Текст книги "Гриада (илл. Н.Гришина и С.Клыкова) 2-е изд. доработанное. "

Автор книги: Александр Колпаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава девятая
СОБРАТЬЯ ПО РАЗУМУ

– Не кажется ли вам, Петр Михайлович, что мы в плену?

– М-да, – сконфуженно согласился академик. – Туземцы оказались более расторопными, чем можно было ожидать. А ты заметил, какие у них энергетические возможности? Остановить «Уранию» в пространстве! Ни за что не поверил бы этому раньше.

– Того ли еще надо ожидать, – угрюмо предположил я. – Если когда-нибудь мы и выберемся на свет из этой космической ловушки, то лишь затем, чтобы попасть в здешний зоопарк. Представьте себе: клетка номер один – академик первобытной цивилизации Земли Петр Михайлович Самойлов! Мне придется довольствоваться соседней клеткой, менее комфортабельной, сообразно моей широко распространенной по Вселенной профессии звездоплавателя.

– Ты слишком мрачно смотришь на вещи, – не сдавался Самойлов. – Никогда не соглашусь, чтобы столь высокий интеллект – а о нем свидетельствует уровень их техники – сочетался с подобным варварством в обращении со своими собратьями.

– Можете не соглашаться. Это ничего не меняет в нашем положении.

Вдруг стены астролета стали прозрачными, и в него хлынул голубоватый свет. Я быстро выключил освещение салона. Наступил полумрак, но с каждой секундой он все более рассеивался. Наконец стены точно растаяли, и мы увидели себя в центре огромного цирка не менее двух километров в диаметре. До самого купола цирка амфитеатром поднимались ложи, заполненные существами, напоминавшими людей, одетых в свободные одежды нелепой для нашего глаза, если не сказать безвкусной, расцветки.

Множество холодных глаз рассматривало нас с оскорбительной бесцеремонностью. Я внутренне возмутился, но тут же съежился, встретив взгляд высокого старика с черно-бронзовым лицом.

Его огромные фиолетово-белесые глаза, беспощадно-внимательные, изучающие, спокойно разглядывали меня, словно букашку. Громадный череп старика, совершенно лишенный волос, подавлял двоими размерами. Лицо, испещренное тончайшими морщинками, было бы вполне человеческим, если бы не клювообразный, почти птичий нос и необычные челюсти, состоящие, вероятно, всего из двух костей. Это было непривычно для земного человека и отталкивало.

Но глаза! Они скрашивали черты его лица. Бездонные, как Космос, настоящие озера разума, в которых светилась мудрость поколений, создавших эту высокую цивилизацию.

Я с удовлетворением отметил, что во всем остальном это были именно люди. Однако «собратья» сохраняли странное спокойствие, молчали и сидели неподвижно, точно изваяния.

– Попробуем представиться, – шепнул Петр Михайлович.

Он с достоинством выпрямился и внятно произнес:

– Мы – люди, жители Земли. Так мы называем свою планету, расположенную в конце третьего спирального рукава Галактики.

И он включил карту-проектор Галактики на задней стене рубки.

– Мы прилетели оттуда…

Палец ученого пустился в путь от окраины Галактики к ее центру.

Существа, как говорится, и ухом не повели. Ни звука в ответ. Огромная аудитория продолжала молча разглядывать нас.

– В конце концов, – рассудил Самойлов, – никто нас не держит. Мы можем подойти к ним поближе и попробовать растолковать что-нибудь на пальцах.

Я тотчас решил сделать это и, выйдя из астролета, направился к ближайшим ложам. Но в двух-трех шагах от астролета пребольно стукнулся головой о невидимую стену. Чудо да и только! Стена была абсолютно прозрачная, но тем не менее существовала! Теперь я понял, что все привычные предметы вокруг нас стали до нереальности прозрачными, а видимым остаются только центр рубки да салон со столом и креслами.

– Да… это тебе не клетка, – растерянно пробормотал академик.

– Чего они уставились на нас? – возмутился я.

Академик покачал головой.

– Странный вопрос! На их месте мы делали бы то же самое, рассматривая на Земле внезапно появившихся космических собратьев.

Внезапно на куполе амфитеатра возникли замысловатые значки и линии.

– Ага! – с удовлетворением сказал Петр Михайлович, – С нами, кажется, пожелали объясниться.

Несколько минут он пристально вглядывался в непонятные знаки. Потом широко улыбнулся.

– Нам предлагают какую-то математическую формулу или уравнение. Судя по структуре, она напоминает закон взаимосвязи массы и энергии – этот универсальный закон природы.

– Ну, не ударьте лицом в грязь, – взмолился я. – Предложите им что-нибудь посложнее, чтобы и они призадумались.

Самойлов быстро включил проектор: подчиняясь его команде, электронный луч написал сложнейшее тензорное уравнение.

В ответ замелькали целые вереницы новых знаков, таких же непонятных, как и предыдущие.

– Такие приемы объяснений ни к чему не приведут, – в раздумье сказал Петр Михайлович. – Ни мы их, ни они нас не поймут… Стойка! Напишем им лучше нашу азбуку.

И электронный луч принялся выписывать на экране алфавит: академик отчётливо, громким голосом называл каждую букву.

На куполе тоже сменились значки. Они стали несколько упорядочением. Очевидно, это была их азбука. Ничего себе! Букв не менее сотни – в два раза больше, чем в нашей азбуке.

Значки под куполом поочередно вспыхивали, и громкий звенящий голос, очевидно механический, отчетливо произносил звуки. Похоже было, что мы сидим за школьными партами и учимся читать по складам.

Затем купол померк, стерлись и лица сидевших в амфитеатре, зато явственно проступили очертания знакомой обстановки астролета. Мы снова остались вдвоем в салоне, и родные стены сомкнулись вокруг нас.

– Как вам нравится такая демонстрация? – сердито сказал он. – Homo sapiens в роли приготовишки!..

Но Петра Михайловича это не смутило.

– Любопытно, как они достигают полной прозрачности предметов.

Я пожал плечами.

– Давай откроем люки и выйдем из астролета, – внезапно предложил Самойлов.

Включили экраны. Однако нас встретила непроглядная тьма. Где же амфитеатр и существа?

Или это была галлюцинация?

Приходилось пассивно ждать развязки событий.

Время тянулось нестерпимо долго. О нас точно забыли. Нельзя было даже определить, движется ли наша тюрьма, или повисла неподвижно в пространстве.

Вдруг мы ощутили легкий толчок, будто «Урания» с чемто столкнулась. Вслед за тем с экранов полился ласковый солнечный свет. Мы остолбенели: оказывается, «Урания» была уже на поверхности планеты.

Как это случилось? Я поднял глаза на проектор верхнего обзора и увидел, что спутник-диск, медленно смыкая створки «колыбели», в которой незадолго до этого покоился астролет, по спирали уходил ввысь, на прежнюю орбиту движения вокруг планеты.

– Нет, ты представь себе только! – поразился Самойлов. – Какая грандиозная сила должна быть приложена, чтобы свободно опустить нас на поверхность планеты! Сколько энергии надо, чтобы удерживать или передвигать в любом направлении громадину спутника в поле тяготения планеты. Вот это, я понимаю, техника!

Нам задали новую загадку. Астролет находился на огромной пустынной равнине. Она была поразительно ровная и гладкая, точно зеркало. Отполированная поверхность тускло отражала лучи солнца. Ясно, что это было искусственное поле – вероятно, космодром. Но почему не видно служебных и стартовых сооружений, эстакад, мачт радиотелескопов и локаторов? И вообще как это нас не побоялись оставить одних?

Я тщетно ломал голову, а чувства между тем впитывали окружающий мир. Чужое небо – нежно-фиолетовое, неправдоподобно глубокое и чистое – вызвало в моей душе целую бурю. Сами посудите: десятки лет мы ничего не видели, кроме мрачной черной сферы. И вдруг это ласковое, почти земное, небо, удивительно напоминающее родину.

Мы открыли нейтронитные заслоны всех иллюминаторов и, прильнув к стеклам, жадно всматривались в даль. Искусственная равнина уходила за горизонт, который здесь был чуть ближе, чем на Земле: вероятно, размеры планеты были несколько меньше земных. Далеко-далеко, там, где небо сходилось с «землей», неясно мерещились какие-то деревья – вернее, их причудливые кроны. Возможно, это был лес…

– Надо начинать разведку, – сказал Петр Михайлович. – Хотя состав атмосферы благоприятен для жизни, но кто его знает, может быть, в ней имеется какой-нибудь ядовитый для нас компонент. Выпустим вначале животных.

И академик отправился в анабиозное отделение, где в специальных сосудах «грезили» в анабиозе кролики, мыши и даже шимпанзе. Через полчаса он «оживил» наш зоопарк, подкормил пару мышей и, соблюдая все меры биологической зашиты, выпустил их на волю.

Мы прильнули к иллюминаторам, наблюдая за «разведчиками». Мыши побегали, побегали, потом остановились. Их, очевидно, смущала полированная «почва». Одна из них подняла мордочку вверх и деловито понюхала воздух.

«Сейчас лапки кверху и – конец», – предположил я.

Но мышь как ни в чем не бывало побежала под корабль.

Потом мы выпустили кролика и, наконец, шимпанзе.

– Вот кому должны по праву принадлежать лавры первооткрывателей планеты Икс, – пошутил Петр Михайлович. – Они первыми вступили на ее почву, а не мы.

Шимпанзе, жадно нюхавшая воздух, вдруг опрометью бросилась к входному люку астролета и, жалобно крича, стала царапаться, словно просила впустить обратно.

– Чего она испугалась? – удивился академик.

Неожиданно откуда-то сверху в поле нашего зрения появился летательный аппарат, представлявший собой яйцо – да, огромное яйцо с прозрачными стенками. Внутри него находилось «человек» пять существ весьма ученого вида. Они сидели в мягких удобных креслах вокруг овального стола, на котором стояли различные непонятные приборы. Часть яйца была занята какой-то установкой, напоминавшей нашу высоковольтную подстанцию в миниатюре, – очевидно, это был двигатель. Аппарат неподвижно повис в полуметре от «земли». В нем открылась дверь, и существа не спеша вышли наружу.

– Вот и хозяева, – сказал Петр Михайлович. – А мы боялись, что оставлены на произвол судьбы. Однако надо впустить бедную обезьяну, а то ее вопли испугают их.

И он нажал кнопку автоматического открывания люка. Вконец перепуганное животное вихрем ворвалось в астролет. Дрожа всем телом, обезьяна забилась в дальний угол.

Итак, всемирно-историческое событие назревало: впервые за всю историю человечества сейчас состоится встреча его посланцев с собратьями по разуму! Мы бесстрашно вышли из астролета. Сила тяжести на поверхности этой планеты была, вероятно, слабее земной, так как передвигаться было удивительно легко. «Собратья» перестали рассматривать «Уранию» и повернулись к нам.

Некоторое время длилось общее молчание.

– Петр Михайлович, а вот знакомый старикан: я запомнил его еще на диске-спутнике.

Действительно, это был тот самый старик с фиолетово-белесыми глазами. Он что-то сказал резким, отрывистым голосом, в котором как бы перекатывались металлические шары, и тотчас один из его спутников вернулся в аппарат и вынес оттуда небольшой ящичек с экраном. Судя по всему, старик был у них руководителем.

– Интересно, что они собираются делать? Как вы думаете?

– Да это же ясно как день. Сейчас будут преподаны уроки разговорного языка.

Старик включил принесенную машинку. На зеленоватом экране возникли буквы нашего языка, которые мы сообщили им еще на спутнике. Потом «собрат» показал жестами – вероятно, универсальным языком всех разумных существ Вселенной, – что хочет услышать от нас, как складываются буквы в слова.

– Понимаю, – заметил Самойлов. – Достаточно нам назвать несколько предметов, как они по этим немногим словам составят представление о нашей грамматике и смогут программировать для электронного перевода с нашего на свой язык.

Самойлов показал на себя и произнес: «Я – человек». Это прозвучало несколько комично. Я тоже вытянул руку и сказал, указывая на астролет: «Ракета». Показал на небосвод и назвал: «Небо». Потом показал на старика и сказал: «Ты – непонятное существо». Тот величественно наклонил голову в знак согласия. Самойлов расхохотался.

– Довольно, Виктор! Неси-ка лучше наш лингвистический аппарат.

Вскоре мы также вооружились серийной электронно-лингвистической машиной «ПГ8» и звуковым анализатором. Попытки объясниться возобновились. Старик продиктовал и воспроизвел на экране свою азбуку, которая состояла из ста двенадцати букв, напоминающих наши математические символы и геометрические обозначения. Да! Их язык был неизмеримо сложнее нашего. Это мы почувствовали сразу, как только попытались программировать для перевода.

Старик несколько раз назвал нам ряд предметов, обозначил некоторые простейшие, очевидно, понятия, но мы никак не могли уловить грамматических закономерностей их языка. С переводом же нашего языка на свой «собратья» справились легко. Вероятно, их лингвистическая аппаратура была гораздо совершеннее нашей.

– Как тебя зовут? – спросил я старика.

И тотчас на экране их прибора появились фразы местного языка. Старик понял мой вопрос и ответил:

– Элц, – вот как прозвучало для моего уха его имя.

Потом Элц, в свою очередь, задал мне какой-то вопрос. Звуковой анализатор преподнес такой перевод: «Хартрычисбак…»

– Дикая околесица, – констатировал Петр Михайлович. – Значит, составленная нами программа никуда не годится. Нужно еще долго вникать в структуру их языка. Придется объясняться односторонне.

Таким образом, мы оказались в положении спрашивающих, которые не понимают ответов на свои вопросы.

– Что ж, раз они превосходно понимают нас, расскажем о себе.

И он вкратце рассказал «собратьям» о Земле, о человечестве, о цели нашего прибытия на их планету. Они внимательно слушали. Лица их были холодные, почти неживые, как у бесстрастных мраморных статуй. Однако в глубине их глаз я уловил отблески интереса и удивления.

– Земляне – ваши друзья и собратья по разуму. Мы прилетели с единственной целью: познакомиться с вашей цивилизацией, обменяться опытом познания природы, установить постоянную связь между нашими мирами, – сказал в заключение Петр Михайлович. – Мы очень рады встретить здесь высокоразвитых людей.

Академик протянул Элцу руку, желая обменяться рукопожатием. Но, вместо того чтобы пожать протянутую руку, старик взял обеими руками кисть Самойлова и, поднеся ближе к своим глазам, стал внимательно рассматривать ладонь.

– У них, вероятно, не принято пожимать руку, – заметил я. – Возможно, жестом приветствия здесь служит потирание лба.

Элц прислушался к моему замечанию: ведь наш разговор был для него понятен, так как по экрану безостановочно бежали ряды слов. Поэтому после моей фразы Элц стал тереть свой лоб.

Академик рассмеялся:

– Он неправильно понял твое замечание. Как называется ваша планета? – спросил Самойлов вслед за этим.

Мы услышали короткое слово, прозвучавшее как «Гриада».

– Гриада? – переспросил я. – Красивое название. Значит, жители планеты – гриане.

– Что вы намерены делать с нами? Куда мы сейчас пойдем?

Элц подал знак, и двое гриан показали на аппарат-яйцо, видимо приглашая куда-то лететь.

Я отрицательно покачал головой.

– Нет! Я никуда не пойду от астролета. Мы уйдем, а они потом растащат «Уранию» по частям в свои музеи.

Нам снова показали на аппарат.

– Не упрямься, Виктор, – тихо посоветовал Петр Михайлович. – Не забывай, что они хозяева, мы в их власти. Делай, что говорят. Я думаю, что с «Уранией» ничего не случится. Закроем ее шифрованной комбинацией, ведь строители предусмотрели и это.

Наспех забрав кое-какие необходимые вещи, мы в последний раз окинули взглядом порядком надоевший, но теперь такой родной салон, выключили все механизмы и приборы в рубке, сбросили скафандры и вышли наружу. Петр Михайлович набрал шифрованную комбинацию на своем радиопередатчике и излучил ее в виде радиоимпульсов. Эти импульсы воздействовали на электронный автомат, закрывающий люк. Теперь он откроется только после вторичного излучения такой же комбинации.

Едва мы вышли из астролета, как почувствовали, что вокруг царит неимоверный зной. Нас буквально обожгло. Академик быстро посмотрел на наручный термометр и воскликнул:

– Ого! Шестьдесят пять градусов жары!

Дело в том, что первый раз мы выходили из астролета в скафандрах, внутри которых автоматически поддерживалась ровная умеренная температура в любых климатических условиях.

Однако несмотря на жару, воздух Гриады был необычайно живителен. Грианский воздух вливался в легкие, словно целительный бальзам. Тем не менее, едва мы ступили несколько шагов, как стали дышать, точно рыбы, выброшенные на прибрежный песок. Нас просто оглушил этот льющийся потоками зной.

– Назад в астролет! – прохрипел я, тяжело отдуваясь и смахивая катившийся градом пот.

Академик чувствовал себя не лучше.

Но гриане, заметив наше плачевное состояние, поспешили втащить нас в яйцевидный аппарат. Сразу стало легче: внутри яйца, несмотря на открытый люк, было прохладно. Здесь работала охлаждающая установка. В то же время мы видели, что гриане прекрасно чувствовали себя и вне яйца. Их организмы в результате длительной эволюции приспособились, вероятно, к необычно жаркому экваториальному климату Гриады.

Яйцо-аппарат очень плавно приподнялось в воздухе метров на десять и медленно поплыло в юго-восточном направлении. Мы смотрели во все стороны и ничего не видели, кроме бескрайней полированной равнины.

– Что за планета? – недоумевал Самойлов. – Неужели эта неправдоподобно гладкая равнина – естественное образование?

В ответ на его вопрос Элц изобразил на лице нечто вроде улыбки и показал пальцем вниз:

– Троза, – сказал он.

Показал вдаль и снова произнес знакомое уже нам слово:

– Гриада.

– Ничего не понимаю, – сказал я, посмотрев вниз, где по-прежнему тускло отблескивала полированная «земля».

– Вдали что-то виднеется, – произнес академик.

На горизонте стали вырисовываться какие-то темные пятна, и вдруг полированная равнина кончилась.

Еще минута, и мы увидели далеко-далеко внизу леса, водоемы и отдельные сооружения. Полированная равнина оказалась на одном уровне с нами, а затем скрылась из глаз, уйдя куда-то вверх. И вот уже вместо полированной равнины мы видим слева от себя уходящую в обе стороны к горизонту выпуклую серебристо-желтую стену.

– Смотрите, Петр Михайлович! Сквозь эту стену я различаю какие-то постройки, растения! Вот загадка…

– Не может быть! – Самойлов стал пристально всматриваться, но, к несчастью, стена быстро удалялась от нас.

– Это какое-то грандиозное сооружение километровой высоты, но что, не могу понять.

Он повернулся к Элцу и спросил, указывая на стену: – Что это такое?

Элц снова отрывисто ответил: «Троза», как в тот раз, когда показывал пальцем в «землю».

– Сооружение называется Троза, – сказал мне Самойлов, пожимая плечами. – Но это ни о чем не говорит.

Между тем внизу разворачивался красочный пейзаж Гриады; спустя секунду мы уже сидели как зачарованные, любуясь природой. Пылающее белое солнце, чуть больше земного, нестерпимо ярко горело в фиолетово-лазурной бездне небосвода, разбиваясь мириадами искр на поверхности многочисленных фиолетовых водоемов и многоводных рек, в красноватой листве деревьев, на цоколях и шпилях причудливых строений. Спектр излучения у грианского солнца был несколько иной, чем у земного. Он был более радостным. Казалось, вся природа, зажмурив глаза, блаженно улыбается, широко раскрыв объятия навстречу живительному потоку лучистой энергии. На горизонте струилась пелена, нежнейшей фиолетовой дымки, пронизанной оранжевыми блестками. И куда ни бросишь взгляд, везде многоцветное море садов, парков, лесов.

Но самым необычным в пейзаже было, конечно, звездное сгущение центра Галактики. Оно сияло на небе в виде почти ослепительно белого облака, немного уступавшего по яркости солнечному свету. Теперь нам стала понятна чудовищная жара, царившая здесь: центр Галактики посылал на планету дополнительный мощный поток теплового излучения.

На обширных пространствах красновато-зеленых лугов паслись стада весьма диковинных животных, отдаленно напоминавших наших овец или коз. Их заметно удлиненные туловища, без шерсти, на очень коротеньких толстых ножках, перемещались в высокой густой траве. На сравнительно маленькой голове сидели два огромных глаза и пара невысоких тупых шишек вместо рогов.

Окруженные пышным раздольем растительности, искрились под солнцем ребристые крыши и стены красивых зданий, разбросанных на значительном удалении друг от друга. Однако мы нигде не заметили обитателей Гриады, хотя аппарат снизился до ста двухсот метров. На северо-западе до самого неба возвышалась та самая светло-золотистая выпуклая стена, над которой находилась только что покинутая нами полированная равнина.

Мы с академиком изредка перебрасывались отрывочными замечаниями, поглощенные необычностью всего, что предстало нашим глазам. Часа через два полета, на расстоянии примерно восьмисот километров от полированной равнины, кончилась культурная растительность. Аппарат летел теперь на высоте пяти километров. На западе стала шириться и расти фиолетовая полоса, над которой стояли громады кучевых облаков.

– Море! – воскликнул я и привстал, чтобы лучше рассмотреть водное пространство.

Внизу обозначилась белая линия прибоя. Элц снизил аппарат до самой воды.

– Ого! – послышался голос Петра Михайловича. – Вот это прибой!

Действительно, волны, с гулом обрушивавшиеся на пологий песчаный берег, были высотой не менее восьми метров. Отдельные гребни чуть не задевали наш аппарат. Непомерная высота прибоя легко объяснялась меньшей силой тяжести на планете. Морской простор, раскинувшийся перед нами, был всех оттенков фиолетового цвета. Лазурно-синяя у линии прибоя, дальше от берега вода все больше насыщалась глубокими фиолетовыми тонами, переходя почти в черно-фиолетовую. На горизонте виднелись скалистые острова.

Все время, пока мы совершали это небольшое путешествие, гриане не проронили ни одного слова, даже не шевельнулись. Однако за этим бесстрастием мы постоянно ощущали изучающих, пытливых наблюдателей, не спускавших с нас настороженного взгляда.

Наконец Элц, видимо, решил, что достаточно ознакомил нас с Гриадой, и дал знак повернуть обратно. Аппарат круто пошел вверх. В течение трех минут мы поднялись на десятикилометровую высоту и с огромной скоростью полетели на северо-запад.

Солнце клонилось к закату, но не было того ощущения приближающегося вечера, которое испытываешь на Земле: центр Галактики, игравший здесь роль никогда не заходящего светила, лишал Гриаду прелестей наших сумерек.

– Сомневаюсь, бывает ли здесь ночь… – проворчал Петр Михайлович и вопросительно посмотрел на Элца, словно ожидая ответа.

Вскоре под нами открылось удивительное, никогда не виданное сооружение. Я посмотрел в портативный стерео-телескоп, захваченный из астролета, и с трудом узнал полированную равнину, на которую мы опустились несколько часов назад. Оказывается, это была не равнина, а…

– Это же крыша какого-то невообразимого по размерам цирка!

– Крыша, которая могла бы накрыть целую область, – уточнил Самойлов.

Глазам предстало грандиознейшее сооружение, очертания которого терялись за горизонтом. Представьте себе цирк диаметром в сотню километров, крышей которого служила полированная равнина.

Высочайшая желто-белая стена, поразившая нас еще раньше, оказалась лишь частью круговой стены этого цирка высотой в полтора километра.

– Это их город, – уверенно сказал Самойлов. – Даже, может быть, столица.

– Видите, на крыше лежит что-то вроде огромного червяка, – перебил я Петра Михайловича. – Это наша «Урания».

Вдруг аппарат камнем стал падать прямо на полированную равнину. Она приближалась с невероятной быстротой. Мы невольно взялись за руки, решив, что аппарат испортился и мы все сейчас разобьемся.

В последнюю минуту на крыше неожиданно открылся широкий конусообразный тоннель, в который мы и влетели. Взглянув вверх, я заметил, как горло тоннеля снова закрылось. И еще одно открытие: крыша над городом была абсолютно прозрачной. Над головой по-прежнему сиял центр Галактики и горели червонным золотом косые лучи грианского солнца, клонившегося к закату.