Текст книги "Ущелье Батырлар-джол (журн. вариант)"

Автор книги: Александр Студитский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 10 страниц)

4.

Опять, как восемь месяцев назад, шел Борис Карцев вслед за Женей Самай, прислушиваясь к ровному стуку ее горных ботинок и посматривая на ее мягкий профиль, когда она глядела по сторонам, выбирая направление. Вслед за ним гуськом по узкой тропинке шли их спутники: двое помощников Бориса – студенты-зоологи – и врач Попов, вызвавшийся сопровождать спасательный отряд.

С восточной стороны подъем на хребет был пологий, так что идти было нетрудно. Они вышли через два часа после того, как начальник экспедиции дал согласие отпустить четырех сотрудников, и рассчитывали к ночи добраться до перевала, чтобы с раннего утра начать спуск в долину чудес. Борис кратко предупредил своих товарищей о предстоящих трудностях и всех неожиданностях, с которыми им придется столкнуться. Зоологи умирали от любопытства, и всю дорогу Борис слышал за своей спиной их возбужденные голоса.

Первая тысяча метров подъема была совсем легкой. Здесь проходила пастушья тропа, протоптанная стадами в течение многих лет.

Затем потянулись альпийские луга, за которыми начались скалы – голые, едва прикрытые кое-где клочками бурой растительности. Дороги уже не было. Люди карабкались по скалам, выбрав направление на седловину между двумя снеговыми вершинами.

Борис не мог удержаться от вопросов, хотя и видел, что Жене совсем не до них. И как только ветер, почти беспрерывно свистевший в ушах, стихал, он пользовался случаем, чтобы отвлечь Женю от ее мыслей.

– Скажите, Женя, – спросил он, почти вплотную настигая ее, чтобы не говорить слишком громко, – эта экспедиция – снова идея Павла?

– Нет, – коротко и неохотно ответила Женя.

– Неужели все эти месяцы Павла не тянуло побывать еще раз в этом удивительном месте? – спросил Борис, не скрывая своего недоумения. Что-то это на него не похоже.

Женя ответила не сразу. Борис уже подумал, что она совсем не ответит на его вопрос, когда услышал ее голос.

– Он очень запустил свой дела на станции и не хотел отрываться от работы.

– А чем же он занимался последнее время?

– Вы помните семена, что вы принесли из ущелья?

– Как же! Признаюсь, мне очень хотелось, чтобы из них удалось вырастить таких же гигантов, как те, что мы там нашли.

– Этого же, естественно, хотелось и Павлу. Он вложил в эти культуры столько сил! Все лето отняла эта работа. Они с Петренко перепробовали сотни вариантов различных условий развития для этих растений.

– А сейчас, следовательно, работы закончены?

Ответ был краток:

– К сожалению, нет.

Разговор прекратился. Начинался крутой подъем по красно-бурым скалам, отвесной стеной поднимавшимся на 100 – 200 метров. Дальше начиналось широкое плато. Но пока альпинисты преодолевали подъем, прошло не меньше часа. Женя предложила сделать десятиминутный привал.

Борис опять присел около нее, чтобы продолжить разговор.

– Я все-таки не понял, Женя, какие же задачи стояли перед вашей экспедицией, если она была предпринята в разгар работ на станции?

– Какой же разгар работ… – пожала она плечами. – Работы пришли к концу. Но их завершение, как мы все надеялись, зависит от успеха нашей экспедиции.

– Вот как? В чем же заключалась задача вашей экспедиции?

– Добыть пыльцу гигантских каучуконосов, выросших в естественных условиях.

Борис помолчал, раздумывая над смыслом услышанного.

– Вот в чем дело, – сказал он, все еще не понимая, зачем на станции могла понадобиться пыльца растения, а не сам кок-сагыз, обнаруженный в долине Батырлар-джол.

– Да, этим и была вызвана экспедиция, – подтвердила Женя и внимательно посмотрела на Бориса – Ой, я вижу, вы ничего не поняли, – сказала она улыбаясь – Вы меня извините, я очень тревожусь за своих товарищей и поэтому совсем бессвязно вам отвечаю.

– Да нет, я немного понял, – ответил Борис с легким смущением. – Хотя, признаться, не могу взять в толк, зачем вам понадобилась пыльца кок-сагыза, а не само растение.

– Это идея Григория Степановича, – сказала девушка, становясь серьезной. – Вам не писал Павел о своих неудачах?

– Очень мало.

– Он работал упорно, самозабвенно. Ну, вы же знаете, как он работает, когда увлекается своим делом. И ничего у него не вышло: из огромных семян получились самые обыкновенные растения… Довольно жалкого вида… абсолютно непригодные для использования в наших целях.

– Зачем же ему все-таки понадобилась пыльца? Он думает, что путем скрещивания с гигантскими растениями добьется улучшения свойств у своей культуры?

Женя покачала головой:

– Нет, на это он не надеется. Свои культуры он уже оставил. Задача стоит та же.

– Какая же? Улучшить сорт, выведенный Петренко?

В голосе Бориса, очевидно, прозвучало такое сомнение, что теперь Женя посмотрела на него вопросительно:

– Ну, да. Вы видели кок-сагыз, полученный Григорием Степановичем? Это новое растение, не имеющее себе равных по величине, скорости роста и по каучуконосности. Вот над ним мы все работали/

– И эта работа удовлетворяла Павла?

На щеках Жени чуть-чуть проступила краска.

– Павел за последние полгода стал совсем другой, – оказала она тихо и сейчас же поднялась на ноги. – Пошли! – скомандовала она, двигая плечами, чтобы поправить за спиной рюкзак.

Отряд двинулся в путь.

5.

Всю ночь душераздирающе кричали лягушки. Павел и Петренко ворочались в спальных мешках, забываясь ненадолго свинцовым сном и опять просыпаясь от нестерпимо громкого рева. Мысли исчезали в голове, мозг пустел, как коробка со снегом, поставленная на горячую плиту, звуки пронизывали все тело, проходя сквозь него тупыми, болезненными ударами.

Только под утро внезапно, точно подчиняясь палочке невидимого дирижера, дикий концерт прекратился. Петренко сейчас же захрапел, наверстывая потерянное для сна ночное время. Павлу не спалось. Он лежал, высунувшись из мешка и опираясь на ладони, курил и думал.

Был какой-то барьер, в который упиралась быстро несущаяся, как нитка с разматывающегося клубка, лихорадочно работающая мысль, натягивалась, рвалась и снова наматывалась в тот же спутанный тяжелый клубок.

Этим барьером был островок, куда их закинула прихоть нелепого случая, опрокинувшего все их расчеты, разрушившего все их планы.

Павел сознавал свою вину в этой неудаче, хотя он был уверен, что Петренко ни в чем его не обвиняет. Он упрекал себя за свою вечную горячность, нетерпение, порывистость, которые завели его и Петренко в такое жалкое, безвыходное положение.

– Ах, если бы тогда я не настаивал на этом дурацком переходе, в темноте, по колени в воде, ничего не видя перед собой…

В ушах Павла звучал предостерегающий голос Петренко:

– Смотри, Павел… Дно опускается…

– Нет, нет, мы же видели впереди берег… Сейчас, сейчас, еще немного…Еще десять, еще двадцать шагов…

– Вернемся, Павел!…

Вода уже по пояс. Они встряхивают заплечные мешки, охраняя их от сырости.

– Вижу берег, – говорит Павел возбужденно. – Ну, Григорий, вперед, быстрее!

…Они пробираются между стволами тростника, с трудом вытаскивая ноги из вязкого ила, цепко схватывающего подошвы горных ботинок.

– Еще десяток-другой шагов – и все в порядке! – торжествующе заявляет Павел.

Внезапно раздается болезненный крик Григория.

– Что такое?

Петренко не отвечает… Он возится в воде, отрывая что-то, крепко приставшее к телу.

– А, Черт… Вот так гадина! Что-то тяжело шлепается в воду.

– Держи меня, Павел… В глазах темнеет… Скорее!

Долго стояли они, пережидая, пока пройдет дурнотное состояние у Петренко. Потом заковыляли вперед. Петренко повис на плече Павла, теряя сознание. Вперед, вперед!… Наконец берег. Какое безумное облегчение берег!

…Воспоминание о пережитом тяжелым грузом давит сознание.

– Берег! – чуть слышно произносит Павел, швыряя окурок в воду. – Нечего сказать, берег! Попались в ловушку, как крысы!

Над водой светлел предрассветный туман. Что-то чуть слышно хрипело, булькало, плескалось в черной мгле заколдованных глубин озера.

Шестое утро встречают они на этом крошечным клочке суши – пигмеи, закинутые судьбой в мир исполинов, гулливеры в царстве великанов, беспомощные перед стихийными силами преображенной природы.

"Почему не идет Женя?" спросил себя Павел и сейчас же ответил: "А с кем она пойдет? Кто из отряда сможет сопровождать ее в этом переходе?" Он вспомнил подъемы по отвесным скалам, спуск на веревках с головокружительной высоты в зияющую бездну, сквозь непроницаемую мглу тумана.

Может быть, отряд еще надеется на их возвращение? Но ведь надо реально оценивать события. Если в течение пяти дней не вернулись, значит, нашлись препятствия, которые мешают их возвращению.

…Вся группа – тринадцать человек – стоит лагерем у подножия горы, в устье ущелья Батырлар-джол, дожидаясь, когда будет открыт семафор, чтобы продолжать путь в сказочную страну.

Семафор! Это была мысль Павла. Отряд подошел к ущелью. Это было шесть дней назад. Батырлар-джол издали белел пеной потока, стремительно несущегося по отвесной скале. Путь был закрыт. Под таким же потоком пытался прорваться Павел в ущелье год назад – пытался и был наказан за эту попытку жестокой болезнью.

– Джаман-су, – пробормотал Павел, горько усмехаясь.

Семафор был опущен. Дорога закрыта. Началось обсуждение плана дальнейших действий. Павел не принимал в нем участия. Он молча шагал взад и вперед вдоль бурлящего ручья, сжигаемый желанием двигаться дальше. Мыслями он был уже там – на волшебных альпийских лугах, среди растений-исполинов, источающих незнакомые дурманящие ароматы. Он видел перед собой яркобурые скалы, словно раскаленные докрасна пылающим июльским солнцем, русло потока, низвергающегося из-под тающих ледников в долину Батырлар-джол. Высоко над головой он отчетливо представлял себе белую пену воды, проложившей дорогу к узкой теснине выхода из ущелья и преградившей путь отряду.

Павел ходил, кусая губы, угрюмый, ушедший в себя, погруженный в жгучие мысли. Совещание шло долго. По временам отдельные слова и фразы врывались в его сознание, не вызывая ответных мыслей. Он весь ушел в воспоминания, рисуя себе недосягаемый теперь, удивительный мир, укрывшийся за отвесными стенами хребта.

Казалось, все рушилось. Здесь была знакомая, освоенная дорога, по которой мог подняться весь отряд. Идти на поиски другого прохода в таком составе не имело никакого смысла. Что-то надо было решать. Семафор был закрыт. Открыть его могло бы только одно: изменение направления потока. Да, именно так. Но смешно сказать: изменить направление потока! Какая сила могла бы направить низвергающиеся в долину ледяные воды в другом направлении?

Он закрыл глаза, почти физически ощущая холодное дыхание бешеных волн, в ярости прыгающих между отвесными стенами своего ложа. Какая удобная дорога это ложе потока! И какая злополучная судьба – знать, что в данный момент эта дорога непроходима!

Непроходима? Но что значит непроходима? Стоит только отвести воду – и она станет проходима. В голове Павла возникали и исчезали волнующие образы. Прихоти случая, изменяющего направление потока. Обвал, насыпавший гигантскую плотину поперек ложа потока… Трещина, внезапно расколовшая край русла и выпускающая всю воду в долину, минуя ущелье Батырлар-джол… И молнией сверкает в сознании: взрыв!

Это была блестящая мысль. Павел кусает губы, сопоставляя свою идею и ее осуществление. План был ясен и прост. Двум участникам экспедиции подняться на хребет с востока – по другому, более пологому склону, форсировать ледники, опуститься в долину, обойти озеро, подняться к руслу потока выше впадения в ущелье Батырлар-джол и взорвать ложе, выпустив воду в долину. Поток пойдет мимо ущелья – дорога будет свободна. Весь отряд во главе с Женей поднимется по знакомой дороге, а за это время тем двум, которые проникнут в долину с востока, можно будет заняться поисками каучуконоса.

Да, план был правилен. "Открывать семафор" для отряда отправились автор проекта и Петренко. Они осуществили план в первой части с перевыполнением: проникли в долину Батырлар-джол в течение 36 часов. Все шло прекрасно. За день они обошли все озеро. Уже совсем близко краснели скалы южного склона с белеющей ниткой потока, несущегося из-под ледников. И в сумерках была сделана непоправимая ошибка, отрезавшая дорогу дальше.

Ах, если бы не эта проклятая торопливость, эта никчемная суета, мальчишеский азарт!

Павел поднял голову, озираясь по сторонам. Шестой раз всходило над горами солнце, вспыхивая на снежных вершинах. Розовый луч, прорвавшись сквозь пелену тумана, скользнул по южному склону, осветив ярко-белую нитку потока, к которой был устремлен взгляд Павла. Так близко и так недоступно! На кой черт в таком положении эти динамитные патроны, которые пронесли Петренко и Павел в своих заплечных мешках через льды и туманы! Павел с такой ясностью представил себе, как идет в породу сверло, готовя ложе для патрона, как трещит подожженный шнур, что в его утомленном бессонной ночью, воспаленном мозгу все напряглось в мучительном ожидании – услышать удар взрыва!

Взрыв! – прозвучало в сознании, словно кто-то рядом громким голосом произнес это слово. Павел медленно поднялся на ноги.

Это было открытие. Оно казалось настолько простым, что теперь было непонятно, как мог Павел не придти к нему в первый же день пребывания на дьявольском острове. Он засмеялся от радости. Погрозил кулаком всему заколдованному царству, пробуждающемуся под лучами утреннего солнца. Просыпайтесь, не страшно! Все-таки при всех обстоятельствах человек сильнее стихийных сил природы. Была бы голова на плечах!

Петренко открыл глаза, едва только Павел коснулся его руки.

– Вставай, Григорий! – задыхаясь и почему-то вполголоса, почти шепотом, сказал Павел. – Кажется, я придумал.

Петренко приподнялся на месте:

– Что ты говоришь?

– Я придумал! Придумал! Мы сегодня же перебираемся на берег, понимаешь?

Усы Петренко задрожали, обнажая ровные белые зубы. Он сел, не сводя глаз с восторженного лица Павла.

– Погоди, ты скажи толком, в чем дело, чудак!

Павел присел рядом с ним на корточки.

– Вот! – сказал он, раскрывая ладонь.

Петренко посмотрел с любопытством В руке Павла лежал обыкновенный динамитный патрон, употребляемый для подрывных работ.

6.

Да, Павел переменился. Женя думала теперь о нем беспрерывно. Перед ее глазами стояло его похудевшее лицо с выражением снедающей, беспокойной мысли. Он и внешне стал неузнаваем – сдержан и суховат в обращении, упорен и усидчив в работе, чего раньше за ним не наблюдалось. Видно было, что экскурсия в долину Батырлар-джол явилась для него источником тяжелых переживаний.

Ее мучило то, что доступ к этим переживаниям для нее был закрыт. Павел почему-то стал явно избегать ее общества, в разговорах держался отвлеченных тем, при встречах с ней старался не задерживаться. Она не могла не видеть, что в душевном кризисе Павла ее отношение к нему занимает большое место. Юноша становился взрослым, и со всей беспощадностью и прямотой молодости разглядывал себя и людей, с которыми жил и работал. Женя поняла, что он разбирал свое прежнее поведение и увидал легкомыслие в оценке людей и событий, свое честолюбие и тщеславие, свое непонимание того, чем занимался Петренко, увидел – и глубоко осудил.

Об этом нетрудно было догадаться по его работе на станции. Павел работал с яростным напряжением, от зари до зари, как одержимый, выходя с рассветом в лабораторию, после завтрака – на полевые участки, а с полудня до заката – снова в лабораторию, где сидел не разгибая спины за микроскопом. Он с разрешения директора взялся за выведение кок-сагыза из гигантских семян, захваченных Борисом из долины Батырлар-джол. Опыты поглотили его на четыре месяца. ОН ставил культуру за культурой, бесконечно меняя условия. Но результат был один и тот же: в почве, лишенной веществ, которые в долине Батырлар-джол поддерживали рост всех живых организмов, растение превращалось в невзрачный, жалкий одуванчик с клетками обычной величины.

Женя видела, как болезненно переживает Павел свою неудачу, лишившую его возможности хоть чем-нибудь оправдать эту злополучную экскурсию, едва не стоившую жизни трех человек. Она знала, что Григорий Степанович поддерживает Павла в трудные минуты советом и помощью, но ни тот, ни другой не посвящали ее в свои интимные дела.

На ее глазах крепла эта мужская дружба, в которой, как ей казалось, женщине не оставалось места. Петренко и Павел стали неразлучны. Работа целиком поглощала обоих.

Сотни вазонов с ранней весны заполнили парники. Петренко применял десятки вариантов удобрительных смесей, отыскивая наиболее подходящие для ускорения роста. С утра до вечера шло измерение растений, составление новых смесей, пересадки, высадки в грунт…

Григорий Степанович и Павел ходили бледные, осунувшиеся, обросшие, переговаривались краткими, понятными с полуслова, отрывистыми фразами, сидели в лаборатории до глубокой ночи, рассматривая под микроскопом разрезы растения.

И ничего не вышло! Четыре месяца упорного, самозабвенного труда не принесли никаких результатов. Это было жестоким ударом для обоих. Еще бы, фактически это было равносильно потере целого года работы!

Как ни тяжело было Григорию Степановичу наносить этот удар Павлу, но к началу лета пришлось признать намеченный план неосуществимым. Выведение формы, пригодной для скрещивания с теми растениями, что вывел Петренко за четыре года работы, нужно было начинать теми же методами, только перенеся опыты в другие климатические условия. В конце мая Петренко уехал на Украину.

Но и там работа, по-видимому, не ладилась. Павел отвечал на вопросы Жени односложно и мрачно. Его терзали какие-то беспокойные мысли. Он часто писал Григорию Степановичу. Полученные им самим письма читал долго, изучая каждое слово. Потом начались телеграммы. Иногда их приносили по две в день. Наконец явился и сам Петренко – похудевший, осунувшийся, но по-прежнему спокойный, бодрый, уверенный.

Женя не знала, кто был автором этого проекта – организовать экспедицию в ущелье Батырлар-джол, чтобы привезти драгоценную пыльцу гигантского кок-сагыза.

Утром ее встретил в коридоре Григорий Степанович и предупредил о выезде в горы. А после завтрака отряд в количестве 13 человек на лошадях уже двигался на север, к предгорьям Тянь-Шаньского хребта.

Она с печалью в сердце вспоминала о том, как холодно и сурово простилась с Павлом, провожая его и Петренко в опасный поход, с гнетущим беспокойством просыпалась каждое утро, отмечая еще одни сутки, проведенные в разъедающей тоске об ушедших. И на пятое утро настояла на том, чтобы отправиться на помощь.

Вот почему так мрачно было у нее на душе в этот день и так мало обращало на себя ее внимание все окружающее. Она карабкалась по крутизне скал, вдавливая шипы ботинок в выветрившиеся камни. Останавливалась, оценивая предстоящий путь наметанным взглядом альпиниста. Советовалась с Борисом – и снова устремлялась вперед, увлекаемая тоской и беспокойством. Она думала об обоих: ей казалось сейчас, что оба – и Павел, и Григорий Петренко – ей одинаково дороги. Но когда представляла она себе несчастье с Павлом, когда в ее воображении возникало его недвижное, окровавленное тело, распластавшееся на дне ущелья, кровь отливала от щек и сердце наливалось тупой, тяжелой болью.

Ветер свистел в ушах, трепал темные локоны, выбивающиеся из-под берета. Отряд приближался к перевалу – седлу между двумя ледниками. Идти становилось все труднее и труднее. Иногда набегали волны густого тумана – и опять раздвигались, открывая величественную панораму гор.

Борис удивлялся выносливости девушки. Она шла ровным шагом, не проявляя усталости, первая поднималась с привала и двигалась так, точно позади не было двадцати километров труднейшего пути.

Уже смеркалось, когда они преодолели последние метры подъема. Косые лучи солнца скользили по слежавшемуся льду под ногами. Ветер выл и свистел, прогоняя над перевалом густые пласты тумана, скрывающего все впереди.

Внезапно туман рассеялся. Внизу, на страшной глубине, в сизом полумраке сгустившихся сумерек блеснул темный овал озера. Из груди девушки вырвался вздох облегчения.

– Ну, давайте искать ночлег! – властно сказала она.

7.

Никогда за всю свою жизнь Борис Карцев не испытывал ощущения такой подавленности масштабами окружающего.

Пять песчинок, катящихся по склону вулкана, – таким представлялся ему отряд, спускающийся по отвесным скалам в головокружительную бездну долины Батырлар-джол. Глубоко внизу блестело озеро. Но сколько карнизов ни оставалось вверху, над их головами, все так же пугающе далеким оставалось голубое зеркало воды с отраженными в нем белыми вершинами гор Почти беспрерывно на канатах, поддерживая друг друга, спускались они, гонимые острым, разъедающим беспокойством за пропавших товарищей, не представляя себе, как же удастся им вернуться по этим непреодолимым подъемам.

Это был бесконечно утомительный путь. Карцеву казалось, что временами он достигает предела утомления: руки переставали удерживать канат, пальцы разжимались, наступало мгновение внезапного, парализующего бессилия. Но он поднимал глаза вверх – встречал испытующий, участливый, но без тени жалости, сверкающий взгляд Жени Самай, встряхивался, сжимал зубы и полз дальше. И вот наконец безмолвные от усталости, едва преодолевая дрожь в мышцах и суставах ног, остановились они у подножия стены, с которой спустились, всматриваясь в расстилающиеся перед ними холмы предгорий и берег озера, окруженный широкой зеленой полосой камыша.

– Ничего не видно, – резюмировал доктор Попов итоги наблюдений.

– Отдохнем и в путь! – коротко отозвалась Женя, сбрасывая с плеч рюкзак.

После шестичасового качания на канатах над бездной невыразимо приятно было лежать не двигаясь ощущая спиной незыблемость массивов земли. Но отдых был недолгим. Спустя полчаса они шли вдоль озера один на двадцать метров от другого, прочесывая стометровым гребнем холмы предгорий. Борис шел слева от Жени, временами перекликаясь с ней и каждый раз чувствуя в звуке ее голоса нарастающую тревогу.

На очередном привале она присела около лежащего лицом кверху Бориса.

– Скажите, Борис, – спросила она его нерешительно, но смотря ему, по своей привычке, прямо в глаза, – сегодня… рано утром… когда мы начали спуск… вы ничего не слышали?

Борис нахмурил брови вспоминая.

– Нет, кажется, ничего, – ответил он после короткого раздумья. – А что?

– Мне, очевидно, послышалось, – упавшим голосом сказала девушка и отвернулась. Ее тонкие загорелые пальцы с силой стиснули кисть другой руки.

– Ну, а все-таки? – мягко настаивая, спросил Борис.

– На рассвете я услышала глухой удар, – не совсем уверенно прошептала она – Я не хотела никому говорить об этом, потому что никто, очевидно, не слышал но мне показалось, что это был звук взрыва. Мне даже представляется, что я от него проснулась…

Губы ее дрожали, Борис отвел глаза.

– Что же, – сказал он неопределенно. – Хотя мы… но ведь вы проснулись раньше… так что…

– Ах, бросьте это, Борис! – нетерпеливо оборвала его Женя – Поверьте, я в успокоении не нуждаюсь.

На щеке ее еще дрожала слезинка, но темные глаза метали искры.

– Я хочу с вами посоветоваться по деловому вопросу, – сердито сказала девушка. – Неужели вы этого не понимаете?

Борис успокоительно положил руку на ее пальцы, но она отдернула их.

– Ну, я вас слушаю, – сказал Борис смущенно.

– Скажите. – в раздумье произнесла девушка, всматриваясь в даль, – мог ли быть слышен звук взрыва на таком расстоянии? До ложа потока примерно километров двадцать.

– Пожалуй, да, – ответил Борис, оценивая взглядом расстояние.

– Тогда я определенно проснулась от звука взрыва, – уверенно заявила Женя.

Лицо ее осветила слабая улыбка.

– Ну, встали! – крикнула она, вскакивая на ноги. – Вперед!

…Разговор о том, что ее, очевидно, занимало с самого утра, придал девушке новые силы. Отряд спустился с предгорий и двигался через заросли сушняка. Цепочка стала уже, и временами Борису приходилось идти совсем близко от Жени.

– У меня какое-то странное чувство, – сказала она ему через плечо, задерживая шаги, чтобы он подошел ближе, – чувство уверенности, что они живы, и странного беспокойства, что они в смертельной опасности.

– Ну, для второго нет никаких оснований, – отозвался Борис – Все дело в том, что вы…

Громовой удар взрыва заглушил его слова. Борис застыл на месте, весь обратившись в слух. Воздух сотрясался от волн звуков, мечущихся от стены к стене ущелья и создающих раскатистое, медленно затихающее эхо.

Девушка смотрела на Бориса с торжествующей улыбкой.

– Что я вам говорила! – крикнула она. – Я же знала, что они добьются своего!

Они уже не шли, а почти бежали, напрягая последние силы.

Вечерело, а им хотелось во что бы то ни стало до заката выяснить судьбу тех, кого они искали.

– Костер! – закричал Попов. Женя рванулась к нему, увлекая за собой Бориса…

Действительно, посреди площадки, окруженной поломанным и смятым сушняком, светлело серое пятно пепла от костра.

– Как вы думаете, – шепнула Женя Борису, – они были здесь оба?

Борис внимательно, зорким взглядом полевого исследователя, осмотрел место привала.

– Следов много, – сказал он наконец смущенно, – но не разберешь, один ли человек здесь был или двое. Следы совершенно одинаковые – шипы от горных ботинок. Ну, да это не важно, скоро мы их нагоним.

– Не важно! – метнула на него Женя негодующий взгляд – Что значит не важно, если речь идет о судьбе одного из них!

И снова затрещал сушняк под ногами. Они стремительно продвигались на запад, к пламенеющей на солнце крутизне гор.

…Борис отчетливо запомнил мгновение когда на них вдруг обрушился стремительный вихрь событий. Он остановился поправить рюкзак за плечами. Но не успел поднести руки к ремням, как услышал странные звуки, возникшие в вечерней тишине Что-то сперва едва слышно, потом все сильнее и сильнее зашуршало, затрещало, застонало в чаще сушняка впереди. Он прислушался. И прежде чем он мог понять, в чем дело, ветки закачались, раздвинулись, и Борис увидел чудовищную морду какого-то зверя, мелькнуло огромное, черное, мохнатое тело и исчезло. Едва Борис перевел дух, как совсем рядом, извиваясь зеленым, блестящим телом, проползла гигантская ящерица.

– Борис! – услышал он напряженный голос Жени.

Он бросился к ней, все еще не понимая. в чем дело. По дороге чуть не натолкнулся на другого мохнатого зверя, проскочившего в том же направлении… Раздирая карман, вытащил пистолет.

– В чем дело? – возбужденно закричал он девушке, пробираясь через заросли сушняка.

– Бегут!… Стада зверей! – срывающимся голосом ответила Женя, хватаясь за его плечо. – Все сюда! – крикнул Борис.

Гул все усиливался. Видно было, как вдали раздвигаются верхушки камышей. Борис выпустил всю обойму навстречу несущейся лавине. И в одно мгновенье по обеим сторонам отряда, разделенные грохотом выстрелов, промчались гигантские серые существа, запрокинув головы к шеям, прижав длинные уши.

– Зайцы! – закричал Борис. Стадо пронеслось мимо, сопровождаемое треском ломающихся стеблей камыша. Но шум впереди не затихал, а все усиливался. В нем возникали все новые и новые звуки, сливающиеся в глухой раскатистый гул.

– Вода! – крикнул Попов. Действительно, сквозь поломанные и смятые стволы камыша в розовых лучах заходящего солнца блеснула вода.

– Назад! – скомандовал Борис.

– Постойте! – сказала Женя прислушиваясь, – По-моему, зовут на помощь.

Все застыли на месте. Молчание нарушал только гул приближающегося потока. Снова донесся голос.

– Это Петренко, – уверенно заявила Женя, бледнея.

Чуть слышно, сквозь нарастающий шум потока донесся крик:

– О-о… о-о… о-о…

И сейчас же прозвучал грохот выстрела из пистолета.

Они бросились вперед, шлепая по воде, текущей навстречу. Сквозь стволы сушняка сиял свет, отражаемый тысячами струй. Они прорвались через последние стебли зарослей. Перед ними открылось широкое пространство, по которому, кипя и бурля, неслись потоки мутной воды.

– Павел! – отчаянным голосом крикнула Женя.

Посреди затопленного пространства, шатаясь под яростными ударами волн, по колено в воде медленно брел человек, спотыкаясь и прихрамывая. Он не оглянулся на голос, не расслышав его из-за рева потока.

Борис и Женя, оступаясь и с трудом сохраняя равновесие, побежали ему наперерез. Человек оглянулся – это был Петренко. Он сделал шаг, изменяя направление, пошатнулся, но не упал и двинулся им навстречу с искаженным лицом. Шаг… другой… третий… Они спешили друг к другу, с трудом преодолевая сопротивление волн. Петренко остановился качаясь. Видно было, как краска сходила с его лица. Еще шаг – и он повалился. В это мгновение Борис и Женя подхватили его под руки.

Петренко открыл глаза.

– Где Павел? – крикнула ему Женя на ухо.

Петренко посмотрел на нее странным взглядом, но ничего не ответил, повиснув у них на руках. Он потерял сознание.