Текст книги "Хранитель понятий"

Автор книги: Александр Логачев

Соавторы: Игорь Чубаха
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Стоящий сбоку Валерий даже зажмурил глаза на секунду. Надеясь на чудо, он тянул до последнего. И так и не набрался духу сообщить гостям, что Карбид пребывает хрен знает где, но здесь отсутствует. И теперь крутой конфуз неминуем.

Но когда Валерий открыл глаза, они полезли на лоб. Свершилось чудо, да не того фасону. Из задних рядов к микрофону нагло пер не высокий и не низкий человек лет до сорока в шикарном шоколадном костюме. Штатный охранник хотел пресечь безобразие, но сперва предусмотрительно оглянулся на коммерческого директора. А тот – мякоть, плавает по сцене гоголем-моголем. Охранник решил не ввязываться.

– Добрый день, друзья, – уверенно перехватил микрофон из руки главы администрации незнакомец, – Первым делом я хочу вам сообщить приятную новость. Все, кто прикатил на наш скромный сабантуй на колесах, после торжественной части смогут заправить свои баки бензином на халяву. Это наш маленький презент, – балагурил Шрам. Праздничный, веселый, бесноватый, – Во-вторых, особо хочу подчеркнуть, что без дружеского, не поймите превратно, внимания со стороны городской администрации нам не удалось бы выдержать такие темпы развития, – благодарственный кивок в сторону господина Михайлова, и даже жиденькие аплодисменты чиновнику из заднего ряда, – Ну а теперь перед вами выступит знаменитый бард Михаил Куб. Прошу любить и жаловать. После песни я с удовольствием отвечу на все вопросы.

Брякнув об попавшийся по пути стул гитарой и смахнув грифом кепку с телеоператора, бард выкарабкался вперед, подхватил и установил микрофон на стойке и тщательно захрипел:

 
– Не космос – метры грунта надо мной
И в шахте не до праздничных процессий,
Но мы владеем тоже неземной
И самою земною из профессий.
Любой из нас ну чем не чародей?
Из преисподней на верх уголь мечем.
Мы топливо отнимем у чертей,
Свои котлы топить им будет нечем.
 

Гости слегка прибалдели от такого регламента. Шрам же, пользуясь отсутствием постороннего внимания, первым делом протянул Валерию сложенный в четверо примятый тетрадный листок:

– У меня для тебя цидулька, – сказал он таким шепотом, что его слова стало трудно проигнорировать.

Раздружившийся с головой не меньше гостей Валерий записку развернул. «Валерик, не рыпайся, я – сдулся. Теперь главный по „Меркурию“ – Сергей Шрамов» – кудрявился честный знакомый почерк Карбида. А еще на краю бумажки гордо красовалось бурое пятно вместо заверительной печати. Запекшаяся кровь.

 
– Вгрызаясь в глубь веков хоть на пяток,
То взрыв, то лязг – такое безгитарье.
Вот череп вскрыл отбойный молоток,
Задев кору обоих полушарий.
Не бойся заблудиться в темноте
И захлебнуться пылью – не один ты.
Вперед и вниз, мы будем на щите!
 

Мы сами рыли эти лабиринты, – бард закончил хрипеть под Высоцкого, тряхнул чубом в поклоне и свалил с панорамы. Зал вздохнул с облегчением, из рядов взмыл журналист:

– «Деловая неделя», Павел Иванов. Скажите пожалуйста, не тот ли вы Сергей Шрамов, который балотируется в муниципальные депутаты?

– Сегодня мы здесь собрались по другому поводу, но было бы нелепо не признать – он самый.

На заднем ряду у Радикюля запиликала мобила, и Ридикюль выпал из пресконференции.

– «Пятое колесо», Константин Зельфор. Вопрос к главе районной администрации. Год назад заявлялось, что здесь будет построена автозаправка «Несте». Теперь же вдруг открылась автозаправка компании «Меркурий». Вы можете это как-нибудь прокомментировать?

– До конца следуещего года я открою по городу еще пятьдесят заправок, – не отдал Шрам микрофон главе, – Я собираюсь подвинуть «Несте» и многих других, – процедил Сергей и хитро добавил, – Горюче-смазочных материалов у меня на это хватит.

– Это следует понимать... – начал рожать новый вопрос Константин, но по глазам кандидата в депутаты понял, что вопрос неуместен.

– И еще один сюрприз, уважаемые. Так уж выгадалось, что один из вас окажется десятимиллионным клиентом «Меркурия» и не уйдет от заслуженной награды, – прикололся Шрам. Радушный, улыбчивый, азартный.

Больше зал вопросов не имел. Толпа поспешила вон заправлять на халяву свои жигули и подержанные опели.

Сергей Шрамов неопределенно махнул Валерию на правах новой метлы:

– Тебя Валерой кликают? Подшустрись там, чтоб все было тип-топ, – и не на миг не сомневаясь, что Валерий тут же помчится исполнять распоряжение, повернулся к жующему губы господину Малахову, – Видите, как иногда срастается, Валентин Степанович. Я – не Карбид, я теперь заместо него уже около пары часов. И считаю своим обязаловом сохранить в силе все ваши заочные параграфы с господином Карбидом.

– Я...

– Понимаю, вам требуется срок все взвесить и прорюхать.

– Точно так, – выдавил глава района, будто выжал пересохший гуталин из тюбика. И побрел на выход погруженный в себя по макушку. То, что на нем костюм мешком, главу уже мало волновало. За ним – свита во главе с Дмитрием Евгеньевичем.

– А никто и не просек, что песня не про бензин, а про уголь! – радостно крикнул Шраму Михаил, когда они остались в кафе без посторонних.

– Ась? – не понял задумавшийся о своем Шрам. Сосредоточенный, посмурневший, опасный.

– Им оказалось одножбаново, про уголь, или про бензин.

– Ты, Мишаня, здесь подежурь, а я сейчас обернусь.

Шрам двинул из зала, и телаш-шофер тут же пристроился сбоку.

– Звонил Бескудин, просил передать слово в слово. Иск против Виршевского комбината отозван той стороной без каких-либо телодвижений самого Бескудина, – в догонку доложился Ридикюль.

Снаружи Валерий уже безропотно что-то втолковывал красным комбинезонам. От девушки Марины, жалующейся на отсутствие связи, Валерий зло отмахнулся. А гости подгоняли свои жигули и подержанные опели в очередь к аппаратам машинного доения и ревниво оглядывались – кому выпадет десятимиллионный номерок? То есть Шрам уже был не интересен.

Шрам подошел к мерсу и кивнул опекающему телашу, чтоб тот открыл багажник. Тот открыл.

– Этот твой Валера – ничего, расторопный, все чин чинарем организовал. Хвалю, – обратился Шрам к запрессованному в багажник спеленутому по рукам и ногам Карбиду, – Но почему ты меня не предупредил, что здесь будет глава района? Поставил, понимаешь, в неудобное положение, козел!

Карбид ответил мугиканьем из заткнутого тряпкой рта.

– Так-то, Карбидушка. На всю оставшуюся короткую жизнь руби, чем заканчивается на вора рыпаться. Ты думал, без обратки можешь мою телку «шмарой» обкукарекивать? Думал, я утрусь, когда ты незваным татарином за мой стол вломился? – говорил, как приговор читал, Шрам. Безжалостный, неумолимый, надменный. И ни один мускул у него на портрете не дрогнул.

Карбид ответил жалобным мугиканьем из заткнутого тряпкой рта. Шрам кивнул, и телаш захлопнул багажник. Весь мерсюк с иголочки, а багажник был основательно пошкрябан. А причина проста, до Карбида в багажнике чалился один сердечник, шофер отвалил пообедать, а у сердечника валерьянка из пробирки протекла. Вот коты со всей округи и...

Глава шестая. Живые и упертые.

В созвездии с названием Тау-Кита

Все стало для нас непонятным.

Сигнал посылаем «Вы что это там?»,

А нас посылают обратно.

Сначала Шрам крепко прибалдел, но пожонглировав извилинами, пришел к выводу, что рекламщики из «Правильного выбора» придумали забавную фишку. Типа, на заре прошлого века Дзержинский за беспризорников мазу тянул, а теперь пришел понт заботиться о подрастающем поколении таким людям, как Сергей Шрамов.

– Объявляю общественную нагрузку, – развивал идею бредущему на подхвате Ридикюлю Сергей, – Передай по цепочке, пусть каждый бригадир присмотрит по ватаге бездомных малолеток и возьмет под крылышко. А чтоб с цыганами запуток насчет шефства не возникло, малолеток следует не отнимать, а выкупать. Разборки мне нынче, как химикаты для долгоносиков.

– И вокзальных тоже?

– Нет, опущенные валят мимо кассы. Нужны только волчата. Пусть каждый бригадир через недельку доложится, насколько реально впрягся. И шпану эту не в форточки заряжать сигать, а отмыть, прикинуть и по кружкам «Умелые руки» рассовать. Пусть компьютерную грамоту зубрят и иностранные фени. Театральные студии тоже покатят, артистов в наших рядах недочет. Кстати, только Шатла без общественной нагрузки оставь. Он летом на марафет подсаживался. Разве такой пацан детей чему хорошему научить может?

– Вроде как октябрятские дружины рисуются, – фыркнул, прикалываясь, Ридикюль, когда оба выходили из надраенного до блеска лифта (швейцар, персидский ковер и позолоченная плевательница).

– Бери выше. Есть у меня идейка лицей сварганить, чтоб не шкурой исполосованной молодежь понятия всасывала, а правильные профессора мудрость проповедовали.

При этих словах у Шрама была такая мечтательная физиономия, что Гречкин поостерегся дальше гундеть малейшее сомнение. Но только они ввалились в приемную «Венком-капитала», как рожа Сергея стала каменной, и цвет для полноты впечатления приобрела буро-гранитный. Чем так напрягла Шрама ожидающая в приемной пузатая дама, Ридикюль въехал сразу, как фифа разверзла хлебало:

– Сергей Владимирович, хочу вас обрадовать. Вопрос решен положительно, ГОТОВЬТЕ ДЕНЬГИ – взлетела с гостевого диванчика дама. И по бокам от нее взмыли два пристебая. Серые не той серостью, которая красит филеров, а серые по жизни.

Секретарша надеялась, авось явившийся-незапылившийся шеф заденет ее взглядом, и она как-нибудь на мимике оправдается, что в упор не могла отшить сие чудо в перьях. Но напрасно надеялась секретарша. Шрам в этот трагический момент окончательно решил сделать в «Венкоме» на стенке доску почета «Те, кто нас достает». Чтоб секретарша больше никогда не ошибалась. И присматривал для доски подходящее место.

– Здравствуйте, Дора Мартыновна, – еле расслышал свой хрип Сергей, так энтузиазивно у него на душе заскребли кошки. Прикинул, не послать ли прямо здесь и сейчас эту медузу к праматери, но это ж столько вони поднимется! – Прошу в кабинет.

Зашел сам, не оглядываясь, оставил дверь нараспашку. Как эта пузатая стерва проссала, что именно сегодня Шрам осчастливит присутствием «Венком»? Не вчера, не завтра, а сегодня в двеннадцать дня? Не иначе, пятой точкой чует.

Шрам зашвырнул пальто на вешалку. Дора Мартыновна ввалилась следом, как к себе домой, особого приглашения не потребовалось. И два ее невзрачных поводыря вселились тоже, у каждого из кармана торчало по предвыборной листовке кандидата в муниципалы Сергея Шрамова. Шрам занял свое кресло, сейчас жутко неудобное, и первым делом дернул секретаршу по телефону:

– Соня, я для всех сгинул кромке Колодяжного, – это была липа лазурной закваски. Эти слова значили, что через три минуты Соня должна позвонить и нагнать туману, дескать. Высосанный из пальца Колодяжный срочно дергает на другой конец города.

– Сергей Владимирович, я вас поздравляю. Вы можете стать членом нашей партии хоть с завтрашнего дня, – круто начала сопредседатель партии Большого Скачка, бывший депутат Государственной Думы, действительный депутат Законодательного Собрания Дора Мартыновна Утевская, – Сейчас нам надо обсудить формальную сторону вопроса и перейти к финансовым подробностям, – даме так хотелось денег, что дыбом встал бюст. Обычно же грудь депутатши стелилась не как уши спаниеля, а как уши слона.

Жаждет, или не жаждет Шрам в партию Большого Скачка, Дора Мартыновна по девичьи спросить забыла. Две серые шестерки жадно шарили беньками по кабинету. Того и гляди, стырят карликовую березку из кадки, или батальное полотно «Казак, похищающий черкешенку».

Госпожа Утевская донимала Шрама три месяца и четыре с половиной дня. Надо ж было случиться, что Шрамовский адвокат нечаянно помог отмазаться от трех лет хулиганки одному из активистов партии Большого Скачка. Было это, когда Сергей подминал под себя СИЗО «Углы», чалясь на шконке в этих самых «Углах» [5]5
  Подробней в романе «Крестовый отец


[Закрыть]Оголтелая мадам не сказала спасибо за своего ходока, а решила, что так и надо:

– Я знаю, что душой вы один из нас, – будто готовясь от переполняющего восторга брыкнуться в обморок, просипела на пределе дыхания мадам депутатша, – Я понимаю, как тяжко нести бремя богатого человека.

Сергей поставил галочку, что гостья положила с прибором на «обсудить формальную сторону вопроса» и галопом перескочила к волнительной теме «дай денег». Слушать эту каторжную мелодию Сергею предстояло еще две минуты сорок семь секунд.

– Наверное, только неотложные дела помешали вам поучавствовать в наших акциях... Да что я, как девочка, боюсь назвать вещи своими именами? – для разнообразия обратилась мадам не к Шраму, а к серым кардиналам, и те поспешили кивнуть, – Сергей Владимирович, вы манкируете наши предложения. Вы были слишком заняты, чтобы поучаствовать своими возможностями в сборе подписей за переименование Мариинского Дворца. Вы по каким-то неясным причинам не смогли субсидировать акции протеста против захоронения в городе царских останков. Вы даже не нашли времени поинтересоваться финансовым положением нашей партийной печати! А вот на это, – из кармана одного из пристебаев Дора выхватила листовку и гневно затрясла, – Вы денежки находите!

Политическая программа Доры Иатвеевны представляла гремучую смесь анархистских телег и лозунгов со стен общественных сортиров. Это снарядно действовало на заре девяностых, но в начале двадцать первого века депутатша с курьерской скоростью теряла корешей-сторонников и катилась в пропасть дома престарелых. Пришлось срочно менять методы.

Сергей в этот момент фантазировал, что случится, если он пинком под зад нарушит депутатскую неприкосновенность. К сожалению Дора Мартыновна спецом на это и нарывалась. И двух свидетелей с собой приволокла. Далее автоматом последует шумное судебное дело о защите чести и достоинства и требование сытной порцайки гринов отступного. Именно таким незамысловатым чесом нынче добывала средства для партии депутатша.

– Сегодня я не уйду, пока мы не договоримся, – стала нагло пугать мадам, – Вы ведь не хотите пикетов у парадного подъезда?

Сергей пялился в точку куда-то даме за спину. А может эта чекнутая, проведав криминальную подкладку Шрама, в натуре размечталась записать его в свою партию? Типа, были же у большевиков летучие бригады экспроприаторов. Ну тогда она совсем в шизе поселилась. Эх, знала бы дура, что стало с Карбидом!

– В этот судьбоносный момент... – взвинтила себя до фальцета депутатша.

И тут зазвонил телефон. Уже поднимая трубку, Шрам порешил, что обязательно поступит с депутатшей так, как задумал. И сделает это с особым кайфом.

* * *

Ну, неужели Харчо мог оставить Шрама в покое после того, как прослышал об Эрмитажных списках? Да ни в жисть! Пусть все вершины Кавказа утонут в Индийском океане, а папиросы «Казбек» переименуют в сигареты «Хайфа».

А дело было так. Палец с Харчо терли в «Молли» [6]6
  Некогда популярный ирландский паб с закручеными не по делу ценами


[Закрыть]под ирландский сервис немудреный вопрос. Пальцу требовалась щелочка на таможне, Харчо за это просил расплатиться вьетнамской рабочей силой. Пятиминутная беседа. Пацаны из сопровождения не успели за соседним столом доиграть в коробок. Но тут уважаемому Харчо на трубу доложился его электрик Козырек, что наблюдение за Шрамом не по делу оборвалось, зато есть любопытные результаты.

И размягченный бархатным гинессом Харчо с барского плеча кликнул Пальца в долю. Да?

Палец вписался. Хотя прекрасно смекал, что не из щедрот его позвали, а чтоб разделить ответственность. Как-никак процесс пойдет за спинами остальных отцов. И чтоб не транжирить драгоценное время, заговорщики из продуваемого случайными глазами «Молли» перепрыгнули сюда, потому что сюда было ближе всего.

Хотя эта точка принадлежала Пальцу, он сам здесь объявился впервые. Типа, первое свидание с собственной рядовой фабрикой по изготовлению «итальянских» макарон и «сибирских» пельменей. Освобожденный в мгновение ока директорский кабинет пропах перекисшим тестом, тухлым фаршем и плесенью. А на столе директора лежали три вырванных из дорогого художественного альбома листа. На каждой бумажке фломастером был вычерчен маршрут. Харчо и Палец рассматривали эти листы с самым важным видом, хотя в перекошенных жвалах уже читалась подкрадывающаяся тоска невъезжания.

Тогда Козырек решил таки не держать боссов в неудобном положении, а все разъяснить:

– У меня было четыре пеленгатора. Хватило бы трех, но четыре дают просто идеальную картинку. Одного пацана с прибором я поставил у Арки Генштаба, второго на палубу плавучего кафе «Фрегат», парень чуть не отморозил себе яйца. Третьего заставил пастись у подъезда с атлантами. Теплее всего было четвертому, он засел в ларьке с девкой, продающей экскурсии, а там электрообогреватель.

– Ну, это и коню ясно, ты дело толкуй, – еще больше обозлился, потому как пока совершенно не врубался, Палец. От скуки встал и пошел вдоль стены шмонать свою незнакомую собственность.

– А я и толкую, – не заметил давления Козырек, – Пеленговали мы с четырех точек, по этому погрешность всего в пределах метра. И дальше оставалось наложить его маршрут на лабиринты Эрмитажа. И теперь мы знаем, где именно по Эрмитажу он ошивался.

В древнем холодильнике «Днепр» Палец нашол образцы выпускаемой продукции и банку сгущенки, а вот водки не нашел. В шкафу хозяин фабрики обнаружил пыльное переходящее красное знамя, а вот водки не нашел. Брезгливо вынул стяг и бросил под ноги – потом уборщица вынесет в красный уголок. Также брезгливо снял со стены политический портрет из прежней эпохи, за которым не оказалось сейфа, и тоже свалил к знамени.

– Слушай, Козыречек, – заскреб ногтями край стола Харчо, – Все красиво, дорогой. Я все понимаю. Ты честно отрабатывал бабки, да? Пацаны твои не дурь по углам шабрили, а все при деле шарились, да? Ты вовремя доложился, да? Я одно не понимаю: если вы до последнего метра списали, куда туда-сюда ходил Шрам, то какого хера ты мне суешь не один маршрут этого шакала, а целых три!? Да?!!

Недовольство Харчо Козырек принял гораздо ближе к сердцу, чем ворчание Пальца. И рожа Козырька сразу стала блестеть от пота.

– Дак ведь в Эрмитаже три этажа, а еще подвалы секретные. Мы же Шрама по вертикали не пеленговали. Откуда мы знаем, по какому этажу он шарился? Что отследили, то я и докладываю.

– Выходит, это еще не все? – кивнул в сторону лабиринтов Палец, – Он мог еще и по подвалам путать следы? А это просто – просочиться в подвалы? А менты?

– Там обыкновенная вохра марширует, – расстроено цыкнул зубом Харчо, – Придумай самую дешевую клюкву для визита, тебе выпишут разовый пропуск, и ковыляй потихонечку.

Палец придвинул листы к себе:

– Окей. Пока обойдемся этим. Это что за жирная клякса?

– В этом углу он проторчал два часа. Это или выставка свадебных прикидов прошлого века, или зал Веласкеса, или зал с картинками Ренуара, – доложился Козырек, который когда-то был очень культурным человеком и инженером в закрытом ящике. На кривую дорожку он ступил так: запал на коллекционирование автомобильных мулек; по ночам шастал с отверткой и сковыривал с мерсов, реношек и крайслеровичей фирменный нашлепки; однажды подкрался к «Лендроверу» Харчо...

– И че, нормальный человек может на Пикассо два часа шары выкатывать? – оскалил зубы в улыбке Палец.

– Значит, он погреб в подвал, – оскалил зубы и Харчо. Его хищные глазки были желты, как яичный желток на сковородке.

Харчо угадал. Шрам в тот исторический момент в натуре спустился в подвал. Рядом со Шрамом, и то и дело забегая вперед Шрама, семенил сморщенный, будто вишня в шоколаде, местный активист преклонного возраста Иван Кириллович Ледогостер.

– Хочу вас предупредить, – глухо строил Сергей добровольца, – О нашей встрече вы должны молчать до поры, до времени. К сожалению ваша услуга Родине останется неизвестной широким массам. В натуре, – красная корка, которую издалека при знакомстве Сергей предъявил Ивану Кирилловичу, была служебным пропуском в СИЗО «Углы».

– Я все понимаю, – разливался соловьем доброхот, – Осторожно, здесь низкий потолок. Я это делаю не ради славы, а из чувства долга. Осторожно, здесь стенка пачкается.

Они шли по подвалам. Каждые десять метров дистанции отмечались подвешенным на стену огнетушителем. Вдоль щербатых стен рассыхались старинные набитые скарбом сундуки. На сундуках громоздились коробки, и из прорех выпирала пузатая зеленая медь: кальяны, кубки, пиалы... Иногда чуть ли не загораживала путь развернутая изнанками к зрителям стопка холстов. И вместо мадонн с младенцами кисти фламандских авторитетов Шрам лицезрел только инвентарные номера.

– Хочу вас предупредить, – пока не придумал новых финтов в лечении канцелярской крысы и гнул прежнюю линию Сергей, – Что малейшая утечка информации спугнет злоумышленников. Они всегда держат клювы по ветру. Но Родина вас не забудет конкретно.

– Осторожно, здесь крутые ступеньки. Я все понимаю. С радостью готов помочь пресечь разбазаривание Родины. А хотите, я вам подлинную «Девочку на шаре» Пикассо покажу?

– Это такая... – Шрам показал руками, как он приблизительно представляет себе девочку на шару.

– В экспозиции – копия, – не усек пробуксовки сурового гостя фрукт, – Настоящий Пикассо в запасниках.

– Потом. Дело превыше всего, – веско отринул соблазн Шрам второй раз вякнуть любимое «в натуре». Того глядишь, и спугнешь добровольного помощника. Заподозрит вша музейная, что рядом с ним никакой не ответственный сотрудник органов.

– Тогда мы уже пришли. На этом столе я собрал нужные книги учета, – гордый, как Павлик Морозов, доложился ветеран музейного фронта.

Помещеньице оказалось вроде библиотеки, в шкафах и стеллажах сплошь корешки амбарных книг, будто патроны в пулеметной ленте. Шрам посмотрел на пыльные с обтрепанными углами гроссбухи и посмотрел в упор на дедушку. Сморчок не выдержал проницающего взгляда:

– Я понимаю, понимаю – государственная тайна. Я вас оставлю. Пару часов хватит?

– Без базара, – кивнул Шрам и прикусил язык.

Увлеченный идеей спасти Родину фрукт и на этот раз прошляпил лажу и благолепно срыл по своим канцелярским пыльным нуждам. А Шрам устроился на не старинный, а просто очень дряхлый стул, вздохнул тяжело, вздымая пыль; «Типа, какой фигней не приходится только заморачиваться», и открыл первую книгу с расплывшейся чернильной пришлепкой «Журнал учета движения музейных ценностей за 1964 год».

Следующие час сорок две минуты он сидел тихо-тихо, ворочая страницы и шевеля губами в помощь разбирающим каракули глазам. Только скрипел авторучкой, делая пометки на обратной стороне разового пропуска. По этому Палец попал пальцем в небо, когда заявил, угрюмо пялясь на вырванные из альбома и изрисованные маршрутами Эрмитажные планы:

– Надо было вместо маячка радио ему приклеить, – ни фига бы Палец не услышал кроме двух пустых слов.

– Это ж центр города. В каждом офисе там толпа охраны, и у каждого последнего поца персональная рация. Кто-нибудь тут же в эфире споткнулся бы о нашу волну, – Козырьку не пришлось по душе, что предъявы кидает не родной папа, а посторонний.

– Ладно, – смял пятерней сразу все три мелованных листа Харчо, зашвырнул под ноги и растер, – Ты мне, Козырек, не вешай хачапури на уши. Ты подскажи, как прочухать, что же такое копченое этот Шрам в катакомбах музейных вынюхивал?

– Если бы я был такой умный, наверное, больше бы зарабатывал, – недовольный, как босс оценил работу, позволил себе маленький бунт бывший научный сотрудник. Сам Козырек роста был небольшого, с чуть кривоватыми ногами и неизменной трехдневной щетиной. Пиджак ему был великоват, посему кулаки утопали в рукавах, что являлось объектом постоянных насмешек кунаков Харчо.

Харчо собрался страшно заскрипеть зубами, но вспомнил, что на интеллигенцию пряник действует лучше плетки: Хищные глазки из охряно-желтых стали лимонными:

– Ладно, не приказываю, совета спрашиваю.

Козырек приосанился, хотя в его голосе еще в полсилы вибрировали обиженные ноты:

– Когда у нас в закрытом ящике (У Харчо стала рожа, будто попробовал незрелый виноград) случался затык, мы применяли мозговой штурм.

– Ты че, совсем с башней не дружишь? Чтоб музей штурмовать, танки подгонять надо! – фыркнул Палец.

– Нет, мозговой штурм, это другое. Бескровное. Это вот типа мы сидим в комнате и кидаем отвязанные идеи наугад. «Что, Где, Когда» смотрели? – начхал с Эйфелевой башни Козырек на наезды неродного папы. Идея с мозговым штурмом вдруг ему самому понравилась до желудочных колик.

– Это где осьминожная чмоха всех на полярной станции сожрала? [7]7
  Прогрессивный американский художественный фильм «Нечто»


[Закрыть]

– Нет, это не кино, а телепередача. Там умникам задают вопрос. И умники на вопрос скопом наваливаются. И любые вопросы решают.

– А как их погоняла? Почему я про них не слыхал?

– Это московские пацаны, или питерские?

– Че, прямо так все вопросы и решают, да? – очень удивились отцы, признающие только Ван Дама-Сталоне-Шварца, «Дежурную часть»-«Из оперативных источников» и порнуху по видаку.

– Вопросы в том смысле, что натуральные вопросы, а не проблемы. Ну там типа, какого цвета на самолетах стоп-кран: красного или синего? Или, как открыть консервную банку без ножа? – с горечью Козырек созерцал, как его гениальная идея тонет Титаником в пустых зенках паханов.

Палец достал из дряхлого холодильника банку сгущенки и, рисуясь, проткнул ее пальцем:

– Короче, я въехал, дальше давай, – Палец облизал липкий палец и совершил богатырский глоток из банки.

– Ну вот, – зачаровано уставившись на палец Пальца, продолжил Козырек, – Мозговой штурм, это когда можно любую самую шизовую идею на круг высказывать. А остальные за столом должны ее не посылать в пень, а так и сяк на свет просматривать, а вдруг в ней есть зерно?

– Это типа базар, за который не отвечаешь, да? – въехал и Харчо.

– Скорее даже пурга, за которую не отвечаешь! – уточнил отставной инженер Козырек.

– Ладно, раз пошла такая пьянка, режь последний огурец! – всосал сгущенку в один глоток Палец, – Ты, Харчо, мне открылся, как родной, и я тебе кое-что открою. Я ведь тоже на списочки запал, и своим охранным агентствам головняки скинул. И вот нарыли мои карманные сыскари три гроба, датированных 88, 89 и 90-м годами. Три шестерки Эрмитажных гикнулись нелюбезной смертью – то бешенная псина цапнула, то кирпич сверху грюкнул, то водка с метилом оказалась. Видать, за эти три крезанутых года списки нашли нового хозяина.

Так что никакой веры я не имею, будто это козырные списки так в Эрмитаже и гниют. Слишком много любителей халявы за этот срок там половицы отрывало и стенки простукивало. Я прикидываю, Шрам в музее тусовался по какому-то совершенно параллельному делу. Но и это не худо. Если мы его на этом деле спалим, а потом возьмем под мышки, то он нам по доброй воле все про Эрмитажные списки распахнет, что сам знает, как разменную монету. Так что давай, электрик, учи ученых порожняки гонять с изюмом.

О, радость! Идея безопасного гона отцам прикинулась.

Трое сели вокруг стола, торжественные, будто первый раз на Канарах. Стали добросовестно и неловко морщить лбы. Поначалу мысль не шла, но наконец пробило. Первым приход поймал Харчо:

– Стоп, братва. Он там два часа чалился? Значит бабу трахал. Полтора часа на шампанское и уламывание, и полчаса на палку. Да?

Палец глянул на Харчо с завистью. Не потому, что тот первым раскумарился, а потому, что горец легко отвесил «полчаса на палку».

Козырек пожевал губу и повел себя кайфоломом:

– Сомневаюсь я. Там в музеях одни мымры мочалятся. Я за Шрамом давно по хвостам волокусь. У него такие телки! – Козырек достал из портфеля колоду фото и веером сыпанул на стол. Делал это со вторым смыслом. Доказывал командиру, что не даром хлеб жрет. Харчо тут же придвинул ракурсы и стал захлебываться слюной:

– Ништяк. И эта – ништяк. Я б и этой впендюрил, да? Почему раньше не показывал?

Палец отобрал фотки и вернул Козырьку, дабы не контузили:

– А может, лишнее шалбаним? Он же – вор. Может, че тырил там? – Пальцу пришла вторая шизанутая идея, и теперь он маялся, какая лучше.

– Бери круче, – радуясь, что мозговой штурм помалу зацепил, поддержал Козырек, – Он хочет не одну фитюльку хапнуть, а сразу много. Вот на месте план гоп-стопа Эрмитажа и прокручивал в башке.

– Эрмитаж бомбануть? – с сомнением завеонулся Харчо, и вдруг фишка ему глянулась, – Только на фига гоп-стоп? Проще наехать. Нехай бабки отслюнявливают.

– Но это же не ларек. Это целый Зимний дворец.

– И че? Максать долю не обязаны? Надо прямо спросить, есть у них крыша, или нет? А то будет, как в семнадцатом.

– Подожди, мы сейчас прикидываем, не как ломануть музей. Мы сейчас решаем, на кой ляд там Шрам околачивался.

– Я понял, да? – загорелись диким бенгальским глюкаловом желтые глаза хача, – Там напротив Генштаб!

– Ну?

– Ну?

– Папаху гну. Подкоп Шрам собрался делать.

– С какого перепою?

– Хочет адреса и планы замороженных оружейных складов выведать. Расхищенным оружием торговать хочет.

– А я вот как это вижу. В Питер часто иностранные важные шишки приезжают?

– Есть такая фигня.

– Их обязательно водят в Эрмитаж?

– И не без этого.

– Ну вот, теперь все прозрачно! В этом месяце к нам должны подвалить, дай Бог памяти, английский принц и президент Бразилии. Кого-то из них Шрам решил захватить в заложники. Спрячет в подвал и начнет цену за голову требовать. Или еще бубновей, прикажет, чтобы менты всех нас накрыли, а он один такой крутой в Питере остался.

– А сколько может потянуть английский принц? – лимонные глазки Харчо стали маленькими и мечтательными, – Нулей восемь, да?

И тут Палец грюкнул кулаком об стол, так, что снятая, чтоб не морочили голову, телефонная трубка закачалась, будто папье-маше:

– Херня весь этот штурм! Че мы паримся? Надо заслать пацанов на место, нехай срисуют обстановку и какого-нибудь экскурсовода прихватят. Вот тогда и появится, чем башни наизнанку выворачивать.

– Кстати, – Харчо перестал торчать на принце, – А как так случилось, что наблюдение обломалось?

– А фиг знает, – честно развел ладони Козырек, – Может, кто его толкнул в плечо на выходе из Эрмитажа, вот маячок и выпал под чей-то каблук.

Козырек ошибся. А дело было так. Довольный находкой и даже весьма гордый собой Шрам двигал по залам с греческими истуканами на выход. Вопрос, как НА САМОМ ДЕЛЕ Шрам поступит, если и в самом деле отыщет мифические списки, приблизился, будто пассажирский самолет к американскому небоскребу. По понятиям – в списках шпилились отвязанные козлы. Ведь реально сидели на шее у русского народа, так еще на последние радости народ разводили. Шрам бы их простил и понял, если б эти барыги чем нибудь рисковали, когда обтяпывали свои компостные делишки. Так ведь нет, пухли на телефонах и команды раздавали. И кроме того – да, Шрам – вор, но никогда бы Шрам не стал на чужую сторону распродавать Россию.