Текст книги "Ватерлиния (сборник)"

Автор книги: Александр Громов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 62 страниц) [доступный отрывок для чтения: 23 страниц]

– Ты как думаешь, Винс: если еще раз полезут – отобьемся?

Менигон, морщась, щупал ссадину на голове, смотрел на ладонь и вытирал ее о комбинезон.

– Каждая деталь имеет свою наработку на отказ, – сказал он непонятно. – Это надо знать. С виду вроде ничего, а потом хряп – и отказывает. Очень просто.

– Это ты о чем? – спросил Шабан.

– Это я просто так, – сказал Менигон. – Ты давай за коридором смотри. Тоже мне: отобьемся – не отобьемся… Стратег вшивый.

Стрельба за спиной неожиданно смолкла. Стало тихо, только поодаль негромко гудели какие-то насосы, что-то позвякивало, и было слышно, как из пробитых труб с шумом низвергаются не то потоки аммиачной воды, не то канализационные стоки. Шабан глубоко вдохнул: почему-то вдруг стало трудно дышать. В голове зашумело.

– Э! – Менигон замер, подняв кверху палец. – Чувствуешь?

Шабан потянул носом.

– Это кислород.

– Отдали аппаратную, – спокойно сказал Менигон. Его желтые глаза погасли. – Все, крышка.

Он вдруг начал ругаться – очень грязно и очень спокойно – и все никак не мог остановиться. Шабан потащил его за рукав. Ярус снова наполнился звуками. Но теперь это были звуки бегства.

– Куда? – вяло спросил Менигон. Он был как пьяный.

Куда, куда… Шабан тянул Менигона прочь, и в голове у него трещало. Он кричал, не чувствуя, что кричит. Ты надышался, что ли, Винс? Или все еще рассчитываешь стать экспертом? Вниз, вот куда! Нет, сначала наверх: возьмем Лизу – и вниз. Если повезет прорваться к гаражу, захватим вездеход – и тогда в ущелье, к ребятам… Ну же, Винс! Быстрее!

– А-а, – сказал Менигон, едва ворочая языком. – Вот ты о ком вспомнил… Так их убили. Разве я тебе еще не говорил?

Эта дверь поддалась сразу – вероятно, была повреждена или просто не заперта по оплошности, – и едва она успела задвинуться за спиной, как по коридору прогрохотали преследователи. Мимо. Кажется, ушел… Шабан привалился к двери спиной и закрыл глаза. Сил не было. Где-то еще стреляли, но исход был ясен. В жилые ярусы удалось прорваться немногим; их отстреливали поодиночке. Часть защитников отступила вниз и, по-видимому, пыталась организовать оборону на новом рубеже. В глазах плавали цветные круги и стояли картины бегства: мчащаяся на выстрелы толпа, в которой каждый был сам за себя, хриплые крики, неожиданный фонтанчик брызг, ударивший из кителя инженера, и бессмысленное лицо охранника за мгновение до того, как это лицо размозжило прикладом. Карабин так и остался где-то там, и куда-то пропал Менигон, а Ева Панчев был еще жив, еще кричал, стрелял и дрался в последней рукопашной своим коротким автоматом, он был жив до самого пандуса, и только там его отбросило пулей…

– Ну и ну, – сказал знакомый голос. – Здравствуйте.

Это был Роджер. И это была его комната. Он сидел на краю смятой постели, спустив босые ноги на пол, и имел блаженный вид, а на его коленях, подставляя себя под блуждающие руки, сидела модель.

– Вон пошла, – сказал ей Шабан, пытаясь отдышаться.

Модель деловито отклеила от себя руки Роджера, спрыгнула с колен, и, раньше, чем она въехала Шабану кулаком в переносицу, он понял, что это не модель. Кулачок у нее был маленький и твердый, и она знала, как с ним обращаться.

– Вы что?! – закричал очнувшийся Роджер. – Это же не модель! Это моя невеста! Магда, скажи ты ему…

– Я ему уже сказала, – девица улыбнулась, открыв мелкие белые зубки, и, подрагивая бедрами, вернулась на исходную позицию. Руки Роджера немедленно пришли в движение. Шабан механически ощупал переносицу. Синяк будет.

– Ну, что там нового? – бодро спросил Роджер.

Шабан судорожно сглотнул.

– Уже все, – сказал он, – уже больше ничего не будет. Так вот. Одежду мне дай… чистую. И попить.

Пока он переодевался, умывался и пил, Роджер смотрел на него не отрываясь. Он явно не знал, как себя вести.

– Я ненадолго, – успокоил Шабан. – Передохну вот и пойду. Минуту.

– Ну отчего же минуту… – дипломатично сказал Роджер. – Передохните, отсидитесь…

– Это ты дверь не запер? – спросила Магда.

– Сейчас, сейчас… – сказал Шабан, глубоко дыша. Круги перед глазами наконец пропали, остался только Ева Панчев. – Уже ухожу… Слушай, а может, вместе?

– Зачем? – с тревогой спросил Роджер.

– Посмотришь, как это бывает, – сказал Шабан. – Ну? Пойдешь?

– Еще чего, – сказала Магда и отвернулась, положив одну красивую ногу на другую. Роджер беспомощно покрутил головой туда-сюда, словно ожидал подсказки.

– Сидеть надо, – он убрал глаза. – Спокойно сидеть, и все. Тогда ничего не будет.

В коридоре опять застучали торопящиеся ноги, кто-то отчаянно заколотил в двери и вдруг завизжал на высокой ноте. Грохнул взрыв, осколок с визгом ударил в косяк.

– Сиди, – сказал Шабан. – Ты вот что. После всех этих дел охранников, наверно, стало немного меньше, так?

– Ну? – спросил Роджер.

– Значит, будет объявлен набор. Ты бы шел. Тебя Живоглот возьмет, ему такие нужны.

Роджер задумался. Шабан плюнул под ноги и пошел прочь. Ему показалось, что дверь поползла в стену слишком медленно, и он помог ей рукой.

– Сидеть надо… – сказал за спиной Роджер.

К двум часам дня все было кончено. Последние разрозненные группки сопротивляющихся были истреблены или рассеяны, последние желтые каски, загнанные в тупиковые коридоры правительственного яруса, положили оружие. Было похоже на то, что, несмотря на весь шум и грохот боя, инсургенты не понесли значительных потерь.

В два часа пять минут по коридору под конвоем наряда Особой Охраны провели пленных: Правительственный Совет в полном составе, с Арбитром и Председателем, и десяток оборванных защитников. Поздняков тоже был здесь, старался держаться особняком и шагал бодро.

В два пятнадцать сама собой включилась газета и одновременно заговорили динамики. Передавалось информационное сообщение и обращение к населению. Прежний Правительственный Совет объявлялся лишенным власти как превысивший свои полномочия касательно контрактной политики, нарушающий права свободной личности и не способный направить Редут на путь истинного процветания. Новым Арбитром с функциями Председателя назначался Нейл Маккалум Редла, его заместителем по законности и правопорядку – Юстин Мант-Лахвиц. Сообщалось, что члены бывшего Совета будут подвергнуты домашнему аресту вплоть до специального решения по этому вопросу.

В связи с имеющим место массовым недовольством рабочих, чей контрактный срок истек, создавалась специальная комиссия для ускоренного рассмотрения подобных дел во главе с заместителем Арбитра по законности и правопорядку.

Все без исключения плантации ползучего гриба объявлялись государственной собственностью (с выплатой компенсаций бывшим пайщикам) и подлежали строгому учету и контролю. Особо подчеркивалась ответственность за самовольный посев гриба, а сбор, переработка и реализация урожая приравнивались к государственным преступлениям.

Обращение к населению было составлено в бодром тоне. Населению предлагалось сохранять спокойствие, не терять исторически присущего народу Редута оптимизма, оказывать всяческую поддержку и помощь новой администрации и ни в коем случае не поддаваться панике, поскольку короткий период эксцессов деструктивного характера благодаря решительным действиям нового руководства страны остался, к счастью, позади. Некий неведомый Конвент Спокойствия по поручению нового руководства извинялся за неизбежный хаос, вследствие которого праздничный отдых истинных добропорядочных граждан оказался нарушенным и вина за который целиком возлагалась на прежнее руководство, и уведомлял о том, что праздник по случаю завершения прокладки тоннеля будет дополнительно продлен на один день. Добропорядочным гражданам рекомендовалось сотрудничать с уполномоченными Конвента Спокойствия в деле выявления террористов и мародеров, препятствовавших установлению режима подлинно народной власти, а ныне напрасно пытающихся укрыться от суда народа.

Вот я уже и террорист, равнодушно подумал Шабан. Или мародер? Штуцер, Штуцер… Кто бы мог подумать? Мелкий жучок, вечный должник всех и всякого… Еще полшага – и диктатор. Диктатура не устанавливается сразу, она вырастает постепенно. Сейчас еще можно рыпнуться, если с умом, еще можно пытаться пикнуть, играя на интересах то Штуцера, то Живоглота – через несколько месяцев, когда один из них перегрызет другому глотку, это станет невозможно. Люди привыкнут, да ведь они уже сейчас не против, вот что самое похабное. Люди против того, чтобы застрять в Редуте сверх контрактного срока.

Может быть, на первых порах в самом деле ускорят ренатурализацию и вывоз наиболее отъявленных горлопанов – толку от них все равно немного, – а вместо них наберут новых. Через пару лет горлопанов станут просто расстреливать. Станут шире использовать убегунов и раздавят Коммуну – это может дать одну-две тысячи военнопленных, в перспективе, после соответствующего трудового воспитания, – новых лояльных подданных. Остальных уже завтра начнут вызывать поодиночке и с пристрастием допрашивать, в какой части Порт-Бьюно был такого-то числа в такое-то время, да что делал, да какие свидетели могут подтвердить…

Сзади неслышно подкралась Лиза, потерлась о плечо, как ласковый котенок. Разве что не мурлыкала. На всякий случай Шабан пощекотал ее за ухом, а она, прильнув к нему всем телом, полузакрыв глаза, тихонько гладила его по голове, и он совсем не думал о редеющих волосах. Порт-Бьюно просыпался. Редко, теперь совсем редко и очень далеко бухали одиночные выстрелы: не то охрана просто веселилась, не то творила суд народа.

…Будет ночь, и когда все утихнет, когда над Прокной хвостиком вниз повиснет Терей, дрогнут и раскроются ворота Порт-Бьюно и из его темной глубины, галошно блестя в свете прожекторов, беззвучно выползет грузовая платформа, до отказа набитая людьми, неторопливо проползет мимо вышек с развернутыми на куб пулеметами и, прибавляя ход, призраком уйдет в степь. Потом она остановится, и из ее лопнувших бортов посыплются люди: вооруженные выпрыгнут сами и распределятся широким полукругом; невооруженных выведут силой и поставят на край ямы в резком свете бьющих в глаза фар. Это – мелкую сошку. Поздняков, пожалуй, выкрутится, подумал Шабан. Даже наверняка: должен же кто-то объяснять разведчикам, что новая власть руководствуется исключительно интересами народа и чувством высокого патриотизма… А потом вся эта гниль попрет на Юг – Винсент сказал правду: тоннель только ускорил дело, – если бы не перспектива все ближайшие годы снимать сливки с южных месторождений, Штуцер, может быть, и не решился бы…

– Тебе хорошо со мной? – спросила Лиза.

– Да, – сказал Шабан. – Хорошо.

– А без меня тебе хорошо?

– Мне сейчас просто, – сказал Шабан. – Понимаешь, все было очень сложно… Я не знал, что делать, – так мне было сложно. А сейчас мне просто.

Глава 8

Прожженный шлюзовой створ, терзая ноздри вонью дымящегося металла, с грохотом выпал наружу. С крыши Порт-Бьюно мир выглядел плоским, как поднос. Унылое солнце, размытое по краям дрожащей дымкой, корчилось низко над хребтом, примеряясь к спуску; где-то вдали, там, где не торчали отвалы шахт, серая равнина сливалась с серым небом, и только на севере небо наливалось чернотой – оттуда шел грозовой фронт. Запоздавший период дождей спешил наверстать свое. На космодроме было сонно: судя по всему, никто из последних защитников Порт-Бьюно не сделал попытки вырваться.

Шабан лег на край крыши, достал и настроил бинокль. В зрачки уперлась темная поверхность колоссальной колонны «Юкона», исчерченная прожилками сварных швов, мелькнул под дюзами щербатый бетон. Въездной пандус грузовика был опущен. По обе стороны от пандуса, положив руки на висящие на шеях карабины и переминаясь с ноги на ногу, тосковали два охранника. Шабан пошарил биноклем по летному полю. Других кораблей на космодроме не было, их и не могло быть в этот сезон, только на посадочных площадках выделялись неровные круги опаленного бетона. Космодром казался вымершим. Обслуживающий персонал, если он вообще присутствовал, сидел сейчас по служебным помещениям и не высовывал носа. Охранников тоже не было видно, если не считать еще одной парочки у складов да часового на вышке при въезде на летное поле. От складов по направлению к «Юкону» неторопливо пылил энерговоз. Водитель в синем комбинезоне сидел за рулем истуканом, словно боялся сделать лишнее движение. Один из охранников отошел так, чтобы его было видно в зеркало заднего обзора, снял с шеи карабин и шутя прицелился – лицо водителя сделалось серым.

Север застилала мгла. Если на Базе что-то и происходило, то разглядеть это не было никакой возможности. Только вряд ли там что-то происходило. Где-то очень далеко, почти сливаясь с наползавшей на небо чернотой, висела летающая платформа, посланная, по-видимому, для наблюдения за миграцией убегунов. Больше в небе ничего не было.

Шабан оторвал глаза от бинокля и обернулся. Лиза подошла, и он зашипел на нее и замахал рукой: «Дальше! Дальше! От края!» Потом осторожно отполз сам. Четверо охранников, пятый на вышке… И еще неизвестно, сколько их в самом корабле. Идеально было бы сразу завалить вышку, но тогда они могут успеть поднять пандус. «Ничего, – сказал он себе, – прорвемся. Если нахрапом, только умным нахрапом, – должны прорваться. Второй попытки никто не даст, но и одну никто не отнимет…»

Прыжок, прыжок, прыжок! Уклон винтового коридора заставлял бежать. Вперед! Теперь больше ничего, только вперед и вниз, сквозь все пятьдесят пять ярусов – вниз! Прочь отсюда. А вы думали, голубчики, что я стану с вами жить? Я – с вами? Живите сами, жрите своих лангустов, любитесь с моделями и друг с другом, нюхайте натощак свой порошок… Убивайте друг друга. Вы мне не нужны, вы вообще никому не нужны, кроме самих себя, вы удержите свою власть, укрепите ее, оградите специальными институтами подавления, тщательно застрахуетесь от случайностей и сгниете живьем, отравив миазмами все, что только сможете. Но вы сгниете без меня, слышите вы!..

Когда ноги от усталости стали чужими, он перешел на шаг. Лиза пошла рядом – тонкая, прямая, совершенно не запыхавшаяся. Она хотела о чем-то спросить, но Шабан, глотая набежавшую слюну, только мрачно взглянул на нее между двумя судорожными вдохами – и она не спросила. На ее лице было недоуменное выражение. «Как у ребенка, которому не объяснили, – подумал Шабан. – Ребенок и есть. Прости меня, девочка, но объяснять я сейчас ничего не стану. Не хочу. Не время. Ты только на меня не обижайся, хорошо? Не станешь обижаться? Да, я забыл, ты же еще не умеешь обижаться…»

Откуда-то снизу тянуло гарью. Из жилых ярусов сквозь задвинутые двери доносилась бодрая музыка. Праздник продолжался. Слышались смех и шарканье ног – люди уже не боялись выходить из комнат. Было слышно, как кто-то раздраженным со сна голосом требует, чтобы ему объяснили, что, собственно, произошло. Ему объяснили, что произошло. «А-а…»– разочарованно протянул вопрошавший. Потом музыку свели на нет и далекий репродуктор забормотал значительным голосом – как видно, передавалось очередное обращение к населению. Шабан ускорил шаг, споткнулся о мусор, выругался и затрусил мелкой вихляющейся рысцой. Вниз, вниз! Скорее! Какой идиот придумал этот коридор, мало ему было лифтов и пандусов?.. Сам Эриксон придумал или кто-то ему подсказал? Наверное, сам. Умница, что придумал, гениальный был человек: построил ловушку-куб и дал шанс из нее выбраться. Только так и надо делать.

На нулевом ярусе едва не проскочили служебный лаз, и здесь пришлось гнуться в три погибели. Внутри было темно и воняло гарью, в тесном воздухе висел какой-то особенно едкий дым, впереди что-то торопливо капало, но не было видно, что, и руки натыкались на какие-то толстые пыльные трубы, а комбинезон с визгливым шорохом терся о шершавые стены. Дышать было нечем. Позади раскашлялась и всхлипнула Лиза, кашель прозвучал глухо, как в тумане. Ч-черт! Вот где это было… Шабан, прижимаясь к стене и стараясь не задеть оборванные кабели, боком прополз мимо нагромождения развороченных труб и стальных листов. Ладони скользнули по чему-то липкому. Кровь? Кровь, конечно. Кто-то прятался в этом лазе… Кого-то достали гранато-пулей. Чтобы не прятался – зачем добропорядочному гражданину прятаться? Шабан нащупал и стряхнул с руки прилипший комочек. Та-ак. Опять. Опять кровь, не можете вы без крови. Лет через сто скажут, если будет кому сказать: вынужденная необходимость, объективный-де исторический процес, куда денешься? И вообще, кровь (не своя персональная, разумеется) при подобных социальных эксцессах, может быть, и не вполне оправдана с гуманистических позиций, но уж безусловно необходима как смазка для исторического процесса… Скажут, и выпьют, и зажуют вкусным дымящимся лангустом, рыгнут в платочек и откинутся в удовлетворении… Он поперхнулся дымом и вытер рукавом слезящиеся глаза. Дьявол, какое мне дело до потомков? Потомки – дураки, им простительно. Не нам. Не вам, сволочи! Рвите друг друга дальше. Не буду я с вами жить, а ведь вы про меня главного не знаете: я с вами не только жить не хочу, я с вами еще и помирать не намерен, и других убивать я вам не дам…

Прыжок! Прыжок! Прыжок! Рывок к служебному шлюзу, ведущему в гараж со стороны энергоподстанции – так ближе всего до главных ворот. Быстрее! Какой он длинный, этот машинный зал… Еще быстрее, ну же! Кто-то в синем, попавшийся на дороге, – по виду, дежурный механик – порхнул в сторону балетным прыжком. Фильтр на босу рожу. Охранников, как ни странно, нет. Почему здесь нет охранников? Надоело глотать дым? Непорядок. Или, может быть, Штуцер решил, что все уже кончено? Это он по неопытности; не умеешь – не берись… Шабан с размаху влетел в шлюз, втолкнул Лизу.

– Фильтр надень, девочка.

Пришлось помочь: сама она никак не могла управиться. Даже в наморднике она была красива и желанна, но сейчас не было времени любоваться. Сейчас откроется шлюз и не будет ничего удивительного, если в гараже окажется охрана и в живот без обиняков упрется начищенный ствол. А я что? Я ничего, не надо меня пугаться, ребята, вот он я, весь, целиком перед вами, уберите от пупка свое железо. Разведчик спустился посмотреть, как идет ремонт вездехода и идет ли он вообще, потому что нынче праздник, – кому праздник, а кому завтра на маршрут, никто ведь не отменял… Что? Ах, модель? Это моя модель, ясно вам, я ее одну не оставлю, как хотите, у меня в соседях половой маньяк, я ему позавчера бил морду и вчера бил морду, а сегодня, если что замечу, – вообще кастрирую, чтобы не исходил слюной на чужое… Тут можно и переиграть, только не очень сильно, главное – их насмешить, тогда, может быть, даже пропустят, но более вероятно, что дадут пинка и, приказав убираться, с гоготом посоветуют не тянуть с кастрацией, и тогда можно будет выждать и попытаться еще раз. Конечно, все будет зависеть от того, сколько их там окажется, и если, к примеру, всего двое-трое, то можно и не ждать… Шабан нащупал в кармане лучевик, снял его с предохранителя и переключил на непрерывный режим. Секунд пять выдержит, но ведь и одной достаточно. Карман загорится, черт… Плохо то, что Лиза все это увидит, ей бы этого видеть не следовало, замучает потом вопросами: «А они умерли, да?», «А как это – умерли? Зачем?», «А я тоже могу умереть?» Лиза, Лиза…

Охраны в гараже не было, зато дыма было еще больше. Дым ел глаза, у главных ворот он висел слоями, он тек ленивыми мутными струями, сворачивался в кольца и вращающиеся хвостатые спирали, делился на фракции и медленно растекался по потолку и полу. У потолка его затягивало в вентиляцию, но толку было чуть: плотные дымные столбы стояли над откинутыми настежь люками гигантского «армадила» с развороченным бортом, края пробоины были вывернуты наружу, как лепестки уродливого цветка. Вокруг вездехода на щербатом бетоне вповалку лежало несколько трупов. Вот оно что, отстраненно подумал Шабан. Значит, попытка вырваться все же была… Он осмотрелся. Та-ак. Вон там «армадил», кроша бетон, вывернул со стоянки, вот тут он взял разгон, намереваясь с ходу пробить ворота, но его уже ждали и вон оттуда хладнокровно, как в макет, всадили в борт планирующую гранату, и «армадил» загорелся, пошел юзом на заклинивших гусеницах, а набившиеся в него люди, те, что не были перемешаны в кисель кумулятивной струей и стаей осколков, полезли наружу под карабины охранников. Ясно, почему пусто: охранники сделали свое дело и ушли, когда им приказали, а приказали им тогда, когда прорываться наружу стало уже некому, и, кстати, держать под охраной все жизненно важные объекты Порт-Бьюно у Живоглота холуев не хватит. Между прочим, ворота можно открыть из диспетчерской, если только они не заблокированы, а заблокированы они или нет, мы сейчас выясним…

– Они не спят, – со страхом сказала Лиза, указывая на трупы. – Они не такие.

– Такие, такие, – мрачно сказал Шабан. – Они спят. Они уже проспали все, что могли.

– А ты спать не будешь? – спросила Лиза.

– Мне еще рано…

Пока все шло как по маслу. Диспетчер, какой-то незнакомый красномордый здоровяк с толстым, распирающим фильтр носом, увидев Лизу, в первый момент оторопел и не сразу потянулся к пульту, а через секунду Шабан уже бил его по черепу рукояткой «магнума» и, отвернувшись от непонимающе-расширенных Лизиных глаз, кряхтел, стаскивая с диспетчерского кресла расслабленное тело. Ничего, ничего, моя девочка, бормотал он, вот примерно так с ними и надо. Живой, очухается. Тут главное, чтобы процесс был обратимым, это очень важно, нельзя лишать человека шанса когда-нибудь понять и проснуться, это – преступление, хоть я и уверен, что эта рожа до смерти не проснется, но мало ли, в чем я уверен… Да, как там ворота, не заблокированы? Нет, и это прекрасно. Где мой «эшевен»? Вот он, мой побитый, корма оплавлена, локатор, разумеется, не починен. Это ладно. Мы с тобой обязательно вырвемся, моя хорошая, слушай меня внимательно. Сейчас ты сядешь за управление… я знаю, что ты не умеешь, но это не сложно, я тебе покажу, как это делается, ты только очень постарайся… Для меня постарайся. Прогрей двигатель… вот так, хорошо. Я открою ворота на тридцать секунд, там есть такой режим, а ты, как только я окажусь на броне, трогай и набирай умеренную скорость. Обязательно умеренную, скучную такую, зевотную, нельзя ни гнать, ни ползти, иначе на вышках всполошатся, а нам с тобой это ни к чему. Дорога одна, не ошибешься, ты только плавнее рули, а я буду торчать из люка и поплевывать по сторонам, мою плешь охранники знают и должны пропустить, нужно только вести себя спокойно и нахально, тогда пропустят. А если нет…

– Там нет крыши, – сказала Лиза. – Я не хочу туда. Там страшно.

– А если не пропустят, – сказал Шабан, не обращая внимания, – тогда слушай мои команды и четко их выполняй. Я не собираюсь быть мишенью. Ты меня поняла?

– Хочу домой, – сказала Лиза. – Пойдем домой, ладно?.

– Заткнись! – грубо оборвал Шабан, чувствуя, как внутри у него что-то болезненно сжалось. – Тебя еще слушать…

Первые тучи наползавшего дождя, еще не черные, еще только свинцовые, но уже захватившие половину неба, вытягивали перед собою короткие косматые хвосты, на равнине шевелились неясные тени. Север окончательно почернел и сжался. Отсюда Порт-Бьюно был похож на кристалл пирита, только цвет был не совсем тот, отсюда без бинокля не было видно ни вышек, ни проволоки. Здесь не было людей, здесь индикатор радиоактивности наливался вишневым цветом и по краям насыпи среди хаотичного рельефа вывороченной и вздыбленной земли толпились строительные механизмы. Отдельно зиял недокопанный котлован, куда после окончания строительства предполагалось спихнуть террикон строительного мусора – малая победа бывшего отдела Поддержки Среды. По пологой насыпи шла и уходила в тоннель обыкновенная рельсовая однопутка, временная, конечно, позднее намечалось строительство скоростной магнитотрассы. Как Шабан и предполагал, охраны у входа в тоннель не было: очевидно, бывший Совет намеревался пропустить убегунов без нежелательных случайностей. Вместо охраны на левом рельсе бок-о-бок сидели два голых убегуна – оба разом вздрогнули, когда вездеход со скрежетом остановился в десяти шагах от них, завозились, пихаясь, и завертели безволосыми головами на морщинистых цыплячьих шеях. Лица у них остались равнодушными, вездеход их явно не заинтересовал. Шабан натянул хитин, жестом приказал Лизе сделать то же самое и выбрался на броню. Один из убегунов заметно вздрогнул и дернулся, порываясь вскочить, другой, успокаивая, неестественно вывернул руку, почесал первого между лопаток и сам же захрюкал от удовольствия, будто скребли его. Убегуны были прирученные, рабочие. Диким вид человека внушал, несомненно, панический ужас – очевидно, наследие каких-то древних времен, – и они успокаивались только тогда, когда пространство степи между ними и человеком превосходило границы прямой видимости. Впрочем, бывали исключения. Эти два убегуна убегать не собирались. Они ждали своих. Когда первая волна орды нахлынет и полезет на насыпь, они пойдут в тоннель первыми и поведут орду в Южные Земли. Туда-где-Тепло. Туда, где много света, пищи и совсем нет людей – в это они верят, ведь и убегуну нужно во что-то верить. Туда, где их опять ждет обман, таких кретинов сам бог велел обманывать, а в видах рекреации им, может быть, позволят быть загонщиками, когда какому-нибудь хмырю придет в голову позабавиться охотой на вариадонтов… Хватит! Раньше надо было ныть! Шабан боком слез с вездехода на землю, нашел и высыпал на ладонь остатки грибного порошка. Жмурясь, втянул в ноздри, привалившись спиной к броне, ждал, когда подействует. Перед глазами плясал и качался мир, горы дышали, как исполинские животные, как огромные умирающие киты, выброшенные на берег, – слабее, слабее… Порошка мало, черт… Не доза – едва полдозы, надолго не хватит. Он отшвырнул коробочку, и она запрыгала по насыпи. Хватило бы до космодрома…

У входа в специальный бункер, построенный с началом работ в тоннеле как склад ядерных зарядов для проходки, бродил, загребая ногами пыль, одинокий охранник, судя по форме – не Живоглотов. Увидев Шабана и Лизу, он заморгал было и даже раскрыл рот, но тут же справился с растерянностью, сдернул с плеча карабин и петушиным фальцетом скомандовал: «Стой! Назад!» Совсем молодой парнишка, еще старательный. Юный верзила под два метра по вертикали, уши трогательно оттопырены, даже ряшку себе еще не наел… Наверное, присутствовали и веснушки, но под слоем пыли на лице их не было видно. Нормальный молокосос. Шабан остановился, сдерживая себя. После сушеного гриба стоять не хотелось, хотелось броситься вперед на наставленный ствол.

– Караулишь? – спросил он, сплевывая себе под ноги.

– Кара… – начал охранник и вдруг, спохватившись, выпятил челюсть и взял карабин поудобнее. – Кто такие?

– Почему один? – строго спросил Шабан, игнорируя вопрос и изо всех сил стараясь придать голосу начальственное звучание. Он помнил, что охранников на этом посту должно быть двое. – Почему один, спрашиваю! Подойдите сюда, рядовой!

Охранник растерянно потоптался на месте, потом сделал один нерешительный шаг вперед. Потом подумал и сделал второй. «Живо!»– прикрикнул Шабан. Караульный подошел. Он явно не знал, как себя вести, и плечи его при каждом шаге поднимались, словно от холода, но черный зрачок дула по-прежнему смотрел Шабану прямо в лицо. Расстояние для одного прыжка было великовато.

– Инспекция, – сказал Шабан первое, что пришло на ум. – Что тут у вас? Выкладывайте, рядовой.

Рядовой начал выкладывать – озираясь по сторонам и нервно облизывая губы. Он чуть не хныкал и был готов схватиться за протянутую соломинку. Что произошло, почему нет смены? Они с Луи в карауле с утра, уже и чужую смену отстояли, ноги гудят и жрать охота – сил никаких нет, радио почему-то не отвечает, хрип один, четыре часа назад Луи пошел пешком в Порт-Бьюно, чтобы выяснить, за это время можно дважды успеть туда и обратно, а Луи все нет и нет, и смены нет, о чем там думают? Он-то, разумеется, пост не бросит, но всему же должен быть свой предел… В голосе охранника звучала неподдельная мальчишеская обида.

– Убили, наверно, твоего Луи, – сказал Шабан, переступая на полшага вперед. – Так-то.

– Как это? – Охранник заметно растерялся.

– Насмерть, – сказал Шабан. – Соболезную. Государственный переворот, понял?

– Д-да, – нерешительно сказал охранник. – Вот оно что… А как же… это… смена? – Слово «смена» он произнес почему-то шепотом.

– Будет вам смена, рядовой, – отчаянно плел Шабан. Зуд стал нестерпимым, телу хотелось действия: броситься, ломать, рвать, только не стоять на месте. Он сделал еще полшага. – Сейчас там просто не до вас. Свяжитесь с Особой Охраной – пришлют вам смену. Не обещаю, что не арестуют, но смена будет.

– А радио… – унылым голосом проговорил охранник. – Радио-то не работает…

– У меня в вездеходе есть радио. – Шабан показал рукой. Он млел от предчувствия удачи. – Это вон там. Идите и свяжитесь.

Лицо охранника прояснилось. Он сделал шаг, хотел сделать второй и вдруг замер с поднятой ногой: по-видимому, до него начало доходить, что он делает что-то не так. Не дожидаясь, пока сомнение караульного перерастет в уверенность, Шабан прыгнул вперед. Поднырнув под наставленный ствол, он ударил с коротким вскриком, целясь в солнечное сплетение, но, кажется, попал мимо, потому что охранник не задохнулся, а завопил и попытался ударить сверху карабином, – тогда он схватил охранника за штаны и натужно перебросил через себя. В нем было немало весу, в этом молодом здоровом теле, и Шабан с размаху приложил его о камни. Охранник взвыл. Где-то рядом с ухом грохнул карабин, пуля бесполезно ушла в небо. Ненужный шум. Шабан выдрал оружие из цепляющихся рук и, размахнувшись, забросил его за бункер. Вот так. – А теперь встать! Встать, я сказал! Ну!

Охранник встал. Его лицо выражало полную растерянность. Он еще не успел по-настоящему испугаться за свою жизнь, он боялся реакции начальства на неуставное ротозейство, глотал воздух и кривился от боли в подбитом боку. Ничего, сейчас он перестанет кривиться… Шабан извлек оба пистолета, «магнум» отдал Лизе:

– Стой тут, девочка. Шевельнется – стреляй без предупреждения.

Охранник замер. Теперь до него дошло, и пыль на его лице стремительно потемнела, впитывая нервный пот. Со лба, не удержавшись, сорвалась струйка, прочертила след. Лиза, довольная игрушкой, вертела в руках тяжелый «магнум».

– «Стреляй» – это как?

– Вот так. – Шабан повернул ее руку так, чтобы ствол пистолета глядел на охранника. – Так и держи, девочка. А шевельнется – нажмешь вот сюда, на этот вот крючок. Справишься? – Она радостно кивнула. – Ты у меня молодец, – серьезно сказал Шабан, и она просияла. – Жди тут. Я скоро.