Текст книги "Великие Цезари"

Автор книги: Александр Петряков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Цезарь понимал, что время не ждет, и уже через декаду после приезда в Рим приступил к переброске своих войск в Грецию. Но кораблей в Брундизии после бегства Помпея почти не осталось. Пришлось консулу переправить лишь половину своей армии, причем флот противника, курсировавший вдоль побережья, чтобы помешать возможной высадке врага, просмотрел это событие, ибо, как хвастливо пишет автор «Записок о гражданской войне», «Цезарь показался у материка раньше, чем мог дойти даже слух о его приближении».

Командовал флотом Помпея Бибул. Десять лет назад Цезарь исполнял вместе с ним консульские обязанности, и, как помним, Бибул в знак протеста против самоуправства напарника заперся у себя в доме и демонстративно не участвовал в управлении государством, и о нем ходили в ту пору такие стишки, приписываемые Катуллу:

 
В консульство Цезаря то, а не в консульство Бибула было:
В консульство Бибула, друг, не было впрямь ничего.
 

После этого случая Бибул наладил строгую сторожевую службу по всему побережью, не пропуская ни одной бухточки или другого удобного места для швартовки кораблей. Он так рьяно нес службу, что, несмотря на суровую зиму, сам жил на кораблях и за всем лично доглядывал.

Следующий отрывок под номером девять в третьей книге «Записок о гражданской войне» посвящен подвигу жителей города Салоны, осажденных помпеянцами: «Они обратились к крайнему средству: дали свободу всем взрослым рабам, обрезали волосы у женщин и сделали из них веревки для метательных машин». Они не только выдержали осаду, но и, улучив удобный момент, прорвали блокаду и нанесли поражение помпеянцам, обратив их в бегство. Вот такой любопытный эпизод помещен здесь Цезарем с целью убедить читателя, на какие невероятные жертвы шли ради его правого дела даже греческие женщины. А древние говорили: «Небо украшают звезды, женщин – волосы, а мужчин – бороды».

Цезарю необходимо было выиграть время для того, чтобы дождаться эвакуации оставшихся в Италии войск, поэтому он еще раз решил пойти на мирные переговоры со своим соперником. Посланцем стал дважды попадавшийся в плен к Цезарю префект Вибуллий Руф, который должен был передать Помпею следующее: «Оба они должны наконец отказаться от своего упорства, положить оружие и больше не испытывать военного счастья». Аргументы приводились такие: Помпей выдворен из Италии, потерял обе Испании, Сицилию, Сардинию, а Цезарь тоже потерпел поражение в Африке. «Поэтому им пора пощадить друг друга и государство».

Для Помпея стало полной неожиданностью известие о высадке войск Цезаря на Балканах – он предполагал, что противник пойдет в Грецию сухим путем. Обеспокоен он был и тем, что македонские города открывали перед соперником ворота, как перед главой законной верховной власти Рима.

А на переданные Вибуллием предложения своего врага он ответил: «Зачем мне жизнь, зачем мне гражданские права, если дело будет иметь такой вид, что ими обязан милости Цезаря?»

После получения этих тревожных вестей Помпей поспешил к Диррахию, где были сосредоточены запасы продовольствия и оружия, не останавливаясь даже по ночам. Цезарь также устремился туда же, намереваясь раньше противника овладеть этим важным пунктом, и они, как пишет Аппиан, «как бы состязались в беге». Помпею удалось все же первым достичь Диррахия.

Оба полководца разбили свои лагеря неподалеку друг от друга и не стали предпринимать никаких военных действий. Цезарь по причине нехватки войск, а вот почему Помпей при большом численном перевесе не счел нужным дать сражение – остается неясным. Некоторые историки в качестве причин указывают на его излишнюю осторожность и обычную медлительность, а также возраст – ему было уже пятьдесят восемь лет. К тому же стояла зима, и по устоявшейся традиции римляне не затевали в это время года военных кампаний.

Оставшаяся часть войск Цезаря не могла переправиться из Италии по двум причинам – неспокойное зимнее море и безупречная сторожевая служба Бибула. Он, кстати сказать, сам попал в затруднительное положение: так как побережье было в руках противника, ему было не сойти с кораблей и не запастись водой, едой и дровами. Поэтому Бибул запросил перемирия, надеясь этой хитростью выйти из безвыходной ситуации. Цезарь без труда разгадал замысел своего давнего врага и не дал ему возможности побывать на суше, отчего тот заболел и умер. После его смерти флот Помпея остался без единого руководителя и не так бдительно стал нести сторожевую службу, что Цезарю, понятное дело, было на руку. Он с нетерпением ждал, когда же Марк Антоний переправит через море оставшиеся в Италии легионы, но день проходил за днем, а войска все не прибывали.

В конце концов терпение его лопнуло, и он решил сам сплавать в Брундизий, что было рискованно во всех отношениях: господство противника в прибрежных водах и неспокойное море. Переодевшись в простую одежду, он в сопровождении всего трех рабов, соблюдая инкогнито, сел на небольшой корабль и глубокой ночью отправился вниз по реке к морю. В это время разыгралась буря, и кормчему было не выйти из устья реки еще и по причине морского прилива. Он хотел было повернуть обратно, но его пассажир вдруг воскликнул: «Смелее вперед! Ты везешь Цезаря и его счастье!» Но стихия оказалась сильнее фортуны Цезаря. Пришлось вернуться.

Тогда у Цезаря явилась мысль прибегнуть к уже испытанному в Испании средству разложения армии противника путем солдатской дипломатии. На берег реки Апс, разделявшей лагеря противников, вышел легат Цезаря Ватиний и завел с помпеянцами разговор о том, что все они римские граждане и незачем им проливать кровь друг друга. Надо просто сесть за стол переговоров и все решить. Цезарь давно этого хочет, и им тоже следует надавить на Помпея, который не пускает даже посланников в свой лагерь. Он не желает, видите ли, разговаривать с римскими гражданами, а когда воевал с пиратами, не гнушался с ними общаться. Однако Тит Лабиен, хорошо знавший хитрые уловки своего бывшего шефа, заявил с другого берега: «Никакого мира у нас быть не может, пока нам не доставят голову Цезаря». И разогнал копьями своих солдат намечавшийся митинг.

Давайте еще раз подумаем: какую непрощаемую обиду нанес Лабиену наш герой, чем так уж сильно оскорбил, что недавний соратник обратился в непримиримого врага? Об этом умалчивает как Цезарь в своих «Записках», так и другие источники. А объяснить это, как мы уже пытались, ущемленным честолюбием и республиканскими идеалами явно недостаточно еще и по той причине, что Лабиен прекрасно видел, что Помпей недалек от Цезаря в своих планах сделать республику своей наложницей.

Итак, Цезарь дожидался Марка Антония, а Помпей нового подкрепления из Сирии. Он приказал ее наместнику, своему тестю Метеллу Сципиону, идти на Балканы скорым маршем.

Цезарь, кстати, в своих «Записках о гражданской войне» темными красками описывает наместничество в Сирии Сципиона, который «за некоторые поражения, понесенные им у Амана, провозгласил себя императором» (редкий пример сарказма в Цезаревых сочинениях). Помимо законных налогов, какие тот брал на год, а то и на два вперед, придумывались новые, к примеру, «пошлины с колонн и дверей» и так далее. В этом отношении все правители изобретательны. Как помним из учебников русской истории, Петр Первый брал пошлину за ношение бороды. Помимо этого, разумеется, сирийцы обязаны были поставлять провиант, оружие, лошадей, повозки и многое другое для римской армии. Очень любопытный отрывок, свидетельствующий, что римляне обирали до нитки завоеванные ими провинции. Впрочем, автор «Записок» точно так же поступал в Галлии и Испании, поэтому его возмущение не более чем лицемерие. Он негодует, к примеру, что Сципион приказал «взять из Эфесского святилища его старинные сокровища», и только приказ Помпея немедленно идти на Балканы не позволил Сципиону разграбить Эфесский храм.

Зато сокровища римских храмов ничто не спасло: как помним, Цезарь начеканил из храмового золота денариев со своим профилем. И этот человек еще сокрушается о возможном, но не состоявшемся ограблении восточного святилища, в то время как осквернил храмы в своем отечестве!

Весной попутные ветры позволили наконец-то Антонию пересечь море и достичь балканских берегов. Вот теперь у Цезаря появилась реальная возможность помериться силами в генеральном сражении, но Помпей вовсе к этому не стремился. Тогда Цезарь решил прибегнуть к фортификации. «Это был новый, – пишет он, – и необычный способ ведения войны как по очень большому количеству редутов, по огромному протяжению, по сложности фортификационных работ, по системе блокады, так и во всех других отношениях». Легионеры, надо сказать, работали лопатами не меньше, чем мечами.

Этим полководец решил лишить противника возможности подвозить продовольствие, фураж и вооружение, равно как и новые воинские контингенты. Его солдаты проделали огромную работу, окружив окопами и валами площадь размером в пять с половиной тысяч гектаров. К лету работы были закончены, но консул сильно просчитался, что сможет лишить противника продовольствия, его-то как раз у Помпея было достаточно, да и все необходимое к нему доставлялось морским путем. Зато войска Цезаря жестоко страдали от голода, потому что вся округа была уже полностью выпотрошена реквизициями помпеянцев, и поэтому солдатам непобедимого Цезаря приходилось питаться какими-то съедобными корешками под названием «хара». Но, сообщает тот же источник, «солдаты выносили нужду с поразительным терпением». Они при этом вспоминали, что еще труднее приходилось под Алесией и Авариком, поэтому не роптали, а даже наоборот, похвалялись своей неприхотливостью и в агитационных целях подбрасывали в лагерь Помпея испеченный из корешков хлебушек и кричали, что не снимут осады до тех пор, пока на полях растут такие корешки. Помпей сказал, когда узнал об этом: «С каким зверьем приходится сражаться». Действительно, Цезарь сделал своих солдат неким подобием роботов, беспрекословно и с радостью ему подчинявшихся. Есть такой термин в современной психологии – «радость подчинения». Его ввел в обиход, кажется, Адольф Гитлер, родной, можно сказать, брат Юлия Цезаря по части оболванивания масс.

Хоть еды у помпеянцев хватало, зато с водой Цезарь постарался создать им проблемы, как в свое время племени кадурков, тех самых, кому приказал отрубить правые руки. Были запружены впадавшие в море реки, и солдатам противника пришлось рыть колодцы, но лето было сухое, и они быстро иссякали.

Этим Цезарь вынудил-таки противника перейти к активным боевым действиям. Скажем сразу, в сражении при Диррахии военное счастье оказалось на стороне Помпея. Сам ход сражения описан древними авторами, в том числе очевидцем его и участником Цезарем, довольно противоречиво и до конца остается неясным, почему войска Цезаря попали в страшную мясорубку и вынуждены были обратиться в бегство. Цезарь попытался было остановить отступавших в панике солдат, но при этом едва сам не погиб от руки своего же легионера – тот хотел в страхе рубануть мешавшего ему бежать полководца, однако телохранитель успел отсечь ему руку.

Говоря о причинах поражения, автор «Записок о гражданской войне» указывает и на то обстоятельство, что бывшая в его войске галльская конница переметнулась к Помпею (ох уж эти неблагодарные галлы!), и ее начальники, аллоброги, братья Роукилл и Эг, выдали противнику военные секреты, касавшиеся слабых мест обороны укреплений и караульной службы; в частности, ими было указано место, где был недостроен вал между примыкавшими к морю редутами. «Это… и причинило нам большое несчастье».

Среди других причин он говорит «об обычных на войне случайностях» и о том, что «часто целые армии страдают от ошибки полководца», – вот так вскользь, обтекаемо, не называя на этот раз имени полководца, в то время как слово «Цезарь» встречается, как подсчитано, в его «Записках» семьсот семьдесят пять раз.

В сражении при Диррахии Цезарь потерял, по его собственным сведениям, «девятьсот шестьдесят солдат и двести человек из конницы». Сколько было взято в плен, не упоминается. А пленников Помпей отдал на суд перебежчику Лабиену, который, по словам Цезаря, «стал называть их соратниками, расспрашивать в очень оскорбительных выражениях, имеют ли ветераны привычку бегать, и после этого казнил их на виду у всего войска».

Помпей имел полную возможность добить противника, если бы тотчас же начал преследование деморализованной и потрепанной в бою армии. Но он почему-то этого не сделал, позволив Цезарю с остатками своих войск уйти в Фессалию. Он полагал, что соперник разбит и ему уже не оправиться от поражения. Так же думало его окружение и стало уже делить портфели и должности.

Исследовавший эти события Карл Маркс говорит о «крупнейших военных ошибках» Цезаря, а о Помпее пишет, что «любой заурядный римский полководец, какой-нибудь Красс, раз шесть разбил бы Цезаря во время войны в Эпире. Но с Помпеем можно было все себе позволить».

Это подтверждает и сам проигравший эту битву полководец, сказавший в тот вечер своим офицерам, что для них все было бы потеряно окончательно, «если бы враги имели во главе человека, умеющего побеждать».

Несмотря на неудачу, моральный дух армии Цезаря сломлен не был, солдаты горели желанием загладить свой позор при Диррахии. В очередном историческом сражении при Фарсале они одержали блестящую победу над почти вдвое превосходящими силами противника. Оно состоялось девятого августа сорок восьмого года и выиграно было не только горячим желанием воинов отыграться и восстановить престиж и ореол непобедимости, который они снискали в галльских войнах, но и военным гением Цезаря, на этот раз проявившемся в полном блеске. Он полностью переиграл своего противника. Зная о преимуществах Помпея в коннице (семь тысяч против одной), которая попытается прорвать его правый фланг, применил необычный ход: помимо классических трех линий боевого построения он замаскировал внутри войска и еще одну – четвертую. Это и решило исход сражения. Наткнувшись на эти шесть когорт (около трех тысяч человек), конница противника была сбита с толку неожиданностью и атакой свежих сил Цезаря.

Когда враг дрогнул и началась «большая резня», Цезарь, по Плутарху, «со стоном воскликнул: «Вот чего они хотели, вот до какой крайности меня довели!»

Войска противника действительно понесли большие потери – погибли пятнадцать тысяч человек. В плен сдались двадцать две тысячи, они были помилованы и перешли на сторону Цезаря, при этом он не позволил, как всегда, грабить лагерь врага и отбирать у пленных личные вещи.

Помпей бежал с поля сражения на остров Лесбос. Цезарь решил преследовать его по пятам, чтобы не дать ему времени для набора нового войска. С Лесбоса Помпей направился не в Сирию, как поначалу намеревался, – ведь Восток был его завоеванной вотчиной, – а в Египет, где после смерти царя Птолемея XII, которому Помпей во многом помогал и у них были вполне дружеские отношения, начался династический дележ власти. На престол претендовали его дети: десятилетний мальчик Птолемей XIII Дионис и его семнадцатилетняя сестра Клеопатра.

Ее в то время в Египте не было, она была в Сирии, куда бежала от притеснений брата, точнее, группы влиятельных придворных, желавших править от имени мальчика.

Перед тем как высадиться в Александрии, Помпей, словно предчувствуя недоброе, цитировал Софокла: «Кто направляется к тирану, превращается в его раба, хоть если бы пришел к нему свободным». Египетская верхушка во главе с евнухом Потином уже знала о Фарсале, и ей не с руки было ссориться с Цезарем. Кроме того, они наверняка знали, что Помпей потребует от них как войск для борьбы со своим заклятым врагом, так и выплаты государственного долга, составляющего внушительную сумму в семнадцать миллионов драхм. Поэтому, позволяя ему высадиться в Александрии, египтяне имели злой умысел.

Гнея Помпея Великого закололи прямо в лодке, которая взяла полководца с причалившего в водах Александрийской гавани корабля. На убийство мужа смотрела с палубы его несчастная жена Корнелия, овдовевшая во второй раз, – как помним, она была вдовой и младшего Красса.

Помпей погиб двадцать восьмого сентября сорок восьмого года, ровно тринадцать лет спустя после своего пышного триумфа по случаю победы над Митридатом. Днем раньше ему исполнилось пятьдесят девять лет.

Глава VIII. Большая любовь

Итак, Цезарь в погоне за Помпеем оказывается в Египте, где узнает о смерти своего врага. Ему подносят голову великого полководца и его перстень с печаткой, изображающей вооруженного мечом льва. Он отворачивается и плачет. Искренними ли были эти слезы? Вероятно. Он изначально не хотел с ним войны, и если бы Помпей стал пленником, то наверняка мог бы рассчитывать на милосердие. Но на каких условиях?

Цезарь прибыл в Александрию с двумя легионами и восемью сотнями конницы. Когда он вошел в город, перед ним, как консулом, несли фасцы, и это возмутило толпу, посчитавшую, что этим умаляется достоинство царя. Начались беспорядки, спровоцированные, конечно же, правящей элитой. Цезарь срочно вызвал из Азии еще два легиона, составленных из солдат Помпея.

В Александрии он застрял надолго. Пишет, что из-за пассатов, не дававших, дескать, ему отплыть, а на самом деле, конечно же, из-за Клеопатры.

Цезарь, как консул, решил разобраться в династическом споре, поскольку считал это делом римского народа. Предложил обеим сторонам сложить оружие и дать ему возможность, как третейскому судье и представителю великой державы, разобраться в спорной ситуации и принять окончательное решение. Но евнух Потин, фактически руководивший Египтом вместо малолетнего Птолемея, вовсе не хотел римского вмешательства, несмотря на то, что умерший царь Птолемей XI послал свое завещание также в Рим, и его экземпляр хранился у Помпея. В нем было сказано, чтобы правили Клеопатра и малолетний Птолемей, как муж и жена. И это далеко не единственный случай династического инцеста у Птолемеев, как мы увидим ниже.

Этот евнух (по его приказу, кстати, был обезглавлен Помпей) вызвал стоявшие против Клеопатры войска из Пелусии в столицу, и началась так называемся Александрийская война. Пришлось вести уличные бои с численно превосходящим противником, а затем сжечь неприятельский флот и запереться на острове Фарос, чтобы иметь возможность получать продовольствие морским путем. При этом пожаре, как известно, сгорела и Александрийская библиотека. В этой войне Цезарь неоднократно подвергался смертельным опасностям. Например, в битве при Фаросе, когда переполненная лодка стала тонуть, ему пришлось прыгнуть в воду и добираться до берега вплавь, при этом он греб одной рукой, держа в другой свои записные книжки, а в зубах пурпурный плащ; по другим сведениям, плащ полководца все-таки достался врагу.

В качестве заложника у римского консула находился малолетний царь, а позже к нему пробилась и Клеопатра, с которой он не расставался во время всех передряг Александрийской войны. Их знакомство произошло довольно романтично: ее тайно принес во дворец к Цезарю друг царицы Аполлодор Сицилийский в спальном мешке (в американском фильме «Цезарь и Клеопатра», если читатель помнит, она была завернута в ковер). Предосторожность была не лишней в тогдашней ситуации. Евнух Потин не хотел отдавать власть Клеопатре, надеясь стать регентом при малолетнем Птолемее. Он вообще советовал Цезарю ехать в Рим и заниматься своими делами, а долг, составлявший, как помним, семнадцать миллионов драхм, обещал отдать римлянам позже.

Потин всячески интриговал против Цезаря и как мог ему противодействовал, словно предчувствуя свою смерть из-за него. Собственно говоря, Цезарю вполне могла быть уготована судьба Помпея, если бы его цирюльник не подслушал разговор, из которого становилось ясно, что Потин и военачальник египтян Ахилла сговорились убить и Цезаря, чтобы он не лез в их дела и не требовал долга. Цезарю удалось опередить намерения евнуха, и он его казнил, а Ахилле удалось скрыться к своим войскам, которыми командовал до тех пор, пока не был убит по приказу младшей сестры Клеопатры Арсинои, также претендовавшей на египетский престол. Она поставила во главе войск своего верного евнуха Ганимеда, который довольно успешно сражался с римлянами до подхода к ним подкрепления, а его привел по приказу Цезаря Митридат Пергамский, сын великого полководца.

Итак, Цезарь, как об этом свидетельствуют практически все источники, влюбился в Клеопатру с первого взгляда. Старый ловелас, а ему тогда было уже за пятьдесят, просто потерял голову. Его любвеобильность общеизвестна, но в случае с Клеопатрой все выглядит довольно странно и удивительно. Она не была, вопреки исторической молве, красавицей. Не ищите сходства, дорогие читатели, с Элизабет Тейлор, сыгравшей египетскую царицу в известном американском фильме, лучше взгляните на приведенные в нашей книге ее скульптурные изображения. Она была скорее уродлива, нежели красива: большой горбатый нос, раздвоенный острый подбородок, волевой рот являют скорее некую мужеподобность, нежели очарование женственности, какой мог плениться завоеватель мира. Говорят, она была искусна в сексе (как тут не вспомнить «Египетские ночи» Пушкина). Но кто был учителем в этом? Цезарь или она, семнадцатилетняя?

Но, как бы то ни было, Цезарь, оказавшись победителем в Александрийской войне, стал в то же время побежденным чарами Клеопатры.

Десять лет непрерывных войн измотали даже такого закаленного и неутомимого воина. Да, все имеет свои пределы. Так и Гай Юлий Цезарь решил на время оставить ратный труд (а ему следовало бы идти подавлять очаги сопротивления в Африке, где обосновались сыновья Помпея и непримиримые враги победителя в гражданской войне Катон и Сципион) и отдохнуть. Хотя принято считать, что великие вообще не отдыхают и постоянно трудятся на благо государства. Цезарь был действительно упорным трудоголиком, умел делать несколько дел сразу, не давал лениться не только себе, но и своим подчиненным. Он хоть и был изнежен, как всякий воспитанный в Риме аристократ, но сумел побороть сибаритские привычки и был необычайно воздержан: вина почти не пил, в еде был неприхотлив, спал зачастую под открытым небом и так далее. Но была у него слабость, о которой пели солдаты во время триумфальных шествий:

 
Прячьте жен: ведем мы в город лысого развратника.
Деньги, занятые в Риме, проблудил ты в Галлии.
 

Так что можно с уверенностью сказать, что в Галлии наш герой воевал не только с отважными галлами, но и с их женами – как вытекает из солдатской песенки, а уж солдаты все знают о своем полководце.

Египет, конечно, не стал исключением. В эту страну он рвался еще до своего наместничества в Галлии. Его манила туда помимо экономических и политических выгод еще и та самая средневзвешенная европейская культура, к которой он был неравнодушен. Мы применили, быть может, не совсем обдуманное определение в отношении культуры, но оно терпимо, если говорить об Александрии как о розе различных культурных ветров из Азии, Греции и отчасти – Рима. Ну, что касается Рима, то по большому счету алчных и воинственных потомков Ромула мало интересовали тонкости искусства. Отпрыски вскормленного волчицей царя были людьми, что называется, без тени лирических настроений – они строили в постоянных войнах свое великое государство, исповедуя очень суровые правила жизни и не позволяя себе никаких излишеств.

Но когда они стали завоевывать такие государства, как Греция, и увидели помимо совершенной архитектуры и беломраморных шедевров ваяния изящные вещи и прочие изыски художественного ремесла, то постарались перетащить это к себе, причем тащили в самом прямом смысле. Целые храмы, не говоря о статуях, картинах, вазах, серебряной и золотой посуде, меняли свое местопребывание на земле Эллады и переплывали в Рим.

В связи с этим возник соблазн порассуждать о различии понятий культуры и цивилизации и каким образом они перетекают друг в друга, точнее, как цивилизация пытается зачастую насильно внедрить художественные изыски и контекст своего благоустроенного бытия. Но почти сплошь и рядом это и не эклектические даже, а чужеродные наслоения; они несовместимы, но служат желанию изменить прямолинейность вкусов и чувств, избавиться, таким образом, от комплекса культурной неполноценности.

Но происходит странная вещь: прожорливая цивилизация с аппетитом и без остатка поглощает и переваривает в себе бесценные культурные ценности, нивелируя их до своего уровня восприятия, растворяет их, как те жемчужины, что расплавлял безумный Калигула, чтобы выпить их вместе с вином и, таким образом, физиологически овладеть их благоговейной матовой красотой.

Гай Юлий Цезарь, как человек образованный, был не чужд культуре и в то же время, подобно Калигуле, любил ощущать свою власть над всем, в том числе и над красивыми вещами. Трудно говорить о его индивидуальном художественном вкусе, он как-то не обнаруживается. Тогда было модно все греческое и восточное, вероятно, он этому тоже следовал. Коллекционировал красивые вещи, картины и прочее, но пользоваться этим ему было некогда, его образ жизни редко включал в себя культурный досуг, хоть он к этому стремился, ради этого и претерпевал суровые условия войны. Он хотел не просто абсолютной власти, но и видел ее в дорогом убранстве культуры в том смысле, каком ее понимал.

Александрия впитала в себя как эллинистические, так и восточные, малоазийские вливания, не повредив при этом собственным многовековым культурным традициям, она лишь обогатилась и приобрела утонченность, перед которой римляне, и Цезарь не исключение, преклонялись.

Что касается женщин, то у нашего героя было к ним, как мы знаем, не только физиологическое влечение. Они очень часто служили его политическим целям, и просто приходится удивляться его, так сказать, неразборчивости – уж наверняка не все жены римских политиков, включая жену Красса Тертуллу или ту же Муцию, жену Помпея, мать троих детей, были сексапильными красавицами.

В случае с Клеопатрой произошло совпадение государственных интересов и любовного влечения. Трудно сказать, пленилась ли сама юная царица плешивым сладострастником, истинным потомком Венеры, на счету которого были сотни побед на любовном фронте. Скорее всего, она вынуждена была покориться завоевателю, от которого полностью зависела – в его власти была ее царская власть, а также и жизнь.

Конечно, на наш современный взгляд, как мы уже говорили, Клеопатру нельзя назвать красавицей, но, не говоря о том, что о вкусах не спорят, надо признать, что многие великие и достойные мужи, если верить молве, согласны были платить жизнью за одну проведенную с чаровницей ночь.

Чем же она привлекала, если отвлечься от ее скульптурных изображений и профиля на монетах? Вот что пишет о ней Плутарх: «Ее облик, сочетавшийся с редкой убедительной речью, с огромным обаянием, сквозившем в каждом слове, в каждом движении, накрепко врезался в душу». Другой греческий историк Дион Кассий также говорит, что она была «образцом красоты среди женщин и находилась в расцвете молодости, голос у нее был дивный, и она умела пленить своими чарами любого…»

Стало быть, секрет ее притягательности для мужчин состоял в обаянии, грации и умении владеть речью, что в сочетании с искусным макияжем, изысканными платьями, драгоценными украшениями, прическами, духами и прочими женскими отмычками для взлома мужских сердец и давало неотразимый эффект. Эта молоденькая особа обладала к тому же и целеустремленностью, мужеством и крепким характером, позволявшим ей на равных вести войну за трон с мужчинами.

Предком Клеопатры был Птолемей, полководец и телохранитель Александра Македонского, который покорил Египет и основал новую царскую династию. Он эллинизировал Александрию, основал тут музей и библиотеку. Его сын Птолемей II известен тем, что построил одно из чудес света – Фаросский маяк. Он был женат на своей собственной сестре Арсиное II, и этот инцест стал началом деградации династии Птолемеев, что видно на скульптурных портретах последующих царей Египта. Правда, Птолемей V (на скульптурном портрете – полный дегенерат) женился на Клеопатре I, дочери сирийского царя Антиоха III Великого, которая родила сына, а затем отравила мужа и самостоятельно правила Египтом долгие годы.

Легендарная любовница Цезаря, а затем и Антония была уже седьмой по династическому счету Клеопатрой, и в ее жилах, стало быть, текла и сирийская кровь. Она оказалась последней правительницей Египта из династии Птолемеев.

После окончательной победы римского консула над египтянами Клеопатра уговорила его покинуть потрепанную войной и полную коварных авантюристов Александрию и прогуляться с ней по Нилу. Цезарь согласился. Накопившаяся многолетняя усталость требовала отдыха, да и ничто человеческое ему чуждо не было, поэтому он и решил дать себе передышку и провести время в обществе дивной и юной Клеопатры.

Они отправились на царском корабле в Верхний Египет, и это путешествие стало для нашего героя незабываемым. Царица сделала все возможное, чтобы покорить Цезаря и привязать его к себе окончательно. Завоеватель не мог устоять перед восточной роскошью и утонченными ласками египтянки; экзотический секс сочетался с великолепным убранством каюты, дивной изысканной кухней, танцами и всем прочим, что читатель наверняка видел в американских фильмах, посвященных судьбе великой куртизанки древности. Все это вполне могло погрузить Цезаря в нирвану, если учесть, что все последние годы он провел в суровых условиях войны, давая себе передышку лишь на зимних квартирах, где хоть и устраивались пиры, но по римскому образцу и без особых излишеств.

Ну а кроме того, Цезарь был человеком любознательным, и ему интересно было посмотреть на те красоты завоеванной им страны, что с таким тщанием и красочностью описаны Геродотом. Пейзажи действительно открывались потрясающие: после равнинной Дельты являлись вдоль мутной реки укутанные прибрежной зеленью деревни с обязательными финиковыми пальмами, и взору открывались величественные храмы и пирамиды, соревнуясь с самым пылким воображением, какое могло бы себе нарисовать эти невообразимые чудеса. Ну а дальше, в верхнем течении, вблизи острова Элефантины на подходах к Первому Порогу, берега вдруг затвердели черным камнем, тем самым, из которого изваяны статуи фараонов в Фивах; он же служил и строительным материалом для величественных пирамидальных гробниц.

Что и говорить, берега в тех местах так живописны, что просто дух захватывает: пологие и округлые, отполированные водой и ветрами космические черные базальты на фоне яростных закатов и восходов африканского солнца воистину казались божественным проявлением вечности.