Текст книги "Убийство в закрытой комнате. Сборник рассказов"

Автор книги: Александр Золотько

Соавторы: Олег Мушинский,Александр Прокопович,Александра Мадунц,Олег Дорофеев,Наталья Корсакова,Виктория Шервуд,Наталья Рыжкова
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Куртку Алик снимать не стал – расстегнул «молнию», вязаную шапочку спрятал в карман вместе с перчатками, сел к угловому столику, прислонился спиной к стене и закрыл глаза. Почти хорошо.

Почти – потому что никак не получается перестать себя жалеть. Материалов, слетевших из номера, было жалко. Денег за них – тоже, но статья и в самом деле получилась забавная, что-то в ней было от служения обществу. А деньги… Как-то Ларенко дал Алику заработать, сейчас заработка лишил – круговорот денег в природе получается.

Алик потер ладони, чтобы согреться. Ладно, черт с ним. Или Бог.

За соседним столиком трое азартно обсуждали смерть Ларенко. Один, сидевший к Алику спиной, уверенно рассказывал, что на Ларенко наехали, пытались рынок забрать, переманить торговцев на вновь построенный оптовый. Просто тупо ходили с проверками и говорили, что если, мол, на новый оптовый переберутся, то никто проверять не станет…

Было в этой версии что-то реалистичное. Очень вписывалась она в современный антураж – и это не мог не оценить Алик.

В общем, так оно и выглядело в Городе. Это в других населенных пунктах наезжали бандюки, палили из автоматов или зажигали сарай, а в Городе все было гораздо приличнее: должна была соблюдаться внешняя законность. Иначе областное милицейское начальство могло заинтересоваться: кто это портит отчетность и работает без лицензии на передел имущества. Это называлось ментовским прихватом и, в общем, было более-менее разумной альтернативой беспределу. Так полагал Алик, и так полагали многие жители города. Ну хоть кто-то должен был поддерживать порядок. И хоть как-то.

Наехать на Ларенко могли, но… Реакция слишком бурная. Слишком бурная реакция, как ни глянь. С его связями по обе стороны баррикад Ларенко мог очень даже долго вести переговоры. И наехавший не имел никакой гарантии, что смог бы передавить Валентина Николаевича в таком вот единоборстве. Даже то, что торговцам предлагали переехать, а не жгли, к примеру, их склады, тоже о многом говорило.

Подошла Маша, поставила перед Зиминым чашку с кофе и креманку с фундуком.

– Звонил Юрий Иванович, – сказала Маша, наклонившись, – Просил его дождаться. Сказал, что будет минут через двадцать.

– Юрий Иванович? – удивился Алик, потом сообразил, что это Юрку Гринчука Маша так величает, и кивнул: – Хорошо. Давно звонил?

– Перед тем как вы пришли. Я забыла сразу сказать… Еще, может, что-то хотите?

Алик посмотрел в глаза Маше, торопливо отвел взгляд и помотал головой.

– Скажете тогда, если захотите, – Маша вернулась к стойке.

Такие дела, пробормотал Алик. Вот хорошая же девушка, симпатичная. Гринчук неоднократно намекал, но Алик упрямо делал вид, что все идет как надо. Может, и в самом деле все идет как надо.

Сегодня его полосу сняли. Завтра – вообще решат, что не нужен Алик в редакции. И что дальше? Идти в сторожа? В бандюки не возьмут, да и понимал Алик, что не получится из него толковый бык. Начнет рассуждать на тему допустимости насилия, вместо того чтобы паяльник, значит, в задницу клиенту совать…

– Стрельнул себе в голову, чтобы семью не подводить, – гнул свою линию знаток за соседним столиком, – Если бы сказали: либо жену порешим, либо сам себе пулю в лоб…

– Я бы свою супружницу сам грохнул, – сказал его приятель и засмеялся, – Ну или сказал, что пусть делают чего угодно, а я бизнес ни в жизнь не отдам… Они ее бы и того…

– А дети?

– А нет у меня детей.

– А если были бы?

– Если бы…

Из колонок грянула «Девочка моя», Алик поморщился и закрыл глаза.

Ломать себе голову по поводу причин самоубийства – глупое и непродуктивное занятие. Вот если бы найти реальную причину и того, кто именно довел Ла-ренко до самоубийства, – вот это был бы фитиль. Тут даже шеф никуда не делся бы – поставил материал в номер. Все бы подвинул, но поставил.

На первую полосу.

И подпись – Алик Зимин. И вопрос об увольнении ушел бы, исчез и истаял в тумане. Редакция уважительно смотрела бы на Алика, говорили бы, что да, что вот он – класс. И Алик смотрел бы на себя в зеркало если не с уважением, то и без отвращения.

А что? Вот сейчас допить кофе, поговорить с Юркой – зачем-то он ведь ищет? – и пойти искать виновника самоубийства. Семья, опять же, может быть благодарна. Доведение до самоубийства – это почти убийство. Грех снимается, а погибший получается не слабаком, а героем, ценой своей жизни спасшим родственников.

Сейчас все брошу и пойду искать, прошептал Алик, прекрасно сознавая, что никуда не пойдет, а если и пойдет, то ничего найти не получится, потому что угрозы и доведение таких людей проходят на высоком уровне, и до этого уровня Алику ну никак не допрыгнуть.

– Привет! – прозвучало рядом. – Спишь?

Алик открыл глаза.

– Здравствуйте, Юрий Иванович, – сказал Зимин и протянул руку. – И зачем я тебе нужен?

– Ты мне – ни на секунду не нужен, – успокоил его Гринчук. – Ты мне просто врал, что у тебя есть приятель у военных, у артиллеристов.

– Есть.

– Мне нужен на него выход. – Гринчук помахал рукой Маше, показал пальцем на столик и сел.

– С каких таких? – удивился Алик, – Это ты стал за военными следить?

– Не твое дело. Сводишь меня с «сапогом» – и свободен. А я тебе буду должен, – Гринчук расстегнул куртку и вздохнул. – Забегался я тут с вами со всеми. Звоню тебе домой – никого. Звоню в редакцию – только-только вышел, говорят. Я так и подумал, что ты сюда зайдешь. А? Как тебе? Перехватил же.

– Мо-ло-дец! – продекламировал Алик, достал из кармана записную книжку, открыл на нужной странице и положил перед Гринчуком: – Вот – Вадик. Рабочий телефон и домашний.

– Ага, – кивнул Гринчук, – премного благодарны… Ты бы себе пейджер, что ли, завел…

– Мобильный телефон и рацию, – подхватил Алик. – Деньги, они… Да и зачем все это? Кому нужно, и так поймают, а то буду на привязи, как собака. И мороки с телефоном…

Счастливого обладателя мобильника в любой компании можно было отличить мгновенно. Первое, что делал отелефоненный в любом помещении, – доставал из кармана свой телефон, скрученный провод зарядного устройства и начинал искать, куда тут можно воткнуться. Спасибо, не нужно.

Алик прекрасно обходился городским.

Юрка переписал номер в свою записную книжку.

– А я тебе вчера вечером собирался звонить, – сказал Алик. – Посмотрел телевизор, даже уже трубку снял, но передумал…

– Жаль. В смысле, что передумал фигней заниматься – правильно, а что не позвонил – плохо. Я бы у тебя номерок узнал по телефону, и сегодня не пришлось бы бегать по морозу… – Гринчук подмигнул, – А звонить хотел, чтобы информацию по покойному получить?

– По самоубийце, – поправил его Алик, – Они не могут быть покойными…

– Это с каких таких – самоубийцы? – весело удивился Гринчук.

– Как с каких? – удивился и Алик, – Сказано же было – по статье о доведении…

– Мало ли что было сказано, – пожал плечами Гринчук. – Эта статья, брат, позволяет рассматривать кучу версий и, что самое главное, позволяет проводить экспертизы, опросы и все такое… Не хуже, чем любая другая…

– Например – убийство? – спросил Алик.

– Ага, убийство в закрытой комнате, – подтвердил Гринчук, – Если бы кто-то из прокурорских только заикнулся о таком, так его бы к стене гвоздями свои же прибили бы. Ты хоть в курсе, как там оно было?

– А что, как-то не так? По телику сказали, что в своем кабинете. Нашли тело и все такое. Карабин «сайга» опять же. Что-то не так?

– Ну… В принципе, все так… – Гринчук подождал, пока Маша поставит кофе перед ним, что-то сказал ей негромко на тему «хорошо выглядишь» и сунул в карман ее фартука денежку. – И за моего приятеля тоже.

– Да я сам заплачу… – начал протестовать Алик, но Гринчук вальяжно отмахнулся, – Я сегодня немного заработал, имею возможность шикануть. Да, о чем это я?

– О самоубийстве.

– Какое, на фиг, самоубийство? Прицепились. Папа сказал – несчастный случай. Вот и несчастный случай.

– Сам Папа сказал? – недоверчиво переспросил Алик.

Папа – начальник областного управления милиции, был самым серьезным обитателем Города, в мелкие дела не влезал, мнение свое обычно держал при себе, но если уж говорил, то говорил. И споры сразу прекращались.

– Папа сказал, что это несчастный случай, – подтвердил Гринчук, – Покойный чистил оружие, произошел случайный выстрел. Все. Послезавтра отпевание, панихида, прощание и похороны. И еще раз – все.

Алик почесал нос. Недоверчиво покачал головой.

– Хочешь поспорить с Папой? – спросил Гринчук.

– Не хочу. Только как-то все это быстро… Суета. Вчера сказали – самоубийство, сегодня – несчастный случай… С чего это?

– А с чего нет? Дело-то как было? Жил да был Ла-ренко Валентин Николаевич… – начал рассказывать Гринчук, словно киношный сказочник, даже щекой о ладонь оперся: – Хорошо ли, плохо ли…

В общем, собрал Ларенко совещание.

Он его традиционно собирал по понедельникам, намечал планов громадье, давал ценные указания и проводил накачку личного состава по поводу трудиться-трудиться-трудиться… То есть вначале давались конкретные указания, а потом шло выступление предпринимателя и депутата на общие темы.

И в это утро все шло точно так же. Были обрисованы непосредственные задачи и указаны перспективы развития. Ларенко прикупил карьер какого-то там особого песка, позволявшего изготовлять совершенно потрясающие стекла на автомобили, что вкупе с итальянским оборудованием давало возможность очень неплохо зарабатывать. К финалу прозвучала идея дотянуть линию метро к рынку. И все участники совещания были отпущены на выполнение своего служебного долга.

В десять совещание началось, в одиннадцать – закончилось. А в половине двенадцатого Ларенко позвонил своей секретарше и приказал, чтобы охранник принес в кабинет карабин. Оружие хранилось в сейфе, сейф был в подсобке, попасть в которую можно было только через приемную.

Ларенко любил оружие чистить. Геринг, чтобы успокоиться и расслабиться, перебирал в кармане брильянты, а Валентин Николаевич разбирал «сайгу» и чистил. Потом, к вечеру, мог заехать с охранником в лес или на карьер, чтобы пострелять. Все мальчики любят громкие игрушки.

Охранника в приемной не было – вышел покурить на улицу. Пришлось послать за ним водителя. Пока сбегали, пока привели – прошло пятнадцать минут.

В одиннадцать сорок пять охранник достал из сейфа карабин и отнес его в кабинет шефу. В двенадцать сорок пять в приемную позвонила жена Ларенко, спросила, где муж, почему он трубку не берет – ни у себя в кабинете, ни мобильник.

Секретарша позвонила шефу по внутреннему – тот не ответил. Секретарша попросила охранника, чтобы тот заглянул в кабинет. Вначале охранник отказался, бывало, что Ларенко мог задремать на диване, и тогда свободно можно было нарваться на выволочку.

– Он после обеда ложится, если ложится, – резонно напомнила секретарша. – И Анна Ивановна требует, чтобы муж с ней связался. Хочешь с ней поссориться?

– Да нет, – сказал охранник, – Что я – чокнутый, что ли, с хозяйкой ссориться?

Охранник встал с кресла, подошел к двери, постучал.

– Так он же не услышит, – сказала секретарша. – Заходи, во внутреннюю постучи.

Охранник вошел в тамбур, первая дверь осталась открытой. Постучал во внутреннюю. Прислушался. Еще раз постучал. Потом нажал на ручку, открыл дверь и заглянул вовнутрь. Окликнул шефа. Еще раз окликнул. Вошел в кабинет, за собой не закрывая. Вернулся из кабинета, сел на стул возле секретарского стола, налил воды из графина, залпом выпил. И уж только потом сказал, что шеф, кажется, того… Кажется, мертвый шеф.

Ларенко лежал на полу за своим столом.

Выстрелом его толкнуло назад, потом тело завалилось на бок и упало. От двери ничего видно не было – только пустое кресло. Дырка от пули, прошедшей навылет, на черном фоне была незаметна. И кровь в глаза особо не бросалась.

Началась суета, позвонили жене, позвонили в милицию, позвонили в прокуратуру. Прокурор сгоряча ляпнул перед камерами о самоубийстве, а потом приехал брат покойного, пообщался со всеми и объяснил, что, какое тут, на фиг, самоубийство?

– Брат у покойного – человек толковый. Мент. Опер. Капитан, через спецназ прошел, потом на оперативную работу… Но в одном городе с братом работать не стал. Неспортивно, сказал, карьеру так делать. Неинтересно. Вот он вечером вчера приехал, всех потыкал мордами в факты, сходил даже к Папе – был удостоен аудиенции.

– И прям все так и согласились? – недоверчиво переспросил Алик. – Вот все согласились с капитаном? И генерал согласился?

– А почему нет? Станет человек, замысливший самоубийство, проводить совещание? Планы строить, назначать ответственных? – Гринчук залпом допил кофе. – Или все было нормально, а потом вдруг – бац – и решил пустить себе пулю в сердце? В одну секунду все решил? Не бывает. Тут столько дыр, что лучше и не браться…

– Ну да, еще и виновного искать, – подсказал Алик. – Того, что довел до самоубийства…

– Виновного искать… – подтвердил Гринчук. – Зачем, если и так все понятно? Он взял карабин, стал чистить, случайно повернул оружие дулом к себе и нажал на спуск…

– Почистил хоть?

– Не успел. Эксперты, как глянули на пушку, так и сказали – не успел. Пыль, песок… Они накануне стреляли, патрон, видимо, в магазине остался. Вот Ларен-ко случайно и нажал на спуск… – Гринчук покачал чашку в руке, опрокинул ее над блюдцем, посмотрел на кофейную гущу, словно гадал.

– И что там? – поинтересовался Алик.

– Дальняя дорога, казенные хлопоты… – сказал Гринчук, – Ладно, мне, пожалуй, пора…

– Значит – несчастный случай?

– Брат сказал на пресс-конференции, что Ларенко вообще был небрежен с оружием. Вот и нарвался… – Гринчук встал из-за стола.

– Подожди, как это – небрежен и нарвался? – Алик резко отодвинул от себя чашку, ложка упала на пол и зазвенела, – Что за чушь?

– В смысле?

Алик вспомнил, как Иваныч час назад объяснял о направлении ствола карабина при выстреле.

– Карабин… Это же здоровенная дура. Семьдесят сантиметров от дула до спускового крючка. Даже больше.

– И что? – Гринчук сел на стул. – Что из этого?

– Подожди, ему принесли карабин, он стал чистить… «Сайга», насколько я понимаю, это тот же «Калашников»? Так?

– Так, – коротко кивнул Гринчук, не сводя взгляда с лица Алика.

– Я же еще с армии помню, как автомат чистится. Берешь оружие, отсоединяешь магазин, потом передергиваешь затвор, нажимаешь на спуск. Снимаешь крышку ствольной коробки, вынимаешь пружину и все – выстрела уже не будет ни при каком раскладе…

– Значит, перед этим выстрелил, – спокойно сказал Гринчук. – Или не мог?

Алик задумался.

Попытался представить себе, как сам стал бы чистить карабин.

Ладно, забыли патрон в магазине или даже в патроннике. Стреляли, потом магазин отсоединили, а патрон уже был в патроннике и только ждал своего часа. Может быть такое? Может. Вполне может.

Значит, я беру карабин, собираюсь его почистить. Снимаю с предохранителя, иначе разбирать будет сложно… К тому же, если не сниму, то не выстрелит карабин. И еще. Не была «сайга» разобрана, Алик своими глазами видел карабин, лежащий на столе. Телевизионщики все показали.

Значит, выстрел мог прозвучать с момента снятия оружия с предохранителя до того, как его стали разбирать.

Как-то так…

Беру карабин, снимаю с предохранителя… Карабин в руке, в правой руке, прикладом ко мне, стволом либо в потолок, либо в противоположную стену. Так? Так. И с каких это хренов я его крутить в руках буду? Снял с предохранителя, нажал на спуск. Если был патрон в патроннике – пуля ушла бы в потолок или стену. Все, инцидент исчерпан, охранник огребает по полной за то, что не следит за оружием. Даже если виноват шеф, огребает охранник – так все устроено в жизни, и это даже где-то правильно.

Значит, патрон забытый в патроннике, – не вариант. Но ведь как-то все произошло.

Алик глянул на Гринчука, тот сидел напротив, скрестив руки на груди, и ждал продолжения.

Ладно. Не один патрон. Алик не помнил, был ли пристегнут к карабину магазин, но предположим, что был. И в магазине остались патроны.

Во время срочной службы случилась с приятелем Алика история: разряжая в карауле автомат, он не снял магазин, передернул затвор и нажал на спуск. Выстрел, разводящий матерится, потому что это «залет», перепуганный караульный отсоединяет магазин и механически нажимает на спуск. И снова выстрел, потому что патрон после предыдущего выстрела подается в патронник автоматически.

Так могло получиться и у Ларенко.

Магазин он отсоединил, глянул в него – пустой. И нажал на спуск. Так? Не так? Не просто нажал на спуск, а повернул карабин дулом к себе и нажал на спуск, а это уже полная чушь, такой финт случайно не получается. Невозможно придумать нечто такое, чтобы карабин оказался повернутым во время чистки дулом к сердцу. Во всяком случае, Алик такого придумать не мог.

– Не вижу озарения на твоем лице, – сказал Грин-чук, – Вот работу мысли вижу, а озарения – нет.

– Не мог он себе случайно выстрелить в сердце, – пробормотал Алик. – Не получается…

– Да-а?! Офигеть! – Гринчук улыбнулся. – Но ты же со мной только что согласился – не мог застрелиться Ларенко. Даже если и бьш у него повод, то не мог он так себя вести перед самоубийством. Ты согласился со мной?

– Согласился. Я еще со вчерашнего вечера об этом думаю…

– Зачем? – быстро спросил Гринчук.

– Что – зачем?

– Думаешь зачем?

– Не знаю… Сам пытался понять.

– Может, просто перестань думать? Ты ему не родственник, не конкурент… Или полагаешь, что в твою газету могут взять статью про то, что не мог Ларенко ни покончить с собой, ни застрелиться случайно? – Гринчук говорил серьезно. Очень серьезно.

– Как тебе объяснить… Вот ты по лесу идешь и видишь, что на дереве что-то висит. Что-то, например, красное. Ничего такого тут быть не может – нарушает это яркое пятно общий реализм и достоверность. Ты полезешь глянуть, что там такое? Честно – полезешь?

– Не знаю… Наверное. Только и ты имей в виду, что там может оказаться лопнувший воздушный шарик. Или, если очень повезет, какая-нибудь особо ядовитая змея…

Или мешок с деньгами. Выпал из самолета, висит, тебя дожидается…

Или повесился кто-то в веселенькой рубашоноч-ке, – закончил Гринчук, – Тебе оно нужно? Две версии всего – две.

Гринчук показал два пальца.

– Одна – самоубийство. – Гринчук загнул один палец. – Отвергнута и тобой, и следствием как несостоятельная и несоответствующая психологическому портрету погибшего и его общему эмоциональному настрою. Вторая – несчастный случай…

– И тоже практически невозможно, – вставил Алик запальчиво.

– Слово «практически» в протоколах не встречается. И следователями не используется. Практически убит или практически украл – чушь собачья. Несусветная. Что нам говорит принцип Оккама? Если отбросить все невозможное, то оставшееся – реально, каким бы фантастическим оно ни выглядело, – Гринчук почесал в затылке. – Ну решил прикинуть Ларен-ко, как это из такой штуки можно застрелиться. Ну в голову пришло – получится или нет? Сам-то что, никогда не делал глупостей? Вот и он: отстегнул магазин, приставил ствол, нажал на спуск и даже удивиться не успел – апостол Петр навстречу. Здравствуй, добрый человек, проходи, устраивайся. Что морщишься?

– Не знаю… Не лежит у меня душа к этому…

– Конечно, убийство – оно пошикарнее будет. Злодей проник сквозь стену в кабинет, дождался, пока принесут карабин, вылез, отобрал пушку, зарядил патрон, приставил-выстрелил и ушел назад, сквозь стену… Или нет, киллер спрятался в ящике стола или в шкафу. В сейфе, в конце концов. Вылез – дальше по тексту. И снова спрятался, переждал, пока все уйдут… – Грин-чук застегнул куртку и встал со стула, – Не получается детектив. Так, бытовуха… Но ты же знаешь, что даже в наше суровое время восемьдесят процентов всех убийств – это именно бытовые. Знаешь ведь? А самое опасное место на свете – ванная. А сколько народу от глупостей гибнет? Все, успокойся, отдыхай, веселись… Вон Машеньку куда-нибудь пригласи.

– Угу, – кивнул Алик. – В кафе. Кофе попить с орехами…

– Пожалуй, кафе она не оценит… Хотя, кто мы такие, чтобы знать желания женщин? – Гринчук протянул руку Алику. – Все, бывай! За телефон спасибо – я тебе должен. Не очень много, но достаточно. Обращайся, если что…

– Слушай, Юра! – удерживая руку Гринчука, спохватился Алик. – Отпечатки на карабине смотрели?

– Только его пальцы – никого постороннего. Не ломай себе голову, ничего не придумаешь. – Гринчук высвободил свою руку из пальцев Алика, помахал Маше и вышел на улицу.

Ага, не ломай голову. Еще не думай о белом медведе – так, кажется, наказывали в семье дедушки Ленина? Сядь на диван и не думай о белом медведе. Или о белой обезьяне? Да какая разница? Не думай о смерти Ларенко, Алик. Тебе только что как дважды два доказали, что нет других вариантов. Если не самоубийство, значит – несчастный случай. Третьего не дано. Не самоубийство. Точно. Значит – несчастный случай. Дурацкая шутка, закончившаяся трагедией.

Алик встал из-за стола, намотал шарф, натянул перчатки и шапочку. Может, и вправду пригласить Машеньку куда-нибудь? В кино? Отпадает, кинотеатры сдыхают потихоньку – холод, мрак, чушь… В кафе? Ты еще домой к себе пригласи, на равиоли.

– Спасибо, Маша! – сказал Алик, проходя мимо стойки, – До свидания.

– До свидания, – улыбнулась Маша, – Заходите!

– Обязательно.

Обязательно, повторил Алик, выходя на улицу. Юрка, наверное, прав – хорошая девушка, приятная. Только после развода Алик все еще не пришел в состояние готовности. Крутится в голове фраза про неудачника и нищенскую зарплату.

Ладно. Проехали. Машеньке только Алика до полного счастья не хватало.

Алик поехал домой.

Он честно пытался выполнить совет Гринчука и забыть об этом деле. Все, не его это дело. Нужно отдохнуть, прилечь на диван, включить телевизор… Здрасте, снова информация о покойном, только теперь разговор о несчастном случае. Показали брата погибшего – крепкий такой парень лет тридцати пяти. Держится уверенно, говорит спокойно, будто и не о родном человеке. Да, брат был иногда небрежен с оружием. Так получилось.

Так получилось.

Алик выключил телевизор, сел за письменный стол, подвинул к себе печатную машинку. Взять и соорудить детективный роман. Закрытая комната, все как положено: есть труп, есть оружие, нет подозреваемого и нет никакой возможности прилепить к делу злоумышленника. Алик настолько проникся мыслью о детективе, что даже занес руку над клавиатурой. Нужно придумать первую фразу, а там – пойдет.

«Выстрела никто не услышал…»

Алик потрогал клавишу с буквой «в», даже надавил легонько – рычаг с литерой приподнялся над общим рядом, замер в готовности. Нужно нажать чуть сильнее, не забыть перевести машинку в верхний регистр. «Выстрела никто не услышал…»

Точно, не услышал. Там такие двери, что можно было стрелять целыми днями. Хотя карабин грохочет так, что может прозвучать и сквозь две массивные двери с плотной обивкой. Но в приемной кто-то сидел, болтали, мог работать телевизор или играть музыка.

Ладно, просто примем к сведению – выстрела никто не услышал.

В одиннадцать сорок пять охранник отнес карабин. В двенадцать сорок пять был обнаружен труп. Час.

Вот интересно, сразу прозвучал выстрел, как только дверь за охранником закрылась, или через полчаса? Жена во сколько звонила? Уточнить бы, спросить. Жена ведь не сразу бросилась к секретарше, явно несколько раз перезванивала. Муж мог быть занят. Звонок – трубку с городского прямого не взял, может, вышел из кабинета. Звонок на мобильник – не взял. Может, пошел в туалет? Пять минут пауза и снова звонок на городской. И на мобильник. Сломаться оба сразу не могли, может, встреча важная. Кто может рассказать? Правильно, секретарша. Звонок ей в двенадцать сорок пять. То есть где-то в половине первого Ларенко уже был мертв.

Алик решительно отодвинул машинку, взял лист бумаги и написал на нем карандашом: 11–45. Подумал и добавил: охранник принес оружие. Принес оружие… То есть охранник был последним, кто видел шефа живым.

Так? Так…

Опаньки, прошептал Алик. Охранник. Черт-черт-черт…

Нет, в рамках полного бреда все могло выглядеть так: охранник берет карабин, заходит в кабинет, приставляет ствол к пиджаку шефа и нажимает на спуск. Если двери он за собой закрыл, то никто не мог услышать выстрел.

«Бабах!», охранник кладет карабин на стол и выходит, плотно прикрыв за собой сначала первую дверь, а потом вторую. Зачем плотно прикрыл? Понятно. А еще чтобы запах сгоревшего пороха не проник наружу. Возможно? Возможно.

Алик побарабанил пальцами по столу.

Очень возможно. Если брать отвлеченного абстрактного охранника. Технически он мог все провернуть. Шеф часто чистил оружие. Если задумал его убить, то нужно только дождаться вызова, приготовить в кармане патрон, в тамбуре засунуть его в патронник – это недолго. В конце концов, те, кто был в приемной, видели только, как закрылась наружная дверь. Сколько времени охранник стоял в тамбуре – никто засечь не мог. А хозяин кабинета видел только, как открылась внутренняя дверь. Можно хоть десять минут стоять между дверьми, собирать-разбирать оружие, досылать патроны и все такое. Потом войти и убить.

А, убив, можно даже не прощаться на пороге. Там и не попрощаешься толком – внутренняя-то дверь закрывается первой. Можно даже и не притворяться. Просто закрыть за собой дверь и сесть на стул или на диван в приемной. И ждать, когда будет обнаружен труп. И всех обмануть.

Всех, кроме гениального сыщика Алика Зимина.

Как ты дело раскрутил, похвалил себя Алик. Никто не смог, а ты, даже не побывав на месте преступления, не вложив пальцы в рану, все просчитал и раскрыл. Награду гениальному сыщику!

Но Юрка Гринчук был очень уверен. Совершенно уверен. У него бы хватило ума понять, что охранник вполне мог убить Ларенко. Алик однажды видел, как Гринчук тесты решает, те, что на айкью. Лихо это у него так получалось, у самого Алика выходило значительно хуже.

Алик пересел на диван, взял на колени телефон.

Вот позвонить и спросить у него, как же это так проморгали они убийцу. Ладно, потенциального убийцу, но проморгали же. Прокурор прозевал, менты не сообразили. Брат опять же ничего не заподозрил…

Алик взял трубку.

Или его волновало только доброе имя брата? Важно было, чтобы не самоубийство, чтобы и брата не позорить, и чтобы семья не страдала. Им и так плохо, но это несчастный случай. Не самоубийство. Брат приехал, чтобы спасать семью и имя брата. Ему было важно, чтобы дело… как это… переквалифицировали из «доведения до самоубийства» в «несчастный случай». И это помешало ему увидеть всю картину.

А вот сейчас господин Зимин позвонит товарищу Гринчуку и скажет… Спросит, а не рассматривали орлы-опера версию об убийстве? Гринчук помолчит пару секунд, потом скажет энергично «твою мать» и пообещает перезвонить. А уж когда перезвонит, то будет благодарен. Признает, что Алик не какой-то там щелкопер, а очень толковый журналист. И окажется Алик единственным, кому будет позволено писать об этом деле.

Алик набрал номер.

Гудок. Длинный. И еще раз длинный. И снова. Может, Юрки нет дома? По делу побежал. Вон с «сапогом» договорился о встрече и побежал.

– Да? – спросил Гринчук из телефонной трубки.

– Это я, – сказал Алик.

– И?

– Хотел спросить… – Алик кашлянул. – О Ларенко…

– Я же тебе сказал – нечего там искать. Несчастный случай. Там на всем деле гигантскими буквами написано – несчастный случай.

– Охранник.

– Что – охранник?

– Он мог убить, – сказал Алик тихо.

– Это как?

– Ну вошел, выстрелил, вышел…

– Не мог, – отрезал Гринчук.

– Да нет, мог. Смотри, это он сказал, что просто вошел и оставил карабин, а на самом деле мог свободно войти и застрелить… В тамбуре зарядить и потом…

– Не мог. Вот просто прими к сведенью, что не мог, и все.

– Но он был последним, кто видел Ларенко живым…

– Да, последним. И что?

– Так почему он не мог этого сделать? У него алиби нет, между прочим…

– Есть у него алиби, – сказал Гринчук. – Проверяли – есть.

– Какое может быть алиби?… – начал Алик, но Гринчук дослушивать не стал.

– Значит, слушай сюда и не говори, что не слышал, – с нажимом произнес Гринчук, – Мы с Сашей Ларенко все это еще прошлым вечером переговорили. И об охраннике тоже подумали.

– Ты знаком с братом Валентина Николаевича? – удивленно протянул Алик.

– А почему бы мне не быть с ним знакомым? В самом начале прошлого года я как раз дослуживал в спецназе, мы банду в Луганской области гоняли. Вот там и познакомились. Я пулю поймал, он меня вытаскивал. Немного пострелять пришлось, но в целом все обошлось…

– Знакомы… – растерянно повторил Алик.

– И мы пришли к выводу, что охранник здесь ни при чем. И ты – тоже ни при чем. Если надумал карьеру восстанавливать на этом деле – ничего не восстановишь. Сашка злой на ваших, как черт. Грозился головы отрывать, если кто-то полезет в семейные дела. Им и так хреново. Ты это понять можешь? Хреново. Нужно все это пережить, похоронить погибшего и дальше как-то… Ты можешь это понять?

– Могу.

– Ну вот и понимай, – сказал Гринчук и положил трубку.

– Вот и понимай, – сказал Алик.

То есть откуда-то у охранника есть алиби. Вот есть алиби, хоть ты тресни, хотя быть не может по определению. Как это получается?

Ведь все так логично укладывается – была у него возможность. Была ли причина – черт знает, а возможность – точно была.

Просто Гринчук завидует Алику. Вот прямо на ходу придумал охраннику алиби, чтобы держать Зимина на расстоянии, а сам сейчас начнет копать в этом направлении. Зацепит убийцу, раскрутит…

В конце концов, он это не от плохого отношения к Алику, а для соблюдения конспирации. Чтобы не было утечки, прежде чем убийцу возьмут. Вполне себе версия.

С этой мыслью Алик отправился в душ, а потом – спать.

Утром долго валялся в постели, не торопясь отправился на кухню, разогрел паек, сделал себе кофе.

За окном мело так, что дом напротив вроде как и не существовал.

Хорошо, что не нужно сегодня выходить на улицу, поздравил себя Алик. Завтра, кстати, тоже можно не выходить. И послезавтра – тоже. Нужно было бы пройтись, поскрести по сусекам материалов на полосу – на вторник нужно все-таки что-то принести в редакцию… Не факт, что это пойдет в номер.

Не факт, что некролог Ларенко, которым заменили его материалы, не был поводом намекнуть Алику, что редакция в его услугах больше не нуждается. На голой ставке, без гонораров, он долго не продержится. Да и его никто держать не станет, если не будет публикаций. И останется только писать детективные романы. Из книжных издательств Алика еще не выгоняли.

Ну что – он не сможет придумать внятный сюжет? Закрутить интригу? Вполне сможет. «Ага, – сказал кто-то в голове у Алика, – вот не смог же ты придумать алиби для охранника. Оно есть, а ты придумать не смог».