Текст книги "Проект «Сколково. Хронотуризм». Книга 2"

Андрей пошатнулся. Протер глаза, но их снова тут же залепило. Снег? Сухой и колючий, он летел прямо в лицо почти горизонтально. Отвернувшись от снежных зарядов, он снова протер глаза. Переместился?!

Он стоял посреди заснеженного поля, края которого скрывались за снежной пеленой. Только угадывались впереди темные очертания верхушек деревьев на фоне клубящегося тучами неба. Порывшись немеющими пальцами в сумке, он вытащил меховые рукавицы и натянул их, попутно глянув на часы. 14:22, но это московское. А тут-то сколько? Он, помнится, заказывал десять вечера. Перевести или так оставить и отнимать когда надо? Или прибавлять? Черт, потом соображу. Блин, а холодно-то как… Это в городе в феврале от офиса до машины можно в кашемировом пальто без шарфа добежать, а тут… Хорошо, Просперо предупредил. «Ладно, поздно уже об этом думать, – решил он, – вернусь – отогреюсь».

Он неуклюже расправил накинутый на плечи башлык, надел капюшон на шапку, обмотал шею и подбородок свободными концами и, приложив руку козырьком к глазам, попытался осмотреться – как по заказу, снег почти прекратился. Ага, огоньки, дымки над трубами. Недалеко совсем.

Значит, и до места диверсии недалеко. И локомотив уже, наверное, разводит пары в Слюдянке. А партизаны, намеревающиеся его взорвать? Уже на месте? Заложили заряд? Или в лесу прячутся, или, может, вообще в деревне сидят?

Это в фильмах они без мыла и горячей воды по землянкам в глухомани прятались, а по-настоящему жили по деревням и представлялись вполне лояльными нелюбимой власти гражданами. А по ночам доставали из-под матрацев обрезы и шли воевать против тех, кому прислуживали днем. Хотя тут уже и прятаться особо не надо, наверное. Колчаковцам и их союзникам вдарили крепко, а кто остался, те жмутся к путям железнодорожным да станциям. Боятся, что натерпевшиеся за годы войны мужики на вилы поднимут. Причем своих в первую голову.

Только чего-то освещения нет ни фига. А, ну да, двадцатый же год. Эдисон уже, конечно, изобрел «лампочку Ильича», но до глухой сибирской деревни электричество еще явно не дотянули. Свечки да лучины в ходу. Ну, керосинка. Хотя нет, вон яркое что-то светится. И собаки брешут, как умалишенные. И тени какие-то мечутся по стенам. Что-то там происходит. Партизаны, что ль, уже на акцию собрались?

«Однако ж намело, – думал Андрей, с трудом выдирая ноги из снега. – О, околица уже, видать, метров на двести ошиблось оборудование. Хорошо, что в сторону деревни, а не к лесу, а то долго так не прошагаешь». В изнеможении он повис на чахлом заборе с едва держащимися на одном гвозде досками. За время марш-броска по заснеженной целине он согрелся и даже немного вспотел.

Едва слышный за ревом ветра, над деревней грохнул выстрел. За ним еще один. А вот это не к добру. Вряд ли партизаны будут палить в воздух, собираясь на ответственное задание. Чай, не горцы какие – сибиряки, народ сдержанный, суровый. Надо посмотреть поближе. Достав маузер и щелкнув предохранителем, он пролез под выломанной доской. Утопая в снегу, дошел до крайнего дома. Никого внутри. И дорожки не протоптаны. И стекла выбиты. И собаки нет, будка пуста. Да, многие тогда в теплые края да глухие леса подались, подальше от фронта, в надежде пересидеть. Еще один дом. Тут окошко светится. Надо бы стороной обойти. «О, черт!» – ругнулся Андрей, чуть не воткнувшись в невидимый за заносами метели забор в полтора роста. За ним зазвенел цепью, забрехал волкодав.

Касаясь рукой шершавых досок, дошел до угла, повернул. Улица. Стиснутая с двух сторон высоченными заборами, она вела к большой площади, посреди которой горел костер. У костра суетились люди, что делали – непонятно. Надо подойти поближе.

Он двинулся по неосвещенной улице. Темнота и периодически вылетающие неизвестно откуда снежные заряды надежно укрывали его от любых глаз, но рисковать не хотелось. Тем более что деревня: все друг друга знают.

У последних перед площадью домов Андрей остановился. Дальше идти было опасно, яркие сполохи огромного костра давали достаточно света, чтоб любой, кто обернется, мог его заметить. А вот в одном заборе ворота выбиты. И сам забор завален. И света за ним нет. Может, туда? Он свернул во двор. Занесенная снегом дорога вела прямо к крыльцу, за которым виднелась распахнутая дверь. Нет никого, да и ушли не сами, иначе кто б ее открытой оставил? Отлично. Если на второй этаж залезть, можно разглядеть все, что делается на площади.

Оставив на дорожке цепочку слизываемых вновь разыгравшейся метелью следов, он поднялся по скрипучему крыльцу. Прошел через сени в горницу. Справа русская печь. У стен рундуки и лавки. Занавески из веселого ситчика на окнах. Потухшая лампадка в красном углу. Посреди большой стол, на котором виднелся опрокинутый чугунок и несколько мисок. Кухонная утварь была разбросана по полу, будто хозяев вытащили из-за стола прямо во время обеда. Алые отблески костра окрашивали эту картину в зловещие цвета, не оставляя сомнений, что обитателей дома постигла горькая участь. «Гражданская война, блин! – покачал головой Андрей. – Все против всех».

Он отыскал взглядом лестницу на второй этаж. Крутая. «И скрипит, зараза!» – думал он, поднимаясь. Уперся руками в сколоченную из досок крышку и надавил. Что-то помешало ей откинуться. Он надавил сильнее, наверху что-то качнулось и рухнуло с оглушительным в тишине пустого дома звуком.

Андрей скорчился, вжался в лестницу, не зная, что делать. Зачем-то достал из кобуры маузер. Однако вроде никто не расслышал. Сунув оружие обратно, он снова налег на крышку. На этот раз она подалась относительно легко.

Откинув крышку, Андрей влез на второй этаж. Он оказался нежилым. В углу свалены обломки старой мебели, какие-то доски. На полу сено, видать для лучшей теплоизоляции. Под крышей небольшое окошко, судя по сполохам, выходящее прямо на площадь.

Развязав башлык и расстегнув верхние пуговицы полушубка, он выглянул на площадь. Рядом с огромным костром, разложенным из крупных досок, – несколько саней, запряженных понурыми лохматыми лошадками. В санях и вокруг костра – люди в военной форме, явно легкой для этих суровых краев. Обдрипанные шинельки, кирзовые сапоги. На большинстве маленькие круглые папахи, на некоторых фуражки. Все повязаны женскими пуховыми платками и еще какими-то тряпками. В руках винтовки без штыков, направленные на плотную группу крестьян чуть в отдалении.

Видимо, у них шли переговоры. Офицер со стеком что-то кричал этим людям, грозя затянутым в черную кожаную перчатку кулаком. Переводчик переводил. Мужики отвечали нестройным хором. До Андрея долетали только отдельные слова.

– …Батюшка, все подчистую выгребли…

– …Знает, что должно быть…

– …Под самое Рождество. Трех коров увели. Хлеба пудов двадцать. Самим жрать…

– …Будет расстреливать каждого десятого, если не дадите…

«Чехословацкий корпус, видать, – подумалось Андрею. – Приехали с деревенских еды требовать». Ну да. Рассказывал дед, как это было. Красные придут – хлеба давай, белые придут – хлеба давай. Потом снова красные. А потом уж и мужики от отчаянья и голодухи за топоры и вилы берутся. Если, конечно, те или другие раньше в расход не пустят за поддержку противоборствующей стороны.

Какое-то движение привлекло к себе его внимание. Мышь? Да нет вроде, что-то крупное. Он обернулся, потянулся за маузером. Из дальнего конца чердака, куда не долетал свет от костра, метнулась юркая тень. Нацелилась на крышку люка. Андрей прыгнул ей наперерез, навалился, подмял. Вдавил дуло маузера в теплое и податливое.

Хрупкая фигурка под ним замерла, затихла.

– Ты кто? – вполголоса спросил он. – От кого прячешься?

– От того же, от кого и ты, – ответил пойманный человек тоненьким голоском. Совсем юношеским.

– Если отпущу, орать и бегать будешь?

– А сам как думаешь?

– Понятно. Ладно, отпускаю, но учти… – Он для острастки надавил стволом пойманному на ребра.

– Ладно, не пугай, без тебя страшно.

Андрей отстранился, повнимательней вгляделся в освещаемое багровыми отблесками лицо.

– Девушка?! – вырвалось у него помимо воли.

– Ну да, – ответила она, поправляя на голове сбившийся платок. – А что?

– Ничего, неожиданно просто немного, здесь, в такое время. От кого?.. А, ну да. А это кто такие? Чехословацкий корпус?

– Они, собаки, – ответила девушка. – За едой опять прикатили. Голодно им, вишь.

– Лютуют?

– Эти-то? Нет, эти ерунда. Добром просят. Не то что каппелевцы, – производное от фамилии генерал-майора она произнесла с какой-то особой ненавистью. – Те бы уже давно каждого десятого расстреляли, а остальных выпороли.

– Тогда чего прячешься?

– Мне с ними все равно лучше не встречаться. А сам-то кто? Все спрашиваешь да спрашиваешь, а о себе не рассказываешь.

Андрей задумался. Почему она прячется от белочехов? По житейской причине – изнасиловать могут или вовсе убить? Или по политической? Как относится к красным? Стоит ли ей показывать мандат за подписью Ленина или просто сказаться отставшим от эшелона раненым, беглым дезертиром? Не, наверное, она все-таки против Колчака. А, была не была, решил он.

– Я комиссар Красной армии. Направлен в ваши края с особым заданием. Даже мандат есть, от самого товарища Ленина. – Он достал из сумки бумагу и помахал ею перед девичьим носом.

– Из самой Москвы, – ахнула девица. – И что, товарища Ленина видели?

«Товарищ? Это хорошо, значит, за красных», – рассудил Андрей.

– Да, видел пару раз, но мельком, а лично только один раз встречал, когда он мне мандат подписывал. Занятый он очень. Из своего кабинета в Кремле, почитай, и не выходит. Но мне поручение оформили.

– А что ж за поручение такое? – Девица аж подалась вперед, слушая.

– Прознал товарищ Ленин, что местные партизаны хотят поезд колчаковский с золотыми запасом России остановить. Да и велел мне: езжай, мол, товарищ Тихонов, это я, значит, на Байкал, да помоги местным товарищам на месте. Вот и мандат выдал. – Андрей снова махнул бумагой перед девичьим носом. И поразился былинно-гротескным ноткам, появившимся в его речи. Бытие определяет сознание, надо б с этим поосторожнее.

– Так откуда ж он про это прознал? – Глаза девицы округлились.

Андрей хотел пошутить, что, мол, из Интернета, как все, но вовремя спохватился. К тому же девица не была деревенской простушкой. Просто удивляться, как и проявлять другие чувства, еще не разучилась, как и все тут, наверное.

– Товарищ Ленин – он такой, все знает. – А про себя добавил: «Так вот легенды и рождаются». – А ты, смотрю, про это тоже в курсе.

– В курсе? Ну да, – пробормотала она.

– А ну, рассказывай все, что знаешь, – Андрей подпустил в голос командирские нотки.

– Эшелон с золотом сегодня в полночь, скоро уже, должен выйти из Слюдянки. Мне нужно успеть предупредить наших.

– Так ты что, в партизанский отряд идешь? Связная?

– Связная? – переспросила девица.

Андрей только отмахнулся, не обращай, мол, внимания.

– Я при штабе работаю. Вернее, в ресторане при штабе… – Она почему-то замялась. – Официанткой. Вот услышала, что на сегодня намечена отправка. Поспешила дяде сообщить, а тут эти. Пришлось прятаться.

«Вот это удача, – подумал Андрей. – Раз в жизни такое выпадает. Обидно только, что в хронопутешествии, а не в реале, по бизнесу например. Но хоть так».

– Проведешь меня к нему?

– Конечно, если сам товарищ Ленин послал. Вон как раз и чехи восвояси убираются.

Андрей выглянул в окно. Действительно, чехи разворачивали сани в сторону едва расчищенной дороги. Практически несолоно хлебавши. Несколько мешков да бочка какая-то. Да еще к задку последних саней привязаны несколько собак. Они рвались с веревок, но пересилить лошадиную силу не могли. Куда их, на съедение что ль? Блин, жалко песиков.

– Ну что, можно выходить?

– Лучше уйти тихо. Деревенские сейчас злые из-за убытков, чужих могут нехорошо встретить.

– Так ты им вроде не чужая?

– Я-то не очень, а вот ты – не сильно свой. Они могут и на мандат не посмотреть.

– Хорошо, куда?

– Давай спустимся потихоньку – и к лесу. Там у околицы дома брошенные, за ними нас видно не будет.

– Да ты что, там снегу по колено, несколько часов идти будем, – вспомнил Андрей свой путь в деревню.

– Это если ногами, а у меня снегоступы есть. Свои и еще одни приметила там у сарая. Пойдем.

Она взяла Андрея за руку и потащила к люку. Он откинул крышку и пропустил девицу вперед. Спустился следом, заметив с лестницы, что та шарит вокруг стола. Неужели съестное ищет? Может, батончик ей дать? Додумать мысль он не успел – не найдя ничего подходящего, девица выскользнула в сени, а там и на улицу. Андрей вышел за ней, на ходу застегиваясь и накидывая капюшон.

Ветер немного утих, и снежинки теперь не летели пулями, а, медленно кружась, оседали на плечах. Горизонт прояснился, дышать стало легче. В разрывах туч появилась луна. Ее неяркого света хватало, чтобы идти уверенно, ни обо что не спотыкаясь.

Они довольно быстро добрались до околицы, как раз около того дома, к которому вышел Андрей. Девица забежала за сарай и вернулась с парой широких лыж. Не целиковых, а каркасных, гнутых из целых прутьев и обмотанных поверху лыком.

– Приматывай пока к ногам, сейчас я другие принесу, – бросила она и снова убежала.

Пока Андрей разбирался с веревочными креплениями, она снова вернулась, неся другую пару, поменьше.

– Да нет, тут вот так, а это сюда продевай и тяни, – объяснила она, на ходу приматывая свои. – Ну вот, теперь вставай. Нет, не так, не как на обычных скользи, а ноги поднимай и шагай. Ага. Вот, проваливаться не будешь. Совсем вы там у себя в Москве и Петрограде жизни не знаете, – засмеялась она, мило морща носик.

Не слушая его возражений, развернула тупые носы своих лыж к лесу и зашагала, высоко задирая колени. Смешно, но достаточно грациозно. Ему ничего не оставалось, как последовать за ней.

Минут десять они молча шли по снежной равнине. Андрей экономил дыхание и привыкал к такому способу ходьбы. Наконец он немного освоился и окликнул девушку:

– А чего тут чехи делают? Большие станции-то далековато.

– По всей дороге разъезды и гарнизоны на каждом полустанке, – ответила она, не оборачиваясь. – Чужих отгоняют, хотя и странно. Эшелон бы лучше незаметно прогнать, не привлекая внимания. Ну да кто их, европейцев, разберет? Ну и продовольствие запасают по возможности.

– Понятно, – ответил Андрей, а про себя добавил: «Там же золота больше чем на Клондайке». – А ты сюда как добралась?

– Сначала на паровозе, который путейцев возит, потом на снегоступах. Тут недалеко, версты четыре.

«Да уж», – подумал Андрей, у которого с непривычки начали болеть ноги. А прошли-то всего – он оглянулся на едва заметные огоньки деревни – метров восемьсот.

– А далеко в лесу отряд?

– Нет, не очень. Правда, наши давно в деревню не ходят. Больше охотой живут.

– Что ж так?

– Мужиков тоже понять можно: узнают колчаковцы, что деревенские партизан подкармливают, пожгут все. Да и еды на двадцать мужиков не вдруг напасешься.

– А на фига они в красные пошли? Сидели бы себе спокойно, землю обрабатывали, ни в какие авантюры не ввязываясь. Красная армия уж сама как-нибудь с белыми разберется.

– Как знать? Колчаку кто только не помогает. И англичане, и американцы, и японцы, и чехи вот, и поляки, румыны, китайцы. Половина географии. Оружием снабжают, провизией. Сами за него воюют.

– Так и что, думаешь, под красными лучше будет, чем под Колчаком?

– Красные пока только обещают, землю всем, да мир, да хлеб. А белых мы уже повидали. Они целые деревни пороли, мужиков, баб, детишек малых. Всех. Расстреливали деревнями же. Вешали. По домам запирали да жгли. Глаза вырывали, кишки. Тут такое творится… – Она замолчала на полуслове.

– Понятно, помогают, значит, мужики Красной армии по мере сил? А дядя у тебя партизанским отрядом командует?

Она кивнула, не оборачиваясь.

– А родители где?

– Каппель, – коротко ответила она, и от слов ее повеяло могильным холодом.

«М-да, впору таким упырем детей пугать», – подумал Андрей, удерживая себя от следующего вопроса. Не надо девчонке душу травить.

Наконец добрались до леса. Ветер окончательно утих, разогнав перед этим тучи. Воздух стал тих и прозрачен. Снег под ногами заискрился в свете полной луны. Тени от ветвей легли на него причудливым узором.

– Господи, красота-то какая! – невольно вырвалось у Андрея.

– Что? – Девица остановилась так резко, что он чуть не наступил на концы ее снегоступов.

– Красота, говорю, – повторил Андрей, чуть не закашлявшись от попавшего в легкие холода.

Она посмотрела на него странно, мол, не поймешь этих городских, и свернула в узкую расселину, поначалу неглубокую, но круто уходящую вниз. Изредка прорывающаяся сквозь тучи луна высветлила сглаженные временем стены с нависающими над дорогой каменными глыбами. Они-то и задерживали основную часть снега наверху, не давая занести дорогу. Девушка присела на камень, отцепила снегоступы, ловко связала их вместе и закинула за спину.

Андрей присел рядом, попытался развязать путаницу веревок, но замерзшие пальцы не слушались. Девушка нагнулась, в несколько движений распутала узлы. Улыбнулась открытой, почти детской улыбкой и пошагала вперед по уходящей вниз тропе.

Он поспешил за ней.

Лощина, извиваясь змеей, уходила все глубже. «Наверное, русло реки», – думал Андрей, разглядывая высокие обрывы. Текла она к Байкалу тысячи лет, прорезая и полируя скалу, да где-то пресеклась, нашла новое русло, а это теперь вот…

Неожиданно стены разошлись в стороны, и они очутились в глубокой каменной чаше, раньше, видимо, бывшей небольшим озерцом. В центре ее стояли несколько приземистых, срубленных из толстых бревен домов с курящимися сизым дымком трубами. Пара сараев. Поленницы, какие-то тряпки и чугунки на плетнях. На столбах масляные фонари со специальными абажурами, чтоб свет не рассеивался по сторонам. Небольшая деревенька или, скорее, хутор. Для партизанского логова очень даже неплохо.

– Пришли что ль? – спросил Андрей.

– Ага, пойдем, я тебя к дяде отведу.

– А что ж раньше-то караулов не выставили? Только тут.

– Был там караульный, только внимательностью городские не отличаются, – усмехнулась девица.

– А…

Они свернули на протоптанную тропку, ведущую к самой большой избе. Снега тут почти не было, и вообще в котловине было значительно теплее, чем наверху. «Может, термальные воды или вулканы близко?» – подумалось Андрею. Хотя какие тут вулканы, сама по себе речка, если не замерзает, имеет вполне приличную теплоемкость, чтоб обогреть этот уютный закуток. По-любому классное место для курорта. Железка недалеко, природа обалденная, Байкал рядом. От иностранцев, желающих причаститься русских красот, отбоя не будет. Если журналиста пригласить с телевидения какого-нибудь, чтоб сюжет сняли. Вон как про долину гейзеров. Недешево, конечно, выйдет, но и выхлоп…

– Эй, ты чего задумался? – Девица дернула его за рукав полушубка.

– Да так, – вернулся он в мир, ставший на ближайшие часы для него реальностью, и с удивлением созерцая стоящих перед ним бородачей с охотничьими двустволками наперевес.

– Ну, подтверди им. – Девица снова дернула его за рукав.

– Что? – хлопнул ресницами Андрей.

– Что ты из Москвы, самим товарищем Лениным сюда посланный. Бумагу покажи.

– Да, покажи бумагу, – протолкнул слова сквозь густую растительность на лице один из них.

– Вот. – Андрей порылся в сумке и извлек мандат. Протянул бородачу.

Тот благоговейно принял из его рук бумагу, отстранил, приблизил к самому носу, шевеля губами.

Если он и умел читать, то по слогам, с трудом подгоняя один к другому, а может, просто делал вид.

– Ну что, прочитал? Увидел подпись самого товарища Ленина? – спросил Андрей, припомнив, чему его учили на курсах управления людьми.

– Да, прочитал, – ответил мужик, которому неудобно было признаться, что не осилил, и отвел винтовку. – Проходите.

Второй молча отступил в сторону. Миновав пост, они прошли по широкой расчищенной дороге к самой большой избе. Поднялись на крыльцо. Зашли в сени без стука. Девушка привычно зачерпнула ковшом из стоящей тут кадушки ледяной воды и отпила. Не оборачиваясь, протянула Андрею. Тот принял, но пить побрезговал, вспомнив крошки, застрявшие в бороде караульного. Он ведь тоже наверняка прикладывался.

Девица открыла дверь, отстранилась от клубов пара и дыма, вырвавшегося из теплой горницы в холодные сени. Нырнула внутрь. Андрей шагнул следом.

В комнате было жарко натоплено. Ощущался крепкий мужской дух и какой-то кошмарный запах, отдаленно напоминающий выхлоп «Беломора». Махра, догадался Андрей, заметив в руках и ртах сидящих за столом мужчин самокрутки.

Мужчин было человек десять. Они низко склонились над листом бумаги, расчерченным какой-то схемой. Не меняя положения тел, разом обернулись на скрип открываемой двери. Сцену можно было бы счесть комичной, гоголевской, если б не их лица. Истинно русские, бородатые, с суровыми складками над переносицей и тяжелыми, давящими взглядами из-под кустистых бровей. И фигуры под стать. Массивные, литые, плечистые, кряжистые. Руки и ноги не мускулистые, но толстенные, как бревна, привычные к тяжелой работе. И кулачищи пудовые, иначе не скажешь. Такими в фильмах про революцию изображали обычно кулацких предводителей. М-да…

Девица метнулась к одному, самому грозному на вид, чмокнула в щеку и что-то быстро зашептала на ухо.

Тот встал, поправил веревочный пояс под выпирающим животом, – а не голодают тут партизаны, – и вразвалочку подошел к Андрею, смерил взглядом с ног до головы. Поскрипывая мягкими сапогами, покачался с пятки на носок.

– От самого товарища Ленина, значит? – медленно, с расстановкой проговорил он.

– Да от него, мандат вот. – Андрей зашарил в сумке, отыскивая бумагу.

В этот момент у него завибрировало под сердцем, заиграла «Макарена». Он сунул руку за пазуху и выудил мобильник, взглянул на экран. Напоминалка: «23:00. Эльвира. „Ашхабад“». «Какая Эльвира, какой „Ашхабад“, ресторан что ли? Не помню».

Нажав кнопку отбоя, он сунул телефон обратно за пазуху. Хлесткий удар в лицо опрокинул его навзничь.

*