Текст книги "Здравствуй, ад!"

Автор книги: Александр Кондратов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 5 страниц)

АЛЕКСАНДР КОНДРАТОВ
ЗДРАВСТВУЙ, АД!
Лирический дневник 1957– 1967

I

Ад – это место, откуда не выбраться. Из ада не убегают: аборигеном ада выход строго запрещен. Оставь надежду, ты, в аду родившийся! Тубо! Я двадцать лет живу в аду…

– Здравствуй, ад!

Ты уже проснулся, ты шумишь, трудовой, деловой, озабоченный. Как всегда: черно-красный и серый. Шустрят твои фургоны, развозя по котлам подопечных, из семейного – в служебный. Начинается день, начинается служба. Служба чертей, служба мучеников. Принудительно-добровольная, как все в аду.

– Здравствуй, ад!

С добрым утром, старик. С добрым утром, дружище! Ты уверен в себе, ты дьявольски спокоен. Еще бы! Ты мудр. Ты гуманен, ты самое лучшее место на свете. Огромное, немыслимое счастье появиться в таком славном и гуманном заведении, где все добротно, выгодно, надежно. Ад на строго добровольных началах: все – за! Никто ничего не желает иного. Да ничего другого никто и не заслужил. Всем по заслугам. Никто не забыт и ничто не забыто. Все идет как положено, как заведено – и в соответствии с мудрыми заветами отцов. Дни мучений. Дни отдыха. Дни отпуска. Все по закону. Все – так!

– Здравствуй, ад!

Я твой сын, твое детище. Все мы – твои дети, все мы, граждане ада, живы, потому что с первого же дня рождения в аду мы мертвы. Я умер относительно недавно, каких-то два десятка лет назад.

Происходило второпях, рабочий день кончался. Третьего октября 1937 года я был заприходован в книгу номер 9, в левую колонку, в конторе, именуемой «СМОЛЕНСК». В котле.

Я родился в пузыре… Сколь слабая защита! Вынули, взвесили, осмотрели…

– Этот?

– Этот.

Да, этот: Кондратов А. М. Саша. Я. Этот.

Приняли, по списку. Нашего полку прибыло! Ад образца осени 37-го года.

– Этот. Саша. А. М. Кондратов. Я.

Была служба, со всеми бланками и протоколами, со свидетельством о рождении в аду и круглой фиолетовой печатью. Ее ставили на ягодицы, так надежнее. С гербом: два котла, трезубец вил и рожа черта с ласковой отеческой улыбкою. При надписи:

– ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ!

Вакханалия была в полном разгаре: я появился вовремя, в самый раз. Все размечено, отрепетировано и отредактировано (цензором, режиссером, директором театра – заодно и зрителем – был товарищ Люцифер; актерами ада были мученики и черти). Все было на мази, добротной и скользящей. Отличная, безотказная система! Продуманная сверху донизу, сверенная с заботливо-четкими чертежами Господа, предварительно испытанная на практике и навеки запущенная в ход, до Страшного Суда.

Места распределены – каждому по способностям. В котлах, у котлов, при котлах. Часы работы и часы досуга, семейные радости в личном котле и общественная служба в котле казенном. Часы положенных мучений, которые, в сущности, также были службою. И для вопящих мучеников и для заботливо пытающих чертей.

В аду служили все: и грешники и черти. Любое, каждое живое существо несло свою службу, бессмысленную службу отпущенно-казенного бытия. Собственно говоря, без этой ежедневной, ежечасной, ежесекундной службы ад не мог бы просуществовать и одного дня (часы досуга, сна и прочего также были службой, только под другим номером, не 224-67-15 или 114-37-45, а службой 235-30-80, 230-42-44, 510-53-72 и т. д.) Мне просто неслыханно повезло – родиться в таком славном месте и так вовремя, так дьявольски-удачно! Только грубая и злобная свинья не испытывала благодарности за этакое счастье, этакий пленительный расклад.

Я – испытывал… Здравствуй, ад!

Выдавалась – гадость. Пожить, на время. Сорок, может быть, 70 лет. Кому как. Смотря по обстоятельствам и генам. И – по заслугам, по поведению в котле. Это строго учитывалось, а как же иначе? Паиньки могли быть спокойны: их поведение каралось нескорою кончиной, умеренной, вполне терпимою, температурою воды в котле (жить в ней – сплошное удовольствие!). Черти могли быть довольны паиньками. Жарясь на сковородке, они шептали: «Мерси!» и «Хорошо…». За это им наливали маслица под ягодицы. Лучшим – сливочного, хорошим – постненького, а наилучшим – оливкового (остальных, непаинек, жарили на машинном масле; без масла было никак нельзя, затруднялась чистка сковородного инвентаря).

Все шло как надо. Все было налажено, и очень хорошо. Недаром ад основан на полной демократии, доверии и взаимной выгоде. Надежно, выгодно, удобно – как в сберкассе. Храните свои жизни в нашем благоустроенном аду!

Все было так, как надо, как положено, как подобает быть во всяком уважающем себя аду. Больше того: ад прогрессировал, переходя на новую, более прогрессивную технику. Он перестраивал свою работу на новый лад, рациональный и научный, математически рассчитанный, спланированный по-научному. Появлялись инженеры-теплотехники с дипломами, создавались комиссии котлонадзора, вводилась сложная и строгая система учета, и предполагалось, в ближайшие же годы, ввести новые звания: «черт-техник», «черт-инженер» и даже «черт-конструктор».

Котлы были покрыты белою эмалью изнутри и красною – снаружи. Температура воды регулировалась с точностью до двух десятых градуса! В котлах за мучениками велся строгий врачебный контроль. Могли ли об этом мечтать наши дедушка-с-бабушка? Следить за состоянием здоровья подопечных мучеников – ведь это же неслыханный прогресс в нашем аду!

Ад становился все более гуманным. Мучения и пытки велись самым строгим научным способом. Без перегревов, без излишеств, так, как требовалось выверенным регламентом, так, как полагалось делать в благоустроенном и процветающем год от года аду.

Зачем? Стимулов было хоть пруд пруди. Во-первых, были очень честные и гуманные черти, которые, по доброте душевной, не могли спокойно видеть бессмысленных мучений. И они стремились свести к оптимуму – вплоть до минимума! – отпущенную дозу адских мук. А многие из гуманистов-реформаторов и сами когда-то побывали в котлах и на собственной шкуре поняли, как нелепы и обидны лишние, внеплановые мучения в аду.

Впрочем, лишние мучения вызывали и лишние расходы, не говоря уже о лишних хлопотах. Поэтому среди реформаторов (и это было во-вторых) были черти, абсолютно безразличные к липшим, да и вообще любым, мучениям. Их интересовала лишь экономическая рентабельность, рациональное обслуживание котлов, четкий график дежурства чертей, словом, максимально эффективный режим работы ада. «Максимум эффекта при минимуме затрат!» – таков был лозунг реформаторов-экономистов. И они его с завидною настойчивостью претворяли в ад.

Имелись третьи, старавшиеся ради самой идеи, ради чистого знания, во имя науки. Самые изобретательные и активные, они, действительно, буквально на глазах меняли ад. Из старинного, рутинного, громоздкого, технически отсталого заведения, он превращался в прекрасно смазанную и безотказно действовавшую машину, охватившую своими щупальцами-приводами весь мир и безотказно функционировавшую круглые сутки на полном ходу. Мечтой реформаторов-научников был ад-автомат, без чертей, с одними мучениками (в мученики предполагалось перевести и оставшихся без работы чертей, за исключением, конечно, руководства, спецслужб и самих реформаторов). А самые смелые, правда, в утопиях полагали, что в будущем можно обойтись и без мучеников, создав полностью механизированный ад-автомат.

Имелись и четвертые, мудрые руководители, хвостатые Отцы, вожди с рогами. Они понимали суть дела: если не менять, то рано или поздно ад взорвется, лопнет, как бомба, как мыльный пузырь. И тогда черти поменяются местами с мучениками. Так не раз уже случалось, и мученики превосходно справлялись с функциями чертей.

Шли на реформы, реконструкции, перестановки. Модернизацию оборудования и химизацию мучений. Успокаивали консерваторов, возмущенных переменами. Отечески выговаривали чертям-садистам, переусердствовавшим во внеплановом мучительстве. Выслушивали реформаторов и шли на уступки… Не меняя главного, не меняя сущности: адской сущности, сущности бессмысленного и мучительного бытия.

И самое занятное – ад подражал всему загробному царству по той простой причине, что все здесь, в аду, были покойниками, жителями царства мертвых. В аду был свой – адский – рай, с пахнущими серой кущами, со своим апостолом Петром (рогатым), свой ад, свое чистилище и, наконец, здесь был свой собственный Господь!

Правда, ангелы ада ходили без формы, в обычных брюках, лишь нацепив крылышки. Райские кущи никто не поливал. Жалкие кустики, смонтированные из искусственных цветов, они уныло висели на поржавевшей от дождей колючей проволоке, роняя облезлые обвалившиеся лепестки. Только вывеску ежегодично подновляли – большие красные буквы. Три буквы: «РАЙ».

В сущности, он ничем не отличался от городского провинциального сада, с танцплощадкою, пивным ларьком, постом милиции и жуликом-директором. На чистилище же вообще не хватило ни места, ни фантазии: его заменял общественный транспорт. А кто хотел, тот шел пешком, также по ступеням чистилища, из котла дома до котла службы, а потом обратным путем.

Между чертями и мучениками, говоря по правде, лежала ничтожнейшая грань: черти мучили, мученики мучились. Но рай и чистилище были для них одни и те же. Ведь ад был един, всеобъемлющ, он охватывал всю планету, все деяния и недеяния, весь род человеческий. Ибо ад – это человек…

Люди создали ад. Люди его населили. И поддерживают его – люди. Путь в ад устлан добрыми намерениями, эта истина известна всем давным-давно. Но от знания ее ничто не меняется: ни ад, ни добрые намерения. Тут все связано круговой порукой. Что стали бы делать черти без людей? Ад в сей же миг стал бы никому не нужен. Люцифер бы подал рапорт Высшему Начальству. Наш Всеблагий закрыл бы заведение за ненадобностью, ад бы опустел, все его котлы, электротопки, специнструментарий… Но ведь это так бесхозяйственно, так нерентабельно в наш деловитый век! Нет, не допустит Господь ни атомной, ни водородной бомбы, человечество пребудет в аду на веки вечные. Наш Отче – хороший хозяин. И ад его – добротный; гарантийный срок действия – вечность!

Люди без чертей осиротеют. Так же как и черти без работы станут сиротами. Это столь же очевидно, как и вечность ада. Больше того: на планете осталось крайне мало подлинных чертей, тех, настоящих, «серников». Подавляющее число котлов обслуживается ряжеными, замаскированными под чертей, с плотно пригнанными, турбообтекаемыми рожками, надувными хвостами, перчатками-когтями (спецкомбинезон, верней, рабочая спецовка). Разумеется, они справляются с работою блестяще. Боясь разоблачений, они, пожалуй, даже пересаливали: иной черт не придумал бы того, что вытворял замаскированный под рогатого собрат-сапиенс. Спецовка черта прирастала к телу. А должность обязывала, тем паче что новшества Люцифер поощрял.

Я имел сильное подозрение: возможно, на планете не осталось ни одного подлинного черта, всех подлинно рогатых давным-давно заменил род людской. Порою же, в припадке подозрительности, мне начинало казаться, что и Люцифер, наш Главный, – это тоже человек, с брюшком и мелкими пороками (слабостями-с!): любитель сальных анекдотов, марочного коньячка и девочек (не обязательно марочных). Апофеозом же моих инфернальных подозрений была гипотеза (я не решался назвать ее теорией) о том, что и Господь Наш – тоже двуногий, предприимчивый хомо сапиенс, скорей всего, еврей, но не обязательно. Он, Господь, используя хаос и ведомственную неразбериху ада, ухитрился выбиться в Большие Черти, потом прошел чистилище (по блату), влез на небо и, проникнув в райские высоты, экспроприировал подлинного Господа Бога. Отныне ОН – Господь! И все хозяйство ада, вкупе с раем, подчиняется лишь ему одному. Монопольно!

Впрочем, это было уж слишком! Ни у одного двуногого не хватило бы терпения, а уж тем более садизма, чтобы в течение стольких тысячелетий созерцать мучения своих ближних. На такое зверство был способен только Господь и его подручный, господин Люцифер. Прекрасный тандем! Люди были только цементом, фундаментом и содержимым ада, но не его идеей как таковой. Да и не только люди. Легион бацилл, эритроцитов и гонококков, мириады живых клеток – в добавление к железным: казенным – укрепляли и без того нерушимое единство ада и его частей. Жандармерия легких, полиция нервов, регулярные доносы органов чувств, одиночная камера сознания… Божественная, дивная гармония! Лучше и не пригрезится.

Никто не принадлежит самому себе в аду… Личность? Сплошная казенная собственность! Или природная. Человек, инвентарь ада, тебе оставлено лишь одно: знать, что ты живешь в аду, принадлежишь аду. Ты поделен между бациллами и обществом, ты – раб! В клетках протоплазмы, в клетках домов, в клетках кварталов, клетках городов и деревень, в клетке страны, в клетке континента, в клетке планеты. Вплоть до космической клетки и Метагалактики, замкнутой на самой себе.

Наслаждайся гармонией; свирепым благолепием природы, очередной мудростью адского начальства, диалектикой перехода стрептококка в черта, взаимосвязью сверху донизу, от круга первого до самого Владыки Ада, его смрадных пастей. Восхищайся мудростью вирусной паутины, твердостью стенок котлов, натуральностью пламени и запаха серы, достоверностью боли, своей и чужой. Наша тюрьма всеобъемлюща. Настолько тотальна, что самые благоразумные предпочитают принимать ее за что-либо иное. Бесконечность ли, материю с энергией, Дао, Хаос, вшивое «я» или «Я» с большой буквы, сочетание дхарм, стихий или субстанций… За много тысяч лет существования ад нашел достаточно эпитетов и титулов, адвокатов и глашатаев, трубадуров и бардов, этих ебаных певцов гармонии природы, борцов за человечество с заглавной буквы «Че», звучащей гордо…

Нет, никак, никак нельзя делить все население родного ада столь прямолинейно, на мучеников и чертей. К примеру, декораторы, какой-нибудь маэстро Фаустовский или Федя Петин… Не черт-с! Руки у него чисты, не шуровал по топкам. Но и не мученик – а творческий работник. Декоратор ада, он поет о красоте природы, о ее щедрой мудрости, простоте человеческих чувств (в котлах, на вилах)… Сплошная лирика! Зеленый цвет травы над черно-красным адом, маскировочный халат гуманности на волосатых туловах чертей. И – белые перчатки на когтистых лапах! Маэстро Щи-почем с его гражданской лирикою ада. Плюс Иссуковский с деревенскою. И эти сучки, нео-молодчики, вся эта шобла носителей кукишей и лизателей жоп.

Декораторы слова. Декораторы звука (крики должны быть музыкальны!). Декораторы разномасштабных котлов. За столько-то лет набили руку! И даже совесть появилась, профессиональная. Когда от души поработаешь, то издали не отличишь, где черт, где мученик, где дом, где котел… Мастера! Мастерицы! Заботливо растят учеников себе на смену: наука честной подлости теперь в цене. Техническая эстетика требует декораций. Повсеместно, заказ за заказом. Черти наших дней велели «гуманизм» – тут только успевай, выдумывай, преображай, твори!! Двери настежь: маскируй получше!

А лизософы?.. Также как и декораторы. Не черти и не мученики. Правда, к чертям заметно ближе (декораторы – те ближе к мученикам, ведь у свои муки, муки творчества, не так-то просто выдать черное за белое, нужно вдохновение-с!). Черти со спецобразованием не прочь пофилософствовать, когда процесс идет нормально: о познаваемости мира, о причинности и закономерности, о качественных переходах. Мол, каждому Диалектика и вилы – этим, с рожками. Котлы и метафизика – двуногим, без хвостов. Все так продуманно, так философски-мудро!

Провокаторы – вот было нужное, самое точное слово. Все остальное лишь маскировало, все эти многотомные собрания сочинений, картиночки в рамках и без, поучения философов и музыкальные опусы номер такой-то.

Лирическая провокация. Плюс этическая. Провокация логическая… На все вкусы! Полною колодою в аду разложены: Совесть, Долг, Человек, Прогресс, Заветы, Истина, Искусство, Ум, Честь. Обоснованно, с примерами (из жизни и романов), с многовековой традицией. От колыбели – и до старости.

Основы ада – на сознательности мучеников. Программа маскировки: наука, искусство, развлечения, мораль. Все это направлено, подстроено, пущено по нужному руслу – Люциферову – «так, как надо», «как и должно быть», «в соответствии с закономерностями ада». Ведь чертовой команде Люцифера мало котлов, вил и прочих весомых атрибутов материи. Они хотят заполучить еще и душу. Собственно, душа-то им и нужна, рогатым, ради нее они стараются всем скопом, ради этого трудится весь Люциферов аппарат.

Отказ от «я», отказ от свободы, признание ада за бытие, утверждение лика Люцифера в сердце – вот что было надо им, всем этим пахнущим серою, рогатым с вилами и декораторам с пером и кисточкой, всем этим лизософам-теоретикам и бесам-практикам. Неудивительно, что мученики становились метафизиками: вода в котле либо кипит, либо заморожена, вилы либо воткнуты в тебя, либо пока что только в соседа. И столь же понятны диалектические методы познания, которые так наглядно демонстрировали черти своим подопечным в аду.

Например, подогревая котельную воду градус за градусом, философски-отечески поучать: «Следите за качественным переходом». И как только вода закипит, бросить туда парочку-другую жертв, для наглядности (и, естественно, лучшего усвоения материала). Диалектичною была и следующая процедура: сначала с подопечного сдиралась кожа, и он становился как бы не «самим собой», отчужденным от собственной кожи (термин придумали лизософы). Затем кожа снова напяливалась на жертву, пришиваясь суровыми нитками к мясу. «Отрицание отрицания» – так называли лизософы этот трудоемкий и сложный по исполнению процесс. Его демонстрировали на лекциях по диалектике, читаемых каким-нибудь особо важным чертом-лизософом.

В аду велась упорно борьба против волюнтаризма. Еще бы! Какое тут может быть своеволие, в мире, где все определяет Люцифер по воле Господа. На каждого волюнтариста у чертей была припасена спецплетка, многохвостая. И достаточно вместительный котел, также особый (он звался в обиходе «Волик»). Котлы, вилы и плетки по традиции считались решающими аргументами любого философского спора в аду.

Но в то же самое время по особому указу Люцифера все черти-идеологи в один голос отрицали фатализм. Наоборот, они усиленно, усердно твердили – и во время перекуров, а уж тем более во время обязательных процедур – о том, что каждый житель ада мучается на свободе. Люцифер, как Главный, не отвечает за поступки индивидуумов, он лишь гарантирует этот ад. Мученикам – муки, чертям – право на труд. С каждого спросится по делам и словам его. «Быть принятым в черти никому не заказано. А за грехи людские отвечают люди, а не Господь или Люцифер!» – обычно эта фраза завершала философскую беседу, за нею вслед давалась новая порция мучений, дабы надежнее закрепить полученные знания. И, для отчетности, проводился опрос всех содержащихся в котлах. Так сказать, социологическое исследование.

Весь ад был организацией сугубо бюрократической. Все в нем было расписано, разложено, подвергалось учету, проверке, спецпроверке, особому контролю, перепроверке, входило в сметы и отчеты, утверждалось сверху, контролировалось доносами снизу, по новой перепроверялось, сличалось с ведомостями, заносилось в журналы спецхрана… И при всем при этом в нашем аду царил полнейший, неописуемый бардак!

Цифры – или, как их стали называть в последние годы, информация – поступали из разнообразнейших источников. От каждого котла тянулась струйка чисел, она сливалась в ручейки, ручьи вливались в реки, реки также сливались воедино, и огромный Амазонко-Волго-Доно-Нило-Конго этот поток вливался в пасть Люцифера. Число уколов вилами, поставленных клизм, горячих припарок, гвоздевых нашлепок, вбитых гвоздей (отдельно – в голову, отдельно – в тело). Число ударов дубинками (раздельно – по голове, животу, ребрам, половым органам, рукам, ногам, спине). Число вмороженных в лед (по графам: навечно, на год, на сутки, на два часа). Число распоротых животов с метражом кишок (по двенадцатиперстным – особый реестрик). Число… Да мало ли их, чисел, шло, суммируясь, на потребу врага рода человеческого! Он питался ими, цифрами, абстрактными символами подотчетных мук, за которыми стояли вполне конкретные мучения живых людей.

Но все эти цифры, в сущности, были липовыми. Рядовые черти у котлов ленились выполнять все предусмотренные планом процедуры. Начальству же докладывалось: «Выполнен!» и даже «Перевыполнен!». Не раз контрольные комиссии и ревизии разоблачали обман. Порою провинившихся чертей, рангом поменьше, бросали в нам в котлы (правда, черти высокого ранга на всю жизнь оставались чертями, так сказать, номенклатура Люцифера). И все эти комиссии-ревизии, в свою очередь, отчитывались липовыми данными личного производства. Наверху, в инфернальных министерствах и ведомствах, делали новую липу. Люцифер, Хозяин, это знал… Но ведь ад по сути своей был липой, фикцией… Кроме реальности мучений, в нем творимых. И тем, кто жил в аду, от приписок и административной липы было отнюдь не легче. Диалектика порядка-бардака лишний раз подтверждала незыблемость законов мира, в котором рачительно хозяйствовал товарищ Люцифер.

…Досконально известно из всех источников: жить хорошо! Все такие добренькие, миленькие чертики, такие ласковенькие, такие умненькие. А какие у них изящные щипчики, как они весело блестят, голубчики!

Я молчу. На заклеенном рту видно четкую надпись (красными буквами):

МНЕ ХОРОШО!

Она повторена три раза для убедительности: МНЕ ХОРОШО – МНЕ ХОРОШО – МНЕ ХОРОШО… Еще бы! Чертики такие милые, греют щипчики, хихикают: «Когда нагреем да приложим куда следует, будет совсем хорошо… Бдительно!»

У них толстые лоснящиеся рожи. Похожие – от Главного до самых мелких. Аккуратно спилены рога, хвосты упрятаны в штаны, не видны издали. Шерсть скрыта галстуком, пиджачной униформой. Но фотографии нахально выдают их – кто они. Уж рожу-то никак не заменить! Косметика бессильна.

Большая вывеска, светящиеся буквы: «РАЙ». Под нею приветливо улыбается Главный, подмигивает:

– Милости просим!

Гостям всегда рады. Предоставляют помещение, очень уютный и теплый котел. Окружают отеческою опекою хвостатых.

…Устроено – нарочно. Подстроено. Этих – в жопу. Этих – под суд. А этих вот, старательных, в конвой, на службу чертом. Каждому – по способностям. Особо бдительных – выдвигать на руководящие котлы.

Все учтено. Обо всем позаботились мудрые, великие, красивые, гуманные и строгие Отцы. С хвостами и рогами.

А под ними – работнички. Усталые, вспотевшие, чертовски злые! Сколько забот о ближнем, поистине адский труд… Нагреть воду, посадить в котел, спросить о самочувствии, следить за градусником, писать отчеты, неусыпно караулить. И ни в коем случае не выпускать из котла! Зазевался – самого в котел, свои не помилуют. Тут и хвост не в счет, и рога не помогут.

…У каждого котла был поставлен репродуктор: пели всем известные мотивы. Я различил «Катюшу», «Марфушу», «Тишину»… Черти были одеты по форме, в ботинках и при галстуках, в широких брюках. Им было очень жарко в этой адской жаре. Всем чертям предписывалось соблюдение приличий, по инструкции номер восемь, пунктом номер девять, подпунктом номер шесть (всем – кроме Главного, Главному было можно все). Я сам хорошо видел, как ударили одного, рядового, <за то>, что случайно расстегнул штаны и показал хвост.

Главный великодушно улыбался. «Я ОЧЕНЬ УМНЫЙ», – гласила надпись на его большом и сытом брюхе. Судя по его роже, он, действительно, был очень умен.

Меня погубило любопытство. Набравшись смелости, я спросил, просто так, в пространство:

– Кто этот Главный? Это…

ХХХээк!

Я не успел назвать фамилию. Один из рядовых чертей, при грязном галстуке, ловко ухватил мой язык стальными клещами: они всегда были на стреме, у всех – у начальников, у рядовых, у добровольцев, рекрутируемых из мучеников.

– Попался! – засмеялся седеющий черт с погонами (они были пришиты толстыми нитками, прямо к мясу, на плечи). – Попался…

Я подумал, что меня потащат к Главному… Святая простота! Главный был занят серьезными вещами. Ад постоянно реконструировался, несмотря на все протесты консервативно настроенных мучеников и сопротивление отдельных малограмотных чертей, вместо поленьев под любым котлом стоял электронагреватель и в обязательном порядке производилась ампутация рогов почти у всех чертей, кроме самых заштатных. «Техника меняется, ад остается» – вот о чем думал, вот чем озабочен был наш Главный. Уж ему-то было бы до меня!

– Отвайте на семь лет. В ледяную воду, – спокойно кинул черт с при шитыми погонами своим подручным.

Я посмотрел в его холодные свинцовые глаза. От этого не жди пощады! И поблажек не будет. Погоны вшиты в мясо. Чистая совесть. Грядущая пенсия. Счастливая семья… Кадровый! Трудовой!

– Когда остынет, – в котел номер 17. На три года, – продолжал черт с пришитыми погонами. – Потом, проваренного, отпустить. В котел номер 8-бис. Пожизненно.

Я не мог спросить: «За что?» Язык был плотно схвачен. Черт с пришитыми погонами лениво бросил сослуживцу, также с пришитыми к телу погонами, подошедшему из любопытства поглазеть:

– Заразный!.. Весь язык пропитан ядом. Пресечен!

Меня потащили, за руки, за ноги, раздевая догола на ходу. Впереди, пятясь, шел тот же самый шустрый, грязногалстучный, что поймал меня клещами. Он держал их цепко, не ослабляя хватки, вспотев от усердия и удовольствия.

– Егоров! – вдруг услышал я писклявый голос. – Егоров! Иди сюда скорей – привели!

Пришел Егоров. Я знал, что это совсем не Егоров. В жизни я не видывал таких Егоровых! Какой там Егоров – это был черт, в круглых совиных очках, в штатском. Лет тридцати пяти, полнеющий, с залысинами.

– Поставь ему клеймо, Егоров. Номер 58-й.

Егоров вынул из кармана новенькое круглое клеймо. Отточенным, щеголеватым движением. Еще бы! Смысл жизни, ее оправдание найдены в выборе нужного клейма. Знакомая картина технической эстетики! Но сейчас мне было не до нее.

– ННЕ ХОЧУ!

Крик шел молча. Меня прочно держали. За руки, за ноги, за язык. Никто не слышал моего «не хочу». Крика не было. Вовсе не было. Никто не кричал. Никогда не кричал. Да если бы и кричал, что оттого бы изменилось? Все шло своим чередом, по установленному регламенту.

Коротко хихикнув, хоть это в его функции и не входило, Егоров переспросил:

58?

Да, 58.

Я продолжал кричать, все так же молча. Бессмысленно и долго, наобум. Язык в клещах – таков порядок. Мудрый, вечный, справедливый. Пора бы это знать за столько лет пребывания в аду!

Егоров любовно накалил клеймо на огне, под ближайшим котлом. Котел надежно охраняли желтомордые потные черти. В суконных шинелях, несмотря на адскую жару.

– Приложи, Егоров! – сказал седеющий черт с пришитыми погонами.

– Ишь ты… Дергается… – констатировал черт, держащий за язык.

Егоров гнусно ухмыльнулся и поднес клеймо к моему лицу.

– По закону, – услыхал я ровный справедливый голос этого Егорова. – Прижжем твой болтливый. Можешь сколько угодно тогда кричать, тварь… По закону!

…Сплоченная банда. Пест, сука! Высокое исполнительское мастерство, внимание! Сейчас будет петь Лариса Блядь. Сю-сю-юзного конкурса, лирические. И Бздлемешев, тенор. Плюс Ебунчиков, баритон. Хором, начали: за-пе-вай-й!.. Кто там паясничает? Тсс, смир-рр-на! Кто сказал «на хуя нам»?…Мал-чать! Псы! Смиррно!

Карусель кружится. Карусель продолжается. Карусель на полном ходу. Ур-р-рра, р-р-равняйсь! Вольно. Волго-Дон, Бело-мор, в бегущих стреляй! По вр-рр-агам нар-р-рода! Огонь!

– Есть!

Выстрел. Пауза. Промежуток, для перезарядки.

Когда будем брать Кондратова, товарищ полковник?

Под праздники, лейтенант.

Значит, есть время… Поздно-с! «На арест есть санкция». Выдал – САМ. Печать с когтями вместо подписи. Котел номер два. Третья секция. Ату его! Старшина, обыщите! С поличными – готов!

Первое отделение – судьи. Прокурор, адвокат, режиссер, спектакль… Уголовно-процессуально: бейте по жопе. Не время брать его за яйца, ныне гуманизм. Вот то-то же! То-то!

Что? Недоволен? Попался уж – сиди. Не чирикай, попав в дерьмо, голубчик. Что-что? По закону все, по закону… И – добавить жар, раз хочет убежать. Отсюда, милый друг, не убегают. Заруби это на жопе, если не хочешь на носу…Опять бежать? Ну, это слишком! Часовой на вышке! Не зевай, Мухитдинов, Абкаев, Фомин! Жарь ему в спину из автомата! Зорче стой на боевом посту – бди в оба!.. Падаешь? Корчишься? В судорогах?.. Что?.. По закону, мать твою пять, по закону… По закону, подонок, пис-с-сатель, говно!

…Ад был прекрасен. Освещенный тусклым темно-красным светом, в черных и четких тенях, отброшенных котлами. Без суетящихся чертей, вопящих мучеников, без громыханья репродукторов, выключенных на ночь, – ад был прекрасен без людей.

Спокойный, недвижимый, справедливый… «Человек создан для счастья, как птица для полета»… Я не был птицей: крыльев не было. Я был бескрыл, как человек, двуногое без перьев. Я не был счастлив, рожденный в аду. Я жил в аду. Из года в год.