Текст книги "Хлыст"
Автор книги: Александр Эткинд
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 58 страниц) [доступный отрывок для чтения: 21 страниц]
На том собрании хлыст одержал победу над дискутировавшим с ним миссионером. «Перед ним по духовному опыту, по силе таланта миссионер оказался учеником». Розанов комментирует от себя, но перед нами вновь встает образ Владимира Соловьева: «В хлыстовстве есть несомненно присутствие фаустовщины, запросов глубоких, порывов страстных, решений оригинальных» [604]604
Розанов. Апокалиптическая секта,95.
[Закрыть].
Розанов
Во многих отношениях Розанов был противоположностью Соловьева; они раскачивали корабль русской мысли (в истории с концом более благополучным было бы сказано: уравновешивали его) своими противонаправленными влияниями. В неподцензурной статье, опубликованной в Париже, Розанов ввел понятие «русской веры». Это эквивалент соловьевской «народной веры», но соответственно своему названию, он разработан конкретнее. «Русская вера», говорит Розанов с определенностью, шире православия; разницу в объеме этих понятий составляют старообрядчество и секты. «Русская вера», по Розанову, «вся состоит из странных психологических и метафизических тайн». В противоположность ей, «официальные догматики […] все скомпилированы с протестантских или католических ученых трудов, и ни мало не выражают русского церковного духа и народного религиозного […] миросозерцания» [605]605
В. Розанов. Русская церковь и другие статьи.Париж: изд-во Д. Жуковского, 1906,10; близкие аргументы развил Андрей Синявский в своей книге Иван-дурак. Очерк русской народной веры.Париж: Синтаксис, 1991, гл. 7–8.
[Закрыть]. Сопоставляя официальную и народную религии, Розанов описывал их в терминах, которые знакомы скорее по позднейшим исследованиям средневековой Европы. Он противопоставляет раскол и православие как активное – пассивному, речь – молчанию, движение – застою:
СМЫСЛ ОСКОПЛЕНИЯ
Усердный читатель исторической литературы и острый наблюдатель современности, Розанов находился в непрерывном поиске культурных моделей, на которых иллюстрировал, верифицировал, фальсифицировал свои меняющиеся идеи. «Нужно помнить об оригинальном и огромном движении, которое испытала русская душа в расколе, об этой бездне инициативы […] и поэзии», – писал Розанов в одной из своих ранних статей [607]607
Розанов. Апокалиптическая секта (хлысты и скопцы),42.
[Закрыть]. В попытке реабилитировать природу, сексуальность, здравый смысл и женское тело, Розанов реинтерпретирует всю историю христианства, христианский опыт как таковой. Понятно, что особый интерес его вызывают самые радикальные из русских сект. По его мнению, основатель скопчества Кондратий Селиванов «ясно понимал, что нечто завершает, что достиг того, что ранее его не было никем достигнуто» [608]608
Там же, 18.
[Закрыть]. То «нечто», что завершается Селивановым, – само христианство; и борясь со скопчеством, Розанов борется с христианством, которое его готовило и пыталось достичь. В скопчестве находит свое предельное выражение общехристианская идея аскетического ограничения сексуальности. Это важнейшая тема Розанова, результат десятилетий творческой жизни; о ней написан его двухтомник Метафизика христианства.Еще один сборник статей Древо жизни и идея скопчества,задуманный в 1900-х годах, остался неопубликованным. Как писал Флоренский, хорошо знавший замыслы автора, в этот сборник «отошли статьи, в которых Розанов хочет установить двойственный состав христианства – из положительно-полового язычества и из начала отрицательного – бессемейного скопчества» [609]609
Предисловие П. А. Флоренского см.: Из книги В. В. Розанова «Во дворе язычников». Публикация текста из архива семьи Флоренских – Контекст-1992Москва: Наука. 1993, 130–131.
[Закрыть].
Скопчество оказалось полярной противоположностью идеям Розанова о браке, семье и добродетели, негативным конструктом центрального значения и в этом смысле – важнейшим инструментом его мышления и письма. Оскопление волнует и страшит Розанова так же, как кастрация волнует и страшит Фрейда. Но есть серьезная разница между этими обманчиво сходными идеями [610]610
Сопоставление психологических идей Розанова и Фрейда см.: Эткинд. Эрос невозможного, гл. 2.
[Закрыть], как и между почти синонимичными понятиями, в которые они заключены. У Фрейда кастрация происходит только в сфере символического. У Розанова оскопление – реальная операция, которую осуществляли друг на друге его современники и соотечественники. Он готов расширить значение этого термина до метафоры, до «как бы»; в этом смысле он говорит о «духе оскопления» или о том, что русские бюрократы «произвели как бы некоторый скопческий акт над Россией» [611]611
Розанов. Апокалиптическая секта (хлысты и скопцы),36.
[Закрыть]; но за этими расширительными метафорами стоят реальные прототипы и всем известный опыт, исторический и хирургический. Существование секты, которая практиковала добровольную кастрацию в культурной близости к автору и читателю, позволяло говорить об универсальных человеческих проблемах в весьма специфических терминах.
Кастрация вызывает ужас осознанный и, более того, ставший центром литературной работы и даже религиозного поиска. Скопцы физические и духовные – настоящие враги Розанова.
Скопчество, поэтому, есть отрицание всего священного; это есть другой полюс не только христианства, но и всех религий. Нельзя достаточно отвергнуть, достаточно выразить отрицательных чувств к нему […] Оно должно быть сброшено именно как мысль, как представление, как возможность [612]612
Там же, 15.
[Закрыть].
И вместе с тем Розанов не скрывает своего восхищения перед этим русским экспериментом, по-своему масштабным. С его помощью описывается главная проблема России и всего христианства. «Одна из величайших фантасмагорий нашей истории, может быть – даже истории всемирной». Розанов не жалеет слов для того, чтобы подчеркнуть глобальное, метафизическое, всемирно-историческое значение этой русской ереси. «Бездна мощи и логики, но главное – бездна заблудившейсясовести, положены в основание секты» [613]613
Там же, 22–23.
[Закрыть].
По Розанову, аскеза естественно завершается в оскоплении. Сам Христос пришел в мир для того, чтобы оскопить его – старый, полный жизни и секса мир язычников и иудеев; он пришел будто для того только, чтобы проложить путь Селиванову. В Апокалипсисе нашего времениРозанов писал с энергией последнего разочарования:
АПОКАЛИПТИЧЕСКАЯ СЕКТА
Отталкиваясь от скопчества, на время Розанов сосредоточил свой интерес на хлыстовстве [615]615
О симпатии Розанова к хлыстам писали George Ivask. Russian Modernist Poets and the Mystical Sectarians – Russian Modernism. Culture and the Avant-Garde, 1900–1930.Ithaca: Cornell University Press, 1976, 89–90, и Андрей Синявский (Иван-дурак. Очерк русской народной веры,глава 7).
[Закрыть]. Собранная Розановым в 1914 книга Апокалиптическая секта (Хлысты и скопцы)содержит важную попытку понимания хлыстовского опыта. Как всегда у этого острого и быстрого журналиста, попытка вполне соответствовала духу момента – бурной и загадочной славе Распутина, слухам о близости интеллектуалов с хлыстами, всеобщему в это предреволюционное время интересу к сектам. Книга состоит из отдельных глав очень разных жанров. Мы находим здесь живые очерки о посещениях автором хлыстовского корабля и о его знакомстве с поклонниками Распутина; подборки из классических сектантских текстов, в частности сочинения Кондратия Селиванова в собственной редакции Розанова; и психологические рассуждения, на сектантском материале продолжающие идеи Вейнингера.
Не слишком заинтересованному читателю самым ценным в книге Розанова кажутся его личные наблюдения над хлыстовским бытом. Так воспринимал книгу рецензент Богословского вестника:
в ней […] нет «высоких материй», содержание ее почти исчерпывается фактическим материалом. Этого нельзя не отметить […] с чувством искреннего удовлетворения. […] Язык книги – это язык фактов, значительная доля которых собрана самим автором при личном общении с хлыстами. […] Чтение ее лучше ознакомит с хлыстовством, чем даже личное, но кратковременное наблюдение [616]616
Там же, 183.
[Закрыть].
Задолго до начала работы над этой книгой Розанов с гордостью сообщал, что «живал» в деревнях староверов [617]617
Розанов. Письмо Н. К. Михайловскому (1892) – Вопросы философии,1992, 9,123.
[Закрыть]. Знакомый Розанову миссионер даже подозревал его «в каком-то еретическом вздоре, чуть ли не в хлыстовстве» [618]618
Розанов. Апокалиптическая секта (хлысты и скопцы),43.
[Закрыть]. Во всяком случае, Розанов несомненно основывался на личном опыте. Даже и работая над своей книгой, Розанов не занимался специальными изысканиями. Он делал школьные ошибки в классификациях, когда, к примеру, писал, что хлысты происходят из духоборов как их самая «страстно-глубокая ветвь», из чего следовало далее, что «духоборчество закончилось в скопчестве» [619]619
Там же, 9 и 12.
[Закрыть]. Петр Струве писал о Розанове, что тот «фактов не знает и не любит», что «в области фактов […] Розанов – гомерический неряха и выдумщик» [620]620
П. Б. Струве. В. В. Розанов, большой писатель с органическим пороком – Русская мысль,ноябрь, 1910; цит. по републикации в: Вопросы философии,1992, 12,83–84.
[Закрыть]. На деле Розанов относился к фактам как к текстам, которые нужно истолковать и можно перетолковать. Интерпретируя понятия миссионерского сектоведения на основе очевидной этимологии, Розанов трактовал ‘духоборчество’ не как установившийся термин, с которым все равно было связано немало путаницы, а как собирательное понятие для русских сект, ‘борющихся в духе’.
Сектантство кажется Розанову «явлением более психическим, нежели только церковным» [621]621
Розанов. Апокалиптическая секта (хлысты и скопцы),33.
[Закрыть]. В изучении религии видит он путь к подлинному пониманию человека; и наоборот, научная психология немецкого образца кажется ему «какою-то игрою в куклы». Настоящее «богатство психологического наблюдения и психологических законов» открывается в писаниях отцов церкви и в жизненном укладе русских сект [622]622
Там же, 77.
[Закрыть]. Хлыстовство для Розанова – особый психологический тип и даже, пожалуй, антропологическая сущность: «хлыстом нужно родиться». Некоторые люди с рождения уже есть «бессознательные хлысты». Розанов описывает целый «тип» беспокойного странника, ничем не удовлетворенного, нигде не задерживающегося [623]623
Там же, 64.
[Закрыть]. В этот «тип» Розанов отнес, в частности, любимого им Лермонтова: поэт был «не опознавшим себя Человеком Божиим», и его поэзия «вообще есть лучшее введение в хлыстовство» [624]624
Там же, 182.
[Закрыть]. В основе столь неожиданного вывода наверно лежали, пользуясь любимым словом нашего автора, «ноуменальные», но не эмпирические соображения [625]625
Фоном для этого рассуждения Розанова является дискуссия о Лермонтове, которая велась от Вл. Соловьева до позднего Вяч. Иванова. Переоткрывая Лермонтова, символисты мифологизировали его творчество и биографию, сближая автора Демонас его героем; см. об этом: В. М. Маркович. Миф о Лермонтове на рубеже XIX–XX веков – Russian Literature,1995, 38/2,August, 157–188.
[Закрыть]. Возможно, что поводом для размышлений о хлыстовской природе лермонтовской поэзии были сведения об особой любви, которую испытывали к ней хлысты.
Хлыстовство – «принцип и явление в своем роде всемирное, может быть объемлющее и языческий и христианский мир. Просто – такая психика! Просто духовный феномен, странствующий в человечестве, может быть ему врожденный, по крайней мере как патологический, болезненный» [626]626
Розанов. Апокалиптическая секта (хлысты и скопцы),69.
[Закрыть]. Здесь «апокалиптическая секта» совсем сближается с «людьми лунного света»; но все же Розанов нигде не говорит, что хлысты – это содомиты, он ограничивается умилением перед их духовной женственностью. Апокалиптическая сектаво многих своих частях развивала идеи Людей лунного света.Одна из книг посвящена народной вере, другая – большим именам русской и мировой культуры, но в обеих Розанов описывает одно и то же: особый способ уклониться от секса и тем сделать несчастными себя и человечество. Книга о сектах куда менее агрессивна. Насколько интонация в Людях лунного светаполна схематизма и негодования по поводу разных аскетов, урнингов и некрофилов, настолько Апокалиптическая сектався продиктована уважением и желанием понять: «Дивны дела твои, Господи»; «Ум мутится, ум бессилен», – то и дело восклицает Розанов по поводу хлыстов вообще и Распутина в частности. Если в прежних работах Розанов сливал религию с полом, то теперь хлысты заставили его почувствовать их противоположность. Вера и пол питаются одной и той же энергией, но борются за нее, потому что энергия эта конечна. Богословский вестниктак описал произошедшую с Розановым концептуальную метаморфозу:
С угасанием половой активности развивается энергия той религиозности, которую В. В. Розанов подметил у хлыстов. Так для него открылась завеса подлинных религиозных переживаний […]. Теперь уже г. Розанов не […] издевается над монашеством: он почувствовал в глубине его истинно-святую основу, но подошел к нему, как ни странно, через психологию хлыстов [627]627
А. Ремезов. Рецензия – Богословский вестник, 1914, 5, 194.
[Закрыть].
СОЦИАЛЬНАЯ УТРОБА
Розанов поехал в хлыстовскую общину под Петербургом в 1904 году. Ему предложил эту поездку знакомый миссионер. Писатель согласился с восторгом; он сравнивает свою часовую поездку с приключениями знаменитого путешественника в сердце Африки. «В такой же мере – новые страны, новые люди, новые понятия. И что мы о них знаем иначе, чем через книги?» [628]628
Розанов. Апокалиптическая секта (хлысты и скопцы),43.
[Закрыть]
Действительно, хлыстовский корабль в предместье Петербурга был как будто «в другой части света – по неизмеримой разнице психологии и миросозерцаний» [629]629
Там же, 60.
[Закрыть]. На радении Розанов не был, только участвовал в общем чаепитии. Хлысты показались ему людьми с «особой духовной организацией», «бесконечно впечатлительными»; «пушинка, которая бы упала на меня и меня не отяготила […] этих людей почти заставила бы вскрикнуть от боли» [630]630
Там же, 64.
[Закрыть]. Сергей Булгаков видел то же самое, только оценивал с противоположным знаком: «религиозная неврастения […] составляет отличительную черту современного хлыстовства» [631]631
Булгаков. На пиру богов (Pro и contra). Современные диалоги,290.
[Закрыть]. Для Розанова же хлыстовство – «яркое цветное пятно на монотонном пятне народной нашей жизни». Он уверен в прямом родстве, и даже идентичности, русского хлыстовства с античными дионисийскими культами: «это как грибы, белые и боровики: одна порода» [632]632
Розанов. Апокалиптическая секта (хлысты и скопцы),105, 115.
[Закрыть].
Но наличие свального греха у хлыстов Розанов категорически отрицает. Главная для него и бесспорная особенность характера хлыстов – отвращение хлыстов к «плотскому общению», их абсолютное девство. У всех них, мужчин и женщин, души «усиленно женственные» [633]633
Там же, 75.
[Закрыть]. Обвинение хлыстов в ритуальном групповом сексе, по Розанову, – вековая клевета православных миссионеров. По словам того из них, который привез Розанова к хлыстам, местный пророк жил с семью женами; но Розанов не верил. Впрочем, он вообще был уверен в своей способности различать, есть ли половое общение между супругами, по их виду и запаху [634]634
Там же, 190.
[Закрыть]. Рецензент Богословского вестникавозражал против отрицания Розановым свального греха у хлыстов:
Розановская апология парной, гетеросексуальной, семейной любви помогла ему сопротивляться очарованию коллективного тела, от которого уберегся мало кто из его современников. Все же хлыстовский опыт интеграции казался ему полезным, и впечатления от социальных аспектов хлыстовской жизни у него были самые восторженные. «„Христос“ их – необыкновенный человек как по страшной силе пропаганды и фанатизма, так и по красоте» [636]636
Розанов. Апокалиптическая секта (хлысты и скопцы),89.
[Закрыть]. Благодаря своим психическим особенностям хлысты достигают братства, порядка и полного счастья членов секты. «Нет еще рабочей организации, да и вообще не открыто системы человеческих отношений, где добровольно люди так снимали бы свое „я“, чтобы вырасти в огромное коллективное „я“ общины, „корабля“». Хлысты знают, как этого достичь. Их практика – открытие, которому нет подобных в истории, и их опыт должен быть использован в государственном масштабе. «Будущие государственные русские люди раньше или позже схватят этот комплекс мыслей и поместят потерянную секту в ту ячейку общесоциального бытия, где ей следует быть». Розанову нравится хлыстовское название общины – ‘корабль’, которое он понимает как «выражающее чувство разобщения с морем остальных людей»; но еще лучше, пишет он, назвать хлыстовскую общину «социальною утробою, не рождающею и вечно возбужденною» [637]637
Там же. 103–106.
[Закрыть]. Он не отказывался от восприятия хлыстовства как явления экзотического и беспрецедентного. «Удивительно наблюдать сочетание этих оборванных кусков Православия с потоком религиозного конвульсионерства, не имеющим ничего общего ни с одной христианскою церковью» [638]638
Там же, 10.
[Закрыть].
Сексологические идеи Розанова развивались под влиянием Отто Вейнингера и его пионерского анализа бисексуальной природы человека. К этому Розанов прибавлял, однако, совершенно несвойственное его немецкому предшественнику женолюбие и еще временами – специфически русский утопизм. Одна из основных его идей, в этом параллельная мысли Фрейда, состояла в радикальном расширении понятия ‘пол’ (Розанов не употреблял слова ‘секс’) и сведении прочих областей жизни к ‘полу’ в этом его всеохватывающем значении. Вне пола в человеке нет ничего существенного; но половое склонно маскироваться, и его выявление – дело интерпретации. «Даже если что-нибудь замышляем противо-половое – это есть половое-же, но только так закутанное и преображенное, что не узнаешь лица его» [639]639
В. В. Розанов. Люди лунного света. Метафизика христианства. 2изд. Санкт Петербург, 1913 (цит. по републикации: Москва: Дружба народов, 1990), 73–74.
[Закрыть]. По сути дела, Розанов перевел обсуждение ‘вопросов пола’ в плоскость идеологической борьбы; или, что то же самое, придал русскому идеологическому дискурсу новое и вполне неожиданное измерение. За аскетизмом, равно как и за гениальностью, скрывается нереализованный гомосексуализм. Защита Розановым гетеросексуальности как ключевой духовной ценности, его озабоченность «людьми лунного света», или латентными гомосексуалистами, его трактовка аскетизма как перверсии имели множество скрытых значений. Ненавистный ему синдром он находил в Соловьеве, Достоевском и самом Иисусе Христе. Одной из неназванных мишеней была чета Мережковских с ее видимой асексуальностью, подозреваемым гомоэротизмом, претензией на лидерство в культурном творчестве; к тому же Мережковские вступили с Розановым в конфликт.
Ключевая формула Розанова проста и парадоксальна: «Это содом порождает идею, что соитие есть грех». Содомиты-гомосексуалисты пытаются подавить свой порок и в результате распространяют чувство вины на весь человеческий род. Идеи Розанова шокировали многих, но в общем, оставались в контексте эпохи. Сергей Булгаков, христианский философ и в будущем – священник, в письме Розанову называл Людей лунного света«самым центральным и значительным из всего Вами написанного, как Вы и сами, конечно, считаете». Конечно, он не был согласен с розановской «метафизикой», которая интерпретировала христианство как аскетизм, а аскетизм как содомию. Тем не менее, признавался Булгаков, в идеях Розанова «содержится ключ, открывающий страшно многое, в этом постоянно убеждаешься в жизни» [640]640
Неопубликованные письма С. Н. Булгакова к В. В. Розанову. Публикация М. А. Колерова – Вопросы философии,1992, 10,153–154.
[Закрыть]. Пришвин, осваивавший тогда путь от культуры к природе, писал: «С Розановым сближает меня страх перед кошмаром идейной пустоты […] и благодарность природе, спасающей от нее» [641]641
В. Д. Пришвина. Путь к слову.Москва: Молодая гвардия, 1984, 177.
[Закрыть]. А Струве писал о Розанове с насмешкой: «все-таки литературные произведения суть творения, а не выделения» [642]642
Струве. В. В. Розанов, большой писатель с органическим пороком, 84.
[Закрыть].
Интерпретируя хлыстовский опыт, Розанов опирался на ту же идею, которую использовал Фрейд, – что высшие достижения культуры и религии основаны на позитивных результатах подавления человеческой сексуальности. Как пишет Розанов о хлыстах: «я вполне уверен, что изумительная высота в них горизонтальных чувств, товарищества, братства, содружества – достигнута именно через таинственное угашение в себе инстинкта […] рождения» [643]643
Розанов. Апокалиптическая секта (хлысты и скопцы),104.
[Закрыть]. В терминах Розанова, половое влечение не исчезает при воздержании, а только скрывается и переходит «в жар и огонь духовных волнений». Последние «у образованных выражаются в умственном, поэтическом и общественном творчестве», у простолюдинов же – в радениях, пророчестве, ясновидении [644]644
Там же, 174.
[Закрыть]. В целом, рассуждает Розанов, для простого народа хлыстовство является тем же, чем для интеллигенции является искусство.
Мы – композиторы, художники, писатели, нас 1500–2000 человек – не должны забывать о миллионах… Мы можем фантазировать, буйствовать, «вертеться» с пером или кистью в руке, – но остальные? Им также нужно в чем-нибудь, как-нибудь «вывертеть» свой дух […] Дайте сотворитьчеловеку – иначе он умрет или «завертится» [645]645
Там же, 34.
[Закрыть].
Но без пола и рождения нет жизни; Розанов помнит это даже и в своем увлечении сектантами. Его описание хлыстовского быта полно ассоциаций со смертью. «Все у них прибрано – да. Чистоплотно все, не пахнет съестным, водкой, мясом – как и в доме, где за стеной под белой простыней лежит дорогой покойник […]. Такова именно вся психология», – пишет Розанов. Нежность хлыстов друг к другу не похожа на нежность плотской любви, а сродни нежности живых к дорогому покойнику. Но, продолжает он, постоянно ощущаемая близость смерти оказывает на хлыстов возбуждающий эффект. «Вообще оживленность […] движений, речей, внимания, особенно мыслей и воображения у них разительны сравнительно с деревенским нашим людом» [646]646
Там же, 72–73.
[Закрыть]. Розанов готов интерпретировать практику хлыстовских радений как ответ на вызывающий у него ужас закон Мальтуса, в России популяризованный Ильей Мечниковым. Человечество рождает больше, чем может прокормить; нужны способы регуляции рождаемости, и хлыстовство – народный, естественный и мудрый способ такой регуляции. Когда о том же говорят ученые люди, это вызывает у Розанова куда более отчетливую тревогу, – буквально страх кастрации: они «подходят ко мне с ножницами и убежденно, тускло смотря своими свинцовыми глазами, совершают операцию, делая из меня скопца […] нет уж, лучше я к старухам пойду» [647]647
В. Розанов. Письмо Н. К. Михайловскому (1892) – Вопросы философии, 1992, 9, 124.
[Закрыть].
Розанов проблематизировал секс всеми возможными способами, привлекая к делу Мальтуса и Дж. Ст. Милля, Кондратия Селиванова и Распутина. Александр Бенуа, с которым Розанов делился наблюдениями над собственной женой, запомнил в этих разговорах сочетание «изощренно тонкой наблюдательности с почти ребяческой наивностью» [648]648
А. Бенуа. Мои воспоминания.Москва: Наука, 1990, 2,249.
[Закрыть]. Ясно осознавая настоятельные вопросы своей культурной эпохи, он искал и не мог найти собственный образ сексуальной утопии. Для этого, верил он, «будут созваны, и очень скоро, целые международные конгрессы» [649]649
Розанов. Апокалиптическая секта (хлысты и скопцы),99.
[Закрыть]. Русские секты, конечно, не исчерпали его поиска, но дали ему важное направление. В одной из своих фантазий Розанов всерьез, как нечто доброе и желанное, придумывал механизм тотальной обязательности секса, который станет предметом анти-утопий 20 века.
Проходящий, остановясь перед той, которая ему понравилась, говорит ей привет: «Здравствуй. Я с тобой». После чего она встает и, все не взглядывая на него, входит в дом свой. И становится на этот вечер женой его. Для этого должны быть отпущены определенные дни в неделе, в каждом месяце и в целом году [650]650
В. Розанов. Опавшие листья —цит. по: В. Розанов. О себе и жизни своей.Составление В. Г. Сукача. Москва: Московский рабочий, 1990, 343.
[Закрыть].
Центральной идеей хлыстовства Розанов считал «возвеличение человека». Эту тему он формулировал так: « Внимание отходит от писанной книги Божией[…] и всею силою падает внутрь другой, не писанной, а созданной вещной книги Божией – самого человека».Хлыстовский Христос не сошел к людям однажды в прошлом; он переносится, пишет Розанов, «из прошлого в будущее, из факта – в ожидание». Искупление для хлыстов не факт прошлого, а задача, поставленная перед настоящим. Хлысты понимают искупление как «работу духа, как факт продолжающийся теперь, снискиваемый собственными нашими усилиями» [651]651
Розанов. Апокалиптическая секта, 6, 15.
[Закрыть]. Все это нравится автору; но в другом настроении Розанов упрекает хлыстовство за создание религиозно-восторженного отношения к лидеру-вождю, которое оказалось столь характерным для русских социалистов (потомки назовут это культом личности):
хлыстовский элемент, элемент «живых христов» и «живых богородиц» […] Вера Фигнер была явно революционной «богородицей», как и Екатерина Брешковская или Софья Перовская […] «Иоанниты», все «иоанниты», около батюшки Иоанна Кронштадтского, которым на этот раз был Желябов [652]652
Розанов. Опавшие листья,204.
[Закрыть].
Впрочем, ход ассоциаций автора, вплоть до отца Иоанна, показывает, что обоготворение вождя выходило далеко за пределы социализма. Выступая на Религиозно-философском обществе, Розанов распространял это рассуждение на саму церковь:
во всех литургических моментах, поскольку они связаны с возвеличением священника, как и вообще во всем иерархическом моменте церкви, – проведена хлыстовщина, но не та, за которую ссылают, а «утвержденного образца» [653]653
Записки Санкт-Петербургского Религиозно-философского общества.Санкт-Петербург, 1908, 1, 33.
[Закрыть].
ХЛЫЩИ
В литературной критике Розанов прибегает к хлыстовским ассоциациям, сохраняя ироническую амбивалентность, а скорее непоследовательность; к тому же сам Розанов вовсе не странник, а домовитый семейный человек. И когда он характеризует революционеров как «ораву хвастунов, лгунов и политических хлыщей» [654]654
В. Розанов. Мимолетное. 1915 год. – Впервые опубликовано в: Русская идея.Составитель М. А. Маслин. Москва: Республика, 1992, 283.
[Закрыть]– мы слышим здесь понятную фонетико-семантическую игру: хлыстзвучит в сочетании хвастуна с хлыщем.Конечно, Розанов имеет здесь в виду гоголевского Хлестакова. Это Гоголь виноват в том, что лучшее в России показалось самым смешным и жалким в ней. Опередить Гоголя, преодолеть его и даже сделать его ненужным мог бы Лермонтов, проживи он немного дольше, хотя бы еще год; «Ну а если „выключить Гоголя“ (Лермонтов бы его выключил)», – тогда, мечтает Розанов, «вся история России совершилась бы иначе, конституция бы удалась, на Герцена бы никто не обратил внимания, Катков был бы не нужен». Итак, русская Реформация в историософии Розанова началась с Гоголя, и она достойна одной ненависти: в ней нет ни Бога, ни царя, ни русского духа, а есть только одно: «эта цивилизация – смерть» [655]655
Там же, 266–267.
[Закрыть]. В минуту раздражения для Розанова вообще все русские писатели если не жиды, то «немножко немцы» [656]656
Там же, 293. Анализ юдофобии-юдофилии Розанова в связи с его идеей ‘пола’ см.: Laura Engelstein. The Keys to Happiness. Sex and the Search for Modernity in Fin-de-Siecle Russia.Ithaca: Cornell University Press, 1992.
[Закрыть]. Вообще Россия вот-вот станет «штундистской Россией. Мяконькой, рациональной, умеренно благочестивой и усиленно-чистоплотной» [657]657
Розанов. Мимолетное. 1915 год, 276.
[Закрыть]. Общины протестантов-штундистов действительно забирали у хлыстовских кораблей немалую часть членов. «И в пророческом сне я скажу, что мы потеряли „спасение России“. Потеряли. И до сих пор не находим его. И найдем ли – неведомо» [658]658
Там же, 292.
[Закрыть]. Хлыстовство воплощает в себе романтическую прелесть России, ее почвенную, допетровскую, контр-просветительскую архаику. «Штундистская Россия» Петра Великого противопоставляется хлыстовской России Ивана Грозного. Почти вся русская литература, от Гоголя до Мережковского, принадлежит к «штундистской России». Эта немецкая цивилизация равнозначна смерти. Розанов берет в союзники героев Достоевского, всех без исключения:
Литературные герои выглядят здесь сектантской общиной, привычно обсуждающей скорый Конец Света – еще одной апокалиптической сектой. Только хлысты и Лермонтов, Достоевский и его герои, и еще сам Розанов противостоят смерти-цивилизации, – одинокие и непонятые странники, выходцы из иного мира. При всей искренности этой ностальгии она полна иронии к своему предмету и к самой себе. Рассуждение Розанова заканчивается так:
