Текст книги "Плач по концепту"
Автор книги: Александр Лурье
Жанр:
Критика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 2 страниц)
В статье, написанной в начале года, я уже касался феномена псевдо-голландско-китайского «гуманиста» Хольма ван Зайчика. В прошедшей вслед за этим дискуссии мои оппоненты окончательно и не без определенного изящества избавились от остатков чувства собственного достоинства и наглядно продемонстрировали, что начинка квази-Зайчика далеко не вегетарианская.
Два романа, последовавших за «Жадным варваром» – «Дело о незалежных дервишах» и «Дело о полку Игореве» – продолжили намеченную линию. Даже если согласиться со страстным консультантом В. Рыбаковым в том, что первый роман цикла носит юмористическо-пародийный характер (видимо, как и последний роман самого Рыбакова «На чужом пиру»), то второй и третий относятся, скорее, к разряду пасквилей, причем такого рода, за которые, не раздумывая, бьют канделябрами по мордасам. Чтобы у пашквилянта не было и тени надежды на сатисфакцию.
Рецепт написания нисколько не изменился – все те же сусально-картонные персонажи, как будто взятые напрокат из второсортного латиноамериканского сериала. Автор рвет надрывно-голубиные стр-расти в клочья, отчего они не становятся более достоверными. Не знаю, как с ненаписанными книгами Лунь-юй и Танским кодексом, но с русской классикой ван Зайчик знаком настолько поверхностно, что придумывает даже психологию героев. Он, видимо, надеется, что если потчевать куклу-марионетку пивом с мань-тоу, то она всенепременно станет человеком. М-да, боюсь, что на Пигмалиона видный гуманист не тянет. Так просто, мелкий пакостник, фантазии хватает ровно настолько, чтобы сначала придумать себе глупого, жадного, косноязычного врага, а потом одолеть его в якобы смертельной схватке.
Несколько отвлекаясь от темы, замечу, что существует определенная группа населения, предпочитающая живым женщинам резиновых. Не могу не согласиться, что иметь дело с надувными – намного проще. Посудите сами: практически никаких расходов и идеальный характер. А то, что по дому ничего не делают – ну что ж, у каждого свои недостатки… Поэтому, кое-кто устав от реалий, придумывает надувную страну, заселяет ее резиновыми персонажами и посвящает их существование борьбе хорошего с еще лучшим. Аналогичный, кстати, опыт поставили в свое время большевики, если кто запамятовал и всерьез собрался переселяться на ордусские молочные реки в кисельных берегах. При этом создатель несообразных кадавров твердо уверен, что попутно чему-то служит.
Сюжетные ходы надуманны и слабы: так, сепаратизм незалежных дервишей объясняется личной корыстью одного из инсургентов и глупостью других. Поэтому и прекратить его можно коротким прочувствованным спичем по телевидению… Идейные оппоненты героев романа – зашоренные и закомплексованные дон-кихоты, сражающиеся с выдуманными ветряными мельницами. Интимная, с позволения сказать, линия кажется просто списанной у классиков советского производственного романа или фильма 50-60-х годов. Не бойцы человекоохранных органов, а просто «облако в штанах». Более внятному анализу тексты практически не поддаются, разве только с психиатрической точки зрения – как проявление маниакально-депрессивного бреда.
И впрямь, если Ордусь настолько великая и благолепная, просто светило свободы и справедливости во всем мире, то почему же на нее беспрестанно покушаются разнообразные гады – и что характерно, не столько внешнего, сколько автохтонного происхождения. Не все, видать, спокойно в этом королевстве, какая-то в державе ордусской гниль… но если Ордусь такая вся из себя хорошая и праведная, то кто же может против нее выступать? Правильно, сам Враг рода человеческого, Повелитель мух и прочая. Этот оригинальный параноидальный ход и реализуется в «Деле о полку Игоревом». Закрывает, значитца, Ордусь своей широкой грудью от Князя Ада растленный западный мир, а он ей за это мобильники с ноутбуками подбрасывает – самой-то, небось, недосуг… вообще, концепция и цели ордусского государства во втором и третьем романе оформляются во вполне конкретную картину мироздания.
Она оказалась настолько благостной, что до странности напомнила мне высказывания другого, в свое время весьма популярного, европейского гуманиста, весьма близкие повседневной ордусской практике:
… человек это индивид, единый с нацией, Отечеством, подчиняющийся моральному закону, связующему индивидов через традицию, историческую миссию, и парализующему жизненный инстинкт, ограниченный кругом мимолетного наслаждения, чтобы в сознании долга создать высшую жизнь, свободную от границ времени и пространства. В этой жизни индивид путем самоотрицания, жертвы частными интересами, даже подвигом смерти осуществляет чисто духовное бытие, в чем и заключается его человеческая ценность.
… мы представляем себе жизнь серьезной, суровой, религиозной, полностью включенной в мир моральных и духовных сил и … презираем «удобную жизнь».
Теперь и всегда мы верим в святость и героизм, т. е. в. действия, в которых отсутствует всякий – отдаленный или близкий – экономический мотив,… что превратило бы людей в скотов, думающих об одном: быть довольными и насыщенными, т. е. ограниченными простой и чисто растительной жизнь.
… мы выступаем против всех индивидуалистических на материалистической базе абстракций 19-го века; против всех утопий и якобинских новшеств… против классического либерализма, возникшего из необходимости реакции против абсолютизма и исчерпавшего свою задачу, когда государство превратилось в народное сознание и волю.
… для нас все в государстве и Ничто человеческое или духовное не существует и тем более не имеет ценности вне государства. …государство создает нацию, давая волю, а следовательно, эффективное существование народу, сознающему собственное моральное единство.
… государство невозможно ограничить задачами порядка и охраны, как этого хотел либерализм… государство воспитывает граждан в гражданских добродетелях, оно дает им сознание своей миссии и побуждает их к единению, гармонизирует интересы по принципу справедливости; обеспечивает преемственность завоеваний мысли в области знания, искусства, права, гуманной солидарности; возносит людей от элементарной, примитивной жизни к высотам человеческой мощи, т. е. к империи; хранит для будущих веков имена погибших за его неприкосновенность и во имя повиновения его законам; ставит примером и возвеличивает для будущих поколений вождей, увеличивших его территорию; гениев, его прославивших. Только государство способно разрешить драматические противоречия капитализма. В нашем государстве индивид не уничтожен, но скорее усилен в своем значении, как солдат в строю не умален, а усилен числом своих товарищей. Оно организует нацию, но оставляет для индивидов достаточное пространство; оно ограничило бесполезные и вредные свободы и сохранило существенные. Судить в этой области может не индивид, а только государство.
… империя является не только территориальным, военным или торговым институтом, но также духовным и моральным. Можно мыслить империю, т. е. нацию, управляющую прямо или косвенно другими нациями, без необходимости завоевания даже одного километра территории.
Мы представляем в мире новое начало, мы представляем чистую, категорическую, окончательную антитезу всему миру демократии, плутократии, масонства, одним словам, всему миру бессмертных начал 1789 года.
К глубочайшему сожалению всех подлинных единочаятелей Ордуси, автора этих и многих других проникновенных слов, возвышенного мыслителя, достойного последователя высокоученого Му Да и просто благородного мужа, неблагодарные сограждане повесили в свое время верх ногами посреди городской площади. Жаль все-таки, что ни сам ван Зайчик, ни его преданные переводчики, ни пылкие консультанты не удосужились хотя бы бегло пролистать историю прошлого века. Тогда бы им всем не пришлось, кружась в поисках смысла, раз за разом наступать на швабры. Не говоря уже про подозрения в явном заимствовании из «Доктрины фашизма» Бенито Муссолини…
Я, конечно, понимаю, что эта кража или, если угодно, плагиат были совершены не намеренно: просто лежал как бы бесхозный концепт, ну и тут, типа, «музыка навеяла». Чисто конкретно, очень уж костюмчик впору пришелся. Жаль только, что некогда знакомые мне люди стали первыми учениками в улавливании столь зловонного ветра перемен…
Не стану терзать любопытство почтеннейшей публики – с удовольствием!
Мне уже приходилось писать о «Законе фронтира» и «Выбраковке», а буквально недавно прочел еще несколько его книг: «Мастер собак», «Стальное сердце», «Лучший экипаж Солнечной», «Толкование сновидений».
Среди множества любимых мной современных российских писателей Дивова отличает несколько, я бы сказал, фирменных черт. Во-первых, он, по выражению моего друга Л. Вершинина, «все еще растет». Это действительно так. Мне думается, что Дивов сейчас только на пути к своей лучшей форме, об этом свидетельствует тот факт, что каждая следующая книга его – лучше предыдущей. Исключение, как мне уже приходилось писать, составляет «Выбраковка». Нечего, понимаешь, чересчур внимательно прислушиваться к коллективному бессознательному электората. Там все равно ничего полезного не услышишь. «Выбраковка» не столько литература, сколько диагноз российского общества, увы, весьма неутешительный. Более всего мне лично жаль, что успех к писателю пришел именно после этой книги.
Впрочем, неудача «Выбраковки» (в первую очередь – художественная) связана с общей проблемой современной российской литературы – концептуальной слабостью. Мне уже приходилось писать об этом симптоме периода «findesiecle», проявившемся в определенной отстраненности автора от описываемых им событий и инстинктивном бегстве от качественных оценок происходящего. Но, что принципиально важно, отсутствие глобальных концептов не мешает создавать увлекательный сюжет. Проблема в том, что зачастую его перипетии задвигают на второй план героев; персонажи при всей их выпуклости становятся подобными красочной гирлянде на новогодней елке. Современной литературе скорее свойственны композиции из 4–5 равноценных персонажей, нежели монофонические произв4едения, сконцентрированные на одном герое. Этому, разумеется, есть и психологическое объяснение – авторы не в состоянии «сложить все яйца в одну корзину», т. е. представить себе непротиворечивую – для себя и для читателей – фигуру героя-одиночки. Хоть «герой должен быть один», но на практике это получается достаточно редко. И вот среди мифо– и миротворцев, филигранных аналитиков и рысьеглазых миниатюристов, всех тех, кого я так искренне люблю и ценю, появился Олег Дивов – Мастер Героев.
Безусловно, Дивов не создал нового героя. Достаточно того, что он возродил старого. Мне возразят: а персонажи Громова, Логинова, Лукьяненко? Здесь, как говорят в моем родном городе, две большие разницы. Герои Александра Громова – более-менее подготовленные обычные люди, реагирующие на фантастическую ситуацию. Героизм персонажей Логинова – это, в лучшей российской традиции, судьба, падение неотвратимого жребия. Клоноподобные герои Лукьяненко относятся к категории людей, покупающих для завершения самообразования брошюру «Как стать крутым мэном на шару».
Персонаж Дивова рожден быть Героем. Не в том плане, что он подобно Гераклу уже в колыбели давит всяких гадов. Нет, ему предстоит пройти множество испытаний, пережить боль и утраты и лишь тогда принять на свои плечи ярмо героя. Он закаляется подобно стали в уже основательно подзабытом романе. Именно вокруг героя разворачивается напряженное полотно повествования. Только он – ось окружающего мира, но никак не его идеал, а лишь человек на своем месте, мастер, профессионал. Как известно, профессионал – это не тот, кто вообще не совершает ошибок, а умеющий нести ответственность за совершенные. Герой Дивова не ищет проблем мироздания, дабы немедля рассечь их гордиевы узлы, он просто живет, любит, страдает и всего лишь чуточку любуется собой.
Он всегда несколько сверхчеловек – хотя бы в силу умения преодолевать себя. Впрочем, поздний дивовский герой уже почти свободен от презрительно-брезгливой маски, предназначенной для толпы – уважая себя, он уважает других. Такое отношение к самому себе – это не отсутствие рефлексии, а, скорее, своего рода комплекс полноценности, присущий цельной и самодостаточной личности (не путать с примитивной «белокурой бестией»!). Герой Дивова не однозначно положителен и не бесспорно отрицателен – он просто безусловно живой человек. И потому он вне определенного концепта. Чем и хорош. Когда Дивов пытается навязать концепт силой, происходит, простите за каламбур, «выбраковка».
Персонаж Дивова не изображает по воле автора настоящего мужчину, а им является – в рамках предоставленной свободы текста. В отличие от героя Олди – Одиссея, скрытом в каждом из нас, дивовский герой – это тот, кем читатель хотел бы стать, по возможности, без вступительных испытаний и не бронзовея при этом прижизненным монументом. Эффект правдоподобия возникает, как мне кажется, в силу феномена, прекрасно описанного в свое время Г. Л. Олди – автор «вкладывает себя». Олег Дивов добивается эффекта близкого знакомства с героем, не придумывая его, но вливая в него себя. Иногда, правда, чувство меры отказывает, и слова автора начинают подозрительно напоминать внутренний монолог героя (речь, разумеется, не о «Толковании сновидений»). Не могу судить, насколько автор похож на собственных героев, но все они, наверно, похожи на своего создателя.
Мне лично представляется этакий суровый, пышноволосый и мускулистый красавец с кавказской овчаркой на поводке, горными лыжами в руке и сигаретой в углу рта. Человеку вроде меня – приверженцу свободной одежды и мягких кресел, из всех животных предпочитающему шиншиллу (в крайнем случае хомячка) – этот образ, прямо скажем, не очень близок. Одно хорошо – матрос ребенка не обидит (понимайте, как знаете!). И все же в герое Олега Дивова есть свое обаяние, внятное и не особенно падким на него. Он наследует героям ранних книг братьев Стругацких и возрождает их – может быть, пока еще с большим уклоном в сторону «Парня из преисподней», но явно на фундаменте «Обитаемого острова» и «Трудно быть богом»…
Другая, типическая черта книг Дивова – то, что он сам (правда, в несколько иной связи) называет драйвом. Отвлекаясь в сторону от предмета рассмотрения, замечу, что драйв москвичек, о котором с таким знанием дела и авторитетностью судит автор, до драйва одесситок все же не дотягивает. Остается надеяться, что речь идет не об особенности, определяемой названием популярного милицейского спортивного клуба. В целях рассмотрения текстов, позволю себе ввести другой, более точный и не менее исконно-русский термин – кураж. «Мастер собак» написан на пике куража, как будто на одном дыхании, и так и читается. В «Стальном сердце» куража уже поменьше, его место занимает скорее юношеская агрессия в духе раннего Маяковского. В завершающей части трилогии совсем немного куража в начале, а затем все держится на терпении и упорстве автора, настойчивого вытягивавшего невнятный сюжет к еще менее внятному финалу. На одном, к сожалению, голом, кураже написана «Выбраковка».
Тут не помешает объяснить, что именно я понимаю под куражом. Прежде всего, это здоровая молодая агрессивность, настроение «бури и натиска», когда важно ввязаться в битву, а там – будь что будет. Кураж – это поток сознания, увлеченного, быть может, и не очень глубокой, но яркой идеей; это минутный всплеск вдохновенного желания доказать всему миру и самому себе. «Лучший экипаж Солнечной» и «Закон фронтира» притом, что реализуют жестко заданные схемы (космическая опера и вестерн), не выглядят очередной вариацией на тему с порядковым номером стремящимся к бесконечности. И это опять же благодаря куражу, и не в последнюю очередь тем самым героям, о которых уже говорилось выше.
Но, как правильно замечал другой знаменитый полководец: «Один раз – везение, второй раз – везение, а в третий раз и умение надобно». «Толкование сновидений» стало прекрасной демонстрацией, что у Олега Дивова не только с вдохновением, но и с традиционным литературным мастерством все в порядке. Что, собственно, и отличает профессионала от графомана. Это только у мегабайтников какой-нибудь профан и неумеха с первого раза творит шедевр (не важно, в какой отрасли) и поражает всех своим филигранным мастерством. Тут проявляется затаенное заклинание читателя – ведь графоман-мегабайтник никак от героя своего романа не отличается.
Впрочем, в новейшей истории российской словесности графоману дана значительная фора. Ведь все, что от литератора требуется – это листаж, количество, а не качество печатных знаков. Нужно ли удивляться, что, встав к этому порочному конвейеру, автор неизбежно, простите за каламбур, выходит в тираж. Самый мягкий термин для происходящего – изнасилование.
Достаточно, например, сравнить, три блестящих, едва ли не набоковских, рассказа Михаила Тырина, опубликованных в Интернете и его же три книги. Разница такая, как-будто существуют два Тырина, причем автор книг не родственник и даже не однофамилец автору рассказов… В этой связи с определенной грустью вспоминается еще не вполне поросшее быльем советское прошлое.
Сколько копий в свое время ломали прогрессивные критики в борьбе со снулым динозавром «Молодой гвардии» и ее любимым детищем ВТО. Какие имена блистали – Переслегин, Логинов, Арбитман, Гопман, Бережной, Чертков, Флейшман, Казаков! Богатыри, не мы! «Лихая им досталась доля»: отплясав качучу на костях злокозненно-бездарных молодогвардейцев, им пришлось, в духе горбачевской «конструктивной критики», явить публике собственных, незапятнанных кумиров. Так разве ж это трудно? «Вы просите песен – их есть у меня!»
Кого только тогда не короновали! Надо было быть совсем уж ленивым или просто не написать в жизни ничего, кроме автографа на заборе, чтобы не попасть в первую когорту «новых мастеров слова». О некоторых «мастерах компьютеризованной штамповки худлита» я уже писал и теперь не стану повторяться. Вот ведь, казалось бы, странная штука: конфетку из чего попало слепить невозможно, ну а книжку – на раз. Как два пальца обсосать. И никакого долгосрочного хранения в столе – с пылу, с жару на прилавок…
А мне вот захотелось проверить свою память и перечитать две повести авторов ВТО, Н. Полунина и И. Ткаченко, в свое время, более 10 лет тому, мне очень понравившиеся. Благо, книга, в которой они были опубликованы, уже отсканирована и выложена в библиотеке Мошкова… Предчувствия меня не обманули – спустя столько лет и «Дождь», и «Разрушить Илион» остаются Литературой, а не полиграфическим изделием. Именно на таких книгах стоило бы поучиться свежеиспеченным подмастерьям слова, а не обкатывать свои убогие тексты на ни в чем неповинном читателе – за его же собственный счет. Едва ли не большинству сегодняшних модных авторов можно разрешить тренироваться только на кошках, да и то, по возможности и гуманизма ради, глиняных.
Теперь уже не важно – написали ли Николай Полунин и Игорь Ткаченко другие книги и напишут ли еще нечто превосходящее уже опубликованное или хотя бы равноценное ему, но этих повестей достаточно, чтобы их имена засияли в Зале Славы российской фантастики. А ведь таких авторов, приносивших в ВТО «хорошо выстраданный текст» было немало. Многие из них, даже не мечтавшие называться «профессиональными литераторами», почему-то считали, что издать плохую книгу – все равно, что плюнуть в вечность. Нынче же предъявить собственную блевотину не только не зазорно, но даже – кое-где – и почетно…
Разговор о личном чтении постепенно перешел на литературный процесс, и тут выяснилось несколько любопытных фактов. Например, насильственное навязывание некоего определяющего, идеологически направленного клише – концепта – заканчивается, как правило, авторским Ватерлоо. Это не значит, что наличие концепта плохо вообще, а его отсутствие является залогом успеха. Отнюдь. Отсутствие каких бы то ни было идейных платформ никак не спасает опусы многих графоманов, в том числе и маститых. Просто, видимо, время рождения приемлемого концепта еще не пришло, он только вызревает в недрах литературы, и никаким столоверчением или имитацией родовых судорог его на дневную поверхность не выманить. Еще менее вероятно, что он клюнет на окаменевший и ныне усердно размачиваемый имперский калач. Ретивым администраторам иногда стоит вспоминать, что равно как девять беременных женщин, собранных в одной комнате, не могут родить за один месяц ребенка, так и 99 лучших литераторов – даже если найти им для этого время и место и провести соответствующий закон в парламенте – не выйдут из такого, безусловно, творческого заключения с радостно агукающей, новорожденной национальной идеей. Время еще не пришло, а неловкие попытки ускорить процесс могут окончиться только очередным выкидышем…
Замечательно, если, читая книгу, обнаруживаешь то, что хотел сказать автор. Но еще более чудесно, на мой взгляд, когда в процессе чтения делаешь свое, персональное открытие. Надеюсь, что мои мысли были небесполезны для читателей, а пока – «that all, folks!»
