Текст книги "Метро в Снежинске"

Автор книги: Александр Кирюнин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Дорога была одна, и я медленно двинулся вперед, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Почему-то я решил первым делом добраться до станции, где, как мне казалось, не будет такой безнадежной – вперед-назад – альтернативы моему перемещению. Там можно будет сообразить, куда направился зверь, и рвануть по Кольцу в другую сторону – до спасительной «Курчатовской».

Я приблизился к месту примыкания Сортировочного к Кольцу. Своды Кольцевой были раза в полтора выше, поэтому темнота сразу словно приблизилась, распахнув свои объятия. Я посветил фонарем сначала направо, потом налево – и ахнул!

Следы были везде!

Повторяю: я не следопыт. Возможно, зверь гулял здесь еще неделю назад, а я просто не обращал внимания на отпечатки в пыли. Но сейчас-то мне нужно было принять решение, в какую сторону идти, и я, словно Буриданов осел, оказался перед смертельной дилеммой.

Вообще-то я шел в депо со стороны «Рабочей», и если я никого не встретил по дороге, значит, логично предположить, что идти стоит именно туда. Однако, кто осмелится утверждать, что зверь, прогулявшись, скажем, до «Снежной» или «Зоологической», пока я был в депо, не решил навестить ту же «Курчатовскую»? И я просто-напросто побреду за ним вслед!.. Или же, возможно, он сидит (и сидел!) где-нибудь на ступеньках эскалаторных тоннелей «Рабочей» или «Уральской» (я не заходил ни на одну из этих станций), ожидая моего возвращения, чтобы познакомиться со мной поближе?

В конце концов, я все-таки двинулся к виднеющейся слева «Рабочей», в основном, руководствуясь одним соображением: отсюда ближе всего до «Курчатовской». Успокаивал я себя тем, что, возможно, следы вот-вот кончатся, завернув назад, и тогда я уже беспрепятственно пойду вперед.

Зверь прыгнул на меня с платформы.

Все произошло настолько неожиданно, что я даже не успел по-настоящему испугаться. В свете взметнувшегося вверх фонаря я увидел только продолговатую черно-белую морду с клыками под задравшейся верхней губой и светлое, почти белое шерстистое тело.

Я уверен, меня спасла только случайность. Зверь явно ориентировался на свет моего большого шахтерского фонаря, который я нес чуть впереди тела, поэтому он промахнулся (выбив тем не менее фонарь из моей руки и сбив меня с ног) и тяжело ударился об облицованную плиткой стенку станции. Вскочив и дико вскрикнув, я, ничего не соображая, бросился обратно. Упавший фонарь продолжал гореть, светя мне прямо в спину, а я продолжал бежать, сначала видя перед собой в луче света свою все удаляющуюся тень, а потом на мгновение свет померк, и я услышал за собой тяжелую и в то же время мягкую поступь моего преследователя, тень которого поглотила мою тень и тоже постепенно убегала вперед с каждым мягко-тяжелым царапающим шагом и раздающимся в такт вдохом-выдохом за моей спиной…

Только потом я осознал, что поступил единственно верным образом. Влетев в уходящий вправо Сортировочный, я быстро-быстро полез вверх по стенке, цепляясь за выступающие части металлической отделки тоннеля и идущие по стенкам кабели. Здесь у меня провал в памяти, однако, хорошо помню, что, упершись руками в выступающий стержень арматуры, я пытаюсь, пытаюсь и все никак не могу закинуть вторую ногу за проходящий под потолком тоннеля кабель – и в этот самый миг слышу или, вернее, всем телом чувствую сотрясающий стенку тяжелый удар, а сразу вслед за этим раздается гулкий долгий звук лопнувшего кабеля и отвратительное царапанье когтей по металлу…

Точно не знаю когда, но в какой-то момент я осознал, что зажат между сводом тоннеля и двумя идущими вдоль него кабелями. Как я ухитрился туда забраться – и по сей день остается для меня неразрешимой загадкой. Зад мой висел в пустоте, лоб упирался в потолок, а ноги свешивались по разные стороны кабелей. Вещмешка на спине не было, и я полувспомнил-полупредположил, что сбросил его где-то на той стометровке, которая едва не стоила мне жизни.

Снизу раздавалось громкое и неприятное урчание. По звукам я предположил, что зверь пытается дотянуться или допрыгнуть до меня, но, похоже, без особого успеха. Это внушило мне некоторый оптимизм, поскольку устроился я достаточно надежно и падение от усталости мне, во всяком случае, не грозило.

Довольно долго я не мог заставить себя перевернуться лицом вниз. Во-первых, мне казалось, что при этом я либо сорвусь, либо лопнет кабель. Во-вторых, я думал, что своей излишней подвижностью могу привести зверя в ярость, и он, наадреналиненный, таки достанет меня. А в-третьих, меня просто пугала возможность воочию увидеть своего противника…

Переворачивался я долго. Зверь прекратил бродить по тоннелю взад и вперед и, судя по тяжелому дыханию, сел прямо подо мной, наблюдая за моими действиями. Я освободил левую ногу, медленно перенес ее вправо и, зацепившись ею за правый кабель, осторожно повернулся вправо, придерживая локтем левый кабель. Затем я подтянул к животу правую ногу и, высвободив ее из-под левой, рывком попытался зацепить за соседний кабель – и промахнулся.

Тело мое провалилось вниз, описав дугу; я чуть не сорвался и сразу же ощутил удар воздуха у самой ноги, а затем услышал шумное падение огромного животного. Но руки мои уже обрели обе опоры, и, не дожидаясь, пока зверь прыгнет во второй раз, я торопливо подтянул правую ногу к кабелю, зацепился за него и только после этого, окончательно убедившись в надежности своего положения, перевел взгляд вниз.

Это был не медведь!

Мой фонарь все еще продолжал светить издалека, и в неясном полумраке я различил громадное белесое существо с двумя черными полосами на узкой, вытянутой морде.

Гигантский барсук!

Изумление мое было столь велико, что я почувствовал, как обмякли мои мышцы, и я, на какой-то миг потеряв контроль, чуть было не свалился вниз. Чудовище было едва ли не крупнее медведя, во всяком случае, метра два в длину и не меньше метра в высоту. Оно то и дело поднимало голову и внимательно смотрело на меня крохотными, едва заметными глазками. Дважды оно подходило к стенке тоннеля и, поднимаясь на задние лапы, начинало неистово царапать по ней, цепляя и раскачивая кабели. Несколько раз оно принималось мерзко урчать (отчего у меня прямо-таки леденела кровь), заканчивая урчание злобным утробным похрюкиванием.

Судя по всему, зверь никуда уходить не собирался. Возможно, этот тоннель был его родным домом, а возможно, он, подобно многим хищникам, мог караулить добычу бесконечно. Разумеется, я помнил, что барсуки питаются лягушками, ящерицами и змеями, но, боюсь, такому барсуку этого было бы не вполне достаточно. Бросившись на меня, он четко обозначил свои пристрастия и приоритеты.

Так прошло около получаса. Барсук бродил подо мной по тоннелю, удаляясь метров на сорок-пятьдесят, но все время возвращаясь.

К тому моменту я уже мог рассуждать здраво. Да и времени у меня было сколько угодно. Оружием я обременен не был. Силой мышц тоже похвастаться не мог, хотя твердо решил, что если мне придется вступить с ним в бой, надо будет попытаться либо удушить его, либо сломать ему шею. Смешно думать, что он не попытается воспрепятствовать этому моему намерению – но тут уж как Бог даст. Во всяком случае, подумал я, возможно, стоит обернуть левую руку штормовкой, чтобы попытаться заткнуть зверю пасть. Я не Мцыри, но твердо решил бороться за свою жизнь.

Расстегивая штормовку, я машинально сунул руку в карман, надеясь обнаружить что-нибудь, способное помочь мне, и наткнулся рукой на небольшой предмет, легко уместившийся в ладони.

Зажигалка.

Огонь

Соль – соленая.

Волга впадает в Каспийское море.

Все звери боятся огня.

Глупо, но именно эти прописные истины всплыли у меня в мозгу, когда я нащупал в кармане штормовки зажигалку. Представьте: полумрак тоннеля, урчащий хищник внизу, поблескивающие рельсы – и я, прижатый кабелями к потолку и рассуждающий о философских проблемах.

Не совсем о философских.

Неправда, не все звери боятся огня. Но все звери боятся боли от огня. Свет фонаря не испугал барсука, хотя, быть может, и вывел его из равновесия.

Зверь, как и человек, как и всякое живое существо, боится боли.

Вот мой шанс.

Сначала я чуть было все не испортил. Мне пришло в голову извлечь огонь, а затем, раздавив пластмассовый баллончик зажигалки, обрушить пламенный водопад на чудовище. Если бы я сделал это, то в результате, без сомнения, моментально вспыхнул бы сам и, воя от боли, спрыгнул прямо в пасть соскучившемуся по жаркому барсуку. Но мой ангел-хранитель был где-то неподалеку, и я, поразмыслив, отказался от этого нелепого прожекта.

Вытащив из ворота штормовки ленточку, стягивающую капюшон, я завязал ее узлом на одном из кабелей и, повернув колесико зажигалки, осторожно подпалил снизу. Барсук настороженно наблюдал за моими действиями и, когда вспыхнул язычок пламени, слегка отпрянул в сторону, пряча морду – видимо, свет все-таки доставлял ему какое-то неудобство. Крошечный огонек на конце моего импровизированного трута не гас, и я приступил ко второй части моего плана.

Раздеваться под потолком было страшно неудобно, но делать было нечего. Как на просушку я развесил рядышком на кабеле штормовку и свитер. Надорвав зубами футболку, я разодрал ее на две части, а затем, вытащив из джинсов ремень, просунул один из кусков бывшей футболки в пряжку и завязал его узлом. После этого я вновь натянул на себя свитер, намотал на левую руку штормовку и, устроившись понадежнее, осторожно раздавил баллончик зажигалки, стараясь, чтобы содержимое попало на оба куска футболки.

Я знал, что жидкость испаряется мгновенно, поэтому времени на колебания у меня не было. Я быстро поднес один из кусков к труту, ткань моментально вспыхнула (хотя и не так сильно, как я ожидал), и я сбросил ее вниз.

Мне повезло, что при вспышке зверь сунул голову в лапы и не увидел, как горящая ткань спланировала на него. Раздался оглушительный вопль-взвизг, резко запахло паленым, но я уже не смотрел вниз. Обвязанный вокруг правого запястья ремень с тряпкой на конце послужил мне факелом, и как только полыхнуло огнем, я освободился от кабелей и низвергнулся с высоты второго этажа, довольно удачно упав на бок и ничего себе не сломав при этом. Время растянулось. Слыша где-то впереди яростное рычание ошалевшего от боли зверя, я страшно медленно поднимался и все никак, никак не мог окончательно подняться, а распрямившись, с ужасом обнаружил, что при падении мой факел почти погас, а хрипящий барсук уже поворачивался ко мне мордой, и его неистовство вот-вот могло обернуться бешенством нападения, но я, пьянея от какого-то лихорадочного предчувствия схватки, доставшегося мне, вероятно, от моих далеких предков, издал дикий вопль и ринулся на врага, и его неистовство перешло в страх, который я ощутил всем телом, и он вместо того, чтобы вцепиться зубами мне в горло, бросился наутек, а я кинулся за ним, размахивая ремнем, и мой факел ярко вспыхнул, и я еще успел достать его бледный, подпрыгивающий зад своим огненным мечом, и он дико взвизгнул как попавшая в мышеловку крыса, и еще быстрей рванулся веред, распространяя запах страха и паленой шерсти, а я все гнался и гнался за ним, что-то крича во все горло и все размахивая, размахивая ремнем…

На станции зверь сходу вспрыгнул на платформу, проскочил мимо двух ближайших пилонов, и в неверном свете моего факела я с изумлением успел заметить, как он, словно уплощившись, протиснулся в узкое, не больше тридцати сантиметров пространство под скамейкой, стоящей у внутренней стены!..

Факел догорел, и я бросил ремень на рельсы. Потом присел, привалившись спиной к контактному рельсу. Ни радости, ни страха не было. Эмоциональный и физический всплеск сменился полным упадком и равнодушием. Мне было все равно. Если бы барсук вернулся и начал мной закусывать, то это бы ни в малейшей степени не заинтересовало меня.

Потом я кое-как взял себя в руки, сходил за продолжающим светить фонарем (мимоходом попытавшись, но не сумев ужаснуться мысли о том, что было бы если бы он разбился), а затем совершенно неожиданно для себя решил сходить посмотреть, куда девался зверь.

Преодолевая страшную ломоту во всем теле, я с трудом поднялся по металлической лесенке на платформу и проковылял в зал. Семь фигур по-прежнему стояли в своих нишах, и, посветив вокруг фонарем, я с некоторым облегчением убедился, что никакой восьмой фигуры в сфере видимости не наблюдается.

Не помню, говорил ли я, что на каждой станции было по четыре скамейки, располагающихся вдоль противоположной перрону стены. В ландшафт станций входили они по-разному, но везде их было четыре. Так вот. Под второй справа скамейкой и исчез мой недавний приятель.

Наклонившись, я в первый момент ничего не смог разглядеть и даже на какой-то миг усомнился, что это произошло именно здесь: щель под скамейкой была настолько узкой, что даже я вряд ли смог бы туда протиснуться. Однако потом я вспомнил, как некогда один мой одноклассник (ныне учитель биологии и географии) рассказывал, что у грызунов, вроде мышей и крыс, кости черепа (самого «негабаритного» места) устроены таким образом, что при проникновении животного в узкую щель они как бы складываются, заходя друг за друга. Может быть, и это существо имеет такие подвижные кости?

Я лег на мрамор пола у самой скамейки, погасил фонарь и на несколько секунд прикрыл глаза, чтобы получше привыкнуть к темноте. Затем продвинул фонарь вперед, чтобы вспыхнувший свет не ослепил меня, и – включил его.

Я предполагал увидеть темную извилистую нору, уходящую куда-то вглубь. Возможно – хищную морду обитателя этой норы. Но то, что я увидел, было совершенно неожиданным.

За бетонной, толщиной около тридцати сантиметров стеной я увидел… тоннель. Точно такой же как и любой другой тоннель, соединяющий станции снежинского метрополитена. Точно такой же… но не совсем.

В тоннеле были проложены две колеи, заметно более узкие, чем обычные. На обеих узкоколейках стояло множество уходящих в темноту низких вагонеток, заполненных грунтом. По стенам тоннеля не проходило ни одного кабеля. Было что-то еще не вполне обычное в этом тоннеле, но что именно я так и не смог понять да и не особенно пытался.

Все. Больше рассмотреть мне ничего не удалось.

Не буду лукавить. Пролежав на животе минуты три, я поднялся и безо всякого интереса направился прочь. Еще один тоннель, вяло думал я. Ну и черт с ним.

Возможно, вы не поймете меня. Как же так, скажете вы. В секретном метро – да еще засекреченный тоннель! Как можно было не удивиться! Как можно было уделить ему так мало внимания?

А вы постарайтесь понять меня. Все чувства мои были притуплены – обычная защитная реакция. Меня только что чуть не скушал неизвестный науке зверь. Я чудом спасся. И вы хотите, чтобы я чему-то удивлялся, о чем-то задумывался или, того хлестче, опять лез ему в зубы?

Впрочем, какая-то работа в моем мозгу шла, и я был уверен, рано или поздно результат этой работы всплывет на поверхность. А пока я неторопливо напялил на себя штормовку и, повесив на шею фонарь, вновь спустился на рельсы. Поразмыслив, я решил не возвращаться за вещмешком (он и по сей день лежит где-то там, недалеко от Сортировочного) и, подобрав ремень, неторопливо побрел в сторону «Курчатовской». Преследования я теперь почему-то совершенно не опасался…

Свой рассказ о том происшествии хочу закончить маленьким, казалось бы, ничего не значащим эпизодом. Когда я уже миновал «Уральскую», пряжка моего ремня, которым я бездумно помахивал по сторонам, задела стену тоннеля, неожиданно выбив яркую искру. Я механически поскреб ногтем свежую царапину на побелке и неспешно отправился дальше. Потом остановился и снова поскреб стену. Потом поскреб стену в другом месте…

Очень хочется соврать, что в этот момент я и понял все. Это было бы очень элегантно, но я покривил бы душой. В этот момент я просто был не в состоянии делать какие-то глобальные заключения. Но, метафорически уподобляя мысль составу метро, я могу сказать, что именно тогда мой поезд вошел в единственно возможный тоннель, ведущий к станции назначения. Хотя если вы спросите меня, о чем я думал, ковыляя по темным коридорам Подземелья, поднимаясь по ступеням эскалаторного тоннеля «Курчатовской», протискиваясь в по-прежнему узкое отверстие пробитого лаза, – то мои слова удивят вас, и вы решите, что они не имеют ни малейшего отношения ко всей этой истории.

Но вы ошибетесь. Сказать вам, о чем я думал?

Я думал о тюбингах.

Тюбинги

О тюбингах.

Если вы не знаете, что это такое, то сейчас я вам на пальцах все объясню. Способы сооружений тоннелей метро бывают разные, но всегда в них присутствует следующая операция. После выгрузки всей взорванной или разработанной отбойными молотками породы собирается обделка тоннеля. Она состоит из чугунных колец, охватывающих всю его внутреннюю поверхность. Кольца образуются из двенадцати сегментов-тюбингов, соединенных между собой болтами. Когда кольцо собрано, цикл работы повторяется, и примерно через метр собирается следующее кольцо. И так далее. Вы не раз видели эти черные конструкции, глазея в окно вагона метро.

Так вот. Я задал себе вопрос: почему, убегая от страшного барсука, я, смертельно рискуя, преодолел лишних сто метров, а не полез на стенку тоннеля сразу же после нападения?

Конечно, вы можете предположить, что мозги у меня тогда плохо соображали, и я в панике не сразу понял, что надо делать. Однако осмелюсь возразить и высказать обратное предположение: мозги у меня работали как раз так, как надо, хотя я совершенно не осознавал всей логики подсказываемых мне действий. А логика была. Железная логика. Чугунная. Дело в том, что обделка тоннеля тюбингами, цепляясь за которые я так ловко вскарабкался на самый верх, существует только в Сортировочном и Тупиковом тоннелях. Больше в снежинском метро нигде тюбингов нет!

Да, я бежал тогда не просто так, а бежал к Сортировочному, единственному месту, где мог спастись от неминуемой смерти, потому что стенки всего Кольцевого тоннеля совершенно гладкие, и кабели идут везде только на высоте человеческого роста.

Почему же, думал я, это знание, которое помогло мне в тот критический момент, никогда не служило предметом моих размышлений и умозаключений? А ведь я прекрасно видел отличие Кольцевого и Сортировочного тоннелей! И не только по наличию тюбингов. Я ведь все время мысленно именовал Сортировочный «узким», потому что диаметр его меньше диаметра основного тоннеля. Но только осознав проблему тюбингов, я воочию представил себе Сортировочный – и меня прошиб холодный пот.

Это не Сортировочный со своими стандартными шестью метрами «узкий», а Кольцевой – «широкий»!

В снежинском метро только два тоннеля были типичными для советского метростроения – Сортировочный и Тупиковый!

Но, возможно, скажете вы, снежинский метрополитен планировался именно как экспериментальный, с большим диаметром, с большей пропускной способностью, с заделкой тюбингов внутрь бетонного свода… Чушь! Почему же не все тоннели имеют «экспериментальный» диаметр? Какое, к черту, может быть увеличение пропускной способности с той же колеей – вагоны, что ли, будут толще? А по поводу заделки… По поводу заделки я могу сказать только одно.

Кольцевой тоннель – цельнометаллический.

Да, именно сбив пряжкой известку, я и обнаружил это. Я потом процарапал почти сто метров стены, и везде видел этот самый желтовато-серый, похожий на латунь металл. Ни одной щели, ни одного паза – хотя бы для компенсации температурных изменений. Везде одно и то же…

А теперь я попытаюсь вкратце изложить мою гипотезу, которую вы как хотите, так и воспринимайте. Можете придумать свою – все или, скажем так, почти все факты теперь в вашем распоряжении. Но для начала все-таки послушайте меня. Вот мой основной тезис.

Кольцо существовало задолго до основания города.

Дальше пойдет легче. Начнем с инопланетян, хотя, в принципе, можно взять кого угодно: и древних атлантов, и Семерых Мудрых, и кельтских друидов, и масонов, да и вообще, любых субъектов, которые вам больше по душе. Ценность указанного предположения будет примерно одинаковой. Итак, некогда некие существа (имеющие в своем распоряжении достаточно передовую технологию) соорудили для своих непонятных целей большие тоннели в глубине Уральских гор (а может, тогда еще и не в глубине, и не тоннели это были, а, скажем, нечто вроде системы трубопроводов). Ну, соорудили себе, а потом то ли забыли о них, то ли они им так и не понадобились. Шли годы, века, а то и тысячелетия, дела эти все, конечно, забылись, поскольку через Южный Урал одна за другой перекатывались волны переселения народов, всяких там гуннов, аваров, тюрков, пока в конце концов не сформировалась здесь башкирская группа, вытеснив к северу ряд угорских народов. Но поскольку башкиры горным делом не занимались, а их предшественники, наоборот, имели к этому делу склонность, то осмелюсь предположить, что первой Кольцо обнаружила эта самая «чудь белоглазая», роясь в земле там и тут. Конечно, воображение их это не могло не поразить и – как у многих ранних народов – непременно должно было стать либо святыней, либо совсем наоборот. Поскольку по менталитету, как сейчас говорят, находящийся в земле объект был близок горнякам-уграм, то, скорее, оно должно было стать объектом поклонения. Что, вероятно, и произошло. После вытеснения угров башкирами тайный, окутанный всяческими домыслами культ еще некоторое время, несомненно, продолжал существовать, что табуировало («не ходи») это место для башкир (хотя, быть может, табу было связано и с тем, что поклонники культа долгое время с оружием в руках отстаивали свою святыню, безжалостно убивая проникающих сюда пришельцев). Как бы то ни было, но по причине недостатка информации запрет, в конце концов, перешел на бытовой уровень, и южный берег Синары на столетия остался незаселенным.

Разумеется, время от времени сюда забредал какой-нибудь лихой башкир-охотник или бесшабашный русский старатель. И не исключено, что в какой-то момент довелось одному из таких храбрецов забраться в темную глубину пещер и ходов под нынешним хирургическим корпусом. Повредился ли он при этом рассудком или нервы у него были покрепче, чем у наших изнеженных современников, но молва о Кольце пошла гулять по свету, пока в советское время не добрела до… Лаврентия Павловича Берии.

Честно говоря, я склоняю голову перед безусловно смелым поступком председателя Спецкомитета, который не побоялся отправиться за несколько десятков километров в сторону от места основной командировки, чтобы собственными глазами убедиться в существовании Подземелья. Интересно, правда, было бы узнать, многие ли из сопровождавших его пережили хотя бы пятьдесят третий год?..

Я уверен, что Берия сразу оценил уникальность находки. Это – было только в Советском Союзе. Это – пусть не сразу, пусть не впрямую – обещало уникальный прорыв в науке, технике, технологии, а следовательно, неуклонно вело к усилению мощи первого в мире социалистического государства. Проблема была лишь в том, чтобы информация об этом ни в коем случае не стала достоянием кого бы то ни было.

Возможно, перспективы использования Кольца представлялись в тот момент ослепительными, сравнимыми лишь с перспективами набирающей обороты атомной промышленности, секреты которой СССР хранил как зеницу ока. Поэтому уровень секретности любой информации, связанной с Кольцом, никак не мог быть ниже атомной.

Я же утверждаю, что эту информацию Берия ставил на порядок выше. Как иначе объяснить дьявольский по своей хитрости план воздвигнуть над Кольцом очередной Атомград, и в его тени спокойно заниматься подземными исследованиями?!

Вы знаете, что такое легенда? Нет, не в мифологическом, а в режимном понимании. К примеру, строится лакокрасочный завод средней мощности, на котором производятся необходимые в быту эмали и краски, – а под ним разворачивается гигантское производство химического оружия. Причем рабочие на лакокрасочном заводе могут и не подозревать, что делается под ними. Вот это называется легендой, или прикрытием.

Так вот: город, который потом назовут Снежинском, со своим НИИ-1011, из которого позже вырастет гигант РФЯЦ-ВНИИТФ, – и стал такой легендой для глобального Проекта по изучению Кольца!

Ни один самый хитроумный американский аналитик и по сей день не усомнился, что секретный город Snezhynsk был создан именно для разработки атомного оружия. Подменяйте маленькую ложь большой, говорил Геббельс, и тогда вам точно поверят. Остается добавить: прячьте под огромным секретом глобальный – и о секрете глобальном не узнает ни одна живая душа.

Представьте, что сорок лет жители Снежинска жили и трудились в гигантских декорациях, честно и самоотверженно выполняя свой рабочий и патриотический долг. Причем декорации эти были действующими: оружие неуклонно совершенствовалось, на полигонах взрывались бомбы, в роддоме появлялись новые горожане, на кладбище упокаивались закончившие свой земной путь, – и никто, никто не подозревал, что этот спектакль разыгрывается во имя определенной, вполне понятной кому-то цели…

Я понимаю, нелегко и, главное, очень нелестно представить себе такое. Многим это покажется просто оскорбительным. Тогда я спрошу их: а вам не было оскорбительно, когда вас заставляли лгать своим родным и близким на Большой Земле о том, чем вы занимаетесь? Вам не было оскорбительно, когда вы измышляли причины, по которым ваши родственники, ваши старенькие папы и мамы не могут навестить вас? Вам не было оскорбительно, когда с вашей подачи ваши дети с самого раннего возраста учились лгать незнакомым дядям и тетям о своем местожительстве, пусть во имя благой, как вы считали цели, но все-таки – лгать?..

Нет, вам не было оскорбительно! И только потому, что государство разделяло с вами эту ложь. А когда государство решило, что один из вас в этой паре лишний (решило во имя всеобщего блага, во имя высшей необходимости – неужели вы можете сомневаться в этом?), – вот тогда вы и почувствовали себя оскорбленными…

Истина не может быть оскорбительной.

Теперь я перейду к метро. Представьте: пятидесятые годы. Сталина и Берии уже нет. Идет отчаянная борьба за власть. Снежинск вовсю строится. На-гора выдаются первые бомбы. Все хорошо. Спектакль идет полным ходом.

А за ширмой дела идут неважно.

Те, допущенные, столкнулись с некоей проблемой, в суть которой мы пока углубляться не будем, с проблемой, которая продемонстрировала совершеннейшую беспочвенность большинства ожиданий. Другими словами, Проект потерпел полное и сокрушительное фиаско. Как бы вы поступили на месте ответственных лиц?

Рассекретить? Что вы! Как можно! Я уверен, на всех соответствующих документах стоял (и по сей день стоит) бессрочный гриф секретности, и сделать с этим ничего не смог бы даже сам Генеральный секретарь. А деньги на Проект продолжали идти, и надо было их как-то оприходовать…

Я не знаю, кому в голову могла прийти эта – воистину гениальная! – мысль. Но судя по форме ее воплощения, эта была идея какой-то самой мелкой допущенной к Проекту канцелярской крысы, поднаторевшей в поисках подходящих статей расходов и собаку съевшей на списании денег, остающихся в конце отчетного срока. Посудите сами! Проект мог быть рассекречен только при условии, если Кольцо перестало бы существовать. А поскольку физическое его уничтожение было весьма сомнительно, то появилась мысль уничтожить его на бумаге. Попросту дав ему другое название. Чувствуете, канцелярские обороты? «Рассекретить объект «Х» за отсутствием такового. Деньги с баланса объекта «Х» списать на метрополитен им. Г.П. Ломинского». И все. Просто и гениально. Росчерк пера – и непонятное Кольцо исчезает, а взамен появляется необходимый как воздух метрополитен.

И метрополитен был построен. В той же обстановке чрезвычайной секретности, поскольку до окончания строительства режимный объект «Х» продолжал существовать. И если вы прикинете, сколько средств было вложено в него, то ясно поймете, какие надежды (в денежном выражении) возлагались на Проект…

Вы спросите: а как укладываются в мою гипотезу гигантский барсук и скрытый за стенкой тоннель? Да очень просто.

Я исходил из предположения, что главной задачей разработчиков метрополитена было максимально использовать существующие пространства Кольца. Учитывая, что в барсучью нору я увидел «бестюбинговый» девятиметровый тоннель, принимая во внимание наличие в нем вагонеток с породой, а также вспоминая отсутствие в пору моего детства верениц грузовиков с вывозимым грунтом на улицах города, – я сделал вывод, что шесть станций были созданы на местах примыкания к кольцу радиальных тоннелей, сходящихся где-то в центральной части (это место, по моим расчетам, находится под магазином «Солнечный»), и по этим-то радиальным тоннелям вывозился (а точнее, ввозился в центр Кольца) грунт, извлеченный с мест будущих станций. После разработки полостей под станции радиальные тоннели были заделаны, а в центре остались отвалы ненужной породы.

Что же касается барсука, то я предположил, что некогда сюда пробралось несколько семейств этих животных, и в отсутствии врагов они постепенно, из поколения в поколение, увеличивались в размерах, приобретали белесую окраску и, возможно, теряли зрение. Короче, неторопливо изменялись, приспосабливаясь к окружающей среде…

Вот, в целом, моя гипотеза, которую я сформулировал для себя в начале этого декабря. В мою версию прекрасно укладывалось все, известное мне. В частности, логично объяснялось, что раз Кольцо существовало независимо от города и первоначально не планировалось к использованию в качестве метрополитена, то именно по этой причине существующее метро не затронуло часть старых кварталов, а жизненно необходимые тоннели в сторону Девятой пришлось прокладывать обычными «метростроевскими» методами.

Тайны Снежинска для меня больше не существовало. Оставалась только тайна происхождения Кольца, которую, как мне казалось, рано или поздно мне удастся открыть.

Тогда мне еще не приходило в голову, что я не ответил на основной вопрос: почему же строительство метрополитена так и не было завершено?

И я еще не знал, что ответ на этот вопрос заставит меня пересмотреть все мои прежние построения.

Последний поход

Я не спускался в Подземелье до тех пор, пока общая картина не стала окончательно (как я тогда считал) ясна мне. И только после этого начал задумываться о новом походе.

Сказать по правде, воспоминание о барсуке еще заставляло меня просыпаться по ночам, но это лишь выходило пережитое. Наяву я почти перестал бояться этой твари, уверив себя, что найденное средство – огонь – надежная защита от слишком пристального внимания коварных подземных существ. К тому же я взял у знакомого предпринимателя газовый пистолет, надеясь, правда, больше на звук выстрела, нежели чем на слезоточивый эффект.