Текст книги "Александр Посохов. "Всемогущий из С С С Р" (СИ)"
Автор книги: Александр Посохов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)
Annotation
Посохов Александр Николаевич
Глава 1.
Глава 2.
Глава 3.
Глава 4.
Глава 5.
Глава 6.
Посохов Александр Николаевич
Александр Посохов. «Всемогущий из С С С Р» (повесть)
Александр Посохов
Всемогущий из СССР
М о с к в а
2017
АННОТАЦИЯ
Действие этой небольшой по объёму повести происходит во второй половине двадцатого века в СССР. Главный герой повести, сын расстрелянного рецидивиста, «вора в законе», по личным качествам и по превратности судьбы действительно является незаурядным человеком. Непосредственно столкнувшись с бездушным лицемерием власти и пострадав из-за «порочного» родства, он твёрдо решает посвятить свою жизнь борьбе против тоталитарного коммунистического режима, за торжество разума и свободы. Содержание повести – это рассказ о том, что повлияло на такой выбор главного героя и привело к тому, что он сам, борясь за свободу для всех, теряет свободу для себя.
Александр Посохов
Всемогущий из СССР
(повесть)
Глава 1.
Середина шестидесятых
Поздняя осень, пасмурно, дождь. Строительство нового жилого района на окраине Свердловска. Рядом с возводимыми домами передвижные вагончики строителей. На одном из них трафаретные надписи: «Уралэлектромонтаж», «Бригадир Николай Загвозкин» и номер телефона.
В вагончике человек десять рабочих. Четверо из них сидят за столом и доигрывают в домино. Чуть в стороне от них, разглядывая какой-то чертёж, разложенный рядом на скамейке, сидит бригадир – сутулый, невысокого роста мужчина лет тридцати пяти, с хитроватой, но доброй улыбкой, которая почти всегда присутствует на его простоватом с виду лице. Однако, посмотришь на него и невольно начинаешь верить тому, что перед тобой главный человек в бригаде, серьёзный и надёжный профессионал, который тем не менее в любой момент на равных готов от души посмеяться и пошутить над кем-нибудь из окружающих. В углу на куче проводов, подложив телогрейку под голову, лежит Дух – парень лет двадцати, светловолосый, худой, но не истощённый, а просто очень щуплый и хилый от природы. Чуть в стороне у входа в вагончик ещё один парень – Александр Панкратов, смуглый, широкоплечий, лицо волевое, подстрижен коротко, который с отрешённым видом сидит на перевёрнутом ведре, покручивая в руках кепку.
– Ладно, обед кончился, пошли работать, – командует Загвозкин.
– Ну, дай ещё немного подрыхнуть, бугор, – зевая и потягиваясь, говорит Дух.
– Вставай, Дух, вставай, – требует бригадир. – Ты и так всю смену ничего не делаешь.
– Ну, не все же такие мордовороты, как ты, – оправдывается Дух.
– Только и знаешь стонать да нукать, – выговаривает Духу Загвозкин. – Как водку жрать, так ты здоров, а как работать или в армию идти, так у тебя сил нет.
– Ну, чё ты мне всё про эту армию талдычишь, – нехотя вставая, говорит Дух. – Не сил у меня нету, а веса, понял. Пока отсрочка, но всё равно, сказали, заберут.
– Совести у тебя нет, – говорит Загвозкин. – Ты, наверно, сам себе и кликуху такую придумал, чтобы не работать. Дух он и есть дух, чего с него спросишь.
– Да причём здесь это, – продолжает оправдываться Дух. – Говорю тебе, здоровья у меня нету, устаю быстро.
– А практикант вон не устаёт, – кивает в сторону Панкратова бригадир. – Пацан ещё совсем, а пашет, как надо. Хотя мог бы и сачкануть втихаря, я же ему не настоящий начальник. ПТУ его от завода, и у нас он временно, до весны только. А ты вроде как форменный рабочий уже и ничего не можешь. Кабель протащить не можешь, дюбель забить не можешь, кувалду поднять не можешь. Правда, пацана этого с кувалдой я тоже ещё не видел. Тоже, поди, силёнок маловато.
– Ты это серьёзно? – уже на выходе из вагончика спрашивает Панкратов.
– Да ладно, не заводись, – обращается к Панкратову Загвозкин. – Пошутил я, чтобы Духа пристыдить. Только пользы от этого никакой.
– А то попробуем, – предлагает Панкратов. – Ты же и меня задел зачем-то.
– Чего попробуем?
– Насчет силёнок.
– Например? – спрашивает Загвозкин.
– Ты же сказал, что с кувалдой меня не видел. Давай тогда посмотрим, кто больше дырок сделает.
– Во, даёт! – громко восклицает Дух. – Совсем оборзел салага.
– За салагу ответишь, – обещает Духу Панкратов.
– Да не тронь ты его, – вмешивается Загвозкин. – И вообще никого не трогай. А то, я слышал, тебя тут побаиваются уже все.
– А чего меня бояться-то, – недоумевает Панкратов. – Людей я не трогаю.
– А ты сам-то человек? – криво усмехаясь, спрашивает Дух.
– Человек, а ты гнида, – зло отвечает Панкратов. – Таких, как ты, давить надо. И чем больше, тем лучше.
– Опять сцепились, – выражает неудовольствие Загвозкин. – Пойдём лучше дыры бить.
– Так мы будем соревноваться или нет? – спрашивает Панкратов.
– Будем, конечно, если ты такой настырный. А с какого ты года, между прочим? – интересуется бригадир.
– С пятидесятого, – отвечает Панкратов.
– У-у, так тебя же на тяжёлую работу ставить ещё нельзя, – качает головой Загвозкин. – Но, извини, ты сам напросился. Давай так. Ты ведь до четырёх работаешь. И в субботу ты не работаешь. Вот до четырёх кто больше дыр сделает, тот и победил. Если победишь, в понедельник можешь не выходить, отдыхай. Чуть чего, мастеру своему из училища скажешь, я разрешил.
– Всё, договорились, – соглашается Панкратов. – Кого на крюк дашь?
– А вот с Духом и иди, – решает Загвозкин. – Больше меня всё равно не сделаешь. Зато его погоняешь, если получится.
– Да куда он денется, – говорит Панкратов.
Квартира в строящемся доме. Две стремянки. Стоя на одной из них, Дух держит длинный металлический крюк острым концом зубила к поверхности потолка. Напротив, на другой стремянке, как бы оседлав её, стоит Панкратов. В руках у него увесистая кувалда. Видно, что он изготовился к удару. Отверстия в межэтажных перекрытиях необходимы, чтобы смонтировать скрытую электропроводку. Для того, кто с кувалдой, работа очень тяжелая, требующая большой физической силы и выносливости. Замах кувалдой делается из-под ног, снизу вверх, при резком разгибании спины. С одного удара бетонная панель пробивается редко – для этого надо правильно выставить крюк, точно под внутренней полостью в панели, очень сильно ударить и попасть прямо в зубило. Промахи, как правило, приводят к повреждению деревянной ручки кувалды, потому что часто именно ручка попадает в зубило. На потолке в каждом отдельном помещении пробивается как минимум два отверстия, у стены для ввода провода и где-то посередине для вывода его к лампочке.
Панкратов бьёт кувалдой по крюку, ещё бьёт... Закончив в этой квартире, Панкратов и Дух перетаскивают стремянки, крюк, кувалду в другую квартиру. И снова замахи, удары... Затем на другой этаж. Видно, что Дух устал, передвигается и залазит на стремянку медленно, крюк в руках у него вихляется, зубило перед ударом в одном положении он не фиксирует.
– Держи ровнее! – требует Панкратов.
– Руки устали, – жалуется Дух. – Давай перекурим.
– А я сказал, держи!
Панкратов бьёт и промахивается – перед самым ударом Дух чуть качнул крюк в сторону. Панкратов попадает по зубилу не металлической болванкой кувалды, а деревянной ручкой.
– Ещё пару раз так смажешь, – говорит Дух. – И молоточек накроется.
Панкратов продолжает наносить удары... Следующий этаж, другая квартира... В очередной раз крюк в руках у Духа перед ударом сильно качнулся в сторону, и ручка кувалды после удара расщепилась так, что металлическая болванка просто отвалилась.
– Хана! – с облегчением восклицает Дух.
– Беги за другой, – приказывает Панкратов.
Но Дух не реагирует.
– Глухой, что ли?
– Ну, чё упираться-то, – возражает Дух. – Посмотри на часы, пятнадцать минут осталось.
– Беги, говорю, за кувалдой.
– А я говорю, пора сматываться, – успевает вымолвить Дух.
После этих слов Панкратов резко пинает стремянку, на которой стоит Дух. Дух валится на пол. Панкратов спрыгивает со своей стремянки и заносит ногу над головой лежащего на полу Духа.
– А я раздавлю тебя!
В этот момент с нижнего этажа раздаётся голос Загвозкина.
– Ну, где вы там, орлы?
– Мы здесь, здесь, – громко вопит Дух.
Панкратов оставляет Духа в покое и выходит навстречу Загвозкину, который поднимается на этаж, где работают его подчинённые.
– Почему раньше?
– Ладно, хватит, – говорит бригадир. – Я и так сорок штук надолбал, руки отваливаются. Сегодня все пораньше смену заканчиваем.
– А я сорок две.
– Не свисти, не верю.
– Тогда сам считай, – предлагает Панкратов.
Загвозкин проходит в квартиру и спрашивает:
– А Дух-то куда делся?
– В другой комнате отдыхает.
Загвозкин заглядывает за стенку и подходит к лежащему на полу Духу. При этом руки у Духа сложены на груди, как у покойника.
– Сдох, что ли? – спрашивает Загвозкин.
– Живой пока, – вставая, отвечает Дух. – Но если б не ты, не знаю.
– Что, попало?
– Да он же в натуре бешеный какой-то, на глазах звереет, – жалуется Дух.
– А с тобою по-другому нельзя, – говорит Загвозкин. – Ты же лодырь, каких свет не видел. И слова на тебя не действуют. Правда, что ли, сорок две дырки пробили?
– А хрен его знает, я не считал, – изображая равнодушие, отвечает Дух. – Мне это надо?
– Ладно, сам посмотрю, – говорит Загвозкин. – Пошли отсюда.
Тот же строительный вагончик. Работу закончили раньше, как распорядился бригадир. Входят Загвозкин, за ним Панкратов и Дух.
– Да, пацан, – говорит Загвозкин Панкратову. – Хребет у тебя крепкий. В понедельник можешь отдыхать, как договорились.
– Он что, один пахал? – возмущается Дух.
– С тобой, Дух, с тобой, – уточняет бригадир. – Ты тоже молодец, поэтому сгоняй-ка за горючим. Такой случай обмыть надо. Пэтэушник, малолетка, самого Загвозкина уделал! Да и пятница сегодня, всё равно ведь напьётесь. Вот тебе червонец, возьми пару пузырей.
Вся бригада в вагончике. Все сидят за столом. У кого в руках металлическая кружка, у кого стеклянная банка. На столе хлеб, колбаса, лук, консервы.
Загвозкин держит бутылку водки и обращается к Панкратову:
– Будешь?
– Немного можно, – отвечает Панкратов.
Загвозкин подставляет Панкратову гранёный стакан и заполняет его почти наполовину.
– Единственный стакан у нас, так сказать, для торжественных случаев. Сегодня для победителя, – объясняет Загвозкин и спрашивает. – У всех налито? Тогда давайте за Панкратова Александра, не знаю как тебя по батюшке?
– Николаевича, – заканчивает предложение бригадира Панкратов. – Отца, как тебя звали.
– А почему звали?
– Умер давно.
– Болел, что ли?
– Да, вроде того, – уклончиво отвечает Панкратов.
– Ну, ладно. Не хочешь говорить, не надо. Короче, за Панкрата! – снова предлагает Загвозкин и снова спрашивает. – Так что ли тебя называют, я слышал?
– Так, – отвечает Панкратов. – Но дело не в этом. Никола наверняка не старался или наврал, что у него всего столько дырок. Выпейте лучше просто за меня.
– А как я мог соврать, – возражает Загвозкин. – Я ведь раньше тебя свой результат объявил.
– Говорю, борзый нашёлся, – перебивает бригадира Дух. – Просто так за него пить предлагает. А с фига ли?
– А у меня сегодня день рождения.
– Ну, ты даёшь! – удивляется Загвозкин. – Подарок, значит, себе сделал. Ладно, тогда вначале пьём за твои шестнадцать лет, если я правильно подсчитал, а потом уже за твою победу. Работяга из тебя классный получится.
Глава 2.
Начало шестидесятых
Панкратову лет двенадцать. Живёт он с матерью в двухэтажном доме довоенной постройки, недалеко от центра города, но, несмотря на расположение, всё равно вблизи какого-то завода с постоянно дымящими трубами. Квартира Панкратовых – две небольшие комнаты и тесная кухонька на первом этаже. В одной из комнат на стене висит семиструнная гитара.
Панкратов держит голубей. У него своя небольшая голубятня на крыше сарая, которую он соорудил сам, как смог, год назад, поддавшись очень распространённому тогда увлечению. Сараев много, они стоят сразу за домом, во дворе, огороженном тополями.
Разгар лета. Панкратов на крыше сарая, к которому приставлена длинная деревянная лестница, возле голубятни, загоревший, в одной майке и потёртых тренировочных штанах, на ногах сандалии-плетёнки, на голове простенькая тюбетейка без узоров, берёт в руки одного чёрного птенца из гнезда в голубятне и, называя его Цыганком, садит себе на плечо. Нажевав зерна, подкармливает голубёнка прямо изо рта. Птенец жадно и смело толкает клюв в рот Панкратову за очередной порцией.
Тёплый осенний день. Панкратов в школьной форме залазит по лестнице на крышу сарая, шугает всю стаю голубей и наблюдает за их полётом. Через какое-то время вся стая дружно опускаются на захват голубятни. Но один большой чёрный голубь, благодаря широким крыльям и хвосту кажущийся в полёте явно крупнее других птиц, отделяется от стаи, подлетает к Панкратову и, как бы здороваясь с ним, садится ему на плечо – это Цыганок. Многие соседи по дому знали об этом голубе и часто с умилением наблюдали за таким поведением юного хозяина голубятни и его пернатого друга. Знали они также, что мать Цыганка поймал ястреб, и что мальчишка сам терпеливо выкормил птенца, узнав от кого-то, как надо кормить голубят, если погибли взрослые птицы.
Демонстрация в центре города в честь праздника Великого Октября. Колонны школьных коллективов направляются к высокой монументальной трибуне с памятником Ленину напротив здания Горсовета. В одной из колонн идут Панкратов и Таня. Таня – красивая худенькая девочка с вьющимися русыми волосами, выпадающими из-под плотной вязаной шапочки. На улице холодно, одеты все уже почти по-зимнему. Перед самой трибуной Панкратов, расстегнув тёплую куртку, достаёт Цыганка и бережно передаёт его Тане, правильно вкладывая лапки голубя в Танины руки, между пальцев.
– Держи пока, а когда крикнут ура, бросай его вверх, – говорит он Тане.
С трибуны громко раздаётся "Да здравствуют пионеры и школьники! Ура, товарищи!". И Таня под общее ликование одноклассников выпускает Цыганка из рук. Голубь, хлопая крыльями, устремляется в небо над людским потоком.
– А он точно домой вернётся? – спрашивает Таня.
– Конечно, – уверенно отвечает Панкратов. – Я его уже и дальше бросал.
– А когда он прилетит?
– Через полчаса, может, раньше. А был бы почтовый, минут за десять долетел.
Зимний вечер. Морозно. Панкратов стоит перед музыкальной школой, постукивая носками ботинок о крыльцо. Открывается дверь и на пороге появляется Таня. В руках у неё большая папка с нотными тетрадями и скрипка в коричневом футляре.
– Пошли скорее, чтобы скрипка не замёрзла, – говорит Таня.
– Подожди, дай завяжу, а то ты вперёд замёрзнешь, – останавливает Таню Панкратов и заботливо завязывает у неё под подбородком верёвочки от белой меховой шапки. Затем он берёт у Тани скрипку, и они вместе, веселясь, то идут, то бегут по одной из центральных улиц города под ярко-желтыми фонарями.
Панкратов один дома.
Стук в дверь, и сразу без приглашения входит женщина, пожилая соседка по подъезду, заглядывает на кухню и спрашивает:
– А где мать?
– Папку встречать уехала.
– Из тюрьмы, что ли? – Панкратов в ответ утвердительно кивает головой. – Ну, теперь начнётся у вас, как бы он сразу чего худого не наделал. Такие на свободе жить не умеют. Ты, Санька, только пример с него не бери, – советует соседка и уходит.
В квартиру с мороза заходят мать и отец Панкратова. Мать Панкратова – женщина по возрасту ближе годам к сорока, густые тёмные волосы, умный, глубокий, усталый, но ласковый и доброжелательный взгляд, на щеках ямочки, когда улыбается. Панкратов удивлённо смотрит на то, во что одет отец – серая телогрейка, серая шапка, серые штаны и серые кирзовые сапоги, весь в сером. Отец, на вид заметно старше жены, крепкого телосложения мужчина, молча поднимает Панкратова на руки и прижимает к себе. В момент, когда отец обнял его, Панкратов с незнакомым до этого неприятным ощущением почувствовал щетину на небритом морщинистом отцовском лице и разглядел ещё у отца наколку на безымянном пальце левой руки – перстень с трефовым крестом.
Возле сарая в компании каких-то мужиков, пошатываясь, стоит пьяный отец Панкратова.
– Сейчас я вам его достану, – говорит он мужикам, подставляет лестницу к крыше сарая и кое-как пролазит в голубятню сына. Спускается он уже с Цыганком в руках, на показ расправляет голубю хвост, крылья. – Ну, где вы ещё такого найдёте, чистокровная бабочка. Ящик "Столичной" и он ваш. Берите, пока по-людски предлагаю.
– А почему голубятня без замка, так и стоит всегда, что ли? – удивляется один из мужиков.
– А зачем её закрывать, – с самодовольной ухмылкой отвечает отец Панкратова. – Мне сами несут, а не тырят у меня. И ты, если потребую, принесёшь сюда всех своих птичек. И водки поставишь, сколько скажу.
Мужики в нерешительности о чём-то шушукаются между собой, догадавшись окончательно, что за тип предлагает им купить хорошего породистого голубя и с кем они связались.
В это время, вернувшись из школы, с полевой сумкой через плечо вместо портфеля, к сараю подбегает Панкратов.
– Отдай, это же мой голубь, – испуганно и жалобно просит он отца.
– Да ты кто такой! – возмущается отец, и взгляд его и без того почти всегда угрожающий и колючий, становится откровенно свирепым. – У тебя нет ещё ничего, здесь всё моё.
– Ну, пожалуйста, папа, отпусти его, ему же больно.
Панкратов виснет на руках у отца и пытается освободить Цыганка.
– Пойдём мы, – говорит кто-то из мужиков в явном смятении от происходящего.
– Да на, забирай своё сокровище! – кричит пьяный отец и в ярости на глазах у сына, широко размахнувшись, с силой бросает Цыганка на снег. Голова птицы при этом остаётся у отца в сжатой ладони.
Панкратов замирает на мгновение, не понимая, что случилось, и затем бросается к ещё трепещущему в агонии тельцу голубя...
Мужики быстро и молча уходят.
Утром на кухне протрезвевший отец, нервно погасив папиросу о край батареи, подходит к Панкратову, обнимает сына и просит прощения:
– Пьяный я был, ничего не помню. Сам не знаю, как такую подлость сотворил. Чужих пацанов никогда не трогал, а тут своего обидел. Всё водка эта проклятая. Ну, прости ты меня. Если хочешь, у тебя лучшие голуби в городе будут, даром. А хочешь, я научу тебя драться, как надо, – после некоторой паузы продолжает отец, поглаживая сына по голове тяжёлой жилистой рукою. Пока я жив, ни один фраер тебя пальцем не тронет. А потом сам себя защищай. Но бойся, в драке близко к себе никого не подпускай и бей первым, ногами, ноги сильнее. А, схватят, прижмут, зубами рви. Никого не жалей и не проси ничего. Настоящих людей мало, все гниды почти, которых давить надо. А хочешь, я ещё на гитаре тебя научу играть и в карты. В жизни всё пригодиться может.
Панкратов по-детски плаксиво, вытирая глаза кулаком, всхлипывает и говорит:
– Такого, как Цыганок, больше не будет. Я его за сараем похоронил. Несколько дней всего прошло, как тебя мамка привезла, а ты вон уже чего наделал. Никогда тебе этого не прощу.
Видно, что отец очень переживает, искренне раскаивается, но не знает, как ещё утешить сына.
– Ну, всё, кончай скулить, успокойся, – снова закурив, говорит отец. Чтобы я твоих слёз больше не видел. – После этих слов в голосе отца послышались уже нотки повелительного осуждения. – Ты мой сын. А, значит, умный и сильный. Не забывай, чью фамилию носишь, и что она означает. Знаешь, как переводится по-русски имя Панкрат? Не знаешь. Вот посмотри в словаре и соответствуй. Иначе, кто тебя уважать будет. Распустил нюни, как баба. Терпи, давай. Не простит он, видите ли, вот напугал. Не позорься и меня не позорь. Простишь, куда ты денешься. За всё простишь и отца и мать. Особенно мать. Попробуй только обидеть её когда-нибудь. Всё, забыли. Иди в туалет, вытри слёзы и высморкайся, как следует.
Глава 3.
Конец шестидесятых
Панкратов работает на заводе. Корпус громадного цеха, внутри на рельсах идёт монтаж каких-то конструкций, напоминающих железнодорожные цистерны. Шум станков, механизмов, отбойных молотков, подвесных кранов. Много рабочих, все заняты своими операциями. Панкратов на руках заносит в мастерскую большой тяжелый электродвигатель и ставит его на верстак, где уже стоят такие же моторы, частично разобранные для ремонта. Мастер, пожилой мужчина в тёмно-синем халате, в очках, выговаривает Панкратову:
– Чего ты их на себе таскаешь, ты грузчик или электрик второго разряда. Тележка зачем вон стоит?
– Не ворчи, Петрович, – говорит Панкратов. – Так для тренировки надо.
– Тоже ещё, спортсмен, – продолжает ворчать мастер. – И чем ты занимаешься, если не секрет?
– А мне некогда спортом заниматься, учиться надо.
– Вот это другое дело, – охотно соглашается Петрович. – Выучишься, может, энергетиком или начальником цеха у нас станешь.
– А повыше нельзя? – шутит Панкратов.
– Куда ещё выше? – искренне удивляется Петрович. – Ты хотя бы мастером стань.
Та же мастерская электриков в цехе. Никто из присутствующих не работает. Один рабочий газету читает, другой булочку доедает, запивая кефиром, а мастер и ещё один рабочий за столом в шашки играют. Вдруг кто-то спрашивает:
– А где Панкрат, что-то его давно не видно?
– Наверняка в подвале, – говорит Петрович. – Мало ему смены, так он ещё в обед железо ворочает.
Тот же цех. В одном из пролётов открытая дверь и лестница в подвальное помещение, где расположена общая раздевалка – душевые, умывальники, ряды шкафчиков для одежды. В дальнем отсеке на свободном пространстве Панкратов, стискивая зубы от напряжения, качает бицепсы, используя для этого какие-то тяжелые металлические заготовки, принесённые им в подвал давно и заранее специально для силовых упражнений.
Тихая городская улочка. В свете фонарей лениво, поблёскивая, кружат редкие снежинки. Панкратов заходит в старое, построенное когда-то пленными немцами, трёхэтажное здание вечерней школы. Урок математики. Панкратов сидит в классной комнате за последним столом и делает вид, будто внимательно слушает учителя. Но сам при этом время от времени засыпает. И, чтобы голова не падала, подставляет под подбородок авторучку. Это видит сосед по столу, средних лет мужчина, который слегка толкает локтем Панкратова, чтобы тот не спал.
– Фу ты, чёрт! – зевая, жалуется Панкратов. – Ну не воспринимаю я эти синусы с косинусами. На литературе же не сплю вот или на истории.
– Да я и сам кое-как терплю, ничего не соображаю.
Весна. Панкратов дома, в той же квартирке на первом этаже, ужинает за небольшим круглым столом в комнате.
– Опять ты так поздно вернулся, посмотри, уже одиннадцать, а в шесть вставать и на завод, – сокрушается мать Панкратова, волосы у которой уже с весьма заметной проседью. – Вымотала тебя эта школа, будь она не ладна, третий год уже. Хотя и без неё нельзя, я всё понимаю. Но жалко тебя, сынок.
– Ничего, мама, потом отдохну, когда-нибудь, – успокаивает Панкратов мать. – Через месяц закончу школу и сразу в юридический поступать буду. После занятий в институте подрабатывать буду, проживём как-нибудь. Высшее образование обязательно получить надо. Иначе, кто я без него.
– А почему именно в юридический? – спрашивает мать.
– Потому что там дают самые универсальные знания, какие необходимы политику и государственному деятелю, – объясняет Панкратов.
– Неужели мой сын государственным деятелем решил стать? – удивляется мать.
– А почему нет. Вперёд и вверх, как говорится. Кто-то же, умный и сильный, должен управлять государством.
– Да уж, ты со своим характером так науправляешь, что все разбегутся, – ласково шутит мать. – А, если серьёзно, то для этого действительно грамотным человеком надо быть, разбираться во всём.
– Правильно, – соглашается Панкратов, неспроста же я это повесил. – И он кивает на прикреплённый над дверью в другую комнату лист бумаги со словами "Два человеческих стремления – к знанию и могуществу поистине совпадают в одном и том же. Ф.Бэкон".
Поужинав, Панкратов расправляет постель и ложится спать.
– А когда ты последний раз Таню видел? – спрашивает мать через открытую дверь. – И где она учится?
– Перед Новым годом, – отвечает Панкратов. – А учится она на первом курсе университета.
– И о чём вы договорились?
– Ни о чём. Я специально подстроил встречу с ней, хотел пригласить куда-нибудь, а она и разговаривать со мной не стала, побрезговала. Конечно, кто я по сравнению с ней, – помолчав немного, говорит Панкратов. – Бывший ремесленник, пэтэушник. Она, наверняка вообразила себе, что я так и останусь простым работягой.
– Странно, – пожимая плечами, произносит мать. – А что, хорошим рабочим быть это позорно, что ли?
– Для неё позорно, – объясняет Панкратов. – А как же иначе. Отец у неё директор чего-то там, "Волга" служебная, дача. Мать вообще, похоже, никогда и нигде не работала.
– Всё равно, непонятно. Вы ведь так дружили в школе. Ты её всегда домой провожал, от хулиганов защищал.
– То школа, а это жизнь, – говорит Панкратов. – Теперь у неё другие защитники, очкарики какие-нибудь прыщавые, которых я одним плевком зашибу.
Слышно, как мать вздыхает и снова спрашивает:
– А она всё такая же красивая?
– Даже слишком, – засыпая, тихо бормочет Панкратов. – Но всё равно она никуда не денется, от меня не уйдёшь, всему своё время.
– И не держи ты руки за спиной, когда идёшь по улице, – вдруг сердито после короткой молчаливой паузы произносит мать. – Ты же не под конвоем. Сколько раз тебе говорить надо.
Солнечный майский день. Тот же сарай за домом Панкратова, та же почерневшая от времени пустая голубятня, от захвата с сеткой на ней осталось несколько сломанных реек. Панкратов возле сарая отрабатывает приёмы рукопашного боя. Бьёт, чаще ногами, по висящему на стене старому матрасу, на котором углем начерчена фигура человека. Боевая стойка, контактные удары и имитация ударов у Панкратова совсем не похожи на элементы спортивных единоборств. То, что и как он делает, больше похоже на драку, в которой с его стороны – расчётливая демонстрация агрессии и жестокости. Видно, как Панкратов сосредоточенно настраивается на схватку и с какой-то буйной остервенелостью нападает на воображаемого противника. С очень низкой стойки он бьёт нарисованного человека по туловищу, в горло – кулаком, ладонью, сжатыми и растопыренными пальцами, пинает его по ногам, в пах, в живот, хватает противника как бы за плечи и резко в прыжке бьёт головой. В разной последовательности и в ошеломляющем темпе всё это действо повторяется несколько раз и заканчивается тем, что Панкратов срывает матрас со стены, перебрасывает через себя, высоко подпрыгивает и втаптывает его в землю.
Панкратов за своим письменным столом, закрывает и откладывает в сторону учебник истории СССР. Тут же ещё другие учебники, тетради. Панкратов встаёт из-за стола, выходит из комнаты, надевает кеды.
– На тренировку? – спрашивает мать.
– Как всегда, – говорит Панкратов. – Сегодня же суббота.
– А когда выпускные экзамены начинаются?
– На следующей неделе, – отвечает Панкратов и уходит.
Тёплый, светлый вечер. Старый, заросший, неухоженный сквер. На главной дорожке возле сломанной скамейки человек пять разновозрастных мужиков, не обращая внимания на прохожих с детьми, распивают спиртное, громко сквернословят, швыряют мусор в кусты.
– Привет, бичи позорные! – подойдя к пьяной компании, задиристо восклицает Панкратов. – Быстренько всё убрали за собой и сами убрались отсюда.
Самый здоровый из мужиков первым поддаётся на провокацию.
– Не понял, – в крайнем удивлении произносит он. – Чего тебе надо, щенок?
– Чтобы вы ушли и чтобы рож ваших я здесь больше не видел, – спокойно отвечает Панкратов, но с явным желанием раздразнить противника.
– А если не уйдём? – спрашивает мужик.
– Да куда вы денетесь, козлы вонючие! – говорит Панкратов.
Такой дерзости и таких обидных слов этот самый здоровый мужик уже не выдерживает и без опаски, бесшабашно нападает на Панкратова. Панкратов сбивает его с ног одним ударом. Другие мужики тоже, гурьбой, с хмельным азартом, нападают на Панкратова. Один из них при этом успевает даже разбить пустую бутылку о край скамейки и вооружиться "розочкой". Но в результате стычка с Панкратовым заканчивается для них очень плохо. Издавая протяжные стоны и корчась от боли, все они валяются на земле, в том числе и тот, что с разбитой бутылкой в руке.
Панкратов возвращается с работы домой.
– Как же всё-таки хорошо, что не надо больше в школу ходить, – говорит он с порога матери. – Хоть поесть и поспать спокойно можно.
Панкратов допивает чай, мать подсаживается к нему и передаёт заказное письмо из института и повестку из военкомата.
– Извини, сама расписалась в получении, – говорит мать. – Вдруг что-то важное в этом письме. И военкомат всё равно не отвяжется.
На повестку Панкратов не смотрит, а сразу распечатывает толстый почтовый конверт. В конверте его документы, какие подают при поступлении в ВУЗ, и сопроводительное письмо на официальном бланке Свердловского юридического института. Панкратов читает вслух сопроводительное письмо из института: "Приёмная комиссия возвращает вам документы и сообщает, что согласно действующему законодательству вы не вправе обучаться на очном отделении высшего учебного заведения, так как обязаны после окончания ПТУ отработать четыре года на соответствующем предприятии".
Такое неожиданное известие приводит Панкратова в крайнее возбуждение.
Он встаёт из-за стола и начинает нервно с ошарашенным видом ходить по квартире.
– Вот зачем ты заставила меня идти в эту ремеслуху, если такое правило есть! – сразу сорвавшись на крик, выговаривает он матери.
– Да откуда я знала об этом, – тоже в расстройстве и замешательстве говорит мать.
– Так узнала бы вначале! – кричит Панкратов. – Нельзя было, что ли, устроить меня куда-нибудь на самую примитивную безответственную работу, без каких-то там обязательств и отработок.
– Нельзя, потому что лет тебе тогда было мало и никуда не брали.
– Тогда надо было в школе оставить, я же хорошо учился.
– Тоже нельзя было, – объясняет мать. – Забыл, что ли, как я заболела тогда, ноги отнялись. Хорошо, вылечили. А если бы нет, кто бы тебя кормил, в училище хоть стипендию платили. Потом, если честно, я боялась, что ты без профессии останешься. У нас тут шпана одна кругом живёт, заманили бы тебя в свои дела, чего я больше всего боялась, и не доучился бы ты ни в какой школе, целых три года надо было ещё тянуть. И мало ли что со мной могло случиться. Если бы отец ещё жив был.
– А что толку-то от такого отца, даже если бы он и был! – страстно возражает Панкратов. – Вот драться меня научил, словечкам уголовным всяким, в картишки мухлевать да на гитаре брякать, счастье какое. А зачем мне всё это надо. Был бы нормальным человеком, так сам жил бы ещё, и мы бы с тобой не прозябали бы среди этих сараев. И мне не пришлось бы после восьмого класса кувалдой махать. Закончил бы дальше как все дневную школу и не врал бы никому, что отец у меня когда-то чем-то заболел и умер.
