Текст книги "Обнажённый экспресс. Юмористический эротический роман"

Автор книги: Александр Лекомцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Одни там бардак устраивают, а другие им долги прощают на сотни миллиардов долларов и продолжают делиться с африканскими «друзьями» деньгами налогоплательщиков, обобранных, практически, до нитки.

Сказав это, он занимает своё место. При этом ему удаётся почти не забрызгать обильной массой полового семени, летящего в направлении госпожи Булькмановой, никого из присутствующих. Но Курдомер сказал правду, которая не всем присутствующим нравится, особенно, таким, кто сделался депутатом «по спискам». Этакие не бедствующие тёмные лошадки и, одновременно, коты в мешке. Феноменально.

Но почти все в зале дружно аплодируют Курдомеру. Ведь давно назрело историческое время говорить правду и, может быть, почаще для такой вот… благородной цели и раздеваться. Одежда, в частности, изысканная не даёт возможности быть честным и открытым даже среди своих подельников.

Прослушав рассказ Ирины, Палахов заботливо и задумчиво почесал не только подбородок. Ничего не скажешь, повествование весьма и весьма короткое, но удивительное и возбуждающее.

– Конечно, Ирочка, тут присутствуют твои сплошные фантазии,– заметил он.– Нашим народным избранникам, пусть и выбранным не совсем понятным образом, в основном, по партийным спискам, незачем оголяться. Они и так везде и всюду говорят только правду, которая не всегда и не всех радует. Но я горжусь ими. Ведь больше нечем.

– Я тоже горжусь,– прошептала она.– Они настоящие чародеи.

– Без сомнения, это добрая… магия. Ведь подняли собственную зарплату до таких высот, что обычному народу, который… Одним словом все мы радуемся их смекалке и сообразительности. Если они ещё и о гражданах страны начнут проявлять заботу, то цены им не будет.

– Очень бы хотелось.

– Правда, ты вот, Иришка, со своими подковырками. Я понимаю, всё вымышлено, никакой конкретики, но намёки прямые, как у баснописца Ивана Андреевича Крылова или даже Лафонтена. Эти ребята в наше демократическое время дальше интернетовских сайтов не пошли бы. Как-нибудь, без… намекающих обойдёмся! Да ты ещё…

– Ну, что ты, Аркаша! Ведь мой рассказ – всего лишь, дружеский шарж. Тут нет никакой критики. За что же критиковать таких добряков? Они ведь… Ну, просто нет слов!

Палахов от волнения закусил нижнюю губу, а у неё на правый глаз наплыла слеза. Что уж там скромничать, они очень гордились российскими депутатами всех мастей и скоростей, сенаторами, губернаторами, дружным и сплочённым коллективом чиновников и многими другими, кто очень удачлив в этой жизни.

Рука госпожи Лемакиной инстинктивно поползла к нему в штаны и быстро определила, что, где и в каком положении находится.

Они начали стремительно раздеваться, расшвыривая одежду в разные стороны. Сразу же, без никчемных прелюдий, молниеносно преступили к делу. Без криков, но страстно. Ирина пыталась слиться с ним воедино, сблизиться до такой степени, что… Одним словом, искры, которые образовывались за счёт активного трения их волосяных покровов, находящиеся не на голове, были видны даже при ярком свете. Они не первые и не последние.

Но от их старания и частого трения в воздушном купе образовалась довольно крупная шаровая молния и в панике вылетела в приоткрытое вагонное окно.

Обоим казалось, что в купе стоит запах палёной шерсти. Но, возможно, и не казалось. О чём они думали в это время? Ну, конечно же, только о том, какие славные люди числятся в депутатских рядах. Пусть, конечно же, они получают заработную плату в несколько сотен раз больше, чем, скажем рядовая уборщица. Ведь и неважно. Главное, что они есть! А если так, то, может быть, когда-нибудь, их дружный коллектив придёт к мысли, что давно уже пришло время позаботиться о людях страны, от имени которой…

Да, что там! Всё доброе произойдёт. Настанет славное время – и обязательно многие из них вспомнят, что они, как бы, на самом деле, слуги народа. Очень важно в данном случае оживить свою память, но не за решёткой.

Наверное, уж, как-нибудь, всё вернётся на круги своя. А пока критиковать найдём кого. Там их всяких и разных за кордоном много. Если что у нас происходит, то виноваты эти злыдни, да ёщё малазийские пираты.

Но, в общем, не стоит вешать носа и следует помнить, что мы граждане не какой-нибудь банановой республики, а Великой России. Но без юмора и упрёков в адрес любого встречного и поперечного, и даже близкого для нас человека, прожить нелегко. Так уж мы устроены. Ведь критика, если в ней добрые пожелания, а не визг и шипение местных национальных предателей и указчиков из… неоткуда, порой полезна. Правда, не всегда конструктивна.

Понятно, что во время своего полового сношения или соития, как раз, про это и думали Палахов и Лемакина. Больше ведь ни о чём другом в такие моменты и думать не хочется.

Не так уж и тяжело дыша, Ирина и Аркадий, закончили своё дело, и стали торопливо собирать разбросанную по купе одежду и даже одеваться.

Как малые дети, они громко начали хлопать в ладоши и смеяться. Скорей всего, они находились под впечатлением удачно и умело организованного и произведённого ими полового акта.

Да, фантазии, ясно и понятно, Ирине не занимать. На лицах обоих устойчиво сияли улыбки, как будто они в один момент стали американцами… Прямо, светились от радости недавнего совокупления и, возможно, больше от того, что где-то там, в столице, заседают люди, которым, наверное, не совсем «до фонаря» их личная судьба. В какой-то степени это и так.

Ведь не всё ещё, скажем так, приватизировано, продано по низким ценам особенным, «сложным» людям или просто подарено. Правда, не совсем понятно, кем и почему. Впрочем, какая разница, если всё и всем давно ясно и понятно. Ведь главное, чтобы не было войны.

Но, может быть, дойдёт, когда-нибудь, до абсолютного большинства народа, что не так уж пышно цветёт сирень и на «нашем дворе». А «рулевым» уже не с каждым годом, а с каждым месяцем всё трудней и трудней истинных патриотов объявлять экстремистами и даже представителями «пятой колонны». Она – одно, а народ – совсем другое. Дело ведь в том, что любая, даже не очень многочисленная, партия – это, как бы, один мощный кулак. Как ни верти, но в плотной сжатой ладони не только миллиарды долларов и евро, но и рублей.

Всё, что самыми разными путями успел зажать этот самый «кулак», есть сомнительное достояние членов партии, которую он… представляет. Назрело ведь время посмотреть на суть избирательной системы, где и сомнительная оппозиция причислена к «лику блатных».

Рядовым представителям различных кланов, можно определенно сказать, ничего из зажатого в мощный «кулак» и народного добра, существующего вне его, не достанется. Так что, о представителях народа, отдавших свои голоса, в принципе, «по партийному списку», за определённую группу или общественную организацию, не может быть и речи. И не будет, если на всю такую вот «демократию» просто равнодушно взирать и ничего путного не предпринимать уже сейчас Правда, могут найтись субъекты, которые любые преступные действия готовы называть «политикой».

Многое из того, что происходит, в принципе, во всё Мире, далеко от неё. Оккупация или, к примеру, неприкрытая внутренняя интервенция не есть политика. Это форменное зло, которое следует искоренять… В противном случае, и российским мужикам да бабам придётся тащить на себе к «светлому будущему», помимо своих, доморощенных, и заокеанских проходимцев.

Но если, в конце концов, ворон ворону выклюет глаз, то надежды на конструктивные перемены появятся. Это ныне проблема великого множества стран всего Земного Мира.

Об этом Ирина и Аркадий говорили уже тогда, когда привели себя в порядок и даже оделись.

Впрочем, речь идёт совсем о другом. Она – о добрых эротических отношениях между представителями противоположных полов. Других вариантов нет, ими не одарила никого из нас щедрая и добрая природа. А то самое, что некоторым удалось изобрести самим и… внедрить в жизнь, не только пошлость, но и абсолютное нарушение прав абсолютного большинства жителей планеты.

Ведь даже самая развитая и законопослушная популяция или группа американских скунсов прекрасно понимает, что когда подавляющее большинство беспрекословно подчиняется меньшинству, это есть или кровавая деспотическая монархия, или диктатура, к примеру, фашиствующих личностей. Знает, но благодушно опасается это публично признать.

Так вот, Палахов с нескрываемой нежностью и дружелюбием положил свою «лопатистую» руку на её, можно сказать, почти хрупкое плечо. Правда, им было обоим понятно, что Ирочка никогда не сидела на диете.

– Я всё, о чём ты рассказывала, Иринка, так ясно представил,– признался отставной майор.– Но не будем… утрировать. Ведь мы к этому обязательно придём… к светлому будущему. Ирочка. Не спорь со мной! Нам в этом поможет добрый и здоровый секс. Это очень даже… прекрасно. Знаю… читал.

– Ты начитан. Я уже почувствовала это. Основательно. Убедилась на практике.

– Я думаю, Ира, мы постараемся оба, как можно чаще, убеждаться в этом.

В нашей с тобой… начитанности.

– Я бы тебе возразила. Но вот никак не хочу. Мне кажется, я вынуждена… принять твоё предложение.

– Вот и отлично! А взаимное притяжение двух противоположных полов всегда считалось нормой и, замечу, приветствовалось во все времена, в цивилизованных народах и диких племенах.

– У тебя других тем нет. Ты, Аркаша, становишься скучным со своим сексом. Существует ведь многое другое, что можно обсудить в непринуждённом дорожном разговоре. Ведь жизнь очень удивительна.

– Конечно, удивительна. Но о чём говорить-то?

– Боже мой! О политике, об экономике, литературе, музыке, в конце концов.

– Хорошо, к чёрту политику! Сейчас о ней все говорят. Интернет так замусорен, что… Одним словом, давай, Ирина, поведём речь о музыке!

Она прижалась к нему плечом, пытливо глядя ему в глаза. С благодарностью. Ведь секс, обрамлённый культурными разговорами – нечто возвышенное… Получается, что это уже и не секс, а милое общение двух интеллектуальных… блаженных существ.

Лемакина ласково прикоснулась указательным пальцем к его носу:

– Как ты, Аркадий, относишься к музыке Вивальди? Ведь она неповторима. Её очень приятно слушать в любой обстановке. Но гораздо иметь большой запас свечей. Непременно!

– Очень уважаю его музыку! Безумно даже люблю и… вспоминаю. Но у меня никогда не наблюдалось геморроя, причём от музыки. Я её спокойно слушаю и в это время не ощущаю никаких болевых ощущений в том месте, куда втыкаются свечи. Ведь согласись, ничего плохого в этом нет.

– Ты узко мыслишь. Я имею в виду зажжённые восковые свечи или, в крайнем случае, стеариновые, даже парафиновые. У них горят фитили. Понимаешь? При этом их не нужно пихать ни в какие отверстия.

– Ирина, я не так уж и глуп. Я знаю, что есть и такие свечи. Я просто о них забыл. Наверное, так произошло на почве нашего совместного вагонного счастья.

– Продолжим разговор, и не уходи от него в сторону. Я думаю, что такие твои и подобные воспоминания, обычно связаны с каким-то, скорей всего, чем-то романтическим… Ведь эротика и романтика неразлучны. А под музыкальное сопровождение тем более.

– Понятное дело. Только так. Была у нас в воинской части, совсем молодая преподавательница музыки… детей в гарнизоне обучала. Волосы каштановые. Жена подполковника Ригсина.

– Только не говорите ничего пошлого, Аркадий Дмитриевич! Твой однобокий юмор начинает раздражать.

– Само собой, ничего пошлого. После того, когда она, значит, мне проигрывала этого самого… товарища Вивальди, то…

– То ты с ней погрузился в мыслях в мир прекрасного!

– Раза четыре-пять в день, и столько же раз я с ней по вечерам… погружался…

– Как понять «раза четыре или пять»?

– Чего тут не ясного? Я её Розу Васильевну… воспринимал и встречал телесно… прямо на рояле. Как это прекрасно! Этот Вивальди мне до сих пор помнится. Ну, правда, были и Моцарт, и Шопен. Но уже с… другими дамами. Я очень музыкальный… гражданин.

– Ты не исправим, Аркадий!

– Ну, тебе не угодишь… Не хочешь о музыке, то давай, я расскажу, что-нибудь, допустим, о бухгалтерском учёте или разведении карпов в заброшенных карьерах… ещё со времён Советского Союза.

– Ладно, не обижайся, господин отставной майор Палахов! Чёрт с тобой! Расскажи ещё что-нибудь доброе и нежное о сексе. А то ведь я ни черта не знаю. Только что с дерева слезла – и в жизнь!

– Только не надо недооценивать свои возможности и скромничать, Ирочка! – Он почесал практически лысый затылок своей бедовой головы. – Ты почти многое… в сексе умеешь. У тебя не такая уж и плохая школа. Стоит, конечно, ещё работать, работать и работать. Но кое в чём даже я… тебе уступаю и даже взял бы тебя и в учителя.

Палахов торжественно и даже гордо посмотрел на Ирину. А как же? Ведь он высказался открыто и прямо. Самому стало приятно, что он такой мудрый и наблюдательный. Аркадий Дмитриевич сел на любимого конька и стал рассказывать о своей теории полового совокупления. У него имелись кое-какие соображения на этот счёт.

А проводники Маша и Гриша всё ещё находились на нижней полке служебного купе. Они относительно активно занимались сексом. Правда, он уже помаленьку начинал выдыхаться. Изрядно вспотевший, но счастливый, Гриша стоял на коленях и держал её ноги в своих руках. Производил резкие, но уже редкие телодвижения.

Маша глядела на него с надёждой и говорила, почти с мольбой:

– Только не останавливайся, Гриша! Это будет не… совсем хорошо с твоей стороны. Даже подло… А я верю… в тебя.

– Всё нормально, Маша… Буду… почти без… остановок. Как наш… курьерский и пассажирский поезд. Я такой…

Самой собой, Григорий собрал бы все силы в кулак (и не только в кулак) и достойно завершил начатое дело, но… Но в дверь их служебного купе раздался настойчивый и нетерпеливый стук. К сожалению, она была и не заперта. Разве в такой сексуальной суматохе всё упомнишь?

К ним не вошёл, не ввалился, а даже ворвался двадцатидвухлетний, черноволосый пассажир. Он был инструктором по пешему туризму. И пусть даже пассажирский поезд не так далеко отъехал от Москвы, но всё уже знали о специальности молодого человека.

– Господа, проводники! – принципиально и неукротимо заявил он.– Поезд вот уже более четырёх часов тому назад отбыл от… столицы нашей родины, а мне в купе до сих пор… Одним словом. Можно мне чаю?

– Мы тебе, наглый странник, не врачи,– ответил Гриша.– Мы не знаем, можно ли тебе чаю или нет.

– Но ведь вы – проводники, – не унимался инструктор по пешему туризму. – А горячий чай полезен для здоровья, если, конечно, он имеется у вас в наличии.

– Закройте дверь с той стороны! – томно, но настойчиво ответила Маша.– Какой вы не любознательный и назойливый! Вы что не видите, что у нас… тут организовалось… стихийное лежбище морских котиков?

Инструктор, наконец-то, обратил внимание на происходящее. И его весьма это… вдохновило, появился и даже взыгрался определённого рода… аппетит. Маша и Гриша несколько стыдливо, но продолжали заниматься начатым делом. Останавливаться нельзя.

Ведущие медицинские академики уверенно утверждают, что такие внезапные обрывы интимной связи вредны для здоровья… обоих партнёров.

Но неугомонный инструктор осмелился подойти поближе к двум железнодорожникам, ставших на определённое время единым целым, как два сцепившихся пассажирских вагона… Сравнение с товарными тоже подходит.

– Разрешите… познакомиться! – он протянул руку Григорию, как бы, невзначай зацепив указательным пальцем сосок правой груди Машеньки. – Я Пётр Матвеев, инструктор по пешему туризму… Но и не только по туризму и по… сексу тоже в природных условиях. Люди говорят…

Григорий не имел намерения останавливаться. Человек ответственный, пусть за сиюминутное, но нежное и отзывчивое счастье своей напарницы и сменщицы. Да и не имел возможности, потому что та крепко держала его за мошонку.

Но даже в такой экстремальной ситуации проводник оставался человеком находчивым и серьёзным. Поэтому ответил незваному гостю или, точнее, пассажиру, умирающего без своевременного употребления определённой дозы чая:

– Пошёл вон отсюда, инструктор! Я, в недавнем прошлом, чемпион Московской области по боксу! И могу тебе нанести не только моральный ущерб… в области твоей лошадиной челюсти.

Но пассажир Матвеев, хоть и робко переминался с ноги на ногу, пока ещё не

собирался покидать территории служебного помещения.

– Ты ещё здесь, ходячий… инструктор? – очень томно и несколько визгливо поинтересовалась Маша. – А-ах! Ты… здесь?

После прозвучавшего вопроса проводницы в адрес очень реального лица, Гриша и Маша приняли сидячее положение. Усталые, но счастливые. Она выглядела пободрее.

– Я ещё здесь, – ответил инструктор. – Куда же мне деваться?

– И чего же ты хочешь от нас? – уже гораздо миролюбивей поинтересовался у инструктора Григорий. – Чаю?

Матвеев ответил, но дрожащим, даже, каким-то, дребезжащим голосом:

– И чаю тоже хочу.

Маша взяла со стола зеркальце, посмотрелась в него. Поправила пальцами причёску и просто сказала:

– Сейчас, инструктор, приведу себя в порядок и принесу тебе чаю… Не стакан, а целых полведра, но без заварки. Задарма! Будешь пить кипячёную воду и вспоминать нашу доброту.

Пешеходный инструктор настойчиво стоял перед ними. Можно было, вполне принять его за статую, если бы он ни переминался с ноги на ногу.

– Я вот посмотрел, как вы это, – нагло, но всё ещё застенчиво пробормотал он, – здесь… тут занимаетесь.

– Ну, и что? – пожал обнажёнными плечами Григорий.– У кузнечиков и у разных козявок примерно так же… происходит. Ведь ты же, Петя, видел кузнечиков или паучков каких-нибудь?

– Кузнечиков… видел, и не только в кино, – подтвердил предположения проводника Матвеев.– Но ведь вы-то люди. Это звучит гордо! Ещё в начале двадцатого века об этом какой-то писатель сказал. А вы вот не хотите… звучать.

– А что у нас не так, инструктор? – Гриша был настроен почти дружелюбно. – Улыбаемся, что ли, криво?

– Я инструктор не по улыбкам, а пешему туризму. Ну, ещё немного и по… сексу. Я же говорил. А звать меня Петя, – ещё раз наполнил пришедший за чашкой чая в служебное купе проводников. – И мне обидно… Вы даже не запомнили моего имени, и вот стою перед вами в смущении.

– Хорошо, пусть ты называешься… Петя, – подала голос Маша. – Но что тебя лично не устраивает, Петя?

– Буквально всё! – инструктор не мог держать в себе полезную информацию.– Вы во время телесного сближения… в таком положении должно расставлять ноги шире… Вы ведь красивая женщина! Не спорьте! По технологии так и положено. А вот ваш… партнёр, если держит ваши ноги в своих… руках, то ведь… их надо поднимать выше…

Маша почесала мизинцем правой руки сосок левой груди. С нескрываемым интересом она оглядела инструктора. Он начал для неё представлять определённый интерес. Но пока ещё в качестве трахальщика-теоретика. Ведь и это не так уж и мало.

Правда, утверждение не бесспорно и не безупречно. В противовес ему не в своё давнее время сказал поэт: «Мертва теория, мой друг, а древо жизни зеленеет». Не мы, получается, а именно классик немецкой литературы Гёте пусть иносказательно, примерно так: «Красиво и долго болтать можно о чём угодно, но вот сделать… Тут уж извините! Не каждый может да и желает».

Впрочем, возможно, великий Гёте так и не думал. Поэтому имеется смысл оставить классика немецкой литературы в покое.

– Допускаю, господин Матвеев, что Гриша в процессе нашего совокупления не правильно, не по технологии, держал мои ноги,– сказала Маша. – Так что предлагаешь именно ты, Петя?

– Так, ничего, – просто, но со знанием дела ответил Петя. – Но я вот показал бы… на практике, как надо… Теория без практики, сами понимаете… Это всё равно, что заниматься любовью по Интернету.

– Любопытно! – интерес к новому знакомому у Маши возрастал с каждой секундой. – Век живи – век учись!

Глаза у Маши настойчиво заблестели. Она ведь ещё в годы юности считалась очень любознательной девочкой, и с этим никто и ничего не мог поделать.

Она тут же вспомнила о работе и сделала очень серьёзное и озабоченное выражение лица и сказала своему напарнику:

– Товарищ Ермолов, сейчас мы проезжаем, точнее, скоро будем проезжать, ответственный полустанок… с переездом. Почти что Байконур. А как раз, начинается ваша… твоя смена, Гришенька. Надо с красным флажком постоять… в тамбуре с открытыми дверьми… чтобы тебя видели… снаружи.

– Знаю! – без особого восторга пробурчал Гриша.– Там тоже будет маячить баба… э-э, стоять женщина с флажком. Я уже давно во всём разобрался… Ещё на курсах проводников.

– А перед этим, – дала указание Мария своему товарищу по работе, – собери, Гриша, в коридоре стаканы, которые на меня… упали с чаем… Время ещё имеется. Успеешь!

Конечно же, Григорий собрал в кучи, в одном месте личной черепной коробки, весь имеющийся головной мозг. Он пытался сообразить, что же происходит.

С величайшим трудом придя с помощью сложных умственных аналитических сравнений и сопоставлений к возможной истине, он выразил вслух некоторое предположение. Ему показалось, что это даже, в какой-то степени, и открытие и провидческое предсказание:

– Я, получается, уйду, а инструктор… Петя останется с тобой. А вдруг он…

– Ну, прямо не знаю, – обиделся Матвеев.– Какие-то неуместные подозрения

с вашей стороны в мой адрес. Я такие недоверия не понимаю… и даже, где-то, обескуражен и расстроен.

– Тогда пусть он отвернёт свою загадочную физиономию в сторону и не пялится на тебя! – на всякий случай, дал указание Григорий. – А ты, Маша, оденься! Так у меня на душе будет спокойней.

– Всему своё время! После и оденусь. А то… вот сейчас прямо начну… то одеваться, то раздеваться… Для этого найдутся свободные минутки,– понятно, Мария была умна и рациональна, а главное – практична. – А вот тебе надо чего-нибудь одеть, Гриша, и взять в левую руку мешок. В него ты соберёшь стаканы. А в правую ладонь пристрой красный флажок. Чего-нибудь на себя одень!

– Не дурак, – ответил Гриша. – Знаю!

Он извлёк из фуражки Машины бикини, натянул их на себя. Григорий поступил так не в знак протеста, а чтобы вот подчеркнуть, продемонстрировать инструктору, что они с Машей – почти одно целое. На голову надел фуражку. Молчаливо и сосредоточенно достал со второй полки парусиновый мешок и красный флажок. Сунул их под мышку.

Стаканы он собрал стремительно и принёс в служебное помещение, где пока ещё ничего подозрительного не происходило. Маша и Петя вели мирную беседу о том, есть ли на Марсе жизнь.

Григорий с гордым видом и весьма удовлетворенный происходящими событиями вышел из «служебки» в коридор.

Да славный и молодой проводник был, действительно, не дураком. Разве только… фрагментами. Но никоим образом не считался и со стороны не казался абсолютно круглым и неисправимым недоумком. Нормальный мужик, но с оригинальной манерой поведения. Таких нынче, под активным влиянием социальных сетей, очень даже не мало.

Так что, сноровистый и сообразительный проводник Гриша опять вернулся в купе проводников. Он оглядел себя в большое зеркало и с ног до головы и поправил на голове форменную фуражку и поинтересовался у Маши:

– Ну, как я выгляжу?

– Во! Так пойдёт! Как на пляже, – кивнула головой проводница. – Сейчас же лето. Но ты так долго уходишь…

Только одна Маша и знала, каких усилий воли ей стоило, чтоб не улыбнуться. Но её устраивал любой вариант, лишь бы Григорий, как можно быстрей нарисовался в тамбуре с красным флажком и приступил к исполнению своих служебных обязанностей.

– Правда, у тебя кое-что… выпадает из бикини, – всё же, заботливо заметила она. – Но ничего… В принципе, нормально… Так что, иди, Гриша! И не возвращайся, пока не покоришь видом своим весь мир!

– Постараюсь покорить, – серьёзно среагировал на слова коллеги Гриша.– Иначе нам, проводникам, нельзя.

– Я боюсь, что… э-э вашего Гришу не поймут, – с некоторой опаской и тревогой за судьбу почти незнакомого человека сказал инструктор по пешему туризму. – А если и поймут, то не совсем правильно.

Григорий никогда не лез за словом в карман и был очень находчивым и фрагментами весёлым, как сразу все вместе взятые «Уральские пельмени». Поэтому он принципиально посоветовал мало знакомому гражданину:

– Не суй нос в наши дела… производственные, Петя! Я самый надёжный Машин партнёр, и она не собирается вводить против меня никаких санкций…

А Маше он сообщил очень нежно и конкретно:

– Я скоро вернусь. Если он к тебе станет… приставать, то нос у него будет на затылке. А тебя, Маруся, мне придётся выбросить из поезда. Причём, на полном ходу. Со слезами и причитаниями, но я сделаю это.

– А ты, однако, Гришенька, очень ласковый и добрый,– ответила Маша, – и заботливый. Так печёшься о моём здоровье.

– Как вы можете обо мне так плохо думать? – в который раз обиделся Матвеев, глотая слюну. – Я ни разу к вашей Маше не пристану.

– Но вы, Пётр, мстительны и тоже… непредсказуемы, – вздохнула проводница. – Чуть что, сразу «не пристану».

– А чего ваш соратник по… сексу на меня всякие не хорошие слова говорит? – инструктор закатил глаза к потолку. – Мне совсем ни к чему носить собственный нос на… затылке.

Проводник посмотрел в глаза инструктору и угрожающе вздохнул.

Но Мария не дала ни малейшей возможности своему товарищу по работе долго пребывать в сомнениях.

– Иди, Гриша! И не груби доброму человеку! – голос Марии прозвучал сурово и даже властно. – Имею же я право в свободное от работы время пообщаться с… инструктором несколько раз. Мне про туризм полезно знать…

– Ну, если он для тебя такой важный, – рассудительно изрёк проводник,– допустим, как самый главный железнодорожник страны, то, тогда я пошёл.

А надо заметить, что Григорий при всех своих недостатках был человеком дела. Поступил именно так, как сказал. Он, на самом деле, с очень серьёзным видом уже окончательно и бесповоротно вышел в коридор. Дверь закрыл за собой осторожно. Правильно, мужчина, даже если он временно в бикини, должен оставаться мужчиной.

Как только произошёл акт последнего выхода проводника за пределы служебного купе, Мария подняла глаза на пешеходного инструктора и с нескрываемым любопытством поинтересовалась у него:

– Так как, вы говорите, Петя, мне следует раздвигать ноги при… совокуплении?

Инструктор робко, но уверено присел на краешек нижней полки, рядом с очень обнажённой Машей.

Он застенчиво, но весьма и весьма решительно с некоторым трудом впихнул свою интеллигентную ладонь правой руки с длинными изящными пальцами пока ещё в невидимое пространство, чуть-чуть прикрытое кучкой уже слипшихся каштановых волос на лобке. Проводница почти не ойкнула, но мечтательно и с заметной готовностью к чему-то особенному закатила глаза в потолок.

Правда, по её выражению глаз можно было и не понять, что всё это происходит именно с ней. Она делала вид, что настойчивые и уже ритмичные действия пальцами правой руки Пети, её абсолютно не интересуют.

Возможно, в данный момент инструктор представил себя пианистом… Но, впрочем, нет. Матвеев наверняка посчитал себя стоматологом и резко предположил, что внутри её шикарной вагины имеются пока еще не запломбированные зубы.

Что уж там скрывать, он всегда отличался высокой степенью любознательности, но только в одном… направлении. Имелась бы возможность, то он попытался втиснуть туда и собственную голову. Но это было невозможно. Поступить именно так, а не иначе инструктору Пете помешали бы его большие растопыренные уши.

При открытом тамбуре, почти на ступеньках входа в вагон в полный рост стоял Гриша. Как положено, фуражка на голове, в правой руке – красный флажок, в зубах сигарета. В бикини грациозен и невозмутим, и отдалённо напоминал Аполлона. Но не совсем обычного, а вот, к примеру, после его заплыва в открытой воде на дистанцию тридцать тысяч метров.

Поезд перед полустанком, как положено, притормаживает… Дежурная по переезду, при виде Гриши, уверенно изумилась, но при этом успела тщательно его разглядеть. Да, того самого проводника, который, конечно же, не в состоянии был скрыть под бикини даже малой части того, что справедливо зовётся в некультурном невоспитанном народе «женской радостью».

Её, двадцатилетнюю, красивую, незамужнюю, в синей железнодорожной форме… немного шокировало такое новшество.

Пассажирский поезд, кстати, вообще, обнажённый, с невозмутимым Гришей и со всеми остальными, находящимися внутри его, торжественно и медленно проехал мимо полустанка. А дежурная с красным флажком, словно окаменев или, там, очугунев, стояла, кусая передними зубами собственный подбородок.

Потом она начала медленно пятится назад, к шоссейной дороге.

А мимо, по её краю, страшный, бородатый рыжий бомж катил с любовью и некоторой осторожностью тележку с тряпьём. Разумеется, он одет был почти точно так же, как беспризорник Гаврош из времён Парижской Коммуны.

Но российскому бродяге, явно, стукнуло чуть побольше… под пятьдесят. Впрочем, у бомжей, бичей, бродяг и нищих возраста… нет, и они оторваны от активной и кипучей общественной и политической жизни. Не увлеченный крупным, как бы, бизнесом, не играют на биржах, и есть предположение, что не принимают участия в олимпийских играх, даже в качестве зрителей.

Но дежурная по полустанку всё ещё пятилась назад, рассуждая, почти вслух, почему это так часто возможное, её личное счастье проезжает мимо на курьёрском пассажирском поезде. Оно ведь было так… близко. Его даже при великом желании можно было сшибить с рабочего места какой-нибудь жердиной, потом обнять, приласкать незнакомца в бикини, глянуть ему в глаза и тихо прошептать: «Я так долго тебя ждала».

Дежурная сходу села прямо в тележку с тряпьём. Бомж, увлечённый своим занятием, невозмутимо продолжал путь. Он, как бы, не обратил внимания, на то, что его тележка стала несколько тяжелее.

Бомж вместе с тележкой и не пришедшей в себя с двадцатилетней мечтательницей на сексуальные темы съехал с главной дороги на тропинку, ведущую в рощу.

А в седьмом купе напротив друг друга за столиком сидели Ирина и Аркадий и продолжали интеллектуальный разговор.

– Но никак не могу понять, – откровенно признался и повторился отставной майор, – почему мне часто сниться Жанна… из Подольска. Можно сказать, это мой родной город. Дикость какая-то!

– Пусть себе сниться, – с некоторым безразличием казала Ирина. – Ей заняться нечем, вот она тебе и мерещится. Я не ревную. Мне то…Да и сон ведь.

– Оно… конечно так. Но она, незнакомка, как бы, голая прилетает ко мне по ночам. Я её не знаю, но совершенно не против таких встреч… даже во сне. Я уже говорил. Но мы… это…телесно соединяемся с ней. Периодически.

– Ну, ты, Аркадий, Геракл! Даже во время сновидений с кем-то сливаешься.

– Я, правда, повторяюсь. Но ещё раз скажу, что секс – это, в конце концов, и спорт, и приятнейшее времяпровождение… И подчёркиваю: он служит для продолжения рода.