Текст книги "Что это было?"

Автор книги: Александр Катеров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)

– Я сейчас не о ней, ты посмотри, Витя, что у нее за спиной… Это же не ваш двор. Куда девалась детская площадка, где стена многоэтажки и, что это за строение с куполом и длинным шпилем?

Я присмотрелся и заметил, что незнакомка стояла на фоне большого города, контур которого был размыт голубым туманом. Но я замечал, что в нем, кроме любопытного здания с серебристым куполом, стояли небоскребы, лежали мосты и даже протекала река, уходящая в небо. Мы делились своими наблюдениями, а монитор компьютера вдруг погас и в комнате стало темно.

– Что случилось? – Спросил Петрович.

– Свет отключили. Здесь такое частенько бывает. Район новостроек, чего ты хочешь? – Ответил я, и чтобы успокоить товарища, добавил, – минут через пятнадцать – двадцать включат…

Павел Петрович вздохнул и встал со стула.

Он подошел к окну и вдруг заявил:

– Она – гостья из будущего!..

– Ты так думаешь? – Спросил я.

– Я уверен! Только зачем она здесь, вот в чем вопрос? И кто для нее этот журналист, и ты в его облике? А может наоборот?..

Я пожал плечами, а Петрович продолжил:

– Одно понятно, что она здесь неспроста.

Я согласился, а он заявил:

– Так что рановато тебе, Виктор Иванович, возвращать в реальную жизнь. Только ты сможешь разобраться во всем этом, потому что ты – феномен, ты не от мира сего!.. А сейчас давай пойдем на кухню и по земному выпьем коньяку за успех нашего безнадежного дела…

Петрович, как-то невесело улыбнулся и, хлопнув меня по плечу, ненавязчиво предложил проследовать за ним.

На кухне, при свете луны, после выпитого алкоголя, я признался товарищу, что уже давно стал человеком, что я все чаще рассуждаю поземному и уже плохо помню, что было со мной раньше…

Петрович, как-то непонятно ухмыльнулся, а я продолжил:

– Пойми, я не хочу больше быть феноменом – исключительной личностью, я хочу быть просто человеком и писать книги о любви.

– О любви? – Переспросил Петрович. – А как же ты собираешься это делать, не испытав на себе эти чувства?

– Ты, заблуждаешься, Паша, – возразил я. – Ну, во-первых, я уже любил и не один раз, правда это было очень давно, а, во-вторых, я имел введу любовь в глобальном масштабе – любовь ко всему, что нас окружает, и к людям, в том числе.

– И я хочу тебе признаться, что свой роман я переписывал дважды, благодаря этому чувству. Мое произведение не обделено любовью, у меня даже целая глава посвящена этому и называется она «Про любовь», но ведь на земле есть и другая любовь, например, к Родине, к свободе и к своим близким, наконец. Возьми хотя бы нашего бедного журналиста – как он любил свою дочь?! Вот я тебе сейчас кое-что прочитаю из его дневника. Я встал из-за стола и ушел за тетрадью.

В темной комнате с монитора компьютера на меня смотрела незнакомка. Я замер в оцепенении, а когда Петрович окликнул меня, экран погас и образ женщины исчез. В кухню я вернулся растерянный и без черновиков журналиста.

– Ну, и где тетрадка? – Поинтересовался Петрович.

Я ничего ему не ответил и молча вернулся в кабинет.

Здесь было темно и только свет луны из окта, освещал мой рабочий стол. Я машинально щелкнул выключателем и вернулся на кухню.

– Что-то свет не включают, наверное, авария, – предположил я, располагаясь у окна, чтобы прочитать выдержки из текста.

Павел Петрович протянул мне рюмку с коньяком, а я, разворачивая тетрадку, пояснил:

– Это у него, как я понимаю, эпиграф к его произведению, которое он так и не успел написать, а может не смог? Вот послушай:

«Мы все когда-нибудь умрем,

Оставим мир наш этот бренный.

И там, за тысячу миров,

Мы встретимся с тобою непременно!».

Петрович немного помолчал, а потом спросил:

– Он, что еще и поэт?

– Когда мы влюблены, Паша, мы все немножечко поэты. А этот парень был неплохим журналистом и хотел написать повесть о любви. Вот здесь, как раз, речь идет о любви к своей дочери. О том, как одна любовь порождает другую, которая отстала от действительности… В этой тетрадке, Петрович, помимо наблюдений, очень много любопытных фактов, которые затрагивают и наши с тобой интересны.

Я стал рассказывать другу о философских размышлениях и мечтах журналиста, который даже сумел вывести формулу любви. По его мнению, любовь – это вирус, с котором почему-то борется человечество, не замечая, что теряет самое ценное в этой жизни. Ее опасаются и даже бояться, потому что она тревожит душу и заставляет думать…

– Формула любви? Это, как сейчас одеколон с феромонами? – Перебил меня Петрович и ехидно ухмыльнулся.

– Да, ну тебя, Паша, ты опять все опошляешь, – упрекнул я его.

– Здесь речь идет о возвышенных чувствах, а не о тех, которые строятся на основе материального благополучия и животных страстей. Ты вспомни средневековье, когда во имя любви совершались подвиги и развязывались войны. А прошлый век?.. Какие писались полотна, и какая создавалась музыка? А литература?.. Нет, Петрович, ты не прав, этот журналист был человеком – личностью!..

– Постой, Витя, – опять перебил меня Петрович и спросил:

– Ты это все прочел в этой тоненькой тетрадке?

Он взял у меня записи журналиста и ухмыльнулся:

– Сорок листов? Да ты мне уже на все двести наговорил…

Я хотел ему возразить, но включили свет, и мы ушли в кабинет.

Здесь мы расположились у монитора компьютера, а он почему-то отказался показывать нам видеозапись.

Раздосадованный Петрович невесело пошутил:

– Все, кина не будет – киньщик заболел…

Я еще пытался запустить запись, а он спросил:

– Я у тебя переночую, а то поздно уже добираться до дома?

– Без вопросов, – ответил я и предложил ему место на диване.

Когда мы улеглись, я спросил его:

– Ты думаешь о незнакомке?

– Нет, – поспешил ответить мне Петрович, – я думаю, Витя, о другом. Что это за формула любви, которую вывел журналист?

– А нет никакой формулы и вируса любви тоже нет, – ответил я, – любовь, Павел Петрович, это дар Божий, подаренный нам, как задел для хороших и добрых отношений. Любовь – это все!.. Без нее люди перестают быть людьми. Сначала они не замечают красоту мира, потом не видят страдания ближнего, а потом и вовсе становятся мертвой рыбой, плывущей по течению. Любовь сейчас, как это не печально, не в моде. Под этим теперь подразумевается секс и плотское удовлетворение, а само чувство для многих – обуза и большие хлопоты.

– Уж больно мрачно ты описал наше общество, – возразил Петрович, – не все так плохо, как ты думаешь. Есть в нашем мире и хорошая музыка, и литература, есть и место для подвига и любови.

– Вот видишь, – перебил я собеседника, – свою мысль ты закончил словами о любви, значит все-таки любовь?..

– А я и не отрицаю. – Ответил Петрович и привстал с дивана.

– Я что-то не пойму, Витя, о чем мы спорим, в чем ты хочешь меня убедить? И вообще, далась тебе эта любовь – ты, что влюбился?

– Влюбился не я, влюбился у нас ты – Павел Петрович.

– Есть такое дело, – признался Петрович и встал с постели. – Как мальчишка, только увидел ее и все!.. Со мной такое впервые.

Я ухмыльнулся, а Петрович спросил:

– Осуждаешь?

– Да, нет. «Любви все возрасты покорны…», – ответил я ему словами Пушкина и тоже встал с кровати. – Значит я в тебе не ошибся… При всей своей напущенной важности, ты, Паша, остаешься человеком, которому не чужды такие возвышенные чувства.

– Ну, хватит тебе, Витя, а то я сейчас расплачусь. Ты лучше скажи, кто для него эта незнакомка – жена?

– Нет, его жену я сегодня видел.

– И, что? Она тебя узнала?

– Она меня не видела, я сидел в машине, когда она проходила по двору. Женщина, как женщина, ничего особенного…

Петрович как-то облегченно вздохнул, а я продолжил:

– Если верить записям моего предшественника и подсказкам его тела, то Нина – его жена, как раз и относится к разряду тех людей, для которых любовь – обуза и лишние хлопоты…

– Печально, – подметил Петрович, – парень-то был человеком…

– Да, – согласился я, – ему бы не журналистом быть – поэтом!..

– А знаешь, Паша, я завтра встречаюсь с его дочерью.

– Это как же ты с ней договорился? Она тоже тебя не видела?

– Не видела. Мы с ней «В контакте» переписывались.

– И, как ты ей представился?

– Другом ее отца.

– Понятно. А не боишься, что она тебя узнает при встрече?

– Немного есть… Но, если что, объяснюсь, девочка-то уже большая – семнадцать лет. А, что сильно похож? – Спросил я товарища.

– Сходство есть. Только тот был помельче, да и лицо у журналиста было худощавым и бледным. Хотя, сам понимаешь, я смотрел на покойника, да и глядел я больше на незнакомку…

– Однако, Петрович, ты даешь! Неужто и вправду влюбился?

– Похоже, что да! – Признался он, а я предложил:

– Ну, раз такое дело, пошли на пищеблок, там еще коньяк остался.

Он согласился, и мы полураздетые переместились на кухню.

Глава 4.

Сегодня мне хорошо писалось, и я чуть ли не до самого обеда просидел за компьютером. Когда часы на стене пробили двенадцать, я стал собираться на встречу с Алиной – дочкой моего предшественника. Какая-то непонятная тревога мешала мне сосредоточится и я, то натягивал на себя джинсы, то переодевался и надевал костюм.

Когда все было готово, я закурил и подошел к окну.

– Вот и осень пришла, – невесело произнес я, трогая через стекло, прилипший к нему лист клена.

Желтый, с коричневыми прожилками, он держался своими резными краями за мокрую поверхность. От ветра он потихоньку сползал вниз, приподнимая свои маленькие крылья. Падение ускорялось и казалось, что еще мгновение и он спорхнет с мокрого стекла.

Но проходило время, а он все еще сопротивлялся напору ветра, выжидая удобный момент для полета. Перед ним ветка рябины кокетливо размахивала своей красной кистью, а он, опасно отрывая свои края от стекла, приветствовал ее всем своим резным телом.

Я ухмыльнулся своим наблюдениям и спросил:

– Ну, и чего ты медлишь, чего добиваешься? Лети!..

Я постучал ладонью по стеклу, подгоняя его к действию, а он сполз в угол окна и покраснел, стыдясь своей нерешительности.

Кисть рябины сводила его с ума и он, не выдержав напора страстей, оторвался от стекла и прилип к ее красным плодам.

– Бесподобно! – Воскликнул я, замечая, как ловко лист зацепился своим длинным хвостиком за гроздь красных ягод.

– Великолепная картина! Полная идиллия. – Восхищался я.

– Ты добился своего. Молодец! – Произнес я и запел:

«Кисть рябины, кисть рябины, все желанья исполнимы!» …

* * *

– Милая девочка, – подумал я, рассматривая девушку, сидевшую напротив меня. – И это предмет его обожания?.. – С каким-то скептицизмом подметил я, замечая татуировку на ее маленькой ручке.

Две розы, два сердечка пронизанные стрелой и надпись каллиграфическим почерком – «Out side», были изображены на ее теле.

– Out side, – произнес я и тут же стал переводить текст на русский язык, – снаружи, вовне, извне, за пределами…

– Это настоящая или так, нарисованная? – Как-то строго по-отцовски спросил я, сам удивляясь своей бесцеремонности.

Алина немного смутилась и опустила голову.

От ее напущенной важности вдруг ни осталось и следа, а я продолжал наступать, брезгливо посматривая на рисунок:

– Отец, наверное, не одобрил бы такое художество…

Она спрятала наколку под рукав блузки и тихо сказала:

– У меня хороший папа. И если бы он не умер, он бы меня понял.

От этих слов у меня внутри что-то екнуло, сердце защемило, и я с умилением посмотрел на эту девочку. Что-то в ней было родное и близкое и я сразу простил ее гонор и наигранную высокомерность.

– Твой отец тебя любит, – сказал я и, поправив локоны на ее хрупких плечах, продолжил, – вот его дневник. В нем много о тебе и для тебя. Почитай и может ты сможешь лучше понять своего отца.

Алина развернула тетрадь, а из нее выпал желтый и сухой лист клена, на котором были приклеены два маленьких сердечка.

Она улыбнулась и сказала:

– Это мы с папой в роще гербарий собирали…

Алина просматривала записи отца, а я находил на ее лице до боли знакомые мне сходства; родинка у края губы, ямочка на щеке и курносый нос. Мне было хорошо сидеть с ней рядом и находить в ней то, что хотелось увидеть. Я верил и молил Бога, чтобы у нее все сложилось в жизни, чтобы у нее все было хорошо. Мне хотело по-отцовски прижать ее к своей груди, но невидимая стена разделяла нас.

В зале кафе Алину то и дело отвлекали ее подруги, сидевшие за соседним столиком и я, замечая ее нервозность, закончил разговор.

Я дал ей свой номер телефона и на прощание сказал:

– Бог даст еще увидимся, а дневник отца прочитай, будет о чем поговорить с ним при встрече…

– Это как? – Испуганно спросила Алина.

– А, так! Жизнь не заканчивается на земле!..

Она, конечно, не поняла значения моих слов и, пообещав мне обязательно позвонить, поспешила выйти из кафе.

Я сидел за столиком и размешивал ложечкой давно остывший кофе. Передо мной лежал желтый и сухой кленовый лист, выпавший из тетрадки журналиста. Я ухмыльнулся, припоминая тот далекий осенний день из жизни моего предшественника…

На душе было светло и грустно, и я произнес:

– Это, как тогда, помнишь, Витя?..

«Когда осень еще не наступила, а лето уже не закончилось…».

– Встречи больше не будет! – Невесело заключил я и, взяв со столика забытый Алиной лист, вышел из кафе.

На улице было людно, и я, щурясь от солнца, не сразу заметил компанию молодых людей на парковке, вблизи моего автомобиля. Они что-то активно обсуждали и громко смеялись, привлекая тем самым к себе внимание прохожих. Среди них я заметил Алину. Она как-то безучастно стояла в группе своих товарищей, прижимая к своей перламутровой куртке старенькую отцовскую тетрадку. Незамеченный я сел в машину, продолжая наблюдать за дочерью журналиста.

Я представил ее маленькой и перед глазами тут же появился замечательный ребенок – девочка с милой улыбкой и чистым взглядом. Я вдруг услышал ее веселый лепет и заразительный смех, а внутренний голос мне подсказал, что ее первым словом было слово «папа».

Я закрыл глаза и на время представил себя ее отцом. Я вдруг заметил, как память услужливо вернула мне все лучшие моменты жизни рядом с этим дорогим мне человечком. Я не хотел покидать приятных воспоминаний, но в них бесцеремонно ворвалась кучка недобрых людей, которые забирали от меня любовь этой милой и дорогой мне девочки. Мне было обидно и невыносимо больно, мне даже захотелось плакать, когда среди них я увидел и Нину. Почему и за что она так обходилась с журналистом, который мне теперь был родным человеком.

– Почему и за что она так?.. – Произнес я и открыл глаза.

Что бы уйти от неприятных воспоминаний я посмотрел на Алину. Она по-прежнему безучастно стояла в кругу своих друзей и только изредка улыбалась громким шуткам веселой компании.

– А она хорошенькая – все при ней!.. Подрастет немного и станет наша Алина красивой девушкой, а впоследствии и женщиной. – Вслух подметил я и, довольный своим заключением, улыбнулся.

Когда компания молодых людей медленно двинулась по аллеи, Алина задержалась и посмотрела в мою сторону. И хотя я прекрасно знал, что за тонированными стеклами меня не видно, я все равно откинулся на сидении, прячась от нее в салоне автомобиля.

– Что за глупости? – Упрекнул я себя и высунулся из укрытия.

Алины на месте уже не было, и я, недовольный, выругался:

– Ну, ты, как мальчишка, чего прятался, чего испугался?..

Я сунул ключ в замок зажигания, а контрольная лампочка видеорегистратора подмигнула мне с панельки прибора. Ухмыльнувшись своей мысли, я прокрутил записи. Здесь была и веселая компания молодежи, и Алина крупным планом среди них.

Довольный находкой, я завел автомобиль и подумал:

– Это хорошо! Дома просмотрю на компьютере…

Я уже хотел тронуться с места, как вдруг дорогу мне перегородил белый лимузин с затемненными окнами. Из него долго никто не выходил, и я поторопил его, просигналив клаксоном. В машине проигнорировали мою просьбу, и я вышел из машины чтобы разобраться в сложившейся ситуации на месте. Я постучал в окошко водителя, а пассажирская дверь открылась и появился крепкий парень в черном костюме. Не обращая на меня никакого внимания, он молча открыл заднюю дверцу автомобиля, и я увидел красивую женщину в перламутровом плаще. Это была та самая незнакомка, которая совсем недавно махала мне рукой, когда я заметил ее из окна своей квартиры. Это была та женщина, в которую, как мальчишка влюбился Петрович, это она привезла тело моего предшественника Виктора в крематорий.

Я не поверил своим глазам и на мгновение оторопел, а незнакомка тем временем быстро вошла в здание кафе. Я уже собрался проследовать за ней, но парень в черном костюме стал у меня на пути.

– Пять минут подождите, она сейчас к вам подойдет, – произнес он и, открыв дверцу лимузина, любезно предложил мне присесть.

Я поблагодарил парня за приглашение и, поглядывая на дверь кафе, неизвестно почему, сел в машину. В просторном салоне лимузина, на кожаном диване, напротив меня сидела Алина. На ее коленях лежала развернутая тетрадь журналиста.

Она загадочно улыбнулась и обратилась ко мне:

– А вы это тоже читали?

Алина показала мне стихи своего отца, и я кивнул ей головой.

Она опять улыбнулась и спросила:

– И, как они вам?

– А тебе? – Ответил я вопросом.

Я схитрил и, довольный приемом, наблюдал за Алиной, как она отыскивала строчки из стихотворения отца, чтобы прочитать их мне.

Поводив своим пальчиком по строчкам, она сказала:

– Вот это выражение о вечности?..

Она вдруг замолчала и, подумав, призналась:

– Только мне сейчас кажется, что я все уже поняла…

– Тебе не кажется, – поспешил вставить я и спросил:

– А, что ты делаешь в этой машине?

– Я вернулась за кленовым листом, я забыла его в кафе.

– Он у меня, не беспокойся, а эта женщина кто такая?

– Алина?

– Ее звать Алина? – Переспросил я. – Она твоя мама или сестра?

– Нет, не мама и не сестра. А кто она, я пока не знаю. Но она обещала мне объяснить. Сейчас она вернется, и мы с вами все узнаем…

Алина посмотрела на меня и, слегка ухмыльнувшись, заявила:

– А я думала это ваша жена или подружка – она такая красивая!

– Ну, да, – ответил я и задумчиво добавил, – очень красивая!

Я хотел было продолжить тему о незнакомке, но в окно машины кто-то постучал, и я открыл дверцу автомобиля.

В салон вместе с ветерком ворвался солнечный свет, и я не сразу разглядел лицо мужчины, который знакомым голосом спросил:

– У тебя, Витя, все в порядке?

Я потер глаза и увидел перед собой Павла Петровича.

– Да, ты никак спишь?

Я огляделся и, находя себя в своей «Тойоте», ответил:

– Похоже, что да. А ты откуда взялся?

– Мимо проходил. – Пошутил Петрович и добавил:

– Время три часа!.. Мы же с тобой договаривались, не помнишь?

– Ах, да! А, где лимузин?

– Какой лимузин, Витя? Просыпайся.

– Не уже ли мне все приснилось? Досадно. – Произнес я и, тяжело вздохнув вышел из машины.

– Ты с Алиной-то встречался? – Поинтересовался Петрович, и опять пошутил, – или все проспал?..

– Да, хватит тебе, Паша, подкалывать! Встречался я и разговаривал с ней, пошли лучше в кафе, там и поговорим за чашечкой кофе.

– А кофе с коньяком, Виктор Иванович? – Дурачился Петрович.

– Со сливками! Пошли уже, а то ноги занемели…

– Ну, пошли! – Согласился Петрович, и мы покинули парковку.

* * *

Сегодня ночью мне долго не удавалось заснуть. Я то и дело подходил к письменному столу, курил, записывал интересные мысли и включал компьютер. Я прокручивал заново, полученные видеозаписи с автомобильного регистратора, и снова ложился в постель, мучая себя предположениями и догадками. Я не мог поверить, что лимузин, незнакомка и Алина в салоне автомобиля – были просто сном.

– А куда тогда девался кленовый лист, который лежал у меня в машине на заднем сидении? – Задавался я вопросом. – Его, что забрала Алина? А может незнакомка, когда я сидел в лимузине?

Я опять подошел к монитору и спросил:

– А был ли лимузин?

Запись с видеорегистратора не давала такой информации, хотя, перегородивший мне дорогу автомобиль, был в поле зрения объектива. Я видел шумную компанию молодых людей, видел Алину среди них, видел, как она, прощаясь, помахала мне рукой. Потом экран вдруг наполнился желтым светом и только через полчаса появилась картинка и я увидел приближающуюся фигуру Петровича.

– Что опять лист упал на лобовое стекло? И снова закрыл обзор объективу? Странно все получается! – Заключил я и подошел к окну.

За мокрым стеклом я увидел двор, освещенный неоновыми светильниками и фонарями. Тут же на небольшой стоянке я заметил и свой автомобиль, стоящий в ровном ряду припаркованных машин. Уже была глубокая ночь и в домах давно погасили освещение, от этого верхние этажи зданий растворялись в темноте черного неба.

– Пора спать! – Заключил я и вернулся в постель.

На стене ровно тикали часы, отсчитывая минуты, по подоконнику громко стучали капли дождя, а я плавно проваливался в дрему.

Засыпая я прошептал:

– Как же все любопытно и интересно в этом мире!..

Глава 5.

Я гулял по осеннему скверу и наблюдал, как быстро природа меняли свой облик. Совсем недавно зеленый и раскидистый клен, уже стоял желтым, хотя и не спешил сбрасывать с себя красивое убранство, осина и тополь, наоборот, как-то быстро оголялись, забрасывая аллеи сквера еще не пожелтевшей листвой. Береза стояла зеленой, но ее ветки уже не казались такими гибкими, как летом, они как-то осторожно раскачивались под напором ветра, стараясь удержать свое хрупкое убранство. Вечнозеленые ели замерли в ожидании холодов, а рябина, не замечая непогоды, выставляла свои алые грозди на показ. Трава и кусты сникли и потемнели, придавая своей листве необычно мрачные цвета, будто маскируясь под осенние холода и сырость. Кое-где на клумбах еще попадались запоздалые цветы; белые и розовые астры, яркие бархатцы и даже некрупные хризантемы пытались украсить осенний пейзаж. Но они уже не давали былого аромата, и без бабочек, пчел и насекомых, они только напоминали о прошедшем лете.

Когда из-за туч выглянуло солнце, мокрый асфальт заблестел под его лучами, а капельки влаги засверкали на мокрых ветках растений.

Я окинул взглядом посвежевший сквер и заметил, как на противоположенной стороне аллеи, у большого дуба, расположился раскидистый куст с красной листвой. На солнце он переливался перламутром, меняя свой цвет от алого до темно-бордового. Я удивился его необычной окраске и подошел к нему ближе. Растение, будто почувствовав мое любопытство, еще сильнее закачало ветвями и оросила меня ароматной влагой. Откуда-то издалека донеслись легкие звуки музыки, а за моей спиной вдруг раздался голос ребенка.

Я оглянулся и заметил, как маленькая девочка лет пяти, а то и того меньше, прутикам безуспешно пыталась выловить кленовый лист из большой лужи. Она трогала его веточкой, а он, поднимая свои края от водяной глади, использовал свои резные края, как парус, и продвигался дальше на середину дождевого озера, используя напоры ветра.

– Ну, куда ты плывешь? – Возмущался ребенок своей неудачи.

– Тебе помочь? – Спросил я у девочки, и она кивнула головой.

Я аккуратно вошел в лужу и, вытащив лист, протянул его ей.

Не поблагодарив меня, ребенок принялся внимательно рассматривать желтый лист, очищая его поверхность от влаги.

– Как тебя зовут, девочка, и где твои родители? Или ты одна гуляешь? – Спросил я, не находя рядом никого из взрослых.

– Я Алина, я с папой! – Не отрываясь от дела, ответила она.

– А, где же он есть?

Алина посмотрела на меня своим чистым взглядом и улыбнулась.

– Ты мой папа! Ты, что не узнал меня?

Девочка подошла ко мне ближе и посмотрела мне в лицо.

– Вот видишь у меня нос курносый и родинка, как у тебя.

Я присел к ней и по-свойски поправил бантик на ее косичке.

– Прости меня, пожалуйста, я тебя сразу и не узнал, – пошутил я. – У тебя курточка новая и сапожки модные, как у большой девочки.

Алина довольно улыбнулась и чмокнула меня в щеку.

Я прижал ее к себе, а она по-взрослому предложила:

– Давай, прогуляемся…

Мы бродили по аллеям сада и собирали красивые листья осени. Алина задавала мне вопросы, а я с удовольствием на них отвечал. Но ни все ее вопросы мне были под силу, и я лукавил, придумывая всякие отговорки, ссылаясь на великих ученых и философов. Алина соглашалась с научными авторитетами, но тут же задавала следующий вопрос.

Потом мы мечтали о теплом море и дальних странах, говорили о собаках и кошках, о птицах, которые улетают на Юг, о сливочном мороженном, которого много есть нельзя и которое очень хочется. Я понял ее намек и пообещал купить ей лакомство по окончанию прогулки, но она вдруг развернулась и потянула меня обратно в сквер. Тема беседы не поменялась, но только на развилке главных аллей Алина вдруг остановилась и, посмотрев на меня, протянула руки.

– Ты устала? – Спросил я и поднял ребенка с мокрого асфальта.

Алина трогала мое лицо своим пальчиком и приговаривала:

– Вот родинка, вот карие глазки, а вот и нос курносый…

Она залилась звонким смехом, когда я губами поймал ее палец. Немного подурачившись у меня на руках, Алина попросилась на землю, и я, прокрутив ее по воздуху, плавно опустил на асфальт.

Подбоченившись, она прошлась по аллее и спросила:

– А ты меня любишь?

– Я тебя сильно люблю! – Не задумываясь ответил я.

– По-взрослому, как маму? – Не успокаивалась Алина.

Здесь я запнулся от неожиданного вопроса, а она заявила:

– А я тебе люблю по-настоящему!..

– А по-настоящему, это как?

Алина крутанулась на носочках и подпрыгнув на месте ответила:

– А так! Я просто люблю и все!..

– Убедительно. – Согласился я.

Я открыл рот, чтобы продолжить тему, но Алина взяла меня за руку и повела по аллее, напевая какую-то веселую песенку. Вскоре мы вернулись к тому месту, где совсем недавно встретились. В большой луже опять плавал кленовый лист. Он был гораздо меньше предыдущего, но его желтые края были круто изогнуты к верху и от этого он быстро передвигался по водяной глади под напором ветра.

– Какой шустрый листочек?! – Подметила Алина.

Я согласился с ней, а она продолжила:

– Он ребенок, ему весело. Не надо его доставать – пусть плавает…

С минуту мы наблюдали за действиями листа, а потом обошли лужу и почему-то вместе посмотрели на красный куст у ствола старого дуба. Он тоже нас заметил и радостно закачал своими ветвями, сбрасывая с листьев серебристую влагу. Мы подошли ближе, а он встретил нас весенним пением птиц. Опять откуда-то взялась музыка и Алина, оставив мою руку, молча вошла в его заросли.

Я вдруг замер в оцепенении и не смог проронить не звука. Голова моя слегка закружилась, а сам я только смотрел на красные ветки кустарника, которые переливались под яркими лучами солнца.

Потом откуда не возьмись налетела туча, и пошел дождь. Куст потемнел и жалко опустил свои ветки к земле. Шум дождя заглушал звуки музыки и я, подняв воротник, поспешил покинуть сквер. Еще не осознав, что со мной произошло, я брел по мокрым аллеям сада.

У выхода, под декоративной аркой, что являлось достопримечательностью городского сада, я встретил человека, который шлепая ногами по лужам, подбежал к маленькому строению заброшенного кафе. Он как-то неуклюже и смешно стал прятаться от дождя под его небольшим и дырявым навесом. Дождь вымочил его насквозь, а он почему-то продолжал ходить у строения, не решаясь войти внутрь.

Я ухмыльнулся нерасторопности мужчины, а он вдруг произнес:

– Она там!..

– Кто? – Спросил я и в промокшем мужчине узнал Петровича.

– Она там, Витя! – Продолжал он, заглядывая в мутное окно кафе.

– Да, кто она? И откуда ты здесь взялся, Петрович?

– Та самая незнакомка, это она, Витя!

Он подозвал меня к себе, и я заглянул в окно.

– Видишь? Ты видишь ее? – Спрашивал Петрович.

– Ничего я не вижу, – раздраженно ответил я и подошел к двери.

Я толкнул дверь, а из темноты донесся громкий звонок. Когда сигнал повторился, я открыл глаза и заметил, как совсем рядом, на тумбочке звонил старый стационарный телефон. Разрезая тишину своим металлическим звуком, он выдавал чье-то большое нетерпение.

Недовольный я взял трубку, а знакомый голос спросил:

– Я, что тебя разбудил?

– Да, нет, Петрович. Я только из библиотеки пришел…

– Я, Виктор Иванович, чего звоню-то. Я сейчас видел нашу незнакомку, ту самую, ну, ты меня понимаешь, – рассказывал мне товарищ дрожащим голосом, – так знай, она поехала к тебе.

Я вытер пот со лба и, тяжело вздохнув, спросил:

– Петрович, с тобой все в порядке?

– Ты, Витя, не ругайся, а лучше подойди к окну и посмотри.

Я громко зевнул, а Петрович почему-то положил трубку.

В комнате стало тихо, а я ухмыльнулся:

– Надо же такому присниться. Все, как наяву…

Я припомнил свидание с дочерью журналиста и произнес:

– Если Он это Я, а Я – Он, то получается, что Алина моя дочка.

Я недолго мучал себя размышлениями и уже вскоре поймал себя на мысли, что я просто хочу быть ее отцом.

– А почему бы нет? – Произнес я и встал с кровати. – Только где она теперь эта милая девочка? Сейчас-то она, видел какая?.. Гордая, красивая и неприступная. Семнадцать лет, она уже девушка, Витя!..

Я закурил сигарету и подошел к окну. На небе, в темных дождевых облаках купалась луна, и время от времени освещала округлые края тяжелых туч. Ночной двор был пустынным. Город еще спал.

– Ну, и где же твоя незнакомка, Петрович? – Упрекнул я товарища, а за моей спиной тихо ответили:

– Я здесь!..

Глава 6.

Я лежал в постели и не открывая глаз, замечал, как утро осторожно пробиралась ко мне в комнату. Закрытые веки не давали полной картины происходящего, но передо мной, как цветной калейдоскоп менялись разноцветные геометрические фигурки. То я увижу яркую картину из многоугольников, то замысловатый ажурный узор, а то он вдруг оживал и расплывался, превращаясь в пеструю цветную плазму. Я догадывался, что это были лучи солнца. Проникая через тонкую оконную занавеску, они выдавали мне это цветное шоу.

Когда на кухне старые часы с кукушкой прокуковали десять раз, я открыл глаза и осмотрел комнату. Я не ошибся, утро было солнечным и яркие лучи, без труда пробивая гардину, гуляли по стенам комнаты и отражались солнечными зайчиками на ее предметах.

Я улыбнулся утру и встал с постели. Настроение было хорошим, да и голова, на удивление, была легкой и светлой, хотя ночь для меня выдалась не совсем обычной. Я еще не успел разобраться, что со мной произошло, был ли это сон, видение или еще что… Но главным для меня оставалась информация, полученная в эти ночные часы.

На моем рабочем столе лежала раскрытая рукопись моего романа, и я не мог пройти мимо. Я перелистал несколько последних страниц, а в двери вдруг кто-то постучал.

Для меня это показалось удивительным. Ну, во-первых, я никого не ждал, а, во-вторых, для оповещения у входа находился звонок. Я накинул халат и на всякий случай заглянул в дверной глазок.

– Петрович?! – Воскликнул я, когда на лестничной площадке подъезда, увидел своего товарища.