Текст книги "Компьютерный вальс (СИ)"

Автор книги: Александр Лонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

7

На другой день Зайцев позвонил Алексу рано, когда тот еще спал. Не было и девяти часов. Трубку взяла жена.

– Я слушаю… Да, здесь… Можно, – Ольга прикрыла рукой трубку, – Саш, тебя. По-моему это Зайцев.

– Да… – сонным голосом выдавил из себя Алекс.

– Сань, привет, это Леша Зайцев. Ты что, еще спишь?

– Уже не сплю по твоей милости. Ты чего так рано? Просил же… Чего-нибудь случилось?

Он терпеть не мог, когда его будили. Потом весь день бродил сонный и только часам к пяти приходил в норму. Его жена легче переносила раннее просыпание, но привыкла к такому же распорядку дня и обычно вставала вместе с мужем. Но телефон они не отключали, поскольку большинство родственников Алекса уже перешагнули шестидесятилетний рубеж, и особым здоровьем похвастаться не могли. У его жены, Ольги, родственников не было, но телефон стоял с ее стороны, и трубку всегда брала она. Почему так повелось, Алекс и сам уже не помнил. Надо сказать, что он жил по смещенному графику. Они с женой просыпались обычно не раньше десяти. Потом, около часа, уходило на «личную жизнь». Далее, как обычно приведение себя в порядок, душ, завтрак, транспорт. Около 13 часов Алекс появлялся на работе. И начинались трудовые будни. В 21 час будни заканчивались, и Алекс ехал домой. На дорогу он всегда затрачивал чуть меньше часа. Около 22 он приходил домой, ужинал, и смотрел новости. Если в программе был интересный фильм – смотрел и его. Потом он читал. А потом спал. Раньше чем в два часа уснуть, никогда не получалось. Восьмичасовой сон – тот минимум, который был необходим Алексу на восстановление сил для нормального самочувствия, работы и личной жизни. Такова была схема. Такой ритм устоялся много лет назад, и Алекс не видел особых причин отступать от него. Но иногда происходили сбои и более-менее значимые изменения. Иногда кто-нибудь звонил, но обычно по ошибке. Схему могли нарушить только какие-то неплановые события, неожиданные происшествия, экстренные дела, не терпящие переноса времени и как говорят юристы, форс-мажорные обстоятельства. Все немногочисленные родственники, знакомые и сослуживцы Алекса прекрасно знали эту особенность его жизни и старались не нарушать схему. К тому же разбуженный раньше своего времени он в первые минуты не очень хорошо соображал и плохо владел эмоциями.

– Уже не сплю. Ты чего так рано? Чего-нибудь случилось?

– Я компьютеры сегодня заберу. Через час можно?

– Чего? Имей совесть! Я только глаза продрал. Заметь – из-за тебя. Мне еще в себя прийти надо, пожрать, до работы добраться…

– Я за тобой заеду.

– Тогда, через два часа.

– Через полтора я у тебя буду. Пока.

– Э, погоди… Вырубился! Оль – Зайцев звонил.

– Чего… ему… надо? Я спать хочу.

– Вчера мне работёнку подкинул, я тебе говорил, а сегодня уже забирает. Я даже не успел ему сказать, что не сделал еще ничего.

– А он и не спрашивал.

– Не спрашивал. Непохоже на него – вздернутый какой-то. Разбудил нас. Ладно, я встаю, а ты пока спи.

Ольга, жена Алекса, разделяла график мужа. Работа ее не требовала такого уж постоянного присутствия на рабочем месте, что давало возможность заниматься многочисленными домашними делами и управлять тем загадочным механизмом, который мы называем бытом.

Вопреки ожиданиям, Алекс был готов уже через час. «Можно было и не оттягивать время, – подумал он, – успел бы. Интересно, чего вдруг Лёха так задергался?».

Ровно в назначенное время забулькал домофон. Звук у него был странный, как будто кто-то сунул трубку в воду и гудел туда. Сначала, как только его поставили, незнакомый звук заставлял вздрагивать, тем более, что пользовались домофоном нечасто. Но потом они с Ольгой привыкли, и даже радовались, что сигнал отличается от телефонного звонка.

– Да! – как по телефону, сказал Алекс.

– Саш, я уже тут.

– Хорошо, спускаюсь.

Трубку домофона никак не удавалось правильно прицепить на место.

– Оль, я ухожу. Пока!

– У-м-м-м… – невнятно промычала жена.

– Давай, вставай, пора уже.

Запирая дверь, Алекс думал только о том, что теперь весь день будет зевать и вообще станет сонной мухой. «Надо будет пораньше свалить с работы» – решил он. Напротив подъезда стоял Лешкин темно-вишневый «Nissan», и Алекс уселся рядом с водительским сидением.

– Чего ты так занервничал? Привет!

– Привет. Надо все отдать владельцу.

– Кто спорит? Просто я еще ничего не сделал. Не успел.

– Неважно. Отдашь мне, и на этом закончим.

– Объяснишь?

– Поехали пока…

По пути не было сказано ни слова. На сей раз, обиделся Алекс. Леха, похоже, сосредоточился исключительно на дороге – раза три звонил его мобильник, но Лёха никак не отреагировал. Дорога до Института заняла совсем немного времени. Если Алекс, у которого никогда не было машины, сначала шел пешком до метро, потом делал две пересадки, потом опять шел пятнадцать минут, то «Nissan» доехал оптимальным путем всего минут за десять.

Вахтер Института вытаращил глаза, как камердинер одного гомосексуалиста из старой французской комедии, когда хозяин вдруг привел в свой дом женщину. Последние годы Алекс никогда не приходил раньше часа дня.

Передавая молчаливому Зайцеву сумки с компьютерами, Алекс все-таки спросил:

– Может, объяснишь, наконец? Я еще ничего тут не успел. Твой друг что, нашел другого мастера, или уже передумал?

– Нет, просто ремонт не потребовался. Он больше не нужен.

– А что скажет твой приятель?

– Он ничего не скажет. А тебе – огромное спасибо, извиняюсь за беспокойство.

– Ну, бывай.

Отпустив Лёху с его багажом, Алекс решил, было стереть временные директории, куда он накануне столько всего переписал с этих дурацких компьютеров. Не успел – его отвлек телефон.

– Да, – сказал он в поднятую трубу.

– Можно позвать Александра Николаевича?

Голос был женский, молодой, но напрочь лишенный каких-либо эмоций и совершенно официальный.

– Это я и есть.

– Александр Николаевич?

– Да, я вас слушаю. Чем могу?..

– Здравствуйте. С вами говорят из прокуратуры Юго-Западного округа. Вы уже получили повестку?

– Здравствуйте. Какую повестку?

– Значит, не получили. Вам нужно будет подойти к нам сегодня в шестнадцать двадцать.

– Куда, к вам?

– В прокуратуру. В повестке все указано. Только не завтра в десять тридцать, а сегодня в шестнадцать двадцать.

– Но у меня нет никакой повестки!

– Вы получите. До свидания.

– Но…

Трубку уже повесили. Было начало двенадцатого. Работа совершенно не клеилась, все валилось из рук. Примерно через час к Алексу пришел какой-то незнакомый старик и принес повестку. Заставил расписаться на сером, как плохая туалетная бумага, бланке и ушел, не ответив ни на один вопрос.

В повестке значилось, куда, по какому адресу и в какое время должен прийти Александр по фамилии такой-то, такого-то года рождения, проживающий там-то и приглашаемый в качестве свидетеля по такому-то адресу. Время и дата были исправлены – «23.10.01 в 10–30» зачеркнуто, а вписано другое время – «22.10.01 в 16–20», как и говорила та тетка по телефону. Номер комнаты «24», фамилия следователя – Никоненко В.И.

Алекс сидел и долго разглядывал на этот бумажный клочок. С его появлением вся жизнь, похоже, круто менялась, и явно не в лучшую сторону. Было неясно, правда, как передали бы повестку, если б Алекс ушел чинить кому-нибудь компьютер, уехал на какую-нибудь фирму или просто куда-нибудь ушел. Но видимо тому, кому надо, передать повестку не составило бы особого труда. Теперь все это не имело никакого значения. К четырем двадцати нужно прийти к какому-то неведомому Никоненко В.И., который отныне и будет решать будущее Алекса. В чем его обвинят? Может он и правда свидетель? Но никаких преступлений на его глазах не было, ничего интересного он не видел, да и вообще никто из известных ему людей, вроде бы, ни в чем замешан не был. За собой Алекс тоже ничего криминального не мог припомнить.

«Наверное, Зайцев, подлюка, вляпался в какую-нибудь грязную историю и решил свалить всё на меня, – думал Алекс. – А я даже не знаю, о чем пойдет разговор! Хотя может это и к лучшему, будет ясно, что я тут не причем. Однако посадить можно кого угодно, было бы на то желание и воля».

Постепенно Алекс немного упокоился и решил, что надо все-таки выяснить, где находится здание этой чертовой прокуратуры. Загрузив программу «Адрес Москва», он без труда нашел искомый дом и прикинул, как можно пройти от ближайшего метро, и сколько это займет времени. Любопытно, что никакого правоохранительного учреждения по этому адресу программа не сообщала, хотя для соседних домов, она показывала всё, что там было, вплоть до мастерской по починке холодильников и некоего магазина «Домашний Инструмент». Оказалось, что добраться туда достаточно просто, и ближе к четырем часам он ушел из Института. Попрощавшись с вахтером, он предупредил, что сегодня уже не придет. «А может, и вообще не приду», подумал Алекс.

8

Бывают года, когда зима отказывается наступать. Осень мешкает, цвета меняются медленно и незаметно, в воздухе чувствуется напряжение. Тогда был именно такой год. Воздух покалывал холодом, обдавал свежестью, но совсем не той свежестью, что бывает весной. А в остальном – дни в такое время года похожи на весенние. Нежно-голубое небо, казалось, не воспринимало вторжения зимы, решительно сопротивлялось движению года в холодную сторону. В четыре часа дня было еще очень светло, но уже почему-то включили уличные фонари, а им нечего было освещать, день еще не угас. Солнце все еще висело над горизонтом на западе, отчаянно цеплялось за стены зданий и края крыш, но москвичи уже торопились по домам, не обращая никакого внимания на природный казус.

Место, куда был вызван Алекс, оказалось неприметным сероватым зданием, спрятанным среди домов сталинской застройки. Транспортная Прокуратура Юго-Западного Округа Москвы. Почему транспортная? Кроме общественного, никаким иным транспортом Алекс последнее время не пользовался. Единственный его личный транспорт – велосипед – уже давно стоял без дела и ржавел на балконе. Иногда его подвозили на своих личных машинах консультируемые пользователи компьютеров, но никаких происшествий при этих поездках, слава Богу, не случалось. Сам он в аварии не попадал и ничего аварийного не наблюдал. Алекс вошел внутрь здания и там показал дежурному свои документы с повесткой.

– Пройдёте на второй этаж, – оживился дежурный, – по коридору направо.

И тут же схватился за телефон и стал кому-то звонить. Эта сцена плохо подействовала на Алекса. Сразу вспомнился Штирлиц, шедший к Мюллеру. Поднявшись на второй этаж, Алекс увидел длинный коридор, вдоль которого располагался ряд дверей, а кое-где между дверями у стен стояли стулья. На некоторых стульях сидели люди. Стены коридора, почему-то, покрывал паркет. На полу паркета не было – только старый, исхоженный и местами порванный, грязно-белый линолеум. С обоих концов коридор заканчивался стенами с зарешёченными с двух сторон окнами. Местами на стенах, под листами плексигласа, висела всякая информация – картинки, тексты, образцы неких-то документов, фотографии. Поскольку окна в коридоре света почти не давали, то освещение производилось посредством обычных люминесцентных ламп, какие часто встречаются в государственных учреждениях. Некоторые из ламп перегорели, одна мигала и потрескивала. Алекс быстро нашел нужный кабинет. Дверь была обита искусственной кожей, кроме металлических цифр – «2» и «4», никаких других опознавательных знаков на двери не имелось. На ближайших стульях сидело пять человек.

– Извините, – как в поликлинике спросил Алекс, – в двадцать четвертый кабинет, кто крайний?

– Мужчина, за мной будете.

В тон ему ответила молоденькая миниатюрная девушка с дальнего стула. Алекс кивнул, сел на свободный стул и стал рассматривать других сидельцев. У самой двери расположилась на вид печальная и пожилая уже женщина в черном пальто и черном платке. Она тяжело посмотрела на Алекса.

– Тут вызывают, – тихо сказала женщина и опустила глаза, – ждите, и вас вызовут.

В руках у нее была такая же, как и у Алекса повестка, которую она держала поверх своей сумки. Алекс попробовал читать книжку, но быстро понял, что прочитанное не остается в его памяти – он по нескольку раз вычитывал один и тот же абзац, совершенно не понимая его содержания. Читать он просто не мог.

Становилось жарко. В отличие от поликлиники, в данном учреждении, несмотря на постоянное наличие некоторого числа посетителей, раздевалки не полагалось. А топили в здании очень хорошо, поэтому все сидевшие страдали от перегрева. От нечего делать Алекс стал анализировать впечатления о томившихся около него людях. Каждый решал проблему избыточного тепла по-своему. Сидевшая прямо напротив маленькая девушка сделала просто – сняла свою кожаную, круто навороченную куртку, аккуратно сложила ее и уселась сверху. Девушку плотно обтягивали модные джинсы, а белая водолазка сексуально подчеркивала её крепкую грудь. Поверх водолазки была одета расходящаяся спереди коротенькая джинсовая жилетка без пуговиц. Совсем короткие волосы девушки, казались мокрыми и иголочками торчали в разные стороны, имея ярко-зеленый, как майская трава, цвет. Девушка бесцеремонно разглядывала Алекса.

Восседавший рядом с девушкой худой старик в толстых очках максимально расстегнул и распахнул пальто и раскутал кашне. Алексу почему-то подумалось, что этот старик говорит именно по старомодному – «кашне», а не «шарф». На коленях он держал кейс, а на нём кожаную кепку, как у московского мэра. «Прям профессор, – подумал Алекс, – в старых фильмах так ученых изображали». Рядом со стариком, у самой двери кабинета номер двадцать четыре, находилась женщина в черном платке. Лицо ее было красным, а на лбу выступили капельки пота. Несмотря на жару, она ничего не делала для охлаждения, так и сидела в своем застегнутом на все пуговицы пальто и черном, туго закутанном, похоже шерстяном, платке.

На стороне Алекса было еще двое посетителей. Рядом с ним оказался толстый мужик в испачканном чем-то черным ватнике защитного цвета. Ватник был, полностью расстегнут. От мужика густо пахло машинным маслом и бензином. «Шофер, – продолжал свои наблюдения Алекс, – наверное, как и я, прямо с работы». Дальше находился еще кто-то, кого этот мужик загораживал.

По примеру девушки Алекс тоже снял свою куртку, но не стал на нее садиться, а сложил у себя на коленях.

Время тянулось невыносимо медленно. Постепенно от жары, монотонного жужжания люминесцентных ламп и запаха бензина, которого Алекс не переносил, у него разболелась голова. Никто ни с кем не разговаривал, и сохранялось полное безмолвие.

Наконец дверь раскрылась, и из двадцать четвертого кабинета вышла красивая высокая девушка с красными глазами и носовым платком у лица. Очевидно, она плакала. Вся компания молча проводила ее взглядами, но никто не сделал никаких попыток войти в кабинет. «Тут вызывают», – вспомнил Алекс.

Через какое-то время дверь снова раскрылась. Ожидающие своей очереди с надеждой повернули головы. Возникшая там невысокая молодая женщина, в хорошо сидевшем на ней «офисном» костюмчике, спросила:

– Алекс здесь есть?

Все непонимающе уставились на нее. Алекс молча встал.

– Это вы Александр Николаевич? Проходите.

– Позвольте, я сижу тут у вас уже два часа, – возмутился «профессор», – когда же вы меня примете?!

– Может, пропустите дедушку? – хрипло попросил «шофер».

– Тоже мне, внучек! – огрызнулся «профессор».

«Вот ведь старых хрыч, – возмутился про себя Алекс, – ему сочувствуют, а он еще крысится».

– Александр Николаевич? Проходите… Присаживайтесь. Вашу повесточку… Вы, наверное, уже поняли, почему вас пригласили?

– Нет, не понял. Можно сказать – теряюсь в догадках.

– Я – Никоненко Валентина Игоревна, следователь. Давайте заполним бланк…

В кабинете, оказывается, было еще три рабочих места. За двумя другими столами находились какие-то мужики. Один что-то быстро писал, изредка поглядывая на сидевшего перед его столом мрачного мордастого дядьку, в точно такой же грязноватой ватной куртке, как и «шофер» в коридоре. «Еще один следователь работает», – решил Алекс. На дальнем столе громоздилась гора папок, и стоял компьютер. За компьютером, молодой человек кавказской внешности, играл в какую-то компьютерную игру, судя по звукам – «Doom». Четвертый стол – девственно чистый и пустой, блестел полированной столешницей. Но и около него, с внешней стороны, имелся такой же стул для посетителей, как и у следователей, а между столом и стеной стояло офисное кресло. Пустое. В дальнем углу комнаты располагались сразу три сейфа. Один – большой, темно-коричневый, раскрашенный с жалкими потугами на древесный рисунок. На нем стоял сейф поменьше, синей окраски – его дверца была распахнута. Местами краска облупилась, а из-под нее выглядывала чернота. Сейф казался пустым. На синем сейфе стоял железный ящик еще меньшего размера, выкрашенный почему-то в огненно-красный, как пожарная машина, цвет. А совсем сверху громоздилась электрическая пишущая машинка «Ятрань». Вся эта конструкция напоминала чудовищную пародию на детскую пирамидку. Рядом с дверью возвышалась рогатая металлическая вешалка. Вешалка была свободна. Стены кабинета кто-то выкрасил масляной краской в светло-зеленый тон, а стена смежная с коридором, на высоту человеческого роста была почему-то покрыта белым глянцевым кафелем, как в туалете. В другом углу стоял обычный деревянный – «платяной» – шкаф с глухими дверцами. На потолке тихо гудели такие же светильники дневного света, как и в коридоре.

Весь вид этой казенной комнаты, общая обстановка и интерьер, в сочетании головной болью и со всеми событиями сегодняшнего дня вконец расстроили и разозлили Алекса.

– Разрешите, я разденусь? А то жарковато у вас тут.

И нахально, не дожидаясь разрешения, Алекс перехватил свою куртку и повесил на вешалку. Рядом прицепил шапку.

Все с удивлением посмотрели на него. Даже парень, сидящий за компьютером, оторвался от своего увлекательного занятия и бросил на Алекса недоуменный взгляд. Видимо в данном учреждении так вести себя не полагалось. «Ну и черт с ними, – огрызнулся про себя Алекс, – если есть вешалка, значит для посетителей, сами то они явно в этот шкаф свое барахло вешают».

Пока со слов Алекса заполнялась анкета титульного листа протокола, Алекс изучал своего следователя.

Никоненко Валентина Игоревна представляла собой женщину в полном расцвете сил. Кроме смеха. Этой миниатюрной шатенке явно не было и тридцати. На ее изящной фигурке хорошо сидел серый костюм, очевидно сшитый на заказ, гармонировавший со стальным цветом ее глаз. Косметикой Валентина Игоревна не пользовалась. Или почти не пользовалась. В этом не было особой необходимости. У нее были высокие скулы и широко расставленные большие глаза, короткий, слегка вздернутый носик и широкий рот с полными губами. Прическа казалась самой простой, но, тем не менее, выглядела отлично – чувствовалась работа опытного мастера. Обращал на себя внимание высокий, слегка выпуклый лоб, которого Валентина Игоревна видимо, стеснялась и поэтому прикрывала его ниспадающей челкой.

Несмотря на невысокий рост, в этой женщине чувствовалась какая-то внутренняя сила. Держалась она четко и очень уверенно. На столе у Валентины Игоревны тоже стоял включенный компьютер. Монитор был, повернут так, что сидевший на стуле посетитель не мог видеть изображения. Алекс неожиданно для себя понял, что на все вопросы этой женщины, в чем бы они ни заключались, он постарается ответить как можно правдивее, и не будет пользоваться своим конституционным правом свидетельского иммунитета. Валентина Игоревна ему понравилась.

– Вот здесь распишитесь, за отказ или уклонение от дачи показаний и за дачу заведомо ложных показаний… Так. С формальностями покончили. Теперь работаем. Вы вызваны по делу Золикова.

– Золикова? Какого еще Золикова?

– Сергея Дмитриевича Золикова. Вы знакомы.

– Я? Не знаком я, ни с каким Золиковым! Не помню такого.

– Вы не помните или не знакомы?

– Объясните мне, пожалуйста, что случилось. Иначе я могу неправильно понять ситуацию.

– Так вы ничего не знаете? Тогда я обязана вам сообщить, что двадцать первого октября сего года, в восемнадцать пятнадцать, на улице Введенского, напротив дома номер двадцать три, на разделительной полосе, Золиков Сергей Дмитриевич был сбит грузовиком «КАМАЗ» государственный номер… От полученных травм пострадавший скончался на месте… Множественные повреждения… Водитель, совершивший наезд, бросил автомобиль и с места пришествия скрылся. На месте происшествия обнаружено два разбитых мобильных телефона. Один принадлежал потерпевшему, второй – предположительно – водителю.

– А причем тут разбитые телефоны? Я был на работе, вахтер может подтвердить, к тому же я не умею водить грузовики. Работаю и живу далеко.

– Дело не в этом. Водителя видели и запомнили. Мы его установили. Это не вы. Но в записной книжке пострадавшего последними, были записаны ваши телефоны. И стояло число – «21.10». Что вы можете рассказать о погибшем?

– Не понимаю. Там что, было записано несколько моих номеров?

– Чтобы больше не возвращаться к этому вопросу, давайте с вами договоримся, я спрашиваю – вы отвечаете. У меня еще много работы на сегодня.

– Извините, я все понял. Ничего о погибшем рассказать не могу, потому, что никогда не был с ним знаком, и даже имени его ранее не слышал.

– Как вы можете объяснить последнюю запись в записной книжке пострадавшего?

– Пострадавшего или погибшего?

– Не цепляйтесь к словам, отвечайте по делу.

– Последнюю запись в записной книжке пострадавшего я объяснить никак не могу.

– Итак, запишем, – «знакомство с пострадавшим я отрицаю, наличие в записной книжке пострадавшего записей номеров служебного и домашнего телефонов, объяснить не в состоянии»…

Задавая свои вопросы, следователь постоянно чего-то записывала на разлинованных листах протокольного бланка. Нет, Валентина Игоревна постепенно переставала ему нравиться.

«Интересно, – продолжил раздражаться Алекс, – а за каким чертом ей нужен этот компьютер? И почему у них тут до сих пор нет диктофона?»,

– У него что, оказался и мой домашний номер?

Валентина Игоревна ответила молчанием.

– Ну, – начал оправдываться Алекс, – появление рабочего телефона я могу объяснить легко. Этот номер есть в Интернете, на веб-сайте нашего института, и этот телефон кому угодно дает секретарша директора, если речь заходит о компьютерах.

– А зачем она это делает?

– Почему-то я считаюсь институтским спецом по компьютерам, и возможно она думает, что так надо…

– Понятно. А ваш домашний телефон?

– Не знаю, как он к нему попал. Этот номер известен ограниченному кругу людей, и я его просто так никому не даю.

– Кто-нибудь из круга этих людей мог передать номер Золикову?

– Обычно у меня спрашивают согласия. Я раньше подрабатывал ремонтом персональных компьютеров, ну и некоторые клиенты рекомендовали меня своим знакомым. Но всегда спрашивали разрешения, или предупреждали на худой конец. Но уже года полтора, как я всех оповестил, что больше этим не занимаюсь.

– Почему?

– Очень утомительное занятие, отнимает массу времени и сил, а последние два года у меня сердце побаливает. Кроме того, мне не хотелось возиться с получением лицензии.

– Вы нездоровы?

– Нет, все нормально, только переутомляться не рекомендуется.

– Кто из людей, знающих ваш домашний телефон, мог недавно сообщить его Золикову?

– Ну, я не могу сказать так сразу… вернее – не знаю.

– Хорошо. Тогда давайте сделаем таким образом. Вот вам лист бумаги, располагайтесь за свободным столом, и запишите всех тех, кого сможете вспомнить.

– Всех? – удивился Алекс.

– По возможности да, кого вспомните. Кого не вспомните – тоже запишите. Если можно, то с телефонами.

«Оказывается, она умеет шутить, – подумал Алекс. – У нее что, такой профессиональный юмор?» Он обошел пустой стол и хотел сесть на вертящееся кресло.

– Нет, нет, не сюда. Сядьте, пожалуйста, вот на этот стул, – Валентина Игоревна указала на приставной стул для посетителей с внешней стороны пустого стола. – У вас есть ручка? Возьмите вот эту. Да, скажите, а кто может уточнить ваше местонахождение в момент гибели Золикова?

«Начинается! – проворчал про себя Алекс, – алиби будут проверять. А у меня вообще-то есть алиби?»

– Вахтер, больше некому. Я поздно прихожу и поздно ухожу с работы. В девять вечера обычно. Мой рабочий график утвержден приказом по Институту.

– А откуда вы знаете, когда он погиб?

– От вас. Я могу заняться списком?

Занявшись списком, Алекс вспомнил человек двадцать, но большинство телефонов он в памяти не держал. Затем он встал, и под внимательными взглядами всех присутствующих, подошел к вешалке и вынул из кармана записную книжку. С ее помощью к списку добавилось большинство телефонов и еще несколько имен. Сидеть на приставном стуле и писать, было крайне неудобно. Некуда девать колени, поскольку не позволяла конструкция стола, и приходилось выворачиваться под девяносто градусов. Из-за того, что этот стол стоял как раз напротив стола Валентины Игоревны, Алекс не мог видеть, чем она там занимается.

Список он разбил на четыре группы. В первую вписал всех знакомых и бывших друзей, у которых, как он помнил, должен был быть его телефон. Во вторую группу попали сослуживцы, в третью – прежние клиенты, а четвертую составляли родственники.

Последняя группа была самой малочисленной – родственников у него осталось мало.

– Написали? Хорошо. Прочитайте пожалуйста протокол, и распишитесь на каждой страничке, вот тут… У вас есть право делать замечания, подлежащие внесению в протокол.

Алекс стал читать. Мысли путались, смысл ускользал, и слова никак не складывались в связный текст. Незнакомый почерк, труднопонимаемый язык-канцелярит, все это мешало пониманию.

– Прочитал, – буркнул Алекс. – Все правильно.

– Замечаний или добавлений нет?

– Нет.

– Я должна вас предупредить о недопустимости, без моего разрешения, разглашения данных следствия. Вот подписка с предупреждением об ответственности, распишитесь вот здесь… Так, хорошо.

– А что такое «данные следствия», и откуда я знаю, что можно говорить, а чего нельзя?

– Вам сколько лет?

Алекс сказал сколько.

– Вот и не задавайте детских вопросов, – резко пояснила Валентина Игоревна. – Посидите пока в коридорчике, я вас скоро вызову.

Сняв с вешалки свою куртку с шапкой, Алекс взял их в охапку и вышел.

Первое лицо, что он увидел в «коридорчике» – принадлежало Зайцеву. Это он сидел с другой стороны от «шофера», из-за ватника которого Алекс не смог ничего рассмотреть. Несколько секунд приятели глядели друг на друга, но никто ничего не сказал, и Алекс уселся на свое прежнее место.

И снова он погрузился в одуряющую дремоту. Время тянулось жутко медленно, однако «коридорчик» постепенно пустел.

«Интересно, а где у них тут сортир? – возникла естественная мысль. – Спросить неудобно. Может к дежурному спуститься, он-то точно в курсе. Но вдруг в этот момент вызовут именно меня?»

Непосредственно после Алекса вызвали джинсовую девушку с зелеными волосами. Затем почти сразу отпустили мордастого дядьку в ватнике и его место в кабинете занял «шофер». Дышать стало легче. Через некоторое время, после того, как отпустили девушку и она, весело виляя круглой симпатичной попкой, пропахала мимо, пригласили черную женщину со стариком. Алекс остался наедине с Зайцевым. Никогда не носящий часов, Алекс вдруг совершенно утратил чувство времени, чего раньше с ним не бывало. Обычно он всегда точно знал, сколько сейчас «натикало», и ошибался минут на десять, не более того. Но тут он был совершенно дезориентирован. Постепенно от долгого сидения у Алекса устала задница, и он, по примеру зеленоволосой девушки сел на свою куртку. Там что-то хрустнуло. «Ручка переломилась» – решил он.

Никто, из оставшихся в коридоре, не выказывал особого интереса друг к другу, оба сидели молча, погруженные в свои мысли. Из кабинета вышла черная женщина, и села на свое прежнее место, а старик оставался внутри. Старика через какое-то время выпустили, а женщина все сидела перед дверью. Немного позже, не вызывая в кабинет, ей тоже разрешили уйти. Наконец в кабинете скрылся Зайцев, и Алекс оказался в коридоре совершенно один. Он даже вздрогнул от неожиданности, когда опять раскрылась дверь кабинета, и оттуда вышел совсем расстроенный «шофер». Тихонько, но причудливо матерясь, он направился в сторону лестницы.

Странно, но одиночество в совсем пустом казенном коридоре подействовало на Алекса успокаивающе. Он вытащил книжку и стал читать. Давно ушел «компьютерный мальчик», почему-то попрощавшись с Алексом. Удалился второй следователь, на ходу надевая свой блейзер. А Зайцева все держали. Наконец отпустили и Зайцева. Не глядя на Алекса, он быстро прошел мимо него к лестнице и исчез.

Видимо рабочий день прокуратуры уже заканчивался, поскольку постепенно воцарилась тишина. Большую часть светильников на потолке выключили, оставили только два, в концах коридора. Иногда по лестнице кто-то проходил, но эти шаги редко нарушали общую тишину в здании. Откуда-то просачивались шумы города, маскируемые раньше внутренними звуками прокуратуры: шелест проезжающих машин, отдаленные завывания сирен, какие-то пьяные крики, женский визг.

Когда Алекс, наконец, был вызван, и вошел в кабинет «номер двадцать четыре» во второй за сегодня раз, то он не узнал прежней обстановки.

Верхний свет выключили, и на столе Валентины Игоревны горела настольная лампа. Раньше в этом не было необходимости: благодаря мощным светильникам под потолком света было предостаточно. Но теперь, когда они оказались отключены, в комнате стало полутемно, и совсем мрачно. Свет, отражаясь от блестящей поверхности стола, освещал лицо следователя снизу, так, что все тени на нем стали перевернутыми. Все это странным образом изменило весь вид и выражение лица, которое Алексу вначале так понравилось. Черты обострились и погрубели, стали заметны тщательно скрытые невидимой косметикой мелкие морщинки и круги под глазами. Глаза как-то поблекли и обесцветились. Перед Алексом сидела уже совсем другая женщина, в которой не наблюдалось прежней элегантности, только безмерная усталость, даже изнеможение, и какая-то опустошенность. В комнате она оставалась одна.

– Скажите, у вас есть сотовый телефон?

– Нет, – кратко ответил Алекс.

– Почему?

– Не купил.

– А раньше был?

– Никогда не было, – пробормотал Алекс.

– Пейджер был когда-нибудь раньше?

– Тоже нет. Но если вы мне прикажете, то я куплю.

– Не надо так. Не только у вас сегодня был трудный день… Распишитесь вот здесь… так, тут подписка о невыезде. Вы еще можете потребоваться следствию, как свидетель. Вот пропуск, – уголок рта Валентины Игоревны задергался, то ли от попытки улыбнуться, то ли нервный тик от усталости, – можете идти, вы свободны, – тихо добавила она.