Текст книги "Я молнию у неба взял..."

Автор книги: Александр Чижевский

А. Л. Чижевский
Я МОЛНИЮ У НЕБА ВЗЯЛ
Автобиографические очерки

Автор этих воспоминаний, профессор А. Л. Чижевский, оставил яркий след в развитии целого ряда научных направлений. Отобранные мемуары раскрывают рождение одного из них – аэроионобиологии. Работы А. Л. Чижевского в этой области, начало которым было положено в калужской лаборатории, сегодня вызывают большой практический интерес.

Перед читателем пройдет галерея выдающихся деятелей науки, писателей, политических деятелей, с которыми встречался автор, – К. Э. Циолковский, П. П. Лазарев, М. Планк, А. В. Леонтович, В. Л. Дуров, А. В. Луначарский, А. М. Горький, В. Я. Брюсов и многие другие.

Книга написана прекрасным литературным языком.

А. Л. Чижевский был известен как незаурядный поэт и художник. Предисловие старшего научного сотрудника Государственного музея истории космонавтики им. К. Э. Циолковского А. В. Манакина.

ПРЕДИСЛОВИЕ

В биографии Александра Леонидовича Чижевского Калуга занимает особое место. 16 лет, с 1913 по 1929 гг., жизнь и деятельность этого выдающегося деятеля науки была тесно связана с ней.

Здесь, закончив реальное училище, он поступил на археографическое отделение (Калужский филиал) Московского археологического института и в 1917 году блестяще его закончил. В Калуге получает дальнейшее развитие его поэтическое и художественное дарование и выходят в свет первые сборники его стихотворений (1915 и 1919 гг.). В начале 20‑х годов А. Л. Чижевский являлся председателем Калужского губернского отдела Всероссийского Союза поэтов.

Приступив в 1915 году к разработке вопросов о биологическом действии искусственно ионизированного воздуха и влияния космических факторов на органическую жизнь планеты, А. Л. Чижевский сделал важные научные открытия и добился мировой известности. В 1920 году он получил приглашение от знаменитого шведского ученого Сванте Аррениуса для совместной работы в Нобелевском институте.

Калуга подарила А. Л. Чижевскому дружбу с великим ученым и гражданином К. Э. Циолковским, который оказал на молодого естествоиспытателя огромное влияние. Через всю жизнь пронес он благодарную память о своем старшем друге и наставнике, как самые дорогие реликвии хранил письма и труды Константина Эдуардовича, воспоминания о нем.

Вспоминая годы, проведенные в Калуге, А. Л. Чижевский напишет: «Ах, какая это была хорошая пора жизни! Молодой мозг стремился к познанию тайн природы и готов был ухватиться за любое явление в надежде извлечь из него что–либо таинственное, неведомое, никому еще не известное».

Вдохновленный своей первой победой над силами природы, он пишет стихотворение «Человеку», в котором есть такие строчки:

 
Я молнию у неба взял,
Взял громовые тучи
И ввел их в дом,
Насытил ими воздух
Людских жилищ,
И этот воздух,
Наполненный живым Перуном,
Сверкающий и огнеметный,
Вдыхать заставил человека.
Вдыхай же мощь небес,
Крепи жилище духа.
Рази свои болезни,
Продли существованье,
Человек!
 

Однако следует отметить, что плодотворность калужского периода в биографии А. Л. Чижевского во многом объясняется его систематическими контактами с научным миром Москвы, работой в столичных архивах, библиотеках, научных учреждениях. Стремясь получить глубокие и всесторонние знания, он прослушивает курсы учебных лекций на физико–математическом и медицинском факультетах Московского университета, в Московском коммерческом институте и Народном Университете Шанявского. Защитив докторскую диссертацию, он сам начинает преподавать в Московском археологическом институте, ведет исследования по заданию Института биофизики и Практической лаборатории по зоопсихологии. Постепенно, с начала 20‑х годов Москва занимает все большее место в научной судьбе А. Л. Чижевского.

С 1925 года он имеет уже постоянную прописку в Москве. Однако, пожив какое–то время в столице и вкусив «прелести» коммунального быта, он с радостью рвется в город своей юности.

 
Но одно есть утешенье:
Чуть весна – опять Калуга —
Дали, шири, запустенье!
Здравствуй, дом отца и друга!
 
 
Благовонными цветами
Надышусь я всласть за лето.
Под родными небесами
Будут песни у поэта.
 

Значительное место в богатейшем творческом наследии А. Л. Чижевского занимают мемуары. В своих воспоминаниях он часто обращается к калужскому периоду жизни, встречам и беседам с К. Э. Циолковским, рождению новых научных направлений.

Собранные в данном издании автобиографические очерки А. Л. Чижевского[1]1
  Печатаются по книге А. Л. Чижевского «Вся жизнь». М.: «Советская Россия», 1974.


[Закрыть] последовательно раскрывают этапы становления новой отрасли медицины – электронной, основанной на использовании искусственных аэроионов. Написанные прекрасным языком, они живо передают атмосферу послереволюционной Калуги, дома Чижевских, где велись эксперименты, борьбу за новый метод оздоравливания, отношение к нему разных лиц. Перед нами проходит галерея выдающихся ученых, писателей, поэтов, политических деятелей, без которых немыслима наша история. Все это превращает чтение мемуаров А. Л. Чижевского в увлекательное и полезное занятие.

Но представленные воспоминания охватывают сравнительно небольшой период жизни и деятельности А. Л. Чижевского (1915―1930 гг.), поэтому читателю будет интересно знать и о дальнейшей судьбе замечательного ученого и его научной идеи.

В 1931 году Совнарком СССР принял специальное постановление о работах профессора А. Л. Чижевского. На основании этого постановления была организована Центральная научно–исследовательская лаборатория ионификации, директором которой был назначен А. Л. Чижевский.

Начатые исследования по применению искусственной ионизации воздуха в птицеводстве, животноводстве, растениеводстве показали, что легкие аэроионы отрицательной полярности способствуют ускоренному развитию животного организма, увеличивают его вес и рост, укрепляют механизмы сопротивления организма болезнетворному началу, инфекционные болезни проходят легче, и животные выздоравливают быстрее, смертность по сравнению с контрольными животными снижается в несколько раз. Однако противодействие этим опытам в сельском хозяйстве было настолько сильным, что в 1936 году приказом Наркома земледелия они были прекращены и ЦНИЛИ закрыта.

В то же время за рубежом были широко использованы научные достижения Лаборатории, руководимой А. Л. Чижевским. В Японии аэроионифицировались школы, театры, лечебные заведения, административные здания, заводы. Японцы применили аэроионы в военном деле (подводные лодки, высотные самолеты, бомбоубежища). В США была организована постоянная Комиссия и Лаборатория по электрической обработке воздуха. В Италии создан научный Центр по вопросам практического внедрения аэроионификации в различные отрасли хозяйства. В Германии созданы фирмы по изготовлению аэроионификационной аппаратуры, которая широко применяется в горнорудной промышленности.

В 1938 году Управление Строительства Дворца Советов в Москве приглашает А. Л. Чижевского на должность руководителя проекта аэроионификации. Начинается новый этап в его научной деятельности, ознаменовавшийся исключительно важными научными результатами. Им открыто патологическое действие дезионизированного (лишенного аэроионов) воздуха и гибель в нем животных. Этим открытием фактически была решена тысячелетняя загадка в различии биологического действия наружного воздуха и воздуха населенных помещений, лишенного аэроионов. Своими трудами он доказал необходимость коренного пересмотра систем вентиляции и кондиционирования воздуха, поставил вопрос о введении в них устройств, позволяющих генерировать и дозировать отрицательные ионы.

Но и эти исследования вскоре пришлось прервать. Началась война. Строительство Дворца Советов было заморожено. А через несколько месяцев А. Л. Чижевский, находившийся в эвакуации в Челябинске, был арестован. Ему было предъявлено обвинение в антисоветской агитации, и он был приговорен к восьми годам лагерного заключения. Срок отбывал на Северном Урале, в Кучино под Москвой и Казахстане. После освобождения, с 1950 по 1958 гг., работал в медицинских учреждениях Караганды.

Несмотря на крайне неблагоприятные условия существования в лагерях и ссылке, А. Л. Чижевский находит возможность заниматься наукой. Итогом этих занятий стало открытие структурной организации движущейся крови – открытия, имеющего чрезвычайно важное диагностическое значение в медицине. Тогда же по инициативе А. Л. Чижевского были предприняты успешные попытки аэроионификации ряда шахт Карагандинского угольного бассейна.

В 1958 году А. Л. Чижевский возвращается в Москву и создает в системе «Союзсантехники» лабораторию по ионификации и кондиционированию воздуха. Вместе с сотрудниками этой лаборатории им была проделана значительная работа по расширению сферы использования аэроионов. Аэроионизация стала использоваться на предприятиях полиграфической промышленности для очистки воздуха и оздоровления условий труда, для хранения плодоовощной продукции, в больницах и поликлиниках для лечения и профилактики заболеваний, в ветеринарии и т. д.

Научное наследие, которое нам оставил А. Л. Чижевский, заслуживает глубокого изучения и эффективного использования. К сожалению, медицинские круги долгое время консервативно относились к реализации жизненно важной проблемы, впервые и столь фундаментально разработанной в нашей стране.

А. Л. Чижевский мечтал о том времени, когда «управление искусственной ионизацией воздуха в общественных и жилых помещениях станет таким же обычным явлением, каким стало в наши дни управление освещением, температурой и влажностью».

Переход России к рыночным отношениям, развитие инициативы и частного предпринимательства создают хорошие предпосылки для более активного внедрения аэроионификации в жизнь. Появляются малые и средние предприятия, занимающиеся выпуском аэроионизаторов. Лечебные и оздоровительные центры, оснащенные необходимой аппаратурой, проводят курсы аэроионотерапии.

Следует отметить, что и крупные предприятия оборонной промышленности, занимаясь сегодня конверсией, все больше обращают внимание на разработку современных средств очистки загрязненного воздуха аэроионным методом и создание аэроионизаторов для жилых и производственных помещений. Так, например, ПО им. М. И. Калинина в Петербурге начало производить портативные ионизаторы воздуха для автомобильных салонов. Производство аэроионизаторов налажено в Москве, Рязани, Челябинске, Орле и других городах. Хорошие перспективы использования искусственной аэроионизации открываются и в Калуге. Оптимизм вселяет тот факт, что завод радиооборудования освоил выпуск аэроионизаторов эффлювиального типа «Аэрон», над которыми в свое время работал А. Л. Чижевский. Возможности их поистине неограниченны. С их помощью можно успешно бороться с легочными и сердечно–сосудистыми заболеваниями, заболеваниями нервной системы, добиваться увеличения продуктивности в птицеводстве, животноводстве и растениеводстве, обеспечивать высокие санитарно–гигиенические условия труда и быта.

Многие лечебные заведения города и области – кардиологическая больница «Сосновая роща», железнодорожная больница им. К. Э. Циолковского, неврологическое отделение больницы № 4, реабилитационное отделение областной больницы, физкультурно–оздоровительный диспансер – активно используют новый метод в борьбе за здоровье человека.

Однако следует признать, что еще явно недостаточно аэроионы используют в профилактических целях – в административных зданиях, детских садах, школах, кинотеатрах и т. д. Поэтому заслуживает внимания и безусловной поддержки инициатива учителя математики Заурдиной С. Я. школы № 28 в Турынино по аэроионификации классных комнат. Начало этому было положено еще в 1990 году. «Люстры Чижевского» изготовил и смонтировал московский радиоинженер Б. С. Иванов. Над школьниками был установлен медицинский контроль со стороны педиатрической службы областного управления здравоохранения и санэпидемстанции. Научную и методическую помощь школе оказывала заведующая ожоговым отделением больницы скорой помощи им. Склифасовского, доктор медицинских наук, профессор Л. И. Герасимова. Она добилась замечательных результатов в лечении тяжелых ожоговых больных отрицательными ионами. Истекшие годы убедительно показали, что искусственная аэроионизация благотворно влияет на здоровье учащихся, повышает их работоспособность, снижает утомляемость. Резко сократились пропуски уроков из–за болезни, повысилась успеваемость. И что немаловажно, ребята стали проявлять большой интерес к жизни и деятельности А. Л. Чижевского, других деятелей науки и культуры, вести самостоятельные научные исследования. Результаты этих исследований, в том числе по аэроионизации, уже не раз докладывались на молодежных научных чтениях памяти А. Л. Чижевского, начало которым было положено в Калуге в 1991 году. Научный подвиг Александра Леонидовича Чижевского служит сегодня ориентиром для молодежи, ищущей призвания в жизни, и чтения, посвященные ему, стали по существу смотром юных дарований России.

А. Манакин

СТРАНИЦЫ ДЕТСТВА И ЮНОСТИ [2]2
  Печатается с сокращениями.


[Закрыть]

Я родился 26 января 1897 года в семье кадрового военного. Мой отец служил в артиллерии. Моя мать, Надежда Александровна, умерла, когда мне не было еще и года, и я ее, конечно, совершенно не помню.

Как бы сложилась моя дальнейшая судьба, мое воспитание, мой духовный рост, сказать трудно, если бы не одно событие, обусловившее весь дальнейший ход моей жизни. Событие это заключалось в переезде на постоянное жительство к моему отцу его родной сестры, Ольги Васильевны Чижевской – Лесли, моей тетушки и крестной матери. У тетушки произошел разрыв с мужем, и она решила уехать от него, сперва – за границу, затем переселиться к брату, моему отцу. Это было в 1899 году. Начиная с этого года, она жила до самой своей смерти с нами, воспитала меня, вложила в меня свою душу, все свое чудеснейшее сердце редчайшей доброты человека и умерла на моих руках. Она стала второй, настоящей, действительной матерью, и этим священным именем я и называл ее всю жизнь, называю и теперь, после ее смерти. Память ее для меня священна. Вместе с нами жила и мать моего отца, Елизавета Семеновна, с которой бок о бок я прожил одиннадцать лет и которая была моим первым учителем и воспитателем.

Бабушка моя получила домашнее, но блестящее по тому времени образование. Бабушка хорошо владела французским, английским и немецким языками, читала по–итальянски и по–шведски, увлекалась смолоду акварельной живописью и вышиванием. Прекрасно знала историю, особенно историю средневековья. С детства она была приучена к труду.

Ввиду моего слабого здоровья, меня часто вывозили за границу – во Францию и Италию. Таким образом, будучи еще семилетним мальчиком я занимался живописью у художника Нодье, ученика знаменитого Дега.

В декабре 1906 года мы переехали в город Белу Седлецкой губернии. Здесь была расквартирована 2‑я Артиллерийская бригада, где служил мой отец.

На другой день был получен багаж, раскрыты все сундуки и чемоданы. Мы начали устраиваться. На моем письменном столе появились любимые вещи – роговая чернильница, подставка для ручек и карандашей, портреты бабушки и дедушки, томики Лермонтова и Пушкина, детские антологии стихов Гете, Гейне, Байрона, Гюго и стопки красных с золотым обрезом книжек «Bibliothegue rose». На самой верхней полке этажерки был помещен большой глобус. Пониже лежали учебники – Ветхий и Новый завет, четыре грамматики – русская, французская, немецкая и английская, хрестоматии на четырех языках, арифметика Евтушевского, русская история Остроградского, популярная астрономия Фламмариона, популярная физика и ряд других книг, среди которых «Хижина дяди Тома» Бичер – Стоу, «Робинзон Крузо», повести Диккенса, полное собрание сочинений Жюля Верна, Дюма–отца, Фенимора Купера и многие другие.

Как я любил мои книги, как берег их и заботился об их сохранности! С отцом я состязался в числе приобретаемых книг. Я «зарабатывал» деньги у бабушки и мамы за хорошо выученные уроки и стихи и приобретал книги, химические реактивы и всякого рода механические игрушки, чтобы переделывать их на свои «изобретения». Но в то время, как книги я любовно хранил, делая им обложки, все прочее горело в моих руках.

К десятилетнему возрасту я перечел всех классиков фантастики на русском и французском языках и лирику великих поэтов, умело подобранную в детских антологиях. Многие из моих детских книг сохранились у меня в Москве, несмотря на всевозможные перипетии жизни…

Когда я сейчас ретроспективно просматриваю всю свою жизнь, я вижу, что основные магистрали ее были заложены уже в раннем детстве и отчетливо проявили себя к девятому или десятому году жизни. Уже в детстве душа моя была страстной и восторженной, а тело – нервным и легко возбудимым. Все в мире привлекало мое внимание, решительно все вызывало во мне любопытство или любознательность. И на все я откликался, как эхо, всем своим существом – и душой, и телом. Я жадно поглощал все, что открывалось моему взору, что становилось доступным слуху и осязанию. Не было и нет такой вещи, явления или события, которые не оставили бы во мне следа. Я не знаю, что такое «пройти мимо». Я не знал и не знаю, что такое безразличие, пренебрежение или нейтралитет. Этих понятий для меня не существует. Нет для меня и другого состояния: спокойствия. Моя стихия – великое беспокойство, вечное волнение, вечная тревога.

И я всегда горел внутри! Странное ощущение огня – не фигурального, а истинного жара было в моей груди. В минуты особых состояний, которые поэты издревле называют вдохновением, мне кажется, что мое сердце извергает пламень, который вот–вот вырвется наружу. Этот замечательный огонь я ощущал и ощущаю всегда, когда мысли осеняют меня или чувство заговорит. Прекрасные произведения искусства и творения науки мгновенно вызывают во мне ощущение этого внутреннего жара.

И я всегда был ненасытен и всегда жаждал. Если бы у меня были тысячи глаз и тысячи рук, я всем бы им нашел работу. Я все хотел сам видеть, все слышать, все ощущать, во все проникнуть и насытить наконец свою неутолимую жажду. Ни разу в жизни я не был чем–либо удовлетворен.

Да, я никогда не знал удовлетворения. Чтобы ни вышло из–под моего пера, моей кисти, из моих лабораторий, могло меня удовлетворить лишь на час или день. Затем чувство досады и неудовлетворенности закрадывалось в мое сердце.

Неудовлетворенность – страшное состояние! Хотя еще более тяжкое состояние – это сомнение в своих силах, в своих возможностях, в своих способностях, в избранном пути. И это состояние мне хорошо знакомо. Но известны и его корни: оно результат болезненного здоровья, расстроенных механизмов нервной системы. Неудовлетворенность же – это тончайшая игра духовных сил, сил мощных, но требующих от своих творений еще большего превосходства, еще большего совершенства. Когда неудовлетворенность и сомнения появляются одновременно на духовной арене и вступают с вами в борьбу, тяжелые часы переживает творец!..

1 августа 1907 года я в первый раз пошел на уроки в гимназию.

Мое слабое здоровье, частые головные боли, сверхчувствительность ко всему окружающему, резко повышенная нервная возбудимость благоприятствовали развитию таких сторон моей души, которые не могли безразлично относиться к искусствам. С раннего детства я страстно полюбил музыку, поэзию и живопись, и любовь эта с течением времени не только не уменьшалась, а принимала все более страстный характер даже тогда, когда корабль моих основных устремлений пошел по фарватеру науки.

В возрасте трех–четырех лет я знал наизусть несколько маленьких русских, немецких и французских стихотворений, которые меня бабушка заставляла читать вслух.

С раннего детства я любил поэзию. Стихи были моей тайной страстью, – тайной, ибо я стыдливо оберегал ее от чужих взоров. Когда меня спрашивали люблю ли я стихи, я конфузился, когда заговаривали в моем присутствии о поэзии, я краснел, как пион, как будто это было что–то запретное, недозволенное мне. В действительности было как раз наоборот: родители всячески поощряли мой интерес к поэтическим произведениям.

В 1913 году мой отец получил назначение в город Калугу, и мы всей семьей переехали туда. Был приобретен дом по Ивановской улице, 10. Я поступил в частное реальное училище Ф. М. Шахмагонова, которое и закончил в 1914 году. В том же 1914 году я сдал экзамены и поступил в Московский археологический институт. В августе разразилась война, и отец со своей воинской частью выступил на фронт. Начались тревожные дни, полные ожиданий и волнений. Отец писал с фронта очень часто, и это нас несколько успокаивало. Так наступил 1915 год.

Как только летом 1915 года я освободился от занятий, тотчас принялся за свои астрономические наблюдения над Солнцем, которыми я увлекался уже давно. Прекрасные телескопы Рейнфельда и Секретана и экран для зарисовки пятен были мною хорошо налажены, и я ежедневно мог вести серьезные наблюдения. Ехать добровольцем на войну я не мог: отец категорически, зная мое слабое здоровье, запретил мне это и даже приказал перестать думать о героических подвигах. Он писал мне из армии наставительные письма и требовал от меня прилежания в моих студенческих занятиях. Только в 1916 году мне удалось осуществить мое стремление попасть на фронт, и с разрешения отца я поехал вольноопределяющимся в артиллерийскую бригаду на Галицийский фронт. Прослужил недолго, так как был ранен и контужен, награжден солдатским Георгием, а затем демобилизован.

Во всякую погоду, в 9 часов утра, не пропуская ни одного дня, я выносил телескоп и экран на двор и вел зарисовку солнечной поверхности. С чувством ответственности за свою работу я добросовестно на заранее приготовленной бумаге зарисовывал солнечные пятна, со всеми доступными моему хорошему зрению подробностям и, записывал в дневник замеченные за сутки или двое суток изменения и затем вычислял поверхность пятна по формуле Вольфа. В моей таблице относительных чисел Вольфа ежедневно прибавлялось по одной небольшой цифре, говорившей о тех процессах, которые происходили на Солнце и были доступны простому изучению.

Ах, какая это была хорошая пора жизни! Молодой мозг стремился к познанию тайн природы и готов был ухватиться за любое явление, в надежде извлечь из него что–либо таинственное, неведомое, никому еще не известное. Отчего я обратился к Солнцу – сказать сейчас трудно, но верно лишь то, что мои студенческие занятия не давали еще пищи для ума, особенно зубрежка исторических и археологических дисциплин. Астрономией же я стал пылко интересоваться еще в 1906 году, то есть девяти лет от роду, а в 1907 году уже написал «Популярную космографию по Клейну, Фламмариону и другим» – «труп», сохранившийся в моем архиве до сих пор.

С каким душевным трепетом и наслаждением я любовался звездами через свой телескоп! Русские, английские и французские звездные атласы лежали поверх археологических учебников. Так было и в моем сердце. Причудливые узоры созвездий я долгое время предпочитал греческой палеографии или истории археологических открытий. Я метался из одной области в другую и наслаждался дивною способностью ума познавать.

Я любил мои астрономические книги и звездные атласы. Помногу раз я подходил к ним, раскрывал, любовался ими со всех сторон, рассматривал и гладил их переплеты, беспричинно перелистывал их, снова ставил их на полку в шкафы и, отойдя на шаг–другой, любовался снова.

Еженощные наблюдения в телескоп за звездами раскрывали мне все несказанное великолепие надземного мира. Несмотря на протесты мамы, я никогда не приносил телескоп ранее часу ночи. Я приходил возбужденный, с раскрасневшимися щеками и не всегда сразу засыпал. Как часто мне снились те же звезды с их живой игрой, малые и большие бриллианты золотого, рубинового, синего цвета чистейшей воды. Звезды являлись то в одиночку, то сразу по две, вращаясь вокруг общего центра тяжести, то целыми скоплениями, летящими прямо на меня. Но как не влекущи были мои сны, все же звездная действительность была еще прекраснее. И ни разу за всю свою жизнь, тысячи раз прикладывая свой глаз к телескопу, я не мог спокойно смотреть на небесные тела. Даже профессиональная привычка не освободила меня от благоговения перед красотою и величием неба.