Текст книги "Чмод 666"

Автор книги: Александр Лонс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

В этом мегаполисе преобладают индивидуалисты – люди живущие только для себя. Они очень любят свои машины, и готовы часами простаивать в пробках, хотя на метро наверняка добраться можно быстрее, а иногда скорее пройти пешком. При этом москвичи поражают любовью к своим «кантри-хаусам». Заведут участок земли где-нибудь в нескольких сотнях километров от столицы, полдня в дороге, а они все равно прутся туда. Все-таки «свой дом», а не квартира. Обращаться в Москве с вопросом «Скажите, а как пройти..?» – дело практически лишенное смысла. Если кто и откликнется, то в лучшем случае один из десяти опрошенных, причем ответит неправильно. За москвичами закрепилась стойкая репутация людей злых, бездуховных и невоспитанных. И дело даже не в том, что так называемые москвичи это – провинциалы, или дети провинциалов, которые приехали в Москву, но уже считают себя коренными столичными жителями и от них исходит основная злоба, агрессия и негатив. Просто в Москве чрезвычайно интенсивный ритм жизни, и на эмоции банально не хватает времени. А настоящих москвичей мало. Очень. Они вымирают, как мамонты.

Чем еще, кроме самих жителей, может похвастаться русская столица? Не самой высокой телебашней и не самым большим метро, но в чем она действительно не похожа ни на какой другой город мира, так это нарядами и дорогими безделушками. Минуло много лет с тех пор, как Россия отправилась в свободное плавание галсами, держа замысловатый курс на капитализм, но у русских так и не вошла в привычку европейская бережливость. Москвичи похожи на тяжелую в общении девочку-подростка с дурными привычками, расходующую деньги, приготовленные для школьных завтраков, на бижутерию, косметику, макияж и дорогую контрацепцию.

Зная эту привычку своих соотечественников, я затоварился разными покупками в duty-free. Особенность всех магазинов дьюти-фри состоит в том, что обслуживание в них ведется только при наличии посадочного талона и паспорта. То есть только для тех, кто покидает страну или въезжает в нее. Но, как известно, в любой бочке дегтя, есть только одна ложка меда. Во всех магазинах дьюти-фри существуют ограничения на покупку товаров определенной категории, вернее ограничения на их вывоз из страны. Обычно, эти товары намного дешевле, чем в обыкновенных магазинах. Как правило, товары дьюти-фри – это всякие безделушки, сувениры, игрушки, разнообразные спиртные напитки, парфюмерия, косметика. Но иногда встречается одежда престижных мировых брендов. Конечно, ассортимент магазинов дьюти-фри крайне ограничен, но почему бы ни посвятить свободное время прогулке по магазину в аэропорте? Или даже в самом самолете? Бортпроводники продемонстрируют товары на передвижном столике-витрине и расскажут о них все. Это же так приятно, черт возьми, делать покупки, не вынимая собственную задницу из самолетного кресла.

Первый, к кому я обратился в Москве, был Соломон Маркович Лурье – старинный друг нашей семьи и прекрасный врач-кардиолог. За глаза мы по-доброму называли его – «Маркыч». Еще из парижского аэропорта я условился с ним о встрече, и как только прилетел, сразу же отправился к нему на квартиру. Старик очень обрадовался, долго жал мне руку и вспоминал о давно прошедших событиях. Потом он взял подаренную мною бутылку французского коньяка «Хеннесси ХО», подмигнул мне, и, со словами: – «на Новый Год выпью: для того чтобы как можно полнее почувствовать вкус дорогого коньяка и насладиться им до предела, надо пить его на халяву!», – убрал куда-то в недра своего бара. Мы раскупорили другую бутылку, и перешли к долгому разговору. Наша беседа получилась очень продолжительной и позитивной еще и потому, что вначале я не спрашивал ничего для себя нужного. Наконец, подошел к главному.

– Чего-то вы темните молодой человек, – сразу же все понял Маркыч. – В чем-то вы не договариваете. Знаете такой анекдот? Приходит мужик на исповедь и говорит священнику: «Батюшка, виноват я перед Господом, ибо согрешил». «А в чем заключается твой грех, сын мой?» «Я обманул старого еврея…». Поп почесал затылок и после некоторого раздумья сказал: «Это не грех, сын мой. Это чудо!». Вот и я – всякую фальшь чувствую очень хорошо, и обмануть меня – дело практически безнадежное. Разные там полиграфы и детекторы лжи – мне в подметки не годятся. Говорите все честно, полностью и по сути.

В немногих словах я изложил основные свои мысли и спросил, каково будет его мнение. Соломон Маркович сразу погрустнел и уклонился от определенного ответа. Колебание и недоверие прозвучали в его голосе:

– Почему вы с этим вопросом обратились в первую очередь именно ко мне? – удивился старый доктор.

– А к кому? Вы – первой человек из отцовского окружения, кого я встретил в Москве. И вы же сами предложили посидеть у вас.

– Видите ли, Витя… можно я вас Витей буду звать? Все-таки знаю с самого вашего детства.

– Конечно, Соломон Маркович! Я же с вами знаком, сколько себя помню! И, пожалуйста – называйте меня на «ты». Ведь так раньше и было когда-то. Прошу вас.

– Спасибо Витя. Так вот… Антон, твой папа, болел. Тяжело болел, неизлечимо. Ты же знаешь, что весной он перенес еще один инфаркт? Вот. Тогда он обследовался в моей клинике, и… у него нашли онкологию. Операцию делать было уже поздно, да и сердце не выдержало бы. Я мог только компенсировать симптомы. Поэтому, чтобы скрасить его последние дни, я назначил ему общеукрепляющий комплекс, витамины хорошие ему привозил, седативные препараты прописал, еще кое-что… Примерно полгода-год он бы прожил вполне спокойно.

– Значит, отец был обречен… Он знал?

– Нет, Витя. Не знал. Я ему не говорил, а других врачей он не посещал. Верил мне… да, а я вот взял грех на душу… Существует же множество болезней, которые вызывают похожие симптомы. Остеохондроз, гастрит, раздражение кишечника, холецистит, сердечная недостаточность, камни… Вот их я ему и озвучил, как теперь говорят. От них я и лечил, тем более, что все это было следствием его основного заболевания… А я сам тем временем операцию на сердце перенес. Мне вон шунты поставили и клапаны сменили. Со времени создания человека все улучшения его конструкции ограничиваются лишь всякими протезами. Что, осуждаешь меня?

– Совсем нет, что вы… – излишне быстро ответил я. – Святой принцип – лучше сделать и пожалеть, чем пожалеть, что не сделал, хотя и не на все распространяется, конечно. Отец очень боялся умереть как мама. Может, он узнал о своей болезни и покончил с собой?

– Ну, Витя, Витя, что ты… Во-первых я встречался с ним незадолго до… до его смерти. Он был полон оптимизма, смеялся, шутил. Книгу новую готовил к публикации. Во-вторых, я хорошо знаю того патологоанатома, что делал вскрытие. Это Павел Николаевич Ставиский – мой старинный знакомый и прекрасный специалист. Нет, тут все просто – умер он от разрыва церебральной артерии. Практически мгновенно. Возможно, что перед этим он ударился головой, но это только предположение – там есть какие-то следы, но очень нечеткие. Они могли, в принципе, возникнуть и от падения после разрыва сосуда.

– Да, но я прочитал в газете, что он был убит… – тихо сказал я, чувствуя себя дурак дураком.

– Где? В этом желтом листке? Да брось ты! Разве можно верить той газетенке? Верить можно только фактам, а их-то как раз и недостаточно…

Тут Маркыч сделал некоторую паузу, будто разделял параграфы, и вдруг круто изменил тему нашего разговора:

– Витя, я всегда хотел тебя спросить, почему вы не ладили с отцом? Сейчас-то скажи мне. Отца твоего уже нет, а я должен знать.

– А вы разве не знаете? – удивленно спросил я. В устах Маркыча такое признание выглядело странным. – Вы же дружили?

– С Антуаном мог дружить только он сам, да и то не всегда. Ты меня извини, конечно, но у твоего батюшки был довольно-таки непростой характер.

– Да знаю я про его характер… – выдал я расстроенную реплику. – Вот вы сами и ответили на ваш вопрос.

– Э, нет Витя, так не пойдет. Я же видел, как он переживал ваш разрыв.

– Он переживал? – удивился я, поскольку поведение отца никогда не давало мне повода заподозрить его в каких-либо сожалениях или переживаниях по поводу наших с ним отношений.

– Да Витя, да. Переживал. И от этого его больное сердце, все эти инфаркты… я не хочу никого обвинять, но он очень тяжело переносил все это… Для него было тяжелее – только смерть Наташи… твоей мамы.

Некоторое время я безмолвствовал, стараясь свыкнуться с новой для себя информацией. Честно говоря, мне вообще расхотелось продолжать разговор. Наконец я выдавил из себя:

– А что у нее было? Я так и не знаю, поскольку все мои немногочисленные родственники помалкивали и лишь уходили от ответа. Знаю только, что рак. Но что конкретно?

– Поверь, но я тоже не знаю, – ответил он. – Твоему отцу тема была очень неприятна, и он не хотел об этом говорить, а поскольку онкология все-таки не моя специальность, то сам я не интересовался. Не было вопроса.

Что-то меня насторожило в словах старика Соломона. Что-то он не договаривал и в чем-то темнил. Ну, не верил я, что врач что-то не знает о болезни жены своего пациента. Вдруг Маркыч спросил:

– А почему вдруг тебя это так заинтересовало?

– Не знаю даже… Ваши слова для меня – как гром. Я и не думал, что отец… чтобы он…

– Давай, Витя, еще выпьем. Ты как там? В своих Европах не стал идейным противником алкоголя?

– Да что вы, Соломон Маркович! Разве сие возможно? А с отцом я даже не ссорился – он просто нежданно-негаданно перестал разговаривать со мной. Примерно через год после маминой смерти он дал мне понять, что не хочет меня видеть, слышать и находиться рядом со мной. Потом он немного оттаял, мы встречались, но не чаще чем один – два раза в год, да и то ненадолго. Более того, под любым предлогом он отказывался жить со мной под одной крышей. И так – много лет. Уже во Франции, когда он приезжал по каким-то своим делам, он каждый раз заходил ко мне. Ненадолго. У меня в запасе есть постоянная гостевая комната с отдельным санузлом. Отец всегда знал, где я живу, мы иногда встречались, но он быстро возвращался в отель или уходил к кому-то из знакомых. Причину такого его поведения я не знаю, хоть и много размышлял на эту тему. Думал – вы мне поможете.

– Да, что верно – то верно, помогу. Есть еще один очень древний анекдот. Анекдот даже не бородатый, а седой полностью, старше моего дедушки. Старый еврей Мойша очень хотел выиграть в лотерею. И вот обратился он к Богу с молитвами о помощи в этом нелегком деле. Молился он неделю, месяц, год, другой… Вдруг голос прямо с небес: «Мойша! Ну, дай ты мне шанс! Купи хоть один лотерейный билет!» Вот и ты должен мне дать шанс. Вспомни хоть что-то! Или опроси его старинных знакомых. Может, мне он не сказал, а кому-то в чем-то проговорился. Хотя не его это стиль вообще-то…

– Кстати, – спохватился я, – всех этих знакомых он именовал своими друзьями.

– Да, вот это как раз за ним водилось. Но друзья – это не совсем то, что понимал Антуан. Значит, ты уверен, что не знаешь причины вашего разрыва? Посмотри мне в глаза… да, похоже – действительно не знаешь. Загадка… – Соломон Маркович встал, вышел в соседнюю комнату и вернулся с каким-то небольшим предметом в руке. Секунду подумав, он протянул мне тонкий и плоский телефон-раскладушку «Motorola V3». – Вот, возьми. Это его мобильник. Сразу не заметили – за подкладку пальто завалился. Мне передали из анатомички. Ставиский передал. Я сначала хотел в милицию отнести, а потом решил вручить тебе. Посмотри, кому он звонил, с кем разговаривал, когда. Если вызовут – отдашь.

– Куда вызовут? – не понял я.

– Туда. Куда всегда вызывают?..

Уже потом, сильно позже, уходя от старого доктора, я подумал, что многого так и не выяснил. Все-таки Соломон Маркович не был другом отца в полном понимании этого слова. Он был его лечащим врачом, а с врачами у отца (как и у меня, кстати) всегда были противоречивые и сложные отношения. Однако в нашем разговоре проскочил явный намек, что отец умер не своей смертью, но это, само по себе, для меня уже ничего не меняло.

13. Амулет с огоньком

Гражданская панихида – это одно из самых скучных и ненужных мероприятий современного официоза – не меняется уже лет сто. А может – и больше. Неискренние речи, пустые слова, лицемерные обещания, чахлые красные гвоздики и венки с удручающе стандартными надписями: «вечная память»; «скорбим и помним»; «от коллег по работе»; «от коллектива сотрудников»; «от близких друзей»; «дорогому другу»; «от родных и близких»; «от любящей семьи»; «любимому отцу»; «от детей и внуков».

Интересно, откуда у отца внуки? Да и других детей кроме себя я тоже как-то не мог припомнить. Хотя – мало ли что бывает…

Затем состоялось отпевание при свечах в маленькой старой церкви. Торжественно, напыщенно и душно. Кто-то сверкал вспышкой фотоаппарата. Было тесно, неудобно и мне казалось, что постоянно кому-то мешаю – никого из присутствующих я практически не знал. Бородатый священник средних лет прочистил мизинцем свое левое ухо и исполнил возложенные на него обязанности. Какая-то черная, как монашка, тетка с сухим вегетарианским лицом, долго и настойчиво просила у меня денег на нечто церковное. Я платить не стал и стойко промолчал, притворившись глухонемым.

В самой Москве давно уже не осталось места для новых могил, поэтому отца похоронили на Домодедовском кладбище в двадцати километрах от столицы. Для православного христианина нет никакого выбора: согласно канонам Церкви, тело покойного должно быть возвращено земле. Кремация определенно запрещена. Но был ли отец христианином? Или вообще верующим? Тем более – православным? У меня почему-то имелись немалые сомнения на этот счет. Но возражать я не стал: все организовал отцовский университет посредством некоей хлопотливой женщины, которая все знала, все понимала и все умела. Я был благодарен за то, что меня избавили от организации похорон и всего, что с ними непосредственно связано.

Сами похороны прошли довольно буднично и тихо. На кладбище уже не было ни речей, ни выступлений, ни обещаний, ни пышной церемонии – здесь это не принято.

– Убираем из гроба живые цветы, – скомандовал толстый бригадир могильщиков. – Церковную землю класть будете?

Зачем убирать цветы? Жалко им что ли? А что за земля такая? Я не знал. Все вопросительно посмотрели на меня, и я молча помотал головой. Гроб громко заколотили гвоздями и четверо неопрятного вида могильщиков опустили его на грязных канатах в двухметровую яму и ловко взялись за лопаты. Со стуком закидали свежую могилу комьями окаменевшей от мороза глины. Горло перехватил давно забытый спазм. Жизнь отца прекратилась. Что он успел? А что еще мог бы сделать? Лопаты сформировали могильный холмик и похлопали по его верхушке.

– Теперь кладем цветы на могилу, – буднично повелел все тот же бригадир.

Цветы зачем-то перерубили лопатами, и за минуту свежий глиняный холмик скрылся под слоем алых гвоздик.

– Венки поставьте на могилу.

Мы поставили венки. Теперь уже не видно ни самой могилы, ни гвоздик. Перед шалашом из венков в глину воткнули довольно удачную черно-белую фотографию отца, заделанную в твердый пластик. Здесь он выглядел лет на десять моложе.

Все было закончено. Поминок не планировалось – квартиру опечатали до вступления в силу завещания, поэтому после кладбища люди просто разъехались по домам. Я совсем забыл, что мне надо что-то там выяснять про отца и выполнять его, яко бы последнюю волю, хоть и не высказанную. Этот грустный спектакль окончательно выбил меня из колеи и мысли текли совсем по другим руслам.

Тут кто-то тронул меня за рукав. Я обернулся. Это оказалась та самая похожая на актрису блондинка из Парижа. Она что, прилетела следом за мной?

– Где амулет? – спросила она так, будто мы расстались всего минуту назад.

– Это тот кулон, что вы мне подарили? – не сразу сообразил я. – Я его дома забыл. А разве это так важно?

– Вы что? Я же специально вас предупредила! Вам придется вернуться. Только вы сами можете забрать его.

– Как это – вернуться? Это не в соседнюю квартиру зайти.

– Проще. Встаньте ровно!

– Что?

– Ровно! Вот так… да, спину прямее… Плечи расправьте… – сказала она, крепко схватив меня за оба плеча.

– Что… что вы делаете?.. – только и успел сказать я, как она резко развернула меня на сто восемьдесят градусов.

Голова у меня закружилась, и я упал бы, если б не моя спутница – девушка удержала меня от падения. Я увидел перед собой собственную дверь. Дверь квартиры в Париже, в старом доме на rue du Four.

– А теперь быстро забирайте амулет и сразу же наденьте его на шею, под рубашку.

Я достал из кармана ключ, отпер замок и вошел. Девушка двигалась следом, захлопнув по пути входную дверь.

Пока я вспоминал, где именно лежит столь важный сувенир, в дверь позвонили.

– Не открывайте! – сказала моя спутница, но было поздно.

Я уже отпер замок, распахнул дверь и знаком пропустил к себе ту, что хотела войти. В этот момент сзади послышалось приглушенное проклятие. Уж не знаю, на каком языке оно было произнесено, но то, что это именно проклятие, сомневаться не приходилось. В квартире мы оказались уже втроем…

Брюнетка казалась чуть меньше ростом, чем блондинка, примерно метр шестьдесят, и немного крепче, хотя я бы обоих назвал стройными. На девушке плотно сидел кожаный костюм – черные брюки и жилетка, явно одетые на голое тело. Тело, очевидно, не особо боялось парижской зимы. Обе девушки выглядели не то чтобы как топ-модели, но смотрелись красиво и гармонично, хотя в первый момент я этого еще не разглядел. Бесспорно, брюнетка выглядела более красивой. Или это мне тогда только показалось? Упругая грива черных блестящих волос, точеная фигура, гладкое, уверенно очерченное лицо. Особенно очаровывал ее профиль с упрямым подбородком и высоким лбом. Профиль лучился гордостью и достоинством.

Вообще-то все всегда зависит от женщины. Изящная и стильная неизменно будет выглядеть сексуально – брюнетка она или блондинка. Но если брюнетка красива, то она почему-то сильнее впечатляет окружающих, нежели красивая блондинка – может из-за своей яркости… Только сейчас я заметил, что моя незваная гостья прижимает к себе страшное оружие – длинный черный кнут. Нечто подобное я видел на витрине секс-шопа, столько этот выглядел более упругим, жутким и опасным.

– Вы не за этим пришли? – девушка подняла руку, показав тот самый камень на цепочке, что я забыл на диване. – Мне нужна рукопись! Предлагаю поменять на амулет.

– Отдай! – вскрикнула блондинка.

– Нет, нет, нет, нет!.. – повторяла брюнетка, вешая амулет себе на шею. – А ты отбери! Попробуй!

– Ах ты стерва!

– Решила поиграть в героиню? – иронично осведомилась брюнетка. – Ну что ж, посмотрим, на сколько тебя сейчас хватит. Верни рукопись! – Ее притворная безмятежность начала постепенно испаряться. Она отбросила в сторону свой хлыст и стала нервно сжимать и разжимать кулаки, после чего резко шагнула вперед.

– Ты что – сдурела? У меня ее нет!

– Врешь!

Тут девушкам надоела пустая беседа, и они со всей яростью вцепились друг другу в волосы. Каждая тянула противницу вниз, пытаясь повалить, но ничего не получалось, они были равны по силам. Девушки топтались на месте, ни одна не могла добиться преимущества. Они азартно таскали друг друга за волосы, благо длина волос позволяла делать это довольно хорошо. Девушки рвали друг друга в полном молчании. Наконец блондинка, сориентировавшись, врезала кулаком по лицу брюнетки и сразу же, одним рывком содрала кожаный жилет своей соперницы. Под жилетом оказалось смугловатое тело с небольшой, но великолепной по форме грудью. Два соска вызывающе смотрели немного в стороны. Девушка видимо не ожидала такого резкого поворота событий, но скорости ее реакции можно было только позавидовать: она успела ответить ударом в перекошенное злобой лицо противницы, а второй рукой разорвала ей одежду – от ворота до низа.

– Сука! Ты хоть знаешь, сколько это мне стоило? – зашипела блондинка. – Нет у меня этой рукописи. Если б она ко мне попала, уж будь уверена, я бы позаботилась, чтобы ты узнала ее судьбу. Но и ты тоже проиграла – рукопись пропала. Очень рада, что ты осталась без дела.

– Рановато для радости, детка, я ведь еще не сделала свой выбор, – насмешливо протянула брюнетка, и ее глаза вспыхнули дикой злобой. Она протянула руку, снова схватила с пола свой хлыст и медленно пропустила его через кулак, глядя на блондинку не предвещавшим ничего хорошего взглядом. На лице появилась злая улыбка.

– Ты тоже напрасно радуешься, – заметила блондинка, выдергивая из джинсов крепкий кожаный ремень с металлическими вставками и рельефной стальной пряжкой на конце. – Вот от этой игрушки у тебя прорежется такой голосок, о котором ты и не подозревала.

В этот момент брюнетка взмахнула своим хлыстом, блондинка – ремнем с пряжкой и драка приняла более серьезный оборот…

Через несколько минут потасовка стала утомлять обеих. Блондинка хорошо держала удары, а брюнетка, казалось, совсем не замечала ответных. Лицо блондинки пересекали уже два следа от хлыста, одежда превратилась в лохмотья, между которыми проглядывала исполосованная кнутом кожа. Брюнетка тоже пострадала. Она тяжело дышала, ее обнаженная спина эффектно выгибалась, а во вдавленной линии позвоночника поблескивали крупные капли пота. От ее тела исходил сладковатый запах растопленной смолы или асфальта, напоминающий о вулканических извержениях и кузницах Гефеста. Вся ее спина покраснела, а оставленные ударами ремня полосы наливались багровым и фиолетовым цветами. На ней уже почти не оставалось живого места, но кожа все еще была неповрежденной…

Обе девушки, казалось, совсем забыли про меня. Они перемещались по квартире, круша мебель и все, что попадалось им на пути. Кончилось тем, что я зазевался, не успел увернуться и получил сильный прямой удар в лоб. Я отлетел к стене, ударился головой, и мир для меня временно исчез.

Когда я пришел в себя, то ощутил под собой жесткий пол, неприятное щекотание в носу и жуткую головную боль. Рядом стояла блондинка.

– Называйте меня Габриель. Я теперь ваш ангел-хранитель. Вопросы?

– Голова болит…

– Сейчас пройдет.

Головная боль действительно прекратилась. Как у Понтия Пилата, мелькнула дурацкая мысль.

– А где… это… ваша противница? – промямлил я. Язык плохо слушался, как в результате внезапного и насильственного пробуждения после неумеренной пьянки.

– Она ушла, – просто ответила блондинка.

– Кто вы, а? Я был в Москве, а теперь вот опять Париж… – только и мог выдавить из себя. – Не понимаю… по-моему я сошел с ума.

– Нет… еще нет. Знаете, есть такая притча. Жил где-то один Старик. И однажды было дано предсказание, что скоро настанет день, когда вся вода уйдет в глубь земли, и воцарится всеобщая засуха, после которой придет новая вода, но каждый ее испивший – тут же сойдет с ума. Люди посмеялись над пророчеством и забыли его, один только Старик поверил этому прорицанию и наполнил все свои бочки, кувшины и доступные сосуды старой водой. И наступил тот день. Опустели реки и озера, пересохли колодцы и родники, ушла вода, оставив после себя лишь иссушенную землю, как и было предречено. Но вот небо закрыли тучи. Пошли дожди, и люди жадно пили свежую воду, и все, как один, сходили с ума. Но Старик продолжал пить воду старую, из своих запасов, а люди насмехались над ним твердя, что это он безумный… Старик остался один, поскольку никто не общался с ним, а вокруг царило безумие. И разбил тогда Старик все свои сосуды со старой водой и вылил ее на землю. И испил воды новой, потеряв после этого свой разум, как и все люди. Но люди решили, что он исцелился от своего безумия и рассудок вновь вернулся к нему.

– И что? – спросил я, уже смутно догадываясь, к чему она клонит.

– А то, что видеть мир таким, как он есть, дано далеко не каждому. Иногда это приходит внезапно, а иногда с чьей-то помощью, но чаще – не происходит вообще.

– С помощью? С чьей?

– С моей, например. Или вы против?

– Я вас не понимаю… – опять повторил я. Только сейчас я заметил, что одежда блондинки в полном порядке, а на лице у нее нет никаких следов. – Наверное, я никогда не смогу понимать других…

– Конечно не сможете, ведь вы – классический эгоист. Ваш девиз «Я, я и только я». Вы постоянно удерживаете свою позицию, но не очень любите споры и состязания. Вы плывете по жизни, как по течению. Если вашу точку зрения делят массы людей, то вы делаетесь лидером, причем ваша внешность – средний рост, темные волосы, обаятельная улыбка – весьма этому содействует. От жизни вы почти всегда что-то берете для себя. Карьера – это для вас не призвание, вы стараетесь заниматься лишь тем, что любите сами, для личного удовольствия, поэтому финансовое положение у вас шатко и неустойчиво. Но вы уверены, что твердо знаете, по какому течению нужно плыть. Любите спокойный спорт, беспокойный секс, новую технику, Интернет и живое общение. У вас мало врагов, но почти нет настоящих друзей. И только два человека могут считаться вашими друзьями. Ваше окружение делится на три группы: те, кто вас уважает и любит, те, кто вас ненавидит, и те, кто старается с вами не иметь никаких дел. Мир вокруг вас – всего только двух цветов, но очень динамичен и наполнен разными событиями. Вот примерно так. Возьмите амулет и сразу же повесьте на себя. Это ваша зашита.

– Если это моя защита… то почему его надела та, черненькая?

– Лилит? А что ей? Это же ваш амулет, и только для вас он орудие защиты, а для нее он бесполезен. Так, побрякушка. Хочешь спросить что-то еще?

– У меня столько вопросов, что сразу и не соображу… Вы – правда ученица моего отца?

– Не совсем. Я скоро все объясню. Может – перейдем на ты? Нам еще придется бывать вместе, а эта вежливая форма общения не очень способствует доверительным отношениям. А сейчас мы вернемся в Москву. Там у тебя много всяких дел.

14. Ангелы и демоны

Когда много всяких дел, то лучше всего действовать по определенной схеме. Поэтому начать обход адресов из записной книжки отца я решил с его единственного, пожалуй, настоящего друга. Я знал Ираклия Петровича Бараташвили столько же, сколько самого себя. Он даже был моим родственником по линии матери, но таким дальним, что я и сам не ведал, каким именно. Еще с раннего детства я помнил этого веселого сильного дядьку с громким голосом и копной жестких черных волос. Мне тогда он казался великаном. Еще совсем мелкого меня он любил катать на своих плечах, а уже в старшем возрасте брал с собой на охоту. Он был страстным охотником на болотную дичь и мог часами бродить с двустволкой по болоту в поисках каких-то длинноносых птиц или зазевавшихся уток. У него не было своих сыновей, одни дочери, отчего он сильно переживал. Дядя Ираклий был профессиональным историком, искусствоведом и прекрасным специалистом по холодному оружию. Он преподавал в каких-то московских университетах и знал массу изумительных историй, поэтому я всегда заслушивался его рассказами. За глаза я его называл просто дядей, или – дядюшкой.

Трубку подняли практически сразу.

– Вас слушают, – ответил хорошо знакомый и отлично поставленный голос профессионального лектора.

То, как вам отвечают по телефону, может дать некоторое представление о собеседнике. «Алё» говорят люди доброжелательные, деловые, с хорошо развитым чувством юмора. У них выносливая нервная система, поэтому вывести их из себя навязчивыми звонками довольно тяжело. «Алло» можно услышать от более замкнутых людей, с ними надо говорить хладнокровно и немногословно, только по делу. «Слушаю» – ответит человек педантичный, сухой, скорее всего, служащий какого-нибудь серьезного госучреждения с длинным названием. Такого человека лучше не заставлять дважды повторять свое «слушаю». Разговаривать с ним лучше подчеркнуто вежливо, тогда он покровительственно выполнит вашу просьбу. А если из трубки раздастся: «Петров слушает», тут уж вам придется основательно расшаркаться, чтобы добиться расположения. «Да!» – говорит само за себя. Сам того не осознавая, человек дает вам понять, что склонен с вами сотрудничать. Если «да» отвечает женщина, не теряйте времени на телефонный разговор, просто условьтесь о встрече. Телефонное «да» свидетельствует о неторопливости, выдержанности, доверчивости и некоторой слабине в характере. Действуйте напористо, но очень благожелательно и терпеливо. «Говорите!» – бесспорное хамство. Такой человек даже не утруждается хоть как-то обозначить свое существование, а неотложно требует что-то от вас. Берите себе тот же тон и – вперед: только в этом случае у вас имеется шанс достичь желаемого результата. А вот «вас слушают» – отвечают только старые коренные москвичи, многие поколения которых жили в Белокаменной.

– Вас слушают.

– Дядя Ираклий! Здравствуйте!

– А, Витя! – обрадовался мой собеседник. – Ты сейчас где?

– В Москве.

– Приехал… да… прими мои самые искренние… встретимся. Надо поговорить.

– Как ваше здоровье? Вы не были на похоронах…

– Да, не был Витя, извини, – расстроено проговорил дядя Ираклий. – Заболел я, как ты, наверное, уже знаешь. Сколько лет не болел – а тут вот – аппендицит! Это в мои-то годы! Только сегодня выписался, лежу дома. Врач говорит – больше ходи, а куда там ходи, такое ощущение, когда встаешь, будто сейчас шов разойдется и кишки вывалятся. Ношу бандаж, передвигаюсь кое-как. С внуком стараюсь выходить в сквер.

– Может, я к вам приеду? Помогу чем-нибудь?

– Было бы очень хорошо, приезжай. Я и сам предложить хотел, ты опередил меня. Да, и прихвати чего-нибудь крепенького, этим вот очень поможешь.

– А вам разве можно? – сильно удивился я.

– Рюмку всегда можно. Помянем твоего отца и моего друга. Приезжай прямо сейчас.

Прихватив бутылку «Хеннесси», я направился по хорошо знакомому адресу.

Не помню уж, когда я ходил по Москве пешком, но точно давно. Поэтому воспользовался случаем и решил немного прогуляться, благо время для этого было. Выйдя из метро «Кропоткинская» на Остоженку и двигаясь прочь от центра, я свернул в первый с правой стороны переулок – Всеволожский. Я шел и смотрел по сторонам, а в памяти всплывали разные истории, связанные с этим местом. Черт знает сколько времени я не был в этом районе. Многие дома снесли, и на их месте появились какие-то невнятные новоделы. Я не узнавал родного города, он стал совсем другим. Я вышел на Пречистенку, пересек ее и свернул в Пречистенский переулок. Кстати, если кто не знает, давным-давно Пречистенка не существовала вообще, а вместо нее была, наоборот, Чертольская, пока набожному царю Алексею Михайловичу Тишайшему не надоело ездить на богомолье в Новодевичий монастырь по улице со столь небогоугодным именем. Я проследовал мимо двух домов, созданных автором проекта гостиницы «Метрополь». Прошел мимо особняка, где произошли исторические события мирового значения: в тридцать девятом году прошлого века тут останавливался гитлеровский министр иностранных дел Риббентроп, и здесь же, по слухам, он вместе с Молотовым подписал пресловутый пакт и протокол раздела Восточной Европы. А во время Второй Мировой Войны сюда же по схожим вопросам прибыл английский премьер Черчилль. Он тоже останавливался в этом особняке и вел здесь многотрудные переговоры о судьбе послевоенной Польши. Соседний дом, с женскими масками, фигурками и стеклянным навесным козырьком над входом, принадлежавший до революции какому-то книгоиздателю, в отличие от большинства построек модерна, имел симметричную объемную композицию. Сейчас особняк занимало посольство некоего небольшого, но гордого исламского королевства. Судя по плачевному наружному состоянию, арендаторы здания не сильно тратились на сохранность и внешний вид.