Текст книги "Под дном морским (Затерянные миры, т. XXIII)"

Автор книги: Александр Клемент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 8 страниц)

Александр Клемент
ПОД ДНОМ МОРСКИМ
Фантастический роман
Затерянные миры, т. XXIII

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

Остров Ло-Хо расположен в одном из уголков Тихого океана, между тропиком Рака и 30 параллелью северной широты, близ 174 меридиана восточной долготы. О нем ходили легенды одна фантастичней другой.

Говорили, что весь остров – золотоносная жила, игрой природы вынесенная на поверхность; говорили, что пираты свозили сюда, как в банк, все самое драгоценное из похищенного; говорили, что извергавшийся в далекие времена вулкан выбросил в вулканическом пепле неисчислимое количество алмазов – словом, с островом связывались необозримые богатства.

Много было попыток овладеть ими. Но подойти к острову никому не удавалось. Подводные скалы, точно шилом, дырявили днища судов, играючи пускали их ко дну, увеличивая легендарные богатства океана.

Легенды рождали слухи. Среди них был один, повисший в воздухе и дразнивший аппетиты. Говорили, что капитан Лихой знал подходы к острову, что он там побывал… но… но в ответ на все вопросы капитан ухмылялся, принимая непроницаемый вид… и только.

А слухи были не без оснований. С ним была команда из 15 человек. Ныне из них на суше было двое. Они не брались вести судно к острову, но утверждали в пьяном и в трезвом виде, что на острове были.

В трезвом они подробно описывали, как подходили, как лавировали между скал, как высадились. В пьяном рассказывали были и небылицы о богатствах острова. На вопрос собутыльников, откуда же знал ходы капитан, помолчав, отвечали: «От отца своего, старого волка, а тот от деда, дед от прадеда, а прапрадед старого волка был главным лоцманом у пиратов».

Несомненно, капитан знал дорогу на остров. Лихого обхаживали, ласкали, грозили. На ласку улыбался, а при угрозе тень набегала на лицо и становилось очевидным (один блеск глаз чего стоил!), что этим путем от него ничего не добьешься.

Деньги! Много денег давали капитану. Но зачем ему нужны были деньги, холостому, пожилому, одинокому, без любви и привязанности?

Нет, он никому не покажет подступов к острову. Ведь если золото и алмазы перейдут в чьи-либо руки – это будет несметная сила, сильнее пороха, сильнее всякой силы.

Государство задушит всех и вся – все будет плавать в золоте у ног алмазных истуканов.

Каждый раз, когда Лихой входил в гавань на своей яхте для того, чтобы 1–2 месяца провести на суше, городок приходил в неописуемое волнение… золото и алмазы мутили неустойчивые мозги.

В этом же городке, только и славном своим капитаном, вернее, его легендарным островом, жила небольшая группа научных деятелей, полюбивших городок за его тишину и те богатства, какие представляла собой окружавшая местность в естественно-историческом отношении.

Наиболее оригинальным и изобретательным из группы был Аконт; он как бы поставил своей задачей преодолеть все, что обычно кажется непреодолимым. Его небольшая квартира представляла комбинацию разных приборов. И стены, и потолок, и даже часть пола были заняты разными установками. Было рискованно пройти по его квартире без проводника.

Геолог ушел в изыскание тончайших способов определения мест залегания полезных ископаемых. Если жители Огненной земли умели по запаху находить медь и железо, то приборы должны были еще утонченнее разрешить эту задачу, и геолог вплотную подошел к новым методам.

Инженер занят был использованием сил морского прибоя, приливов и отливов.

Каждый ушел в свое дело, и только присутствие Макса объединяло их и вливало живую струю в их отношения. Макс не был ученым, но он был организатором по натуре. Созидание – вот его стихия. Сейчас он был погружен в создание таких условий, такой обстановки, где жизнь была бы созвучна человеческим порывам.

Где устроить? Все равно – на земле, над землей, на воде, под водой, но устроить. Для этого нужны были немалые деньги. Все зиждилось на высочайшей технике, исключавшей труд человека; эту возможность давали работы Аконта, геолога, инженера и одного физиолога, которого ожидали в городке со дня на день. Но как реализовать эту возможность?

В очередной приезд капитана, когда снова пошли легенды о золоте, Макс встрепенулся.

Излюбленным местопребыванием капитана в вечерние часы, когда закат золотил горизонт, был бар недалеко от пристани.

Макс отправился туда и сразу, не давая опомниться капитану, изложил ему свой проект. Он говорил страстно, увлекательно и с той убедительностью, какою владеют только люди, влюбленные в свою идею.

Капитан вначале слушал рассеянно – много приходилось ему выслушивать разных предложений – но по мере того, как Макс расширял рамки своего рассказа, как выявлялся рисунок нового мира, капитан, помимо своей воли, начинал прислушиваться.

Эта смелая затея была в его духе. Да, это предприятие может увлечь его. Он перестал пить кофе, все чаще почесывал бородку, а умные глаза из под густых серо-седых бровей начинали метать стрелы в сторону Макса.

Макс уже передвинулся ближе, за угол стола. Капитан оставил кофе и тоже пододвинулся. Макс уже не рассказывал, а как-то вводил капитана в новую жизнь, и тот входил, не сопротивляясь. Кивком головы он подчеркивал свое согласие.

– Итак, – кончил Макс, – идет?!

– Есть, – ответил капитан – и вопрос был решен.

– Да, – рассуждал сам с собой капитан, возвращаясь из бара, – для этого стоит открыть тайну!

Через неделю Макс познакомил капитана с членами экспедиции, с ее научными силами. Капитан был в восторге от людей, был восхищен идеей и планом ее осуществления.

– Только бы не умереть, – говорил он, – не увидя этот вольный город, свободный, независимый…

Дальше не говорил, а жестикулировал.

Частые встречи с Максом не могли пройти незамеченными, а слежка установила и подробности. Не знали главного… Но для тех, кто следил, этого и не надо было. Важно было одно – капитан с кем-то уезжает.

Весь городок зашушукался, а кое-кто от слов перешел к делу. Зафрахтовали тайком судно и спешно начали его снаряжать… И чего только там не было!.. Научные силы, аппараты, провиант на годы!.. Словом, придраться не к чему. Судно назвали «Разведчик». Через неделю оно было готово к отплытию… по следам экспедиции капитана Лихого.

Капитан Лихой сам укомплектовал свою команду. Одного к одному. Как на каменную стену! Свою собственную яхту он переименовал в «Искатель». На «Искатель» был перенесен ряд приборов, машин и аппаратов. Груз был порядочный, и яхта сидела устойчиво.

5 мая 19** года яхта ночью снялась с якоря, и бесшумно, на приличной дистанции, за ней последовал «Разведчик».

* * *

– Ускорьте ход, капитан! Опять на горизонте «Разведчик».

– Есть!

«Искатель», окрашенный в цвет морской волны, понесся, как стрела.

Вот уже три дня, как они кружили на одном месте, тщательно избегая встречи с каким-нибудь судном. Собственно, этого бояться не приходилось. Путь лежал вдали от пароходных линий и был слишком опасен для того, чтобы сюда без нужды заглядывать.

Пристать к острову, где гавань знал один лишь капитан Лихой, на виду у «Разведчика», значило создать неисчислимые препятствия, вести работу среди постоянной борьбы и выслеживания. Лучше потерять еще неделю, бесцельно скитаясь по океану, но сбить «Разведчика» с пути.

Так рассуждал Макс, начальник экспедиции, и весь немногочисленный экипаж был с ним всецело согласен. «Согласен» – это неверно, это слово было исключено из обихода, как только яхта снялась с якоря. Все участники дали клятвенное обещание беспрекословно исполнять все распоряжения Макса.

Они хорошо знали цену себе и каждому из них. Еще на суше были взвешены умом и сердцем взаимное доверие, а главное, творческая сила. Теперь каждый вел свое дело, передав Максу общее руководство экспедицией.

Яхта шла в северо-восточном направлении. День был на редкость ясный, воздух был изумительно прозрачен.

«Разведчик» давно исчез из виду, но не было никаких гарантий, что он снова не попадет в поле зрения.

Макс решил пристать к берегу лишь тогда, когда опасность встречи с «Разведчиком» будет совершенно исключена.

«Разведчик» нервничал. Потерять «Искателя» из виду! Это значило погубить всю экспедицию. Во что бы то ни стало надо было всегда иметь его перед собой. «Разведчик» принял все меры к тому, чтобы остаться незамеченным, но случайный маневр «Искателя» выдал его пребывание в этих водах. Теперь предстояла борьба; все силы должны были быть сосредоточены на том, чтобы не терять «Искателя» из виду.

Началась бешеная гонка по водным полям. Сильные подзорные трубы компенсировали недостаточную скорость хода… но все же «Искатель» уходил. Уходил уже в силу своей смелости, в силу знания места и безбоязненного маневрирования.

Беспрерывно заседала тройка из представителей капиталистов, субсидировавших «Разведчика», ученых и правительства, приложившего свою руку к этому делу.

– «Искатель», – говорил представитель капиталистов, – уходит от нас. Терять его из виду нельзя, иначе погибли все затраты и, как ушей своих, нам не видеть золота с острова.

– Ваше мнение правильно, – взял слово ученый, – но скорость «Искателя» больше нашей, и я думаю, что попытка угнаться за ним безнадежна. Мы рискуем наскочить на подводные скалы. Я полагаю, рациональнее попытаться осторожно нащупать землю. У нас есть научная возможность это сделать.

Представитель правительства сосредоточенно молчал. Вначале его глубоко захватила экспедиция, но чем больше было разговоров о подводных скалах, тем быстрее испарялся первоначальный подъем. Он склонен был к осторожности. Поэтому при голосовании он присоединился к ученым, и представитель капитала с большим неудовольствием отдал распоряжение капитану:

– Умерьте ход. Ориентируйтесь на землю. Пристанем при первой возможности. Будьте осмотрительны.

Он не терял надежды снова, при каком-либо маневре, нащупать «Искателя». Он не мог рассказать всего, что знал.

К вечеру горизонт стал тускнеть, а к утру все было покрыто сплошной пеленой тумана. Как будто молоко висело в воздухе. Яхта была скрыта от всех. Это радовало Макса.

На палубе можно было ходить только ощупью. Если терялись перила или канат, казалось, что ты оторвался от реального мира, что никогда не встретишься снова с людьми.

Капитан был в подавленном настроении – терялось время – это было не по нем. Он не выходил из каюты Макса.

В каюту постучался Аконт. Без предисловий он заявил, обращаясь одновременно к Максу и к капитану:

– Я могу вам очистить от тумана полкилометра в длину и метр в ширину.

Макс и капитан переглянулись. Это звучало настолько необычно, что оба в один голос переспросили. Аконт подтвердил. На вопрос, что ему надо для осуществления этой меры, он лаконически ответил:

– Ничего. Все взято с берега.

Аконт вышел, оставив их в почтительном недоумении.

Это был исключительно удачный выход из положения.

* * *

В каюте, превращенной в лабораторию, Аконт заканчивал последние приготовления. Сейчас должен быть пущен в ход аппарат, и «Искатель» двинется в путь. Машинально он открыл тетрадь, пробежал все вычисления.

Стрелки манометра показывали максимальное давление в баллонах с газами.

– Генрих, а ты сможешь пробраться с зеркалами на палубу – ведь ни зги не видать?

Генрих, молодой матрос, был помощником Аконта в его работах. Он был до самозабвения предан всем опытам Аконта. Все свободное время он проводил среди приборов. Какое счастье трогать их руками, чувствовать их дыхание, видеть, как чудесно они оживают!

Генриха, несмотря на его молодость, житейские препятствия мало смущали. По блеску глаз видно было, что порученное дело он выполнит.

Внезапно лицо просияло: какая-то мысль прорезала мозг.

– А что, если пустим аппарат сразу, как выйдем из каюты, тогда и на палубе станет светло?

На лице Аконта изобразился ужас. Он весь как-то сжался и застыл. Генрих почувствовал, что задел что-то очень больное, какую-то невысказанную тайну. Через несколько секунд Аконт овладел собою, отмахнулся, точно перед глазами кто-то стоял, и уже спокойным тоном сказал:

– Генрих, дай слово, что ты никогда не тронешь в лаборатории ни одного винтика без меня и без моего ведома. Даешь?

– Есть!

– А теперь осторожно бери вот эти зеркала и неси их на палубу. Прикрепи к той тумбе, на которой вчера мы сидели. Когда будет готово, скажешь.

Генрих с необычайной осторожностью взял зеркала и направился к двери. Он надавил ее плечом, дверь приоткрылась и с силой захлопнулась. Он инстинктивно, защищая зеркала от удара, откинулся назад, оступился и упал. Аконт остолбенел. Генрих лежал неподвижно. Перед собой на вытянутых руках он держал зеркала. Первая мысль – о зеркалах. Аконт скользнул по ним взглядом – целы, перескочил через Генриха и налег на дверь – она легко и бесшумно открылась. За дверью никого не было.

– Генрих, все обошлось благополучно. Будь осторожен!

Аконт взял из его рук зеркала, пощупал выводные трубки – все на месте; затем помог ему подняться и вместе с ним вышел в коридор.

Туман был так силен, что все выходы на палубу были закрыты.

Аконт поднял крышку от выходного люка и вывел Генриха на палубу. Все было в молочной пелене.

В лаборатории трещал звонок телефона.

Аконт осторожно опустил крышку люка и поспешил к телефону.

– Алло, ты, Аконт? Говорит Макс. Как прибор?

– Генрих понес его устанавливать. Макс, распорядись, чтобы не было ни живой души ни на палубе, ни в коридоре. Пусть все остаются в каютах.

– Будет сделано.

Медленно повесил Аконт телефонную трубку, провел энергично рукой по лбу, как бы стараясь стереть с него что-то неизгладимое, и взял в руки соединительные трубки.

Он продел их сквозь отверстия в стенке каюты и вывел в коридор. Затем пропустил в коридор трубки, бывшие на палубе и соединенные с зеркалами, которые Генрих понес устанавливать.

Теперь надо было тщательно свинтить концы. Несколькими оборотами серебряной муфты он скрепил трубки.

Какое-то неуловимое чувство говорило о присутствии постороннего человека – и это чувство нервировало Аконта. Он тщательно осмотрелся – никого нет.

– Нервы… – и с этими словами подошел к баллонам с газом. Он взял газовые трубки, которые надо было проверить до самого зеркала.

Аконт вышел на палубу и крикнул Генриха. Слева четкий голос ответил:

– Есть!

Так, перекликаясь, он дошел до него. Генрих кончал установку прибора.

Они отошли от зеркал, пробрались вдоль трубок к люку, и Генрих занял место, указанное ему Аконтом. Вдоль газовых трубок тянулись электрические провода. Пройдя в лабораторию, Аконт присоединил концы проводов к полюсам аккумулятора.

Все в порядке.

Он взял телефонную трубку.

– Алло, дайте Макса! Говорит Аконт. Приступаю.

Повесил трубку и подошел к баллонам. Открыв вентиль, он пропустил газ через счетный аппарат, установив скорость и объем выхода газа. Левой рукой он включил рубильник, а правой… правая застыла в воздухе.

Раздался взрыв. Казалось, что вся яхта разлетится вдребезги. Последние минуты!! Вот-вот вода ворвется в каюты и затопит все.

Первым движением было закрутить вентили у баллонов. Эта небольшая работа привела его несколько в себя – и в следующую минуту он был уже на палубе. Генрих, совершенно бледный, стоял у люка. По лицу текли маленькие струйки крови, а на правом рукаве был вырван кусок ткани. Рубашка заметно окрашивалась в красный цвет.

Генрих стоял совершенно неподвижно и пришел в себя только в тот момент, когда Аконт взял его за руку.

– Ты жив?

Вопрос был машинальный, ненужный по существу. Генрих провел рукой по лбу, ощутил теплое и липкое. Глаза выразили недоумение, и первое его слово было:

– Погибло?

– Нет, Генрих, не погибло – тут какая-то ошибка; мы ее сейчас найдем. Ты цел?

Аконт ощупал его. Как будто цел. Под ногами мелкие осколки стекла. Он направился было вдоль шнура к зеркалам, но услышал сзади голос Макса.

– В чем дело, Аконт?

– Не знаю, сейчас посмотрю. Расчет верен, да кроме того…

Но сейчас было не до воспоминаний.

Со всей быстротой, какую позволял туман, он добежал до места, где был аппарат. Ничего не осталось – даже мелких осколков. Тумба была помята, других повреждений туман не позволил рассмотреть.

Бегом вдоль проводов, назад к трубкам; быстро перебирая пальцами, он нащупал оставшиеся в целых концы и от них пошел к лаборатории.

Отвернута соединительная муфта! Утечка газа! Трубки почти разъединены!

На лице была полная растерянность. Ничто не могло ему объяснить происшедшего.

Само? Нет, это невозможно. Тогда – кто же? Команда была подобрана один к одному – все точно по круговой поруке. Он терялся в догадках и не заметил, как почти весь свободный экипаж собрался около него.

Он переводил глаза с Макса на трубки. Макс видел, понимал, что произошла какая-то ошибка, но не знал, в чем дело, и меньше всего склонен был думать о злом умысле.

– Однако, – сказал Макс, – медлить нечего: раз причину нашел, продолжай дальше.

И, обратившись к окружающим, коротко отрезал:

– По местам!

Только когда все ушли, Аконт вспомнил о Генрихе. Его не было среди окружавших. Оставив Макса, он отправился к Генриху в каюту и застал его у умывальника.

– Не погибло! Вот это главное! А мои раны, – ответил он на безмолвный вопрос Аконта, – перевяжем и заживут.

– Аконт, – прибавил он, продолжая мыть лицо, – тут что-то неладно. И дверь… и трубки.

– Быть может, – сказал задумчиво Аконт, – но у меня нет оснований для каких-либо подозрений – это скользкий путь. Итак, завтра снова за работу.

Он прошел к себе.

Подозревать беспредметно было не в натуре Аконта. Он верил лишь в то, что видел и ощупывал. Он мог творить, но вне творчества он доверял только своим органам чувств.

Но где-то далеко, в подсознательной сфере, все же закралось подозрение.

* * *

На следующий день туман был еще гуще. О каком-либо движении не могло быть и речи. Бездельничанье в течение суток особенно располагало к разным разговорам о причинах вчерашнего взрыва.

Ровно в девять звонок Макса:

– Алло, Аконт, приступаешь?

– Да.

Трубка повешена.

Поврежденная тумба уже не годилась. Генрих с утра по указанию капитана ощупью искал другую. Когда подходящая была найдена, он обмотал вокруг нее веревку. Веревку потянул за собой к люку.

Шаг за шагом была проделана вчерашняя работа; у соединений был поставлен Генрих. Палуба была в безопасности – туда, после вчерашнего, никто не рискнет выйти. В десять часов 15 минут был включен аппарат. Уверенность Аконта в правильности расчетов и… словом, не дрогнула рука, а глаза впились в счетный аппарат. Легкими движениями он регулировал выход газа.

Тихо, ни звука. Весь экипаж в эту минуту застыл по своим каютам. Горящие глаза впились в стрелки и, когда секундная дошла до момента, назначенного к включению, у всех на секунду остановилось дыхание и сердце; а в следующую, когда стрелка оставила за собой роковую цифру, по яхте пронесся вздох облегчения, который заглушили стены кают.

Макс спокойно сидел у телефонной трубки.

– Алло, говорит Аконт. Включен!

Оставив Генриха следить за сохранностью соединений, он вышел на палубу.

Вдоль трубок, с необычайной осторожностью, боясь на них наступить, он пошел в направлении к аппарату. Чем ближе, – тем сильнее билось сердце. Не произошел контакт?! Газ не воспламенился?! Подобные мысли, как молния, прорезали темноту сознания. Все ушло куда-то далеко. В голове было пусто, стучало в висках.

Еще шаг – и он у аппарата. Вблизи зеркал туман начинал редеть. Капля за каплей, сантиметр за сантиметром таял туман. Аконт ни о чем не думал, он ничего не видел, кроме нарастающей светлой полоски.

Тихо шипел аппарат, без блеска, без пламени, и медленно расступался туман.

Время! Нет, времени он не замечал. Он хотел идти туда, вслед за уходящим паром – и только случайный взгляд, упавший на черную перчатку на левой руке, приковал его к месту.

Тепло уходило все дальше и дальше, поедая туман. Вот очистился метр, полтора, два… и чем больше становилась очищенная полоса, тем быстрее работала мысль Аконта.

Он повернулся и вдоль трубок вернулся в лабораторию.

– Алло, Макс, очищается!

Затем вызвал к аппарату капитана.

– Капитан, говорит Аконт. Скажите, какое расстояние надо очистить от тумана? Ширину, высоту и длину. Предупредите команду, что всякий, кто подойдет к аппарату, рискует заживо испечься.

– Есть!

В лаборатории Аконту не сиделось. На палубу! Там с каждой пядью, отвоеванной у тумана, светлела его собственная мысль.

Он прошел мимо Генриха. Из повязки глядели на него восторженные глаза. Ни звука, ни просьбы.

Пространство очищалось все глубже и определить его на глаз уже не удавалось, – слишком обманчиво расстояние на море.

Когда приглашенные Макс и капитан подошли к аппарату, их изумлению не было пределов. В массе молочно-белой жидкости, точно ножом, был вырезан светлый цилиндр.

На их глазах он продолжал медленно увеличиваться. Капитан невольно сделал шаг вперед.

– Ни с места, капитан! – Аконт схватил его за плечи. – Этот светлый цилиндр – это цилиндр смерти. Все, что попадет в его поле, неминуемо погибнет.

Капитан куда-то исчез и, вернувшись через минуту, передал Аконту длинную деревянную палку. Палка была введена в полосу светлого цилиндра – и на глазах быстро обуглилась. Это было слишком убедительно; палку решено было передать всему экипажу, как наглядное предостережение.

– Да, – сказал Аконт, вы испытали это на палке, а я… – и он махнул рукой.

– А вы? – переспросил Макс.

– Об этом когда-нибудь! Однако, – продолжал он, оборачиваясь к капитану, – нужная длина?

– Двойная, – четко ответил капитан.

И чудно было. Друг друга они едва различали в тумане, а сквозь тонкую пелену, точно свет среди мглы, блестел цилиндр атмосферы, очищенной от тумана. От этого вблизи становилось еще темнее.

Аппарат продолжал невидимыми лучами сверлить молоко тумана.

– Еще четверть часа, и половина вашего двойного расстояния будет пройдена; но это предел, за которым цилиндр начнет бледнеть и постепенно переходить в молочную пелену.

– Однако, экономия!

Он быстро, насколько позволял туман, прошел к люку и, остановившись около Генриха, сказал ему:

– Поди посмотри. Дистанция шаг. Никакого прикосновения, – и он показал ему левую руку в перчатке.

Генрих не заставил второй раз повторить предложение. Еще не отзвучали последние слова Аконта, как Генрих был наверху.

В глазах его было еще больше лучистости, чем в светящемся цилиндре. Казалось, что туман должен испариться от одного лишь сияния этих глаз. Генрих не знал, что делать.

Гладить аппарат? Нет, его запрещено трогать. Петь? Танцевать? Он весь был застывший восторг.

Победоносно перевел глаза с аппарата на Макса, потом на капитана, затем быстро, по-военному, повернулся и пошел к люку.

Аконт возился у муфты. Он завернул ее изолировочной лентой и крепко перевязал проволокой. Теперь за соединение он был спокоен и можно было использовать Генриха для новых установок.

Направились в лабораторию и выключили баллоны. Предстояло осуществить новую установку.

Мимо лаборатории, в полуоткрытой двери, промелькнула чья-то фигура. Генрих метнулся в коридор, но никого там не было. Одним прыжком он очутился у места соединения трубок – все в порядке.

Ему хотелось поделиться с Аконтом своими подозрениями, но… далеко устремленные глаза Аконта и вся его фигура, куда-то ушедшая из этого мира… словом, он ничего ему не сказал.

– Генрих, прикрой чехлом приборы и подыщи подставку для нового прибора… так… чтобы он был над… нет, под… нет, справа от этого.

Он рассуждал сам с собой и при этом перед глазами вставала вся конструкция и те трудности, которые возникали с каждым из вариантов новой установки.

Подвигав в воздухе руками, придавая им различное положение и наклоны, Аконт остановился на одной комбинации.

Он обернулся, чтобы дать Генриху указание, но того уже не было в каюте.

Аконт взял новый аппарат и перестроил его так, чтобы лучи получили боковое направление. Теперь оставалось и этот прибор укрепить. Генрих еще не вернулся.

Аконт вышел в коридор и столкнулся в дверях с сияющим Генрихом. Подставка была найдена – устойчивая, плотная, а главное, той же высоты.

Аконт поручил Генриху вывести трубки и провода от нового аппарата, а сам пошел на палубу, чтобы проверить новую подставку.

В поисках тумбы Аконт вспомнил, что не указал Генриху, как вывести провода; он поспешил вернуться в лабораторию. Дверь заперта. Ключ от английского замка остался внутри каюты. Он постучал. Никто не ответил.

Аконт не допускал мысли, чтобы Генрих оставил аппараты и запер дверь.

«Однако, – подумал он, – возможно, что Генрих временно вышел и предусмотрительно запер каюту».

Аконт оставил Генриху записку и вернулся на палубу.

Действительно, тумба оказалась удачной. Теперь надо было только установить приборы.

Аконт спустился к себе. Дверь еще была заперта. Он постучал – оттуда раздался стон. Это его совсем озадачило. Он повторил стук – повторился стон.

– Открой, Генрих!

– Я не мо-о-огу! – слова шли, точно из глубокой бочки.

Немедленно был вызван Макс. Слесарь взломал замок и начали осторожно открывать дверь. Она туго поддавалась – кто-то мешал по ту сторону. Налегли сильнее.

– Не надо… больно… подождите!

Отпустили. Несколько секунд напряженного, недоуменного ожидания.

Аконт чувствовал, что начинает цепенеть. На карте стояла вся его жизнь. Там, в этой аппаратуре, было лучшее, единственно ценное…

Эти мысли прервал голос Макса.

– Попробуем!

Осторожно налегли – дверь легко приоткрылась и застопорилась. Отверстие было достаточным, чтобы просунуть голову.

Аконт побледнел. На полу, окровавленный, лежал Генрих. Видно было по положению тела, с каким невероятным усилием он отполз от двери. И это усилие лишило его сознания.

Кругом все было в порядке.

Был вызван врач. Генриха в бессознательном состоянии отнесли в каюту, игравшую роль лазарета. Аконт осмотрел все приборы – не тронуто.

Кто же закрыл дверь? Почему тело Генриха очутилось у двери? Кто ранил Генриха?

Аконт поручил Максу остаться в лаборатории, слесарю вделать новый замок, а сам пошел к Генриху. Он все еще не приходил в сознание. На голове был продолговатый кровоподтек.

Врач тщательно осмотрел его, нашел, что жизнь вне опасности, но Генрих, по-видимому, не скоро придет в себя.

Закравшееся накануне подозрение получило новую пищу. Сам не отдавая себе отчета, Аконт решил быть осмотрительнее и тщательнее в изолировке всей аппаратуры. Неосторожное обращение грозило неисчислимыми бедствиями всему экипажу.

С этими мыслями он вернулся к Максу и, посовещавшись с ним, решил все включить в прочные футляры.

Присоединение нового аппарата было отложено до следующего дня. Теперь же занялись изоляцией трубок и аппарата.

Генрих не приходил в сознание.

* * *

На следующий день в состоянии Генриха наметилось кой-какое улучшение, но сознание к нему не возвращалось.

Каждую свободную минуту Аконт проводил в лазарете. Этот мальчик стал ему очень дорог. Надеяться на скорое выздоровление не приходилось. Как быть?

Словно отвечая на этот вопрос, к нему в коридоре подошел молодой матрос, известный под кличкой «Орел».

Красивый малый, густые черные волосы, нежно-розовое – почти девичье лицо. Из-под черных тонких бровей глядели глубокие черные глаза. Все черты лица были словно точеные.

Поздоровавшись с Аконтом, он осведомился о здоровье Генриха и, узнав, что тот еще не скоро встанет, предложил свою помощь.

Аконт скользнул взглядом по всей его фигуре.

Нет, он благодарит его, но пока в помощи не нуждается.

Орел метнул глазами, раздул ноздри, ничего не сказал и отошел.

Аконт подумал, не воспользоваться ли, действительно, предложением Орла, но вспомнил Генриха, его любовь, преданность, и такая замена показалось ему изменой. Нет, он сам справится, коль скоро аппаратура изолирована.

Аконт сам установил аппарат, укрепил его при содействии капитана и, проделав все процедуры прошлого дня, спокойно закрыл дверь лаборатории и вышел на палубу.

Предстояла трудная задача.

Когда он подходил к приборам, туман вблизи них уже начинал редеть. Зеркала резали два цилиндра. Косое размещение скрестило лучи, и цилиндры вклинились один в другой. Надо было направить их по одной линии.

Капитан и Аконт молча стояли у аппаратов. Минутная стрелка часов, близко поднесенных к глазам, подходила к 3. По подсчетам, заряд каждой волны истощался через 30 минут. Оставалось 15 минут. Надо соорудить приспособление для одновременного вращения зеркал. Две палки могли с успехом выполнить эту роль.

Попросив капитана не отходить от приборов, Аконт направился к себе в лабораторию.

Дверь была открыта. Аконт отчетливо помнил, что он ее запер.

Кто мог это сделать? У кого мог быть второй ключ?

Разрешение этих вопросов он предоставил Максу, которого срочно вызвал в лабораторию; сам же, не теряя времени, вышел на палубу.

Стрелка дошла до 6. Укрепив палки, Аконт начал медленно вращать ими. Цилиндры передвигались с места на место, оставляя след от своего движения в виде туманной вуали, маскировавшей границы цилиндров.

В одном из положений стало заметным, как отдаленный конец цилиндра начал расти. Еще поворот – и рост ускорился. Еще – еще быстрее. Дальше цилиндр начал быстро отступать и не только отдал завоеванное пространство, но как бы обратился в позорное бегство.

Это указало Аконту границы вращения. Он привел зеркала в предыдущее положение – и цилиндр стал завоевывать пространство.

Старый капитан, видывавший виды, стоял как вкопанный. Им овладело какое-то оцепенение, почти молитвенный экстаз.

Три четверти своей жизни он плавает в этой части океана. Он знал, как свою, историю каждого островка; все подводные скалы были у него на учете. Сколько погибло судов – вот в эти безумные туманы. А сейчас открылся горизонт, более, чем достаточный, чтобы вести судно не только ему, морскому волку, но и капитану помоложе.

А сколько тревожных гудков!.. И, как бы в подтверждение своей мысли, он услышал протяжный гудок, точно плач ребенка. Он знал этот призыв о помощи. Призыв, который терзает сердца молодых капитанов и часто заставляет их делать роковые ошибки. Да, это гудок смерти – это весть о гибели. Но он, он не поддастся этому – море своих жертв не уступает.

Иначе реагировал на гудок Аконт. Он оставил рычаги, которыми регулировал положение зеркал, и уставился на капитана.

– Да, это гибель, ответил капитан на его немой вопрос, – это неизбежная гибель.

– Но ведь тут, в этих широтах, другое судно – это «Разведчик».

– Значит, – отчеканил капитан, – гибнет «Разведчик».

– Да! но…??!!

– «Но» должно быть забыто.

В этот момент раздался второй протяжный призыв. Капитан машинально снял фуражку и перекрестился.

– Я на время вас покину, чтобы доложить начальнику экспедиции о гибели «Разведчика».

Аконт остался у аппаратов. Он машинально следил за движением цилиндра, резавшем мглу тумана.