Текст книги "Под дном морским (Затерянные миры, т. XXIII)"

Автор книги: Александр Клемент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

Когда капитан спустился в каюту Макса, он застал там, кроме начальника экспедиции, слесаря и двух матросов. Атмосфера была очень напряженная. Из вопросов, задаваемых Максом, капитан понял, что слесарь в чем-то подозревался.

Как только капитан сел за стол, Макс прервал допрос и в кратких словах изложил капитану историю с трубками, открытой дверью и таинственную историю с Генрихом, еще не пришедшим в сознание.

Слесарь был белее полотна. Все складывалось не в его пользу. Он один был знающим техником. Кому другому были знакомы винтили, муфты и у кого другого мог оказаться второй ключ от двери? Все улики были налицо. Слесарь отрицал свое участие.

Макс и капитан отошли в дальний угол.

За подобные поступки в море, на яхте, могло быть одно наказание – в воду с грузом на шее. Но… но второго слесаря на яхте не было. Его помощник заменить его не мог ни по знаниям, ни по опыту.

Надо было найти исход, который, обезвреживая слесаря, оставлял его знания. Решено было подвергнуть его аресту на все время работы экспедиции, а надзор за ним поручить попеременно Генриху и Орлу.

Это решение объявили ему. Что-то глубоко честное было в том взгляде, каким он обвел Макса и капитана, взгляде, который говорит моряку больше, чем тысячи несомненных улик…

Максу этот взгляд ничего не сказал.

Гибель «Разведчика» Макс принял очень сдержанно; он предпочел такой финал иному. Но в гибели он не был уверен.

Доводы капитана были убедительны для моряка, но на Макса они произвели какое-то смутное впечатление…

Все же эти два события настолько взволновали Макса, что после ухода слесаря он не пошел сразу на палубу, а предоставил капитану, если тот найдет возможным, тронуться.

Ко времени вторичного появления капитана на палубе был очищен отрезок пространства, более чем достаточный для ориентировки.

Аконт указал капитану скорость движения и допустимую скорость поворотов. Приготовились к отплытию.

У руля капитан поместил своего помощника, а сам с телефонной трубкой стал у аппарата.

Через полчаса послышалась команда:

– Тихий ход! Яхта медленно тронулась. Впереди, словно фонарь ночью, освещал дорогу цилиндр. Медленно подвигалась яхта и с той же скоростью аппарат резал туман.

Теперь вся инициатива перешла к капитану.

Аконт прошел к Генриху. Он бредил. В бреду он говорил о палке, о зеркалах, стонал от боли, но в сознание еще не приходил.

Яхта медленно подходила к гавани, к тому месту, о котором знал лишь один капитан, месту, свободному от подводных скал. Через три часа в полосу цилиндра попал кусок суши и еще через полчаса послышалась команда:

– Отдать якорь!

Зашумело радостным шумом. Яхта была в надежной гавани. Главное, никто ее не видел.

Аконт выключил и убрал аппараты. Туман висел в воздухе сплошной завесой.

Все свободное время Аконт проводил у Генриха. Генрих пришел в сознание на третий день, но в памяти образовался провал. Он не мог вспомнить того, что с ним было в день несчастья.

* * *

Когда опустился туман, экипаж «Разведчика» пришел в уныние. Теперь «Искатель» окончательно был потерян из виду. Полагаться оставалось только на себя. От безделья нервы разгулялись. Вспоминали легенды и рассказы об острове, всю жуть гибели десятков, а может быть, и сотен подобных экспедиций. Даже не обошлось без видений и вещих снов. Словом, на второй день настроение было «назад – домой».

Тройка проголосовала вопрос и единогласно, с разными оттенками грустного и радостного чувства, постановила – вернуться.

Когда председатель вызвал капитана к себе в каюту, всех поразил звук взрыва, раздавшегося вблизи. Взрыв мог быть только на «Искателе». Следовательно, «Искатель» недалеко.

Члены тройки переглянулись и, по безмолвному соглашению, – возвращение было отменено.

Но как нащупать «Искателя»? Пущен был самый сильный прожектор – он осветил, да и то неясно, едва полтора-два метра и уперся в туман. Безнадежной была попытка что-либо разглядеть. Надо заставить «Искателя» подать о себе весть и таким путем определить направление, в котором следует его искать.

День прошел в придумываниях; наутро все, словно сговорившись, предложили дать тревожный гудок.

Капитан «Разведчика» одобрил эту мысль и в тот момент, когда аппарат Аконта резал туман, на «Разведчике» даны были два тревожных гудка. Эти гудки капитан «Искателя» и принял за гудки смерти.

Пять, десять, пятнадцать минут мучительного ожидания… Никакого ответа. Начала закрадываться мысль, что взрыв на «Искателе» был роковым. «Искатель» пошел ко дну.

Час от часу не легче. Если так, то надежда найти остров погибла окончательно. Капитан «Искателя» был бездетным и своей тайны он никому не завещал.

Оставалось ждать момента, когда рассеется туман, и ни с чем вернуться домой. Это было особенно не по душе капиталисту – слишком большие средства были вложены в это предприятие.

Решение разрядило атмосферу. Особенной устойчивостью никто не отличался – всех прельщало только золото, – и чем бледнее становились перспективы, тем быстрее падала энергия.

Когда через четыре дня рассеялся туман, так же внезапно, как налетел, у всех выкристаллизовалось твердое решение – «назад».

Самая сильная подзорная труба не могла обнаружить на горизонте и подобия судна.

Яхта тронулась. Три дня стояла прекрасная погода. На рассвете четвертого в воздухе почувствовалось что-то недоброе. Легкий ветерок нежно, точно лаская, рябил гладь океана. Издали подходили волны побольше. На горизонте появились белые гребни. Ветер нарастал, он уже трепал паруса, а волны лизали корпус яхты. Упали первые крупные капли дождя.

Через час-полтора шторм разыгрался. Он бросал яхту, как щепку, из стороны в сторону, то вознося ее на вершину волны, то низвергая в бездну и, словно из ведра, поливал ее потоками дождя. Яхта погружалась носом глубоко в воду, трещала от ударов набегавших валов, но не сдавалась.

Стоять на мостике нельзя было. Капитан и его помощник, отчаявшись в этой борьбе, отдали себя в руки судьбы. Улучив момент затишья между валами, капитан ушел вниз.

И следом набежавшая волна, точно она только и ждала его ухода, слизнула с палубы все, что на ней было, оставив лишь одни трубы. Капитанская будка с рулем, с компасом, все добавочные установки – все ушло. Каким-то чудом удержалась только лодка. Теперь волны могли свободно перекатываться через палубу, рыча при столкновении с лодкой и трубами.

Когда шторм прошел, на палубе не оставалось приборов для ориентировки. Научные консультанты лишь очень приблизительно могли определить местонахождение судна. Яхта была сильно потрепана и требовала серьезного ремонта. Надо хоть куда-нибудь пристать. «Разведчик» выбросился на первый попавшийся берег.

Восстановили радио, и весь мир облетело известие:

«„Искатель“ взорвался, „Разведчик“ сильно пострадал, ждем…»

На этом оборвалось радио.

И если бы «Искатель» в этот момент рыскал в эфире, он наткнулся бы на это известие.

Шторм для «Искателя» прошел безнаказанно. Он был в надежной гавани. Природа, как бы в компенсацию за безнадежность подхода к острову, наградила его этой изумительной гаванью.

Под ее защитой нечего было опасаться штормов. Это была коробка, со всех сторон защищенная скалами, и лишь в двух местах открытая для входа и выхода. Створки отверстия находили одна на другую, и сильная буря гуляла в гавани лишь легким ветерком.

Сойти на берег, однако, нельзя было. Там властвовал шторм. Да и дождь не располагал к высадке.

С того дня, когда впервые в истории мира был рассеян туман и предательство чуть не погубило всего дела, Макс не переставал думать об экипаже.

Был ли слесарь одиночкой в этом деле, или он только один из шайки? Какая цель у предателей? Чьи они наймиты? Все эти мысли особенно волновали его в дни вынужденного безделья.

Яхта превращалась из мирного корабля в поле военных действий. Вместо товарищеской атмосферы – напряженное состояние подозрительности.

Аконт и его изобретения кому-то мешали. Предателей или предателя надо было проследить до конца.

Предательство сильно волновало команду. В ее среде только и говорили: мог ли слесарь все это сделать? С какой целью? Один он или есть сообщник?

У каждого было ощущение осторожности, точно предатель сидит тут, рядом.

У Макса не было никаких улик; нет следов, лишь одни догадки. Он решил воспользоваться свободным временем и ближе познакомиться с командой.

Все, по одному, были вызваны в каюту Макса. Были сняты оттиски пальцев, записана биография с их слов, и на каждого заведен формуляр.

Создавалась тревожная атмосфера – надо было отобрать небольшое ядро, на которое можно будет безусловно положиться, а сомнительных отдать этому ядру под надзор.

На все эхо ушли те дни, когда в открытом океане свирепствовала буря.

Наконец, погода успокоилась. Макс сделал распоряжение о высадке. По заверениям капитана, никаких опасностей ни со стороны людей, ни со стороны зверей не было. Тридцать пять лет тому назад, когда он бывал на острове, там не было никого, кроме птиц, живших здесь огромными стаями. Это было тем более странно, что в глубине острова виднелась прекрасная растительность.

Осторожность и предусмотрительность прежде всего, рассуждал Макс – и поэтому высадившийся отряд был снабжен оружием и патронами в достаточном количестве.

Пристань из камня, сложенная, по преданию, много веков тому назад, почти не изменилась. Высадка не представляла труда.

Высадились почти все. На яхте были оставлены дежурные и связь. После бури прибрежная полоса казалась свежевымытой. Песок был хороший, мелкий. Щебня почти не встречалось. В разных местах валялись обломки скал, иные в обхват и больше. Сглаженные бока некоторых из них свидетельствовали, что океан долго бил и катал их, прежде чем выбросить.

О недавней буре говорили выброшенные рыбы, огромное количество крабов и… доски. Доски окончательно убедили капитана в гибели «Разведчика» – о чем он поспешил поделиться с Максом.

Отряд начал продвигаться вглубь острова. Сначала попадалась мелкая растительность, способная жить на солончаковой почве, а затем растительность становилась все пышнее и пышнее, переходя в тропические леса. Дорога становилась все труднее. Лианы оплетали деревья, перекидываясь с одного на другое. Пришлось прибегнуть к топору, а продвижение отряда стало чрезвычайно медленным.

Солнце уже склонялось к вечеру – оставаться в незнакомом лесу было рискованно, и отряд на ночь вернулся на яхту с тем, чтобы на следующий день снарядиться в 5-6-дневную экскурсию.

Макс был немало поражен, когда Аконт на утро следующего дня начал вытаскивать на палубу свои приборы. Генрих, уже вполне оправившийся, ему помогал. Под его надзором работал слесарь.

Макс не сразу сообразил, в чем дело, но доверие к Аконту было так велико, что он исполнил все его требования. Было дано нужное число помощников, и экспедиция тронулась.

Когда дошли до места, оставленного накануне, Аконт установил приборы и отвел всех назад.

Включен аппарат… шипит – и лианы, скручиваясь, стали раздаваться. Тонкие концы как бы испарялись, более толстые закручивались спиралью, а стволы медленно чернели и рассыпались.

Пахло гарью, но огня не было. Через полчаса Аконт выключил прибор и предложил отряду продвинуться – четверть километра было почти свободно. Лопатами отгребали обуглившиеся и распавшиеся стволы; шутя, продвигались вперед.

В одном месте наткнулись на труп большой птицы. Оперения не было – оно все сгорело, а сама птица оказалась запекшейся.

Когда отряд дошел до конца сожженной полосы и вернулся к Аконту, все, как один, остановились поодаль. Точно это был кудесник, якшаться с которым не совсем безопасно.

Макс молча подошел к Аконту, пожал ему руку и сказал: «Чудесно, спасибо!»

Так продвигался отряд весь день и назавтра до тех пор, пока не истощился газ.

Аконт настолько увлекся новым применением своего прибора, что совершенно забыл об опасности истощения энергии – и эта опасность свалилась неожиданно. Аппарат умолк. Хуже того, и на яхте не было запасов газа.

Люди настолько привыкли к новому, легкому способу продвижения, что не могли себе даже представить возврата к вырубке, корчеванию и всей этой рабьей, как они говорили, работе.

Неудача никогда не приходит одна. В бочках исчезла пресная вода. Кран оказался отвернутым. Воды! Где достать воды?!

– Тридцать пять лет тому назад, – сказал капитан, – тут было почти свободно. А сейчас, если бы не условные знаки, поставленные, как гласит легенда, еще моим прапрапрадедом, я не нашел бы дороги. Тогда нам воды не надо было. Да и сейчас не понадобилась бы, не случись несчастья с краном.

Такой разговор происходил на привале.

– Но я помню, где то тут должна быть вода.

– Должна быть? – переспросил Аконт. Получив кивком головы подтверждение, взял у радиографиста микрофон и прильнул к земле. Воцарилась мертвая тишина.

– Есть, – сказал Аконт и указал направление. Заработали топоры, и через два часа работы передовые уже услышали шум падающей воды, а вскоре добрались до водопада.

У этого места почва спускалась ступеньками. Отряд был на самом высоком месте острова. Дальше шла терраса. Порядочный подземный ручей прыгал по этой террасе; этот шум и слышал Аконт в микрофон.

Воду нашли – одну беду исправили. Но как быть с аппаратом? Вернуться снова к работе вручную?

Но об этом думал Аконт все время с той минуты, как открыл присутствие воды.

Он попросил у Макса десять человек, значительную часть отряда; сказав что-то на ухо Генриху, дал ему ключ и отправил отряд на яхту.

Невольный перерыв в работе вернул оставшихся к вопросу о сокровищах.

– Где же сокровища, капитан?

– Их тут много, они рассыпаны по всему острову.

Он осмотрелся, счистил кору с одного, другого дерева, ударил по дереву тупым концом топора и сказал:

– Вот тут! Копайте!

Несколько лопат земли – и стук. Железо ударилось в какой-то предмет. Откопали и вытащили глиняный горшок.

Когда сняли крышку, там оказалось много серебряных монет. Все переглянулись. Глаза заблестели. Было желание рыть дальше.

– Бросьте! – сказал капитан. – С этой ерундой и возиться не стоит. Разве это сокровища? Сокровища там! – и он показал в направлении, противоположном тому, где находилась вода.

На рассмотрение монет, толки и догадки ушло все время до возвращения посланных на яхту.

Они вернулись очень поздно, когда солнце уже садилось. О работе на сегодня уже не было речи.

Утром весь отряд проснулся много раньше обычного. Всех волновал и интересовал вопрос о тех приспособлениях, которые привез Генрих. Что с ними будут делать?

Из возка торчали длинные металлические трубы – все остальное было тщательно закрыто брезентом. Генрих проснулся раньше всех. Как верный часовой, он спал у возка.

Когда Аконт вышел из палатки, Генрих развязывал брезент. Отряд обступил его кольцом. Аконт вытащил трубы и послал Орла с двумя матросами к водопаду, дав задание приладить трубы так, чтобы вся вода водопада захватывалась ими.

Когда примерили, оказалось, что труб точь-в-точь. Это Аконта не устраивало, так как отряд должен был двигаться в противоположном направлении.

Пошарив глазами по лесу, он решил, что на острове должны быть заросли бамбука. Теперь, несколько успокоенный, Аконт приступил к осмотру привезенной машины. Это была самая обыкновенная электрическая машина, приводившаяся в действие вручную.

Поблизости стоял слесарь, все время находившийся под наблюдением Генриха. Вынужденный арест страшно угнетал его; он как-то осунулся, стал даже неряшливым.

Аконт ласково посмотрел на него и предложил подумать о наиболее удобном двигателе для машины.

Это предложение сразу подняло дух у слесаря. Он на глазах преобразился и тотчас ушел весь в порученную ему работу.

Аконт оставил все на попечение Генриха, а сам с капитаном и еще двумя матросами отправился посмотреть, как шло приготовление у водопада.

Когда они подошли к водопаду, никого из посланных там не застали. Вода уже не стекала вниз; труба была вделана в том месте, где родник выходил из-под земли, и вода широкой струей выливалась из другого конца трубы; но остальные трубы были нетронуты, а матросов нигде кругом не было видно.

Их громко окликнули по имени, так громко, что не слышать нельзя было… но никакого ответа.

Аконт и капитан переглянулись. Макса не было, он остался в палатке и разрабатывал, по материалам капитана, план дальнейшего движения отряда.

Никакого объяснения этому нельзя было найти. Капитан еще раз заверил, что тридцать пять лет тому назад он обошел всю эту часть острова и ни одного живого существа здесь не нашел; он уверял, что остров совершенно необитаем.

Еще раз осмотрели деревья, еще раз окликнули – ни звука.

Тогда обратились к следам. Куда шли следы? Но кругом было много сухих поваленных деревьев, упавших веток, так что о каких либо следах не приходилось говорить.

В поисках следов один из матросов, по прозвищу «Чуткий Нос» за его умение по запаху отличать сорта вин, ушел дальше всех.

Прошло немного времени и оставшиеся услышали его голос: «Сюда». Пошли по направлению голоса, но никого не нашли. Голос их вывел на полянку. При самом тщательном осмотре никаких ям и провалов на поляне не нашли.

«Нос! Нос!» – никакого ответа.

Капитан, обшаривая поляну, нашел место, явно примятое, на котором, если захотеть, можно было видеть следы борьбы… если захотеть.

Внезапно Аконт припал к самой земле. Тут было что-то подозрительное. Он быстро вынул из кармана порошок гипса, который носил с собой для изоляции, взял у капитана воды из фляжки, с которой тот никогда не расставался, и, замесив гипсовое тесто, вылил его на подозрительное место.

Все с затаенным дыханием следили за работой Аконта. Когда гипс застыл, окопали кругом землю и весь пласт перевернули. Начали осторожно счищать землю. Гипс очистили; теперь ни у кого не оставалось сомнения – это был отпечаток босой ноги. Нога была большая. Но чья? Допустить, что кто-либо из матросов снял обувь и пошел босым – это было маловероятно. Что было особенно странным, следа второй ноги нигде нельзя было найти – и, вообще, больше не было никаких следов.

– Тут кто то есть, – это для меня бесспорно, – сказал Аконт, – надо вернуться, вооружиться и пойти на выручку.

– Ничего невозможного в этом предположении нет, – прибавил он после минутного молчания, – слишком много легенд об этом острове.

Очевидно, предстояла бойня за золото. Это было слишком грубо. Но обстоятельства втягивали в нее: четырех матросов не стало.

Спешно направились в лагерь. Когда проходили мимо водопада, все, без сговора, остановились и переглянулись – труба, которая была вделана в месте выхода родника, исчезла, вода снова спадала в прежнем направлении.

Острый глаз капитана увидел трубу на одном из уступов террасы. Капитан посмотрел в бинокль и подтвердил свое наблюдение.

– Возможно, что это результат давления воды – ведь труба лежала под углом к движению струи.

Аконт больше всего боялся психологических нагромождений. И в науке, и в жизни гибельно сваливание событий в одну кучу на основании совпадения случайных признаков.

Это предположение было вполне вероятным, и оно сразу внесло успокоение.

Поспешили в лагерь. В двух словах рассказали все, что видели и знали.

Макс стал во главе вооруженного отряда, дал точные инструкции оставшимся на случай, если через два часа они не вернутся.

«Брать или оставлять слесаря?» – над этим вопросом Макс призадумался. Предатель был опасен и тут и там. Разрешить этот вопрос помог капитан, взявший его под свою ответственность, а к капитану безмолвно присоединился Аконт.

Двинулись. Слесарь и Аконт целиком ушли в обсуждение конструкции двигателя, намеченного слесарем. Аконт одобрял его план. Он был прост и под рукой было все необходимое для осуществления. Надо было только произвести небольшие земляные работы – и все будет достигнуто.

Слесарь был в экстазе от полученной похвалы; его физические и интеллектуальные силы удесятерились.

Увлеченные своими мыслями, они не заметили, как подошли к тому месту, где был сделан слепок.

На белом гипсе были следы пальцев. Теперь уже не могло быть никакого сомнения. Но забрать четырех сильных матросов – это могли сделать не один и не два, а, по крайней мере, десяток человек. Десяток! Но где следы?

Все это было изумительно таинственно – был след только одной ноги.

За поляной сразу начинался густой лес. Окликнули разом, хором – никакого ответа.

Отряд, озираясь и держа оружие наготове, начал пробираться в лес.

– Стойте! – сказал Макс. – Это безнадежная работа – по такой чаще живое не пройдет – тут должна быть хоть тропка.

Отряд, не теряя друг друга из виду, обошел поляну – нигде никакого просвета.

– Тогда, – предложил Макс, – обогнем это место снизу. Если это люди, или… черт их знает кто, то обязательно должны были поселиться у воды. Пройдем вдоль падения водопада, там на что-либо наткнемся.

Отряд вернулся к водопаду и стал медленно спускаться, гуськом, по террасе, вдоль узкого русла.

– Не дело, – заявил Аконт, – сначала надо отвести воду.

В два счета новая труба, лежавшая тут же, была вделана в место выхода воды, и ручей пошел по новому руслу.

Не успели спуститься на два уступа, как снизу из-за скалы, точнее, меж двух деревьев, блеснули две пары глаз, через секунду другие и исчезли. Послышался вой, шум, треск от ломаемых деревьев.

Когда дошли до нижней террасы – там никого не нашли. Не было и следов поломки деревьев. Тихо. Тут, по-видимому, кончался ручей; дальше его следы терялись. Минута полной тишины.

Чу! Придавленный вздох. Пошли в направлении звука, и в четырехугольнике, между четырех деревьев, под грудой сухих лиан, нашли всех четырех матросов.

Руки и ноги были крепко связаны лианами, и ком какого-то растения, напоминающего мох, торчал изо рта; на глазах была повязка из узкого и длинного листа. Их тотчас освободили. Все были невредимы.

– Как? Что?

Ничего не могут рассказать. Помнят одно. Сверху кто-то прыгнул на них, закрыл им лицо, с нечеловеческой силой бросил на землю лицом книзу, заткнул рот, связал, взвалил на плечи.

– Как передвигались?

Никто толком не мог рассказать. Местами как будто несли по земле, в других были невероятной силы толчки, от которых Орел даже потерял сознание.

– На кого похожи нападавшие? Их внешний вид? Что сделали бы с ними, не приди на выручку?

На это никто ответить не мог.

Ясно было одно – сила нечеловеческая. Это подтвердили и пострадавшие.

Они думают, что это людоеды. Макс в первую секунду расхохотался и сразу оборвался.

Теперь все было понятно. Лес и поляна – были ложные следы. Но отпечаток на гипсе? Это несомненно нога!

Медлить было нечего, и отряд с большим трудом, скользя по влажному руслу водопада, взобрался наверх. Когда, стоя уже наверху, посмотрели вниз – между деревьев блеснули уже три пары глаз – только большие глаза – и больше ничего не видно.

Надо было наверстать потерянное время. Весь отряд приступил к прокладке труб; через три часа работы вода подавалась в лагерь. Укрепив исходное место, отряд поспешил в палатки. На этот раз уже нельзя было спать так беспечно, как в предыдущие ночи.

Макс и капитан приняли рапорт от посланца с яхты. Он передал перехваченное радио. Оно гласило: «„Искатель“ взорвался, „Разведчик“ выбросился на необитаемый остров – помогите!»

– Прекрасно, – сказал Макс, – я был уверен, что «Разведчик» не погиб. Пусть думают, что мы погибли. Теперь никогда уже не встретимся с «Разведчиком».

Посланный был отпущен с приказом никаких радиограмм не давать, а получаемые ежедневно приносить в лагерь.

Далеко за полночь затянулась беседа в палатке Макса. Все происшедшее за сегодняшний день осложняло работу экспедиции.

Вода тихо журчала, наполняя бочки.

Аконт проснулся раньше всех – первым делом к трубе. Она суха, воды нет.

Он разбудил Макса. Подняли весь отряд. Ночной дозор мог сообщить, что вода перестала течь в полночь, потом истечение возобновилось и прекратилось незадолго до рассвета.

Чем объяснить такую прерывистую, незакономерную работу ручья? В перебоях нельзя было подметить какой-либо правильности.

Снова всем отрядом двинулись к водопаду. Труба была отодвинута, и вода стекала вниз.

«Что за чертовщина? – подумал Макс. – Надо покончить с этим препятствием». Наметил план. Распорядился восстановить водопровод. Затем, оставив впереди у террасы двух человек, отошел со всем отрядом назад, тихо, незаметно – и спрятался в чаще.

Оставленных он предусмотрительно обезоружил, чтобы не давать оружия в руки врага.

Прошло пять, десять, пятнадцать минут – оставшиеся флажками за спиной сигнализировали появление четырех пар глаз. Затем руки у них задрожали, наблюдатели невольно сделали два шага назад. Глаза исчезли.

Макс тихо пробрался вперед. Шепотом, не сводя глаз с водопада, они передали, что внизу из-за деревьев высунулось человеческое лицо, густо поросшее волосами – но это не обезьяна – они могли поклясться чем угодно – обезьян они хорошо знают по тропическим лесам.

Снова тихо – и уже близ отряда затрещали ветки. Макс оказался отрезанным от засады. Он и двое наблюдателей были у водопада, остальные в чаще леса.

Треск повторился еще несколько раз и, когда Макс, шаря глазами по лесу, взглянул наверх, на него смотрели человеческие глаза. Не успел он опомниться, как три массы прыгнули вниз и подмяли под себя Макса и матросов.

Эта возня привлекла внимание капитана. Видя, что Макса нет, он принял на себя командование; ринулись всем отрядом. Нападение было неожиданное. Нападавшие были застигнуты врасплох. Лишь крайний успел взвалить на плечи «Носа» и исчез – остальные двое с неимоверной трудностью были схвачены. У матросов в крови были все открытые части – лицо, руки, а из одежды были вырваны клочья. Когда нападавшие были связаны, Макс подошел к ним и остановился в полном недоумении.

Люди? Нет, не похожи. Обезьяны? Нет, очень мало общего. Волосатые люди.

В голове у него пронеслась одна из обычных историй – крушение, выброшенный пассажир – словом, банальность, прожеванная во всех романах.

Но он мог поручиться, что один из двоих человек – за это говорил глубокий взгляд его глаз. А второй? Это была загадка.

Связанные переводили глаза, шаря всех обступивших. Макс не знал, что делать.

– Нос, а где Нос? – раздался голос одного из матросов. В самом деле, матроса не было.

Как-то машинально все отвернулись от связанных и обратились лицом к водопаду, – никаких признаков.

– Нос! Нос! – никакого ответа.

Макс повернулся к тому, кто казался ему человеком и уставился на него, не зная, в какой форме предъявить требование о выдаче матроса.

Напряженная поза, в которой были соединены настойчивость и недоумение – в этой позе он застыл, когда услышал на хорошем французском языке:

– Один пропал. Развяжите ноги – он придет.

Это был голос культурного человека. Макс не верил своим ушам.

Но все же это были слова. Макс повторил фразу по-французски и, получив кивком подтверждение, распорядился развязать ноги – это было безопасно при таком отряде.

Развязанный, придерживаемый сзади за веревку, подошел к водопаду, крикнул какие-то гортанные слова, и «Нос» был вынесен на нижнюю террасу; развязан. Теперь он мог свободно подняться наверх.

Первое оцепенение прошло.

– Кто вы? – спросил Макс по-французски.

– Я хирург, врач.

Этот ответ, переведенный Максом, заставил переглянуться отряд.

– А это? – Макс указал на связанное существо.

– Сын мой.

Человек попросил освободить на сыне туго стянутые веревки. Когда это сделали, он попросил разрешения рассказать о себе.

Об этом и просить не надо было. Различие между этими двумя существами, при ближайшем рассмотрении, было так велико, что уже одно это довело любопытство до крайнего напряжения.

Макс усадил человека, все расположились вокруг – и начался рассказ, который Макс дословно переводил отряду.

Человек говорил медленно. Видно было, что многие слова он с трудом восстанавливал в памяти.

Существительные-предметы давались легко, труднее глаголы, а круг слов для обозначения понятий был явно ограничен.

– Я здесь больше тридцати лет – это мой сын. Сыновей у меня много – пятнадцать и четырнадцать дочерей, есть внуки – всего нас тут со мной и с моей, – он остановился, смущенно посмотрел на Макса, как бы извиняясь за то, что скажет сейчас, и продолжал, – с моей женой – больше сорока…

Он, видимо, затруднялся подыскать подходящее слово и, наконец, с той же виноватой улыбкой, сказал «человек».

– Как я сюда попал?

Когда я был молодым врачом-хирургом, я увлекся работами Броун-Секара и подумал, что можно женщину вернуть в состояние обезьяны. Эта мысль поглотила меня. Я не спал, не ел, не пил… и решился. Однажды на операционном столе лежала прекрасная молодая девушка. Мой ассистент, еще совсем мальчик, считал меня очень умным и во всем повиновался беспрекословно.

Я поручил ему сделать разрез, а сам вышел в соседнюю комнату, где была молодая, по-своему прекрасная обезьяна.

Быстро, при помощи служителя, я вырезал у нее яичники, положил их в жидкость, приготовленную по моему рецепту, и отнес в комнату, где на столе лежала женщина.

С невероятной для хирурга быстротой я вырезал у нее яичники, положил их в ту же жидкость, а обезьяньи яичники вшил ей.

Все было так быстро сделано, что ассистент не успел прийти в себя, когда операция уже была окончена.

Я пошел к обезьяне и ей вшил яичники девушки.

После этого я успокоился, стал веселым, разговорчивым, ко мне вернулись сон и аппетит.

Через две недели, когда видно было, что операции прошли блестяще, я был арестован – ночью.

Суд состоялся через три дня и, так как я ничего не отрицал, меня приговорили к ссылке вместе… с моей обезьяной.

На палубе парохода стояла огромная клетка – точно плот из бревен: в ней была моя обезьяна; я был прикован к клетке легкой цепью. Пароход отошел ночью, чтобы не возбуждать населения: весь город уже знал и волновался. Готовы были растерзать меня живым. Власти поспешили с отправкой.

Я спал, ел и пил возле клетки. Моя обезьяна, которую я прозвал «девушка», выражала мне с каждым днем все больше знаков внимания. Она просовывала лапу сквозь решетку, гладила меня по лицу.

Однажды поднялась буря – наше суденышко кидало, как щепку – все попрятались – и забыли о нас. Наскочила невероятной величины волна, таких волн я больше не видел, и смыла клетку вместе со мной.

Клетка имела дно из больших бревен. Я уцепился за решетку и оказался в море. Клетка не тонула. Между двумя валами я открыл дверцу, пролез внутрь и вовремя успел ее закрыть – следующая волна перекатилась через нас и залила клетку водой. Нас швыряло на нашем судне; мы были почти без пищи. У меня в кармане были три плитки шоколада, данные мне на дорогу моим служителем – единственный человек, который пришел меня проводить.