Текст книги "Игра в поддавки"

Автор книги: Александр Митич

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 22 страниц)

Александр Митич
Игра в поддавки

Посвящаю эту книгу экономическому кризису и писателю Василию Орехову

Пролог

Пятеро военных сталкеров пересекали реку Припять в ботинках-мокроступах.

Час был ранний, лица у всех пятерых были бледными и припухшими от недавнего сна.

Командир отряда Константин Уткин, в кругах вольных сталкеров более известный как Тополь, вел свой отряд на юг, к Серой Лощине, откуда еще ночью был получен сигнал бедствия от трех румынских разведчиков из состава ооновских сил. Кто и зачем занес румынских вояк в глубь Зоны, Тополь понятия не имел.

Идти в мокроступах было тяжело – эти экспериментальные ботинки, чье действие обеспечивалось редкими артефактами Зоны, требовали напряжения почти всех мышц человеческого тела.

Но ботинки-мокроступы были в том выходе совершенно незаменимы. На пути военсталкеров поджидали еще несколько водных преград, да и сама Серая Лощина в последние месяцы была окаймлена болотами и топями.

Тополь остановился первым. Вытер пот со лба тыльной стороной ладони. Перенес вес тела с левой ноги на правую и набрал полные легкие воздуха. Выдохнул. Выругался.

Они только вышли, а он уже чувствовал себя уставшим. Проклятый Речной Кордон! Кто бы мог подумать, что служба военного сталкера хуже каторги! Рейды, засады, пикеты, спасательные выходы чуть не по три в неделю…

Вслед за командиром остановились и его бойцы.

Не сговариваясь, все пятеро обернулись в сторону левого берега, откуда они начали свой путь. Низкие грозовые тучи нависали над укреплениями Речного Кордона – форпоста сил порядка и справедливости в Чернобыльской Зоне Отчуждения.

– А казармы-то совсем игрушечными кажутся, – сказал один боец. – Вроде там не люди, а кролики живут…

– Как по мне, наши французы не слишком далеко от кроликов ушли. Жрут все время и о случках мечтают, – критически заметил другой.

– Отставить национальную рознь! – скомандовал Тополь, хотя в глубине души был согласен. Служба в интернациональном гарнизоне давалась ему нелегко.

– А новый ДОТ отсюда очень даже смотрится, – с одобрением протянул третий боец, прихлебывая воду из фляги. – Недаром строители пять месяцев мордовались…

– Даром или недаром – время покажет, – проворчал широкоплечий военсталкер с пулеметом «Печенег». – В Зоне ни в чем уверенным быть нельзя. Сегодня ДОТ есть и для использования пригоден. А завтра в нем свора каких-нибудь полтергейстов заведется – и никто из нас туда уже не сунется ни за какие деньги!

Рокот двух вертолетов ударил из-за верхушек деревьев внезапно, как бывает только в Зоне из-за ее блуждающих акустических стен.

Тополь задрал голову, ожидая увидеть пару «Скайфоксов», которую мог выслать Главный Штаб Периметра на подмогу незадачливым румынам, дублируя выход их военсталкерской группы. Но вместо узкобедрых красавцев «Скайфоксов» над ними неспешно проползли разъевшиеся на сытных еврохарчах многоцелевые EH-101 «Корморан».

– Это кто к нам пожаловал, интересно?

– Почему к нам-то? Не к нам. Это не иначе как на Янтарь полетели, в лаборатории.

– На Янтарь европейцы таким пузаном не полетели бы. Европейцы на Янтарь вообще не полетели бы. Нечего им там делать, – веско сказал Тополь. – Я не я буду, это на «Объект 2106».

– А что это за объект, товарищ командир? – спросил тот из бойцов, кто был самым младшим. Будь он обычным вольным сталкером, ходить бы ему по малоопытности в отмычках.

– Говорят, тоже лаборатория. Но с виду больше на ракетную базу похоже. Охраняется покруче Пентагона.

– Шутите? Что-то я на карте этого вашего объекта не видел!

– Какие тут шутки. На официальных картах его и нет. Я один раз в километре от их периметра костер развел, замерз сильно. Так через минуту на огонек дрон прилетел. И начал как попугай на десяти языках требовать, чтобы я убирался.

– А вы бы в него из автомата шмальнули!

– Так я и шмальнул.

– И что?

– Ну сбил, – сказал Тополь с легким смущением. – Но приятного мало все равно в такой атмосфере… Ладно, нашли тоже место разговоры говорить. А если водянка-сварщик выскочит? Или рак-гороскоп? Видали таких? Не видали? Вот лучше бы и дальше вам в счастливом неведении оставаться…

Константин «Тополь» Уткин не соврал. На большинстве карт Зоны «Объекта 2106» действительно не было.

Не было его и во всеобъемлющем ооновском реестре научных учреждений мира.

Однако его хозяина, доктора Севарена, это нисколько не смущало. Гостей доктор Севарен не любил. Да и сам в гости не ходил.

Неприступности «Объекта 2106» позавидовал бы и Форт-Нокс. Он был окружен бетонированным рвом, который при необходимости заполнялся напалмом. Перед рвом тянулась цепочка глубоковакуумных фугасов, каждый из которых был способен отправить в небытие танковый взвод.

Между рвом и проволочным забором объекта была проложена дорога, по которой с двухминутным интервалом двигались патрульные джипы и пешие дозоры.

Обслуживал все это великолепие интернациональный коллектив из ста человек. Были здесь и русские, и поляки, и марокканцы, и даже уроженцы далекой Новой Зеландии. Доктор Севарен был уверен: чем пестрее коллектив, тем труднее врагу будет найти с ним общий язык.

О врагах доктор Севарен последние тридцать лет думал часто. Благо их у него, простого канадского миллиардера, хватало.

Когда– то доктор Севарен был подающим надежды ученым – двуногим лабораторным хомячком в очках с толстыми линзами, обладателем шикарной научной библиотеки и чемпионом Квебека по эротическому тетрису.

Во время всемирного финансового кризиса 2008 года беднягу выгнали из отдела биологической защиты Европейского центра ядерных исследований – того самого центра, который, как известно, позднее довел-таки андронный коллайдер до закукливания в карманную черную дыру. Два месяца Севарен с горя резался в тетрис, чуть не помер от нервного истощения, но инстинкт самосохранения взял верх, и тогда он решил основать собственную фирму. Занял у мачехи, Фионы Морган, наследницы одного из крупнейших состояний Канады, несколько миллионов и взялся за дело.

Севарен создал фирму «Фиона-Криотех». Фирма специализировалась на покойниках, точнее, на почти покойниках. А именно – на длительной заморозке неизлечимо больных. Конечно, больных морозили и до Севарена. Но лишь пронырливому доктору удалось привлечь гигантские инвестиции со стороны производителей жидкого гелия, сделать эту услугу доступной среднему классу «золотого миллиарда» и даже включить заморозку в базовый пакет социального страхования. Со временем имя «Фиона» из названия как-то незаметно исчезло.

«Криотех: в будущее на ледяной машине времени!» – обещал рекламный слоган компании.

Севарен был сказочно богат. Его имя не покидало «горячей сотни» журнала «Forbes».

Но честолюбие Севарена оставалось таким же неудовлетворенным, как и в молодости. Он верил в одну лишь науку. И единственная слава, которой он жаждал, была славой ученого.

На доктора Севарена уже работали сотни светлых голов. Но Нобелевская премия каждый раз ускользала из его холодных рук.

Когда научные издания мира наполнились статьями о новообрященных чудесах Зоны, доктор Севарен понял: его место там.

Заработанные «Криотехом» миллиарды пришлись как нельзя кстати. Одних взяток на уровне правительств Украины, России и Евросоюза пришлось раздать под четыре десятка миллионов. Не говоря уже о стоимости работ посреди Зоны! Чтобы построить подземный комплекс лабораторий, стройматериалы пришлось доставлять в Зону вертолетами. А чтобы заманить в эти лаборатории перспективных сотрудников, их прежние зарплаты приходилось утраивать, а то и упятерять.

Но Севарен легко переносил все эти сногсшибательные траты. Его вел азарт. Он чуял – перед ним простирается Небывалое собственной персоной. Еще немного – и ему будут устраивать стоячие овации на всемирных научных конгрессах, его именем назовут престижные гимназии для детей олигархов, а сам он напишет первый в мире учебник по пси-физике…

Шли годы. Персонал «Объекта 2106» – или «Наутилуса», как его называл сам Севарен, – проедал свою зарплату. Открытия и патенты сыпались как из рога изобилия. Случались среди них и первоклассные. Но Нобелевская премия была по-прежнему недосягаема, как любимая наложница саудовского короля…

– Так что там с этими проходимцами из «Свободы», Фишер? – спросил доктор Севарен у своего секретаря.

– Они требуют поднять оплату вдвое!

– Вдвое? Вот так наглость! Библейского масштаба!

– Я того же мнения, господин доктор!

– Вот что: подними на четверть, и пусть убираются к дьяволу.

– Будет исполнено, господин доктор! – Фишер сделал пометку в своем электронном блокноте.

– Следующий вопрос.

– К вам обратился с официальной просьбой здравствующий князь Лихтенштейнский Бертран Адам Третий. Красивое такое письмо прислал, на гербовой бумаге…

– Я безмерно тронут, – проворчал Севарен, взгромождая на свой письменный стол ноги в стоптанных кроссовках за девять евро девяносто девять евроцентов. – И что ему надобно, этому венценосному вырожденцу?

– Хочет, чтобы вы проконсультировали его дочь. Пишет, что слышал ваш доклад на всемирном конгрессе физиологов в Оттаве, где вы утверждаете, что облучение установкой «Цирцея» приводит к устойчивой ремиссии болезни Милна…

– А что, его дочь болеет Милном? – спросил Севарен равнодушно.

– Да.

– Скажи этому князю, чтобы катился. Переводить на очередную аристократическую вырожденку «черепаший панцирь» – это чересчур. Все королевские дома Европы не стоят этого редчайшего артефакта! Мужчина, который хочет здоровых детей, должен жениться на официантке, а не на своей двоюродной сестре-герцогине, как это у них, у европейских монархов, водится…

– Но, доктор… Он пишет, она очень сильно страдает физически…

– Да мало ли, кто что пишет! – вспылил доктор. – Следующий вопрос.

– Капитан охраны господин де Врийе сообщает, что, по его данным, деятельность враждебного нам Ордена в последние месяцы резко активизировалась. В связи с чем господин де Врийе просит вас сдать на хранение по стандартной процедуре наш Камень. Говорит, что нельзя быть уверенным в его безопасности, когда он лежит в ящике вашего письменного стола.

– Что значит нельзя быть уверенным в его безопасности? – взвился доктор Севарен. – Я плачу этому отставному дуболому-парашютисту, убийце сербских сирот, за то, чтобы он обеспечивал неприкосновенность каждого спичечного коробка на каждом квадратном метре моего «Наутилуса»! Вне зависимости от того, активизировался этот чертов Орден или провалился в ад!

– Так ему и передать?

– Так и передайте. Кстати, эти аномалисты из Китая уже прибыли?

– Пока нет. Самолет задержался на промежуточной посадке в Мумбаи из-за погодных условий.

– Жаль. Я рассчитывал, Люй Гун наконец поможет нам настроить установку «Хром» так, чтобы она предсказывала появление Каменного Неба с точностью до четверти часа… Кстати, с нашим «Хромом» не стыдно и в Нобелевский комитет подаваться…

– Подавайся, не подавайся, а пока существует это проклятое «лобби Старого Света»… – Лицо секретаря было исполнено скепсиса. – Уверен, без протекции венценосных особ Швеции наше предприятие и на этот раз обречено.

В этот миг доктора осенило.

– Как ты сказал? Без протекции? Венценосных особ? – спросил он, и его глаза хищной птицы озарились желтым огнем.

– Да, я так сказал.

– А до этого ты о каком таком князе говорил? Дочка у него… Письмо…

– О князе Лихтенштейнском.

– А проверь-ка, не является ли князь Лихтенштейнский родственником короля Швеции?

Секретарь шустро набрал в своем электронном блокноте поисковый запрос. И через несколько секунд, сияя, сообщил:

– Является. Бертран Адам Третий – двоюродный брат короля по материнской линии.

– Чудесно! Лучше и быть не может! Сейчас же напиши этому князю, что я беру его дочку на лечение! Но за это он должен пообещать мне свою помощь в установлении кое-каких плодотворных контактов. Улавливаешь, к чему я клоню, Фишер?

– Разумеется, – с иезуитской улыбкой отозвался секретарь. – Пожалуй, самое время заказывать в Лондоне смокинг для Нобелевской церемонии. Они там, на Олд-Брик-роуд, всегда чертовски медлительны, когда речь заходит о смокингах!

Глава 1
Мисс-86

Oh my god that’s the funky shit.

«Funky shit», Prodigy

Ребята зовут меня Комбатом, хотя по паспорту я Владимир, Вова.

Меня назвали так в честь деда, летчика ВТА – военно-транспортной авиации. Он пилотировал самолеты Ан-12 и Ан-22 «Антей» и, говорят, был самым отчаянным картежником во всем авиаотряде.

Дедушку назвали Владимиром в честь вождя мирового пролетариата Владимира Ленина его родители, заядлые коммунисты.

Не могу сказать, чтобы мне не нравилось мое имя. Нормальное вполне. Хотя и намекает на обременительную необходимость овладеть миром, на какой-то комплекс завоевателя, Наполеона.

Я не люблю завоевывать. И, если уж быть откровенным, считаю, что лучшее место для наполеона – на новогоднем столе, среди оливье и бутербродов с икрой. Ну а если не на столе, то в сумасшедшем доме, в палате для тех, кто страдает манией величия. Я не велик, нет. Я хожу по Зоне, добываю артефакты и коплю денежки на собственную яхту.

В общем, я сталкер по имени Володя. Но лучше бы вам называть меня Комбатом.

Я давно заметил: когда кто-нибудь в Зоне или по дороге к ней зовет меня Вовой, Вованом, Вовиком, случаются очень странные вещи.

Так было и в тот раз.

– Вовик!

Я вздрогнул.

– Вовичек! – прокричала мне в спину официантка Мариша, когда я уже стоял на пороге бара «Лейка».

– Что, родная? – С девушками я обычно ласков и терпелив.

– У меня в комнате электрочайник сломался. – Пухлые губки Мариши вызывающе блестели розовой помадой. – Посмотришь потом? Ну, когда вернешься?

– Посмотрю, милая.

– А то как же мне это… без чая?

– Без чая приличной девушке жизни нету, – согласился я.

Мариша послала мне уже четвертый за то пасмурное утро воздушный поцелуй и, виляя бедрами, удалилась на кухню под устрашающим взглядом злого по утрам Хуареса.

Хозяин «Лейки», скупщик хабара по кличке Хуарес, держал своих дамочек в черном теле. Сексуальные связи с постоянными клиентами еще дозволялись, а вот щелканье клювом во время рабочего дня – никак нет.

У нас с Маришей, что называется, «было». Причем уже четыре раза.

Уже четыре раза, возвращаясь в «Лейку» с отменной добычей, я предпочитал «новенькую» Маришу ее товаркам – таким же, как она, бездумным прожигательницам молодости.

Я даже удостоился немереной чести ночевать в Маришиной комнате (имея между тем невдалеке от «Лейки» собственное бунгало, купленное у того же Хуареса). Эта самая комната поразила меня до самых глубин моей сталкерской души. Она была под потолок набита вазочками, розочками, статуэтками, плюшевыми медведиками и куколками, постерами со слащавыми рожами поп-певцов, подушечками с розовыми рюшами и прочим девчачьим хламом. Все это Мариша привезла с собой в двух чемоданах из родного Луцка, когда приняла решение перейти из категории «школьницы» в категорию «шлюхи».

По крутому крыльцу «Лейки» я сошел бодрой походкой человека, которому дозволено дергать за бороду Хозяев Зоны.

Однако на душе у меня скребли кошки.

Подумать только: она употребила табуированную среди сталкеров формулу «когда вернешься». Врезать бы ей по розовой попе!

«Электрочайник у нее сломался… Мне бы ваши проблемы, Марьиванна, то есть Мариша Батьковна», – злился я.

В шутку я размышлял о том, не подарить ли дурочке на замену сломавшегося электрочайника «клюковку» – малоценный артефакт в виде налитой красным цветом бусины.

Каждая такая бусина, будучи помещена в стакан с водой, ровно через две секунды вызывает закипание, а где-то через минуту – полное испарение содержимого.

Жаль только, воду из стакана, где побывала «клюковка», пить нельзя категорически. Мы как-то для смеху одной псине, что к Тополю приблудилась, такой воды дали. Псина вначале облезла догола, потом всю ночь бесновалась, выла жутко, а к утру, когда мы уже пристрелить ее решили, врезала дуба. Мы нашли ее – оскаленную, тощую, голую – возле миски с сухим кормом. Тополь, сентиментальный черт, даже заплакал. Все приговаривал: «Джек, Джек, извини меня».

Ясное дело, «извини». Это его идея была Джеку той воды «клюквенной» дать…

Дарить «клюковку» Марише я, конечно, не собирался.

Девушка она была глупая, своекорыстная и бесстыдная. Но не вредная. И красивая, с тонкой талией, наливным задом и мягкой белой грудью. За последние два качества многое можно простить.

Наш брат сталкер любит хвалиться – я, мол, равнодушен к бабам. Мол, без них легко проживу.

Я тоже без них проживу. Но вот только про равнодушие заливать не стану. Я люблю женщин, даже слишком.

И в тот раз, между прочим, все началось с женщины – Мариши – и продолжилось тоже женщиной. Эту, другую, я назвал Мисс-86.

Я пересек Периметр в районе Лишайников – так сталкеры называли березняк, деревья в котором обильно поросли диковинными серебристо-серыми наростами.

Это было «мое» место. «Мое» и моих старинных друзей-приятелей – Кабула, Ватсона, Богомола и, конечно, Тополя. Больше никто из сталкеров эти места не жаловал и этим входом в Зону не пользовался – опасно, но, главное, от всего важного-интересного далековато.

Скептики были по-своему правы. И далеко, и опасно.

Но к здешним опасностям я лично приноровился. Завел даже специальный маскхалат под цвет лишайных берез и кочек, который делал меня, когда я залегал под деревьями, практически невидимым. Однажды в считанных метрах от меня прошло звено военсталкеров, изучавших Периметр на предмет свежих прорывов. И ни один в мою сторону не поглядел!

А расстояния до важного-интересного меня никогда не пугали. Даром, что ли, я когда-то был чемпионом универа по бегу на сверхдлинные дистанции?

Сразу за березовым лесом начинались места, которые на старой топографической карте звались Касьяновыми топями.

Кто такой этот Касьян и почему топи в его честь назвали, мне, конечно, было неизвестно. Но я представлял себе этого Касьяна чем-то вроде Черного Сталкера, этаким развоплощенным, но могущественным стильным чувачком, одетым в черную кожу со стальными заклепками и расположенным лично ко мне. Чем-то вроде Деда Мороза для взрослых… И когда случалась в топях какая-нибудь херня, я всегда поминал этого самого Касьяна. Чтобы помог.

Я уже говорил вам, что суеверен? Нет? Тогда говорю.

А вот мой дружок Тополь, у него была страсть всегда все переименовывать, и желательно как-нибудь этак глумливо, со снижением, называл Касьяновы топи «канализацией». Из-за специфического сероводородного запаха, который исходил от тамошней воды.

Через топи мы, сталкеры, проложили тропу.

Нет, мы не делали насечек на стволах хилых сосенок и не обвешивали кусты красными тряпочками. Но специалисту – вроде меня – всегда было ясно: ступать сначала сюда, а потом туда. А во-он туда – туда не ступать. Там разбросан пяток раскрошенных шишек. Это значит, рядом птичья карусель. А вон там вообще можно отдать Богу душу, там – гравиконцентрат. О чем свидетельствует скрученная буквой «С» молодая осинка.

В отличие от большинства сталкеров, которые те места презирали, я обычно покидал Лишайники и вступал на зыбкие почвы Касьяновых топей с чувством глубокого морального удовлетворения.

Я знал: военсталкеров с Периметра более бояться незачем. Ни один, даже самый ретивый армейский, сюда не сунется.

Что же до гниленькой сероводородной вони, так против нее у меня имелся новомодный противогаз «Циклон-10». Который, по единодушному признанию всех моих друзей, служил также и лучшей защитой от жгучего пуха, ядовитой пыли и радона – тяжелого, очень радиоактивного инертного газа. Радон этот паскудный то и дело на Касьяновых топях выделялся, прямо струями бил – хорошо различимыми в сумерках и ночью из-за природной флюоресценции.

А противогаз этот, «Циклон-10», я месяца три назад снял с пояса мертвого сержанта.

Да– да, хочешь быть сталкером – забудь о брезгливости. Снял, хорошенько прокрутил в стиральной машине, посушил – и включил в состав своей экипировки. Что же добру пропадать?

Одутловатый сержантский труп лежал на опушке березовой рощи. В левой, остывшей уже руке сипло надрывалась рация. Я бегло осмотрел тело и не обнаружил ни ран, ни ожогов, ни следов зубов. Вообще ничего.

Может, тот сержант от инфаркта умер? Или от прободения язвы желудка? Вот это номер – сканать от такого в Зоне!

Я бодро шагал через топи, опираясь на длинный, вырезанный из дуба посох (обычно я, выходя из Зоны, оставлял его в тайнике между двух сросшихся берез).

Утро было пригожим – где-то там, вдалеке, в дымке, вставало, неохотно вызолачивая серые вершины деревьев, солнце – нечастый гость в небе над Зоной.

Роса искрилась на мху, которым обильно поросли кочки.

Чу! Вдруг я услышал птичью трель. Пичужка, сидя на ветке молодой осины, радостно запела, запрокидывая свою неумную головку. Как видно, залетела сюда из-за Периметра по ошибке и теперь будет жестоко за это наказана.

«А грибов-то…» – вдруг приметил я. Мне даже начало казаться, что я в обычном лесу, возле дачи моих родителей под Витебском, среди милого белорусского захолустья.

Над ухом моим зудел комарик, которого почему-то не отпугнул запах репеллента – я втер его в щеки и затылок еще с той стороны Периметра.

Шелестела пожухлая листва (я уже говорил, что в Зоне всегда осень, каким бы ни было время года вокруг нее?).

Вот справа от моей ноги, обутой в высокий шнурованный армейский ботинок, чванится выводок подберезовиков с толстыми, как бы штрихованными ножками.

А здесь маслята, один другого крепче, вот их бы на сковородочку, да с лучком…

Если бы в Зоне допускалось подобное поведение, я бы, ей-богу, начал насвистывать что-нибудь жизнеутверждающее из репертуара старого доброго «Раммштайна».

На всякий случай, чтобы не терять бдительность, я сверился со своим наручным ПДА – до Поляны оставалось минут десять.

На Поляне у меня был намечен привал – с кофейком, с баранками.

На часах было ровно 8:30, когда я заметил девушку.

Да– да. Девушку.

Она сидела на нашей с Тополем Поляне – так мы называли твердый, по счастью, лишенный аномалий участок в форме подвыпившего круга в самом центре Касьяновых топей.

Девушку в белом халатике до колена. В таких, если верить старым фильмам, ходят не только медсестры, но и лаборантки, что помогают гениальным ученым проводить их смертоносные эксперименты на благо Человечества.

Девушка сидела в самом центре Поляны на поваленной сосне, которую мы с Тополем использовали в качестве лавки.

В правой руке она держала… бутерброд. От которого то и дело с аппетитом откусывала. Затем откушенное этак по-кошачьи, с жеманством, пережевывала. Глотала. И откусывала вновь.

А на широком дубовом пне, что возвышался в центре поляны – обычно он служил нам с Тополем столом, – лежала коричневого цвета кожаная сумочка с блестящей хромированной пряжкой и… еще один бутерброд. С вареной колбасой (колбасу я, конечно, разглядел уже потом). Рядом с бутербродом желтело худосочное яблочко.

Ветка под моим ботинком предательски хрустнула. Но девушка и ухом не повела.

Она меня попросту не замечала. Жевала свой бутерброд с безмятежностью совершенно никак не объяснимой.

По моему хребту поползли мурашки. Что за наваждение?

Сжимая за пазухой рукоять «стечкина», я подошел поближе.

Зябко поводя плечом, девушка продолжала уничтожать съестное…

Страх вдруг нахлынул на меня, как холодное, все сносящее на своем пути цунами. Несколько секунд я стоял остолбенелый.

Наконец первая волна ужаса откатилась назад. Я обрел обычно присущую мне способность размышлять здраво.

«Зомби? Не похожа… Где сморщенная кожа, оголенные десны?… Аномалия? Определенно! Но что за странная аномалия в виде мирно жующей девушки?»

А когда страх ушел совсем, в мой мозг неохотно поперли конструктивные мысли.

Первой мыслью было идти своей дорогой. Как будто ничего не произошло. Вот просто идти – и все.

Увы, проблема была в том, что я, ваш Комбат, ваш рыцарь без страха и упрека, в буквальном смысле не мог сделать ни шагу. Я словно окаменел. Мне стало совершенно ясно: я не смогу продолжать путь, если буду знать, что оставил за спиной нечто настолько непонятное. И оттого настолько пугающее.

Второй мыслью, то есть идеей, было… ну да, прошить девушку из АК-47.

Да– да, из архаичного, тяжелого, страшного автомата калибра 7,62 – вот эту худенькую, с прической, напоминающей прически средневековых пажей, деваху. Брюнеточку. С тонкими, обутыми в летние туфельки-балетки, без каблуков, ножками тридцать шестого размера. Обладательницу коралловых губок и загнутых обольстительной дугой черных ресниц!

Ну или прошить из «стечкина». Из архаичного, тяжелого, страшного автоматического пистолета калибра 9 миллиметров. Тоже дело.

Потому что она хоть и не зомби, но и не девушка тоже. Не может этот девушкообразный объект быть девушкой. Не может. Что неясно?

Впрочем, «не может» – несовременная постановка вопроса. Ведь все возможности и невозможности в мире можно рассматривать под углом статистических вероятностей.

Поэтому третья мысль была, как сказал бы сталкер Ватсон, мой шибко головастый друг, «гуманистической».

Есть вероятность, что девушка – обычная девушка? Есть.

Она большая? Нет, маленькая.

Но все же есть такая вероятность? Есть! Ведь залетела же в этот проклятый лес случайная пичуга!

Тогда надо что? Правильно. Подойти к ней. Спросить, что случилось. Разобраться. Может быть, помочь. Или сказать, что помочь не можешь. А потом уже идти по своим делам.

В общем, я выбрал этот, последний вариант. Наверное, потому что бабник.

Держа автомат наготове, я выступил из кустов бересклета навстречу прекрасной незнакомке (противогаз я снял еще в кустах).

– Здравия желаю! – зачем-то сказал я.

– Ой… Здравствуйте! – Девушка вся вспыхнула радостью и вскочила со своего бревна, приветственно распахнув руки. – Как я рада, что вас встретила! Вы милиционер?

– Что?

– Вы – милиционер? – Лицо девушки, узкое, худенькое, встревоженное, прямо-таки лучилось любопытством. Похоже, она и в самом деле была рада.

Я сделал три шага ей навстречу.

Надо сказать, вблизи она выглядела все так же, красоткой – фигуристой, с претензией, одетой этак в стиле ретро: часики как бы допотопные… какой-то странный песочного цвета свитер с горлом… припоминаю, такие во времена моего детства назывались почему-то водолазками, будто водолазы и впрямь такие носят, в ушах какие-то крупные, дурацкие пластмассовые серьги.

– Я не милиционер, – ответил я.

– А кто? Просто военный? Лесник?

– Я… хм… местный. А вот вы, вы кто?

– Меня зовут Лида Ротова. Я из лаборатории средств оперативной диагностики имени академика Качалина, проспект Ленина? восемьдесят шесть! – бодро отрапортовала девушка. – Я, между прочим, лаборантка. Научный руководитель нашей исследовательской группы – профессор Гурария Евгений Евгеньевич…

– А город… какой город? – едва ворочая пересохшим языком, спросил я.

– Припять, – отвечала назвавшаяся Лидой. – Так вы все-таки милиционер?

– Нет же! Не милиционер я! – Костлявая рука страха уже почти отпустила мои нежные сталкерские внутренности. Девушка оказалась обычной. Ну, почти обычной. Насколько это возможно для девушки из Припяти. («И что? Там где-то все еще есть лаборатории? Нормальные лаборатории? Ну? допустим».) Теперь бы еще узнать, как ее сюда занесло. – Ну а здесь-то вы как оказались? Припять ведь далековато! И почему вы одна?

– Тут вот какая история. – Девушка сделала два шага навстречу мне, но я жестом остановил ее, ни к чему все эти сближения. – Я расскажу, если вы опустите свой пулемет. Меня он пугает.

– Это не пулемет. Автомат Калашникова. – Сдержать улыбку я, признаться, не сумел.

– Ну автомат, какая разница? – Девушка сердито наморщила лобик. – Тут вот какая история. Вчера, то есть двадцать пятого числа, у нашего завотдела Алеши Матвеева был день рождения. Мы с ребятами – с Аллочкой Поповой, Валерой Зиновьевым и Бобой Гусятиным – решили именинника поздравить. Накрыли стол прямо в лаборатории. С вневедомственной охраной договорились – наш Пал Палыч за бутылку «Посольской» обещал нас хоть до утра терпеть. Ну, посидели. Выпили. Поздравили Алешу. Уже расходиться пора было, когда Алла вдруг сказала: «А давайте в лес съездим, такая погода хорошая, воздухом подышим, на звезды посмотрим!» А мы ей: «Ночь на дворе, ты с ума сошла! Лучше уже после первомайской демонстрации в лес рванем, как и собирались!» А она говорит, что на первое мая народу всегда в лесу полно, сесть негде, все шашлыки делают, на гитарах бренчат, дети орут. Никакой романтики! А я ей: «Ты с ума сошла? Что делать в лесу ночью?» Но всем, кроме меня, идея понравилась. Народ заорал: «В лес! В лес!» Я так думаю, им, наверное, шампанское в голову ударило. Я-то не пью, мне врачи не разрешают… Из-за антибиотиков. Что они все пьяные, я поняла еще, когда они чуть не подрались, споря, справедливо ли, что каунасский «Жальгирис» повторно стал чемпионом… Но я же не думала, что они до такой степени пьяные! В общем, я зачем-то согласилась с ними ехать, тем более что Валера Зиновьев обещал на отцовской «Волге» всех свозить, он тоже непьющий по здоровью. Вот я и подумала: с Валерой не страшно. Если что, он защитит. В общем, приехали мы сюда, машину оставили. Алла достала из пакета бутылку «Арарата», мы ее начали пить. Мужчины развели костер, было так тепло! Говорили про всякое – Алка начала всякую чушь нести про то, что хочет выйти замуж за гениального шахматиста вроде Каспарова, Боба Гусятин принялся всех наших коллег по очереди изображать… Он вообще пародист прирожденный, хоть в «Вокруг смеха» выступай! В общем, было симпатично, но тут, уже почти час ночи было, мне захотелось в туалет. Я пошла… Старалась подальше уйти, стеснялась, что меня от костра увидят. А потом, когда решила вернуться, – тут широко посаженные карие глаза девушки наполнились неподдельными слезами, – я поняла, что заблудилась. На часах было как раз один час ночи двадцать минут…

Пока Лидочка Ротова тарахтела свою бесконечную тарахтелку, мне все больше делалось не по себе.

Первым, что меня насторожило, была «первомайская демонстрация». Сколько лет мы не празднуем Первое мая? Правильно. Тридцать с чем-то.

Вторым был «Жальгирис» – баскетбольная (или хоккейная?) команда времен молодости моих родителей.

Наконец, третий звоночек раздался в районе «гениального шахматиста вроде Каспарова».

А когда Лидочка добралась до «одного часа двадцати минут» я… в общем, я… совершенно потерял контроль над своим страхом и разрядил в любительницу ночных прогулок по лесу полный магазин, тридцать патронов.

При этом я кричал что-то вроде «Вот тебе, сука!». А может и не кричал, это ж дело такое.

Однако вместо того, чтобы, будучи прошитой десятком хищных пуль, завалиться в смертельных корчах на спину, вместо того, чтобы орать благим матом, во все стороны фонтанируя кровью или хотя бы что-нибудь еще в таком же духе изобразить, Лидочка лишь заслонилась рукой, словно мои пули были чем-то вроде ветерка, несущего пыль ей в глаза, и этаким визгливо-обиженным тоном стервы-самоучки спросила: