Текст книги "Личное дело"
Автор книги: Александр Михайлов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]
Михайлов Александр
Личное дело
Александр Михайлов
Личное дело
К ЧИТАТЕЛЮ
Открою небольшую тайну – эту книгу издательство "Алгоритм" предполагало выпустить много раньше. Но сложность заключалась в стремлении Александра Яковлевича Михайлова скорее закрыться от мира в эти годы, чем открывать себя миру ещё и помимо своей профессиональной деятельности. "Я устал от душевного стриптиза. Выходить на исповедальную интонацию, показывать, вот какой я правильно настроенный... Не словами это надо доказывать", – так объяснил он потом своё довольно долгое молчание.
Но дело, думается, не только в этом. Как всякий художник, напряжённо анализирующий то, что происходит в душе – и во внешнем мире, Александр Михайлов обладает потребностью временами отодвигаться от самого себя и смотреть на свои же размышления холодно, критически, отстранённо, иногда неприязненно, в который раз экзаменуя себя и перепроверяя свои выводы заново. Всё это закономерно. В такие не простые периоды незримо отсеивается наносное от сути, эмоциональное – от вневременного. И в такие периоды своё собственное "я" художник, как правило, искренне считает недостойным чужого внимания. А говорение о себе становится для него едва ли не мучительным: зачем?!
Увы, без этих тяжёлых состояний не бывает роста души у творческого нашего человека, и не бывает без них движения вперёд в понимании происходящего... К тому же, многовековая школа восточного Православия вообще – воспитала в каждом из нас, будь кто-то и неверующим, вечное сомненье в ценности того, что мы из себя представляем. Русскому человеку всегда лучше и как-то удобней отойти в полутень, отодвинуться, поскорее уступить другому место в ярком, сияющем круге всеобщего внимания.
Доотвигались. Доуступались так, что почти самоустранились из многих сфер жизни родимой страны. И, довольные собственной скромностью, увидели однажды из своей излюбленной полутени, как неоново и ядовито пылают над столицей России импортные вывески на чужих языках. И как чужие жизненные ценности уже завладели изрядно душами наших детей – то есть, нашим будущим, а не только настоящим.
Сегодня есть что сказать актёру А. Михайлову. Сказать подростку, который вырастает между голодным нищим домом, ПТУ и бродяжничеством, – он проходил по опасной этой грани и не сорвался. Есть что сказать солдату, замордованному дедовщиной, и честному офицеру из числа тех сотен, если не тысяч, военных, которые в беспросветный час судьбы никак не находят в окружающей жизни лучшей мишени для табельного своего оружия, чем собственный висок. Есть что сказать мужику, которого ни в грош не ставят в семье, не считающей его больше кормильцем. Есть что сказать и нам, женщинам, привычно и незаметно для себя унижающим тех, кто рядом с нами.
И тяжкий грех перед самой идеей нашего высокого русского Православия совершаем мы, когда холим и пестуем одиноко своё горестное христианское смирение в самоизоляции, а вовсе не вступаемся друг за друга – за униженные, поруганные, родные, талантливые други своя. Не вступаемся словом, делом, советом, душевным участием. Мы прегрешаем, когда откладываем это на потом, а не действуем сей же час – сей час то есть. Мы забываем, забываем жёсткую библейскую истину: "Если вы промолчите, то дом ваш разрушится, и род ваш – погибнет. И для народа вашего придёт спасение из другого места".
Для книги А. Михайлова настала пора. Потому что уходя из освещённого круга, в данном случае – читательского, мы сдаём свои позиции другим носителям других идей – добровольно. И кто же тогда больше в этом виноват тот, кто уходит в смиренную тень? Или пришлый – тот, который занимает свободное, или плохо охраняемое, или проданное-перепроданное посредниками всех мастей и перекупленное уже кем-то наше место?.. Природа, как известно, не терпит пустоты. Пустоты в ней – не бывает, как не бывает никогда и нигде пустого идеологического пространства. Оно неизбежно заполняется кем-то, если только не заполняется нами самими.
Давайте-ка вместе возвращаться, дорогой читатель, с задворков жизни в свой дом, в котором лучшие места мы так привыкли уступать исключительно гостям. Возвращаться не в прихожую только, стеснительно переминаясь у порога, а под самые светлые сияющие образа наших славных предков. Потому что с каждым днём это будет сделать всё труднее. Там, где нет нас, всегда будут хозяйничать другие.
Читайте А. Михайлова. Я была рада работать с ним над этой книгой, а именно – засвидетельствовать письменно его видение мира, его понимание искусства и судьбы Родины.
В. Галактионова
ОБЩЕСТВО ЗРЯЧИХ
Сегодня образ России представляется мне трагическим. Как образ удивительной красоты женщины – синеокой, доброй, молодой, но с проседью в волосах. Прекрасная, исстрадавшаяся Россия. Она ждёт любви. Она хочет любить. А её насилуют, насилуют и насилуют десятилетими, столетиями. Из глупости или из корысти. В глазах её вопрос и желание: она хочет говорить. Сегодня она стремится быть понятой, как никогда раньше. Попранная, поруганная, растерянная наша Россия пытается быть услышанной. Она должна быть услышанной каждым из нас, её детей.
Слышать Родину, чувствовать свою Родину, служить ей всей жизнью – вот что нужно теперь, пока мы её не потеряли совсем.
Потеря Родины начинается с потери чувства России в самом себе. И трудно сказать, когда произойдёт всеобщее прозрение – всеобщее отрезвление, очищение душ. Но вот приезжаешь в "глубинку", видишь просветлённые лица, получаешь письма из разных мест страны – и надежда оживает.
Образ России... Как-то раздался телефонный звонок. Директор камерного хора пригласил принять участие в работе над рахманиновским циклом. Предложение было странное. Но по форме, по интонациям я понял, что отказаться не могу. Директор, и в самом деле, оказался симпатичным человеком. Мы поехали куда-то на другой конец Москвы. На метро, потом на трамвае.
Приехали. У дверей – надпись: "Общество слепых". Идём по длинному тёмному коридору. Где-то впереди – просвет. И оттуда доносится чудесное пение. Великолепная мелодия! Чистые сильные голоса!.. И пока шёл, видел передвигающихся на ощупь, по стенке, слепых людей с удивительно добрыми лицами. Они возникали из полутьмы – и пропадали в ней. Я здоровался. Они мне улыбались, не видя меня. Их зрячие души приветствовали мою...
Пение – и люди, внимающие ему, живущие гармонией. Светом звуков. Так и останется глубоко во мне это воспоминание. Чудные голоса – как ростки, прорывающие кромешную тьму. Это ли не Россия?
Сегодня вопрос о предательстве Родины решается каждым человеком внутри себя самого. Или ты идёшь до конца за Святую Русь, отстаивая её каждым жизненным шагом, – или ты предаёшь её, отрекаешься от неё своими поступками и устремлениями. Есть у нас, к счастью, люди, которые это понимают. Скоро их будет много больше...
Предательство России стало в последнее время делом прибыльным, комфортным, даже модным. А верность ей никогда не давалась так тяжело, как теперь. Верность России обрекает человека на большие испытания и трудности.
Искусство, большое искусство России, всегда боролось против такого предательства. Я думаю, многие умеют разглядеть, где правда – где неправда, отличить истинные ценности – от ложных. Но, даже видя, легче сегодня и выгодней отвернуться от правды, не замечать её. Потому что в искусственной слепоте жить теперь намного удобней и безопасней. Можно куда большего достичь, притворяясь душевнослепым. Только, притворяясь, ты становишься таковым в самом деле, рано или поздно.
Порой слушаешь какого-нибудь политика. Говорит гладко, красиво, остроумно, изящно. Но стоит вглядеться получше, вдуматься – обнаруживаешь: за этой пёстрой приглаженностью ничего нет. За ней – полная пустота. А люди духовно богатые редко появляются на экранах. Например, Валентин Распутин. И пусть он выступает порою сложно. Но мне интересно слушать его, интересно думать вместе с ним, зажигаться его убеждённостью. В нём говорят и ум, и душа народа, и сама Россия. Но экран старается не видеть того, что такие люди живут и мыслят в России – экран занимается тем, что не даёт увидеть их народу. И малый экран, и большой экран.
В кинематографе наших дней образа России почти нет. Кому-то, надо, чтобы народ жил, не видя этого образа перед собой. Не видя, не помня. Культивируется, финансируется и пропагандируется другое. Отечественный экран отчуждён и от русского художника – и от зрителя. Он, традиционно сближавший нас, теперь – разделяет. Он соткан из дешёвого чужеродного материала. Экран нацепляет на нас цветные целлулоидные очки, в которых нам не разглядеть, не увидеть, чем живёт Россия. И это не стихия, не случайность, не эпизод. Это – политика. Политика поощряемая, хорошо финансируемая.
Хоть сам я политикой не занимаюсь – и не буду, но в критический момент знаю, на чьей стороне окажусь, что и от кого буду защищать. Художнику присуще обострённо, больно чувствовать всякую несправедливость. По моему глубокому убеждению, в моменты противостояния власти – народу, художник неизменно оказывается на стороне неимущих, не имеющих выхода на экраны, на страницы газет, журналов, на стороне бессловесно страдающих, оббираемых олигархической ненасытной властью. На стороне тех, которых свобода слова лишила слова.
Я редко снимаюсь вовсе не из-за отсутствия предложений. Уже на пятой-шестой странице сценария ясно понимаешь, что тебе предлагают, куда тебя пытаются втянуть – и ради чего. Многие понимают. И, увы, не все выдерживают этот чудовищный напор суеты, воинствующей жестокой безвкусицы: жить-то надо...
Я не берусь никого осуждать, Боже упаси. Люди смиряются с необходимостью заработка, они стараются выжить! И всегда больно видеть, как ради этого им приходится предавать себя, свой талант. Предавать тем самым нашу страну прямо противоположных, светлых ценностей!..
Нет, уж лучше остановиться вовремя, оглянуться, угрюмо уйти в себя. Но не поддаваться этой всеобщей тенденции. Этим маскарадным презентациям, тусовкам, этому дикому разгулу роскоши. Ведь происходит всё на фоне нищающей и нищающей страны, когда родные твои соотечественники вынуждены рыться в помойках.
Пир крупных финансовых хищников творится на фоне замерших заводских корпусов. На фоне фотографий пропавших бесследно – и пропадающих ежедневно твоих сограждан. Нескончаемые, безумные по затратам, пиры разворачиваются неподалёку от инвалидов, тянущих руки к прохожим. Это – суть сегодняшней жизни.
А вот тусовки, роскошные приёмы, сытые презентации – это не суть жизни, а её раковый нарост, её бесстыдная яркая декорация. И становиться частью этой роскошно-преступной декорации художник не может.
Когда мне сегодня предлагают какую-нибудь сытую очередную передачу для рекламы, или участие в помпезных торжествах, где потрясающие кухни, где замечательные гости, многоуважаемые, мною любимые, я знаю: жители моего Забайкалья – они кроме куска хлеба, полугнилой картошки и китайской рисовой дешёвой водки в целофановых пакетах ничего не видят. И каково же им смотреть на всю эту икорную роскошь?
Мне предлагают играть по многим сценариям, которые американизированы. Где плоть, кровь, извращения, бесстыдство. Где слово "честь" забыто, где слово "дух" вообще не упоминается. Я трижды был в Америке и знаю, о чём говорю – знаю, какими соками питаются корни этого ствола и какие семена рабрасываются по всему миру. Страна, почти не имеющая собственной истории, имеет ли она право навязывать свои правила жизни странам, у которых история не ограничивается двумя-тремя столетиями?
Агрессия бездуховности обступает нас со всех сторон. Она воинственна и всепроникающа. Как многие люди старшего и среднего возраста, я защищён отечественной историей, к которой прикасаюсь. Защищён очень многими факторами: своим окружением, своими друзьями, своими близкими, памятью о моих предках. Но я не уверен, что в такой же степени защищено от этого большинство молодых людей. Мир чуждых, противоестественных для нас ценностей навязывается нам постоянно. И не выдерживают, погибают на наших глазах люди, поддавшиеся этому чудовищному напору. Отсюда – самоубийства, отсюда – наркотики, отсюда – извращения. Отсюда – смещение ценностей: что есмь что. И происходит самое страшное – духовная деградация.
Мы все проверяемся сейчас очень сильными и многими искушениями. Не поддаёшься на мелкие – на тебя наступают более крупные, растут ставки. Одно время замучили звонками, обещая по 7, 10 – 14 тысяч долларов за рекламный ролик. Снимайся, в чём хочешь. Хоть в галстуке, хоть в спортивном костюме, хоть в трусах. Только скажи две заготовленные фразочки – и деньги твои. Выстоял. Не согласился.
Лишь в одной рекламе я снялся. Рекламировал электронагревательный прибор, который изобрели северодвинцы – наши нищие инженеры, у которых мозги ничуть не хуже, чем у западных учёных. И за эту рекламу мне не стыдно – за которую я не взял ни копейки.
Не редки такие случаи, когда тебя просто подставляют. Помещают на странице "жёлтой" газеты твою фотографию, которую ты им не давал. А изо рта у тебя – облако, с надписью о любви к этому сомнительному органу печати. Всё бывает. Тут спасает только одно: ты-то сам знаешь, что непричастен к безобразным выходкам прессы.
Не снимаюсь в рекламе не потому, что не хочу заработать деньги, которых не хватает. А не хочу я предавать какую-нибудь бабушку, которая верит мне, верит моим героям. Вот этому мужику я верю, решит она, а реклама её обманет. Я же такого себе никогда простить не смогу.
Предать человека – это значит предать самого себя... Мне легче взять гитару, с которой редко расстаюсь, и поиграть на своих трёх-пяти аккордах в переходе метро. Знаю пару таких уютных, удобных мест, где можно, надев очки и кепчонку, чтоб не очень узнавали и не тыкали пальцами, попеть русские народные песни.
Искусство должно помочь возрождению народа. Но и народ должен помочь возвращению искусства. Не должен он поддерживать ни одной своей трудной копейкой отравляющий душу и мозг товар, широко предлагаемый на книжных прилавках, в киосках аудио-видеозаписи. Важно не давать всему этому чуждому – ничего!
Не поддерживать чуждое – это уже поступок. Это поступок, свидетельствующий о твоей верности России... Стараюсь не соглашаться на интервью. Мне в день по шесть-семь "жёлтых" газет названивают. И всех я посылаю очень далеко. Русский человек должен основательно ограждать себя от вторжения всяческого безобразия в свою жизнь. Во имя сохранения в себе самого сокровенного – своей русскости.
При всей замученности, нищете, всеобщей зачумлённости остались ещё у нас и светлые головы, и гордые мужественные сердца. Клевета, что Русь полностью споили, что окончательно поставили на колени. Неправда, что душевная слепота поразила весь русский народ и ослабила нас до последнего гибельного предела – сегодня прозревают многие. И остановить этот процесс уже невозможно.
Да, никогда ещё на Руси не было такого сквозняка – сквозняка чуждых верований, чужеродных растлевающих идей, искушающих нас на каждом углу. Я вовсе не консерватор. Но не видеть, что они вытесняют наши традиции, истребляют наши корни, унижают нашу культуру, уничтожают наше Православие, выжигают всё, на чём выросли наши деды и прадеды, – преступно. Поддерживая, даже по мелочам, всё, чуждое России, мы уничтожаем будущее наших детей и внуков – мы погружаем их будущее во тьму национального беспамятства. Поддерживая чуждое по мелочам, сегодня – завтра, мы своё будущее предаём, уже все вместе, в масштабе вселенском...
Последнее время нас стараются убедить в том, что кризис миновал, что рост производства ощутим, что военные получили возможность более-менее сводить концы с концами. А уж пенсионеров вообще, казалось бы, осчастливили последними прибавками к пенсиям. Складывается впечатление, что не сегодня-завтра мы станем процветающей европейской державой. Но отчего же так болит сердце, когда видишь такое расслоение общества? Ведь пропасть между богатыми и бедными становится только всё больше и всё страшнее. Когда я вижу клопа, напившегося народной кровью, который строит у себя на даче зимний дворец с температурой минус двадцать градусов, где вольно разгуливает десяток пингвинов за трёхметровым забором с армией охранников, я чувствую плевок на своём лице. И я в ответ могу лишь утереться. Перед таким любителем северной экзотики среди повальной народной нищеты меня одолевает бессилие. Экстремизм, с которым пытаются сегодня бороться, порождается не народом. Он порождается такими клопами.
ЧЕТЫРЕ НАПУТСТВИЯ
Если говорить о своих корнях, они у меня очень своеобразные. Мои предки по линии отца – из донских казаков. Были высланы в своё время в Забайкалье. Мой дед из Белой гвардии, в Семёновском полку служил. Он и воспитывал меня до шести лет. Перед смертью подозвал меня к себе. Взял за руку и стал говорить: "Запомни, Шурка. Запомни четыре напутствия, и ты выживешь – они помогут тебе в этой жизни. Люби Россию, и если понадобится отдай за неё жизнь. Сердце отдай людям. Душу – Господу Богу. А честь сохрани себе. И никому её не отдавай!".
Надо сказать, всегда я его побаивался – был он суровый мужик двухметрового роста. А тут, перед самой его смертью, я как-то с перепуга вообще ничего не понял. Вырвался и убежал... Но прошли многие годы – и я вспомнил эту заповедь. Со временем только я осознал великую значимость её. Кто знает, может быть, она всегда так и передавалась, от уходящего из жизни к тому, кому жить на этой земле.
Вся жизнь строится по кирпичику, как здание. И такой мощный, такой крепкий фундамент был заложен той заповедью моего деда, что сегодня ни одна тварь меня с этого фундамента не собьёт. Что бы против меня не вытворяли, как бы меня не разрушали, а я стою твёрдо на своей земле. И с годами чувствую это только сильнее. Дай-то Бог всем нам помнить, что наша Родина это великая страна. Это великая Россия. Кто говорит "эта Россия, эта страна", он мне никогда не будет другом. Это – моя Россия. Это – моя страна...
А по линии матери дед воевал в Красной армии. Тоже странный народ был. Странный народ России, перемоловший страшную коммунистическую идею... И ведь в самом начале Манифеста написано: "Призрак бродит по Европе. Призрак коммунизма". Уже можно было напрячься от слова "призрак" – оно же дьявольское. Сатанинское... Сколько замечательных людей было уничтожено этой идеей! Не все слепо подчинялись ей. Но кучка мерзавцев убедила – и народ восстал против Евангелия. Предал сын отца своего, пошёл брат на брата. И всегда были, и всегда будут такие мерзавцы, которым выгодно разъединить, столкнуть нас лбами ещё и ещё раз. Ослабить, одним словом...
Вот, так получилось, что происхождение у меня – двойное. И тот, и другой дед мне дороги равно. Но больше приложил руку к воспитанию моему белогвардейский дед. Из казаков. Многие семьи что-то подобное пережили. Поэтому я принимаю прошлое таким, какое оно есть. И мне в одинаковой степени дороги и белые, и красные.
Наша история, особенно – начиная с 1917 года, искажена настолько, что мы до сих пор, по прошествии стольких лет, прийти в себя не можем. Медленно, постепенно уничтожалось и осквернялось наше прошлое. Я уж не говорю о древней нашей истории, о средних веках. О чём нам рассказывали в школе? О святом дедушке Ленине. А сколько крови на его руках? Сколько крови на руках Свердлова и Троцкого? Одних только казаков сметено ими с русской земли около миллиона... К счастью, никогда у меня не было привычки принимать всё сразу за чистую монету – мне было необходимо самому разобраться, что к чему.
Революционные идеи – та ложка дёгтя, которая была вброшена в бочку мёда. Мёд – это и есть Россия. Но Россия – настолько энергетически мощное государство, само по себе и по всем делам, что оно в величайших муках перемололо дёготь, претворив его снова в более или менее чистый мёд...
Я ненавижу баррикады, разделяющие единый народ. Я ненавижу тех, кто создаёт эти баррикады. Я хочу, чтобы не было вражды между белыми и красными, синими и зелёными. Вот эти цветовые разделения по сегодняшний день – самое страшное для России, что может быть.
Есть люди, всегда будут на земле люди, которые провидят, предчувствуют, предощущают ход истории. Живут они и в современности, рядом. И то, что мы в ослеплении были несколько десятилетий, и шли на заклание целой нацией, целым народом – это уже ни для кого не секрет. Решал же за нас Троцкий: пусть девяносто процентов русских погибнет для того, чтобы разжечь пламя мировой революции. И наибольшая, наилучшая часть русских людей была израсходована на сырьё для мирового эксперимента. Наш народ был брошен, как хворост, в пламя этого огромного мирового революционного костра.
Но и по нынешний день существуют те, которые стремятся утвердить себя в жизни через уничтожение другого народа, через власть человеческую над другими людьми. Это, правда, плохой знак... Мне страшны люди, которые считают себя избранными: вот – я избран, я имею право царствовать над той нацией, над этой. Над другим человеком. Это своеобразная болезнь – царить над себе подобными. Паранойя.
Ещё худший знак – когда брат проливает кровь брата своего. Не важно, во имя какой идеи, из-за какого политического разногласия. Это – деление, замешенное на крови. Было же всё и в 1991-ом, и в1993-ем – отдавался приказ: и русские его выполняли – стреляли в русских. Поддались на какие-то мутные доводы, что так жертв будет меньше. Обагрили руки братской кровью...
Вот где мне становится страшно за весь свой народ. Только в состоянии полного душевного ослепления единоверный народ, убивая друг друга, становится в итоге народом-самоубийцей. Мне жутко становится от мысли, что, не приведи Господи, опять кровь прольётся. Что опять нас стравят. Опять покрасят... Кому-то этого очень хочется.
Менделеев, который занимался не только своей таблицей, но, в частности, написал трактат о народонаселении России, подсчитал: в перспективе, к 2000 году, у нас должно жить 470 миллионов человек. То есть, где-то полмиллиарда. Он сделал этот вывод, исходя из темпов роста населения при Николае II. Но не мог же Менделеев в то время знать, что сядет на Российский престол дьявол с синими ногтями. (Есть такие свидетельства в истории – у Ленина были синие ногти). И что сначала он будет уничтожать наш народ, потом другой явится дьявол – Сталин, со сросшимися пальцами на ноге. И будет продолжать дело Ленина – и снова будет литься реки русской крови. И что явятся другие правители, которым не нужна Россия, а нужна власть над ней, каждый – со своим клеймом: и меченый, и трёхпалый... И вот, мы на сегодняшний день имеем 140 миллионов. Значит, сколько народа потеряно? Сколько в жертву принесено? С точки зрения геометрической прогресии, триста с лишним миллионов уже потеряно. И какого народа!.. А потомство, не рождённое теми, кто уничтожен, – это уже потери будущих веков.
Вот какая беда пришла с революцией: люмпены Шариковы – и активисты Швондеры. Их руками уничтожался великий народ. Колоссальный слой русской интеллигенции, лучших земледельцев, духовенства просто вырезан ими, истреблён под корень. И нам трудно, нам невозможно почти восполнить эту зияющую пустоту – эту генетическую нашу потерю. И по сей день разбогатевшие Шариковы – это вечные слуги разбогатевших своих покровителей Швондеров. Они всегда находили и найдут между собой общий язык. Друг без друга они бессильны. Самое же опасное заключается в том, что и поныне мы идём всё тем же самым путём – путём потерь. На нашей памяти Советский Союз стал называться бывшим Советским Союзом. Сейчас мы уже привыкаем к фразе "бывшая Югославия". И сегодня я боюсь появления третьей страшной фразы – "бывшая" Россия. Вот я чего боюсь.
Нет, не должно быть "бывшей" России! Россия должна выжить. И Россия должна жить, жить во благо всего человечества. Ведь наши сибирские леса это лёгкие мира, а не только России. Нашими сибирскими лесами дышит вся планета. Уничтожая Россию, человечество уничтожает своё будущее.
И сейчас, если бы я встал на какое-то время у власти, на несколько часов, на несколько дней, не больше, хоть и не в моём это характере властвовать, если бы мне это было бы всё же дозволено, я сделал бы всё, чтобы не унижали достоинства России, достоинства русского человека. В той степени, в которой его унижают сегодня. И я сделал бы всё, чтобы собрать русских со всего мира воедино. Все наши изгои разных смутных времён и их потомки, все те русские, кто не по своей воле остался при развале Союза в национальных республиках, должны обязательно вернуться в Россию. Земли здесь много, а население с каждым годом только убывает...
То, что происходит сейчас, я воспринимаю как дальнейшее поэтапное истребление народа посредством его окончательного обнищания. Да, нас хотят превратить в манкуртов – в людей, лишённых памяти, а значит – лишённых воли к сопротивлению. В духовных уродов, в людей без истории, без прошлого, без памяти, без чувства меры, без чувства стыда. Превратить в людей без чести. В людей, сохранивших, от нищеты своей, только животные, хватательные инстинкты – и больше ничего. В безгласных рабов нового порядка. Голодный не смотрит, откуда, с какого барского стола упала к нему корка хлеба, и чиста ли та рука, что бросила ему жалкий объедок. Гусинские и березовские, ограбившие Россию, присвоившие себе народные богатства, сегодня кидают подачки из этих средств – в виде премий за высшие достижения в искусстве, когда само русское национальное исскусство отброшено в нищету...
Не случайно мечтают бзежинские-олбрайты оставить в России пятьдесят миллионов рабов и люмпенов уже не на одной шестой, а на одной восьмой территории суши, превратив нашу страну в сырьевой и биологический придаток мирового капитала. Мы уже являемся свидетелями реализации этой программы. Безработица, духовное обнищание, проституция, наркомания, алкоголизм – вот её плоды. И что такое – наш рост преступности? Часто это бунт человека против униженного своего состояния.
Я довольно часто выступаю в тюрьмах. Однажды ко мне подошёл уголовник и спросил: "Вам не страшно, Александр Яковлевич, что нас скоро будет больше, чем вас?" Жуткая фраза, от которой я покрылся холодным потом. Те, которые миллионами, миллиардами воруют, они только должности меняют. Такие над судом стоят – они неподсудны. Бесятся от жира и грабят беспрепятственно: нет на них закона. А за мелкое воровство, когда безработный парень украл три буханки хлеба, потому что он хочет есть и хочет накормить голодную мать, даётся судом три-четыре года заключения. На кого работает такая судейская машина?!.
Огромное количество работоспособных людей оставили без работы, без возможности выжить нормальным путём, и вот такими мужиками забивают тюрьмы. Так ломают судьбы миллионов наших ребят: отправляют их туда, за колючую проволоку. Изолируют от жизни. Уничтожают парней войной в Чечне, убирают их с глаз долой в тюрьмы, потому что боятся их. Возмущения голодного народа боятся. Что это, как не политика, настроенная на беспрепятственный грабёж России?
И ведь как они начинали, все эти грабители, которые шли к абсолютной власти? Прикрывшись лозунгами о демократических свободах, обобрали народ так, как никаким коммунистам не снилось. А ведь нового демократы ничего не придумали – под этими же лозунгами всё разорили, под которыми разоряли Россию большевики в семнадцатом, в восемнадцатом годах: всё те самые "свобода, равенство, братство" были в ход пущены: лозунги Французской революции. И снова эти новые, демократические, революционеры много беды нам принесли. Очень много. И ещё не один десяток лет этих дел нам не расхлебать... Можно ведь было спокойно всё переводить на другие рельсы, эволюционным путём. Разные формы хозяйствования ужились бы и не помешали друг другу. В 1991-ом году трёх человек убили – принесли в жертву бескровной, в общем-то, революции. А большую кровь пролили – в 1993-ем году... Перед расстрелом Белого Дома и квартиры были вокруг здания к этому предстоящему событию скуплены, и камеры в них для съёмок были установлены заранее. Чтобы весь мир, в полном объёме, мог созерцать, как русские расстреливают русских. Вот как тщательно и заблаговременно был проработан этот сценарий. Всё по программе шло.
"...А в небе кружат вороны.
И вся в узлах верста.
И мы по обе стороны
Распятого Христа".
Поэт Алексей Алексейченко, который живёт в Белгородском селе, написал это. Короткое у него ещё есть стихотворение – "У Белого Дома":
"Постреляли. Пострелялись.
Что народу от того?
Кроме крови, не досталось,
Не досталось ничего.
Кроме пьянства по России,
Кроме Бога одного...
А у матери – Марии
Сын убит. Да и всего".
Западному капиталу, нашим приватизационным олигархам нужна Россия. Чтобы беспрепятственно её дробить и обирать дальше. Потому что здесь корень наш, препятствующий распространенью мирового зла. Им нужно уничтожение России – потому что она их не принимает! И русский человек будет препятствовать её дроблению и разрушению лишь до тех пор, пока он помнит, что он – русский. Им надо, чтобы мы забыли всё своё. А чтобы усваивали ту пошлость, которую нам дадут.
Хотели в наших паспортах отчества нас лишить, обкорнать наше происхождение. Хотели, чтобы за мной имени отца моего не стояло больше: стереть намеревались моё прошлое. А моё отчество – это мое Отечество! У православных, сохранивших старообрядчество, до сих пор живо в памяти то время, когда борода называлась словом отечество. И не случайно реформатор Пётр I начал реформу с того, что сбривал бороды – лишал Отечества...
Сегодня, взамен нашей родной и чистой культуры, с эстрадных площадок, с экранов телевизоров льётся откровенное бесовство. Оно не несёт ни красоты, ни гармонии. Оно несёт чудовищные вибрации, вбивание примитивного ритма. И миллионы наших детей вбирают их в себя. Но чем больше будут люди поглощать этой музыкальной грязи, бесстыдства, крови, тем быстрее наступит отторжение. И это будет Великое Отторжение, после которого захочется вернуться к своим истокам. К тому же самому ручью животворящему – к чистоте, потому что Господь не дал дьяволу двух вещей: чувства меры – и чувства стыда.
Но чем больше будет проявляться это их безобразие... (Слово-то какое без образие, отсутствие образа, искажение образа, исчезновение первоначального образа. Человек сотворён по образу и подобию Бога. А тут потеря этого образа во всём, потеря этой Божественной своей субстанции, которая даётся каждому человеку от рожденья!)... Так вот, чем больше будет этого безобразия, чем больше оно будет распоясываться и царить на нашей земле, тем сильнее человек будет тянуться к Настоящему. К чистому, родному. Тем скорее он прикоснётся к образному. К Божественному.
