Текст книги "Пропавшее ущелье"
Автор книги: Александр Шейнин
Жанр:
Прочие приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)
ВЫХОДА НЕТ
Проснулся Михаил, когда сквозь листву щедро пробивались солнечные лучи. Щербаков вскочил с кровати. По привычке, приобретенной в армии, быстро убрал постель, а затем вышел из дому.
Вокруг поднимались отвесные горы с блестящими, как серебро, вершинами. Там лежал снег, а внизу, переливаясь изумрудом на солнце, плотной стеной стояли зеленые деревья. Лишь перед домом была небольшая площадка. Справа на ее краю, виднелись приземистые строения салатового цвета, окруженные неровным частоколом, слева протекала река, а между ними неизвестные Щербакову деревья ломились от плодов всех цветов и оттенков. На площадке он увидел сына Полынова, подрезавшего ветки.
– Павел! – окликнул его Михаил.
Тот живо обернулся:
– Проснулись?…
Павел положил на землю большой, похожий на тесак, нож и легкой, упругой походкой приблизился к Щербакову.
– Не болеете? – спросил он.
– Нет. Доброе утро!
Сын Полынова улыбнулся:
– Нет, добрый день.
– Как, разве уже много времени?
– А видите, где солнце?
Щербаков посмотрел вверх, солнце повисло над вершинами.
– Значит, утро я проспал.
Михаил спросил Павла, не найдется ли у них какой-нибудь одежды, так как его альпинистский костюм был изрядно потрепан.
Павел смерил Щербакова взглядом. Он, по крайней мере, на голову был выше Михаила, шире его в плечах. Застенчиво улыбнулся:
– Моя одежда вам не подойдет.
– Что верно, то верно, – согласился Михаил.
– Но у меня есть вещи, которые я раньше носил, когда был таким, как вы, – сказал ему Павел и направился к дому.
Оттуда он вынес сорочку без воротника, короткие брюки и открытые, на деревянной подошве, сандалии.
– Вот… надевайте…
Все пришлось Михаилу по росту. В коротких, до колен брюках Щербаков почувствовал себя мальчишкой. Такие он носил, когда пошел в первый раз в школу.
– Теперь, Павлик, хорошо бы умыться. А еще лучше – искупаться в реке.
– Пойдемте, – охотно согласился тот.
Они спустились с невысокого крыльца. Александра Ивановича нигде не было видно.
– А мыло? – спохватился Щербаков.
– Да, да, мыло.
Юноша поднялся в дом и принес какой-то зеленоватый предмет. Михаил покосился на него, но ничего не сказал.
Сразу за домом Щербаков увидел поле, окруженное деревьями. Спелая пшеница поднималась в человеческий рост. Рядом находилась плантация, на которой стелились по земле не известные Михаилу растения.
– А где Александр Иванович?
– Работает.
Больше Павел ничего не добавил, а Щербаков не стал спрашивать. Они вышли к реке.
Река была неширокой, но быстрой. Павел первым разделся, и Михаил невольно залюбовался его атлетическим сложением. Молодой Полынов пробежался по берегу, прыгнул в воду и, выбрасывая коричневые от загара руки, поплыл.
Щербаков хотел последовать его примеру, но сдержался и осторожно вошел в воду.
И тут он понял, что поступил благоразумно, отказавшись нырнуть. Вода была ледяной. Михаил выскочил на берег и, чувствуя во всем теле озноб, уселся на солнцепеке.
– Купайтесь! – крикнул Павел.
Он уже переплыл на другую сторону речки, легко преодолев стремительное течение, и теперь возвращался обратно. Нащупав ногами дно, встал и, отфыркиваясь, сказал:
– Вы хотели купаться.
– Вода как лед, – смущенно ответил Михаил.
– Как лед? – удивленно переспросил Павел. – Она всегда такая.
– Очень холодная. У меня даже дух захватило.
Щербаков решил, что возможно вода просто показалась ему столь холодной, и он снова осторожно вошел в речку. Но ноги опять моментально закоченели.
– Выходите, Павлик, вы простудитесь, – сказал он, усевшись на прежнее место.
В ответ Павел только рассмеялся.
Михаил взял то, что принес молодой Полынов вместо мыла, опустил в воду и потер в руках. Образовалась цветистая пена. Щербаков умылся и начал одеваться. Павел вышел из воды и последовал его примеру. Вскоре они были на веранде.
На столе в знакомых уже тарелочках-чашах появились мясные ломтики и фрукты.
– Ешьте, – пригласил Михаила Павел.
– А вы?
– Мы с папой уже позавтракали, – ответил юноша, наблюдая за трапезой Щербакова.
– Скажите, Павлик, сколько вам лет?
– Не знаю, – бесхитростно ответил молодой Полынов. – Это нужно спросить у папы.
– А вы не интересовались?
– Зачем? – ответил Павел вопросом на вопрос.
Щербаков умолк. Да, много непонятного вокруг, вот и этот красивый и сильный юноша, по временам кажущийся совсем ребенком, сплошная загадка.
В комнату вошел Полынов. На нем был светлый костюм.
– Здравствуйте, Михаил Георгиевич, – приветливо сказал он. – Как вы себя чувствуете?
– Как нельзя лучше.
– Очень хорошо… Павел, у тебя есть дело, отправляйся в сад.
Сын поднялся и вышел.
– Вы позавтракали? – осведомился у Щербакова Александр Иванович.
– Да, спасибо…
– Тогда пройдемте ко мне.
Они прошли в соседнее помещение, которое, видимо, было комнатой Павла, а затем попали в просторный кабинет, в котором царил полумрак. Полынов чуть поднял сплетенную из зелени штору, и комнату залил солнечный свет.
На небольшом столе аккуратными стопками лежали какие-то бумаги, на полках, вдоль стены, были разложены книги, здесь же находился микроскоп, врачебный инструмент, ванночки, стеклянные колбы.
Полынов опустился в кресло, жестом пригласив молодого человека сесть против себя.
– Михаил Георгиевич, – начал хозяин, – нам нужно о многом поговорить… Но я не хотел, чтобы при этом присутствовал сын, и вы, надеюсь, поймете меня. Тридцать семь лет, или (он взглянул на рукописный календарь над столом) 13 538 дней. («Вот откуда эта цифра, которую назвал вчера Павел!» – промелькнуло в голове у Щербакова) я нахожусь здесь, оторванный от остального мира.
– Но почему? – не вытерпев, спросил Михаил.
Полынов помедлил с ответом и сказал:
– От вас правды я не буду скрывать. Узнайте лучше сразу все… Выхода отсюда нет.
– Как нет?!
– Выхода нет, – повторил Александр Иванович с грустью в голосе. – Мы в каменном мешке. Горы разрешили мне когда-то пройти сюда, открыли одну из своих тайн, но это была ловушка, я попался в нее, и не один, как видите.
Голос старого врача дрогнул, видно было, что ему трудно говорить на эту тему.
Щербаков молчал, подавленный услышанным.
– Я знаю, вы не хотите согласиться, – продолжал Полынов, – вы внутренне не хотите смириться с этим, как многие годы не хотел смириться и я… Но тридцать семь лет, проведенных мною здесь, сделали свое дело. Вы первый человек, который пришел оттуда. – Полынов указал рукой вверх. – Я не знаю, как вам удалось спуститься с гор, но подняться туда… Простите меня, милостивый государь, что я отнимаю у вас надежду… Сын мой почти ничего не знает, кроме этого ущелья, и потому относительно счастлив.
В комнате воцарилось тягостное молчание.
Первым нарушил его Полынов.
– Будьте мужественны, может быть, и случится еще чудо… – сказал он. – Вы намного моложе меня, вам можно надеяться. Но пусть этот разговор останется между нами, обещайте мне… Дорого иногда приходится расплачиваться детям за ошибки отцов…
Михаилу стало жаль человека, сидящего напротив него с опущенной головой.
– У вас есть семья? – вдруг спросил Полынов.
– Нет.
– Родители?
– Никого нет. Они погибли во время войны.
– Войны? – удивился Александр Иванович. – Простите, сколько же вам лет?
– Исполнилось двадцать семь. Старый врач что-то высчитал.
– Неужели война продолжалась так долго? – удивился он.
Щербаков понял Полынова.
– Вы говорите о войне 1914 года. Но была еще вторая война, – пояснил он.
– Вторая?
– Да. И тоже с Германией.
– Значит, первая окончилась ничем?
Михаил улыбнулся и ответил:
– Я бы этого не сказал. Для многих она окончилась плачевно, так же, как и вторая.
Щербаков очень коротко поведал Полынову о том, что произошло на земле за последние годы: о революции в России, о Ленине, партии большевиков, о строительстве новой жизни в Советской России, второй мировой войне, победе над германским фашизмом и нынешней жизни Советского Союза. Полынов слушал, как зачарованный.
Когда Щербаков умолк, Александр Иванович вскочил, принялся взволнованно ходить по кабинету.
– Боже мой, – несколько раз повторил он, – боже мой…
Потом Полынов подбежал к столу.
– Значит, трудился я не напрасно, – почти крикнул он. – Милостивый государь, – торжественным тоном обратился Александр Иванович к Щербакову, беря со стола большую стопу исписанной бумаги, – вот здесь – результат моего многолетнего труда и мои записи о богатствах ущелья. Вам, человеку сегодняшней России, я отдаю все это. В своих работах я высказал немало, как мне кажется, полезного для медицины, для геологии, для всех людей.
Забывшись, Полынов говорил и говорил, как может говорить, должно быть, человек, истомившийся по интересному собеседнику. Михаил хорошо понимал старика, столько лет не видевшего никого, кроме своего сына!.. Александр Иванович говорил о редких металлах и проблемах долголетия, все занимавшей его… Коснувшись этой темы, он горячо сказал:
– Природой дано человеку жить минимум двести лет! Не думайте, что это бред выжившего из ума врача. Я это обстоятельно доказываю вот тут, в своих трудах.
Полынов показал Щербакову и другие записи – об ущелье и его великих богатствах.
Старый врач как-то сразу оборвал рассказ, вернувшись, очевидно, к действительности. Глаза, только что сиявшие огнем, потухли. Он обернулся к столу, положил на него рукописи. И тогда Щербаков спросил:
– Александр Иванович, что же случилось? Неужели из ущелья нет выхода?
ОБВАЛ
Полынов поднял на Михаила глаза. Лицо Александра Ивановича стало очень серьезным, даже строгим. То, что он рассказал, глубоко взволновало Щербакова.
…Первые два года молодая чета Полыновых проживала в ущелье счастливо. Они даже не замечали, как летели дни. Оба были поглощены хлопотами по устройству дома, который Александр Иванович строил сам. На третий год Полынов стал замечать, что молодая женщина затосковала. Правда, она ничего не говорила, никогда ему не жаловалась, но угадать ее душевное состояние было нетрудно.
Да и сам он словно раздвоился. Ему было хорошо здесь. Рядом с любимым человеком он мог спокойно работать, перечитывать захваченные с собой книги. Необыкновенный климат ущелья, – мягкий, не знающий резких перемен температуры, отлично укреплял здоровье. Но все чаще мысли Александра Ивановича возвращались к родному городу, к людям, которых он оставил…
И Полынов понял, что надо возвращаться, что, укрывшись в ущелье, уйдя от жизни, от народа, он совершил тяжкую ошибку, Александр Иванович решил, что летом, когда на перевале растает снег, они двинутся в обратный путь.
Однажды Полынов стал советоваться с Марией Афанасьевной. Молодая женщина пытливо посмотрела на мужа:
– Ты этого хочешь не только ради меня?
– Нет, это и мое желание. В конце концов, нельзя уйти от жизненных невзгод и борьбы. И может быть, в этом и состоит смысл жизни? Если хочешь знать, я не могу простить себе того, что сделал. Человек вне народа ничего не представляет.
И добавил ласково:
– Тем более, что рядом со мной ты…
Ему захотелось поделиться с женой самыми сокровенными мыслями.
– Да, я хочу бороться, – продолжал Александр Иванович. – Я знаю, что это будет нелегко, но я готов. Я имею в виду не только медицинскую деятельность, нельзя быть спокойным наблюдателем, когда войны уносят миллионы цветущих жизней, когда голод, болезни, изнурительный труд преждевременно сводят человека в могилу. Нельзя, чтобы богатства и все блага жизни принадлежали ничтожной кучке людей, а остальные лишь имели право на них работать. Все это вопиющая несправедливость, и я хочу об этом открыто заявить.
Молодая женщина испугалась.
– Тебя снова будут преследовать.
– Пусть… За свои убеждения не страшно пострадать, и я готов ко всему.
Мария Афанасьевна невольно залюбовалась мужем.
– Я буду с тобой, что бы ни случилось.
Полынов поцеловал жену.
– Я знаю…
Теперь они жили мыслями о возвращении, готовились к нему.
В ущелье не было зимы, в общепринятом ее понимании. Даже в январе температура воздуха была значительно выше нуля. Но Полынов знал, в горах в это время бушевала непогода и крутили метели. Лишь далекие вершины никогда не меняли своей окраски, круглый год они серебрились. Перевал, находившийся значительно ниже горных вершин, зимой пройти было невозможно. Лишь весной он начинал сереть, покрывался темными ссадинами и обычно к концу мая освобождался от снега.
Полынов ежедневно наблюдал за всеми переменами на перевале. В первых числах июня они, наконец, собрались в обратный путь.
Отправиться решили налегке, предполагая в будущем вновь побывать здесь.
И вот все приготовления были закончены, вещи упакованы.
Накануне дня отъезда спать легли пораньше. Но Александр Иванович никак не мог уснуть. Несколько раз он поднимался и выходил на воздух. Небо все не светлело. Было душно и тихо. По временам в листве начинал шелестеть дождь, но это было обычным явлением. Осадки, особенно летом, почти ежедневно выпадали в ущелье. Чувствуя, что он все равно не заснет, Полынов зажег лампу и, взяв книгу, уселся на веранде в кресле.
Время тянулось медленно. Александр Иванович уже начал дремать, когда тяжелый гул заставил его открыть глаза. Необъяснимый страх заставил его вскочить. Вещи на веранде двигались, как живые, стол вместе с лампой медленно ускользал от него, стулья передвигались, выбивая по полу частую дробь.
Сильный толчок сотряс дом, и часть наружной стены обвалилась.
И тут в сознании Полынова промелькнула страшная догадка: «землетрясение!» Он бросился в спальню, поднял жену и вместе с ней выбежал из дома.
Толчки прекратились. Лишь зловещий гул продолжался где-то далеко в горах.
– Александр, что случилось?
Не желая пугать жену, Полынов сказал:
– Ничего, родная, все прошло.
И действительно, гул прекратился, горы молчали.
– Что это было? – спрашивала встревоженная Мария Афанасьевна.
Полынов напряженно прислушался. Ни единого звука. Но кто знает, не повторится ли это снова. Остаток ночи Полыновы решили провести на воздухе.
Александр Иванович вынес кресло, усадил в него жену. На ее недоуменные вопросы отвечал одно и то же:
– Да пустяки, подземные толчки, и не особенно сильные. Это часто случается.
– Землетрясение? – переспросила молодая женщина.
– Нечто в этом роде, но очень слабое, и все прошло. Отдыхай, нам предстоит трудный переход.
На сердце у Александра Ивановича было неспокойно. Он хорошо изучил Памир и не мог не знать, как опасны в этих местах землетрясения. Колебания почвы подчас до основания разрушали все вокруг, неузнаваемо меняли горный ландшафт: одни вершины исчезали, на их месте появлялись другие.
С незапамятных времен землетрясения повторялись в этой горной стране. Многие озера, такие, как Зор-Куль, находящееся на высоте четырех тысяч метров над уровнем моря, Яшиль-Куль, Искандер-Куль и десятки других обязаны своим появлением подземным толчкам гигантской силы, которые легко сдвигали горы, перекрывали реки.
Заснула ли молодая женщина или только делала вид, что спит, Полынов не знал. Сам он до рассвета не сомкнул глаз.
Солнце появилось в ущелье значительно позже, чем на вершинах, окружавших его. Но едва стало достаточно светло, чтобы оглядеться, Полынов успокоился: на этот раз все как будто обошлось благополучно, если не считать повреждений, причиненных дому.
Но так как они все равно собирались в дорогу, это их не особенно беспокоило. Погрузив на двух ишаков вещи, они двинулись к перевалу, который находился за лесистой частью ущелья.
Но где же перевал? Ужас охватил Полынова. Перевал исчез, его больше не существовало. Горы сомкнулись, и то узкое, в несколько метров, пространство, по которому Полынов с женой прошли в ущелье, теперь было наглухо закрыто.
Александру Ивановичу не нужно было объяснять молодой женщине случившееся. Она поняла все сама.
…Один за другим потянулись годы, однообразные, как снег на недоступных вершинах. Их даже не отмечали. Тогда-то Полынов и начал считать дни, проведенные в ущелье.
Александр Иванович старался держаться мужественно. Хуже обстояло дело с Марией Афанасьевной. Внешне она оставалась спокойной и ни разу не упрекнула мужа, только стала молчаливой, замкнутой и о чем-то подолгу думала.
А дни шли и шли. Полыновы не проводили их в праздности потому, что природа ничего не давала даром; они трудились, добывали средства существования, но все равно у них оставалось еще немало свободного времени, которое не знали, чем занять, и это больше всего страшило Полынова.
А тут еще случилось событие, заставившее обоих особенно остро переживать безвыходность их положения. Родился сын, о котором долго мечтали. В другое время он доставил бы огромную радость родителям. А тут невольно мысли обращались к его будущему. Что ждет его? Ведь рано или поздно наступит день, когда их не станет. И тогда он останется совсем один в этом ущелье…
Тайно от жены Полынов предпринимал отчаянные попытки найти какой-нибудь выход из каменного плена, но все оказалось тщетным. В лучшем случае ему удавалось взобраться на полтора – два десятка метров вверх, а дальше начинались совершенно голые и отвесные скалы.
Но больше, чем все остальное, его беспокоило душевное состояние жены. По целым ночам в безмолвии просиживала она у постели мальчика, росшего на редкость рослым и здоровым, днями не разговаривала.
А однажды ночью Александр Иванович проснулся и увидел, что жены в комнате не было.
– Мария! – чуть слышно окликнул он ее.
Никто не ответил.
Тогда он встал и вышел из дома.
Светила луна, заливая все кругом матовым светом.
– Мария! – снова позвал Полынов.
И снова никто не ответил.
Александр Иванович обошел вокруг дома. Жены нигде не было видно. Обеспокоенный, он углубился в лесные заросли, вышел как раз к тому месту, где когда-то находился перевал, и остановился, пораженный тем, что увидел. У скал в лунном свете выделялась одинокая женская фигура. Александр Иванович сделал несколько шагов вперед. Женщина у скалы его не замечала, потому ли, что он находился в тени деревьев, или потому, что была слишком увлечена своим делом. Полынов различил в руках жены топор, которым она упорно рубила скалу.
В первое мгновение Александр Иванович хотел броситься к ней. Но инстинкт врача подсказал ему, что нельзя делать этого. Ведь он мог смертельно испугать молодую женщину.
И Полынов, стоя в тени, молча смотрел на безумную попытку жены пробить выход из ущелья. Сердце его сжималось, он испытывал невыносимые муки, но не знал, что делать.
Но вот удары прекратились, обессиленная женщина выронила топор и тихо засмеялась. Потом подняла топор и крадучись пошла по направлению дома.
Полынов отступил в гущу деревьев, заторопился и опередил жену. Он решил не говорить, что знает ее тайну. Уже лежа в постели, Александр Иванович услышал, как жена тихо вошла, осторожно положила топор на место и проскользнула в спальню. Он дал ей улечься, подождал немного и лишь потом подсел на ее кровать, услышал учащенное дыхание – женщина спала, и он не стал ее тревожить.
С этой ночи у Полынова началась страшная жизнь. Болезнь жены прогрессировала. И он бессилен был что-либо сделать. Как врач он понимал это. И все-таки предпринимал отчаянные попытки восстановить у женщины душевное равновесие. Он создал ей полный покой, окружил еще большим вниманием, старался, чтобы ее ничто не раздражало, лечил водными процедурами и сном, но лучше молодой женщине не стало. Она заговаривалась, глаза ее лихорадочно блестели, а когда наступала полночь, исчезала. Александр Иванович знал, чем она занималась по ночам, наблюдал за ней, однако ничего не мог сделать, чтобы вырвать жену из лап страшной болезни. Когда он однажды попытался ее задержать, она с ненавистью оттолкнула его и с криком убежала.
Боясь за сына, Александр Иванович ни на минуту не оставлял жену наедине с ним. Так шло время, мучительное, тяжкое время. И только крохотный сын ничего не понимал в разыгравшейся драме. Он уже начал ходить и забавно лепетал первые слова.
Жена таяла буквально на глазах. Сизифов труд по ночам изнурял ее все больше и больше. Александр Иванович заботился и о ней, и о сыне. Ради сына надо было держаться, находить в себе силы, не пасть духом.
Трагическая развязка приближалась. Но, видно, и сейчас, много лет спустя, Полынову трудно было о ней говорить, потому что он неожиданно замолчал. Молчал и Михаил, не решаясь спросить, что случилось дальше с женой.
– Вот и все, Михаил Георгиевич, – уставшим голосом проговорил Полынов. – За эти годы я как-то уже смирился со своим положением и привык считать себя и сына обреченными. Ваше неожиданное появление воскресило во мне надежду, правда, неясную, слабую, но все же… – и будто вспомнив что-то, он тяжело вздохнул, сказав: – Только чудо может помочь нам… вы рассказываете вещи невероятные, и я верю вам. Такое не придумаешь. И у меня появилось страстное желание на конце своих дней увидеть Родину… Будем надеяться.