Текст книги "Экстремальная любовь"
Автор книги: Александр Казанский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)
Александр Казанский
Экстремальная любовь
Особая благодарность моим родителям, за терпение.
Часть первая
1
Свет полной и яркой луны падал на блеклые окна жилых многоэтажных домов. Улицы были пустынны, осенняя листва скрывала под ногами грязь и лужи, казалось, что все вокруг остановилось, ни дуновения ветерка, ни капельки дождя, царила полная тишина. Она замерла на мгновение, и уже потревожить ее посмела лишь прекрасная луна, нагло и коварно разгоняя вокруг себя ненасытные облака, пугающим светом.
У каждого подъезда этих окрашенных в лунный свет домов, толпилась молодежь. Ночные тусовки стали навязчивой модой, в которую все чаще входили взрослые, создавая в таком стиле свой круг общения, и дети, проникшие в эти тусовки, уже отбирали свое. Не сказать, что народ отдыхал, кто после занятий, после работы и учебы. Скорее все эти мероприятия были настроем на все более приближающуюся бурную всегда неспокойную ночь.
Луна скрылась, покой дворов был нарушен, молодежь после возлияний плавно перешла на эстрадные песни, в живом исполнении крича непонятные рифмы и пытаясь следовать в такт аккомпанемента, распевала во всю мощь голосовых связок знакомые до боли эстрадные хиты прошлых лет и кое-какие современные. Голоса слились в один непонятный хор, который как горная река была слышна на всю улицу да еще перебивающаяся мощными бренчаниями на гитарах, до того, что рвались струны. Все это было так гулко и непонятно, похоже на общий рой, где сотни пьяных голосов пытаются что-то выкрикнуть, чтобы быть замеченным. Никто этого не стеснялся и никто никого и ничего не боялся, все были абсолютно без комплексов.
Не тухнул в окнах свет, жильцы домов не ложились спать, в конец недели, в субботний вечер это было бы простой тратой времени ведь сон не похож на отдых, это скорее вторая жизнь человека.
Впереди предстояла длинная, осеняя ночь и целый свободный воскресный день. Молодежь не упускала этого и отдыхала старым дедовским способом, заливая промежуток времени спиртными напитками. Объединившись группами, в толпе мелькали одноразовые пластиковые стаканчики и, отражался свет от стеклянных бутылок с содержимым огнеопасной жидкостью, и нельзя было сразу отгадать, что это было. Чистый спирт, самогон, вино или портвейн, а возможно и дешевая водка, рядом болоны разного пива, орешки в пакетиках и всякой разной закуски, молодежь ни в чем себе не отказывает.
Начался легкий ветерок, своей осенней прохладой он гнал трезвых людей укрыться в недоступном для ветра месте, а пьяным людям было все равно, они его не чувствовали.
К небу поднималась листва, порой она даже перелетала высокие здания, луна все еще не желала показываться на глаза, темные быстрые тучи пленили ее и перекрасили все в черный смуглый свет. Пасмурная погода меняла настроения людей и в это мгновения многое менялось.
Вечер стал портиться, как и настроения людей, только минуту назад пьяная, веселая молодежь, смеявшаяся и целовавшаяся, стала ссориться, начались какие-то мелкие драки, ругательства, пьяные дерзкие выходки, начались массовые побои. Для людей в состояниях алкогольного опьянения и одурманенных легкими безвредными наркотическими средствами было уже все равно и безразлично, где, как и с кем вступать в драки, дай лишь повод, и намылят шею любому, сами от чего и страдали. Но в России нет праздника там, где нет драк.
Пьянки и гулянки были в разгаре, и никто не вмешивался в дела неспокойной, буйной молодежи вздоривших и грызущих друг друга как собаки из-за разных похожих одна на другую мелочей. Никто не хочет иметь дело с теми, кто способен разбить голову даже тому с кем час назад распивал спиртное и распевал разные песенки.
Для одной группы парней это было, как правило, традиция, каждый субботний вечер они отмечают как праздник в дружной компании и, ходят по дворам, распивая песни. Между собой никаких драк, только с другими группами ребят, они друг друга любили и уважали, этим они ни на кого небыли похожи. Это подчеркивало в них особую индивидуальность, что знали все.
У крайнего углового подъезда типичной пятиэтажки стояло семеро парней, двое из компании сидели, обнявшись на лавочке и тихо, мило беседовали, видимо, судя по их унылым лицам, о серьезных вещах. Не нарушая уединенного разговора, к ним присел Коля. Этот парень был крупного телосложения с густыми черными волосами, которые ото лба до затылка были кудрявыми как сухая древесная кора. Острый нос отчетливо выделялся от больших круглых глаз и монгольских скул. Все эти похожие на человека особенности выделяли в нем строгую и грубую красоту, что резко выделяло его из своих ровесников, в группе которых он был. Молодые люди, которым было по восемнадцать, двадцать лет были еще далеки от совершенства со стороны, еще походившие фигурой и осанкой на подростков, но манерой общения и логикой мысли уже совершенно взрослые. Коля был совершенно другим в этой компании, стройность и атлетичность его фигуры говорила о его большой любви к спорту и о его больших успехах в этом увлечении. Все свое свободное от учебы время он посвящал только боксу, ибо мастер спорта мечтал о покорении спортивного небоскреба, но пошел по пятам своих друзей.
– Тагир, я первый раз в своей жизни попробовал вкус этой паршивой водки, – заплетающимся голосом произнес Коля.
– Ты крутой, я тебя уважаю, – обнял его Тагир, – теперь ты к этому привяжешься, если это не вызывает в тебе никого отвращения.
– Нет, – прервал его Коля, имея при этом свое мнение и отрицая визуально головой и руками, – я пошел на это только ради того, чтобы ты удачно добрался до Питера, ведь ты поедешь один. Эх, если бы я мог, рванул бы с тобой, бросил бы все и в Москву или Питер, там больше возможностей. Но как ты знаешь у меня не загарами соревнования, отборочный тур в сборную области.
– Да Колян, я в курсе. Но прошу не переживая за меня, я доеду, все будет путем. Мне уже девятнадцатый годик стукнул, я уже не маленький и не надо обо мне так заботиться.
Голос у Тагира был звонким и сладким, его говор оставлял следы в сознании и легко запоминался, таким проникающим и приятным был его голос. Сам он был худощав и чуть выше среднего роста, уже стали отчетливо выделяться какие-то мужские черты, особенно на лице и в области груди. Он уже переходил в стадию мужчины. У него был средний нос с горбинкой, немного заметная прорезь глаз, высокий открытый лоб и каштановые слегка кудрявые волосы, его голова была крупнее, чем у других ребят и выделялись черты среднеазиатского телосложения.
По темным улицам ветер продолжал играть свои серенады под окнами домов и силой бился о двери подъездов, будто желая распахнуть их и войти. Но двери разбитые и покалеченные упрямо не поддавались настырному потоку холодного ветра.
– Тагир, ты не забывай нас, звони, пиши, – сказал Алексей.
– Смс буду скидывать на ваш номер, – ответил Тагир.
– Хоть смску, но главное почаще напоминай о себе, – покачиваясь на легком ветру и всматриваясь в тень Тагира, что плавала в его глазах, давал ему указания его близкий друг и одноклассник Миша.
– Приеду я еще на каникулах пацаны, не переживайте, приеду, и мы еще нажремся как свиньи, – улыбался веселый Тагир.
– Кто знает, что будет на следующий год, может случиться даже так, что с кем-то ты не увидишься, – в пьяном бреду нес всякую чушь Олег, который сидел по левое плечо Тагира.
– Да ладно, что ты говоришь Олег?
– Я на полном серьезе, – подтвердил свои слова Олег.
– Без б, все может за год поменяться, – добавил Коля, сидевший по правое плечо Тагира.
– Пацаны, главное, что мы сейчас вместе, – счастливый и радостный Тагир обнял за шею Колю и Мишу, – вы много выпили.
– Да, давайте выпьем пацаны, – Вася разложил в ряд все семь стаканчиков и равномерно стал каждому наливать по одной трети стаканчика. Все взяли свои одноразовые пластиковые и махнули на грудь, даже не поморщившись.
Олег и Василий были двойняшками, хоть внешне они и походили друг на друга, но в душе и по характеру они были совершенно разными людьми. Один повсеместно думал о странных вещах и всегда мистикавал, по поведению он был странным человеком. Олег любил выдумывать и критиковать, на идеи тоже странные, как и он, был мастером. Его старший брат Василий был старше только на пятнадцать минут и уже пользовался этим, всегда опережая во всем Олежека. Василий был совершенной противоположностью брату, был весел, жизнерадостен, мечтателен и, как правило, часто конфликтовал и дрался со своей родной копией. Василий так и сЧитал себя оригиналом.
После очередного возлияния спиртным Тагиру неожиданно стало дурно, у него закружилась голова, и он отошел в сторону, вслед за его действиями последовала незамедлительная рвота, которая испортила всем аппетит. Полностью освободившись от излишков, он посвежел, и от слабости облокотился к дереву, оторваться от него уже не мог, у него отказывали ноги и, он валился на землю. Попытавшись сделать несколько бессмысленных шагов к застолью, для поднятия настроя, он упал на землю как брошенный мешок, полностью измазавшись в своей параше. Его друзья у кого еще оставались силы поднимали его и сажали на скамейку, но ослабевший Тагир то вновь падал на землю, то засыпал и как безжизненное тело повисал на плечах поддерживающих его ребят.
– Окей пацаны, его нужно тащить домой, он уже готов. – Коля был наиболее трезвым из ребят и поэтому немного что-то соображал.
Поднимая Тагира на пятый этаж, ребята постоянно выдыхались и обессиливались, из-за этого менялись каждые пройденные семь ступенек, только Коля с самого начала, поддерживал Тагира под правым плесом и шел до конца. Вася нажал звонок, дверь открыла женщина на вид лет сорока, высокая и крупная, с кудрявыми коротко подстриженными рыжими волосами и в домашнем халате. При виде своего сына в таком не человеческом состоянии у нее отпала челюсть, и глаза полезли на лоб. Мать распахнула двери перед друзьями сына в прихожей и комнате Тагира, и всей толпой истоптав полы и паласы, ребята внесли бесчувственного парня в его комнату и положили на железною скрипучую койку, затем покинули квартиру, захлопнув за собой двери. Мать сняла с Тагира туфли, сняла заляпанную в грязи куртку и стянула джинсы. В комнату вошел братик Тагира Саша, ему было лет шесть, но уже он был смышленым и осознающим все вокруг мальчишкой.
– Твой брат пошел по стопам твоего отца, – сказала мать, и на ее глазах выступили слезы, – завтра я выскажу ему все, и будем решать, отправлять его в Петербург или же нет.
Во дворах продолжали орать хором песни, коверкая и уродуя их. На безоблачном небосводе стали постепенно тухнуть звезды и растворяться в утреннем свете полная луна.
К полудню, когда Тагир, наконец-то, поднялся, было жарко и солнце, несмотря на желтую осень, еще пекло. Лицо Тагира изменилось настолько, что при взгляде на свое отражение в зеркале, он никак не мог догадаться, что с ним произошло, его сознание было покрыто черным туманом и бездонной пустотой. После пьянки в голове разыгралась съедающая мозг мигрень. Его тело ныло от стонущих болей в костях и, вдобавок ко всему этому, настроение было не самое лучшее. В этот момент самое время похмеляться, но где достать? От безысходности и отчаянности он просто опрокинул литр прохладной и свежей, но с вкусов сильно хлорированной водопроводной воды, хуже не стало, да и лучше тоже из-за этого сев за стол он просто ничего не мог вкусить, все лезло назад и, он отказался от этой затеи.
– О, мой бог, – он оперся на правую руку, – чтобы еще так нажраться, да буду я проклят, хоть убей, не помню, что было вчера, все тело болит и ноет, опять, что ли подрались? Какая-то пропасть в голове заполненная адской болью. Все болит и воняет.
На кухню зашла мать Тагира. И он понял, предстоит долгая и высокоинтеллектуальная беседа.
– Нам предстоит долгий разговор, – предупредила его мать.
– Мама, пожалуйста, давай не сейчас, я не способен сейчас думать о чем-либо, – оправдывался и пытался растянуть время Тагир.
– Тебе думать и не надо, это мне нужно думать, что с тобой делать.
– Со мною ничего делать не нужно, уже все сделано. Я сам все понимаю и крайне сожалею о том, что произошло вчера, я этого не хотел, вынудили крайние обстоятельства, которые я тебе обещаю, больше не произойдут с этого дня.
– Ты станешь таким же, как и твой отец, ничего в жизни не добьешься, и от тебя также уйдут жена и твои дети. А если попадется стерва, она выгонит всеми силами и средствами тебя на улицу, и ты останешься бомжем. Если ты пристрастишься к этой отраве, поверь мне у меня за плечами двадцать лет супружеской жизни и общего жизненного опыта, спиртное губит даже самого сильного человека.
– Теперь скажу я. Во-первых, я уже забыл, что такое спиртное. Во-вторых, никто и никогда не выгонит меня с моей квартиры при любых ситуациях, я человек гордый, голубых кровей и жестким лидером в семье буду я, а не то, что мой отец. Пожалуйста, даже не напоминай мне о нем, я забыл этого человека и вычеркнул из своей жизни навсегда. Как постоянно ты твердила.
– Ты жестокий, – матери даже не верилось в его слова.
– Сейчас все жестокие, – ответил ей прямо и уверенно сын.
– Я, Тагир, не сомневаюсь в этом, поэтому нам и пришлось его бросить, потому что мало того, что он спивался, он был жесток по отношению к своей семье, и это на протяжении всей моей жизни с ним подрывало мое терпение. Слава богу, мы решились бросить его, что до сих пор он не знает, где мы.
– Ищет, наверное, – пытаясь сменить тему, предположил Тагир.
– Нет, – резко отрезала мать, – вопреки жизни он не будет нас искать, ему спирт важнее своей родной семьи, он продаст вас только ради своих друзей и проституток, помнишь, как он каждые выходные с друзьями на сутки уезжал якобы на рыбалку…
– Мама, хватит, я сотни, раз уже слышал одни и те же истории и во всех случаях суть и сюжет их одинаков, я все это помню, как год своего рождения. Он себя готов продать, таков вывод из всего.
– Не говори так об отце, он горд как горный козел, себя он никому не продаст. Он не шакал, он неудачник. Какой-никакой он твой отец и ты его родная кровь, ты должен уважать его и относиться к нему хорошо.
– Такие люди не заслуживают уважения, – настаивал на своем Тагир.
– Тебе ли об этом говорить, – с иронией промолвила мать.
– Не прошло и трех месяцев, как мы уехали из Ташкента, оставив его там и, я естественно еще не забыл, что он вытворял там, в пьяном бредовом состоянии в такой момент он был низок и отвратителен.
– Возможно, но ты уже забыл свое вчерашнее состояние, ты ничем не отличался от своего отца, – пошла в атаку мать.
Тагир поняв, что разговор этот не кончиться и у каждой из сторон найдутся свои доводы и аргументы, решил отступить. Он, согласившись со всем сказанным со стороны родной матери, перешел на другую тему.
– Хорошо мама, мне все ясно. Меня волнует сейчас другая тема, нежели эта. Через неделю у меня начинаются занятия, мне нужно готовиться к поездке.
– Может, Тагир все-таки останешься в Самаре, город большой, институтов много по всем профилям и направлениям, а тебя тянет куда-то на край света, где у нас нет ни родных не знакомых, оставайся. Зачем тебе школа таможни, – мать хотела, чтобы ее сын остался, но Тагир был упрям.
– Почему нет родных. А дядя Ильдар, он разве не родной?
– Да он родной, но мы же никого не знаем, да и он нас тоже не знает, мы никогда туда не ездили. Еще во время революции, когда нас раскулачили, его мать бежала в Швецию, откуда недавно перебрались в Петербург, а моя мать с отцом бежала в глухие аулы близ Ташкента, откуда мы с большим трудом вырвались в город и то по связям твоего отца. И после расставания целой семьи бежавшие на пять частей белого света ни от кого, ни слуху, ни духу.
– Я познакомлюсь с ними, мол, вот встречайте своего родного племянника, на недельку две заеду, а там уже определюсь в общежитие, благо оно там есть, я человек сильный и умный прокручусь, как говориться.
– Я буду раз в три месяца присылать деньги, устроюсь еще на две работы…
– Нет, я там найду себе работу, тех денег, что я там заработаю, мне хватит, тем более я учусь на бесплатной основе.
– Учеба, таким образом, у тебя уже не пойдет, ты учись, не работай, ты не будешь успевать, своей работой будешь отвлекаться от занятий.
– Это будет не большая работа, может только по выходным и по праздникам.
– Хорошо, Тагир как знаешь, но только учись хорошо, когда станешь таможенником тебе все окупиться сполна, они богатые люди.
– Я в курсе, что они живут хорошо, – согласился с матерью Тагир.
– А питаться, как ты будешь, там есть столовая?
– Да там есть столовая, да и сам я буду готовить себе что-нибудь время от времени.
– Отлично, тогда я пока спокойна.
– Все будет хорошо, ты уж поверь мне.
– Ой, – вздохнула мать, – волнуется сердце, не хочет отпускать тебя. Это нас в Казань звали жить, будто здесь лучше, чем там, а туда нас не зовет никто, это не хороший знак.
– Возможно, нас сюда позвали и здесь мы живем впроголодь, как и в Ташкенте.
– Я много раз слышала, что Петербург плохой город, там столько наркоманов, бандитов, нацистов. Там очень плохо, это самый криминальный город в России.
– Криминал и бандитизм есть в каждом городе и наша Казань не исключение, только в Тольятти наркоманов столько же, сколько в Питере, поэтому на это ссылаться не нужно, сейчас везде плохо.
– И из-за этого мое сердце волнуется сильнее, – беспокоилась мать Тагира.
– Мама.
– Ладно, а каникулы когда у вас будут? – спросила мать.
– После каждой сессии: первые это где в январе или феврале и вторые каникулы летом. Зимние каникулы длятся целый месяц, я приеду сюда.
– Хорошо, ой, не знаю, – встала из-за стола мать, – ты уж самое главное, смотри там, не пропадай, не водись с плохими ребятами, не разгуливайся с широкой русской душой и подальше держись от деловых девчонок, да и со скромными далеко не заходи, смотри в оба. Здесь большинство такие стервы, что не успеешь оглянуться, как забеременеют и заставят на себе жениться. Потом никакими силами не отмажешься от их мамаш и папаш, затаскают, будешь до конца жизни платить алименты и ничего не докажешь. И напоследок, никому не говори что ты в городе один.
– Мама, ты Читаешь мои мысли, к тому же, я не собираюсь с кем-либо заигрывать. Пусть они со мной заигрывают, а я покапризничаю…
– Смотри у меня с этими делами, с бабами дела плохи.
– Следи за собою, как поет твой любимый рок-певец, – согласился с матерью Тагир, – я не спешу путаться с бабами, я держу себя, я тверд и холоден как земля.
– Если что-то случиться звони. Если ничего не случиться тоже звони, раз в неделю хотя бы названивай, с Сашкой разговаривай, чтоб он тоже не переживал. А то зачем я купила пятилетнему ребенку мобильный телефон, чтоб он мог в любое время тебе позвонить, чтоб ты его поддержал и дал при случае совет. Ты его старший брат, он ровняется на тебя.
– Хорошо, я буду звонить каждую неделю Сашке и тебе.
– Если нужны, будут деньги, спрашивай.
– Нет, нам стипендию будут давать, кое-где по мелочам подрабатывать, если что может, и спрошу, – успокаивал Тагир свою мать.
– На еде не экономь, ешь, пей.
– Все будет хорошо. Эх, что-то голова раскалывается до невозможности.
– Выпей анальгина и немного полежи, все пройдет.
– Уже две таблетки выпил.
2
Дул противный холодный ветер, раскачивая могучие гигантские тополя, силой срывал осенние листья и возносил их над улицами и домами большого города. Зима на востоке приходит уже осенью, поэтому люди нарядились в теплые куртки, непрерывными потоками спешат по своим делам под кронами листопадов, сутулые они закрывали шею, дабы холодный пронизывающий насквозь ветер не попадал под их одежды.
Юля в синих джинсах и белой болоновой куртке до пояса, показалась из-за угла пятиэтажного дома и быстрыми, с мелькающими на ногах белыми сапожками до колен, шагами шла к своему подъезду, не оглядываясь, она скрылась в сумраке своего старого подъезда. Спрятав голову с роскошными густыми черными волосами, что были распущены и длинные до лопаток, под капюшон. Руки, засунув в рукавицы женственной и плавной походкой, заставляя прохожих мужчин невольно оглядываться и долго смотреть на нее в след, исчезла в темном мрачном сумраке своего сырого и старого изрисованного и исписанного подъезда. В этот подъезд не падал солнечный свет и не попадал свежий воздух, как всегда Юля открыв дверь, подставила под него кирпич, чтобы вся эта надоевшая сырость выветривалась, но все было бесполезно. Старые и догнивающие свой век дома, построенные Хрущевым, покрывались грибком и белым налетов от неприятного запаха и пара постоянно шедшего из всех щелей подвала внутрь подъезда. Все стены подъезда от первого до пятого этажа были исписаны нецензурной лексикой и молодежными жаргонами, непристойными карикатурами и разными языческими знаками и свастикой. На дверях помадой изображены граффити о любви между женщинами и о побоях между мужчинами. А также отпечатки поцелуев, оставленные девушками на память об их здешней тусовке. Каждый день, проходя мимо этих художеств, Юля улыбалась, это поднимало ей настроение. Не замена труб в подвале, ни покраска стен и ремонт согнутых перил, ничего из этого не производилось еще со времен рождения последней конституции, все брошенное на произвол судьбы доживало свой последний век. Единственное, на что смогли организоваться и собрать деньги жители этих подъездов, так это поставить железные двери и установить домофон. На все остальное догорала в сердцах граждан последняя надежда на помощь обдирающего их карманы ЖКХ. Юля быстро поднялась на свой пятый этаж, чтобы поскорее уйти от этого противного запаха, что даже покурить никто не оставался в подъезде, зашла в свою квартиру. С тех пор как в подвале прорвали трубы, и его по пояс затопило канализационной водой, отчаянные жильцы либо поставили себе двойные двери, либо стали покидать такие дома, у кого имелась такая возможность. Юля захлопнула за собою черную железную дверь, на которой мелом и крупными буквами было написано: «Юля, я вновь хочу с тобою встретиться. Твой Стас».
– Юля, опять к тебе приходил твой Стас, – при встрече сказала Юле мать.
– Я уже об этом знаю, – с чувством лени произнесла Юля.
– Дочка, сколько можно, хватит мучить парня, когда ты дома, то не выходишь, когда он к тебе приходит. Когда тебя нет, он все равно к тебе приходит, значит, ты не отвечаешь на его звонки по мобильному? – быстрым темпом заговорила мать.
– Мама, я не хочу об этом говорить.
– Но почему? Терпение мое переполнено, мне жалко этого молодого человека, он приносит тебе шикарные букеты цветов и коробки конфет на праздники, звонит тебе, приходит к тебе, по твоим дням рождения, а ты его даже не пускаешь…
– Меня не подкупишь таким образом.
– А у тебя, я вижу, полное безразличие и неприязнь к нему? – продолжала догадливая мать.
– Меня тошнит от него…
– Дочка, разве так можно, что это тебя тошнит, видите ли. Он красивый парень, спортсмен…
– Да, да мама, еще и комсомолец забыла добавить.
– А ты не перебивай меня, выскажешься потом, когда разрешу. Он сказал, что получил звание мастера спорта. На ринге одержал победу лишь потому, что думал о тебе и ради тебя он достиг этой победы. Ты слышишь Юля, он завоевал тебя, он пытается добиться твоего расположения и твоего внимания, он любит тебя, ты хоть это понимаешь? Ведь это уже продолжается не первый день. Какой раз ты уже его отшиваешь от себя, одумайся дочь пока не поздно, лучше парня ты себе больше не найдешь, кругом, спивающиеся бездарности и бездельники, которые только сидят по подъездам с всякими проститутками и ничего не знают и не умеют. – Юля в эти мгновения не слушала свою мать, она, как и всегда занималась своими делами. Раздевшись до гола, она надела новое нижнее белье и тонкий короткий розовый халатик. А мать, все не умолкая продолжала Читать нотации. – Я даже доченька не представляю себе как тебе приятно сидеть с такими отбросами общества в темных подъездах, как тебя от них не тошнит, ведь у них нет никакого будущего, а именно о нем нужно сейчас думать.
– Мама хватит, помолчи же ты, наконец, ты сведешь меня с ума.
– А какие тебе парни нравятся, скажи, пожалуйста, или я ошибаюсь, парни ли тебе нравятся? Я последнее время сталкиваюсь на работе в институте с тем, что все больше девушек избегают молодых людей, они друг друга любят больше…
– Мама, мама, я не лесбиянка, если ты об этом. Да много, к сожалению таких девчонок даже среди моих подруг есть. Но насчет парней то у меня иные вкусы, чем те, что ты впариваешь мне. Я не люблю таких людей, которые как Стас устремлены только лишь к одной цели. Нет, мне симпатизируют ребята, имеющие много целей в своей жизни и добивающиеся этих целей, или хотя бы старающиеся к этому, эти ребята хотят попробовать в жизни все, они экстремалы, пьяницы, музыканты, бойцы и так далее и типа подобное. Короче говоря, стремящиеся только к удовольствиям, от всей этой жизни всего попробовать понемногу, а не добиваться успехов и карьеры только в одном, в спорте, например как все тот же Стас. И красота сейчас не главное, для меня важнее уверенность человека в своей жизни и в своих целях.
– Ого, дочка, у тебя целый батальон запросов и требований к молодым людям. В кого ты интересно такая? – Удивлялась мать.
– Мода такая мама, мода и свобода.
– Мода урода, – добавила мать, – а свобода до первого брака, – крылатым ворожением хвасталась мать Юли. – Ты еще дочь совсем не опытна, со многим тебе еще в жизни предстоит столкнуться, ой, попомнишь ты слова родной матери, попомнишь.
– Как всегда вы взрослые правы.
– Была бы ты богата, была бы известна, ездила бы со Стасом по всему белому свету и за счет спортивных организаторов, ты не соскучилась бы со Стасом, – не отчаивалась мать. Но если же он тебе так противен, то скажи, как ты умудрилась тогда завести с ним отношения?
– Я тогда думала о другом, в седьмом классе я еще мало соображала и была дурой…
– Да ты и сейчас дура.
– Не перебивай меня, я дам тебе слово, когда надо будет. Так вот. Я маленькой тогда была.
– Но уже хитрой как леса, значит ум и хитрость не совместимы?
– Разве я была тупой?
– Нет, но не понимала свои действия. – Объяснила мать.
– Лучше так. А насчет хитрости: только способные выживают в этом безумном мире.
– Ты до сих пор осталась ребенком, ты еще не доросла до того, чтобы мать педагога в этом учить. Я даже не представляю себе как тебя можно с такой идеологией и психикой отпускать в какой-то Петербург.
– Это не какой-то, а наша северная столица!
– Да хоть южная, мне то от этого, какой прок. У меня один родной город моя любимая Чита, до остального мира, который даже знать не знает о нашем прекрасном городе мне все равно.
– Да-да мама ты еще не разу не была ни в Москве, ни в прекрасном Санкт-Петербурге, а так говоришь.
– Да видела я эти два города, много раз видела и в газетах и по телевидению и в других местах, нет ничего там хорошего один бардак, да безобразие.
– Ладно, разговор окончен на сегодня, заговорила ты меня совсем. – Юля покинула кухню и заперлась в своей комнате.
– Петербург еще какой-то, – продолжала галдеть мать Юли, доваривая что-то в кастрюле. – Вот придет твой отец, и мы с ним решим, я тебя никуда не отпущу, езжай и учись вон в Иркутск, если не хочешь оставаться в этом городе. Нечего ехать бог знает куда, не зная, где она. Один ноль, Юля потерпела полное поражение от спорной беседы с матерью.
Юля заперлась в своей комнате и в слегка прозрачном розовом с белыми цветочками халатике, что было выше ее красивых смуглых колен, словно после долгого трудного дня разлеглась на широкой кровати. Положила красивые маленькие ручки под голову, от чего открылись ее бедра прекрасные, стройные и соблазнительные на столько это было сильно, что любой ценитель женской красоты отдал бы за нее все в своей жизни, а поэт обоготворил. Божественность, обвораживающая и чарующая сила ее красивого тела, была старательно выковано природой. Юля была по истине живой шедевр человеческой архитектуры тела и красоты цветов. Смуглая девушка, черные как ночь и густые как большой букет цветов волосы, черные брови и ресницы, карие глаза, тонкие губы и нос с горбинкой все было в ней вылито с особым вкусом и великолепием самой откровением природы.
Юля была в своей комнате одна, хмурым лицом и серьезным взглядом она смотрела в окно, в глазах мелькала слеза разочарования и обиды на весь мир.
– Дураки все, – думала про себя Юля, – если они не пустят меня, я сбегу, сбегу от всех, а если найдут, то предпочту смерть заключению. В своем родном городе я умру от тоски, мне нужна свобода и мир, я хочу в столицу, я хочу только в Питер или Москву, все и больше мне ничего не нужно. – С такими мыслями она зашла в чулан, откуда с самой высокой полки антресолей стащила моток аркана. – Интересно, зачем в доме нужен такой большой моток каната, я не понимаю. Такой запасливый мой отец, но раз так, не мог ли он оставить его в своем гараже? Я тоже этого не понимаю, все нужно тащить в дом, будто сарай какой-то. Не поймешь этих зажиточных мужиков. – И она забросила моток под свою кровать. – Все будем ждать совета вождей племени, – произнесла Юля и в это мгновение в ее комнату заглянула мать.
– Юля, к тебе Стас вновь пришел.
– Ну, этого еще мне как раз не хватало. Скажи ему что я…
– Нет, хватит и себе и другим морочить голову, я сказала, что ты можешь сейчас выйти. Иди, – повелительным тоном приказала мать дочке.
Юля только ухмыльнулась и дерзко показала средний палец с высунутым изо рта кончиком языка в знак отвращения, в след отвернувшейся матери. Сделав вид безразличный ко всему, она надела наушники и включила в плеере музыку. Мать, как всегда в свободное от дел время удобнее села перед телевизором и принялась вязать.
Стас в это время сидел на перилах в подъезде и загипнотизированным взглядом смотрел на железную черною дверь, за которой скрывалась небезразличная ему Юля. Затем он перевел свой взгляд на окно, всего запачканного голубиным пометом и вновь обратил свой печальный взгляд на дверь. В нем еще горел огонек надежды, и он верил, что она выйдет и, как раньше будет тепло беседовать с ним, а он влюбленными голубыми глазами будет поглощать ее молодость и красоту, которая как он сЧитает, без него напрасно исчезает, как увядшие цветы. Он посмотрел на свои золотые часы, которые показывали без пятнадцати семь по местному времени и, продолжал ждать.
Мать ворвалась в комнату Юли, она силой подняла ее из-за стола, за которым она со спокойствием духа слушала свою любимую музыку и стала ругать ее с гневным тоном и яростным возмущением.
