Текст книги "Хранитель понятий"
Автор книги: Александр Логачев
Соавторы: Игорь Чубаха
Жанр:
Криминальные детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
– На лад, говоришь? – Шрам откинулся на спинку автодиванчика. Мягкий слишком диванчик, Сергей вообще предпочитал жесткие спинки и седалища. – Пожалуй, так. Лад и покой еще никому не вредили.
Вензель полез в карман. Если он чего подлого и задумал, то следовало напрягаться не сейчас, когда он вынет руку. Вензель вытащил сморкательный платок, облегчил шнобель. Напрягаться следовало, когда Вензель сунет платок обратно. Запросто после этой операции его рука может оказаться вооруженной.
Нет, Вензель всего лишь просто убрал платок и вынул руку пустой:
– Будет тебе покой, добрые люди озаботятся. Но доброта людская не безгранична. Потому что без конца выручать по одной лишь доброте тебя никто не станет.
Вензель повторился. Да и Сергею вроде бы нечего ему больше сказать кроме «покедова». Пора разбегаться. Типа обсудили и добазарились. Нет, ясен дуб, каждый продолжит играть по своим правилам, но до поры они станут друг другу подыгрывать.
– Ну, а теперь, коль мы сошлись, открой тайну, Вензель. Все-таки, как ты меня вычислил?
– Чего проще? Кто тебе из тюряги телеконференцию с паханами летом обеспечивал? Мальчишечка один по имени Антон. [3]3
Вензель намекает на события, изложенные в романе «Крестовый отец»
[Закрыть]Я знаю, ты людьми не кидаешься, вот и взял с той поры мальчишечку на карандаш. Гляжу, мальчишечка вдруг свою фирму открывает. На какие шиши, спрашивается? Знать, без твоих озеленений не обошлось. А когда наши кинулись ради тебя Питер расчесывать, я забил болт на изолятор и нефтекомбинат, про них все рюхают...
В это время «вольвешник» с авторитетными ворами обошел грязный «Камаз». Возьми пьяненький большегрузовский водила Егорыч чуть левее и долбанул бы иномарку. Ее бы мотыльнуло на встречную полосу как раз под набегающую «шаланду» с контейнерами. И знания об Эрмитажных списках, а также воровской уговор были бы похоронены под грудой крашенного металла.
Глава третья. Хозяин пурги.
Сон мне снится. Вот те на!
Гроб среди квартиры.
На мои похорона
Съехались вампиры.
Стали речи говорить
Все про долголетие
Кровь сосать решили погодить
Вкусное на третье.
Короче, перекрываются выходы на парадную и пожарную лестницы. Вот там и должна торчать охрана, держа хваталки на поясах возле ребристых рукоятей. И ждать, когда папы нашепчутся под водяру с закусем и начнут расползаться по машинам. Ну еще лифт, возле которого вполне достаточно нарисовать двоих пацанов. Пусть даже сидят на стульях с журналами в руках. Лишь бы вовремя отрывали задницы и становились в охранные стойки. И, разумеется, на балконах соседних с занятым папами номеров пусть дежурит по человечку против лихих спусков на стальных тросах.
Балконные караульщики жуют жвачку, просматривают подходы и сплевывают вниз обильной густой слюной, красиво расстягивающейся белой змейкой в долгом-долгом полете к земле.
А гостиничный бар молотил сегодня вечерочком выручку на соках, лимонадах и калорийной жратве. На пластмассовые столики были выложены мобилы, издали похожие среди тарелок и стаканов на шоколадные батончики. Когда одна труба начинала пищать, телефоны моментально расхватывались всеми. И за другими столами неизменно напрягались от чужих звонков.
Кто-то, с железными нервами, разгадывал кроссворд:
– Деталь интерьера?
– Вертухай.
– Не катит, нужно из семи букв.
– Тогда – конвоир.
Была в баре группа кавказцев, отсвечивающая под цветной иллюминацией черными кожанками – надо понимать, национальной кавказской одеждой. Кавказцы по привычке горланили меж собой, но горланили вполголоса. И недобро косилсь по сторонам.
Люксовый этаж «Карелии» был арендован от двадцати двух ноль пяти и до тех пор, пока арендаторы не скажут «Хватит, берите его обратно, заселяйте». Предположительно на трендеж должно уйти не более двух часов, а уж как покатится на самом деле – бог весть.
– ...И вдобавок ведешь двойную игру, используя нас втемную. Используя для своих делишек.
– Сильно ты, Карбид, сказал. Поднялся, поднялся. Еще годика два назад в бригадиришках ходил, а теперь... Эхе-хе, – Вензель достал красный батистовый платок и тщательно – сперва одну ноздрю, потом другую – высморкался. Самое смешное, что насморк начал досаждать Вензелю после встречи со Шрамом. Или двери «вольвы» тот слишком широко распахивал, или у старика уже сложилась аллергия на Шрама? Пострадал он от Шрама, нечего сказать, и продолжает страдать. Вон Карбид какую обидную речь двинул. Правильно покойничек Клим Сибирский скороспелов не переносил, какими бы те удальцами не казались.
Пихнув платок в карман, Вензель одной пятерней накрыл круглый набалдашник трости, другую запустил в успокаивающую мохнатость белого персидского кота. Привыкли ладони к сочетанию твердого дерева и податливой шерсти, без того нет ощущения полного комфорта в разговорах, как не было намедни в «вольво» при базаре со Шрамом.
– И что дальше, Карбид? – Вензель спецом давал предъяве напитаться гнилым соком, будто чирю. Чтоб потом смачнее гной чвыркнул. Между прочим подглядывал, как засемафорили рожи остальных. Кто за, кто против, кто воздержался?
– Дальше мы тебя будем слушать. – Карбид нервно ходил вдоль окон по кромке ковролина, позвякивая ключами или мелочью в карманах брюк. Остальные семеро сидели за столом, на диванах, Харчо устроился на тумбе трюмо. Они в опасный базар влезать пока не торопились.
– Значит, Карбидушка, ты у нас решил, что старичок засиделся за столом, молодым дорогу надо уступить. Может и так. Только ты, соколик, ничего толкового пока не прогнал. Гниль одну вывалил, обвинил в каких-то пакостях, а где же разъяснения? Так любой любому может забубенить – мол, ты, Такой Такойтович, нехороший человек. Ты сперва обвинения свои размажь, как масло по булке, чтобы и я, и люди уловили затейливый ход твоих мыслей, – вообще-то рожи остальных пока не ласкали взгляд Вензеля, проросло волчьей ягодой посеянное Карбидом зерно. И еще выше вымахает.
– Чего там ловить? Люди также думают. – Карбид остановился, зачем-то провел ладонью по планкам жалюзи, словно собирался исполнить на них мелодию. – Во-первых, Вензель, ты нас настропалил, чтобы сход без присутствия Шрама вынес ему предъявы. Затем ты настоял, чтобы мы спеленали его и спросили с него ответ. Во-вторых, ты сам встретился со Шрамом, перебазарил без нас и позволил ему свалить. В-третьих, ты теперь подписываешься за Шрама, убалтываешь нас забрать предъявы, оставить его в покое и считать, с понтом ничего не было. Он славный братан, а мы жестоко ошибались. И ты будешь гнать, что в этом нет темной игры за нашими спинами? В-четвертых, о самой темной игре. Ты охотишься за Эрмитажными списками, хочешь захапать их сам, ни с кем не поделиться, а мы на тебя должны шестерить как полные дурики. Ну, чего, Вензель, не так?
Когда Карбид сложил из звуков слова «Эрмитажные списки», в номере сломалась тишина: кто-то скрипнул стулом, кто-то бухикнул, кто-то хмыкнул, кто-то закоцал пальцами по столешнице. Карбид нарушил труднообъяснимое, но всеми признаваемое табу – никто, до кого доходили слухи о списках, вслух до Карбида на людях о них не заговаривал. Как у иных народов не произносят из суеверного страха имя дьявола, так в Питерее всегда избегали слов «Эрмитажные списки».
А кто-то впервые услышал о списках именно сейчас. Харчо, например. Он не стал этого скрывать.
– Э, что за списки? Почему не знаю?
Никто ему отвечать не взялся. Тем более тут же выяснилось, что еще один человек не в курсах. А конкретно – сам Вензель.
– Я тоже не знаю, – старик пилил Карбида честно непонимающим взглядом. – Объяснись, соколик.
Карбид не ожидал такого оборота и разом попал на вилы. Придется пасть студить по полной, куда денешься. Упираться: «Да ты не можешь не чухать» – значит, перевести разбор в беспонтовое препирательство «знаешь-не знаю» и самому похоронить свои претензии.
– Списки, в которых прописано, кто чего увел из Эрмитажа в советские годы и толкнул за бугор. Ну, в смысле, заметные люди, чинуши всякие, которые сперли или в доле были. Там компра на кого хошь, вплоть до москвичей. Ну, в смысле которые из питерского эшелона нынче в кремлевской команде. То есть за жопу местных разом берешь, и до Москвы достать можно.
– Мама моя! – не сдерджался Харчо. – Какой!.. – дальше он ничего не придумал.
– М-да, м-да, – неопределенно и громко пробормотал водочный монстр и по совместительству один из самых маститых людей в шоу-бизнесе Махно, теребя себя за горбатый шнобель.
Хозяин обоих автотолчков и двадцати автосалонов плюс дольщик строящегося порта в Усть-Луге Кисель шумно вдохнул и твердо заявил:
– Пурга!
– Какая-то карта сокровищ, – вслед за Киселем, высказался Вензель, предварив слова сухим смешком. – Значит, ты подвел к тому, что у Вензеля совсем крыша поехала, и делать ему нечего на старости лет как гоняться за таинственными кладами. Эхе-хе...
Карбид вник, что куда-то не туда плывет базар, и все сказанное им может потухнуть в обсуждении байки про списки.
– Ты, Вензель, по Шраму нам ответь. Объясни людям, какую игру ты ведешь.
– Все у тебя, Карбид? – равнодушно полюбопытствовал старик, – быстрое возвышение, когда из говна да за стол, мозги завсегда набекрень скашивает. И тут же хочется еще повыше сигануть. Типа – я ж такой прыткий. Поглядим сейчас, соколик, на твои прыгалки, кипятился внутри дедушка русского криминала.
– У меня все.
– Тогда объясню. Только не ботву какую-то объяснять буду, а отвечу на твои предъявы по пунктикам, как ты их мне вкладывал. Во-первых, с памятью у тебя не шибко, Карбид. Разве я кого подначивал на предъявы Шраму? Разве не вы вынесли на сход тему Шрама? Разве я на чем упирался рогом тогда? Давай у людей спросим, как дело-то было?
– Жора-Долото, – сказал Карбид. – Он затеял тогда базар, его подхватил Палец и ты.
– Вот видишь, сам все помнишь, а на меня поклеп возводишь, – укорил Вензель. – Я «подхватил»! Как ты словечками-то играешься, будто погремушеками. Я сейчас и твой базар подхватил, оправдываюсь вот. Значит, я опять в чем-то перед тобой провинюсь?
Карбид попытался спасти по секундам вянущий пункт первый.
– Все секут, что Долото твой... – он споткнулся.
– И кто? – хмуро зарычал из-за стола Жора-Долото.
– Он тебе во всем эхом подпевает.
– И ты за базар готов ответить? – Жора зло толкнул по полированной столешнице стакан.
– Вы уж, соколики, после разберитесь, а то мы так и до второго пункта не доберемся, – Вензель показал, что он не намерен уходить от Карбидовых предъяв. – Значит, с пунктом первым разделались. Переходим ко второму. Про то, что я сам встречкался со Шрамом. Так то беда-то ваша, что вы сколько дней гонялись за человечком по городу и изловить его не сподобились. Ни твои, Карбид, гопники, ни кого другого пацаны. Сколько ж ждать, зеваючи, прикажешь? Вот и пришлось самотужки все сполнять. Как видишь, я-то умения разыскать кого надо в нашем городе не утратил, быстренько вышел на Шрама. И что, за мои труды праведные я не заслужил поговорить за жизнь с человечком сам? Поговорить и решить, созывать после сход или обойтись без этого. Или доверия мне нет? Ну, у тебя-то нет, а люди ко мне пока с претензиями не подгнебали. Это по второму твоему пункту.
Карбид промолчал. Он, конечно, ставил на третий пункт, полагая, что эту пику так ловко Вензелю не выпепелить. А Вензель, будто настройщик рояля, ловил ушами сопение народа. Где клавиша западает? Где фальшивую ноту ждать? Нет, вроде переломился хребет расклада. Пора коготки в чужие души запускать:
– В-третьих, ты толкал про предъявы к Шраму, которые я вроде бы обратно забираю. Ты же мне и не дал как следует о том людям поведать, перебил, раскурлыкался. Теперь, спасибо, спокойно и обстоятельно изложу. Повторил я Шраму слово в слово, что тогда на сходе проговорили. И он мне по пунктикам, прямо как Карбидушка, ответку дал. Дескать, два лимона зелени, что себе забрал, он в комбинат вложил, а в общак уже с комбинатовской прибыли отстегивает. И больше отстегивает, чем требуется, как бы долю с тех лимонов общаку возвращая. По понятиям то верно. Так я решил, а уж какое ваше мнение будет, сейчас узнаем. Касаемо запуток с беглецами из зоны, Шрам пожал плечами и сказал, что может лишь повторить рассказанное им ранее. И добавил, что проверить его правоту невозможно, остается верить или не верить, как кому нравится. Ведь натурально невозможно проверить. Что ему ответишь?
Кот под сухой куриной лапкой Вензеля шевельнулся, обвел присутствующих дурными салатными огоньками и снова затих. Типа, и охота вам, чудилы, порожняки гонять. Ясен клок, Вензель, что Штирлиц, любой наезд под откос запинает. Эх, не видели вы, каким он гордым беркутом лет двадцать-тридцать назад парил. Не такие сухогрузы разводил.
– Про ментов «угловых» Шрам отвел, что они у него куплены, пашут на него, а капусту всем нам в общак добывают. Дескать, мы ж тоже ментов скупаем, так чем он хуже? – артист Большого театра Вензель опять прокачал публику. Кажись, публика готова в воздух чепчики бросать. Пора, пора бенефис начинать, – Что скажешь, Харчо? Верно я рассудил?
Харчо Шрама не любил и, по своему обыкновению, не считал нужным это тихарить. Поэтому Карбиду не зарыбачить в словах Харчо «подпевания». И если уж Харчо согласится с отводом предъяв... Ну, а Вензель подметил, что Харчо после того, как услышал о всесильных списках, плавает в своих мыслях, далеких от обсуждаемых проблем. Харчо, тут и дебил дотумкает, загорелся добыть списочки и сейчас что-то по этому поводу прикидывает.
– Э, – кавказец с неудовольствием оторвался от увлекательных думок, – нормально все.
– Нормально так нормально, – Вензель не дал Карбиду среагировать и что-нибудь вставить. – В-четвертых, про списочки. Их мы уж обчирикили и справа, и слева, как мне кажется. Ты придумал себе, что раз я старичок старенький, то сказки и байки всякие слушать люблю. Ну, одну сказу ты пересказал, хорошая сказочка, не спорю. Если еще есть, не скрывай от нас, позабавь. И, в-пятых... Это уж, извини, мой собственный пунктик добавился. В-пятых, ты, Карбид, на три минуты сегодня опоздал на сход, ждать себя людей заставил. Я, конечно, понимаю, ты забурел и прешь, и прешь вверх по крутому склону. И еще с кручи взлететь намерен, но людей все-таки уважай на всякий случай. Вот и весь мой сказ, соколик.
Карбид отвел шары от Вензеля и оглядел людей, собравшихся в номере. Пройдясь по репам, он догнал, что проиграл старому вору вчистую. Значит, уже даже не его положение среди воров, а его жизнь повисла на нитке. Только ножницами чикни. И открывать ему сейчас грызло что-то оспаривать – бесполезняк, все во вред зачтется.
– А я на тебя зла не держу, Карбидушка, – внезапно сказал Вензель. Вроде искренне сказал. – Ты человек молодой, заблуждениям подверженный, за нашим столом, считай, совсем недавно, не все еще усвоил. Живи, учись. Сегодня урок хороший получил, на пользу должно пойти. Мы тебя простим нынче, люди со мной согласятся, пусть будет ты ничего не говорил, а мы ничего не слышали. Зачем нам толковыми пацанами разбрасываться? Но уж извини, наказать-то надо хоть немного для ума. Поэтому мы без тебя сегодня договорим, а ты вали, отдыхай, думай...
Глава четвертая. Братаны и сеструхи.
Ой, где был я вчера, не найду хоть убей!
Только помню, что стены с обоями.
Помню, Клавка была и подруга при ей,
Целовались на кухне с обоими.
Я такая! Ну и что?
Люблю мужчин. Настоящих. Ненавижу скулящих неудачников. Ненавижу барыг дешевых и прочую петушащуюся мелкоту, отломивших кусок размером с член мальчика-китайца, возомнивших себя Ди Каприами. Типа, под них женщина должна без приглашения падать, еще в падении раздвигая ноги. Ненавижу чиновников, непременно потных и женатых, с жопами разной ширины под разные кресла, но этих я люблю потрошить и обламывать. Ненавижу офисных мальчиков с их выпендрежем на пустом месте.
А настоящих мужчин люблю. Мужчин, которые эту рисующуюся шушеру не замечают, плюют на них, смахивают в сторону, а те – или отбегают подальше, или заискивают.
У настоящих мужчин всегда есть настоящие деньги. Деньги я тоже люблю.
Он подошел ко мне в боулинг-зале клуба «Винтерхаус». Я играла одна. До его прихода отклонила три предложения: «составить компанию», «помочь добросить до кеглей», «научить технике броска под названием „влупинг“, которым нельзя не выбить страйк».
Он поставил свой стакан с коктейльной трубочкой на мой столик, загасил сигарету о мою пепельницу.
– Трезвой вы никогда не сшибете главную кеглю в вашей партии, мадмуазель.
Голос – как у Сталлоне. В глазах цвета серебристого «Мерседеса», – полное, искреннее безразличие к тому, «да» я в конце концов скажу или «нет».
– Составите мне компанию на коктейль по рецепту Джеймса Бонда: сухой мартини с водкой, взболтать, но не смешивать? С моей добавкой – пить залпом, не мурыжась с соломинкой. Потом вместе доиграем.
Он не слишком выдался ростом. Но и Мел Гибсон невысок, но ка-ако-ой мужчина! Как я его обожаю!
Сегодняшний одет с небрежностью настоящего мужчины. Часы – настоящий «Роллекс», уж мне ли не отличать. И чтобы он ни сказал – хоть на языке негров заговори со мной – разве я б отказала?
И я составила ему компанию. Сегодня вечером я была в черном облегающем платье. Слава богу, есть что облегать. По мне «Плейбой» с «Пентхаузом» безутешно плачут.
Мы пробыли в баре недолго. И в боулинг-зал не вернулись.
– Ко мне не поедем, – сказал он, заводя свою машину (еще б у настоящего мужчины не было машины!), оказавшуюся «Тойотой». – В гостиницах пахнет клопами и чужим потом. Нацелимся к тебе. У такой, как ты, не может не быть собственной уютной норы.
Что мы проведем ночь вместе, слова до того не было брошено. Может быть, я должна была взвизгнуть «Да за кого вы меня принимаете!?» и выпрыгнуть за дверцу автомобиля косметикой об асфальт? И зачем? Затем, что так поступают порядочные женщины? А кто говорил, что я порядочная?
Ну, а мужчина просто обошелся без всяких стыдливых глупостей про «кофе попить», назвал вещи своими именами. Правильно он меня принимает. За блядь. Хотя я вам не шлюха какая-нибудь.
Я живу мужчинами. Я люблю их запах. Их волосатые ноги и руки, волосатую грудь. Их раздутое, как воздушный шар, самомнение. Их драгоценные погремушки, такие непохожие друг на друга: средние, огромные и маленькие, с головками, похожими на шляпку гриба или на шар, или даже с головками заостренными, как ракеты, с густой, как джунгли, шерстью вокруг их сокровища. И все меня хотят, тянутся ко мне, наливаются соком желания, дрожат от возбуждения, из маленькой нетерпеливой дырочки их сокровища, как слеза, как мольба «пусти же!», вытекает капелька смазочной жидкости...
Я люблю мужские подарки. Я люблю, когда за меня платят, когда мне предлагают деньги. Я люблю соглашаться на их желания, зная, что могу и отшить. А чтобы трахаться с первым встречным без права на отказ, ездить по баням и бандитским малинам, фу!
Может быть, лет через пять так и придется делать, но, думаю, не придется. Думаю, скоплю денег, куплю магазинчик или, салон красоты, управляющие будут зарабатывать мне на жизнь. Может быть, не очень шикарно придется жить, да ладно, привыкну. Или выйду замуж. За какого-нибудь богатого старпера, влюбленного в меня до полной слепоты, которой я буду пользоваться...
Мы приехали ко мне. По дороге слушали «Джипси Кингс». Сергей – я называла его имя? – в дороге молчал, выглядел чем-то озабоченным.
Сначала мы пили кофе, за которым ко мне в квартиру так много мужчин поднималось из своих машин. Потом он сказал «Давай спать» и я пошла в ванную.
На всякий случай не помешало бы завести собачку в доме. Конечно, не такую страшненькую, как питбуль, но чтобы защитила. Мужчины они всякие попадаются. Если совсем туго придется – в ящичке, где трусики, лежит пистолет. Маленький, но настоящий. Кажется, браунинг. Однако пока проносило. Хотя один раз мне все-таки съездили по лицу. Кавказец, довольно пожилой. У него не встал, а виноватой вышла я. С тех пор с черными ни-ни.
Наша ночь закончилась быстро. Сергей взял меня всего раз. И как-то уныло и вяло взял, словно выполнил супружескую обязанность. Еще в машине мне показалось, на него навалилась эта противная усталость. Обидно, конечно. Но если утром он оставит мне на комоде несколько зеленых бумажек или отвезет меня в магазин и купит что-нибудь, что мне понравится, я прощу ему ночь.
Потом мы уснули. Он сразу, что называется, отрубился. Я повздыхыла, поворочалась и тоже отключилась.
А утро изменило мою жизнь.
Будильник показывал восемь тридцать. Я в такую рань обычно не встаю. Видимо, Сергей пошевелился, задел меня, я проснулась, потянулась, и тут же пробудился он. Притянул к себе. И вот тогда уже оттрахал на славу.
Конечно, заниматься любовью спозаранку, едва продравши глаза, не самое лучший вариант для женщины. Но все-таки приятно, когда тебя желают так буйно. Однако, подруги, страсть страстью, а про «резинку» не забывайте. Мужики, они безрассудные, особенно если выпивши. Никогда нельзя верить их «да я здоровый, проверялся», всяким «да не люблю я через галошу, чувствовать тебя хочу». Нахлебаетесь, если поверите.
Потом я стала гладить его тело. Сколько же на нем рубцов и шрамов. Как у солдата. Бедненький.
– А этот откуда? А этот от чего? – спрашивала я его.
Он отшучивался. «На Колчаковских фронтах я раненый», «бандитская пуля», «татарская стрела».
– Ой, а это что значит? – уткнулся любопытный женский носик в плечо, где синяя молния пронзала лиловую тюремную решетку.
– Ответ знает только ветер, – щекотнул губами правый кофейный сосок Шрам.
И вдруг я вспомнила!
«Если увидишь у кого, – сказал Гера по прозвищу Панцирь (смешная кличка, говорят, он ее получил в боксерскую юность за устойчивость к ударам по голове) и показал раскрытый блокнот, – звони. За наводку на чувака обещано двадцать тонн зеленых».
Я взяла с прикроватной тумбочки зеркало. Мне надо было отвернуться от Сергея, чтобы не заметил волнения.
Боже, какая я страшная! Растрепанная, припухшая, бледная, как спирохета, синяки под глазами. Как такую можно захотеть? Брось любоваться, надо срочно все обдумать, Анжела, приказала я себе. Хотя на самом деле меня зовут Клава, ну да то родительская ошибка. Думай, думай, Анжела!
Кто он мне, человек на кровати? Никто. Уйдет и поминай как звали. Любовь с ним не закрутится. Да зачем мне крутить любовь с парнем, за которым гоняются. Еще положат рядком одной очередью. А если его ищет Панцирь, значит, его ищут очень серьезные мальчики, которые меня спросят потом, почему я сразу не позвонила. Не разглядела рисуночек на руке? Не поверят.
Двадцать тысяч баксов за раз – обалденные деньги. И сразу уеду месяца на два в Испанию. Или во Францию. Париж я тогда из-за Сержа так толком и не расчухала. Куплю машинку, выучусь водить. И еще останется.
– Я в ванную, милый, – пролепетала я и соскочила с кровати. Он ничего не произнес, лежал, заложив руки за голову и закрыв глаза.
Забежала на кухню, захватила комнатный радиотелефон и прошмыгнула в ванную. Включила душ, вывинтив до отказа краны горячей и холодной воды. А черт! Записная книжка. Сумочка в коридоре. Я, голенькая, тихонько выскользнула из ванной, схватила сумочку и вернулась. Закрылась на защелку.
Сердце колотилось, как перед первым трахачем в жизни. От волнения я возбудилась. Я бы сейчас не отказалась, чтобы меня трахнули под душевыми струями или на стиральной машине. Но я не стала открывать дверь и звать Сергея, я листала записную книжку, не сразу вспомнив на "Г" или на "П" у меня записан Гера-Панцирь.
Нашла. Номер Гериной «трубы». Или не связываться? Я зажмурилась и увидела двадцать тысяч. Они привиделись мне в открытом кейсе, аккуратно уложенные зелеными пачечками, перетянутые резинками. Вытаскиваешь из кейса пачку – и сразу столько всего можешь...
Я начала втыкать кнопки. Скажу, чтобы ждали внизу. У машины. Не в квартире. Нет, только не в квартире. Я ни при чем. Они могли же вычислить Сергея по машине?
Раздался первый гудок. Я заволновалась – а вдруг вместо Геры замымрит противный женский голос: «Абонент находится вне зоны действия сигнала или его аппарат отключен».
– Да.
Гера, я сразу узнала. Еще не поздно нажать «отбой». Но набралась-таки духу:
– Гера, это Анжела...
Защелку выдрало с корнем. Дверь отлетела в коридор, но на петлях как-то удержалась. Он уже был в брюках, но босой и с голым торсом. Подошел – я сидела на краю ванны как мышь, а на коленях хрипел Гера: «Алле, кто это? Какая Анжела?» – взял у меня телефон.
– Ну, это же так просто, дорогая. Если бабы убегают в ванную, Анжелка, то сразу. А если уж начинают гладить, да ворковать, то ждут продолжения банкета.
Да, я промахнулась. Ведь, действительно, его болванчик начал оживать, приподнимать голову, а я, дура, схватилась за зеркало.
– Сергей... – я хотела ему что-то наврать, кажется, про ревнивого ухажера...
Он не дал:
– Молчи, Анжелка, молчи, лярва. Ну, никакого спокоя, все норовят продать.
Он запустил мне в волосы тяжелую пятерню, провел по голове.
– Не знаю, оставить тебя в живых или наказать?
Его пальцы обхватили мой подбородок, больно сжали. Усмехаясь, он входил своими глазами в мои глаза. Трахал взглядом. Я вдруг поняла, что вчера он пробрал меня именно глазами – серые клещи, цапающие тебя за сердцевину.
Сейчас по глазам же поняла – не оставит в живых, он не умеет прощать. Выть и заклинать бесполезно. А он вдруг нажал на мобиле повтор номера и через три сердечных еканья хрипнул:
– Салют, Панцырь. Почему не растолковал своей шмаре, что сезон охоты на Шрама закрыт. Кто говорит? ШРАМ ГОВОРИТ! Тебя что, не учили золотому правилу: «Уходя, гасите свет»?
Мужчины, мужчины... Так и должно было закончиться. В мужские игры нельзя забираться слишком глубоко. Эх, надо было выходить замуж за того белобрысого и конопатого студента, что ползал на коленях по моей комнате в общаге, плакал и умолял. Сейчас он кем-то при губернаторе. Но кто ж знал...
* * *
– Но, Алиса, мы должны угодить его пристрастиям, – сложно выразилась Юлия Борисовна, – Если он в предвыборной программе заявляет, что выступает против социальной несправедливости, значит, он – розовый. Если божится денно и нощно помогать неимущим, значит придерживается правых взглядов. Это же как дважды два!
– Юлия Борисовна, не пори чушь! Сейчас только больной не любит неимущих, – на правах главной в отсутствии Дениса безаппеляционно повысила голос Алиса, – Ты б еще подшивку «Правды» придумала на гвоздик повесить. Лучше пыль вытри, больше толку будет. Насосам не нужны единомышленники. Им нужны профессионалы. Думаю, по этому он отказался от услуг размазней из «Елея».
– Я с вами не согласна, – подчиненная обижено прижала к блузе на уровне впалой груди развернутый журнал «Первые лица». Развернутый на интервью с Зюганычем и отвергнутый к такой-то матери, – Я буду вынуждена поставить в известность об нашем споре Дениса Матвеевича!
– Твое право, – сухо сказала Алиса и мысленно добавила: «Старая вобла», впрочем, без особой злобы, – А пока давай-ка, пыль протри.
Юлия Борисовна с гордо поднятой головой отправилась за тряпкой. Алиса принялась выиграшно расставлять на полке книги «Теория и практика рекламы» Латыниной, «Политическая реклама» Константинова, «Создание положительного имиджа» Бушкова... Последнюю книгу, подумав, Алиса положила на стол начальника рекламного агенства. С понтом – настольная. Примерилась завесить выцветшее пятно на стене рекламным календарем «Арс лонга», но не оказалось под рукой канцелярских кнопок.
Опять вошла в кабинет Юлия Борисовна. Опять без тряпки:
– Алиса, – торжественно сказала старая вобла, – Я вот тут над вашей идеей с «Правдой» подумала. Может, действительно разных политических газет на стол Дениса набросать? В этаком живописном беспорядке? Пусть гость увидит, что мы интересуемся политической жизнью.
– Юлия Борисовна, нам начхать на политическую жизнь. Мы просто делаем депутатов. Мы – не подпольный обком, а фабрика по производству депутатов. По выпечке депутатов муниципальных образований, по пошиву депутатов местного созыва, по штамповке депутатов Законодательного Собрания. Ясно? А сейчас мне нужны кнопки.
Юлия Борисовна, сейчас как никогда похожая на червивую сливу, поджав блеклые губы, исчезла из кабинета.
Весь сыр-бор происходил по заурядной причине. Директор рекламного агентства «Правильный выбор» Денис Кораблев рядом с офисом в кафешке пересекался с потенциальным клиентом. Клиент разочаровался в его прежде обслуживавшем агентстве «Елей» и подискивал замену. Вполне вероятно, Денис заманит клиента продолжить беседу в кабинет. А клиент – феерический денежный мешок.
В чем Алиса была заранее согласна с клиентом, так это что в «Елее» напрочь не умеют работать. До сих пор город навзрыд хохочет над одной историей. Ведя кандидата (по профессии – врач, по горькой фамилии – Козлов), халявщики из «Елея» устроили пиэрную акцию у метро «Маяковская». Несколько гавриков в белых халатах раздавали на халяву простенькие таблетки и, понятно, бумажки с агитацией. На спинах медицинских халатов было пафосно написано: «Выбери меня! Козлов». Однако, халаты оказались кроены на дядь Степ, а напялили их сплошь коротышки. И «меня!» терялось в складках.
Алиса вдумчиво рассыпала по столу горсть визиток из канцелярского стакана. В стакане спецом для таких случаев хранились особенно почетные визитки: всякие Балтийские авиалинии, Ассоциации мебельщиков, ПТС и иже с ними. Типа, от крутых заказчиков отбоя нет.
Наконец появилась Юлия Борисовна с тряпкой пыль протирать.
– Я же просила кнопки.
Юлия Борисовна, из синей став фиолетовой, испарилась. Алиса, вздохнув, положила на стол свой «Паркер», как завершающую натюрморт деталь. Вдруг потребуется срочно подписывать контракт? Прочие утыканные в канцелярский прибор презентационные авторучки давно выдоились или высохли.
Появилась Юлия Борисовна с кнопками. Дамы, забыв прежние обиды, стали дружно пришпиливать к обоям глянцевый календарь «Арс лонга». Пока пришпиливали, Алиса все жалела, что они – честное рекламное агентство. Вот ходит же по народу история, будто некие москвичи втюхали «Кока-Коле» право размещать рекламу на корпусах космических кораблей «Энергия». Бабки нешуточные. Только когда кокакольщики сунулись на космодром, их послали подальше. Мол, ничего не знаем. Понятно, рекламное агентство ждать предъяв не стало, а растворилось во мгле.
И тут в кабинет вошел косолапый Денис, лицом пасмурный, спиной сгорбленный. Один. Недоуменно посмотрел на сотрудниц, вроде совершенно не узнавая. Прошагал в глубь и студнем опустился в кресло. И уставился затуркаными глазищами на обложку книги «Создание положительного имиджа».
– Этот Сергей Владимирович Шрамов – настоящий урка, – как бы оправдываясь и не решаясь встретиться взглядом с сотрудницами, промямлил Денис, – Причем, птица очень высокого полета. Нет, он вообще-то вежливый и культурный. Только в гробу видал я такую вежливость! – как бы сам с собой и не замечает теток, бедкался Денис.