Текст книги "Игры богов"

Автор книги: Александр Золотько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 5

Царь Семивратья пил один. Страже возле шатра было строго приказано гнать посторонних безжалостно, не обращая внимания на возраст, пол и общественное положение. Царь Семивратья не хотел, чтобы кто-то видел его в таком настроении. Не хватало еще насмешки или жалости, демоны их побери.

Он привык председательствовать на советах. Его отряд был самым многочисленным, его боевой опыт был самым большим, и возраст позволял смотреть на большинство сопливых царьков сверху вниз. Разом рухнуло все это. Какой, к свиньям собачим, боевой опыт, если долбаные горожане вырезали четверть его отряда! И отряд, естественно, стал не самым многочисленным, если к убитым прибавить раненых, покалеченных в давке, обгоревших возле кораблей… Корабли… Царь застонал и помотал головой. Ему даже инвалидов не на чем отправить домой.

А вечером на совете союзников место председателя занял Северянин, урод в овчине. Явился к костру заранее, чтобы успеть взгромоздиться на золоченое кресло до прихода остальных. А остальные и не возражали, скоты. Им бы еще раз побольнее ткнуть Семивратца в открытые раны. Кровь бросилась царю Семивратья в голову, когда он понял, что теперь придется безнадежно требовать, или обиженно уходить, или…

Царь выбрал третье. Он смог себя заставить молча пройти вдоль ряда настороженно сидящих вождей, не сорвавшись, не выдав (он очень надеялся, что смог не выдать) ярости и обиды, кипевших внутри него. И даже смог привстать со своего нового места, прижав руку к сердцу, в ответ на соболезнование Северянина.

– Жаль… – прорычал Северянин. – Твоих воинов нам будет не хватать.

Воинов, а не самого Семивратца. Ублюдки. А вино в кувшине закончилось. Царь встал со шкур и заглянул за ложе. Нету. Ничего больше нету. Ни власти, ни чести, ни…

– Царь! – крикнул стражник снаружи.

– Чего еще? – спросил царь.

Было бы неплохо сорваться на ком-нибудь сейчас. На том же стражнике.

– Что там случилось?

– Это я случился, – сказал рыжий Хитрец, царь Заскочья, герой давешней битвы, спаситель воинов и защитник кораблей.

Семнадцатилетний сопляк.

– Иди ко всем хренам! – посоветовал Семивратец, глядя на опущенный полог. – И захвати с собой всех остальных уродов.

– Тогда пошли со мной, – засмеялся Хитрец. – Больших уродов, чем мы с тобой, в мире не найти.

Семивратец задумался. Первой мыслью было выйти и набить хитрую рыжую морду.

Но драки в лагере были запрещены. Как среди рядовых пехотинцев, так и среди гордых вождей. Провинившегося пехотинца пороли, а царя должны были выгнать из рядов союзников. Боги, отправляя всех в поход на Проклятый город, очень ясно изложили свою позицию – кто не с нами, тот с Разрушителем. Со всеми вытекающими. Боги…

«И ведь сам не уйдет, – подумал Семивратец. – Будет вот так орать снаружи, привлекая всеобщее внимание, а все эти пахари и пекари, набранные в войско, будут зубоскалить и шушукаться. Уроды. И Хитрец – тоже урод. Только рыжий. И ведь не прицепишься. Стражникам было приказано никого в шатер не пускать – они и не пустили. Он сам спросил, кто там, и сам нарвался на ответ. Рыжая сука! Ведь не уйдет».

– А я не уйду, – крикнул Хитрец, словно прочитав мысли. – Лучше бы, конечно, тихонько с глазу на глаз перетереть, но если хочешь – я могу и так.

Семивратец отдернул полог шатра и выглянул. Со света и не разглядишь толком, где стоит Хитрец. Костры слабо освещали площадку перед царским шатром. Сегодня (да и вчера тоже) храбрые воины Семивратья старались держаться от своего царя подальше. И костры зажигали подальше, насколько позволял частокол. И даже песен не орали, вроде как и не разговаривали вовсе. В шатре Семивратец не слышал вообще ничего, а вот сейчас, когда вышел на площадку, стало слышно, как несколько голосов стонут в палатке для раненых, как трещат дрова в костре… Царь сжал зубы и чуть не застонал, настолько это было похоже на треск и гудение горящих кораблей. Гордости Семивратья. Основы его могущества. Пятнадцать из двадцати…

– Привет! – сказал Хитрец.

– Заходи, – буркнул Семивратец. – Коль уж приперся.

– А давай пойдем прогуляемся. – Хитрец оглянулся на лагерь: – Вот туда, к горе.

Семивратец посмотрел в сторону горы. Неймется Хитрецу. Хотя у них в Заскочье все с заскоками. А этот… Стал царем в тринадцать лет. Это при том, что у его покойного папаши было семь жен и двадцать три сына. И двадцать из них были старше Хитреца. И прав на трон имели куда больше.

– Холодно, – сказал, поежившись, Семивратец. – И переться неизвестно куда…

Хитрец посмотрел на стражников. Поцокал языком.

«Типа секрет, – подумал Семивратец. – Типа – чтобы никто не услышал. Те же стражники. А на горе, значит, можно будет спокойно поговорить. Болтают, пятеро из двадцати трех ныне покойных братьев доверились Хитрецу. Поверили на слово».

Хитрец подошел ближе и сказал, понизив голос:

– Можешь предупредить кого угодно, что пошел со мной. Если что – с меня спросят. Ты же понимаешь, что с меня особый спрос.

Семивратец кивнул. Это он верно сказал. Очень многие хотели бы найти повод, чтобы придраться к Хитрецу. Только найти повод. Поймать его на пустячке.

– Я сейчас, – сказал Семивратец. – Плащ возьму и меч.

Без меча за пределы лагеря выходить никто не рисковал. Хоть линия часовых перед лагерями была густой, но все помнили, как царь Алмаза нарвался на ночную вылазку из Проклятого города. Войском Алмаза сейчас командовал брат неосторожного.

– Ну, говори, – потребовал Семивратец, как только они отошли от шатра на несколько шагов.

– На горе, – сказал Хитрец, – у задних ворот нас ждет мой телохранитель.

– Так, может, мне тоже своего прихватить?

– Не нужно. Потом еще спасибо скажешь. – Хитрец остановился и жестом остановил Семивратца: – Твои?

За кустами, там, куда не доставал свет от костров, по земле катались двое, пыхтя и вскрикивая. Время от времени доносился звук удара. Изредка. Дерущиеся явно старались не привлекать к себе внимания. Драться в лагере было запрещено. Нужен был веский повод, чтобы устроить потасовку. И повод стоял чуть в стороне, держа в руке кувшин и кутаясь в потертый плащ. Женщин в лагере было мало, на всех не хватало.

Семивратец молча махнул рукой и прошел мимо. Девка заметила посторонних, вскрикнула. Драчуны замерли, оглянулись.

– Наш? – хрипло спросил тот, что был внизу.

– Кажись, – ответил верхний.

Не исключено, что он бы еще что-нибудь сказал, но противник изловчился и справа, наотмашь, съездил его по уху.

– Ах ты ж… – шепотом взревел верхний и снова принялся душить нижнего.

Дама наклонилась, чтобы лучше видеть происходящее.

Стража у задних ворот, видно, была предупреждена, потому ворота открыли без расспросов. Телохранитель Хитреца молча пошел вперед, освещая факелом дорогу. Пламя факела билось под ударами ветра. Сегодня дуло с суши. От Проклятого города. И явственно тянуло горелой плотью. Сегодня, как и вчера, жертвоприношение было обильным. Никто толком не знал, как именно приносится жертва Разрушителю, но то, что потом всех принесенных в жертву сжигали на общем костре, понятно было с первого дня.

Телохранитель перепрыгнул через промоину и подождал, пока цари последуют за ним. Хитрец что-то тихо ему сказал. Телохранитель кивнул, зажег от своего факела другой и протянул царю. Сам остался на месте.

Ты смотри, удивился Семивратец, когда Хитрец жестом пригласил его войти в пещеру. Почти четыре года они уже под Проклятым городом, а он и не знал, что рядом с лагерем есть пещера. А Хитрец все вынюхал.

Огонь факела перестал биться в судорогах. Значит, пещера не проходная. И воздух в ней затхлый. Какой-то…

Кровью пахнет, понял Семивратец. Смертью. Свежей кровью. Рука легла на рукоять меча. У него хороший меч, бронзовый. Из черной бронзы. И под плащом панцирь. И…

– Как? – спросил Хитрец.

Из тени шагнул еще один его телохранитель, мельком глянул на того, кто пришел с Хитрецом, тихо что-то сказал.

– Подожди снаружи, – приказал Хитрец. – Смотри, чтобы никто не подошел.

Телохранитель вышел.

– Ну, – напомнил о своем существовании Семивратец, – клад нашел?

– Что-то типа того, – кивнул Хитрец.

Пещера была не слишком большой – шагов двадцать на тридцать. Факел освещал ее слабо. Особенно дальний угол. Семивратец присмотрелся. Точно – глаза. Отблеск огня в чьих-то глазах. Хитрец подошел к стене, и Семивратец увидел человека.

Связанное, неестественно выгнутое, словно сведенное судорогой, тело. Глина, смешанная с кровью. И глаза, сочащиеся болью. Веревки, врезавшиеся в тело, и повязка, закрывающая рот. Человек.

– Знакомься, – сказал Хитрец, втыкая факел в землю неподалеку от связанного.

– Это кто? – спросил, оставаясь на месте, царь Семивратья.

– А это большая ныне редкость. Исключительная. Это, брат, пленный из Проклятого города. – Зубы Хитреца блеснули в неверном свете факела. – Единственный и неповторимый.

– Твою мать… – протянул Семивратец и оглянулся на выход из пещеры.

Ему доводилось пару раз видеть тех, кто нарушал волю богов.

…Скала под ногами отступника вдруг стала мягкой и податливой, словно глина, и отступник провалился вначале по колено, нелепо взмахнул руками, не удержал равновесия и опрокинулся навзничь. Жирный, тягучий, хлюпающий звук, и тело, не расплескав ни капли, погрузилось в скалу. На поверхности остались только лицо и скрюченные пальцы рук. Все, кто это видел, попятились, кого-то даже стошнило, кажется, а отступник еще два дня был жив. Два дня стонал и выкрикивал что-то… Пытался выкрикивать. А они ждали, пока он умрет и замолчит. Замолчит и умрет. Кто-то сказал, что ему еще повезло, что ему могли даровать вечную жизнь… Или его могли проклясть. На особо умного шикнули. А потом пошел дождь – долгий и частый, какой обычно бывает осенью. И отступник стал жадно ловить крупные капли широко открытым ртом. Они поначалу подумали, что он хочет пить… Потом поняли. Лучше захлебнуться, чем так мучиться…

Семивратец встряхнул головой, отгоняя жуткое воспоминание. Кашлянул. Гребаный Хитрец. Приказ был – пленных не брать. Воля богов. Блин…

– Не бойся – бога нет, – сказал Хитрец.

– Что? – не понял Семивратец.

– Я говорю – не бойся, здесь бога нет. Ни одного. Здесь все решают только люди. И то не все. Только мы с тобой. – Хитрец присел на корточки и поманил Семивратца: – Подходи ближе, это интересно. Наверное…

– А если кто-нибудь узнает и…

– Пока об этом знаешь ты и знаю я. Если ты побежишь сейчас в лагерь – тебя остановят мои телохранители. И не нужно так высокомерно щериться. Это тебе не битва, и ты не на своей колеснице, недосягаемый для пехотинцев. Ты и мечом взмахнуть не успеешь, как тебя тупо прирежут, будто, извини, свинью. – Хитрец счел нужным сопроводить свое заявление улыбкой. – А я, сам понимаешь, доносить не буду – себе дороже. Так что – расслабься.

Семивратец подошел ближе, но присаживаться не стал. Стоял и рассматривал пленника, словно ожидал увидеть в нем что-то необычное. И ничего такого не увидел. Лицо, исполосованное кровоточащими шрамами. Обрубок правого уха. Левого не видно – голова повернута в сторону. Борода слиплась от крови и грязи. Воняет кровью и испражнениями. Пленный как пленный. Такой, как те сотни, которые прошли через руки Семивратца за десять лет разных войн. Точно такой.

– Понимаешь, – сказал Хитрец, – я уже давно хотел поговорить с кем-нибудь из них, но все как-то не получалось. Днем, понимаешь, пленного не захватишь, а ночью… Но во время ночного погрома мои ребята умудрились одного особо храброго лучника – одного из тех, что жгли твои корабли, – шандарахнуть по голове. И оттащить сюда, пока все остальные принялись перевязывать раны и товарищей считать. И я дал приказ с ним немного поработать, подготовить к беседе со мной. И с тобой.

– На хрена тебе это? – Семивратец наклонился, пытаясь рассмотреть выражение рыжей физиономии.

– А ты не хотел бы узнать, что происходит в Проклятом городе? И что происходит с нами. И что будет с нами всеми.

Семивратец буркнул что-то неопределенное. Ему все это не нравилось. И воняло здесь мерзостно, и сквозняк этот ледяной… Царь Семивратья передернул плечами и только после этого понял, что никакого сквозняка нет – только страх, юркой ледяной змейкой ползающий по спине.

А рыжему засранцу, похоже, не страшно. Ему интересно. Вон как глазки поблескивают.

– Знаешь, сколько было Проклятых городов? – спросил Хитрец.

– Типа? – не понял Семивратец.

И козлу понятно, что Проклятый город один. И не может их быть несколько. И…

– Ага, – кивнул Хитрец. – Само собой. Сейчас – один. А до этого – еще один. Лет пятьдесят назад. Проклятый город. Или ты думал, что все эти рассказки об осаде появились только четыре года назад? И все это только о нас? Фиг там. Это только имена наши приделали к старым персонажам. Забыл, как в детстве слушал сказки об осаде? Только Проклятым городом ту столицу не называли – нельзя. Понимаешь? Оказывается, пятьдесят с чем-то там лет назад уже была осада Проклятого города…

– Этого? – спросил Семивратец и махнул рукой в темноту.

– Нет, конечно. Тот, как я узнал, был на северном побережье. И даже не на самом побережье, а на реке, в дне пути от устья.

– И что?

– Ничего. Осада длилась почти девять лет.

– Девять… – протянул Семивратец.

Они не стоят под стенами Проклятого еще и четырех… Сволочная жизнь. Это ж сколько еще…

– А перед тем Проклятым, лет за сто, был еще один…

– Прикалываешься?

– Нет, правду говорю. Ты слышал, что бывают на свете библиотеки? – В голосе Хитреца прозвучала ирония.

В другое время Семивратец за одну эту интонацию вбил бы зубы наглецу до самого затылка, но сейчас промолчал. Пусть говорит, что хочет.

– И я случайно наткнулся на упоминание о Проклятом городе на Тихой. Понимаешь? Мне было тогда еще только одиннадцать с половиной лет. Я рылся в табличках, пытаясь найти рецепты ядов… – Хитрец запнулся, кашлянул и продолжил: – Классная была история. Благородные герои, подлые извращенцы. Битвы, осада, победа, горящий город и разрушенные стены. Это потом, когда я уже стал царем Заскочья и приплыл под стены этого Проклятого города, пришла мне в голову мысль, что… Ну, сам понимаешь. Сюда привезли мою библиотеку…

Семивратец кивнул. Они тогда оборжались, увидев, как с кораблей рабы таскали глиняные таблички. Для юного царя. Для рыжего Хитреца, который предпочитал по ночам сидеть над табличками, когда все остальные цари… Как тогда пошутил покойный царь Алмаза? У него еще палочка для письма не выросла? Или наоборот – палочкой только по глине царапать получается? Забыл. А тогда все смеялись. Все предводители славного союзного войска. Потом царь Алмаза натолкнулся ночью на вылазку горожан… Через пару дней после той памятной шутки. Твою… Семивратец посмотрел на Хитреца. Говоришь, ночная вылазка? Блин. Юный царь. Книгочей. Чистоплюй. И ведь никто не заподозрил…

– Я порылся в библиотеке. Потом сюда перевезли все, что смогли найти, отобрать или купить. Я нашел упоминания о трех осадах. О трех Проклятых городах. На Тихой, на Каменном острове и в земле Черных. Понимаешь? Три.

– Ну и хрен с ними…

– Ага. Хрен. И время от одной осады до другой проходило разное. От Тихой до нашей – пятьдесят лет. От Каменного до Тихой – сто. А от Черной земли до Каменного – точно не известно. Написано – несколько веков. Понял?

– Нет, – честно признался Семивратец.

Он был человек простой, его волновали простые вещи – выпить, отодрать наложницу, а лучше – нескольких, занять на Совете высокое место, чтобы слава, опять же… Хотя со славой у него сейчас…

– А следующая осада будет лет через двадцать. Или даже меньше. При нашей с тобой жизни. Не въехал? Чаще они происходят, осады. С каждым разом – чаще. – Хитрец сел на землю, запахнулся плащом.

На пленника он не обращал ни малейшего внимания. Словно забыл о нем.

– И каждый раз в осаде не принимают участия боги. Каждый раз только люди. Долгие годы под стенами, бессмысленные битвы. Тягучие осады.

Где-то рядом в темноте, за кругом света, зашуршала, осыпаясь, глина со стены. Хитрец замолчал, оглянувшись, и Семивратец понял – рыжему тоже страшно. Ой как страшно…

– А ты не хочешь больше участвовать в осаде? Это ж классно: ты занимаешься настоящим мужским делом – война, бабы, вино. – Семивратец захохотал, почти искренне. – И никто не лезет в твои дела, никакие боги, жена, опять-таки, не пилит…

– Тут ты прав, – серьезно ответил Хитрец. – Прав. Только здесь мы свободны. Никакие боги не лезут к нам со своими приказами и пророчествами. Мы сами по себе. Нам только нужно время от времени выходить в поле под стены и демонстрировать свое желание разрушить Проклятый город… Чем? Чем ты его разрушишь? – Голос Хитреца сорвался в крик. – Ты камни в стенах будешь мечом рубить? Проткнешь их копьем? Как ты думаешь все это сделать? Мы тут воюем так, как воевали всегда, так, чтобы война стала невыгодна осажденным и они сдались. Так они ведь не сдадутся! Зачем им сдаваться, если они поклоняются Разрушителю и хотят, чтобы он разрушил весь мир. До основанья! Вселенную уничтожил! Все растер в пыль – и людей, и богов. Зачем им сдаваться?

Хитрец вскочил. Край плаща метнулся в сторону, попал в огонь факела и загорелся. Видно, Хитрец когда-то свой плащ маслом залил – ткань занялась сразу. Хитрец выругался затейливо, сорвал с себя плащ и принялся его топтать. Огонь уже погас, а Хитрец все пинал плащ ногами, словно был Разрушителем, а плащ – Вселенной, которую нужно было превратить в пыль.

– Я правду говорю? – Хитрец вдруг выхватил кинжал, наклонился к пленнику и разрезал повязку у того на лице. – Вы же хотите, чтобы весь мир погиб?

Пленник захрипел. Он хотел что-то сказать, но не смог – пересохло в горле.

Хитрец снял с пояса небольшую флягу, открыл ее, и тонкая струйка воды сначала попала на лицо пленника, а потом в широко раскрытый рот. Пленник жадно глотнул. Закашлялся. Снова глотнул. Хитрец убрал флягу.

– Так мир должен погибнуть? – спросил Хитрец.

– А зачем ему жить? – спросил пленник. – Зачем нам всем мучиться?

– Хороший вопрос. – Хитрец обернулся к Семивратцу; – Зачем нам всем мучиться?

– Да пошел ты… – сказал Семивратец.

– Полный ответ. И точный. Ты, часом, Семивратскую академию не заканчивал? В молодости.

– Я в молодости скот пас, в горах. Козлов и баранов от волков защищал. Палкой или голыми руками. – Семивратец невесело засмеялся. – Нам нельзя было ножей иметь, чтобы соблазна не было чужой скотинкой полакомиться. А волков в горах – видимо-невидимо. Они почти каждую ночь приходили к стаду. Их волкодавы боялись, горных волков Семивратья. А я не боялся. Одним ударом посоха я перебивал позвоночник волку. И одним движением мог разорвать глотку любому из них… А двум я глотки перегрыз. У меня братьев не было, так что приходилось волкам. Потом уже, когда повзрослел, в четырнадцать лет, я пришел в город и увидел царскую дочь… Вот тогда пришлось постараться. Но ни одного своего соперника я не отравил ядом по рецепту из библиотеки. Я вызывал их на бой и…

– Перегрызал им глотки, – закончил за него Хитрец.

– Да! – выкрикнул Семивратец.

– А на мне – убийство двадцати трех собственных братьев. И ни одного – в открытом бою. И что?

– Что?

– Мы оба уже который год сидим под стенами одного и того же города. И ни ты, ни я ничего не можем поделать. И будем еще неизвестно сколько лет сидеть под стенами, пока не произойдет чудо… А поскольку богов здесь нет, то и чуда, сам понимаешь… Нужно будет самим что-то придумать. Самим.

– И перестать выходить на битву? – осведомился Семивратец.

– В том-то и дело… – уже тихим голосом произнес Хитрец. – Мы ведь герои. Мы должны сражаться, выполняя волю богов и завоевывая славу. А кто-нибудь задумывался, сколько вообще людей в этом городе? Сколько они могут выставить воинов? Ты нам скажешь?

Хитрец присел возле пленника и провел по его лицу лезвием кинжала.

– Нет, – сказал пленник.

Он, казалось, даже не почувствовал новой раны. Облизал потрескавшиеся губы. Посмотрел на Хитреца.

– Я ничего не скажу. Ничего не скажу… о людях и войске… Я…

– А нам и не нужно. – Хитрец поднес к лицу пленника флягу и дал сделать два глотка. – Меня не это интересует…

– А что тебя интересует? – спросил Семивратец.

Ему стало казаться, что стены, свод пещеры начинают давить на грудь и плечи, мешать дыханию. Бросить все на фиг и уйти в шатер. Пусть даже снова придется выслушивать Северянина, пусть придется снова впустую тыкаться в стены Проклятого города…

– А я хочу знать, как Разрушитель победил в городе. – Хитрец сунул кинжал за пояс. – Как могло так получиться, что десятки богов и богинь проиграли… отдали… У них что – битва била? Битва богов? Или Разрушитель хитростью сюда проник? Если богам так ненавистна Кровавая жертва, почему они просто не скрутили Разрушителя в бараний рог? И – в Ад? Они же так поступили с Безумным богом, я читал об этом. Что произошло?

– Они ушли, – сказал вдруг пленник.

– Что?

– Боги ушли. Они даже не пытались… сражаться. – Пленник закашлялся. – Я помню… помню…

Он помнил все, будто это было вчера. Помнил, как молодая жена царя родила первенца. Как выкатывали из подвалов каменного царского дворца на площадь кувшины с вином и маслом, как жарилось мясо, как царь, веселый и радостный, поднимал над головой своего первого сына. И горожане кричали что-то радостное, пели и танцевали. У них редко бывали праздники. Пели и танцевали. И вдруг замерли.

– Вы слишком рано веселитесь, – сказал жрец бога Войны. – Рано. Ты, царь, еще не расплатился за прошлое. Ты забыл, как год назад в бою убил сына повелителя Розовых островов? А повелитель помнит. Он тогда принес жертву богам, чтобы ты был наказан той же мерой… Той же мерой. Ты отнял сына – и потеряешь сына.

На площади стало тихо. Царь прижал первенца к груди, сильно прижал, и сын заплакал.

– Нет, – смог сказать царь.

– Отдай, – сказал жрец.

– Нет. – Царь оглянулся на своих телохранителей, и те неуверенно, но все-таки сделали шаг к нему.

– Кто-то хочет противиться воле бога? – осведомился жрец и взмахнул рукой.

С грохотом просели ворота царского дворца, увитые в честь праздника цветами. Телохранители замерли. Они были преданы своему царю, они готовы были умереть за него, но они были всего лишь людьми.

Горожане стояли неподвижно. Словно окаменели.

– Отдай, – повторил жрец.

Из дворца с криком выбежала царица. Ее пытались удержать там, на женской половине, но она все-таки вырвалась. Ее сын. Ее сын!

Царь осторожно передал ребенка ей в руки. Медленно вытащил меч из ножен – он всегда ходил с мечом – шагнул к жрецу. Белые одежды царя и багряное одеяние жреца.

– Тогда – ты сам, – сказал жрец.

Все стоящие на площади увидели, как, повинуясь жесту жреца, тень изваяния бога Войны вдруг оторвалась от нагретой солнцем брусчатки, шагнула к царю и исчезла. Некоторым показалось, что она просто вошла в царя, слилась с ним.

Царь замер, огляделся, посмотрел на меч в своей руке. Жрец улыбался. Люди молчали. Царский первенец перестал плакать, лишь хныкал еле слышно.

– За все нужно платить, – ровным голосом произнес царь.

– Плати, – сказал жрец.

Царь обернулся к жене, держа меч в опущенной руке. Царица взглянула ему в глаза и попятилась, кутая ребенка в свою одежду.

Шаг. Еще шаг.

– Нет, – прошептала царица.

– Нужно платить, – сказал все тем же ровным голосом царь.

Меч сделал всего лишь одно движение.

– Бог доволен, – сказал жрец. Закричала царица.

И снова появилась тень. Все увидели, как возле царя появился черный плоский силуэт, постоял мгновение, качнулся и снова лег под ноги каменной статуи. Потом тень дернулась, передвигаясь в сторону, так, чтобы статуя оказалась между ней и солнцем.

– Бог доволен, – сказал жрец.

Царь стоял неподвижно. Алые брызги на белых одеждах. Молчала царица, захлебнувшись горем, прижимая к груди мертвое тельце.

– И не забудь поблагодарить богов за их милость. Ты не был наказан за попытку ослушаться, – сказал жрец бога Войны.

Царь выронил меч. Жрец с усмешкой посмотрел на кусок меди, зазвеневший по камням. Кусок окровавленной меди.

– Я прошу, – сказал царь. Жрец покачал головой.

– Я умоляю. – Царь опустился на колени. Жрец отвернулся и пошел к храму.

– Верни жизнь моему ребенку! – крикнул царь, Царица медленно, не выпуская из рук тела ребенка, села на каменные плиты.

Жрец уходил к воротам храма бога Войны. Фигу ра бога, вырубленная из цельного куска белого мра мора, сияла на солнце. Тень лежала на своем месте у ног.

Царь оглянулся на стоящую в стороне жрицу Доб рой богини.

– Проси что хочешь, – сказал царь. – Только верни ему жизнь.

Жрица покачала головой. И ее жест повторили все жрецы, стоявшие тут же на площади и принимавшие участие в празднике. Жрецы всех богов славного го рода…

– Но вы же можете! – крикнул царь. – Можете ведь!

– И да, и нет… – тихо сказал жрец Огненного бога. – Можно оживить, но нельзя нарушить волю одного из богов. Нельзя.

Нельзя, сказали жрецы. Нельзя, скользнуло по площади, от человека к человеку.

Царь, не вставая с колен, оглянулся на жену и сына. Мертвого сына. Неловко, словно парализованный нелепо дергаясь, на коленях добрался до них. Провел ладонью по луже крови. Поднес ладонь к самым глазам, словно пытаясь что-то рассмотреть. Посмотрел на храм бога Войны.

Жрец стоял у подножия статуи, и лицо его не бы ло бесстрастным. На нем была гордость, показалось царю. Удовлетворение.

Царь встал.

– Нельзя нарушать волю бога, – тихо сказал царь, но в мертвой тишине на площади слова про звучали как гром. – Их двадцать – сильных богов нашего города. И еще сорок – мелких. И волю ни одного из них нельзя нарушить. Достаточно заручиться поддержкой самого ничтожного из богов – и ничто уже не сможет остановить тебя. И ничто не может спасти твоего врага.

Царь снова посмотрел на свою окровавленную ладонь.

– Зачем тогда столько богов? – спросил царь и обернулся к жрецам: – Зачем мне столько богов, если никто из них не способен остановить несправедливость… Если любая гнусность становиться непоколебимой волей бога, когда принесены жертвы и заключен договор. Я могу купить что угодно, но не могу купить… вымолить справедливость. В этом городе мало места для десятков богов. В этом городе есть место только для того бога, который вернет жизнь моему сыну.

Царь обвел взглядом жрецов.

– Верните жизнь моему сыну – и ваш бог станет единственным богом моего города. Только ему будут приноситься жертвы – обильные жертвы. Сделайте это сейчас – пока солнце на небе. Пока мой сын еще не попал окончательно под власть смерти… Единственный бог! Неужели вы этого не хотите? Жертвы – каждый день… Я заставлю… Всех, весь город. Я завоюю земли вокруг и заставлю племена на севере поклоняться только этому богу! Я смогу половину земли заставить поклоняться только этому богу… Тому, кто вернет мне сына.

Тишина.

Потрясенно молчали горожане. Молчали жрецы. Молчали боги. Легкий ветер шевелил яркие цветы, украшавшие дворец.

– Не хотите? Не хотите получить власть в городе за жизнь маленького, только что родившегося ребенка? – закричал царь.

Тишина.

Царь обернулся к толпе, словно высматривая кого-то.

– Мне говорили… – сказал царь. – Говорили, что только он имеет силу… И только его есть смыл о чем-то просить… И есть смысл просить только об одном… Я не верил… Не соглашался… А теперь…

По толпе прошло какое-то движение.

– Я согласен, – сказал царь, глядя в толпу. – Я согласен сделать это прямо сейчас. Сейчас… Я готов принести жертву, – сказал царь жрецу бога Войны. – Ты мне поможешь?

Жрец еле заметно улыбнулся. Чуть дернул щекой. Так и должно быть, говорила его улыбка. Так и должно быть.

Царь поднял с мостовой меч, решительным шагом подошел к загону с жертвенными животными.

– Которого? – спросил царь, тыкая пальцем. – Этого? Этого? Всех?

Улыбка на лице жреца проступила явственней.

– Начнем вот с этого. – Царь распахнул дверь загона и за золоченный рог вытащил самого крупного барана.

Баран заблеял, дернулся, но царь потащил его к храму бога Войны. Одной рукой, словно щенка.

– Здесь, – сказал царь, останавливаясь перед скульптурой. – Я сам – можно?

Жрец кивнул. Можно и здесь. Все нормально. Можно. Пусть все видят.

– Подержи, – попросил царь.

Жрец наклонился, взялся обеими руками за бараньи рога и потянул вверх, открывая горло барана для удара.

Солнце вспыхнуло на полированном лезвии меча. На смертоносном желто-красном зеркале. Вспыхнуло лезвие в то мгновение, когда меч замер, поднятый над головой. И каждый, каждый на площади вдруг понял, что сейчас произойдет нечто страшное, необратимое… и никто не успел ничего сделать. Никто ничего не успел даже сказать. Или вскрикнуть.

Меч вошел в грудь жреца бога Войны. Сразу под висящим на золотой цепи Знаком Власти. Вошел с хрустом, словно в старый, слежавшийся снег. Получивший свободу баран бросился в сторону, звонко стуча копытами по камням.

– Больно? – спросил царь.

На лице жреца больше не было улыбки. На лице было изумление. Жрец выпрямился.

– Ты еще жив? – спросил царь.

Жрец потянулся к мечу, словно желая вырвать его из руки царя.

– Нет, – сказал царь.

Меч двинулся вверх, взламывая грудную клетку.

– Вот так, – сказал царь. – Вот так. Глаза жреца расширились.

– А теперь, – царь резко повернул рукоять меча, – вот так.

Царь протянул левую руку к вспоротой груди жреца и поднял над головой алый комок сердца.

– Что сделаю я для людей? – крикнул царь. – Что сделаю я для себя?

Сердце еще продолжало биться, выбросив вверх красную струйку.

Но жрец был еще жив.

– Ты не умираешь, – крикнул царь. – Ты думаешь, что тебя смогут оживить… Нет! Никто из богов не может отменить волю другого бога. И никто не сможет забрать у бога принесенную ему жертву! Я жертвую тебя! Жертвую тебя Разрушителю! И прошу только об одном – гибели этого мира. Уничтожь этот мир!

Резко обернувшись, царь ударил жреца мечом по горлу. Царь недаром имел славу великого воина. Ему хватило одного удара. Вторым ударом он рассек сердце, которое держал в левой руке.

– А теперь попытайтесь это изменить! – крикнул царь, подняв лицо к небу. – Попытайтесь возразить Разрушителю!

Тишина. Мертвая тишина на площади. От ужаса люди словно разучились говорить. Их парализовало.

Царь отшвырнул в сторону сердце. Влажный шлепок о камень. Звон выпавшего меча. Царь сел на корточки возле обезглавленного трупа.

– Ваша очередь, – еле слышно сказал царь потрясенным жрецам.

…Пещера, факел, запах смерти.

– А они ничего не сделали, – выкрикнул пленник. – Ничего! Они стояли, словно каменные изваяния. И мы стояли, боясь нарушить тишину… И боялись привлечь звуком или движением к себе внимание богов… а жрецы молчали. А потом…

Пленник снова закашлялся, и Хитрец снова дал ему глотнуть из фляги.

– Из храма Огненного бога вышел Огненный бог. Высокий, страшный. А из храма Доброй богини – Добрая богиня. А… Боги вышли из всех храмов. Молча. Мы думали… мы думали, что они накажут царя, и царь ждал этого, но боги просто шли мимо него… Даже бог Войны ничего не сделал царю… Переступил через изуродованное тело своего жреца и пошел… Мы вначале не поняли, куда пошли боги… А они пошли к воротам… к морским воротам. И ушли. А их храмы… Они рассыпались в пыль. Гранит, мрамор, дерево – все рассыпалось в мельчайшую пыль… И ветер уносил эту пыль из города. Статуи богов – в пыль. Алтари, веками украшавшие город, – в пыль…