Текст книги "Порт-Артур (Том 2)"

Автор книги: Александр Степанов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

– К счастью для нас, адмирал держится другого мнения, – иронически возразил минный офицер лейтенант Штер.

– Почему к счастью?

– У японцев большое преимущество в средней и мелкой артиллерии, которую они с успехом могут использовать на малых дистанциях.

– Все это пустяки, просто у адмирала не хватает храбрости, – высокомерно заявил Шульц.

Когда же "Цесаревич" неожиданно вышел из строя и эскадра смешалась, Шульц снова растерялся.

– Что случилось? Что нам делать?

– Следите за адмиралом, – посоветовал ему стоявший на мостике Штер.

Матросы тоже в недоумении наблюдали за происходящим.

– Тикаем, значит, братцы, от японца, – мрачно проговорил Кащенко.

– Эх, нам бы Эссена сюда... – послышалось в толпе.

Но Эссена не было, а был Шульц, который поспешил последовать за броненосцами.

– На "Аскольде" поднят сигнал: "Следовать за мной", – доложил сигнальщик.

– Есть! Держать в струе адмирала! – приказал Шульц, не понимая еще маневра Рейценштейна. Но когда "Аскольд" на всех парах ринулся навстречу японским легким крейсерам, Шульц оробел.

– Мы за ним не угонимся! "Паллада" и "Диана" остаются с эскадрой, нам тоже надо последовать их примеру, – быстро проговорил он. – Право на борт!

– Отставить! – резко вмешался Порембский. – Мы не имеем нрава отставать от "Аскольда", ибо ход у нас двадцать шесть узлов, а у него двадцать два, если не меньше. Самый полный вперед! – крикнул он в машину.

Шульц хотел было отстранить старшего офицера, но угрюмые лица офицеров и матросов заставили его сдержаться.

– Делайте как хотите, Константин Алексеич, я умываю руки. Вы будете отвечать за все, что может сейчас произойти, – наконец проговорил Шульц.

– Есть отвечать за все! – весело тряхнул головой лейтенант. – Борис Васильевич, – крикнул он в переговорную трубку механику, – идем на прорыв, выжми из машин все, что только можно!

– Есть! Будет сделано!

И без того быстрый ход "Новика" еще увеличился. Русская эскадра давно осталась позади. Крейсер, следуя за "Аскольдом", быстро сближался с противником. Штер и мичман Швейковский, командовавшие артиллерией, открыли сильный огонь по ближайшим японским судам.

Крейсер "Сума", попавший под обстрел "Аскольда", запылал, как костер, и поспешил отойти в сторону.

Матросы, охваченные возбуждением боя, не обращали внимания на свистящие вокруг осколки снарядов и изо всех сил старались ускорить стрельбу.

Беспрерывно гремела подача, и на палубе скоро выросли целые штабеля стреляных гильз, которые не успевали убирать.

Одним из японских снарядов были перебиты фалы кормового флага. Заметив это, Кащеко в два прыжка оказался около него и быстро пристроил другой флаг.

– Чтобы японец ни одной минуты не видел корабля без его природного флага, – пояснял боцман впоследствии.

Когда миноносцы бросились на "Аскольда", то "Новик" повернул прямо на них. Никто не отдавал распоряжения стрелять по миноносцам, но комендоры сами взяли их на прицел и мгновенно потопили. В это время крупный снаряд с "Асама" угодил в левый борт вблизи переднего мостика. Осколки со звоном полетели на палубу.

Шульц был контужен воздухом и, в ужасе схватившись за голову, закричал:

– У меня оторвана голова!..

– Не волнуйтесь, Максимилиан Федорович, она у вас еще крепко держится на плечах, – успокоил его Порембский, продолжавший вести крейсер.

Вскоре снарядом был сбит стеньговый флаг на мачте. Он сперва подлетел вверх, а затем стал плавно опускаться. Заметив это, матрос второй статьи Петр Бобров, находившийся около машинного кожуха, пытался было поймать его на лету, но ветром флаг отнесло за борт.

– Эх, жаль, пропал наш флаг, – сокрушенно проговорил он, почесывая свою коротко стриженную голову, и побежал к боцману за новым. Получив его, он, по собственной инициативе, с поразительной быстротой, невзирая на сильный обстрел, забрался на марс и там принайтовил новый стеньговый флаг. Сделав свое дело, Бобров задержался на марсе и, помахивая японцам своей фуражкой, закричал:

– Шалишь, японец, нашею флага тебе все равно не сбить!

В машинном отделении тоже кипела напряженная работа. С мостика все время требовали увеличения числа оборотов. Старший судовой механик Жданов, красный от жары, носился по всему машинному отделению, следя за бесперебойной работой машин.

От взрыва снаряда сдвинулся с места один из подшипников правой бортовой машины. Для исправления его надо было остановить машину, что снизило бы ход корабля. Жданов заколебался.

– Дозвольте, вашбродие, я на ходу его исправлю, – обратился к нему жилистый и верткий машинный квартирмейстер Егор Криво зубов и, не дожидаясь ответа, стал закреплять на месте разболтавшийся подшипник.

Все с тревогой следили за движениями своего храброго товарища, и, когда он наконец выбрался обратно, Жданов с чувством проговорил:

– Молодчина! Твой поступок стоит подвигов комендоров наверху!

Скоро японские крейсера отстали и потерялись во мгле. Бой прекратился.

Чтобы избежать факелов из дымовых труб, далеко видных в наступающей темноте, ход на "Новике" уменьшили до семнадцати узлов. Пробили отбой, команда получила приказ посменно, не отходя от орудий, ужинать.

Шульц воспрянул духом и, вновь закрутив вверх свои рыжие жиденькие усы, заявил:

– Я всегда был уверен, что "Новик" сумеет уйти от японцев.

Наступила туманная ночь. В море никого не было видно. Командир решил воспользоваться этим и остановить машину для ремонта. Сигналом запросили у адмирала разрешения на это, но ответа не получили. "Аскольд – быстро исчез с горизонта, и "Новик", оставшись один, тихо покачивался на морской зыби.

В машине начался аврал. В пылу боя не заметили, что одним из осколков пробита цистерна пресной воды для питания котлов. Когда же это обнаружили, то пресной воды почти не осталось.

– Питать котлы забортной водой, – распорядился Жданов.

– Этак до Владивостока мы совсем засорим котлы, – возразил младший механик Фрейлихман.

– Какой там Владивосток при такой плохой тяге! Расход угля в два раза больше нормы, а мы и так недоприняли свыше ста тонн. Надо идти в нейтральный порт и там грузить уголь, – ответил Жданов.

От питания забортной водой соленость в котлах сильно увеличилась, накипь быстро нарастала, парообразование стало падать. К тому же снизилось разряжение в холодильниках, и начали греться воздушные насосы. Пришлось вскрыть холодильники, в которых оказалось много морской травы, засосанной вместе с забортной водой Кроме того, обнаружилась течь в некоторых трубках.

Матросы работали с ожесточением, хорошо понимая, что главнейшее преимущество крейсера – быстрота его хода.

Около полуночи машины были наконец исправлены, и крейсер двинулся дальше.

Ночь прошла спокойно, а у; ром заметили на горизонте "Диану". Вскоре к "Новику" подошел миноносец "Грозовой" и справился о дальнейших намерениях Шульца.

– Иду в Циндао. Там приму уголь и направлюсь во Владивосток. Рекомендую то же делать и Ливену, – ответил командир "Новика"

К вечеру двадцать девятого июля "Новик" пришел в Циндао и, отдав салют нации в двадцать один выстрел, вошел в порт, где уже стоял миноносец "Бесшумный". Шульц тотчас же уехал к губернатору с просьбой разрешить погрузку угля.

За командира остался Порембский. Он сразу приступил к ремонту машин и котлов, запретив даже офицерам съезжать на берег.

Было около девяти часов вечера, когда Шульц вернулся на крейсер с разрешением губернатора.

Как только началась погрузка, Шульц под предлогом необходимости побывать на только что пришедшем в порт "Цесаревиче" поспешил опять уехать в город – С "Цесаревича" я отправлюсь в отель "Кайзерхоф", что на Нанкин-стрит.

Прошу мне сообщить, когда погрузка будет близиться к концу.

– Что вы, собственно, забыли в "Кайзерхофе"? – напрямик спросил Порембский.

– Я хочу там повидаться с моряками и выяснить международную обстановку.

От этого будет зависеть выбор нашего пути во Владивосток, – пояснил Шульц и исчез.

– Золотце, а не командир! – пробурчал ему вслед Кащенко. – Только и норовит, как бы с крейсера удрать! Николай бы Оттович небось не погнушался в такую минуту даже мешки с углем таскать.

– Да, одно слово, фон-барон! – отозвался Нюрин.

На "Цесаревиче" Шульц не застал ни Матусевича, ни Иванова, которых уже свезли в береговой госпиталь. Советоваться же с Шумовым о своих планах он счел ниже своего достоинства и поспешил в отель.

Было далеко за полночь, когда прибывший с "Новика" матрос доложил, что принято уже свыше двухсот тонн угля и погрузка скоро будет закончена.

Уборку крейсера решили произвести днем в пути, и о глухой предрассветный час "Новик" покинул Циндао. Огни порта быстро уходили назад, с моря шла крупная волна, бросая крейсер из стороны в сторону. На востоке одна за другой меркли звезды.

Шульц уселся в кресло на мостике и задумчиво пощипывал свою рыжую бородку. Надо было окончательно решить, каким же путем идти во Владивосток: напрямик через Корейский пролив или же вокруг Японии. Лично он предпочитал последний путь. Правда, путь вокруг островов был вдвое длиннее, чем через Цусимский пролив, не могло не хватить угля на всю дорогу, зато легко было затеряться в океанских просторах и незаметно подойти к северным проливам.

Через Корейский же пролив можно было надеяться проскочить только ночью, да и то не наверное.

– Я намерен идти вокруг Японии, – объявил он Порембскому.

– Следовательно, мы пробудем в пути около недели. Трудно предположить, чтобы японцы не узнали о нашем местонахождении и не выслали своих легких крейсеров к северным проливам.

"Новик" целый день шел курсом на юго-восток, избегая каждого дымка, замеченного на горизонте.

День прошел в хозяйственных работах. Матросы мыли и чистили крейсер, исправляли причиненные в бою накануне мелкие повреждения, заделывали пробоины, латали трубы. Машины то и дело приходилось останавливать для ремонта. Вместе с тем крейсер ежеминутно был готов к бою. Орудия были заряжены, комендоры повахтенно дежурили около них.

Шульц не принимал никакого участия в этих работах и целый день находился на мостике, оглядывая в бинокль пустынный горизонт. С офицерами он почти не разговаривал, ограничиваясь лишь сдержанными замечаниями.

Когда основные работы были окончены, команде разрешили отдыхать. Стояла прекрасная погода. Субтропическая жара смягчалась влажным морским ветром.

Откуда-то издалека шла довольно крутая зыбь. Волны мерно покачивали "Новик".

– Эх, благодать-то какая! Солнышко греет, ветерок гуляет, морю-океану конца-краю не видать! – восторгались матросы.

Офицеры тоже отдыхали у себя в каютах. Доктор с долговязым мичманом Кноррингом сражался в шахматы, сидя под тентом около ютового орудия. Мичман Швейковский в кают-компании наигрывал кек-уок и напевал какие-то шансонетки.

Порембский завалился спать в своей каюте под открытым иллюминатором, через который струился чистый морской воздух. К ночи отошли еще дальше к востоку и окончательно затерялись в океане.

Жизнь на корабле вошла в нормальную колею. С рассветом раздавались на верхней палубе минорные звуки утренней побудки. Матросы, спавшие не раздеваясь, бежали к умывальнику, чтобы облиться морской водой, но она была теплая и мало освежала. Затем матросы убирали палубу и другие помещения.

Порембский вместе с Кащенко обходил крейсер. Остальные же офицеры, спавшие от жары на палубе, сходили в свои каюты продолжать прерванный сон до подъема флага. На мостике, кроме вахтенного начальника, рулевого и сигнальщиков, никого не было. Лениво оглядывая в бинокль бесконечные пустынные водные просторы, мичман Швейковский отдавал изредка мелкие распоряжения.

– Нам бы, вашбродь, так до самого Владивостока идти, – улыбаясь, говорил сигнальщик Грубко, – тишь да гладь да божья благодать!

В полдень брали высоту солнца и определяли свое положение. Море по-прежнему было пустынно. Только изредка на горизонте появлялись дымки и вскоре исчезали, не приближаясь к русскому крейсеру.

Спокойствие нарушали лишь тревожные вести из машинного отделения. То в одном, то в другом котле лопались трубки. Приходилось перекрывать пар, уменьшая ход до десяти узлов. В машинах появился стук, холодильники тоже были неисправны. Машинная команда сбилась с ног, круглые сутки исправляя различные неполадки.

В связи с этим обнаружился огромный перерасход угля. Жданов пошел к Порембскому. Выслушав его, старший офицер сам спустился в машину.

– Ребята, – обратился он к матросам. – Надо сообща придумывать, как нам выйти из беды. Главное преимущество "Новика" перед японскими крейсерами это большой ход. Если же мы его потеряем, то неизбежно станем легкой добычей для японцев.

– Нам, вашбродь, хоть бы на несколько часов застопорить машины. Мы успели бы перебрать холодильники, подтянуть сальники, – попросил машинный квартирмейстер Кривозубов.

– Растолкуйте Шульцу, в каком мы находимся положении. Дайте нам ночь простоять на месте, и мы справимся со всеми неполадками, – горячо проговорил Фрейлихман.

– Не согласится он на это, – задумчиво ответил Порембский.

Все же он решил переговорить с командиром. Но Шульц и слушать не захотел об остановке машин.

– У нас имеется три машины. Будем идти на двух, а третью ремонтировать, ответил Шульц.

Когда начало темнеть, был отдан приказ:

– Команде плясать и петь песни!

Вахтенный мичман Кнорринг молодым баском передал распоряжение командира.

– Пошли все наверх! Плясать и петь песни! – заорал Кащенко.

Но матросы двигались вяло и не торопились исполнять это распоряжение.

Присяжный гармонист гальванер Савельев, присев на лафет носового орудия, вместо плясовой заиграл грустную "Поехал казак на чужбину далеко, ему не вернуться в отеческий дом".

Минорный тон пришелся по душе матросам, и они тихонько подхватили песню.

– Что вы завыли, как собаки на луну?! – сердито крикнул Шульц с мостика.

– Жарь плясовую! – приказал он гармонисту.

Савельев заиграл русскую.

– Выходи в круг плясать! – скомандовал Шульц.

Но матросы жались и прятались друг за друга.

– Мичман Швейковский, прошу вас показать этим пентюхам, как пляшут русскую, – обратился командир к стоящему среди матросов мичману.

– Это в мои служебные обязанности не входит, – звонко, на весь корабль, отозвался офицер.

Шульц покраснел от бешенства и выкрикнул:

– Красненькую тому, кто первый запляшет!

Никто из матросов не польстился на деньги и не хотел выходить в круг.

– Наши матросы пока еще не циркачи, чтобы кувыркаться за деньги на потеху другим, – пробурчал себе под нос стоявший на вахте Кнорринг.

– Боцман, пляши! – приказал тогда Шульц.

– Есть плясать, – вытянулся Кащенко и, войдя в круг, прошелся вприсядку при гробовом молчании всей команды.

– Еще! – крикнул Шульц, когда Кащенко остановился.

Сурово сжав губы, с угрюмым выражением лица боцман продолжал плясать.

– Пляши, враже, як пан каже! – выкрикнул кто-то из толпы.

Матросы возмущенно загудели. Казалось, еще минута – и вспыхнет бунт.

Почувствовав это, Порембский взбежал на мостик и злобно прошептал на ухо Шульцу:

– Прекратите сейчас же это издевательство над людьми, иначе они вас выбросят за борт!

Шульц метнул яростный взгляд на старшего офицера и громко крикнул все еще пляшущему Кащенко:

– Отставить!

– Есть отставить! – вытянулся боцман и, обтирая потный лоб красным платком, скрылся в толпе.

Нервно подергав себя за бородку, преисполненный гнева, Шульц быстро сошел с мостика и заперся в своей каюте. Матросы сразу же ожили и наперебой заговорили – Камаринского! – крикнул Швейковский гармонисту. – Бобров, выходи!

Покажем, как умеют плясать на "Попике"!

Через минуту вся палуба ходила ходуном под десятками пляшущих ног.

Раненые не уступали здоровым. Бобров, прижав к груди забинтованную руку, с особой страстью откалывал чечетку под аккомпанемент гармоники и лихой посвист матросов.

После пляски запели. Широкая русская песня понеслась над необъятными просторами океана.

Под вечер следующего дня на горизонте показался дымок, который начал быстро приближаться. Заподозрив в нем японский военный корабль, на "Новинке" пробили боевую тревогу и приготовились к бою.

Через четверть часа корабль был остановлен. Он оказался торговым португальским судном "Цельтис", шедшим на запад.

Пароход осмотрели, но не нашли ничего подозрительного и отпустили с миром.

– Теперь нам надо торопиться во Владивосток, чтобы успеть проскочить через проливы, пока японцы не выслали навстречу свои суда, – обратился к командиру Порембский. – Они и так давно нас поджидают и в Лаперузовом и в Сангарском проливах, а может, кроме того, стерегут и севернее Сахалина.

– Спорить, конечно, трудно, но возможно, что погоню за нами пошлют лишь тогда, когда точно узнают наш маршрут.

В течение целой недели до шестого августа "Новик" двигался совершенно беспрепятственно, никого не встречая на пути.

Постепенно становилось холоднее, с севера набегали туманы, чувствовалось приближение холодного Охотского моря. Давно миновали широту Владивостока и подходили к Сахалину. Зародилась надежда, что под покровом тумана, может быть, и удастся проскочить незамеченными мимо японцев через проливы. Смущало только плохое состояние котлов. Из двенадцати пришлось выключить семь, холодильники тоже все время работали неисправно. Сократить расход угля не удавалось. Возникло опасение, что его не хватит до Владивостока.

– Зайдем на Корсаковский пост, что на южной оконечности Сахалина, догрузимся углем, произведем ремонт машин и ночью попытаемся прорваться через Лаперузов пролив, – сообщил Шульц свое решение Порембскому.

– Я лично не заходил бы в Корсаковку, а, пользуясь туманом, рискнул бы идти прямо в Японское море, – возразил Порембский. Но Шульц не согласился с ним.

Перед рассветом седьмого августа в десяти – двенадцати кабельтовых к северу открылся один из группы Курильских островов – Кунашири, на котором был маяк и телеграф. Японцы тотчас же заметили русский крейсер.

Стоявший на вахте Штер предложил Шульцу разбить маяк орудийным огнем, чтобы нарушить телеграфную связь с Японией.

– Нельзя! Выстрелами мы привлечем к себе внимание неприятельских судов, которые, быть может, находятся поблизости, – не согласился командир.

В результате не успел "Новик" еще скрыться из виду острова, как в Токио полетела телеграмма, извещавшая о его появлении около Южного Сахалина.

В шесть часов утра того же дня "Новик" бросил якорь у Корсаковского поста и послал баркас на берег за пресной водой и углем. Здесь никто не ожидал появления крейсера, и поэтому ничего для него не было приготовлено. В Корсаковке для погрузки угля на баржи не оказалось никаких приспособлений.

Пришлось для ускорения погрузки собрать все местное население и воинскую команду. За отсутствием мешков и даже корзин уголь с берега подносили в простых ведрах, но и тех было мало.

Начальник поста отставной полковник Гиблый суетился, кричал на всех и только мешал погрузке.

Жданов воспользовался стоянкой, чтобы подремонтировать котлы и машины.

Стоял пасмурный, прохладный день. С берега тянуло смолистым запахом сосен и скошенного сена. На отлете высилось единственное в поселке двухэтажное каменное здание, обнесенное высокой стеной, с башнями на углах – местная каторжная тюрьма – да на пригорке виднелась деревянная церковь.

За облаками угольной пыли, окутавшими "Новик", трудно было разглядеть, что делается в море. Но около двух часов дня радист доложил, что в эфире слышны переговоры нескольких судов. Несомненно, это приближались японцы, хотя их еще не было видно. Шульц переполошился.

– Немедленно прекратить погрузку! Поднять пары во всех исправных котлах!

– командовал он.

– Что вы, Максимилиан Федорович, намереваетесь делать? – спросил подошедший Порембскнй.

– Попробую прорваться через пролив.

– Стоит ясная погода, незамеченными мы не пройдем; у японцев, по крайней мере, – два судна. Наши машины не в порядке. Едва ли ваше намерение увенчается успехом.

– Что же, по-вашему, надо делать?

– Сейчас уйти на восток и к ночи потеряться в океане, а затем попробовать проскользнуть Сангарским проливом. Если там не удастся, вернемся сюда или в крайнем случае пойдем дальше на север, в Николаевск-наАмуре.

– По-моему, проще всего атаковать врага и уничтожить, как Нахимов под Синопом, – говорил Шульц.

Как только на горизонте показался дымок, крейсер снялся с якоря и, развивая предельный ход, двинулся навстречу противнику. Пробили боевую тревогу и приготовились к бою. Порембский в бинокль разглядывал неприятельский корабль.

– Легкий крейсер, три трубы и две мачты. Быть может, это наш "Богатырь" из Владивостока? – недоумевал лейтенант.

– Никак нет, вашбродь, – доложил старший сигнальщик, – это японский корабль, на "Ниитаку" похож.

– Нам он не страшен, через полчаса он будет под водой, – с апломбом заявил Шульц.

– У него все же шестидюймовые орудия против наших стодвадцатимиллиметровых, да и ход двадцать узлов, какого мы сейчас долго дать не сможем. Было бы осмотрительнее не ввязываться в бой, пока он сам на нас не нападет.

Но Шульц ничего не хотел слушать. Как только расстояние до противника уменьшилось до сорока кабельтовых, Шульц приказал открыть огонь. Матросы, не раз видевшие под Артуром крейсера такого типа, отнеслись к противнику с некоторым пренебрежением. Но это был не потрепанный в боях "Ниптака", а однотипный с ним, совершенно новенький, только что спущенный крейсер "Цусима". Его артиллерия была в полной исправности, орудия не расстреляны, и первые же снаряды стали ложиться очень близко от "Новика".

– Ишь японец всурьез серчает, – зубоскалил Нюрин, комендор ютового орудия, старательно наводя свою пушку на врага.

Не успел он выстрелить, как снарядом противника снесло кормовой мостик, сбило машинные вентиляторы, а один из осколков впился в левый бок комендора.

– Да что же это, братцы! – испуганно вскрикнул он и медленно повалился на палубу.

Стоявший неподалеку Штер был ранен в плечо.

– Не везет, черт возьми! – говорил он, морщась от боли. – Перевяжите-ка меня кто-нибудь.

Двое матросов тут же наскоро забинтовали рану, и Штер остался в строю.

Сражение становилось все упорнее. Обе стороны развили сильный артиллерийский огонь. Число попаданий с обеих сторон было почти одинаково.

Но более крупные японские снаряды, к тому же начиненные сильнейшим взрывчатым веществом, производили очень значительные разрушения.

Вдруг "Новик" весь вздрогнул. Огромный столб черного дыма взвился на шканцах. Осколки снаряда полетели на мостик, разбив штурманскую и повредив командирскую рубку. Двое сигнальщиков и рулевой, обливаясь кровью, покатились на палубу.

Штуртросы оказались перебитыми, и управление перенесли в румпельное отделение, где рулевой привод еще действовал. Между тем японцы хорошо пристрелялись и несколькими попаданиями подряд нанесли "Новику" три подводные пробоины, сквозь которые хлынула вода. Ютовое орудие, выбитое снарядом из цапф, взлетело на воздух и придавило трех человек из пожарного дивизиона.

В дыму разрывов матросы метались по палубе, наскоро исправляя повреждения. Стрельба не прекращалась ни на минуту. То и дело вспыхивали выстрелы, гремели о палубу стреляные гильзы орудийных патронов. Лязгали открываемые и закрываемые орудийные замки, нории с шумом подавали на палубу новые патроны.

Наконец "Новику" удалось повернуть к берегу и разойтись на контргалсах с японским крейсером, который имел тоже весьма плачевный вид. Передняя мачта была снесена до половины, все три трубы исковерканы, заметен был сильный крен и рысканье на курсе, что говорило о потере способности управления крейсера.

"Новик" продолжал стрелять даже тогда, когда японцы прекратили огонь.

Офицеры силой оттаскивали комендоров от пушек.

– Вашбродь, дозвольте еще один разок по японцу садануть, – упрашивали комендоры. – В самого ихнего командира попадем.

– Вали, только это будет последний выстрел, – уступил Штер. И выстрелы загремели один за другим.

Японский корабль был хорошо виден на светлом вечернем небе. Четко вырисовывались две его мачты с тремя дымящими трубами между ними. Вдруг против средней трубы взвилось зеленоватое пламя и поднялось негустое облако дыма. В следующий момент, когда дым разошелся, средней трубы не оказалось на месте, а вместо нее чуть возвышались бесформенные обломки.

– Ура! – пронеслось по крейсеру, и смолкнувшая было артиллерийская стрельба разгорелась вновь.

Японцы поспешили повернуться кормой к "Новику" и стали медленно удаляться.

– Полный вперед! – скомандовал при виде этого Шульц, но машины как раз в этот момент отказали, пар сел в котлах, холодильники начали перегреваться.

Шульц с сожалением взглянул на уходящий японский крейсер и повернул к Корсаковскому посту. Порембский быстро осмотрел повреждения: три подводных пробоины в корме, затоплены рулевое и сухарное отделения и кормовой патронный погреб. Вследствие этого корма села на три с лишним фута. Через пробоину у ватерлинии вода проникла в каюту старшего офицера и затем по коридору стала заливать кают-компанию и другие офицерские каюты. Половина котлов бездействовала.

Выслушав доклад Порембского, Шульц отчеканил:

– Ввиду тяжелых повреждений, полученных нами, я решил взорвать крейсер.

– Что?! – изумился лейтенант. – Впереди у нас целая ночь. За это время мы справимся с главнейшими повреждениями.

– Свозить команду на берег и приготовить всех к взрыву! – скомандовал Шульц.

Никто не двинулся с места.

– Братцы, да что же это такое? – выкрикнул Кащенко. – "Новик" хотят затопить, как негодный брандер!

– Попытаемся сперва справиться с течью и привести машины в порядок, а там уже видно будет, что делать, – примирительно заметил Порембский.

– На горизонте видны огни прожекторов, – доложил сигнальщик.

Все обернулись в указанном направлении. Три бледных полоски света скользнули у горизонта и исчезли, а затем появились опять. Японцы, видимо, разыскивали русский крейсер в наступившей темноте.

– По радио слышны переговоры нескольких судов, – доложил радист. – Их, по крайней мере, два, если не больше.

– Спустить шлюпки на воду! – скомандовал Шульц.

– Ваше высокоблагородие, – вышел из толпы матросов Кащенко, – я с самого спуска "Новика" на воду служу на нем. Дозвольте мне и умереть здесь. Не хочу я уходить с него.

– Ведите нас в бой. Лучше умереть, чем топить наш "Новик". Долой командира! – раздались крики. – Небось Николай Оттович никогда бы этого и не подумал!

На мостике произошло замешательство.

– Вода продолжает прибывать, несмотря на работу всех помп, – доложил Тихонов. – Залита вся броневая палуба и принято не менее трехсот тонн воды.

Порембский приказал спускать уцелевшие шлюпки на воду; с берега потребовали баржи, начали свозить людей и самые необходимые вещи. "Новик" медленно погружался. Прожекторы больше не показывались на горизонте. Вскоре с севера налетел густой, холодный туман.

– Эх, будь он сегодня днем! Мы проскочили бы под носом у врага! – сетовал Порембский.

К утру "Новик" погрузился на дно, накренившись на правый борт. На поверхности остались трубы, мачты, шлюпбалки и значительная часть верхней палубы.

Из сопровождавших эскадру восьми миноносцев три вернулись в Артур, остальные прорвались и ушли в нейтральные порты, где и были разоружены.

Таким образом, из восемнадцати кораблей, вышедших двадцать восьмого июля, прорвались лишь девять – один броненосец, три крейсера и пять миноносцев, остальные вернулись в Артур.

Глава 2

Куинсан долю стучала в дверь спальни, пока Звонарев проснулся и подал голос. Он распахнул окно. Комната наполнилась ярким светом и свежим после ночного дождя воздухом. На мокрой мостовой еще блестели невысохшие лужи, из которых суетливые воробьи пили воду. На рейде после ухода эскадры было почти пусто. Издалека доносились глухие звуки орудийных выстрелов.

Звонарей кликнул служанку, которая уже приготовила таз с водой для умывания. Прапорщик, отфыркиваясь, торопливо умывался. Куинсан, хитренько улыбаясь раскосыми глазками, быстро болтала на русско-китайском диалекте.

– Моя ходи море, смотри, Рива жди. Нет Рива, нет Андруша. Моя плакай хоти. Сережа, Варя гуляй. Куинсан скучай.

– Ты это откуда узнала о Варе? – вскинулся Звонарев.

– Моя все о Сереже знай. Моя смотри, слушай и понимай. Сережа Варя люби, Рива нет.

– Ничего ты не понимаешь, милое дитя природы! Подавай-ка лучше завтрак.

Куинсан скрылась. Одевшись, Звонарев вышел в столовую. Пока он завтракал, служанка все время вертелась около него, то и дело игриво посмеиваясь и строя ему глазки.

"Она и впрямь недурна", – пригляделся Звонарев к желто-розовой грациозной девушке и тут только заметил сложную прическу на ее голове, с массой черепаховых гребней различной формы, новенькое шелковое кимоно и лакированные туфли на крошечных ножках.

– Не ожидаешь ли ты, Куинсан, сегодня жениха, что так принарядилась? улыбнулся прапорщик.

– Моя жених нет. Моя Сережа люби. – И, прыснув от смеха, Куинсан, закрыв лицо руками, побежала из комнаты. Звонарев весело захохотал.

Собираясь уходить, Звонарев взял свой туго набитый планами портфель, оставленный им с вечера на диване в гостиной. Он был не совсем плотно закрыт. Это удивило прапорщика, и он проверил, все ли в нем на месте.

Убедившись, что ничего не пропало, он сунул портфель под мышку и вышел.

Куинсан провожала его до двери.

В штабе Кондратенко Звонарев узнал о возвращении части эскадры в Артур и поспешил за новостями в Артиллерийский городов. Около квартиры Белого он увидел генерала, уже садившегося на коня.

– Наша эскадра потерпела вчера поражение и утром вернулась обратно.

Едемте на Зологую гору, там узнаем от моряков все подробности, – предложил Белый.

У сигнальной мачты морского ведомства они застали группу офицеров, во главе с командиром порта Артура адмиралом Григоровичем, и командира находившегося в доке крейсера "Баян" Вирена.

– Витгефт и Матусевич убиты, "Цесаревич" остался на месте боя, и его судьба неизвестна. "Аскольд", "Диана" и "Новик" не то прорвались и ушли во Владивосток, не то погибли, – вместо приветствия сообщил Григорович Белому.

– А остальные почему вернулись?

– Вследствие сильных повреждений. "Ретвизан" опять получил пробоину, "Полтава" села на корму, "Пересвет" весь избит, на "Севастополе" отказали машины, а "Победа" и "Паллада" не рискнули одни идти на Владивосток.

– Все это, конечно, очень печально, – покрутил Белый свой пышный ус, – но меня несколько утешает то, что пять броненосцев и один крейсер смогут оказать большую помощь обороне крепости своими крупными орудиями. Да и экипажи судов будут немалой поддержкой для пехоты. Большие потери на кораблях?

– Из командиров судов тяжело ранен Бойсман и легко Шенснович. Пять офицеров убиты и около сорока ранены. Около полутораста убитых и раненых матросов. Подробности узнаем позже.