Текст книги "Свалка"

Автор книги: Александр Лекаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)

Глава 29

Племя существовало в основном за счет разгрузки и утилизации отходов, а также отхожих промыслов в городе. Когда оба канала оказались перекрытыми, в поселке стал ощущаться недостаток провизии, и они с Дедом, вдохновившись чифирем, решили предпринять попытку пошарить по округе в поисках пропитания. Они посетили уже две сельские лавки, и нашли их закрытыми наглухо. Теперь они, болтая и развлекая друг друга, ехали по совершенно пустому шоссе к придорожной харчевне, надеясь купить пожрать за любую цену – или взять любой ценой.

– Не понимаю, – сказал он, продолжая ранее начатый разговор, – Как можно, будучи человеком мыслящим – не быть верующим? И как можно, будучи человеком верующим, впасть в такое богохульство, чтобы полагать, будто кто-то может противостоять Всевышнему? – Он пристукнул обеими руками по рулю, – Откуда взялись эти сказки о Сатане? – От двойственности мышления, – ответил Дед, не переставая шелестеть картой и удерживая свободной рукой сползающий с колен автомат, – От двуполярного устройства самой нервной системы. Один-ноль, есть импульс – нет импульса, человек не способен мыслить единство, не оцифровывая его в двоичной системе. А машина, которой человек мыслит – это часть Вселенной, устроенной по тому же принципу. Поэтому, извините, вашссясь, – Дед ухмыльнулся, – Это вы изволите впадать в богохульство. Сатана – есть. Бог – есть. Они есть единство, которое человек разлагает на свет и тьму – так он познает бога. Так он познает вещи – в свете. Но свет и тьма – в устройстве человеческого глаза, их нет во Вселенной, которая проявляет себя в импульсах энергии. Их нет в Боге, который есть эта энергия. – А причем здесь Бог? – усмехнулся он. – Бог здесь притом, что Он – целеполагающее Нечто, а не бессмысленная и безличная сумма энергии, как полагают некоторые, богословствующие, но безмозглые материалисты. – А что доказывает наличие мозгов у Бога? – Ваши собственные мозги, если они у вас есть! Если существует существо, способное ставить себе цели и которое является частью Вселенной – то как можно отрицать наличие цели у Вселенной? Разве может быть часть – больше и целее целого? Вам знакомо понятие умысла? – Очень хорошо знакомо, – он поскреб заросший кадык, – Я дважды сидел в тюрьме. – О, как это прекрасно! – восхитился Дед, – Тогда вы способны понять умышления Бога. Отсутствие умысла – отменяет деяние. Наличие цели у Вселенной – делает ее существующей, а не наоборот. Вселенная приходит к нам из Будущего, в котором находится ее Прошлое – Акт Творения, Цель-в-Себе, – Дед почесал лысину под драной шапчонкой, – Это доказательство Бытия Божия, мимо которого прошли богословы, умиляясь пестиками и тычинками и мусоля Святое Писание, в котором ни черта не смыслят. Это решение парадокса Времени, которое проглядели физики, увязшие в изучении фрактальных процессов. Я дарю его вам, если дадите закурить. – Дед не успел докурить свою сигарету – они подъехали к харчевне.

Фасад выглядел совершенно безжизненным, но у распахнутой задней двери трое расторопных парней активно грузили ящики в белый микроавтобус с надписью «Аякс» – на подъехавшую «бээмвуху» они посмотрели без удовольствия.

– Бог в помощь! – Он вышел из машины, приветливо улыбаясь и держа руки на виду, – А не продадите ли чего-нибудь пожрать? – Не продаем, – отрезал верзила, казавшийся старшим. – А если за хорошие деньги? – Он извлек из кармана толстую пачку баксов. Взгляд грузчика прикипел к деньгам, – Ну, если за хорошие… – верзила облизал заросшие рыжей щетиной губы, – Что тебе надо? – Все! – жизнерадостно ухмыльнулся он, – Крупа, колбаса, чай, водка, сигареты. – Ну, тогда… – рыжий оглянулся на партнеров по бизнесу, – Палка колбасы – десять баксов, пачка сигарет – десять баксов, бутылка водки – двадцать. Бабок хватит? – Хватит. – Ну, раз такие дела… – рыжий развел руки в стороны и кивнул внутрь фургончика, – Подходи и бери, что надо. – Усмехаясь, он подошел к открытой дверце, рыжий отступил ему за спину, и тут со стороны «БМВ» ударила короткая очередь.

Он обернулся, споткнувшись о тело рыжего, и успел увидеть,  как один из его приятелей, приседая по-ковбойски, рвет что-то из-под полы куртки, а второй уже держит в руках ободранный АК – старый дырокол и надежный, как смерть.

Затем ударили еще две короткие очереди. Ковбой упал на задницу и опрокинулся на спину. Автоматчика пули развернули по оси, и он рухнул головой вперед в распахнутую дверь харчевни.

Все стихло, Дед щерился, все еще упираясь задом в дверцу «бээмвухи», в руках его дымился автомат.

Глава 30

– А вы неплохо управляетесь с этой штукой, – сказал он, руля по пустынной дороге в сторону родной свалки, – Для биохимика. – А кто из моего поколения, – Дед провел пальцем вдоль ствола, – Натаскавшегося по армиям да по сборам,  не умеет управляться с этой штукой? – Нашего поколения, – поправил он, – Мы родом из СССР, нас учили этому дерьму уже в 14 лет, на уроках патриотической военной подготовки. – Не дерьму, как оказалось, – ухмыльнулся Дед, – Это оказалось единственным полезным навыком, который мы вынесли оттуда. – Не единственным, – возразил он. – Увидеть, как патриа превращается в дерьмо, и научиться презирать патриотизм – это очень полезный навык. – Вы были патриотом? – удивился Дед. – Я даже играл в игры патриотов, – ухмыльнулся он, – Как и тот рыжий дурак, которого вы пристрелили. У него на плече такая же татуировка, как у меня – спецназ. Такие татуировки делали те, кто служил в Афганистане добровольно. – Как вы заметили? – Это нетрудно было заметить, ваши пули почти оторвали ему руку, вместе с рукавом. Заметил, когда шмонал его, чтобы забрать деньги и оружие. – А ножа в его руке, который он собирался воткнуть вам в поясницу, вы при этом не заметили? – Заметил, спасибо. И забрал его на память.

Они забрали из фургончика и харчевни все, что там было – и все это уместилось в багажнике «БМВ». В помещении они нашли трупы молодого мужчины и женщины, которые, видимо и являлись владельцами имущества. Их убили за десять палок колбасы, ящик водки, два ящика гнилых сосисок и пару блоков сигарет.

За время их отсутствия в поселке произошло странное событие. Собака, сдохшая год назад и закопанная в землю, вдруг вернулась – тощая, дрожащая, но очевидно живая. Сразу возникло много домыслов: животное похоронили заживо, оно выбралось из мелкой могилы и болталось где-то все это время, а теперь вот вернулось, это вообще могла быть не та собака, а очень похожий щенок от той собаки, которую похоронили заживо, которая выбралась из мелкой могилы и пошла болтаться где-то. Старались не вспоминать, где закопали ту собаку, старались не замечать, что щенок того же возраста, что и сдохший, и что он лезет к знакомым людям – просто бросили ему кусок мяса и все.

Раздав небогатое угощение и прихватив бутылку водки, они взобрались на крышу Замка, чтобы понаблюдать багровый заход солнца и поразмышлять над суетностью жизни.

– Вы что-нибудь слышали о воскресении собак в преддверии Армагеддона? – спросил Дед, кривя губы и задирая кустистые брови. – Нет, не слышал. – У нас даже Армагеддон через жопу, – хмыкнул Дед, – Если так дело пойдет и дальше, то нам следует ожидать появления динозавров. – Все может быть, в этом самом странном из миров. Вся наша цивилизация – это зомби, оживленный кровью динозавров. Вы знаете, что такое рука Славы? – Что это такое? – Это рука мертвеца, специальным образом обработанная и подвяленная, как балык. Если поджечь палец, он будет гореть, как свеча, потому, что пропитан жиром мертвеца. Вот так горит эта цивилизация, пропитанная нефтью. Она никому не освещает путь и никуда не движется. Она просто воняет и корчится в огне, она изначально мертва. В ее ядовитых испарениях появляются фантомы, но люди, которые живут в этих испарениях, считают их реальностью. Они сами стали фантомами – призраками, статической единицей в компьютере, с номером на лбу. – Без которого ни купить, ни продать, ни жить, – усмехнулся Дед, – Это в буквальном смысле то, что сказано пророками. – Это в буквальном смысле то, что сказано во всех пресс-релизах и на всех сайтах, во всех бизнес-планах и во всех талмудах по экономике, – заметил он, – Но кто это видит? Люди – реалисты, они куют бабки, им нет дела до миражей. – А призрак динозавра бродит по Европе, – ощерился Дед, – Давайте выпьем, я не могу смотреть трезво на эту жизнь. – Дед занюхал водку сырой, свисающей, как вялый член сосиской, внимательно осмотрел ее и со вздохом взял в рот. – Не напрягайтесь так, – посоветовал ему собутыльник, – Просто глотайте, не жуя, и все будет в порядке. – Сам знаю, – огрызнулся Дед, – Вы лучше сообщите что-нибудь насчет времен и сроков. – Сроки? – удивился собутыльник, – Срок вышел, как у этой сосиски. Эволюционный импульс сдох, больше не рождаются Сократы, Пифагоры и Цезари, никто не строит Парфенонов, никто не пишет библий, Ригвед и Илиад – вы не заметили? Жизнь утратила плоть и кровь, ее сутью стала бесплодная мастурбация на нью-йоркской бирже. С тех пор, как нефть и деньги замкнули круг – время остановилось внутри этой цивилизации. Не надо ждать Армагеддона – он уже с нами, – собутыльник усмехнулся, – Мы просто ждем чистильщика, который придет и уберет мусор.

Глава 31

Эта ночь, пришедшая в багровой крови закатившегося дня, подарила ему еще одно видение.

Он стоял среди стаи черных собак с окровавленными мордами на краю гигантского каменного плато, вознесенного над миром, над его головой неслись разноцветные облака, рядом были девочка-полуживотное и юноша с лицом жестокого ангела. Они все были – Псы Войны, но они стояли неподвижно и высоко, в молчании и смотрели вниз.

Внизу медленно, как бы увязая в прозрачном глицерине ленивого времени, пронизанного струйками крови, разворачивалась бойня. Деловитые живые мертвецы с розовыми щеками нажимали кнопки. Брели куда-то караваны, навьюченные сокровищами и верблюды, один за другим исчезали в огненной пропасти. В небе кружили стаи металлических птиц, поклевывая то здесь, то там. Везде расцветали розовые цветы. За пределами неба, в черном космосе, разворачивался свиток информационной сети, испещренной рунами искусственных звезд, оцифровывающих одну и ту же команду в миллионы маленьких, бессмысленных убийств. Выползали из шахт лингамы ракет, продирались сквозь толщу морей атомные субмарины, ползли по поверхности морей поля серого железа, усеянные прыщами геликоптеров – памятники никчемности, результат бесплодной мастурбации духа длиной в эволюцию.

Он стоял над грязью этого побоища, в котором не было ни величия, ни красоты, ни единой трагической ноты и видел, как под грязью, в бестеневом свете противорадиационных убежищ копошатся насекомообразные существа и тычут жвалами в клавиатуру компьютеров – они высчитывали и планировали, они проводили жесткую маркетинговую политику – вирус, убивший организм, рассчитывал выжить после смерти организма.

Это было смешно, и он усмехнулся, рядом с ним засмеялся кто-то еще, хрустальным смехом, сразу вспыхнули Солнце, Луна и звезды одновременно – и он проснулся в луче света, падающего через щель окна.

– А у нас оттепель, – сказал Дед, уже прихлебывавший чифирь из железной кружки, – Сажайтесь к столу, я вам расскажу за новые события.

Через пару минут, отправив утренние надобности, он принял первый утренний глоток чаю и приготовился к получению политинформации.

– Тут у одного деятеля есть мобильник, – сообщил Дед, – Так ему позвонил Киря и сказал, что в городе началась заваруха. По ящику пока – ни гу-гу, затаились крысы, а чужих блокируют. – Какие крысы? – Прыщавые. Киевские революционеры решили поделить имущество местных олигархов. Тогда местные олигархи объявили, что это они – настоящие революционеры, а киевские – фуфло. Местные вооружили своих бандюков, за бандюками потянулся дурак-народ, киевские прислали сюда внутренние войска и теперь они уже начинают чистить друг другу рыла. Причем все – за волю, за народ, за правду-матку, за Бога, царя и отечество. Ну, как и полагается в восточных славян. – Теперь следует ожидать провокаций по всей стране, – заметил он, – НАТО уже роет копытами на границах, чтобы защитить демократию и свободу – для того и революция затевалась. – Самое интересное, – Дед почесал лысину, – Что при всех этих пертурбациях с нас так и не сняли оцепление – пацаны уже сгоняли посмотреть.

После завтрака они ершили поездить по округе, чтобы посмотреть, не возникло ли какого-нибудь шевеления в связи с последними событиями, а может и добыть каких-нибудь продуктов.

Но шоссе было безвидным и пустым, не двигались по нему революционные войска и не влачились понурые беженцы, только сырой ветер оттепели нес прошлогодние листья из посадок.

На перекрестке двух проселочных дорог, обрамленных черными осокорями, среди гнилых и заброшенных полей они наткнулись на первый знак событий грядущих – на придорожном дереве головой вниз была распята голая старуха. Ее ноги были приколочены кровельными гвоздями к стволу, а руки – к куску горбыля, прибитому у самых корней. Тело, надрываясь о гвозди, сползло вниз под собственным весом, голова ее была вывернута в сторону, на лицо свисли коричневые мешочки грудей, между ног, как пучок мха, торчали седые волосы. Кости черепа уже обнажились, грязь у корней дерева была истоптана следами животных, на голых ветвях каркало воронье.

Вряд ли можно было добыть хлеб насущный в поселке, в который вела одна из скрещенных дорог, но они поехали туда – из нездорового любопытства.

Поваленные заборы, покосившиеся хибары, крытые чем попало, тощие собаки на обочине, пара-тройка мрачных насельников в телогрейках, ободранная надпись «Сельпо» над глухой дверью – все как всегда, ничего не изменилось здесь с самого памятного 92-го года.

Только начали распинать старух на перекрестках дорог.

Поминая добрым словом добрый мотор, они сделали круг по чудовищным лужам и вернулись на шоссе, где их настигла нежданная удача – уже метров через сто, руля в сторону родного дома, они сбили машиной неудачливо перебегавшего дорогу зайца.

Возникшая было мысль о пикнике на обочине была отметена сразу – промозглый ветер задувал, как спичку все добрые надежды, выметая мусор со всех концов этой обширнейшей в мире свалки – каждый сучок на каждом дереве был украшен драным полиэтиленовым пакетом, как-то не располагало это все к мирной беседе у костерка, да и водки с собой не было,

Дедова берлога в тихом углу Замка на территории собственного феода подходила намного больше для получения кайфа от царской трапезы – много ли надо двум тихим интеллигентам, умеющим добыть свой кусок мяса?

– Вы когда-нибудь пробовали рагу из собаки? – спросил Дед, с наслаждением обсасывая заячью косточку. – Пробовал, – кивнул он, – Очень вкусно. – Я рад, что имею дело с человеком, знающим толк в кулинарии. Человек, знающий толк в кулинарии, не пропадет ни при каких обстоятельствах. Китайцы и японцы научились своим изыскам оттого, что жрать было нечего. – И оттого, что не имели идиотских религиозных запретов, – заметил он. – Точно, – согласился Дед, – В конце концов, мышление – это физиологический процесс. Чем больше данных вы вводите в этот процесс, тем более неординарным становится мышление. – И наоборот, – усмехнулся он, – Свободно мыслящий человек может жрать, что угодно. Иногда он доходит даже до того, что начинает жрать самого себя. – Это обычное дело, – кивнул Дед, – Надо же с кого-то начинать. Свободно мыслящий человек – всегда людоед. Быть свободным – значит быть свободным от человеческих ограничений. А если ты свободен от человеческих ограничений, ты уже не вполне человек, а вполне сатанински мыслящее существо. Освободившись от ограничений религии, человек начал практиковать потребление препаратов плаценты, препаратов человеческой крови и органов, вырезанных из человеческих тел. Это – прямой, хотя и замалчиваемый каннибализм. Человек вернулся к шалостям предков, на новом витке эволюции, – Дед ухмыльнулся, – Потому, что мышление, как и эволюция духа – это физиологический процесс. – Дед поковырял в зубах, – Напрямую связанный с пищеварением и кулинарией. – Как невинно выглядит переливание крови на фоне сказок о Дракуле, – заметил он.

– А операция на Ираке не выглядит невинно на фоне сказок о Джеке Потрошителе? – изумился Дед. – Там выпотрошили сотни тысяч людей, прямо в землю, где был когда-то Эдем – во имя борьбы с мировым злом. Если бы американцы их съели – это было бы не так отвратительно с точки зрения любого, непредвзято мыслящего гуманиста. Американская религия лжи – груба и вульгарна, как обсчет на рынке, как сама Америка, которая со своей блядской рожей пытается выглядеть невинно, как девочка во флер-д оранже. – Как маленькая вспышечка в Хиросиме, – усмехнулся он, – Демонизируя при этом цветочки конопли. – У китайцев есть древний и весьма почитаемый кулинарный трактат, – сообщил Дед, облизнувшись, – Называется: «Цветок шафрана и правильное размышление о сладкой свинине». Сладкая свинина – это человеческое мясо. – Я знаю. – Откуда? – понятия не имею, но откуда-то знаю. – Знание – сила, – задумчиво заметил Дед, – Современники Лао-Цзы, в отличие от современных каннибалов, были достаточно честны, чтобы сполна наслаждаться поверженным врагом, и изысканно эстетичны в своей невинной любви к кулинарии. – Так выпьем же за то, – сказал он, поднимая стакан, – Чтобы Бог, который есть Любовь, пришел, наконец, на эту Землю. – И даровал верным победу над врагами, – расхохотался Дед.

Глава 32

Племя веселилось, племя гуляло какой-то племенной праздник, это мог быть День Первого Зачатия или Полет Лунного Дракона – племя получило пол-ящика трофейной водки и радовалось, как могло, это мог быть и День Благодарения Халявной Выпивке – какая разница? По случаю теплой погоды веселье иногда выплескивалось из бараков и переходило в танцы с собаками – собаки тоже принимали участие и получали свой кусок праздника.

Они с Дедом наблюдали все это великолепие, стоя у входа в Дедовы апартаменты – особенно прекрасна была одна малышка лет тринадцати с роскошными грязными белокурыми волосами – каждый раз, выходя, чтобы сплясать, бросить кости или помочиться, она заливалась громким смехом, задирая лицо к синеющему небу.

– Она вам нравится? – спросил Дед. – Очень нравится, – ответил он. – Так подойдите и осчастливьте ее, это будет красный день в ее календаре. – Нет, – он покачал головой. – Почему? – изумился Дед. – Я не заметил, чтобы вы придерживались возрастных табу. – Мои желания не имеют границ, – усмехнулся он, – Но мое бренное тело имеет свои ограничения. – А-а-а, – понимающе покивал Дед, – Всегда так. Ты можешь мечтать о чем-то до опупения, а когда это что-то приходит – ты не знаешь, что с этим делать. – Уверяю вас, я никогда не мечтал о малолетних девочках. – Да? – удивился Дед, – А я мечтал. Но когда у меня появился доступ к сокровищам, я обнаружил, что мне это не интересно. Очень многие плоды имеют сладость только тогда, когда они – за решеткой. Это похоже на свободу. Я мечтал о свободе, а когда она обрушилась на меня – я обнаружил себя за решеткой. Теперь я уже не мечтаю о свободе. Теперь я знаю, что свобода – это взгляд из-за решетки – по ту или по эту сторону. – Вы понимаете намного больше, чем думаете, усмехнулся он. – В каком смысле? – В прямом. Между жизнью и смертью – тоже есть решетка. Она – воображаемая, так же, как и граница между свободой и не свободой. Каждый из живущих – уже мертв. И каждый мертвый – живет. – Вы не могли бы объяснить поподробнее? – заинтересовался Дед. – Нет, не мог бы. Это то, о чем говорили все уважаемые вами пророки и очень многие другие, менее уважаемые люди. Но любой человек, кем бы он ни был, начинает нести чушь, когда пытается говорить об этом. Об этом нельзя говорить, но это можно знать со всей достоверностью. Многие знают, но никто еще не смог выразить свое знание так, чтобы хотя бы не быть осмеянным. Уважаемые вами пророки были посмешищем при жизни. Их невразумительные истины дошли до нас только потому, что они взяли на себя труд записать их и запрятать куда-то записанное. – Он усмехнулся, – Все, уважаемые вами пророки жили на тогдашних аналогах сегодняшних свалок. Их никто не принимал всерьез. Это были никчемные, безумные, вонючие старикашки с грязными бородами и грязными желаниями. Даже их апокалиптические прозрения – насквозь эротичны и пронизаны высоким напряжением закоренелого мастурбатора – они сходили с ума от этого. Они не становились в старости благостными дедушками, потому, что неизрасходованная злость, неизрасходованная любовь и неизрасходованная сперма перли из их волосатых ноздрей и ушей. Они не могли стать божьими одуванчиками потому, что были чертополохом, выросшим на свалке. – Вы не очень высокого мнения о пророках, – Дед ухмыльнулся и почесал бороду. – Напротив, я о них очень высокого мнения. Им люди обязаны правдой. Правда – она всегда топорщится шипами, она косноязычна, жестока и безумна. Норма – это очень низкая вещь, на ней, как на пьедестале стоит вся тупость мира. Безумие – это высокая вещь, оно выводит человека из человеческого муравейника, оно ведет к смерти, но смерти нет и безумцы всегда правы. – Откуда вы это знаете? – От верблюда, – усмехнулся он, – Который прошел через игольное ушко. – Ну, раз так, – вздохнул Дед, – Тогда я предлагаю отметить это дело, дерябнув еще по ведру. – И заголосил, – Галя идэ по вод-дку, коромысло гнэться! – А за нэй Иванко, як барвынок вьеться! – поддержал его напарник, обнимая за талию. Так они и уползли обратно в берлогу – шатаясь и голося на два пропитых голоса.

– Нет счастья в жизни, – заметил Дед, поддержав силы из источника жизни, – И нет свободы, потому, что все существующее замкнуто в рамках мышления. – Так разомкните рамки, – фыркнул собутыльник. – Свободно мыслил один лишь Сатана, – вздохнул Дед, – И посмотрите, что из этого получилось. – Так получилось оттого, что он не мыслил свободно, – возразил собутыльник, – Он возжелал плоти девок земных, ибо они были хороши. Они и сейчас хороши, слава Богу. Поэтому он решил пасть во плоть – в их плоть, своей-то не было. Об этом прямо и говорится в Книге Бытия. – Там говорится об ангелах небесных. – А кем был Сатана? Он и был ангелом присутствия, резидентом на месте и, подобно многим другим резидентам, – ухмыльнувшись, собутыльник щелкнул ногтем по бутылке, – Хлебнувшим сладости порочного окружения – ему понравилось. Вкушать от плодов земных – ему показалось интересней, чем болтаться в космосе и выполнять директивы. Он сам запер себя в клетке. В Книге Бытия говорится о том, как Сатана искусил сам себя, вкусив запретный плод устами Адама, и сам изгнал себя с Небес – во плоть, в свет земного дня и в скрежет зубов о зубы самок земных. Кто виноват, что их задницы оказались не так интересны, как через замочную скважину Небес? – Откуда вы это знаете? – в очередной раз спросил Дед. – Я пророчествую, – ухмыльнулся собутыльник, – У меня есть эксклюзивная информация с места событий, документально подтверждаемая регистрационной Книгой Бытия – разве не сказано там, что дщери земные рожали байстрюков от ангелов небесных, подобно некоторым дщерям израилевым и в более поздние времена? Знаете, кто такие пророки? Это авангардные 5%, о которых говорит современная психология. Это диссиденты, которым всегда все не так и которые вечно обламывают рога об устои истэблишмента. Это – дети Сатаны. Это – вы. Христос был один из вас. Он пытался сообщить вам, что плоть – это не единственное место пребывания – исправить ошибку резидента. За это его и распяли те, для которых это место пребывания является единственным. Весть Христа – не для всех. Поэтому Его и не поняли все. Подставить щеку – это не значит позволить, чтобы тебе били  морду. Это значит – наплевать на истэблишмент, который провоцирует ответное действие тысячью способов. Не связываться с ним, не позволить пристегнуть себя к машине, которая его крутит – отказаться. Отказ – это бомба, которая отрывает руки всем, кто пытается дотянуться до твоей щеки. Любовь Христа – это динамит в основу истеблишмента, поэтому они воздвигли над ней саркофаг церкви – чтобы не поняли, чтобы не разобрались, что к чему. Они обожествили Христа, чтобы скрыть правду и возлюбили Его потому, что не смогли удушить – руки коротки. – Так что же, Христос уже и не Сын Божий? – ухмыльнулся Дед. – Он – контркультурный философ, не последний в истории человечества. Он – онтологический партизан, которых всегда распинает какое-нибудь гестапо. Он – Сын Того, Кто пал во плоть. Об это прямо сказано в Писании, но сказано для тех, кто имеет уши, чтобы слышать. Поэтому гестапо тиражирует Библию – чтобы спрятать лист в лесу. Оно само удобно прячется в дебрях демократии потому, что демократия – это самая удобная форма тоталитаризма. – За такие идеи вас проклянут и христиане, и атеисты, и нацисты, и демократы, – заметил Дед. – А я и есть тот, кого проклинают все, – ухмыльнулся собутыльник, – Разве вы не видите, что я нарываюсь на распятие? Разве не нарывался на распятие Христос, подрывая истеблишмент на каждом углу? Все это – гестапо. А весть Христа – элитарна, она не имеет ничего общего ни с христианством, ни с демократией. Христос был бродягой, изгоем и бастардом – в буквальном смысле этих слов. Он – человек с мусорной свалки, где во все времена пребывала подлинная элита человечества, не способная жить в застенке. Давайте-ка, помянем Христа – Он того заслуживает. – Он что, умер? – озабоченно спросил Дед. – Пусть вас не волнуют такие мелочи, – отмахнулся собутыльник, – Наливайте. – Как меня может не волновать, где мой Спаситель, – изумился Дед. – Он прийдет вовремя, чтобы увести за собой своих детей, – собутыльник подмигнул, поднимая стакан, – И взорвать весь свинарник.