
Ответить свистом будь готов,
Когда я позову.
 
 
Козленок маленький пятнист,
И пятна ржавые – как лист,
Упавший с ветки вниз.
Козленок так на землю лег,
Чтоб отыскать его не мог
Ни волк, ни хитрый лис.
 
 
Поджал он ножки под живот
И шею вытянул вперед,
Раскинул уши врозь.
Приник козленок не дыша,
Но вот шаги: травой шурша,
Крадется страшный гость.
 
 
Ворчанье слышится – Ты здесь?
Ответь! Хочу я есть!
Едва удерживая дрожь,
Лежит козленок глух и нем.
А гость рычит – Тебя я съем!
Нет, врешь! Ты не уйдешь!
 
 
Напрасно бродит зверь вокруг.
Застыл козленок, нем и глух,
Как мертвый, не дыша.
И душит зверя гнев и злость,
И прочь идет незваный гость,
Сухой травой шурша.
 

Солонцы

 
В болотце солон вкус воды,
Земля кругом изрыта.
На ней глубокие следы
Оттиснули копыта.
 
 
Сюда зимою, и весной,
И летом, и под осень
Приходит разный зверь лесной
Грызть глинистую осыпь.
 
 
Пропал у серны аппетит? —
Пожалуйста, вот соль вам!
Вы, вепрь? У вас нога болит? —
Купайтесь, если больно!
 
 
Солоноватый пьют раствор
И мокнут в теплой луже.
Курортом зверю здешних гор
Болотце это служит.
 

Медведь

 
Он идет, большой и бурый,
И мотает головой.
Над его мохнатой шкурой
Вьется мух жужжащий рой.
 
 
Ищет он прохладной тени,
Недовольно бормоча.
Он заходит по колени
В воду звонкого ключа.
 
 
Хорошо в ручье глубоком!
В шубе, аз валенках, как был,
Камни сдвинув толстым боком,
Он садится в мягкий ил.
 
 
Он насквозь промок – не выжать!
Но, открыв зубастый рот,
Лапой бьет и пеной брызжет,
Пьет и весело ревет.
 

Орел и серна

 
Там, где скалист хребет и гол,
Среди снегов и стужи,
Над черной серною орел,
Раскинув крылья, кружит.
 
 
Остановил на миг полет
И падает, как камень,
Клекочет хрипло, серну бьет
Шумящими крылами.
 
 
Но от воздушного врага
Есть у нее защита:
Движенья быстрые, рога
И крепкие копыта.
 
 
Угрозу серна отразит
И на уступе тесном:
Прыжок – и вниз она скользит
По крутизне отвесной.
 

Полоз

 
Сверху в серое он крашен.
Яркожелт его живот.
В подземелье древней башни
В роще тисов он живет.
 
 
Зелень зарослей колыша
И шурша сухой листвой,
Вот он гонится за мышью
Серо-желтою стрелой.
 
 
И когда он ранним часом
Без тропы скользит стремглав,
Следом на два метра сразу
Зыбь бежит в верхушках трав.
 

Рысь

 
Звезды падают в реку,
Над травой синеет мгла.
В листьях груши, на суку,
Рысь в засаду залегла.
 
 
Писк послышится мышей,
Осторожный шаг лисы —
Дрогнут кисточки ушей
И едва моргнут усы.
 
 
Груши осенью вкусны,
На земле плоды лежат.
И приходят кабаны
И олени в дикий сад.
 
 
Терпеливо рысь их ждет,
К ветке телом всем припав,
Ловит плеск текучих вод,
Шелестенье спящих трав.
 
 
Но приблизится олень,
Наклонив рога к земле,
И, бесшумная, как тень,
Прыгнет рысь в вечерней мгле.
 

Зимнее пастбище

 
В горах мела пурга,
Трещал в лесах мороз,
И горные луга
Глубокий снег занес.
 
 
Но перейдя хребет,
Ты стань лицом на юг:
И зимней стужи нет
И лето видишь вдруг.
 
 
Бежит звенящий ключ
С поросшей мхом скалы.
Опутывает плющ
Высокие стволы.
 
 
Пригрелась в нем сова…
А ниже, погляди,
Зеленая трава
Доходит до груди.
 
 
И бабочки над ней
Летят, как сны твои.
Ползут среди корней,
Оттаяв, муравьи.
 
 
И свет и синь вокруг
(А север хмур и сер!).
На этот светлый луг
Стада приходят серн.
 
 
Сюда олень идет.
И туры иногда
С подветренных высот
Спускаются сюда.
 
 
И пастбища свежи,
Хоть рядом снег и лед…
Так и зимою жизнь
В снегах и льдах цветет.
 

Альпийский луг

 
Чуть ниже льда и снежных груд,
На склонах гор,
Горит, как свежий изумруд,
Травы ковер.
 
 
Былинка каждая низка,
Тонка, нежна,
Огромным венчиком цветка
Завершена.
 
 
И всех оттенков без числа
Цветы цветут,
Как будто радуга легла
На травы тут.
 
 
Кратка весна в соседстве льдов.
Приходит с ней
Для опыления цветов
Так мало дней.
 
 
Вот почему на высоте
Хребтов крутых
Цветы огромны, как нигде,
И столько их!
 
 
Они лишь утром расцвели,
А как ярки!
Садятся пчелы и шмели
На лепестки.
 

Звериные тропы

 
За снежною горою
Рассвета брызнул пламень,
Река, ущелье роя,
Швыряет камнем в камень.
 
 
И вдруг сквозь золотое
Ветвей переплетенье
Косуля над водою
Бесшумной встала тенью.
 
 
Заходит вглубь не сразу
(Как будто дну не верит),
Кося пугливым глазом
На тот туманный берег.
 
 
Но пусть в крутые стены,
Вскипая, бьются воды:
И в этой бездне пенной
Есть отмели и броды.
 
 
Сюда, к отлогим поймам,
Змеятся тропы в травах,
К прозрачным водопоям,
Текучим переправам.
 

Медвежьи гнезда

 
В леса приходит осень поздняя
И дымом стелется в траве,
И ягоды рябины гроздьями
Краснеют в вянущей листве;
 
 
На черешках дрожа ослабленных,
Опасть готовятся листы, —
Тогда на грушах и на яблонях
Большие гнезда видишь ты.
 
 
Загадка глазу постороннему,
Они, огромны и черны,
Гнезду подобные вороньему,
Из крепких веток сплетены.
 
 
Но говорит кора в царапинах,
Когтей любая борозда,
Как ствол обхватывая лапами,
Медведь взбирается сюда.
 
 
И на суку в ночном тумане он
Сидит, качаясь на весу,
И стада дикого кабаньего
Он слышит шорохи внизу.
 
 
Враги, подкрались темной чащею,
Ему отсюда не видны,
И жадно яблоки хрустящие
Уничтожают кабаны.
 
 
Из лап плоды роняя круглые,
Ревет обиженно медведь,
И ветви под собой упругие
Оплетает он в густую сеть.
 
 
Над ней медведь, пыхтя, старается,
Своей догадливости рад:
Теперь на землю не срывается
И груш и яблок звонкий град.
 
 
Такими гнездами огромными
Черны деревьев кроны тут.
Они «медвежьими заломами»
Среди охотников слывут.
 

Ночь в заповеднике

 
Ночная свежесть входит в дом.
Распахнуто окно,
А на дворе темным-темно.
Склонясь над картой, человек
Работает давно.
 
 
Кружатся бабочки в окне,
Жуки летят на свет,
И насекомым дела нет,
Что здесь – ученый человек
И, может быть, поэт.
 
 
Неясыть крикнула в лесу,
Заухал филин вдруг…
Далеко слышен каждый звук.
Встает над пихтами луна,
Дымится в росах луг.
 
 
На спящих буках высоко
Листвой шуршат полчки,
Трещат бессонные сверчки,
И горный паводок гремит
В крутой струе реки.
 

Дикий кабан

 
Светит в небе месяц голубой,
И кабан идет на водопой.
Шумно дышат черные бока,
Но походка быстрая лепка.
И жестка щетина и длинна
На крутом загривке кабана.
Из-за губ торчат его клыки,
Как ножи, кривы и широки.
Он кору срезает на ходу.
Встал в воде он, всколыхнув звезду.
И, напившись, двинулся вперед
Через речку бешеную вброд.
Ночью нет в лесу с ружьем людей.
В дубняке поест он желудей
И заглянет в дикие сады,
Подберет опавшие плоды.
Но лишь дунет холодом восход,
Снова в заповедник он уйдет.
 

Полчки

 
Тишина. Дневные смолкли звуки.
Гаснет в небе солнца медный диск.
Только там, где засыпают буки,
Слышится шуршание и писк.
 
 
И на землю с приглушенным стуком,
Словно капли редкого дождя,
Падают орехи друг за другом
И слетают листья, шелестя.
 
 
Это лес возней неугомонной
Оживляют в сумерках полчки,
Пробегающие потаенно
Маленькие серые зверьки.
 
 
В октябре в горах – зимы примета —
С неба льет потоками вода,
И полчки до будущего лета
В дупла забираются тогда.
 
 
И носы и лапки тонут в шерсти…
В шар пушистый сбившись для тепла,
Спят зверьки, и дремлет с ними вместе
Синий жук в сырой трухе дупла.
 
 
Кажется, они совсем не дышат,
В непробудный сон погружены,
И, как мертвые, они недвижны
С осени и до конца весны.
 
 
Но созреют ягоды черешни,
И полчков откроются глаза,
И шуршаньем и вознею прежней
Снова ночью оживут леса.
 

Песня серой совы

 
Ки-вит! В ущелье тишина.
Открыла желтый глаз луна.
Змея блеснула чешуей.
Тень поднялась с речного дна.
Кабан вдет на водопой.
 
 
Ки-вит! Лесных туманов дым
Сравнится ли с плащом моим!
Бесцветен серый мой наряд:
Он соткан сумраком ночным,
Одни глаза во тьме горят.
 
 
Ки-вит! Найдется по ночам
Работа клюву и когтям:
Шуршат полчки, и мышь грызет.
К лесам направлю и садам
Неслышный быстрый мой полет.
 
 
Снегопад в горах
Недавно были зелены
Альпийские луга.
Теперь в горах расстелены
Холодные снега.
 
 
Пушистые и чистые,
Белее полотна,
И радужными искрами
Горит их белизна.
 
 
И в синий лед закована
Уже вода в ручьях.
Стоят леса безмолвные
В сверкающих огнях.
 
 
Сегодня совы видели,
В зобы теплом дыша,
Как с гор лесные жители
Сходили не спеша.
 
 
Прошли зубрицы первыми,
За ними – кабаны,
И следом лани с сернами
Спустились с крутизны,
 
 
Где ветром и метелями
На каменной скале
Кривые можжевельники
Придавлены к земле.
 
 
И где хребты горбатые
Глядят из снежной мглы,
Остались лишь косматые,
Седые, бородатые,
Рогатые козлы.
 

Куница

 
Пронеслись седые тучи.
Вся в огнях сверкает ель.
Снег, глубокий и скрипучий,
Намела кругом метель.
 
 
Белой лентой вьются тропы,
Иней сыплется с ветвей,
И пушистые сугробы —
Как избушки без дверей.
 
 
День, румяный и погожий,
В шубу заячью одет.
На поляне, на пороше
Отпечатан узкий след.
 
 
Ласка бросила синицу,
Убегает мышь стремглав.
Желтогрудую куницу
Слишком поздно увидав.
 

Лисица

 
Вот она, играя, скачет,
Хвост по ветру распластав,
Ловит, как пушистый мячик,
Кончик рыжего хвоста.
 
 
Увлечен забавой лисьей,
Ни за что не уследишь
Миг, когда лисица стиснет
В лапах зайца или мышь.
 
 
Подобравшись к сонной птице,
Молнией мелькнет лиса.
Летом ласковым лисице
Хорошо в густых лесах.
 
 
Но осенние туманы,
И снега, и холода
В облетевший лес нагрянут —
Трудно жить лисе тогда!
 
 
Запорошенное поле
Под луной перебежав,
Бродят лисы у околиц
И добычу сторожат.
 
 
Если в страхе гусь бормочет,
Куры клохчут до утра,
Это значит – лисы ночью
Промышляли по дворам.
 

Зайцы

 
В перелеске гречи поле
В молодом стоит цвету.
Теплым вечером доволен,
Серый заяц тут как тут.
 
 
Манит сладкая гречиха.
Хоть опасно-не беда!
И зайчата, и зайчиха
Тоже прыгают туда.
 
 
Доскакали до опушки
И застыли на бегу,
Только ушки на макушке
Каждый шорох стерегут.
 

Еж

 
Проснулся еж в замолкшей чаще,
Царапнул лист, понюхал пень
И по тропинке шелестящей
Перебежал в густую тень.
 
 
Ступает осторожно ланка —
Готова замереть она.
Ежа щетинистая шапка
Сера и ночью не видна.
 
 
Он побывать успеет всюду:
В облитых росами садах
На иглы нижет яблок груду
И на мышей наводит страх.
 

Журавль

 
Там, где в кочках на болоте
Спит туманов синий дым,
На заре журавль проходит,
Камышом шурша седым.
 
 
Он шагает над осокой
На негнущихся ногах.
Голенастый и высокий,
Он пасется на лугах.
 
 
Как штыком, он носом колет
Зашипевшего ужа
И вьюнов глотает скользких
И зеленых лягушат.
 

Гнездо ремеза

 
На тростинке – рукавичка,
Вход в нее без лесенки.
В рукавичке ремез-птичка
Распевает песенки.
 
 
Попроси ты эту птичку,
Серенькую, маленькую:
«Ты связала рукавичку,
Так скатай же валенки!»
 

Вечер

 
Выплыл месяц, острый, тонкий,
В синем небе – светлый серп.
Серый волк прошел сторонкой
И залег в тени у верб.
 
 
Звезды ярче, звезды выше:
Не шумит камыш седой,
И полет летучей мыши
Чуть заметен над водой.
 

Светляк

 
Над цветами в темноте
Вспыхнул синий огонек.
Вот дрожит он на кусте
И на буковом листе
Каплю радугой зажег.
 

Следы у реки

 
Не к воде ли утром утки
Здесь прошли в снегу?
Не мороз ли шутит шутки
На пустом лугу?
 
 
Лед на речке звонкий, синий —
Значит, уток нет.
Перепончатый, утиный,
Чей же это след?
 
 
Подойдя к реке на выстрел
К черным тем кустам,
Разгадать сумеешь быстро
Ты загадку сам.
 
 
Тело длинное над настом
Проскользнет в кусты —
И на миг, но очень ясно,
Выдру видишь ты.
 
 
Тут над самою водою,
Меж корней и пней,
Над речною быстриною
Есть нора у ней.
 
 
Ключ подводный пеной белой
Плещет, лед точа.
И ныряет выдра смело
В шум и плеск ключа.
 

Семья выдр

 
На реку утром посмотри;
Светлая холодная струя.
Плывут в ней рыбьи пузыри
И золотая чешуя.
 
 
А если обойдешь кусты
И заросли травы густой,
На берегу увидишь ты
Нору над самою водой.
 
 
Недаром вырыт темный ход
И чешую несет волна:
Здесь выдра с выводком живет,
И здесь охотится она.
 
 
Речной затон глубок и тих.
Выходит в жаркий полдень мать
К воде ведет детей своих
Учиться плавать и нырять.
 
 
Ей реки бурные нужны
И в белой пене водопад.
Но выдра ищет тишины
Для робких маленьких выдрят.
 
 
И одного из них на грудь
Берет зубами, а потом
Она заводит с ним игру,
В воде ныряя колесом.
 
 
То снова лежа на спине,
Чтоб отдохнуть выдренок мог.
На освежающей волне
Колышется, как поплавок.
 

Форели

 
Даже знойным южным летом
Холодна, как лед, всегда,
Вся пронизанная светом,
С гор бегущая вода.
 
 
Мы напиться захотели.
Видим – камушки на дне.
Голубой стрелой форели
Промелькнули в глубине.
 
 
И застыли недвижимо,
Головой к теченью став,
А струя проносит мимо
Мотыльков и стебли трав.
 
 
Но сверкнет в прозрачной бездне
Серебристый огонек —
И, взмахнув крылом, исчезнет
Под водою мотылек.
 

Круглый дом

 
Чей это виден круглый дом,
Лозой и тиной крыт?
Чья это тень под синим льдом
Усами шевелит?
 
 
В том доме (много здесь таких
Разбросано домов)
В крутой излучине реки
Живет семья бобров.
 
 
Давно бобры пришли сюда.
Была низка в реке вода
(Со дна торчали пни).
Плотину выстроить тогда
Задумали они.
 
 
Им незнакомы топоры,
Железа звон и блеск —
Зубами острыми бобры
Подтачивали лес.
 
 
Под корень дерево грызи
И глину клейкую меси
Чешуйчатым хвостом!
Плотина встанет, а вблизи.
За домом встанет дом!
 
 
Далеко слышен плеск и стук,
Податлив мягкий ил.
Мелькает хвост, как десять рук,
Чтоб дом на славу был!
 
 
И отступили берега,
Уходит вглубь камыш,
И недоступна для врага
Броня округлых крыш.
 
 
И пусть, струю оледенив,
Морозы шлет зима:
Бобры кору и ветви ив
Снесли в свои дома.
 

Уж

 
Две желтые сережки
Мелькают майским днем
То под стеной сторожки,
То в прядках за плетнем.
 
 
Кольцом у корня вьется —
И скрылся в травах вдруг.
Кивает и смеется
Ему зеленый луг.
 
 
На илистом болоте,
В пару нагретых луж,
Все лето колобродит
Веселый, быстрый уж.
 
 
Похолодают зори —
В дупле свернется он,
И пусть ветра заспорят
Со всех лесных сторон.
 
 
Засыплют лес метели,
Скуют дыханьем стуж,
Но в лубяной постели
Спокойно дремлет уж.
 

Крот

 
Что за кочки возле дома?
Кем ископан огород?
Эти кочки нам знакомы—
Это комья чернозема,
Это ходы роет крот.
 
 
Он в глубоких темных норах
Под землей живет, и там
Слышен только мягкий шорох
Пробежавшего крота.
 
 
Черный крот – охотник ловкий
Он улиток и жуков
В потаенных ходах ловит
Без капкана и силков.
 

Лесная мышь

 
Все тяжелей взлетают осы,
И вянут травы и цветы,
И золотит на ветках осень
Румяной зрелостью плоды.
 
 
Осенний воздух звонок очень.
В лесу стоит такая тишь,
Что слышно, как под корнем точит
И шелушит орехи мышь.
 

Пеликан

 
Где паром прозрачным дымится
Поверхность синеющих вод, —
Большая носатая птица
Вдоль берега тихо плывет.
 
 
Пушистою белою глыбой
Скользит, не колебля осок,
И полон трепещущей рыбой
Под горлом просторный мешок.
 
 
Ни звука, ни плеска не слышно,
Не видно далекого дна.
Как сон наяву, неподвижно
Над глубью застыла она.
 
 
Но вдруг прошумело в осоках,
Взметнулось среди тростника, —
И лопасти крыльев широких
Уносят ее в облака.
 

Перепела

 
Торжественно-серьезно
Ведет меня на лов
Старик, мой друг колхозный,
Манить перепелов.
 
 
Тропой шагает важно
Старик, а ночь тепла.
Во ржи, густой и влажной,
Кричат перепела.
 
 
Их зов неумолкаем.
Сетей не разостлав,
Телами приминаем
Шелка росистых трав.
 
 
Тростник подносит тонкий
Тогда к губам старик,
И раздается звонкий
Перепелиный крик.
 
 
И так манил всю ночь он
При трепете зарниц.
Я думал: «Стар он очень
И знает сердце птиц!
 
 
Им он совсем не в шутку
Приказывает петь.
Они идут на дудку.
А если б тут да сеть!»
 
 
Я видел: перепелки
Собрались у межи.
Я слышал птичьи толки
И сонный шелест ржи.
 
 
Еще я голос слышал:
«Теперь межа не та, —
И люди вольно дышат,
И птице – красота!..»
 
 
Без края, без границы,
Куда ни глянешь, – рожь.
Под месяцем струится
По ней живая дрожь.
 
 
Укрытый теплой тьмою,
Лежит старик седой
С соломенной дудою
И песней молодой.
 

Отлет журавлей

 
Гонит осень со двора
Палых листьев позолоту.
Голубеет по утрам
В ледяной норе болото.
 
 
Над просторами полей,
Ветром выметенных чисто,
Треугольник журавлей
К югу солнечному мчится.
 
 
И рассказ про их поход,
О дороге этой длинной
Ветер бережно несет
Следом стаи журавлиной:
 
 
«Звезды светят нам в пути,
И в пути встречают зори,
И далеко впереди
Сквозь туман синеет море.
 
 
Мы летим! Курлы! Курлы!
За горами скрылись степи!»
Удивляются орлы
Журавлям в высоком небе.
 

Берлога

 
На горах белым-белы́ снега,
Замела метелица-пурга.
Снег блестит осколками слюды,
На снегу босой ноги следы.
Коротка ступня и широка:
Не людская здесь брела нога.
На берлогу в лес медведь идет.
Переходит черный ключ он вброд.
И, забравшись в чащу, в бурелом,
В яму лег под самым старым пнем.
Видит он – бежит лесная мышь:
«Почему ты, серая, не спишь?»
Отодвинул прелую сосну,
Завернулся в шубу и заснул.
Над медведем мох повис седой
И качает сивой бородой.
Пролетает по лесам пурга,
Наметает белые снега.
Спит медведь, и стелется над ним
Сквозь сугроб дыханья влажный дым.
 

Лани

 
Закрутило, засвистало,
Снегом сеяло-мело,
А потом метель устала,
Горы выбелив бело.
 
 
И к утру мороз хороший
Затрещал по всем лесам.
Заковал он в лед порошу
И узором расписал.
 
 
Каждый кустик на поляне
В кружевах и серебре.
И идут в сугробах лани
Друг за другом на заре.
 
 
Проложить им нужно тропы
В этой толще снеговой
Сквозь высокие сугробы,
Наметенные пургой.
 
 
Первой лани утром ранним
Всех труднее впереди
Стену белую таранить,
Что встает на их пути.
 
 
И когда сменяться надо —
Лань с тропы слегка свернет
И в конце пристанет стада,
Отдыхая в свой черед.
 
 
Та, что следом шла за нею,
Раздувая шумно грудь
И вытягивая шею,
Пробивает дальше путь
 
 
Так, безмолвным уговором
Поделив тяжелый труд,
По снегам в ущелье горном
Лани медленно идут.
 

Человек в лесу

 
Ночной залита синевой
Долина между гор,
И пахнет дымом и смолой
Под пихтою костер.
Расположившись на ночлег
У пламени костра,
Усталый дремлет человек
До самого утра.
С ножом на поясе, с ружьем,
И лыжи узкие при нем.
 
 
Он спит и слышит вдруг сквозь сон
В сугробах хруст и скрип,
И чей-то вздох, и чей-то стон,
И приглушенный хрип.
Глядит: в горах ни ночь, ни день,
Еще не рассвело,
И у костра стоит олень
И дышит тяжело.
Он лишь сейчас прервал свой бег —
За ним взметенный вьется снег.
 
 
И волчьи тени на снегу,
Глаза их, как огни!
Оленя волки стерегут,
Его убьют они.
Но человек схватил ружье
И поднял навесу —
И скрылось жадное зверье
В тумане и в лесу.
Сверкнуло солнце из-за гор —
И догорел, шипя, костер.
 
 
Олень рогами чуть качнул,
И строен и высок,
И через палую сосну
Его унес прыжок.
А человек промолвил так:
– Живи, брат, хорошо!
И вскинул за плечи рюкзак
И снова в путь пошел.
Для серн и туров соль кладет,
Идет все выше и вперед.