Текст книги "Рубакин (Лоцман книжного моря)"

Автор книги: Александр Рубакин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

Вместе с Давыдовой к нему пришла молоденькая курсистка – Надежда Константиновна Крупская, будущая жена Ленина. Она пришла поучиться у Рубакина библиотечному делу. Почти на полвека завязалась у Рубакина личное знакомство с Н.К.Крупской. С Владимиром Ильичем он познакомился через 25 лет.

Но еще до знакомства с Крупской Рубакин, будучи студентом Петербургского университета, входил в студенческий научный кружок, которым руководил старший брат Ленина, Александр Ильич Ульянов. Александр Ульянов вел не только научную, но и революционную работу.

С 1891 года Рубакин был в непрерывном контакте с Н.К.Крупской. Этот контакт происходил через воскресные школы для рабочих, в которых преподавала Крупская, а также моя мать, Н.И.Рубакина. И сама Крупская, и ее ученики-рабочие широко пользовались книгами из библиотеки Рубакина, прибегали к его советам в области выбора книг. И в то же время все вышеупомянутые лица вели среди рабочих тайную революционную работу. В этих же школах преподавала Елена Дмитриевна Стасова, работавшая тоже с Рубакиным в основанном им при библиотеке Передвижном музее учебных пособий. Таким образом, между Рубакиным и Лениным тогда существовала невидимая связь, но еще не было личного контакта.

Позже Крупская больше сблизилась с Рубакиным, в особенности когда вернулась из ссылки вместе с Лениным.

В 1900 году среди рабочих на петербургских заводах и фабриках нелегально распространялась изданная за границей повесть «Ничего с нами не поделаешь», подписанная «Сергей Некрасов». Автором этой повести был мой отец, Н.А.Рубакин. Повесть эта распространялась не только «Союзом борьбы», но и другими революционными организациями, в том числе и эсерами, которые, правда, самовольно сделали в ней некоторые изменения. В повести описывалась борьба рабочих с хозяевами во время одной из первых массовых забастовок на большой текстильной фабрике. По-видимому, прототипом этой борьбы послужила знаменитая стачка на фабриках С.Морозова в 80-х годах.

О том, как эту повесть распространяли в России, пишет в своих «Воспоминаниях» Е.Д.Стасова, принимавшая деятельное участие в ее распространении. Любопытно, что она и не подозревала, что автором повести был Н.А.Рубакин, с которым она тогда вместе работала в Передвижном музее. Только в начале 60-х годов я об этом рассказал Елене Дмитриевне в Москве, и она была очень удивлена, так как ей и в голову не приходило, кто был на деле автором этой повести.

Как-то, когда Ленин пришел в библиотеку моего отца в его отсутствие, мне пришлось принимать его [28]28
  Об этом я рассказываю в книге «Над рекою времени» (М., 1966).


[Закрыть]. Ленин с наслаждением погрузился в просмотр книг, брал одну за другой, быстро проглядывал по своей методике, ставил на место и брал другую – словом, действовал так, как действовал Рубакин. Ленин любил рыться в книгах, и видно было, что быть в библиотеке для него было наслаждением.

В 1944 году к Рубакину в Кларан приехал один советский офицер, Д.И.Маркелов, бывший военнопленным в Германии, бежавший оттуда и интернированный в Швейцарии. Отец долго с ним разговаривал, а потом, водя его по своей библиотеке, подвел к своему рабочему кабинету, показал на стоявшее там кресло и сказал: «Вот в этом кресле сидел Владимир Ильич, когда был у меня» (пишу по записи об этом случае, сделанной моим отцом).

Так как Ленин не жил в Кларане, а жил в других швейцарских городах, то книги от отца он обычно получал по почте, а заказывала их для него Надежда Константиновна также письмами.

Рубакин еще в 1933 году, передал в ИМЭЛ письма, полученные им от Ленина и Крупской.

В одном из писем, относящихся к эмиграции (15 января 1917 г.), Надежда Константиновна писала:

«У меня к Вам большая просьба. Сейчас у меня начата одна работа по педагогике, для которой мне необходим разный русский материал... Буду очень благодарна, если Вы разрешите пользоваться Вашей библиотекой. Хотелось бы приехать для этой цели в Кларан на 2 – 3 недели, но пока это трудно устроить: у Вас теперь работает наш близкий товарищ Усиевич. Он не откажется пересылать книги. Насчет аккуратного возвращения книг и бережного с ними обращения – можете быть вполне спокойны (с этой стороны Вы меня знаете по прежним временам).

Нередко вспоминаю с добрым чувством старые времена, когда частенько забегала в Вашу библиотеку и Вы давали всегда массу сведений, столь необходимых при занятиях с рабочими.

Муж просит передать Вам его благодарность за разрешение воспользоваться книгами из Вашей библиотеки, необходимыми ему для реферата. Вернет их аккуратно.

С тов[арищеским] приветом

Н.Ульянова (Крупская)».

Еще раньше (18 апреля 1911 г.) она писала Рубакину:

«Пользуюсь случаем, чтобы послать Вам мой сердечный привет по поводу Вашего юбилея. Ваша питерская деятельность жива в моей памяти. Помню мои частые визиты к Вам и те ценные указания, которые в свое время получала от Вас.

Крепко жму руку.

Уважающая Вас

Н.Крупская (Ленина)».

После смерти Владимира Ильича Рубакин продолжал переписываться с Надеждой Константиновной много лет, вплоть до ее смерти. Речь шла в значительной мере о переиздании книг Рубакина – его народных научно-популярных книжек – и о передаче его библиотеки Советскому Союзу.

В письме в ИМЭЛ от 4 июля 1928 года Рубакин писал Надежде Константиновне: «В 1916 году (тут, несомненно, ошибка, так как то, о чем он писал, произошло в 1914 году, в начале первой мировой войны) в Монтре по моей инициативе Ленин читал очень интересную лекцию и, подготовляясь к ней, работал в нашей библиотеке, которая была предоставлена в его полное распоряжение. Когда-нибудь я опишу эту лекцию».

Но лекция так и осталась им не описанной. В воспоминаниях Веры Фигнер («Запечатленный труд», т. 2) говорится об этой лекции, причем указывается, что она была прочитана на квартире Рубакина в Кларане. Это было неточно, так как она состоялась в одном из отелей Монтре.

Почти с самого же начала первой мировой войны в Монтре и прилегающих к нему городках и районах был организован «Русский клуб», в создании которого принимали деятельное участие Н.А.Рубакин и русские политэмигранты, жившие в этом районе. Дело в том, что с начала войны Швейцария оказалась отрезанной от России. А в ней находилось очень много туристов из России, отнюдь не политэмигрантов, приезжавших сюда на лето и здесь застрявших, так как в Россию пути были отрезаны. Вот они-то и вошли в этот «Русский клуб», в который вошли также и политэмигранты. По инициативе Рубакина Клубом для чтения лекции был приглашен Владимир Ильич Ленин, хотя многие русские неэмигранты, настроенные реакционно, слыхавшие о Ленине и знавшие, что он против этой войны, и не хотели его приглашать. Тем не менее лекция Ленина состоялась. Ленин говорил о причинах войны, разъяснял ее империалистический характер, но говорил очень сдержанно и осторожно. Дело в том, что швейцарские власти, боявшиеся и Германии и Антанты, зорко следили за всеми политическими выступлениями в Швейцарии из страха, что их обвинят в сочувствии к немцам или к Антанте. Иностранцев, агитировавших против войны, из Швейцарии высылали или даже сажали в тюрьму.

Неудивительно, что лекция Ленина, несмотря на ее сдержанную форму, не понравилась туристам из России. Да и Ленин был недоволен своей лекцией и публикой, на ней присутствовавшей.

В конце 1917 года Рубакин написал первые биографии Ленина и Крупской на немецком языке для немецких журналов. Они были изданы затем на том же языке отдельными брошюрами. Тогда же Рубакин написал и издал в женевском издательстве на французском языке брошюру «Что такое Русская Революция?» («Qu'est ce que la Revolution Russe?»). Он разъяснял причины революции, ее характер и ее цели и достижения. Это был яркий ответ на ту злобную и реакционную кампанию зарубежной печати, которая обрушилась на русскую революцию и ее деятельность с самого начала.

В 1909 году Рубакин заявил о своем выходе из партии эсеров. Толчком для этого послужило разоблачение Азефа [29]29
  Азеф – крупнейший провокатор в истории революционного движения.


[Закрыть].

Уже в 1901 году у отца возникли сомнения насчет главы «боевой организации» эсеров Евно Азефа. Об этом деле стоит рассказать, так как оно характерно для тех нравов, которые царили в архиподпольной организации партии социалистов-революционеров.

Никому из эсеров и в голову не приходила мысль о предательстве Азефа – он считался верхом партийной совести и революционности. Подозрения у отца появились, когда как-то Азеф зашел к нему в его отсутствие. Вернувшись, Рубакин увидел, что лежавшие на его столе письма были переворошены и лежали в другом порядке, чем раньше. В 1903 году Рубакин вместе с С.Г.Соколовым, видным деятелем эсеровской партии, организовал наблюдение за Азефом, которое не дало никаких результатов. Но до департамента полиции дошли сведения о подозрениях Рубакина относительно Азефа, и в секретном докладе [30]30
  Опубликован в «Петербургских ведомостях» летом 1917 года.


[Закрыть]этого департамента сказано, что «по совершенно непонятным для него данным впервые догадался о провокаторстве Азефа писатель Николай Рубакин». Эта история с подозрениями на Азефа сильно охладила отношения Рубакина с эсерами, и то, что стремились обелить этого провокатора, вовсе не убедило Рубакина в их правоте.

Обличение Азефа началось с того, что студенту-медику Крестьянинову, который вел пропаганду на фабриках Шлиссельбургского тракта, один рабочий обещал открыть важного шпиона, пробравшегося в очень влиятельные революционные круги. Крестьянинов сказал об этом моей матери, она – Николаю Александровичу. Рабочий указал квартиру, в которой в определенные дни собирались сыщики. За квартирой стали следить, увидели выходившего оттуда человека, похожего на Азефа, но достоверно узнать ничего не удалось. Однако Рубакин рассказал о своих подозрениях кое-кому из эсеров. Никто не хотел верить ему, но он продолжал расследование.

Почти одновременно с Рубакиным появились подозрения и у В.Л.Бурцева [31]31
  Бурцев Владимир Львович (1862 – 1936) – либерально-буржуазный издатель, был близок к эсерам, затем к кадетам, после Октябрьской революции ярый враг Советской власти. В начале 900-х годов занимался разоблачением департамента полиции и провокаторов.


[Закрыть], установившего связи с бывшим чиновником департамента полиции Бакаем, сообщившим ему много важных сведений о провокаторах. В частности, Бакай назвал крупнейшего провокатора из эсеров – Раскина. В 1909 году Рубакин и Бурцев сумели установить тождественность личности Азефа и Раскина.

По сообщениям Бакая, в 1904 году к нему в Варшаву приезжал Раскин, который говорил, что должен повидаться с инженером Душевским. В это же время по рекомендации Рубакина руководство эсеровской партии направило к Душевскому, обещавшему наладить перевозку из-за границы нелегальной литературы, Азефа.

Так раскрылось дело Азефа, одно из самых необычайных дел о провокации. Но эсеры так цеплялись за свою веру в честность Азефа, что даже не захотели выслушать Рубакина в комиссии, назначенной ими для разбора этого дела.

* * *

Первая мировая война тяжело отразилась на материальном положении Николая Александровича, так как крайне затруднила, вернее, почти полностью прервала его сношения с русскими издателями, возможность посылать рукописи в Россию и получать оттуда гонорар. Швейцария оказалась вроде островка среди охваченной пламенем войны Европы. Впервые за много лет границы стран стали непроходимы: для того чтобы их переступить, нужно было иметь паспорт, визы, разрешение на вывоз или ввоз иностранной валюты и т.д. Все эти ограничения особенно били по русским политэмигрантам, которых война захватила в Швейцарии. Они оказались в ней как в клетке, из которой не могли выбраться собственными силами. Война больно ударила по их материальному положению, так как, по существу, все их возможные заработки были связаны с Россией.

Все политэмигранты были взяты под особый надзор швейцарской полиции. Швейцария кишела шпионами и дипломатами всех стран, которые занимались слежкой друг за другом и пытались доставать военные сведения.

Живя в Швейцарии, Рубакин продолжал находиться в поле зрения царской охранки. У меня перед глазами доклады о Рубакине директору департамента полиции, представленные уже во время первой мировой войны. Надо отметить в этих докладах две забавные вещи. Во-первых, авторы докладов делают «открытия»: так, в докладе «заведующего заграничной агентурой в Париже» (а им был некий Красильников) от 12/25 сентября 1915 года пишется: «...Рубакин является народным писателем, причем в своих произведениях под нелегальной, но неуязвимой для правительства формой (вспоминается статья В.В.Розанова) проводит противоправительственные идеи. Произведения его печатаются московским книгоиздательством Сытина и в Петрограде книгоиздательством „Наука“.

Дальше идет описание объема деятельности Рубакина, которое только подтверждает его собственную автобиографию: «Названный Рубакин ведет обширную корреспонденцию с кругом читателей его произведений, причем начало подобной корреспонденции возникло по инициативе самого Рубакина, который к издаваемым произведениям предлагал своим читателям ряд вопросов о взглядах их на жизнь, о целях жизни и т.п. Первые попытки его в этом отношении увенчались полным успехом, и постепенно переписка эта увеличивалась до обширных размеров. С различного рода вопросами стали обращаться к Рубакину читатели, и в письменные сношения с ним вошли лица разных классов общества, начиная с рядовых крестьян, священников, военнослужащих (офицеров) и т.д. Война не повлияла на эту корреспонденцию, а многие из офицеров, томящихся в австро-германском плену, стали забрасывать Рубакина просьбами указать им литературу, необходимую, по его мнению, для их дальнейшего самообразования. Это именно обстоятельство и послужило толчком к распространению в лагерях пленных в Австрии и Германии революционной и тенденциозной литературы. К Рубакину немедленно присоединились видные революционеры, которые взяли все дело в свои руки, и во главе последних встал известный Оберучев, вошедший в успехах этой пропаганды в сношения с начальниками австро-германских концентрационных лагерей».

Затем сообщается имя и отчество Рубакина, сведения о его первой жене (моей матери Н.Н.Игнатьевой) и его местожительстве в Швейцарии (Божи над Клараном). «В Божи, – пишется дальше в докладе, – Рубакин основал весьма значительную библиотеку, которую посещают многие русские и иностранные анархисты. Квартира же его служит центром, куда стекаются все русские революционеры и даже анархисты, проезжающие через Швейцарию. По некоторым достоверным данным, Рубакин много занимается польским вопросом, а также и ходом военных дел русской армии, которой он желает поражения. В настоящее время при Рубакине состоит секретарем некий швейцарец Голэ (Golay), издатель весьма известного своими анархистскими идеями органа La Sentinelle и представляющий анархизм всех стран».

В этом докладе, помимо ряда подлинных фактов, нагорожено много всякой чепухи. Безграмотный автор доклада мало что понимал в эмигрантских делах. Во-первых, у Рубакина никаких анархистов не бывало, а бывали только социалисты-революционеры и социал-демократы – большевики и меньшевики. Голэ никогда у отца секретарем не был. Он заведовал Народным домом в Лозанне, был правым социалистом весьма умеренных взглядов и к анархизму не имел никакого отношения. Тем более он не «представлял анархизм всех стран».

Во-вторых, авторы полицейских отношений все время, часто до смешного, путают Николая Рубакина со мной, его сыном. Надо заметить, что я тогда жил и учился в Париже и за все время первой мировой войны ни разу не был в Швейцарии, хотя в донесении говорится, что «с объявлением войны помянутый Рубакин (то есть я – сын) выезжал в Швейцарию, где прожил три месяца у отца». В Швейцарию меня тогда не пускали.

В шифрованной телеграмме от Красильникова (вышеупомянутого начальника царской охранки при русском посольстве в Париже) говорится, что Рубакин Александр, сын от первого брака живущего в Кларане писателя Рубакина, сосланный в Тобольскую губернию на три года и бежавший оттуда, «приехал к отцу за границу в 1908 г., переехал затем в Париж, где вошел в группу эсеров. После дела Азефа разочаровался в терроре, впоследствии примкнул к починовцам, затем удалился от революционной среды и вращался в художественном мире, сойдясь с Рогдаевым, Гроссманом, Иловайским, он подпал их влиянию и стал исповедовать идеи анархизма».

Надо заметить, что во всем этом опять-таки нет ни слова правды. В Париж я приехал для поступления на медицинский факультет, в группу эсеров не входил – эсером был мой отец, в терроре «разочаровался» мой отец Н.А.Рубакин, как он об этом сам пишет в автобиографии, о «починовцах» я вообще ничего не знал и не знаю, в художественном мире я не вращался, и все приведенные выше фамилии мне совершенно неизвестны. Вероятно, автор донесения спутал меня с кем-то другим. Все это показывает, как все-таки плохо была осведомлена охранка там, где у нее не было внутренних агентов-провокаторов.

Во время первой мировой войны поток книг из России сильно сократился, но зато Рубакиным были приобретены или получены в дар библиотеки и коллекции книг за границей. К 1920 году, по записям отца, в библиотеке было уже около 48 тысяч томов книг и притом чрезвычайно ценных.

«Среди книг» – это отражение не первой, а второй библиотеки Рубакина, собранной во время его жизни за границей. По этому труду можно восстановить всю систему составления второй библиотеки. Если первая библиотека составлялась довольно бессистемно, так как теория ее еще не была разработана Рубакиным, то вторая – это продукт сознательного творчества моего отца.

У него не было настоящего каталога второй библиотеки – не было ни времени, ни средств, ни сотрудников, чтобы его составлять. Но Рубакин знал в ней каждую книгу и место, где она стоит, какой у нее вид, кому он ее давал, кто ее читал слишком долго, кто ее запачкал.

«На ловца и зверь бежит», – любил говорить отец, получая в подарок книги или даже целые библиотеки Библиотека его привлекала и впитывала постепенно богатейшие и интереснейшие библиотеки старых русских эмигрантов за границей. К нему перешла по наследству библиотека Натальи Александровны Герцен, дочери нашего знаменитого писателя, библиотека бывшего члена Первого Интернационала Гюстава Броше и ряд других.

Еще с середины 30-х годов Всесоюзная книжная палата СССР высылала ему чуть ли не все выходящие в СССР книги. Мне кажется, ни один человек в России, а может быть, и в мире не получал бесплатно такого огромного количества книг, но все это ему казалось мало. С годами росла его ненасытная страсть к собиранию книг. Он писал умоляющие просьбы в разные учреждения в СССР – БОКС, Книжную палату, издательства о присылке ему книг. Он тратил, наверное, не меньше половины пенсии, назначенной ему Советским правительством, на покупку книг.

Каждая книга, попадающая в его библиотеку, просматривалась, оценивалась им и ставилась на строго определенную полку. Все расположение книг в его библиотеке было строго научным и соответствовало его теориям.

Рубакин и Ромен Роллан

В начале войны в Швейцарии поселился французский писатель Ромен Роллан. Он покинул Францию, так как не мог там свободно выступать против мировой империалистической войны.

Знакомство и дружба Н.А.Рубакина и Ромена Роллана заслуживает особого внимания. Она оказала огромное влияние на взгляды Р.Роллана на Россию и на русскую революцию.

Роллан жил недалеко от Рубакина, всего километрах в десяти, в городке Вильнёве. Между Клараном и Вильнёвом ходил трамвай.

Рубакин, конечно, много знал о Роллане, читал его произведения, очень любил и уважал его. Роллан же в то время почти ничего не знал о современных ему русских писателях, кроме Л.Толстого и М.Горького. Для него Рубакин был вначале еще почти неизвестной величиной. Роллан из русских писателей больше всего любил Льва Толстого и в очень многом разделял его воззрения о «непротивлении злу насилием». Рубакин тоже очень любил Л.Толстого как писателя, но совершенно не разделял его «непротивление». Знакомство Рубакина с Ролланом состоялось в самый разгар мировой войны.

Об этом знакомстве имеется два основных источника, и оба от заинтересованных лиц. Один – это записи Рубакина о Роллане. Другой – это записи Р.Роллана о Рубакине в его «Дневнике военных лет». Между ними была и переписка, но ее сравнительно очень мало, так как они жили слишком близко друг от друга, и частые их встречи исключали смысл переписки. Но все-таки в архиве Рубакина сохранилось немало писем от Роллана и копии его писем к Роллану [32]32
  См. письма Р.Роллана Н.А.Рубакину в «Записках отдела рукописей» Государственной библиотеки имени В.И.Ленина. Вып. 25, 1962.


[Закрыть]. При замкнутом характере Роллана, к которому нельзя было зайти попросту, мимоходом, по пути, во время прогулки, неудивительно, что, кроме личных бесед, был и обмен письмами.

Впервые Рубакин и Роллан увиделись в начале 1916 года. Познакомил их П.И.Бирюков, автор двухтомной биографии Л.Толстого, давно эмигрировавший из России и живший постоянно около Женевы, в Онэ, где у него был дом и небольшой участок земли. Бирюков был швейцарским гражданином.

В «Дневнике военных лет 1914 – 1919 гг.» (не переведенном на русский язык) Роллан описывает свои первые впечатления о Рубакине. Он посвящает многие страницы дневника описаниям бесед с Рубакиным. Записанное им содержание этих бесед ясно показывает, до какой степени представления Роллана о России, событиях в ней, о революции были туманны и поражающе наивны. По этим записям видно, насколько мало этот крупный французский писатель, благожелательно расположенный к русскому народу и русской литературе, знал об этом народе и о России. Рубакин после знакомства с Ролланом, которое, по-видимому, произошло в Женеве, где жил Бирюков, пришел в гости к Роллану на виллу «Ольга» в Вильнёве. Вот что пишет Роллан об этой встрече:

«Визит Николая Рубакина, о котором меня предупредил открыткой Форель (крупный швейцарский психиатр и энтомолог, друг Рубакина и Роллана. – А.Р.). Мужчина лет 60 (ему было тогда 54 года. – А.Р.), седая борода, грива волос, сангвиник, улыбающийся, трепещущий мыслью. Он поселился лет десять тому назад в Кларане, друг Бирюкова, изгнанника, как и он сам, и, как он, собрал большое количество секретных документов о России (?). Оригинальный ученый, великий труженик, особенно поглощенный изучением психологии и биологической филологии (! – так Роллан понял название библиологическая психология! – А.Р.). Он написал огромное количество произведений: на мой вопрос, попадают ли его писания в Россию, он отвечает: „Сорок семь моих книг запрещены, сожжены в России. Но 153 в ней разошлись. Этого достаточно“.

«У него семь миллионов читателей, больше, чем у Горького и у популярных романистов. Он, по-видимому, является великим энциклопедистом или, лучше сказать, сам собою является Энциклопедией современной России. Он высказал огромное восхищение Гюйо и очень много симпатии к моим произведениям, которые, по его словам, очень популярны в России».

7 мая 1916 г.

«Моя сестра и я завтракаем у д-ра Феррьера вместе с Николаем Рубакиным и Полем Отлэ.

Во время завтрака Рубакин мне рассказал о гнусностях царского правительства... В рассказах Рубакина часто мелькает слово «черносотенцы». По его данным, черная сотня состоит из нескольких сот крупных помещиков, которые в то же время являются крупными чиновниками, и сам царь и самые высокопоставленные лица входят в их Лигу. В самом деле, вопреки обычному мнению о царе Рубакин считает его полностью ответственным за преступления правительства. Говоря о гонениях на свободу мысли, он сказал, что со времени революции 1905 года было сожжено 49 миллионов томов книг... Рубакин верит в русскую революцию. Он под этим подразумевает не кровавый терроризм (который к тому же может проявиться и которого он не одобряет), но победоносную оппозицию существующему строю. В этом смысле, по его мнению, революция уже имеется в России, в Думе».

12 апреля 1917 г.

«Мы идем в Кларан-Тавель с визитом к Николаю Рубакину. Мы его нашли в библиотеке, которая заполняет целое крыло дома, библиотека французских, немецких, но главным образом русских книг, содержащая целый ряд неопубликованных документов (? – А.Р.). У его жены музыкальный вечер, и мы там встречаемся с Анатолием Луначарским и с несколькими русскими друзьями, в частности с неким Кристи, который уже был (или должен был быть) президентом республики во время русской революции 1905 г. В промежутках между слушанием пьес на рояле и на скрипке (классики скрипки XVIII века: Витали, Тартини, Мартини и т.д. и Бетховен, так как эти революционеры в политике любят, как общее правило, консерваторов в искусстве) я беседую с Луначарским: он мне сообщает, что Ленин уехал три дня тому назад в Россию...»

Письмо Р.Роллана Вильдраку от 12 декабря 1917 года:

«Я знаю двух человек, которые в наше время находят возможность быть счастливыми или же по крайней мере сохранять спокойствие духа. Это, во-первых, ученый типа Николаи, гениальный биолог... Другой – это историк Рубакин, который весь охвачен молодой силой, проснувшейся в его гигантском народе. Хотя он и не разделяет учение нынешних властителей, он радуется потокам новой жизни, которые там вырвались на волю, и бесконечными горизонтами будущего, открытого его надеждам».

17 января 1918 г.:

«Визит Рубакина и его жены. Он говорит, что его сын возглавлял медицинскую службу русских войск во Франции и от него неожиданно потребовали его ухода с этого поста по приказу французского правительства. Мотив: он сын писателя-большевика (что неверно, так как Рубакин никогда не был большевиком), но он совершил преступление, непростительное с точки зрения французского правительства, он справедливо судил о большевиках и говорил правду о событиях в России. Рубакин вспоминает с горечью, что он несколько раз оказывал большие услуги союзникам, в особенности разоблачив первым в „Газетт де Лозанн“ подозрительные интриги Штюрмера, ищущего заключить мир с Германией. Он с отвращением говорит о русском агентстве печати, подкупленном союзниками, цель которого – опозорить своей клеветой большевистское правительство. Из тысячи и одного способа лжи он приводит один способ: просмотреть русские газеты за три месяца, выбрать в них факты, говорящие о беспорядке в разных местах, в разные даты, затем их собирают в один пучок и подают как ужасающий рассказ об одном дне анархии!»

19 февраля 1918 г.:

«...К счастью, его (Рубакина) познакомили с американской миссией, которая намеревается (так странно!) „евангелизировать“ русский народ (который сам мог бы дать ей урок! – А.Р.). Рубакин увидел тут возможность возобновить и расширить свою деятельность в народе. Он смог отсоветовать американцам проповедовать их американское евангелие и получил от них задание написать для своих соотечественников широкую серию морализирующих или, как он говорит, „гуманизирующих“ книжек. Он мне изложил свой план, как всегда весьма путаный и выдержанный в ужасно отвлеченном духе (я не могу понять, как такой человек, так лишенный дара рассказывать и выражать свои мысли в реалистических рассказах, мог завоевать в своей стране такую обширную народную аудиторию. Надо думать, что у русского народа мозг более абстрактный, чем у нашего. – Р.Р.). Мне кажется, что Рубакин вот уже несколько месяцев затронут христианской наукой, чем его заразила, несомненно, его секретарша мадам де Шнеур, убежденная „сциентистка“. Я замечаю, что христианская наука широко распространяется в настоящее время среди кругов свободомыслящей интеллигенции, имеющей религиозный инстинкт и воспоминания. Я привлек внимание Рубакина к бехаизму, который, с моей точки зрения, более гибок и более тонок, а также более поэтичен, чем христианская наука, и, по-моему, более близок русскому народному духу, чем американский евангелизм».

«...Рубакин мне сообщил о конфиденциальном докладе, представленном им послу Бо [33]33
  Бо – французский посол в Швейцарии.


[Закрыть](который у него этого просил) о политическом положении в России и об ошибках, сделанных там союзниками. Это замечательное по своей откровенности и ясности изложение. Но я вполне понимаю, что французские правители, которые не желают знать правды, когда она для них неприятна, таят к нему вражду».

«П.Ж.Жув, который провел день с нами (22 ноября), мне сказал, что восемь дней тому назад полиция произвела обыск у невинного Рубакина и у бедной мадам де Шнеур. Швейцария, потерявшая голову от общей стачки (такой, по существу, безвредной! – Р.Р.), вбила себе в голову искать и находить большевистский заговор, имеющий обширные разветвления! И вполне естественно, первые удары обрушились на самых безобидных интеллигентов! Славный и прекрасный старик Рубакин! С его тихой манией библиологических наук, химии речи и т.д. и т.д.».

Друг и почитатель Р.Роллана, французский поэт Поль Жув написал его биографию. В этой биографии он говорит: «Упоминаем еще о двух людях, с которыми Р.Роллан был связан глубокой симпатией мысли и постоянным уважением: профессор А.Форель, психиатр, энтомолог и социолог, и русский писатель Николай Рубакин».

Под знаменитой «Декларацией независимости духа» Р.Роллана, выпущенной им в 1919 году, подписались П.И.Бирюков, Максим Горький, Николай Рубакин.

Рубакин был одним из немногих писателей и публицистов на Западе, подписавших резкий протест против Версальского мира в самый разгар военного шовинизма и реакции.

С Р.Ролланом у Рубакина были общие симпатии и в то же время большие разногласия. Роллан в 1921 году писал о том, что он не входит и не будет входить ни в какую политическую партию, ни в партию коммунистическую, что он считает себя «надпартийным». Рубакин тоже после дела Азефа и его разоблачения объявил о своей «надпартийности», о неучастии в политических партиях, но при этом в отличие от Р.Роллана он признавал борьбу, насилие в революции.

Любопытно совпадение – без всякого взаимного влияния – в отношении Р.Роллана и Рубакина к интеллигентам. Рубакин в своих рассказах «Размагниченный интеллигент», «Взыскующие града» и других показал неустойчивость русских интеллигентов в политическом отношении, их слабость, их отрыв от рабочих и крестьянских масс. Эти рассказы Рубакина относятся к концу 90-х годов прошлого века.

А вот что писал о французских интеллигентах (да и о западноевропейских вообще) Р.Роллан в статье «Панорама» в 1917 году (1 мая): «Я знал с юных лет (и открыто заявлял об этом устами моего Жан-Кристофа), что интеллигенты в подавляющем большинстве неверны своему долгу, что они не на высоте своего призвания, что их мнимая независимость используется ими на службе у законодателей общественного мнения, распределяющих почести и доходы. Война показала неустойчивость интеллигентов, их слабохарактерность, их баранью покорность».

И Р.Роллан обращался к России: «Русские братья! Ваша революция пришла разбудить нашу старую Европу, усыпленную горделивыми воспоминаниями о своих прежних революциях. Идите вперед! Мы последуем за вами».