Текст книги "Фигня (сборник)"

Автор книги: Александр Житинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 31 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 28
Сукин кот

Донья вернулась в кабаре под утро, – продрогшая, поникшая, осипшая. На ней была пижама, выданная ей под расписку в полиции. «Сукины дети! – думала она обо всех сразу. – Надо же так ловко упереть миллион. Кто это сделал?»

Она вошла в кабаре. Портье спал на рабочем месте. На танцплощадке два пьяных в стельку негра продолжали вяло мутузить друг друга. В углу ресторана догуливало мексиканское трио Фриш, Левинский и Семенов.

Донья подошла к музыкантам. Они попытались встать, но смог это сделать только интеллигентный Фриш.

– Мадам, примите наши соболезнования… – сказал он и жестом пригласил донью к столу.

– А что случилось? – спросила Исидора, садясь и наливая себе мартини.

– Дон Перес взорван, мадам. Вы не знали?

– А-а, это… И серьезно?

– Он в реанимации, в частной клинике своего друга.

– Я знаю эту клинику. Дон Перес часто там лечится от алкоголизма.

Она выпила, закурила.

«Кто? Кто?» – вертелось у нее в голове.

Перес отпадал. Он не стал бы красть, скорее бы убил Ивана, если бы узнал о миллионе. Бранко… Тоже не вор, взрывник… Но в зале была еще куча людей, многие из которых смотрели форум по телевизору и видели награждение Ивана. Каждый из них мог похитить чек. Исидора знала эту публику.

Где он держал чек? Исидора вспомнила, как был одет Иван. Футболка с короткими рукавами и надписью «Динамо», джинсы, кроссовки. Чек мог быть в одном из карманов джинсов. Но у этих брюк, как известно, очень узкие обтягивающие карманы. Так просто из них ничего не вынешь. Снимал ли Иван брюки?.. И вдруг в памяти ее всплыла картина: Максим в бархатной куртке и в берете, прижимая к груди одежду Ивана, пятится из кабинета…

– У-у, сукин кот! – воскликнула донья, отчего Фриш побледнел, а остальные протрезвели.

– Вы нам, мадам? – пролепетал Фриш.

Исидора не ответила, она ткнула сигарету в пепельницу и решительным шагом направилась в апартаменты Переса.

При кабаре были жилые помещения: квартира Переса, где он жил с Исидорой, и еще несколько гостевых комнат, где принимали партнеров из разных стран мира. Две из них сейчас занимали Максим и Федор.

Исидора нашла комнату Максима и попыталась открыть дверь. Она была заперта.

– Максим… – тихо позвала она.

За дверь послышалось шевеление, потом сонный голос Максима спросил:

– Кто там?

– Это я, Исидора…

Дверь приотворилась, Максим выглянул. Был он в башмаках, брюках, бархатной куртке и берете.

– Ты не спишь? – удивилась она.

– Сплю. Что надо, донья?

– Почему ты есть одет?

– Привычка спать одетым. С детства… Я вас слушаю.

– Может быть, ты приглашать даму в комната? – возмутилась Исидора.

Максим нехотя посторонился и пропустил Исидору к себе. Донья поняла, что у нее есть только один шанс, и нужно немедленно ошеломить партнера.

Она повернулась к Максиму и бросилась ему на шею.

– Я не любить Иван. Я любить Максим! Ты снимать с меня платье, твоя рука настоящий тореро. О, как я хотеть тебя!

– Ну, вы даете, донья… – оторопел Максим.

– Да! Да! Даю! Тебе – даю! – жарко зашептала она.

Она профессиональным движением запустила ему руку под ремень брюк. Максим вскрикнул от неожиданности.

– Тихо, мальчик… – проворковала Исидора. – Ты разбудишь стража…

– Какую, на хуй, стражу… Сколько времени? – пытался сопротивляться он.

– Время – ночь. Наша ночь. – Она засмеялась грудным смехом, увлекая Максима на кровать.

– А Перес? – выложил последний козырь Максим.

– Перес – реанимация. Доктор сказать: Перес оторвать член. Орган мужеский пол, – безбожно врала она, а может, говорила правду, поскольку не обладала решительно никакой информацией – что именно было оторвано у Переса.

Она зря это сказала. Это был явный перебор. На мужчину с воображением такое сообщение действует угнетающе. А Максим в прошлом был литературоведом.

– У Хемингуэя есть такая история. Называется «Фиеста», – попытался он повернуть разговор в литературное русло.

– Да! Да! Фиеста! Нас с тобой – фиеста! Ты мой замена Перес. Мы не оставлять его, кормить, поить, одевать. Но он не есть больше мужчина. А ты… О-о… Твой рука… – Исидора что-то расстегивала, отвинчивала, развязывала. Короче говоря, демонтировала одежду Максима.

Он нехотя, скорее механически стал снимать с нее пижаму.

Это возбудило донью до такой степени, что она стала срывать одеяние Максима с нечеловеческой силой. Бархатная куртка и брюки трещали по швам, кровать угрожающе скрипела.

Через минуту на Максиме остался один берет, а на донье – перстень и серьги.

Исидора попыталась сорвать берет с Максима, но он уцепился за него обеими руками и натянул до ушей.

– Я привык в берете, – сказал он.

«Чек там», – отметила донья про себя.

– Где твой кондом? – спросила она.

– Что? А-а… – вспомнил он слово. – У меня нет кондома. Мы обычно так…

– Тогда иди прими душ.

Максим послушно направился в ванную. Берета не снял. Из ванной донесся шум воды, через пять минут Максим возвратился сильно посвежевший. Но в берете.

«Сукин кот!» – подумала донья.

Она уже успела продумать программу и сразу же обрушила на Максима всю мощь своего темперамента и профессионализма.

Вероятно, это был самый дорогостоящий половой акт в истории. На кону стоял миллион долларов. Один партнер должен был получить его, а второй – потерять.

Программа Исидоры состояла из так называемого «Большого каскада», который обычно применяется проститутками Нью-Йорка с клиентами на полную ночь, кроме того, имеющими справку от врача об отсутствии сердечно-сосудистых заболеваний. «Большой каскад» включает семь приемов и позиций, располагаемых в строгой последовательности:

1. Айс-крим.

2. Сингапурские ночи.

3. Силвер спун.

4. Чарли тянет за хвост кобылку.

5. Дабл айс-крим.

6. Мэджик имеджин.

7. Родео.

Варьируется лишь продолжительность отдельных упражнений. Каскад составлен с таким расчетом, чтобы оргазм наступал каждую нечетную позицию, кроме первой, а последний сопровождался обмороком.

Собственно, обморок партнера и был конечной целью Исидоры, но для этого Максима предстояло буквально силком проволочь сквозь три оргазма. Вдобавок решить проблему берета.

Максим был подготовлен из рук вон плохо. Пытался применять какие-то дедовские приемы и все время удивленно восклицал:

– Ну, ты даешь!

Но вскоре уже не мог ни на что отвлекаться, работал, как каторжник на урановых копях.

«Серебряная ложка» удалась партнерам неплохо, с «двойным мороженым» пришлось повозиться, а к «родео» партнер был выжат как лимон и скакал на необъезженном мустанге в полуобморочном состоянии.

Донья работала классно. Она создала такой ритм, что берет потихоньку сползал с головы, а у партнера не было времени или сил его поправить. Последние такты родео довершили дело: оргазм совпал со срывом берета с головы и его падением на пол. После чего Максим провалился в глубокий обморок.

Донья выбралась из-под бесчувственного тела партнера, как вылезают из-под обломков рухнувшего дома. Она по опыту знала: у нее есть гарантированные пять минут. Может быть, больше.

Она подняла берет и сразу нащупала под подкладкой чек. Глаза Исидоры сверкнули. Подкладка была тщательно зашита, но Исидора одним движением острого ногтя разрезала нить, вытянула ее и достала из-под подкладки чек в полиэтиленовом пакетике.

Половина дела была сделана. Осталось совсем немного. Донья нашла на столе нитку и иголку – те самые, с помощью которых Максим пытался замести следы – изготовила бумажку по размеру чека, на которой написала печатными буквами по-русски: «СУКИН КОТ».

Она упаковала записку в прозрачный пакетик и спрятала в берет. После чего аккуратно зашила. На все это ушло три с половиной минуты. Затем донья спрятала чек под простыню и улеглась рядом с Максимом, предварительно натянув ему берет на голову.

У нее осталось еще время подумать, как поступить с чеком. Исидора решила пока Ивану не отдавать, он такой доверчивый, непременно где-нибудь посеет. «Будет возвращаться домой, отдам», решила донья. А может быть, судьба соединит их… Но об этом она даже не решалась думать.

Максим очнулся лишь через восемь минут. Он с ужасом посмотрел на донью, сполз с кровати и, придерживая берет, уполз в ванную.

Его не было полчаса. Когда он вернулся, Исидора, уже в пижаме, с чеком за лифчиком, разговаривала по телефону. Точнее, имитировала разговор.

– Да, это большая удача. Я очень рада… Невероятное везение! Спасибо, доктор! – говорила она по-французски.

Потом положила трубку.

– Я очень жалеть, но доктор пришивать мужеский орган Перес. Нам ждать другой раз. Другой взрыв.

– Бедный Перес… – промолвил Максим.

Глава 29
Стажировка

Иногда Ольге казалось, что она уже год живет в Париже, хотя не прошло и месяца. Она уже изучила все окрестные магазины вокруг отеля, регулярно ходила на рынок, закупала продукты, вела хозяйство. На ее попечении была вся группа стажеров, включая Заблудского, которому продлили визу на три месяца по ходатайству Интерпола. С помощью русского посла продлили визу и Ольге, все понимали, что без женской заботы ребята долго не протянут. Накормить надо, обстирать, сказать ласковое слово.

Кроме того, Пенкина практически содержала группу. После того как несколько крупнейших газет опубликовали ее фотографию, на которой Иван пяткой в черном носке крушил в прыжке челюсть Бузатти, нет-нет да и удавалось пристроить репортажные кадры. За них хорошо платили, больше, чем получали стажеры.

Приз зрительских симпатий в десять тысяч франков проели довольно быстро. Оплата отеля пожирала кучу денег, питание тоже было недешево, да и выпить после работы надо. Дешевый кальвадос опротивел, иной раз раскошеливались на джин или водку.

О потере миллиона никто не вспоминал. Запретная тема. Зачем сыпать соль на рану?

Короче говоря, наступили суровые парижские будни. Ребята работали на совесть, в особенности Алексей, в котором проснулся детективный талант.

Сначала его записали в группу стажеров по недосмотру Маккензи. Капитан забыл, сколько должно приехать стажеров из России – два, три?.. Но к тому моменту, когда ошибка обнаружилась, Алексей произвел фурор в Интерполе своим умением распознавать наркотики по запаху лучше любой розыскной собаки. Он сам не знал, как это делает, но когда ему предлагали пакетики с двадцатью видами наркотиков – от анаши до героина, он безошибочно отличал один от другого и мог сказать, где какой.

Капитан Джеральд Маккензи не давал спуску. Каждое утро он вывозил агентов на полигон Интерпола в двадцати километрах от Парижа, где и происходило обучение.

Оно включало традиционные предметы: стрельбу, восточные единоборства, вождение автомобиля в экстремальных условиях, радиодело, а также нетрадиционные для милицейских школ дисциплины: работу с ядами, наркотиками и валютой различных стран. И если лейтенант Середа отлично справлялся с силовыми предметами, то капитан Богоявленский не знал себе равных в работе с ядами и, в особенности, с валютой.

Работа с ядами включала в себя приготовление различных ядов и противоядий от них. Обычно, когда наступало время ядов, капитан Маккензи приводил стажеров в лабораторию и, указав на шкаф с химикалиями, предлагал парням приготовить какой-нибудь сильнодействующий яд. Это занимало от десяти минут до часу, после чего приступали к испытаниям.

Испытания состояли в проверке яда на товарищах. Допустим, Вадим изготовлял смесь цианистого калия с мышьяком и хотел попробовать этот состав на Иване. Он обязан был сообщить Ивану химическую формулу своего яда, Иван же готовил противоядие. Далее Иван выпивал стаканчик изготовленного коллегой снадобья и запивал своим противоядием. Если он правильно угадывал состав противоядия, то получал зачет по этому яду и коллеги менялись местами. Теперь уже Вадим заглатывал стаканчик сулемы, настоянной на кураре, и запивал своим лекарством.

В случае незачета в дело вступала реанимационная бригада, дежурившая наготове. Откачивали довольно быстро, за сутки. Надо признать, что такой метод обучения был весьма эффективен.

Стреляли тоже в основном не по мишеням, а друг по другу. Это вырабатывало хороший спортивный азарт. Ну, естественно, применяли бронежилеты и по незащищенным местам тела старались не стрелять, берегли товарища.

Нечего и говорить, что восточные единоборства тоже проходили по этому канону, так что на знаменитой пятке Ивана, поразившей Бузатти, вскоре образовалась мозоль от бесчисленных ударов по телам и головам коллег. Ивану тоже доставалось. Даже Алексей вскоре вполне уверенно мог отправить в бессознанку долговязого Вадима, нанеся ему удар в живот или висок. Но относились к этому с юмором, по-дружески.

После таких упражнений настоящим кайфом был урок по наркотикам, где стажеры дегустировали тот или иной вид, стараясь как можно лучше изучить симптомы наркотического опьянения и последующей ломки. Потом на досуге рассказывали друг другу галлюцинации. У Алексея все они были эротического свойства. Он купил журнал «Блиц», где на каждой странице было огромное цветное фото модели в завлекательной позе, и во время галлюцинаций трахал их страницу за страницей.

Понятно, что такие нагрузки не могли не сказаться. В отель «Коммодор» возвращались выжатые, как лимоны, если не были в реанимации после неудачного зачета по ядам. Но таких случаев было всего четыре. Дважды откачивали Ивана после того, как Вадим пробовал на нем сложные смеси цианидов, по одному – Вадима и Алексея, удачно отравленных тем же Иваном. А мелкие огнестрельные ранения даже не считали.

Донимал своей взрывной деятельностью Бранко Синицын. Он повадился посылать Ивану подарки якобы от поклонников боди-реслинга, перевязанные цветной ленточкой, с трогательной надписью по-русски: «Иванушке Середе от любящей Зины (Наташи, Насти и т. п.)». Иван едва не прокололся на первой посылке: сердце взыграло, хотел сразу вскрыть, но бдительный Вадим сдал посылку Маккензи, тот проверил ее на просвет рентгеном и обнаружил мину. В дальнейшем эти посылки прихватывали с собою на полигон и там взрывали в минуты отдыха.

К концу второй недели стажеры чувствовали себя в такой физической и моральной кондиции, что могли втроем выйти против всей сицилийской мафии, а также тюменской и казанской группировок. А Вадим мог на ощупь, с завязанными глазами, отличить стодолларовую банкноту выпуска восемьдесят пятого года от банкноты восемьдесят шестого.

На время забыли о каких-либо личных отношениях, любовях, дружбах, обидах. Стажировка поглощала все силы. Вдобавок – непрерывная изжога от ядов и синяки от восточных единоборств.

Ольга оказалась настоящей боевой подругой, выслушивала рассказы, кто кого подстрелил или отравил, давала дельные советы. И люто ненавидела капитана Джеральда Маккензи за то, что тот измывается над парнями. Маккензи не скрывал, что обычный процент выживаемости стажеров после двухнедельного курса – тридцать три процента. То есть, согласно статистике, уцелеть должен был один. Но проходил день за днем, а все были живы и почти здоровы. Маккензи начал нервничать, увеличил нагрузки и даже предлагал отказаться от бронежилетов при стрельбе, но предложение не встретило поддержки руководства Интерпола.

Последние дни жили как на иголках. Готовились к выпускному экзамену, где экзаменовать их должен был лично Джеральд Маккензи. То есть лично он в течение одного дня должен будет травить, стрелять, колотить стажеров, причем за летальный исход экзаменов ответственности нести не будет, ибо каждый стажер давал перед экзаменом подписку: «В моей смерти на экзамене прошу винить меня самого».

Конечно, Маккензи был заинтересован в том, чтобы Интерпол получил новых специалистов, но при таком высоком проценте выживаемости, который демонстрировали русские ребята, вполне мог себе позволить на экзамене угробить хотя бы одного. В этом как-то не сомневались. Алексей, и не без оснований, полагал, что провалится именно он, опять заготовил письмо маме и часто ходил в православную церковь, которая находилась неподалеку.

Между прочим, познакомился там со скромной прихожанкой Анютой. Их роман развивался стремительно, несколько дней Заблудский галлюцинировал Анютой во время наркотических уроков, но потом был отравлен Середой и попал в реанимацию. Неизвестно, чем его откачивали, но после того, как он оттуда вышел, временно исчезло половое влечение, Алексей пропустил свидание на заутрене, расслабился, и Анюта исчезла из поля зрения, так и не успев получить ничего, кроме галлюцинаций.

Другая женщина, известная уже донья Исидора, не оставляла своих попыток завладеть Иваном, но Пенкина стояла на страже – не как возлюбленная, а как сестра.

Исидора обычно подъезжала на джипе ранним утром, вечером она была допоздна занята в своем кабаре. Джип был завален цветами, подаренными донье за стриптиз.

Все эти цветы она передавала через портье Ивану, который в это время обычно принимал душ, брился и ел на завтрак овсяную кашу. В номер донья подниматься не осмеливалась, боялась Ольги.

Иван сваливал цветы в угол, позже Ольга передавала их на реализацию мадам Дюбуазье, пожилой женщине, которая торговала ими на бульваре и отсчитывала Ольге пятьдесят процентов с выручки. А Исидора терпеливо ждала, когда Иван спустится, чтобы уехать на полигон.

Иван в окружении товарищей быстро и деловито спускался по лестнице, Исидора бросалась ему навстречу с криком:

– Вания, я есть хотеть любить!

Неизвестно, что она под этим подразумевала.

Иван обычно коротко интересовался здоровьем Переса и передавал ему привет. После чего уезжал с капитаном Маккензи.

Так развивался этот роман. Можно сказать, стоял на месте.

Исидора пыталась подкупить Ольгу, сулила ей пятьдесят тысяч франков за то, чтобы Ольга проваливала обратно в Россию. Засиделась, мол. Обещала следить за парнями, приставить к ним гувернантку. Но Ольга отказалась. Неизвестно еще, что за гувернантка. Наверняка проститутка, а может, и хуже, хотя хуже этого Ольга не могла себе представить.

Истекли две недели, и стажерам были предоставлены три дня на самостоятельную подготовку к экзаменам. Ребята занялись теорией, практика уже стояла ядами поперек горла. И, конечно, гадали относительно места распределения.

– Хорошо бы на Майами или во Флориду, – сказал Вадим.

– А по мне так лучше домой, – признался Иван. – Криминогенная обстановка.

– Она везде криминогенная. Нужно только поискать, – сказал Вадим.

– А может, пошлют в научно-исследовательский институт? – высказал свое тайное желание Заблудский, которому, честно говоря, не хотелось связываться с мафиями. Лучше нюхать наркотики, быть экспертом.

– Ребята, а как же я? – опечалилась Ольга.

– А ты с Максимом и Федором домой поедешь, – не без злорадства заявил Вадим. – Кстати, вчера видел их работу в витрине галереи. Здесь неподалеку. Страшная мазня. Подписано Максим и Федор. Семь тысяч франков…

– Растут ребята… – заметил Алексей.

– Они уже, наверное, дома давно. Уже в Крестах, – сказал Иван.

– Ой, сомневаюсь, – сказала Ольга.

Последний вечер перед экзаменам посвятили причастию и профилактике отравлений. Причастились все, даже Ольга. На всякий случай. Алексей сделал соответствующие распоряжения по имуществу, а потом до глубокой ночи молился. На него жалко было смотреть.

– Слышь, Лешк, кончай нудеть, – сказал Иван, когда Алексей уже в десятый раз завел «Отче наш». – Смотри лучше, что я придумал.

И он вынул из кармана длинную зеленую резинку, напоминавшую кондом, только длиннее. Это был детский воздушный шарик в виде тонкой колбаски.

– Не понял, – сказал Заблудский.

– Ну и дурак. Спасение твое, – сказал Иван.

Глава 30
Экзамен

Маккензи приехал в семь утра. Подтянутый, как всегда, бритый наголо. Стажеры поняли: чтобы лучше, больнее бить противников лысой башкой. В данном случае, экзаменующихся.

– Готовы, ебена мать? – весело спросил он.

Этой матерью он уже всех достал. Пробовали обучить его для разнообразия другим матерным выражениям, но он твердил как попугай: ебена мать да ебена мать, будто других слов нету.

Стажеры молча кивнули.

Капитан посчитал это за признак волнения, выложил на стол три расписки. На каждой было написано: «В моей смерти на экзамене прошу винить меня самого». Все трое расписались, также молча.

– Да что вы как воды в рот набрали, ебена мать? – спросил Маккензи.

– Переживают, – сказала Ольга, провожавшая ребят на экзамен.

Маккензи рассмеялся.

– Правильно переживают! Не будь я капитан Маккензи, если сегодня все трое вернутся домой. Такого еще не было. Кого-нибудь да провалю. В подземное царство, – мрачно и тяжеловесно пошутил он.

Стажеры проследовали в автомобиль. По пути приняли цветы от доньи, выслушали еще раз ее притязания. На этот раз Иван несколько растрогался, пожал на прощание донье руку. Влюблена баба как-никак. Чем она виновата?

На полигон приехали в девять утра. В небольшом коттедже для отдыха и развлечений уже ждала стажеров экзаменационная комиссия: полковник и майор, оба англичане, и старик-кореец с жидкой бороденкой. Он спал в кресле. А может, глаза такие узкие.

Иван сразу показал, что он настроен по-боевому. Едва стажеры были представлены комиссии, а их расписки выложены на стол, как Иван мрачно проговорил:

– Пускай Джеральд тоже распишется. Леш, переведи, чтобы тоже дал такую расписку.

Голос у Ивана был глухой, чуть булькающий.

Заблудский перевел. Тоже булькающим голосом.

– Русская делегация просит, чтобы капитан Маккензи дал такую же расписку.

– Я?! – изумился капитан. – Зачем?

– Мало ли… – уклончиво проговорил Иван.

Маккензи пожал плечами, но все же написал на листке: «В моей смерти на экзамене прошу винить меня самого». При этом посмотрел на Ивана весьма выразительно. Мол, готовься к смерти, парень.

Однако было видно, что слегка перетрухал.

– Ну вот, теперь мы на равных, – пробулькал Иван.

Церемония была окончена. Все пошли в лабораторию ядов. Экзамен начинался с ядов, ибо этот предмет многое прояснял.

Маккензи повязал фартук, надел резиновые перчатки и начал готовить яд для Заблудского. Из пяти компонентов, одним из которых была ртуть. Он смешал смесь в миксере, как бармен, налил в бокал и придвинул Леше.

– Плиз, сэр.

Леша посмотрел формулу, затем подошел к холодильнику, нашел пакет молока, налил в стакан. Комиссия наблюдала за его действиями с интересом.

Затем Заблудский взял фужер двумя пальцами и проговорил голосом чревовещателя:

– Ваше здоровье!

И заглотил фужер яда, запив его молоком.

Врач реанимационной бригады сделал знак медсестрам готовить промывание желудка и переливание крови. Маккензи смотрел на экзаменующегося с уважением и даже некоторой благодарностью. Он решил, что Алексей добровольно уходит из жизни, чтобы не осложнять комиссии работу.

Прошла минута, другая. Алексей не умирал.

– Расчетное время яда прошло, – объявил полковник. – Курсант Заблудский получает зачет.

– Сеньк ю, – пробулькал Алексей.

– Ит из импоссибл, – прошипел Маккензи и начал приготовлять снадобье для Вадима.

Вадим запил сложный яд капитана минералкой. И тоже не умер.

Старик-кореец широко раскрыл глаза. Проснулся. Вадим получил зачет.

В фужер для Ивана Маккензи слил все, что имелось в лаборатории. Иван вспомнил своих любимых Тома и Джерри, когда Том готовит адскую отравленную смесь для своего маленького друга. Между прочим, жидкость в фужере так же дымилась и постреливала, как в мультфильме.

Иван даже холодильника не раскрыл. Маханул фужер одним глотком и занюхал обшлагом рубашки.

– Ну, ебена мать, теперь понимаешь?! – храбро пробулькал он Маккензи.

Медсестра поднесла капитану валерьянки.

Первый раунд был выигран вчистую. Объявили пятиминутный перерыв.

Курсанты вышли в туалет. Реаниматоры пока не уходили, ждали, чем все это кончится.

В туалете Заблудский широко открыл рот, и Иван осторожно вытянул у него из желудка длинную кишку воздушного шарика, в конце которой болталась увесистая смертоносная капля яда. Кондом сработал!

Такая же резиновая кишка была извлечена из Вадима. Но когда Алексей заглянул в рот Ивану, чтобы помочь ему избавиться от кондома, то кишки не обнаружил.

– Ваня, ты ее не проглотил?

Иван засунул палец в рот, поискал.

– Нету… – сказал он.

Все трое разом представили, как в желудке Ивана резиновым комочком лежит смертоносная порция в сто пятьдесят граммов яду.

– Как ты думаешь, может разъесть резину? – озабоченно спросил Иван.

– Это вряд ли. Лишь бы не пролилось. Ты осторожнее, не делай лишних движений, – посоветовал Леша.

Все трое, избавившись от кондома в горле, говорили уже нормальными голосами.

Однако лишних движений предстояло сделать довольно много. Начинались зачеты по единоборствам.

Первой значилась стрельба. Маккензи, потерпевший страшное фиаско на ядах, был полон решимости уложить всех троих, лишь бы поправить свое реноме.

На этот раз начинал Иван.

Перестреливались на стрельбище, с трех сторон укрытом брустверами с цветущими на них тюльпанами. Красиво было вокруг, пели французские птицы. Иван потихоньку прислушивался к желудку, хотя знал, что яд мгновенного действия. Если хоть капля просочится, – все, хана.

– Выбирайте оружие, – сказал полковник.

– Шестизарядный Смит-Вессон, – сказал Маккензи.

– Автомат Калашникова, – предложил Иван.

Это тоже была домашняя заготовка. Автомат Калашникова в программу входил, но стреляли из него по мишеням, друг по другу – никогда. Велика вероятность поражения насмерть.

– Хорошо, ебена мать, – сказал Маккензи.

Комиссия, врачи и экзаменующиеся укрылись в блиндаже с телевизионными мониторами, на которых хорошо была видна цветущая поляна стрельбища. Преподавателю и курсанту дали по автомату, бронежилету и каске. Надев амуницию, они разошлись метров на пятьдесят, повернулись лицом друг к другу.

– Огонь! – скомандовал по трансляции полковник.

Оба разом упали на траву и принялись поливать друг друга очередями. На мониторах хорошо были видны лица курсанта и преподавателя. На обоих была зверская решимость прикончить противника. Но Иван выглядел человечнее.

Одна за другой возникали на касках вмятины от пуль. Комиссия вела счет. Вадим и Леша тоже считали, болея.

– Маккензи ведет три-два. А вот сравнялись, видишь…

Внезапно Иван вскочил на ноги. Капитан сразу же дал очередь веером, но Иван подпрыгнул, пули прошли под ногами. Приземлившись, Иван с большего угла буквально прошил противника, оставив на бронежилете экзаменатора ровную строчку отметин, будто пробежала сороконожка. Набрал этим кучу очков.

Полковник с майором обменялись одобрительными репликами.

Маккензи перекосило. Он пополз по-пластунски к Ивану, осыпаемый градом пуль.

– Прикладом добить хочет, – предположил Алексей.

– Прикладом нельзя. Зачет по стрельбе, – напомнил Вадим.

Теперь противники били друг по другу в упор, так что отскочившие пули, случалось, возвращались обратно. Маккензи тупо бил в одну точку Ивановой каски, будто буравил дыру в стене шлямбуром. Вмятина была чудовищная, палец влезет. Иван набирал очки выстрелами по туловищу. Бронежилет Маккензи разлохматился, напоминал уже дедовский разлезшийся ватник, найденный на чердаке пятьдесят лет спустя после смерти деда.

Комиссия сбилась со счета попаданий.

И тут патроны у обоих кончились.

– Гранату, ебена мать! – прорычал Маккензи.

Это был дополнительный вопрос по билету. Ассистенты, сидевшие на корточках в укрытии, как мальчики на корте, бегом поднесли состязающимся по гранате, те разом вырвали чеку, метнули и взорвались, обезобразив зеленое стрельбище.

Когда дым и пыль рассеялись, в глубоких воронках лежали окровавленные, но живые, курсант и преподаватель.

Обоих унесли в медчасть. Комиссия после небольшого разбора поставила Ивану отлично. О служебном соответствии Маккензи пока не говорили.

Был объявлен получасовой тайм-аут, во время которого Ивану и Джеральду накладывали швы. Капитан вернулся на экзамен весь в повязках и вызвал на поединок Вадима. На этот раз выбрали пистолеты ТТ и по три обоймы каждому. Вадим сразу ушел в глухую защиту, улегся в воронку, образованную взрывом, и стал потихоньку закапываться в рыхлую землю, вибрируя всем телом. Напрасно Маккензи кричал ему про мать и требовал, чтобы Вадим показал хоть какую-нибудь часть тела. Вадима не было видно, из земли торчала только каска и кисть с пистолетом, который производил ритмичные выстрелы.

Оба остались невредимы, Вадим получил удовлетворительно.

Без перерыва экзаменовался Заблудский. Он показал себя настоящим работником культуры, подошел к экзамену как эстет. Потребовал дуэльные пистолеты Лепажа. Тут, конечно, не только любовь к истории и красоте сыграла свою роль. Пистолет Лепажа однозарядный, и Леша надеялся – авось пронесет.

При таких пистолетах и правила стрельбы были дуэльные. Стрелялись с десяти шагов. Преподавателя и курсанта развели по обе стороны барьера, обозначенного ветками боярышника, и скомандовали сходиться. Маккензи выставил руку с пистолетом вперед и направился к барьеру с видом человека, у которого нет времени на пустяки. Быстро расправиться – и дальше.

Заблудский двинулся навстречу капитану бочком, приставным шагом, как артист пантомимы. Внезапно, не доходя метров двух до барьера, Заблудский вытаращил глаза и ткнул указательным пальцем в небо:

– Гляди, ебена мать!

Маккензи, конечно, задрал голову вверх и вытаращился на чудо, увиденное Алексеем. Но ничего там не увидел. Алексей улучил момент и выстрелил. Попал аккурат в пистолет противника, разнес его в щепки. Со страха, конечно. Но выглядело это эффектно. Комиссия впервые зааплодировала.

Маккензи завыл от боли в перебитой кисти, в которой была зажата сломанная рукоять пистолета. Как в дерьмо опущенный.

Алексей получил отлично и особый значок за изящество и артистизм, которым награждались агенты Интерпола, сумевшие справиться с преступником наиболее быстрым, красивым и бескровным способом. На значке был изображен Чарли Чаплин, повергающий на землю с помощью своей трости огромного верзилу.

Разобравшись с курсантами, обратились к преподавателю.

– Капитан! – сказал полковник. – Интерпол отмечает исключительно высокую подготовку русских курсантов, их сообразительность и ловкость. Спасибо, Джеральд… Но вы устали. Вам нужно отдохнуть.

– Да… Да… – потерянно твердил Маккензи. – Но кто будет экзаменовать парней дальше?

– Мы попросим мистера Пак Чжонхи, нашего эксперта, – указал полковник на дремлющего корейца.

– А вы не боитесь, полковник, что в этом случае Интерпол не получит ни одного специалиста? Вдобавок тела отправлять в Россию. Сплошные расходы, – сказал Маккензи.

– Ничего, мы попросим мистера Пака работать в одну треть его силы. – Полковник потряс старичка за плечо. – Серти сри персент, мистер Пак! – проорал он ему в лицо.

Глуховатый старичок проснулся, захлопал узкими глазками, как китайская кукла, затряс седой бородой. Но потом закивал, мол, понял. И ушел переодеваться.