Текст книги "Ущелье Батырлар-джол (журн. вариант)"

Автор книги: Александр Студитский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

8.

Взрыв, рано утром разбудивший Женю, в самом деле произвели Петренко и Павел.

Мысль была так проста и так легко осуществима, что они не переставали упрекать себя в слишком поздней догадке.

Оглушить все живое в воде взрывом динамита – такова была основа плана. Затем пробраться вброд по воде до берега, уже не опасаясь нападений. И продолжать путь, прерванный пятидневным пребыванием на злосчастном острове.

Они собирались, как в лихорадке, гонимые азартом неожиданной удачи. Наскоро поели, едва ощущая вкус пищи, запаковали все снаряжение и продовольствие в заплечные мешки, оставив только один динамитный патрон и шнур.

– Хватит? – спросил Павел, с сомнением рассматривая патрон.

– Безусловно, – ответил Петренко уверенно. – Ты готов?

– Готов. Как твоя нога?

– Черт ее знает! – поморщился Петренко. – Все еще дает себя знать.

Он сделал несколько шагов, с трудом опираясь на больную ногу, и с досадой махнул рукой.

– Болит, – сказал он, покрутив головой. – Ну да ничего, в дороге разойдусь. Давай начинать.

Павел отмерил пятнадцать метров шнура, вставил конец в расщеп патрона, размахнулся и бросил в воду, подняв фонтан сверкнувших на солнце брызг.

– Надеюсь, что рыбы его не проглотят, – усмехнулся он, вытаскивая из кармана спички.

Пламя желтым языком лизнуло конец шнура, который с шипением загорелся.

– Ну, будем ждать пятнадцать минут, – сказал Павел, усаживаясь на землю. – Закуривай, Григорий.

Молча сидели они, устремив глаза в темную воду, под которой запрыгала, брызгая во все стороны искрами, яркая звезда горящего шнура.

Темное тело, прочертив стремительной бороздой поверхность воды, мелькнуло над пламенем и метнулось в сторону, ударив черным хвостом по воде.

– Не понравилось? – злорадно спросил Павел. – Подожди, сейчас еще не то будет.

Пылающая звезда погружалась все глубже и глубже, постепенно утрачивая блеск и яркость.

– Сколько осталось? – спросил Павел.

– Еще пять минут, – ответил Петренко, вытаскивая из кармана пистолет.

– Это зачем? – недоумевающе спросил Павел.

– На всякий случай. И тебе советую…

Павел вынул оружие.

– Внимание! – сказал Петренко. – Осталась одна минута…

Они легли ничком, прижимаясь к земле. Под ухом Павла с торопливым звоном улетали секунды, отсчитываемые его ручными часами.

Взрыв был оглушительно громким. Волна плеснула на берег, обдав их холодными брызгами. Павел вскочил, отряхиваясь, возбужденный предстоящим переходом.

– Вперед! – скомандовал он. – Опирайся на меня, Григорий.

Он энергично двинулся в воду, увлекая за собой Петренко. Берег круто уходил в глубину, но шипы горных ботинок крепко удерживались в грунте, не позволяя ботинкам скользить. Павел осторожно спускался, поддерживая ковыляющего товарища. Из воды всплывали странные, никогда ими невиданные мертвые существа – чудовищные обитатели мира исполинов. Поднимались огромные, похожие на черепах жуки плавунцы, и их вытянутые, членистые, со страшными серповидными челюстями личинки, красные шарики водных клещей, гигантские, как удавы, пиявки.

Павел и Петренко медленно шли по пояс в воде, раздвигая тела оглушенных животных. Неподалеку, качаясь на тяжелых волнах, выплыло, подняв кверху ярко-оранжевое брюхо, тело исполинского тритона.

– Смотри-ка, – сказал Петренко, мотнув головой, чтобы показать направление.

Павел оглянулся. Метрах в сорока от них из воды показалось огромное, похожее на подводную лодку тело рыбы. Отчетливо были видны неподвижные, бессмысленные глаза и острые, как пилы, зубы, от вида которых у Павла мороз пошел по спине.

– Оглушенная. – сказал он не совсем уверенным голосом.

– Ну конечно, – спокойно подтвердил Петренко, зорко всматриваясь в морду чудовища.

Шаг за шагом продвигались они по воде, приближаясь к могучим стволам тростника Павел чувствовал, с каким трудом вытаскивает Петренко из вязкого ила свою больную ногу, только крякая сквозь зубы от боли. Вдруг он сжал плечо Павла.

– Вот так штука! – сказал он вполголоса.

Павел посмотрел через плечо – и холодная дрожь пробежала по его телу: исполинская рыба, слабо шевеля хвостом, медленно двигалась на них. Они замерли на месте, не дыша.

– Беги, Павел, – прошептал Петренко, не сводя глаз с рыбы. – Беги, а то пропадем оба! Слышишь?

Павел не двигался с места. Петренко отталкивал его от себя, поднимая свободной рукой пистолет.

– Беги, я тебе говорю! Ты понимаешь? Не рискуй нашим делом. Ты знаешь, чего оно стоит и от чего зависит его завершение. Поручаю тебе, Павел, наше дело. Слышишь?

Но Павел не слышал. Чудовище продолжало плыть, все ускоряя движение.

– Иди сам, – сказал он наконец хрипло. – Иди, Григорий. А я задержу гадину… Иди. Пропадем оба ни за что, если будем стоять. Иди! Если из нас одному суждено погибнуть, пусть это буду я… Иди, Григорий! Ты должен жить. Ты талантливый, одаренный ученый, – он говорил отрывистыми, короткими фразами, выдыхая каждую захлебывающимся топотом – И потом я знаю… Я никогда тебе не говорил об этом… Ты любишь Женю. Она никогда не простит мне, если ты не вернешься. Иди! – закричал он яростно.

Но было уже поздно. Черное тело неслось на них, как торпеда, чуть шевеля огромным хвостом Два выстрела грянули одновременно, сливаясь. Потом загремели, перебивая друг друга. Чудовище рванулось вперед, раскрывая страшную пасть, и перевернулось вверх брюхом.

– Вот и все! – сказал Петренко, медленно всовывая пистолет в карман гимнастерки.

Павел промолчал. Ему было стыдно сказанного. Но возбуждение мешало ему разобраться в своих чувствах. Он двинулся вперед не отвечая.

Молча брели они между стволами тростников, по колено в воде, останавливаясь через каждые пять шагов, чтобы дать отдых ноге Петренко. Вот уже зачавкала вязкая грязь у берега, и твердый грунт стукнул под шипами ботинок.

Часа два ушло на обсушивание у костра. Петренко был сосредоточенно молчалив. По его сдвинутым бровям можно было понять, что он погружен в глубокое раздумье. Безмолвно курил он папиросу за папиросой, бросая окурки в костер. И только когда Павел, надев просохшие ботинки, стал подниматься, Петренко задержал его, положив ему руку на колено.

– Вот что, Павел, – сказал он с необычайной теплотой в голосе, – мы с тобой наконец выбрались из этой ловушки. Надо двигаться дальше. Сегодня шесть дней, как мы из лагеря, и восемь со дня выхода со станции, и ты представляешь себе, сколько времени отнимет дальнейшее передвижение, если мы будем идти вместе?

– Я тебя одного не оставлю, – сказал Павел упрямо.

– Нет, оставишь, милый, ты сам понимаешь, чего будет нам стоить эта задержка. Ты знаешь, какое сегодня число?

– Одиннадцатое, – неуверенно сказал Павел.

– Нет, уже тринадцатое. Вспомни, на наших делянках зацветают последние растения. Еще два-три дня – и наша экспедиция будет совершенно бесполезна. Цветение кок-сагыза кончится, и мы не получим семян. Понимаешь?

Павел молчал, ошеломленный услышанным. Возражать было нечего.

– Искать твоих гигантов нам обоим вместе будет трудно. Я буду только помехой. Действовать нужно решительно и быстро. Я остаюсь здесь!

– Нет, – сказал Павел.

– Да, остаюсь, – мягко, но решительно возразил Петренко. – Иного выхода нет. Я уверен, что нам идут на помощь, и не беспокоюсь за себя. Но судьба наших посадок меня тревожит. Сейчас промедление смерти подобно. Собирайся немедленно и иди. Если ты сегодня ничего не найдешь, возвращайся сюда. А если тебе улыбнется счастье, забирай материал и спеши на станцию.

– Тем же путем?

– Нет, ты же знаешь, что одному тебе там не подняться. Иди на запад, реализуй свой план. Я буду ждать взрыва. Смотри, будь осторожен.

Павел встал, все еще полный сомнений. Беспокойство за своего товарища, которого приходилось оставлять, боролось в нем с сознанием полной правоты Петренко. Надо было идти на поиски – и как можно скорей.

– Не увлекайся количеством, Павел, – говорил Петренко тоном, исключающим дальнейшую дискуссию. – Выбирай мощные экземпляры с крепкими стеблями и недавно раскрывшимися корзинками. Собери пыльцы как можно больше. Опыляй погуще – по два раза в день.

Он поднялся с земли, помог Павлу надеть заплечный мешок. Минуту они постояли друг против друга молча.

– Ну, – сказал Павел дрогнувшим голосом, – прощай. Григорий! Береги себя. Я скоро вернусь… если ничего не найду.

– Нет, нет, – усмехнулся Петренко. – Мне будет приятнее, если ты не вернешься. Но взрыва я буду ждать, как счастья моей жизни.

Он обнял Павла, крепко сжав его плечи. Отстранил от себя.

– Иди! – сказал он твердо. – Смотри, Павел, от успеха твоего похода зависит судьба большого дела. – И добавил совсем тихо, но не отводя глаз от взгляда Павла: – А насчет Жени… – Он усмехнулся и потрепал Павла по плечу: – Чудак, она же любит тебя…

Павел смотрел на Петренко не отвечая. Крепко стиснул его руку, круто повернулся и зашагал прямо на запад.

Ожидание, мучительное ожидание…

Как нестерпимо медленно тянулись минуты этого бесконечного дня.

Шаги удаляющегося товарища отозвались в душе Петренко тягостным ощущением одиночества. Он долго прислушивался к хрусту сушняка, который постепенно стихал в неподвижном влажном воздухе. Потом все замолкло. Чуть-чуть доносилось трещанье стрекоз. Царило тягучее, непроницаемое безмолвие.

Оставшись один, Петренко осмотрел свою ногу. Осмотр не принес ничего утешительного. Кожа была воспалена, опухоль не спадала. Продолжала беспокоить боль. На скорую поправку, очевидно, рассчитывать было нечего. Яд из острых, как иглы, челюстей плавунца, еще бродил по телу, воспаляя сосуды, возбуждая нервы, наливая жаром ткани.

Оставалось одно – ждать… Ждать, пока не придет помощь или не вернутся здоровье и сила.

Петренко лег на сухую землю в тени сушняка, закинув руки за голову и устремив глаза в прозрачную синеву неба. Теперь оставалось достаточно времени, чтобы прийти в себя, оценить все сделанное и подумать о том, что делать дальше. Беспрерывно волновала мысль о судьбе выведенного им сорта кок-сагыза. Петренко думал о том, что неудача их экспедиции означала бы новую, чрезвычайно длительную отсрочку завершения дела, ради которого он жил и работал. Новый сорт – это дешевый каучук, автоколеса, бесконечно разнообразный ассортимент промышленных товаров. Это было то, что Петренко считал своим вкладом в общее дело народа.

Петренко не беспокоился о себе. Зрелый оптимизм взрослого человека говорил ему, что из трудного положения, в котором он очутился, в свое время найдется выход. Но вместе с тем он не мог совершенно исключить и возможности неблагоприятного исхода. И Петренко спокойно обдумывал и эту возможность. Он жалел только, что успел мало сделать за прожитые сорок лет. То, что он сделал, казалось ему правильным, и если бы ему открылось вновь начало его жизни он пошел бы той же дорогой. Наука вооружала практику строительства, которое вел его народ. И, считая основным содержанием своей жизни науку, Петренко знал, что своей работой он служит народу.

Все было ясно и просто. Оставалось лежать и набираться сил, пока организм вел таинственную борьбу с блуждающим в нем ядом.

Часы показывали двенадцать. Павел был в пути уже четыре часа. "Найдет или не найдет?" думал Петренко. За полгода совместной работы он сильно привязался к Павлу, но сейчас мысль о товарище не так волновала Петренко, как судьба его поисков. Найти драгоценную пыльцу, чтобы преодолеть бесплодие выведенных растений, найти во что бы то ни стало такова была задача. И Петренко мысленно шел рядом с Павлом, зорко всматриваясь в окружающую сказочную растительность чтобы увидеть гигантские желтые корзинки кок-сагыза. В голове стали мелькать могучие стебли широкие, изрезанные по краям листья, пушистые головки отцветших растений, и незаметно для себя Петренко погрузился в глубокий сон.

9.

Он проснулся словно от толчка в сердце. Это было острое беспокойство, которое, как показалось Петренко, и разбудило его. Он сел и посмотрел на часы. Было без четверти четыре. Солнце уже давно перевалило на запад, спускаясь к снежным шапкам гор.

"Неужели проспал?" подумал тревожно Петренко.

Прислушался. В воздухе чуть гудело от далекого трещанья стрекоз. И ничего больше не было слышно. Стояла могучая первозданная тишина мира, недосягаемого для людей.

Павел вышел в свой опасный поход уже почти восемь часов назад. Петренко из рассказа о прошлой экскурсии Павла помнил, что дорога до подножия гор и подъем до входа в ущелье – это минимум пять часов. Значит, на поиски растения и на осуществление взрыва у него было три часа. За это время, при удаче, план мог быть полностью осуществлен.

Сомнение грызло Петренко: был взрыв или нет? Этот вопрос томил его, терзая жгучим сознанием неизвестности. То, что взрыв по времени мог уже быть осуществлен, казалось самым мучительным, так как если Петренко проспал его, то он так и не мог быть уверен, что Павел сумел выполнить свой план.

"Неужели, Черт возьми, я мог уснуть так крепко, что взрыв меня не разбудил?" напряженно размышлял Петренко. Да, это не исключалось. Он мысленно шел по следам Павла – этот путь был им издали изучен во время пребывания на острове; здесь же густые заросли сушняка сплошной стеной загораживали все поле зрения, и о том, изменил ли поток свою дорогу, можно было только гадать.

Петренко решил пробраться до края зарослей, чтобы перед глазами открылись склоны гор. Это была ближайшая и неотложная задача.

"Успею ли?" кольнула беспокойная мысль. Он поднялся на ноги, посмотрел на солнце. До заката оставалось еще часа три. И вдруг яд новой тревоги залил сердце:

"А успеет ли Павел добраться до лагеря, если взрыв еще не произведен?" Он метнул взгляд на часы. Ровно четыре. Да, если взрыв запоздал, то почти весь путь Павлу придется совершать в глубоком мраке.

Морщась от боли, Петренко попробовал опереться на больную ногу. Идти было дьявольски тяжело. Он выломал сухой стебель покрепче. Оперся на него. Так шагать было легче. Подобрал мешок, взвалил на плечи и побрел на восток, продираясь сквозь колючие стебли сушняка.

Косые лучи солнца жгли ему шею. Он шел осторожно, напряженно прислушиваясь и стараясь не слишком шуметь, чтобы не пропустить звука взрыва. Вечерняя тишина, нарушаемая только хрустом его шагов, сгустилась до физической ощутимости. Он останавливался временами и замирал в неподвижности. Стрекозы уже умолкли. Царило гнетущее безмолвие.

Он шел около часа, беспрерывно останавливаясь и прислушиваясь. Наконец сушняк стал редеть, показались далекие скалы, накаленные багрянцем заката.

Он остановился, тяжело дыша, не видя открывшихся перед ним сказочных альпийских лугов. Поискал лихорадочно бегающими глазами знакомую белую нитку потока – и сердце его замерло.

Все оставалось на своем месте. Так же извивалась на багровой стене трепещущая серебряная полоска воды. Застыли на вершинах гор белые колпаки льдов. Чуть дрожал нагревшийся за день воздух.

– Да, – сказал Петренко, утверждая какую-то свою, еще не совсем осознанную мысль, – так.

Он вытер рукавом пот со лба. Сбросил мешок. Постоял, блуждая рассеянным взглядом по диковинным растениям, устилающим каменистую почву. Вынул табак и бумагу, закурил, жадно затягиваясь.

Да, все было ясно. Очевидно, с Павлом что-то случилось. Острая тревога за пропавшего товарища боролась с тяжелым ощущением катастрофы.

Да, это совершенно ясно: Павел не дошел до потока.

И. живой или полуживой, Петренко должен идти. Необходимо, двигаясь хоть ползком, разыскать гигантский каучуконос, растущий в этом заколдованном мире, и сделать попытку осуществить план Павла Березова. И одновременно принять меры, чтобы выручить товарища.

Стрелки часов вытянулись прямой линией, показывая без пяти пять.

"К ночи доплетусь до подножия, – решил Петренко, ощупывая больную ногу, – а завтра начну штурм. Если только сумею найти растение".

Он исподлобья посмотрел на красные склоны гор и вдруг, окаменев от неожиданности и восторга, увидел взметнувшийся к снежным вершинам гигантский черный столб, вспухший облаком красной пыли. Не успела осесть эта пыль, как слух Петренко потряс страшный грохот разрыва, удесятеренный отражением от скал.

Видно было, как сразу потемнели красные стены скал – это вола хлестала сквозь пробитую брешь, устремляясь в долину. Ни фигуры Павла, ни движения в преображенных массивах гор – ничего не разбирал Петренко на таком расстоянии. Лицо его горело счастьем удачи, гордостью за своего друга, неописуемой радостью за успех дела, которому посвятили они свои жизни.

– Молодец! – закричал он громовым голосом. Эхо ответило ему:

– Э-э!… Э-э!… Э-э!

Петренко тяжело опустился на землю, ощущая приступ смертельной усталости. Напряжение последних минут исчезло, и опять больную ногу схватило клещами острой боли. Он растянулся на земле, не спуская глаз со склона горы, по которому неслись потоки мутной воды.

"Должно быть, уже вошел", подумал Петренко, тщетно пытаясь рассмотреть фигуру Павла в воротах ущелья Батырлар-джол. Ничего не было видно. Быстро смеркалось. В лучах заходящего солнца плавились бурые стены скал.

Внимание Петренко привлек нарастающий шум, несущийся со склонов гор.

– Неужели это вода? – спросил он себя в недоумении.

Словно отвечая на его вопрос, глухо проворчал раскат отдаленных ударов, и, поднимая белые фонтаны пены, запрыгали по воде глыбы катящихся камней.

– Вот так штука! – сказал Петренко поднимаясь.

Надо было трогаться – и немедленно, чтобы не догнала вода, несущаяся яростным потоком в долину. Петренко оценивающим взглядом посмотрел влево. От места, где он находился, до опустевшего ложа потока было не более двух километров. Здоровому человеку пробежать такое расстояние было делом пятнадцати минут. Петренко это казалось тяжелой задачей, требовавшей нечеловеческого напряжения. Он посмотрел на часы – двадцать минут шестого. "3а час доплетусь", решил он и направился к югу вдоль кромки сушняка.

В движении боль становилась как-то менее заметной. Петренко шел, считая шаги, чтобы отмечать пройденное расстояние. Двадцать, тридцать, пятьдесят… Он шагал, стиснув зубы, посматривая на часы. Сто шагов прошел он за пять минут. Но взятый темп был слишком тяжел, хотя замедлять его было опасно. Шум воды все усиливался. Пробегали мимо неведомые животные, спасаясь от наступающей опасности.

Больно ударив по ногам Петренко, метнулась огромная змея. Петренко шел, не глядя по сторонам, считая шаги. Двести восемьдесят, триста… Пот катился по его лицу. До подъема было еще далеко. Какой-то странный мохнатый зверь с острой мордой, похожий на гигантскую крысу, с пронзительным писком проскакал мимо. Уже блеснули багровые лучи заходящего солнца в пене воды, разливающейся по долине. Петренко считал шаги… Девятьсот двадцать один, девятьсот двадцать два… Нога онемела и налилась жаром. Все тело требовало отдыха. На тысяча пятисотом шаге Петренко остановился и перевел дух.

Вода клокотала совсем близко. Петренко тщательно измерил взглядом расстояние, оставшееся до подъема, и покачал головой. Обернулся к западу, навстречу бурлящей за альпийскими лугами воле. Вдали, в просветах между гигантскими растениями, мелькнуло какое-то неясное движение – словно серая тень метнулась в зелени кустов. Послышался легкий топот. Все ближе… Петренко смотрел, слушал в недоумении. Еще секунда – и целое стадо обезумевших от страха исполинских зайцев промчалось мимо него. Миг – и они скрылись в зарослях сушняка, с треском разбрасывая стебли огромными задними лапами.

Петренко перевел дух и побрел дальше. Первая струйка воды медленно просочилась между камнями в двух шагах от него. Петренко открыл новый счет.

– Сто двадцать два, сто двадцать три… – считал он вслух. – Сто двадцать четыре, сто двадцать пять Стоп!

Небольшая пауза. Вода уже бурлила под ногами, перехлестывая через ботинки. Силы покидали Петренко. Он с трудом сдвинулся с места И вдруг сквозь шум потока услышал отчетливый звук выстрела. Один, другой, третий – перебивая друг друга, выстрелы заметались по ущелью.

– Ого-о-о! – закричал Петренко. Ответа не было. Он вытащил пистолет и выстрелил в воздух. Постоял минуту прислушиваясь. Вода прибывала. Мутные потоки били ему по щиколоткам. Необходимо было двигаться как можно скорее. Петренко выронил свою палку, и ее унесло потоком, раньше чем он успел нагнуться. Он брел, шатаясь и хватая руками воздух. Силы его покидали, но он не сдавался.

– Сто тридцать один! – выдавливал он из себя цифры счета. – Сто тридцать два!

Больная нога словно налилась свинцом. Вода бурлила уже около колен. Петренко поднял голову, осматриваясь, и увидел человеческие фигуры. Его метнуло к ним навстречу. Но уже туман спускался на утомленное напряжением сознание. Последнее, что запомнил Петренко, было побледневшее, взволнованное лицо Жени. Потом все исчезло. Его подхватили и понесли через стремительно несущийся поток.