Текст книги "Царь Алексей Михайлович"

Автор книги: Александр Боханов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 2. Царь – устроение Божие

Ключевым событием царствования Алексея Михайловича является Раскол, вызванный политикой исправления богослужебных книг и некоторой унификацией церковных обрядов. Сами по себе поводы для столь глубокого и непримиримого противостояния между приверженцами старых норм и представителями реформаторского крыла Русской Церкви по прошествии веков кажутся довольно незначительными, можно даже сказать, «пустяшными». Но так может видеться только из исторического далека.

В реальных обстоятельствах времени и места все, что касалось обряда, а в широком смысле и Церкви – признавалось подавляющим большинством русских делом первостепенной важности. Раскол – свидетельство полноты и всеохватности религиозного чувства, владевшего православными людьми в том веке, когда закон государственный и закон сакральный существовали в неразрывной смысловой гармонии, что и делало Русь-Московию Государством-Церковью.

Фигура Патриарха Никона (Минова, 1606–1681, Патриарх – 1652–1666) является одной из знаковых в Русской истории. Однако не столько он сам привлекает несколько веков пристальное внимание всех, кто интересуется историей и судьбой России. Особое значение всегда придавали не самой по себе личности шестого русского Патриарха, сколько той напряженной и драматической коллизии, сложившейся в середине XVII века. Именно тогда, впервые в Русской истории, возникло острое противостояние между двумя «устроениями Божиими»: Царством и Священством. Если придерживаться точной фактографии, то уместней все-таки говорить в первую очередь о «несогласиях» между двумя личностями: Царя и Патриарха [55]55
  В раннехристианской церкви во главе церкви стоял епископ. Титул Патриарха распространяется с V века; его получают епископы, главенствующие над митрополитами епархий. Термин используется в документах Халкидонского (Четвертого Вселенского) Собора (451 год). В IX веке сложилось учение о пентархии (пятидержавии): в Церкви может быть лишь пять патриархов. После раскола в 1054 году между Римом и Константинополем титул Патриарха закрепился за Предстоятелями Православной Церкви. В Православии сан Патриарха не имеет значения иной, высшей степени священства, нежели вообще епископская.


[Закрыть].

Можно назвать и еще один предыдущий исторический эпизод, когда нечто подобное имело место: история с Митрополитом Московским и всея Руси Филиппом (Колычевым, 1507–1569), подвергшим публичной критике некоторые аспекты государственной политики Первого Царя – Иоанна Г розного и соборным волеизъявлением исторгнутым из сана в ноябре 1568 года. Именно при Никоне произошла нарочитая политическая актуализация истории с Филиппом, который виделся Никону «назидательной» иллюстрацией «неправедности» действий Царской власти. Это должно было служить «неопровержимым» подтверждением базовому никоновскому мировоззренческому тезису: «мирская власть да преклонится пред властью священнической».

Вся история с Патриархом Никоном, история его возвышения и падения вольно или невольно, но поднимает огромные смысловые пласты всей христианской истории, неразрывно связанной с базисной проблемой взаимоотношения Церкви и Государства. В нынешнее время данная коллизия трактуется линейно и упрощенно; в общественном сознании доминирует примат «параллельного» существования двух институций. Торжествует антихристианская идея формальных «прав личности», исходя из которой отдельному человеку («индивидууму») предоставляется суверенная свобода в «выборе исповедания», а государство занимает внешнюю и равноудаленную позицию по отношению всех конфессий.

Со времени зарождения Реформации и складывания в Западной, Центральной и Северной Европе «протестантских церквей», т. е. с XVI века, тезис об «отделении Церкви от государства» получил в указанных регионах широкое распространение, вошел в политическую практику, став фактом исторической действительности. Национальные церкви конституированы «корпорациями публичного права», признаются только одним из государственных институтов, главой которых законодательным нормативом провозглашался верховный правитель государства. В подобных случаях мир человеко-божеский начинал доминировать над миром Бого-человеческим.

Подобные тенденции можно встретить и в современной православной литературе. Когда ученый-богослов пишет, что «Церковь и государство имеют отдельные сферы действия, свои особые средства и в принципе независимы друг друга» [56]56
  Протоиерей Владислав Цыпин. Курс Церковного права. Клин, 2004. С. 677.


[Закрыть], то подобный тезис можно принять лишь применительно к атеистическим и протестантским государство-образованиям. Уместно пояснить, что «сферой деятельности» Православия является человек, человеческой мир во всех его измерениях, что уже само по себе исключает какую-то политико-социальную самоизоляцию Церкви, как и ее пресловутую «независимость».

В эпохи, когда христианское государствоустроение имело универсальное и предметное воплощение, все выглядело и трактовалось совершенно иначе. Это принципиальное различие надо ясно осознавать и недвусмысленно обозначать, чтобы понять реальную временную ситуацию и избежать пошлой модернизации, когда людям XV, XVI, XVII, как, впрочем, и других веков, приписывают мысли, побуждения, восприятия и реакции, свойственные эпохе позитивизма, рационализма и атеизма.

Православие не знало ничего подобного Протестантизму, хотя некоторые авторы, вопреки очевидному, и трактуют появление на Руси в XVII веке «старообрядчества» как явления аналогичного порядка. Подобные взгляды исторически недостоверны. Имманентно Протестантизм взращивался, с одной стороны, ростом государственно-национального сознания в отдельных странах, не желавших подчиняться ни в какой форме наднациональной силе – Католичеству и Римским папам, а с другой – усилением общественной значимости «третьего сословия», т. е. буржуазии, отвергавшей всякую субординацию, в том числе и церковную, и признававшей только иерархичность, построенную на принципе «величины капитала».

Схожих явлений в России не наблюдалось. Борьба «староверов» и «нововеров» разворачивалась совершенно в иной плоскости. Здесь страсти кипели не вокруг вопросов о церковной субординации, иерархичности, юрисдикции, характера налогообложения церковных имуществ и прав собственности. Главным была борьба за «истинное благочестие» и предстоятелей Церкви, и самого Царя.

В отличие от Западной Европы, на Руси никто не ратовал за упразднение священства и монашества, никто не покушался на иконопочитание и на поклонение мощам Угодников Божиих, не ставил под сомнение многовековой опыт церковной практики, бесчисленные подвиги человеческой Христапреданности, зафиксированные в летописи Церкви [57]57
  Мелкие сектантские и раскольнические движения, например «ересь жидовствующих», заявившая о себе в конце XV века, в данном случае в расчет можно не принимать, так как на жизнь Церкви они заметно не влияли.


[Закрыть].

Никому и в голову не приходило писаной нормой выразить прерогативы Православного Царя, а уж тем более очерчивать формальным правом («конституцией») его компетенции. Как констатировал исследователь, «в сознании русских людей XVII века, независимо от их социального статуса, присутствовало представление о «Боге и Государе» как о высшей ценности». Но при всем при том земной правитель занимал в народных представлениях значительно более низкое место, «чем Царь Небесный» [58]58
  Лукин П.В. Народные представления о государственной власти в России XVII века. М., 2000. С. 35, 51.


[Закрыть]. Как точно подметил Адам Олеарий, «русские полагают, что Великий князь (Царь) исполняет все по воле Божией» [59]59
  Олеарий А. Описание путешествия в Московию// Россия XVII века: воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003. С. 387.


[Закрыть].

Для элитарных общественных слоев в России эра безбожия, или на языке того времени «свободомыслия», началась в XVIII веке, а в веке XIX «расцерковление» элитарных слоев стало уже горьким фактом русской жизни. Народ же – основная «социальная толща населения», начал заметно испытывать на себе влияние секуляризма – этого радикального антихристианского воздействия, только в конце XIX – начале XX века, когда Россия уверенно двигалась по пути западной хозяйственно-социальной «модернизации».

Для христианина, живущего в Православном Царстве, вопроса о каких-то своих «правах» по отношению к Творцу и Начальнику Жизни – Иисусу Христу и возникнуть не могло. У верующего здесь только одни святые, данные от века и навсегда – обязанности. В равной степени это касалось и отношения к «Божьему Приставу» – Царю Православному. Ведь он не просто «правитель», а носитель исключительного, сакрального предназначения; он – Миропомазанник, а царские порфиры отражали свет небес.

Русские царекратические представления очень верно передал в начале XVII века французский солдат-наемник Жак Маржерет, несколько лет обретавшийся в России [60]60
  В 1600 году, при Борисе Годунове, Маржерет поступил на русскую службу в чине капитана, под его началом находился отряд иностранных наемников. 21 января 1605 года этот отряд участвовал в сражении с войсками Лжедмитрия, в котором Маржерет отличился. Через некоторое время он перешел на сторону самозванца, командовал отрядом иноземной стражи в Кремле. После гибели Лжедмитрия и вступления на престол Василия Шуйского Маржерет в сентябре 1606 года покинул Россию. Во Франции он написал и опубликовал свое произведение о Русском государстве – «Состояние Российской державы и Великого княжества Московского».


[Закрыть]. «Наименование «царь», здесь (в России. – А.Б.)употребляемое, считают самым высоким. Императора Римского они именуют цесарем, производя это от Цезаря; прочих же государей – королями… Слово «царь», по их мнению, находится в Священном Писании, где Давид, Соломон и иные государи названы «Царь Давид», «Царь Соломон». Поэтому они говорят, что наименование, коим Богу угодно было некогда почтить Давида, Соломона и других властителей Иудейских и Израильских, гораздо более приличествует Государю, нежели слово цесарь и король, выдуманные человеком…» [61]61
  Маржерет Ж . Состояние российской державы и Великого княжества Московского// Россия XVII века: воспоминания иностранцев. Смоленск, 2003. С. 16.


[Закрыть].

У Православного Царя (Императора) куда больше ответственности перед Всевышнем, чем у любого из прочих смертных. Он наделен саном и властью не по воле случая, получил свои огромные властные прерогативы не только для решения задач земных, но для исполнения великой христианской миссии: евангелизации рода человеческого и приуготовление его ко Второму Пришествию Спасителя.

Царь Православный – защитник Церкви, но не Церкви просто как некоего общественного учреждения, а благодатной жизни, «жизни во Христе»; он – страж миссии Церкви. Высшим смыслом в таком случае для государства признается Бого-общение. Именно в этом широком и высоком духовно-нравственном контексте только и следует воспринимать эпоху Алексея Михайловича, раскрывающую огромный духовный потенциал Руси-России XVII века.

Историк Церкви И.К. Смолич (1898–1970) удачно обрисовал мировосприятие Царя Алексея Михайловича применительно к делам Церкви. Свои церковные обязанности он воспринимал как пастырские, и подобное отношение не вызывало ни у современников, ни у церковной иерархии никакого возражения.

«Царь чувствовал себя носителем не только государственно-политических, но и религиозно-этических обязательств. Он должен был не просто править государством, но и заботиться о душах вверенных ему Богом подданных. Если, например, указ Царя Алексея Михайловича ввиду приближения Великого поста предписывал, чтобы православный люд соблюдал себя в согласии с церковными правилами, то ни сам Царь, ни духовенство, ни кто-либо из народа не видели в этом вмешательства в права Церкви. Православный Царь должен был печься не только о соблюдении внешнего государственного порядка, но также о внутреннем благочинии своего народа» [62]62
  Смолич И.К. История Русской Церкви. 1700–1917 // История Русской Церкви. Т. 1–8. М., 1996. Т. 8. Ч. 1. С. 29.


[Закрыть].

Христианский Монарх фокусировал в себе не только функцию правителя земного, но и исполнял роль духовного лица. Потому, например, на Руси никогда не возникало какого-то общественно значимого движения против «законного» Помазанника, если его преданность Богу (благочестие) не подвергалась сомнению. Русский православный человек воспринимал Царя именно как «Божьего избранника», которого судить мог только Всевышний.

Характерный и показательный в этом отношении факт. Первый Царь Иоанн Васильевич (1530–1584), правивший безраздельно сорок лет, не вызвал к жизни ни одного протестного движения, какого-то мятежа или восстания, хотя правил жесткой рукой, карал неугодных и праведно и несправедливо. Но он являлся правителем от Бога, и выступление против него было равносильно восстанию против Господа. На подобное святотатственное действие русский богобоязненный человек XVI века никогда бы не отважился [63]63
  Важно подчеркнуть, что подобный психологический строй русского характера практически совершенно игнорируется историографией, построенной на принципах позитивизма и рационализма. Многие авторы, написав многостраничные опусы о «злодеяниях» (большей частью выдуманных) Первого Царя, так и не смогли объяснить, почему же на Руси не было ни одного общественного протестного движения. Притом, что русские совсем не были смиренным и безвольным «стадом», ведомым любым правителем на заклание. Вся Русская история и того века, как и иных веков, наполнена примерами восстаний и мятежей, ни один из которых не был направлен против особы Монарха. Исключением явилось только восстание и свержение в мае 1606 года Лжедмитрия I (ок. 1581–1606), уличенного в самозванстве и неблагочестии.


[Закрыть].

Не имея формального священнического чина, Царь Православный по факту являлся духовным поводырем, а его место в церковной иерархии замечательно точно выразил первый Христианский Император Равноапостольный Константин Великий на Первом Вселенском Соборе в Никее в 325 году. Обращаясь к Отцам Собора, Император заключил: «Вы – епископы внутренних дел Церкви, я – поставленный от Бога епископ внешних дел» [64]64
  Цит. по: Россия перед Вторым Пришествием. Материалы к очерку Русской эсхатологии. Составители С. и Т. Фомины. Т. 1. М., 2002. С. 59. Епископ в современной Церкви – лицо, имеющее третью, высшую степень священства, иначе архиерей. В апостольские времена термин «епископ» обозначал старшего наставника отдельной общины последователей Иисуса Христа. С появлением различных почетных архиерейских степеней – архиепископа, митрополита – термин стал обозначением младшей из них, хотя не потерял и более общего значения, для которого также используют термин «архиерей».


[Закрыть]. Как подчеркивал историк Церкви, Император «хотел быть блюстителем только внешних интересов Церкви, не простирая своего влияния на внутренний строй» [65]65
  Тальберг Н. История Христианской Церкви. М., 2008. С. 251.


[Закрыть].

В данной канонической формуле понятие «внешние дела» может трактоваться чрезвычайно широко, что, собственно, много раз и происходило. Не вдаваясь в полемические церковно-богословские интерпретации, отметим только важнейший момент, который не может подлежать спору: Император, положивший начало христианизации Римской Империи, ощущал и обозначал себя частью епископата, «сослужителя», по его словам. По заключению современного исследователя, «Государь был первым воином, первым сановником, первым судьей, первым священником» [66]66
  Величко А.М. Церковь и Император в византийской и русской истории. СПб., 2006. С. 64.


[Закрыть]. Подобное положение сохранялось до самого исчезновения «Империи ромеев» в 1453 году. Императоры («василевсы») там считались «викариями [67]67
  Викарий (лат. Vicarius) – «заместитель», «наместник».


[Закрыть]Иисуса Христа», надзирающими за царством.

Выдающийся греческий канонист XII века и Патриарх Антиохийский Феодор Вальсамон (1140 – после 1195) наставлял: «Православные императоры, с призванием святой Троицы назначающие патриархов и будучи помазанниками Господними, невобразно, когда захотят, входят в алтарь, кадят и делают знамение креста с трикирием, как и архиереи. Но они и катихизически поучают народ, что дано одним местным архиереям… А так как царствующий император есть помазанник Господень по причине помазания царства, и Христос и Бог наш есть кроме прочего архиерей, то благословенно и император украшается архиерейскими дарованиями» [68]68
  Протоиерей Валентин Асмус. Церковные полномочия византийских императоров// Православная государственность. 12 писем об Империи. СПб., 2003. С. 39.


[Закрыть].

После Константина Великого императоры приобрели значительное влияние на дела Церкви, и не только в вопросах административного управления Церкви как земного учреждения. По православным представлениям, «Царская власть есть особое служение в Церкви, служение, не тождественное священству, но сопоставимое с ним, высшее явление того данного Церкви достоинства, которое апостол Петр называет «царственным священством» [69]69
  Он же. Учение Святого Царя Юстиниана о Священстве и Царстве// Ежегодная Богословская конференция Православного Свято-Тихоновского Богословского института. М., 1996. С. 39.


[Закрыть].

В тысячелетней истории «Империи ромеев» («Византии») [70]70
  В реальной исторической действительности никакой «Византии» не существовало. Жители Империи со столицей в Константинополе (в русском обиходе «Царь-граде») именовали себя «ромеями» (римлянами), а свое государство «Римской («Ромейской») империей» или кратко «Романией». Западные источники на протяжении большей части истории именовали ее «империей греков» из-за преобладания в ней греческого населения и культуры. На Руси Византию обычно называли «Греческим царством», а ее столицу – Царь-градом. Термин «Византия» – продукт западноевропейской историографической мысли XIX века.


[Закрыть]существовали вопиющие примеры безапелляционного вторжения императоров-василевсов во внутренний, и даже в канонический строй Церкви. Подобные поползновения начались уже вскоре после кончины Константина Великого в 337 году. Его сын Император (337–361) Констанций, прельстившись арианской ересью, сформулировал в 355 году свое самовольное представление о властной императорской прерогативе: «Моя воля – канон».

Порой в догматических спорах Императоры безответственно принимали ту или иную сторону, инспирировали угодные решения Церковных соборов или даже решали споры без соборов, собственными вероисповедными указами. Самым печальным подобным явлением было движение иконоборчества, развернувшееся в Империи ромеев в VIII и IX веках [71]71
  Иконоборцы считали священные изображения «идолами», а культ почитания икон – идолопоклонством, ссылаясь на ветхозаветную заповедь: «не сотвори себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху… не поклоняйся им и не служи им» (Исход 20. 4–5). В 730 году Император (714–741) Лев III Исавр запретил почитание икон. Результатом иконоборчества стало уничтожение тысяч икон, а также мозаик, фресок и статуй святых и расписных алтарей во многих храмах. Иконоборчество было официально признано на Церковном Соборе в 754 году по настоянию Императора (741–775) Константина V Копронима, ополчившегося против иконопочитателей, особенно монахов. В 787 году состоялся Седьмой Вселенский Собор, подтвердивший догмат иконопочитания и отменивший решение Церковного Собора 754 года, лишив его статуса «вселенского». Новый и последний приступ иконоборчества случился при Императоре (813–820) Льве V Армянине, при котором было возобновлено иконоборчество и вновь были признаны решения Собора 754 года. В 843 году состоялся Церковный Собор, утвердивший и одобривший все определения VII Вселенского Собора и подвергший снова отлучению иконоборцев. Тогда же был установлен и впервые совершен (11 марта 843 года) чин провозглашения вечной памяти ревнителям Православия и анафематствование еретикам-иконоборцам, совершаемый в Православной Церкви и до нашего времени в Неделю Торжества Православия (Первая неделя Великого Поста).


[Закрыть]. Однако никогда Церковь не анафематствовала императоров, хотя среди них встречались лица и явно недостойные высокого сана. Исключение составляли лишь императоры-иконоборцы, которые не рассматривались как законные властидержатели [72]72
  Церковное проклятие Императору (714–741) Льву Исавру звучало следующим образом. «Первому злейшему иконоборцу, паче же христоборцу, зверю зловредному прельщенному от двух псов евреев, демонскому слуге, богопротивному ратнику Божией Церкви, мучителю глаголя, а не царю Льву Исаврянину, и его псевдопатриарху Анастасию, гонителю Христова стада, а не пастырю… анафема». См.: Протоиерей К.Т. Никольский. Анафематствование. СПб., 1879. С. 123.


[Закрыть].

С другой стороны, что еще более значимо, многие Императоры, начиная с Константина Великого, являлись неколебимыми защитниками благочестия, охранителями Веры Христовой, и, наделенные исключительным саном и неограниченной властью, творили Дело Церкви, за что и были причислены к Лику Святых. Помимо Равноапостольных Константина (272–337) и его матери Императрицы Елены (ок. 250–330), к числу святых императоров и императриц относились: Феодосий Великий (379–395), Пульхерия (450–453), Маркиан (450–457), Лев Великий (457–474), Юстиниан Великий (527–565), Маврикий (582–602), Ирина (797–802), Феодора (842–856), Никифор II Фока (963–969), Мануил II Палеолог (1391–1425) и некоторые другие [73]73
  Подробнее см.: Величко А.М. История Византийских Императоров. Т. 1–5. М., 2010. Т. 5.


[Закрыть].

«Отец церковной истории», биограф и почитатель Императора Константина и его современник Евсевий, епископ Кесарийский (ок. 263–340), в самых восторженных словах описывал заслуги Крестителя Империи Императора Константина. «Все части Римской империи соединились в одно, все народы Востока слились с другой половиной государства, и целое украсилось единовластием как бы единой главой, и все начало жить под владычеством монархии. Светозарное сияние благочестия сидевшим прежде во тьме и сени смертной доставило дни радостные, не было больше и памяти о минувших бедствиях; все и всюду прославляли победителя и соглашались признавать Богом только Того, Кто доставил ему спасение. А славный во всяком роде благочестия василевс-победитель [74]74
  Греческий титул «василевс» («царь царей») при Императоре Ираклии (610–641) в 629 году стал официальным титулом. С IX века титул «василевс ромеев» становится основным во всех официальных документах Империи вплоть до падения Константинополя в 1453 году.


[Закрыть]… принял Восток и, как было в древности, соединил в себе власть над всей Римской империей. Первый, проповедав всем монархию Бога, он и сам царствовал над римлянами и держал в узде все живое» [75]75
  Евсевий Кесарийский. Жизнь Константина. М., 1996. С. 72.


[Закрыть].

Данная характеристика – первая в христианской литературе констатация идеи Божественного призвания Христианской Монархии, которую мог законно возглавлять исключительно Христопреданный правитель. Начиная с Константина Великого, повелители Империи исполняли не просто функции «первого епископа»; их роль напоминала апостольскую – они заботились о внутреннем мире и церковном благоустроении всех народов и всех церквей.

Возникает верховная монархическая самодержавная власть – полностью независимая в делах внешнего и внутреннего управления, но одновременно и безусловно вассальная по отношению к Богу [76]76
  В греческом языке не существовало понятия, схожего с русским словом «самодержавие». В Константинополе правителей часто титуловали «автократорами», что являлось только греческой калькой латинского термина «император». Подробнее см.: Боханов А. Н. Самодержавие. Идея Царской власти. М., 2002.


[Закрыть]. Римская Империя является миру в своем новом выражении: носительницы и выразительницы христианского задания, заповеданного людям Спасителем. Это была принципиально новая государственная идея; отныне Империя принимала на себя вселенскую духовную миссию.

По заключению теоретика монархии Л.А. Тихомирова (1852–1923), император-василевс выступает «властью верховною, в отношении подданных, но не безусловную, не абсолютную, ибо имеет определенное, обуславливающее эту власть содержание, а именно: волю и закон Бога, Которому он служит» [77]77
  Тихомиров А.А. Монархическая государственность. СПб., 1992. С. 143.


[Закрыть].

По заключению известного церковного историка, «Христианская Церковь, переросшая уровень двух миров – иудаизма и эллинизма, породила и осмыслила самую идею всеобщности, вселенскости, всемирности человеческой истории, сознательно оттолкнувшись от обветшалых национализмов. Провозгласила: нет ни эллина, ни иудея, но все и во всем Христос, Константин потому и стал не ложно Великим, что эта идея пленила его, что, закладывая в основу перерождаемой Империи новую религиозную душу, он творил историческое дело выше дела самого Августа» [78]78
  Карташев А.В. Вселенские соборы. СПб., 2002. С. 29.


[Закрыть].

На смену языческому, «Ветхому Риму», появляется «Рим Новый» или «Рим Второй», олицетворением которого и стала новая столица – Константинополь, куда Император Константин перенес центр Империи в 330 году.

«Империя ромеев», или Второй Рим, по всем признакам приобрела характер Государства-Церкви, где государственные законы и церковные каноны не только существовали в неразрывной смысловой гармонии, но где вообще все фундаментальное государственное законотворчество одушевлялось Писанием и Преданием, составлявшими нерушимое основание Церкви Христовой. Император Юстиниан издал в 530 году особый эдикт, по которому все церковные каноны признавались одновременно и законами государства. Фактически Юстиниан только повторил постулат, утвержденный Четвертым (Халкидонским) Вселенским Собором в 451 году и ставший правовой нормой в Империи ромеев: «Никакой прагматический указ, противный канонам, не должен иметь силы; должны преимуществовать каноны Отцов» [79]79
  Зызыкин М.В. Патриарх Никон – его государственные и канонические идеи. Т.1–2. Варшава, 1931. Т. 2. С. 71.


[Закрыть].

По словам современного пастыря-богослова, «Власть императора была ограничена «конституционными» факторами: Писанием, преданием, канонами, соборами, епископатом, монашеством, народом» [80]80
  Протоиерей Валентин Асмус. Указ. соч. С. 33.


[Закрыть]. Богоустановленным признавался только царский институт; сам же христианский правитель не воспринимался и не провозглашался «безгреховным», как то было в католическом мире. Там господствовал постулат об абсолютной «непогрешимости» пап, который фактически являлся нормой для Католицизма многие века и официально провозглашен «догматом» на Ватиканском соборе 1870 года.

Правители Константиновой Империи и по призванию, и по факту выступали главными защитниками и утвердителями Веры Христовой. Никакой «диархии» (двоевластия) никогда там не существовало, и она не могла быть даже теоретически как-то оправдана. Церковь была важнейшей частью Империи, но она никогда не заслоняла и не подменяла собой Империю как вселенский институт. «Церковь не греховно и преступно, а вдохновенно и убежденно совоплотилась с государством, с империей во имя покорения Христу всей земной истории» [81]81
  Карташев А.В. Вселенские соборы. С. 292.


[Закрыть].

Государство предоставляло права и преимущества Церкви, неукоснительно следя за их соблюдением. Можно выделить четыре главных институциональных преимущества, которыми была наделена Церковь в Империи ромеев.

1. Обеспечение Церкви и клира содержанием.

2. Освобождение Церкви и клира от общественных податей и повинностей.

3. Освобождение клира от гражданского суда.

4. Наделение Церкви правом церковного убежища.

В заявленном контексте очень важно обозначить один сущностный момент. Когда Император Константин ощутил Бытие Святого Духа как историческую реальность и решил христианизировать подвластную ему Римскую Империю, то в подавляющей массе своей народы Империи не являлись христианскими. Это касалось как римлян и греков, так и прочих племен и народов. Существуют различные подсчеты, но не будет преувеличением считать, что в начале IV века никак не более 10  %римских подданных являлись христианами. Иными словами – в массе населения Империи они составляли заведомое меньшинство. Потому у каждого из епископов, и самого первого из них – Императора, наличествовала первейшая и насущнейшая задача: обратить людей к Иисусу Христу.

В эпоху Царя Алексея Михайловича, т. е. в середине XVII века, Русское Царство было полностью христианизировано; наличие отдельных незначительных групп инославных и иноверных общей картины никак не меняло. При Константине Великом начался процесс христианизации государства, при Алексее Михайловиче подобная задача перед верховной властью уже не стояла. Царь Православный являлся единственным Богогоугодным правителем во всей вселенной. Как писали восточные патриархи Царю Алексею Михайловичу в 1663 году: «Как власть Бога за небесах объемлет все, так и власть Царя простирается на в всех его подданных. И как отступник от Веры отделяется от лона Православия, так и не сохранивший верности к Царской власти недостоин называться по имени Христа, ибо Царь есть помазанник Божий, имеющий скипетр, и державу, и диадему от Бога» [82]82
  Цит.: Успенский Б.А. Избранные труды. Т. 1. М., 1994. С. 239.


[Закрыть].

Проблема для России заключалась совсем не в воцерковлении государства и социума, а в изыскании правильных, истинных, «богоугодных» ориентиров текущего государство-устроения и жизненной практики. Иными словами: власть была озабочена тем, насколько повседневная, каждодневная деятельность Богоугодна.

Подобный вопрос испокон веков волновал каждого верующего, но он приобретал огромный масштаб перед правителем, отвечавшим не только и не столько за себя, но и за духовно-нравственное состояние подвластных. В этой связи неизбежно возникал базовый вопрос: кто является земным судьей для самого христианского государя? Кто вправе, не отступая от церковного канона, оценивать поведение, дела, намерения Христианского Царя, давать ему нравственную, а то и политическую оценку?

Патриарх Никон считал, что таковым должен быть Первоиерарх, которому приписывалась роль не столько духовного наставника, но и поводыря вообще в делах государственных. Когда он добился от Царя Алексея Михайловича клятвы слушаться Предстоятеля «во всем», то возомнил, что без его согласия и одобрения Царь Православный не может, что называется, и шагу ступить. Он хотел добиться полного подчинения Царя своей воле, сделать его инструментом своих теократических представлений, желаний, намерений. Никон уверился, что он-то, Патриарх, настолько сведущ и благочестив, чуть ли не как ветхозаветные пророки, доносившие Глас Божий до царей израильских. Но он не был пророком и никто его в таком качестве никогда не воспринимал.

Все время ратуя за «укрепление веры», за очищение и укрепление обряда, за возвращение «к истинным», «греческим истокам» Веры Христовой, Никон или не сумел, или не захотел разглядеть подлинную традицию, существовавшую в Империи Константина Великого почти тысячу лет и ставшую и фактически, и теоретически церковным каноном.

В Империи ромеев никогда Патриарх не брал на себя роль высшего судьи и поводыря в делах государственных, никто не выступал публично за приоритет Священства в Царстве. Существовал только один случай проявления яркой папоцеристской тенденции, связанный с Патриархом (1043–1058) Михаилом Керулларием, при котором, в 1054 году, произошло окончательное разделение Католической и Православной церквей.

Четыре Императора сменились при патриаршем служении Михаила Керуллария: Константин Мономах (1042–1054), Феодора (1055–1056), Михаил Стратиотик (1056–1057) и Исаак Комнин (1057–1059). Патриарх принимал живейшее участие во всех политических пертурбациях при Императорском дворе и даже инициировал свержение императора Михаила Стратиотика и благословил на власть нового Императора Исаака Комнина, которого вскоре вознамерился низложить. За свое самоуправство Патриарх был соборно извергнут из сана.

В литературе Патриарха Михаила даже иногда называли греческим «папой», имея в виду высочайшую самооценку патриаршего сана, которую он демонстрировал [83]83
  Суворов М.С. Византийский папа. М., 1902. С. 78.


[Закрыть]. Как заключает современный пастырь-богослов, то, что Михаил «активно участвовал в перевороте, возведшем на Престол Исаака Комнина, не было необычным в Византии, но его инициатива низложения этого же Императора, сопровождавшаяся заявлениями о его праве низлагать царей и узурпацией одной из царских инсигний, были уникальны. Он был арестован и отдан на суд епископов» [84]84
  Протоиерей Валентин Асмус. Указ. соч. С. 38.


[Закрыть].

Патриарх Никон, насколько известно, не доходил до мысли свержения Царя. Но он страстно отстаивал приоритета духовной власти в Царстве, чем невольно оказывался в плену теократической католической идеи о превосходстве священства во всем и всегда. Это противоречило не только русской священнической традиции, но вообще всей канонической традиции Православия, где священство занимало определенное, но совершенно не тожественное Католичеству место. По точному определению знатока предмета, «если в Католической Церкви священник выступает от имени Бога, как лицо наделенное специальными полномочиями, то в Православной Церкви отпущение грехов осуществляется непосредственно самим Богом, а не от имени Бога – через священника, а не самим священником; можно сказать, что католический священник выступает как полномочный представитель Бога, а православный священник – как посредник между Богом и человеком» [85]85
  Успенский Б.А. Крестное знамение и сакральное пространство. М., 2004. С. 53.


[Закрыть].

Никон последовательно обличал политику Царства, все государственные власти, весь аппарат управления, представителей которого называл «врагами Божии» и «дневными разбойниками», совершенно исключая из виду, что всех их назначал лично Государь, чем, вольно или невольно, но ставил под удар все государственное устроение [86]86
  Мнение Патриарха Никона о Соборном Уложении// Самодержавное Царство первых Романовых. М., 2004. С. 175.


[Закрыть].

Уместно еще раз повторить, что нет никаких указаний на то, что у Никона, даже в периоды его самого сильного «гневания» на Царя, которого обвинял в «неблагочестии», наличествовала мысль о свержении Алексея Михайловича. Нет, до подобного святотатственного предела он не доходил. Однако своим гипертрофированным самомнением он очень напоминал Михаила Керуллария; между этими двумя героями, несомненно, существовала идеологическая и психологическая близость.

Русские цари, как до них и Константинопольские василевсы, и по факту своих земных функций и по их восприятию окружающим миром, никак не могли быть «ведомыми». Повелитель Империи являлся Миропомазанником, т. е. прошел таинство, при котором ему были преподаны дары Святого Духа, потребные для управления страной. Помазание обычно включалось в состав сложного богослужебного коронационного чина [87]87
  Первый в истории акт церковного венчания Императора датируется 450 годом, когда был коронован Император Маркиан (396–457).


[Закрыть]. Над каждым православным обряд миропомазания совершается лишь единожды, при крещении. И только Царь мог удостаиваться этой особой благодати Божией дважды. Таинство миропомазания сообщало Императору благодатные дары, потребные для несения царского служения, с прощением (забвением) всех до того совершенных грехов.

Исключительное место Императора в государственно-церковной системе требовало и особого обоснования. В Эпанагоге, сборнике законодательных актов, составленном в конце IX века от имени Императора (867–886) Василия I, ясно выражена идея церковно-государственного союза. «Император есть законное начальство, благо всех подданных, которых награждает и наказывает без пристрастия. Его задача делать добро. Он должен приводить в действие все предписания Священного Писания, постановления семи Вселенских соборов и гражданские законы».

В свою очередь, призвание Патриарха состояло «в заботе о спасении душ, которые ему вверены. Ему принадлежит право учительства и безбоязненной защиты Истины и веры перед Императором. Император и Патриарх, мирская власть и священство, относятся между собою, как тело и душа, необходимы для государственного устройства точно так же, как тело и душа в живом человеке» [88]88
  Смолин М.Б. Идея Православной Империи как охранительницы Церкви // Православная государственность. 12 писем об Империи. СПб., 2003. С. 55.


[Закрыть].

Патриаршая власть впервые трактовалась как дополняющая императорскую. Знаменательно, что Эпанагога была переведена на русский язык при Алексее Михайловиче и Патриарх Никон не мог не знать это собрание государственно-церковных нормативных актов Греческого Царства. Однако он умел «не замечать» того, что не соответствовало его личным представлениям.

В равной степени он оставлял без внимания и обретения русской пастырско-богословской мысли, которая развивалась как раз в традиционном русле греко-имперских законоположений. Замечательный пастырь и богослов Преподобный Иосиф Волоцкий (1440–1515) в своем трактате «Просветитель», в полном соответствии с греко-ромейской традицией, трактовал духовное призвание Царя.

«Цари и князья должны всячески заботиться о благочестии и охранять своих подданных от треволнения душевного и телесного. Так, у солнца свое дело: освещать живущих на земле, а у Царя – свое: заботиться о всех своих подданных. Получив от Бога царский скипетр, следи за тем, как угождаешь Давшему его тебе, ведь ты ответишь Богу не только за себя: если другие творят зло, то ты, давший им волю, будешь отвечать перед Богом. Ибо царь естеством подобен всем людям, властью же подобен Богу Всевышнему» [89]89
  Преподобный Иосиф Волоцкий. Просветитель. Иосифо-Волоцкий ставропигиальный мужской монастырь. 2006. С. 380–381.


[Закрыть].

Никон не мог не знать творение Преподобного Иосифа, прославленного в лике Угодника Божия еще в 1579 году. Его «Просветитель» был широко известен, он находился во многих частных домашних и монастырских собраниях»; его изучали великие князья, цари, «грамотеи», «книжники» как и простые иноки из самых дальних обителей. Никон не принял к сведению умозаключения Иосифа, потому что они противоречили его собственной мировоззренческой установке о приоритете Священства в Царстве.

Очень важный ритуальный момент, раскрывающий место Монарха в церковном священнодействии, появляется на Руси при Алексее Михайловиче. Он касался формы и места причастия Самодержца. Как то когда-то было в Империи Ромеев – в Константинополе, Русский Царь начинал причащаться в алтаре по чину священнослужителей. Как писал очевидец, посол Римского Императора барон Августин Мейерберг: «Если Царь изволит приобщаться, то, сняв с себя венец, подходит к жертвеннику (престолу), чего не дозволяется никому из прочих. Они (все прочие) подходят только к порогу средних дверей (Царским Вратам), где встречает их священник и приобщает» [90]90
  Путешествие в Московию барона Августина Майерберга, члена императорского придворного совета, и Горация Вильгельма Кальвуччи, кавалера и члена правительственного совета Нижней Австрии, послов августейшего Римского Императора Леопольда, к Царю и Великому князю Алексею Михайловичу в 1661 году, описанное самим бароном Майербергом. М., 1874. С. 95.


[Закрыть].