Текст книги "Под грязью - пустота"

Автор книги: Александр Золотько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

   – Слушаю Вас.

   – Это Михаил.

   – Да, Миша.

   – У Саши, похоже, обострение.

   – Очень серьезно?

   – К нему приезжал консультант…

   – И что посоветовал?

   – Он его взял с собой. Я полагаю – на процедуры.

   Григорий Николаевич помолчал.

   – Миша…

   – Да, Григорий Николаевич?

   – Вы через сколько сможете быть на месте нашей прошлой встречи?

   – Минут через пятнадцать буду возле памятника.

   – Я там буду через двадцать минут, – сообщил Григорий Николаевич и повесил трубку.

   Хорунжий выключил свой телефон и плавно остановил машину. Задумчиво посмотрел на памятник. Таким образом у него есть возможность минут пятнадцать понаблюдать за обстановкой.

   Зачем Хорунжий соврал начальнику, он и сам не знал. Рефлекс. Григорием Николаевичем познакомился только два дня назад, сомнений в его полномочиях не было, но…

   Хорунжий не был любопытным, он был осторожным.

   Машину отогнал за угол и поставил в глубокой арке проходного двора. Сам вышел на тротуар и неторопливо двинулся в сторону памятника. Под ногами слабо похрустывали замерзшие за ночь лужи. Асфальт отсвечивал белым в свете редких фонарей.

   Приморозило, подумал Хорунжий и решил, что поднятый воротник в такой ситуации будет выглядеть вполне естественно.

   К памятнику он разумеется не пошел. Рано. Он еще едет на машине и будет здесь всего лишь за пять минут до приезда Григория Николаевича. Площадь пустая: ни тебе машин, ни тебе пешехода. Как и положено. Возле одиноко торчащего пальца памятника, Хорунжий будет смотреться очень живописно. Если Григорий Николаевич… Или кто-нибудь другой, это для Хорунжего особого значения не имело, решит для чего-нибудь предпринять какие-нибудь действия…

   Хорунжий улыбнулся – трепаться с самим собой он любил не особенно, потому что неизбежно приходил к подобным громоздким конструкциям.

   Из-за поворота вынырнула пошарпанная «волга» и не торопясь проехала по окружности площади. Такси. Ищет клиента. Хорунжий отступил в тень козырька над подъездом.

   «Волга» исчезла за поворотом.

   Номер один, подумал Хорунжий и посмотрел на часы.

   Через три с половиной минуты с другой улицы на площадь въехал «джип», тоже не торопясь. Этот остановился возле скверика за памятником.

   Номер два, отметил Хорунжий. Из «джипа» вы шли два человека и очень деловым шагом двинулись в разные стороны по периметру площади.

   Главное, сказал себе Хорунжий, любить свою работу. Вот как я. Вот как здесь не заработать паранойю? И воспаление легких.

   Хорунжий посмотрел на часы – через пару минут пора уже и ему прибыть на место встречи. Или постараться приехать одновременно с Григорием Николаевичем?

   Хорунжий осторожно скользнул вдоль стены. Спокойно. Ребята, только не нужно психовать, если заметите. А еще лучше – не замечайте. Не нужно.

   Вот и славно, подумал Хорунжий, добравшись до своей машины. Поехали.

   Вот мы подъезжаем. Площадь совершенно пустая. «Джип» загнали за деревья, пешеходы прикинулись тенями где-то справа и слева.

   Теперь остановимся возле памятника. И будем ждать.

   Прошлый раз Григорий Николаевич приехал на «вольво». И всего лишь с одним водителем. И Хорунжий разведку местности не проводил.

   На этот раз – Хорунжий присвистнул – начальство идет пешком. Не торопясь.

   – Здравствуйте, Григорий Николаевич, – сказал Хорунжий, подождав, пока тот устроится на сидении возле него.

   – Доброе утро. Давайте потихоньку проедимся вокруг площади.

   Машина тронулась.

   – Подробности.

   – Около трех часов мне кто-то позвонил. По мобильному. Я ответил, но на той стороне промолчали и отключились, – Хорунжий сделал паузу, но собеседник его не перебивал. – Я попытался дозвониться Гаврилину, но мне сообщили, что абонент вне зоны связи. Я выехал в клинику.

   Григорий Николаевич продолжал слушать молча.

   – За пятнадцать минут до моего приезда, Краб вывез из инфекционного отделения своего человека и Гаврилина.

   – Кого он вывез? – нарушил наконец молчание Григорий Николаевич.

   – Никиту Клоуна.

   Григорий Николаевич кивнул:

   – Что-то еще?

   – По словам охранника, Краб избил его и напарника. А потом предложил одному из них перейти в его группу.

   – Тот согласился?

   – Да.

   – Как вы представились охранникам?

   – Никак.

   – А если у кого-нибудь возникнут вопросы по вашему поводу?

   – Не возникнут. Объяснить?

   – Пока не нужно. Что вы предполагаете делать?

   – Искать.

   – Варианты уже наметили?

   – Да, – Хорунжий ответил намеренно коротко, не вдаваясь в подробности. Если собеседник захочет узнать подробнее – спросит.

   Григорий Николаевич не спросил.

   – Работайте, – сказал он после минутного раздумья, – я тоже приму некоторые меры. Если понадобиться поддержка – звоните.

   – Хорошо, – кивнул Хорунжий, – вас где высадить?

   – Возле памятника.

   – Поближе к «джипу»? – не удержался Хорунжий, внимательно рассматривая дорогу впереди.

   Пауза. Потом Григорий Николаевич хмыкнул. Через секунду засмеялся:

   – Вот и играй после этого в шпионов. А я шел по улице пешком, мерз!

   – Бывает, – согласился Хорунжий и остановился возле памятника.

   – Удачи, – сказал Григорий Николаевич, выбираясь из машины.

   – Удачи, ответил Хорунжий.

   Какой демократичный, с чувством юмора у них начальник, подумал Хорунжий, выезжая с площади. Просто хочется прослезиться от умиления.

   Хорунжий никогда не ставил под сомнения слова начальства. Никогда. Он их, как и все остальное, просто анализировал.

   И очень не любил, когда его пытались обмануть.

   Если бы Григорий Николаевич действительно приехал в «джипе», но вышел из него заранее, то за пятнадцать минут на морозе уже успел бы здорово замерзнуть.

   Но – не замерз, не смотря на легкое пальто.

   Это, конечно, мелочи. На них можно не обращать внимания. Хорунжий, правда, никогда не делал того, на чем была бирка «можно».

   И не считал, что в жизни бывают мелочи.

   Хорунжий сделал несколько кругов по городу, убедился, что за ним никто не едет.

   Потом остановил машину возле телефона-автомата.

   Только один звонок. Нужно собирать группу.

   Пустота

   Замерзшая трава звонко хрустела под ногами Клоуна. Его сестра когда-то очень давно собирала маленькие стеклянные фигурки. Фигурки выстаивались на полках небольшой этажерки, и сестра все время боялась, что кто-нибудь их опрокинет на пол. Она говорила, что не переживет, если с ними что-то случится. И не пережила.

   Клоун зажег очередную сигарету. Когда он вошел в разгромленный дом, под ногами точно также хрустели остатки коллекции.

   Никита отбросил ставшую внезапно горькой сигарету и вышел на дорожку, выложенную гранитными блоками. Не нужно о старом. Лучше всего подумать о том, что происходит сейчас.

   Вот почему его не позвали в подвал? Это знак доверия или недоверия? Если это знак хоть чего-то.

   Что-то Краб темнит. Это для него состояние обычное, но он при этом еще и суетится, а вот это ему как бы не идет. Не к лицу. И потому очень сильно бросается в глаза.

   Кто-то выбежал из подвала и трусцой направился к правому флигелю, служившему казармой.

   – Это ты, Клин? Куда торопишься?

   – Краб сказал позвать Нолика и Кирилла.

   Кирилла и Нолика. Совсем работой замучит парней. Клоуну уже успели сообщить, что сегодня Нолик приехал счастливый. У него сегодня праздник – первый покойник на счету.

   Это какую же для них работу подготовил Краб в подвале? Лабух? Или Гаврилин?

   Или оба сейчас получат свое. Если так, то бывшему напарнику по палате не позавидуешь. Слишком долго он топтался по любимой мозоли Краба.

   Клоун подошел к подвалу поближе. Крики оттуда не доносятся, но это ни о чем не говорит – двери там надежные.

   – Пожрать толком не успели, – пробормотал, пробегающий мимо Нолик.

   Кирилл пробежал молча.

   Клоун дернул за руку Клина:

   – Кого там обрабатывают?

   – Закурить есть?

   – Держи. Кого?

   Клин закурил, глубоко затянулся и выпустил струю дыма вверх, запрокинув голову:

   – Кажись, лабуха. А ты чего тут слоняешься?

   – В больнице належался. Воздухом подышать хочу.

   – Делать нечего? Я бы уже дрыхнуть завалился.

   – Я скоро пойду.

   – Ну, давай!

   Только у них с Гаврилиным разговор завязался! Не успели… Клоун поежился. Очень интересный разговор у них наметился.

   Не должны Гаврилина сразу в оборот взять. Его еще Хозяину не показывали. Еще есть шанс переговорить. Должен быть.

   Клоун покрутил головой осматриваясь. Двор ярко освещен, ворота закрыты, вдоль зданий и ограды гуляют часовые. Не пройти – не проехать.

   Ладно, Клоун посмотрел на часы, ничего я уже здесь не выхожу. Утро вечера…

   Из подвала, цепляясь за дверную раму вывалился Клин, неверными шагами отошел к дереву и наклонился, опершись на ствол. Булькающий звук и резкий неприятный запах.

   – Чего это ты?

   Клин не оборачиваясь махнул рукой. Его еще раз стошнило.

   – Обожрался?

   – Како… – Клин несколько раз сплюнул, – какого хрена обожрался. Не могу я так.

   – Что? – спросил Клоун, уже понимая, что ответит Клин.

   – Замочить – одно. А вот так полосовать… Нахер!

   – Лабуха?

   – Его родимого, – Клин отошел от дерева, – дай сигарету.

   Клоун бросил ему пачку.

   – Так хреново?

   – Они ему глаз вырезали…

   Так. Клоун тоже сплюнул.

   – Нолик, тварь ссыкливая, толком не смог нож провернуть, блин. По уши в крови… Лови! – Клин бросил Клоуну пачку сигарет.

   Закурить. Из подвала вынырнул еще кто-то, Клоун на него не оглянулся.

   – Что? – спросил Клин.

   – Сказал тряпку принести. Они там ему сейчас кости молотком ломают.

   – Мать твою… – пробормотал Клин.

   – Что, – спросил у него Клоун, – не война?

   – Пошел ты в жопу!

   – Прости, брат, глубже не получается.

   Клин встал с корточек, отбросил окурок:

   – Пошел назад…

   – Соскучился?

   – Не хватало, чтобы Краб потом доставать начал.

   Клоун усмехнулся. То-то и оно!

   Дверь за Клином не закрылась, и Клоун услышал крик. Не крик боли или страха, кто-то матерился со злостью.

   Клоун оглянулся и двинулся по ступенькам в подвал.

   – Вот сука, – кричал Краб, – сука!

   Как на бойне, мелькнуло в голове у Клоуна. Неужели обоих?

   Голова лабуха превратилась в кровавое месиво. Тело его лежало в луже крови, но не это сразу бросилось в глаза Клоуна.

   Возле убитого рядом лежал Гаврилин – лицо и руки в крови. Сквозь алые пятна на лице проступала бледность.

   – Ты? – резко обернулся к Клоуну Краб.

   – Я.

   – Твой дружок шустрым оказался. Лабуху проломил череп. Мы даже дернуться не успели.

   – Нормально… – протянул Клоун.

   – Так мы толком и не смогли с музыкантом… – губы Краба вдруг искривились, – с лабухом… с лабухом не смогли толком поработать.

   – А Гаврилин что?

   – В обморок упал, сука.

   – И что теперь?

   – Что теперь, что теперь? Теперь будем с ним возиться. Хозяин сказал, чтобы с ним все было в порядке, а тут вот такое… – Краб прошелся по подвалу, аккуратно обходя кровь, – ладно, сейчас возьми кого-нибудь, оттащите собутыльника твоего в угловую комнату. Обмойте там и пусть оклемается малость. До утра. А ты…

   – Что?

   – А ты от него не отходи ни на шаг. Одного еще поставишь под дверью, другого – под окно. Все понятно?

   – Все.

   – Выполняй! – Краб еще раз глянул на Гаврилина, – Сука!

   – Клин, кто там еще? – Клоун оглянулся в дверной проем, взяли его аккуратно. Смотрите, там у него дырка от пули и ребра сломаны. Осторожно.

   Пока Гаврилина поднимали, Клоун вышел на двор и посмотрел вдогонку Крабу. Тот быстро шел к особняку, споткнулся обо что-то, взмахнул рукой чтобы удержать равновесие. Выматерился.

   Замечательно. Таким Краба он еще не видел. Ай, да Гаврилин!

   Когда Гаврилина проносили мимо. Клоун взглянул ему в лицо.

   Отсрочка тебе выпала, парень, только отсрочка. И шансов у тебя почти нет.

   Глава 4

   Пустота

   – Это он! – Краб прошел по кабинету Хозяина от двери к окну.

   – И?.. – Хозяин проводил его взглядом, откинувшись в глубину кресла и сцепив пальцы рук.

   – Теперь мы можем…

   – Что мы можем?

   – Мы можем все из него вытащить, – Краб провел рукой по лицу, словно вытирая рот.

   – И что ты собираешься из него вытащить?

   – Как? – Краб остановился посреди кабинета.

   Хозяин усмехнулся. В этом весь Краб. Если он что-то решил – это должно автоматически приниматься всеми окружающими. По лицу его сейчас было видно, что странные вопросы Хозяина его ставят в тупик, а, значит, раздражают. Ведь любому должно быть ясно…

   – Выясним кто он, откуда.

   – Александр Гаврилин, предприниматель. Дальше.

   – Кто такой Солдат.

   – А если он просто собирался отметить Новый год в ресторане? И оказался круче, чем шобла Солдата?

   Краб попытался что-то ответить, но Хозяин перебил его:

   – Если бы ты, к примеру, оказался на его месте, неужели ты не разобрался бы с этим чокнутым пацаном? А, Краб?

   – Разобрался бы, – сказал Краб без размышления, – только…

   – Что только? – быстро переспросил Хозяин.

   – Только мне не помогал бы один из людей Солдата. А ему…

   – Это кто сказал?

   – Это все сказали, и стриптизерша, и сам лабух. Так и в ментовке в протоколе записано.

   Краб присел на подоконник, похлопал себя по карманам пиджака:

   – Можно закурю?

   Хозяин сам не курил уже очень давно, но обычно никому не запрещал дымить в своем присутствии. Но дать возможность Крабу немного успокоиться не входило в его планы.

   – Не нужно дымить, – рука Краба с сигаретой остановилась на полпути ко рту, – что-то у меня легкие барахлят. Старею.

   Краб смял сигарету между пальцев и сунул ее в карман. Нервничает, удовлетворенно отметил Хозяин. Чего же это он так нервничает? Ну и черт с ним. Это его проблемы. А он, Хозяин, подумает как из этого всего извлечь пользу.

   – То, что это записано у ментов, хорошо. Только вот правда ли это…

   – Вот мы и выясним.

   – Выяснишь… Лады. Давай я с ним, с этим Гаврилиным побеседую, а потом…

   – Это… – Краб замялся.

   Краб замялся! Хозяин слегка приподнял брови. Невозмутимый Краб стоит перед ним и жует сопли, как провинившийся школьник.

   – Что там у тебя?

   – Он без сознания…

   – Что? Я ведь тебе говорил…

   – Его никто и пальцем не трогал, Кирилл и Нолик обрабатывали муз… лабуха, Гаврилин и потерял сознание.

   – Сознание потерял? Это тот мужик, который мочил всю группу Солдата?

   Краб сунул руки в карманы и снова прошел по кабинету. Вынул пачку сигарет. Покрутил в руках и снова сунул ее в карман. Хозяин ждал ответа молча, не торопя, и это заметно раздражало Краба.

   – Может, он от потери крови вырубился, или от коньяка. Его Клоун в «Гиппократе»

   накачал на всякий случай. Да через пару часов он оклемается и тогда…

   – Ладно, – протянул Хозяин, – Ладно. Тогда давай сюда лабуха. Я поговорю с ним.

   – А лабух умер, – сказал Краб неожиданно тихо.

   – Шутишь?

   – Но вы же сами…

   – Я?

   – Вы. Сказали же, что он не нужен и с ним можно поработать, чтобы подготовить Гаврилина…

   – Поработать. Я сказал поработать. А вы… – Хозяину почти не пришлось имитировать ярость, чувство очень похожее на нее неожиданно поднялось из глубины души и ударило в голову, как неразбавленный спирт.

   Несколько секунд Хозяин наслаждался этим чувством, а потом привычно оттолкнул его в глубь сознания, к ошибкам молодости.

   – Ума не хватило, чтобы остановиться? Ты?

   Краб вздрогнул, столько в этом вопросе было скрытой угрозы.

   – Нет, его…

   – Кто-то из твоих? Кто? Наказать урода!

   – Его Гаврилин замочил, молотком.

   Вначале Крабу показалось, что Хозяин закашлялся, тяжело, задыхаясь, с хрипами. Но потом, через секунду понял, что старик в глубоком кресле смеется.

   – Молотком? – Хозяин резко оборвал смех, – Молотком? А вы где были? Или он в обмороке его замочил?

   Краб скрипнул зубами. Только сейчас он понял как дико и неправдоподобно звучат его оправдания. И, главное, зачем оправдываться?

   – Лабух все равно съехал крышей. Все видели, кто был в подвале. Все. Он двинулся. Прямо на глазах у всех. Гаврилин признался, сказал, что был в кабаке… Я хотел… Я закурю?

   – Нет.

   – Я хотел узнать, кто был с ним… Кирилл с Ноликом поднажали… Гаврилин и вырубился. Я послал за водой… а он… Гаврилин… подполз к лабуху и молотком проломил ему голову.

   Хозяин улыбнулся. Морщины на лице стали резче, лицо словно распалось на отдельные угловатые фрагменты. Глаза утонули в темных прорезях. Краб увидел, как уголки бесцветных губ брезгливо опустились.

   – Что собираешься делать дальше?

   – Займусь клиникой. И остальными свидетелями, теми, что в больницы попали. Раненые из ресторана.

   – А в клинике что?

   – В клинике? Будем ждать тех, кто приходил к Гаврилину.

   – Только я тебя умоляю, – лицо Хозяина снова стало бесстрастным, – пока я не разрешу – никого не мочить. Никого. Понял?

   – Понял.

   – Как только Гаврилин придет в себя – сразу сказать мне. Кто там с ним?

   – Клоун.

   – Никита… Это хорошо. Это славно. Только, может, лучше его отправить в клинику, на место?

   – Он мне может здесь понадобиться.

   – Лады.

   Хозяин прикрыл глаза рукой:

   – Свет выключи.

   Щелкнул выключатель.

   – Да не топчись ты здесь. Что сделано, то сделано. Больше постарайся на облажаться.

   Не открывая глаз, Хозяин подождал, пока Краб вышел из кабинета, осторожно прикрыв дверь. Как все завернулось! Как все интересно получается! И Краб потихоньку теряет голову. Ой, теряет! Как бы совсем ему ее не потерять.

   – Ну, посмотрим, – сам себе сказал Хозяин, – посмотрим.

   Наблюдатель

   Все вокруг замерзло и покрылось льдом. Все застыло в прозрачной холодной корке – деревья, трава, люди… Солнце светится далеко вверху, как желтоватый кусок льда. Мелкие и слабые лучики падают на замерзшую землю с тихим звоном.

   Отдохните, Саша. Отдохните. Гаврилин узнал этот голос. Узнал его и поэтому решил встать. Он не верит этому голосу. Этому голосу нельзя верить. Нельзя верить вообще никому.

   Даже себе нельзя верить. Гаврилин попытался встать, оперся на руки. Рывок. Руки примерзли. Они тоже покрылись коркой льда.

   Встать. Встать. Встать.

   – Не гони волну, Сашок, – откуда то сверху доносится этот голос. Ему тоже нельзя верить. Нельзя?

   Гаврилин почувствовал, как лед не торопясь поднимается по его рукам, от кистей к локтям.

   Нет! Гаврилин рванулся. Нет! Еще рывок. Встать! Встать!

   – Не гони волну!

   – Отдохните, Саша…

   Гаврилин рванулся снова, не обращая внимания на боль, не понимая что именно хрустит – лед или его кожа, пронизанная ледяными кристалликами. Он сейчас может думать только об одном – встать. И – встает. Он встает!

   И свист ветра в ушах, и страшный скачок горизонта. Он лежал не на равнине. Он, оказывается, висел на отвесной ледяной скале. И теперь, когда руки… Он не смотрел на свои руки и не чувствовал их… И вот теперь. И вот теперь, когда руки оторвались от скалы, его тело скользит все ускоряясь и ускорясь куда-то вниз.

   – Нет, нет, нет!

   Удержаться, теперь у него только одна мысль – удержаться, остановить это безумное скольжение.

   Гаврилин царапнул ногтями по льду. Нет.

   И ухватиться не за что. Все ломается от самого легкого прикосновения. Только зеленоватый и чуть маслянистый на вид солнечный блик скользит вместе с Гаврилиным. Только этот блик.

   Удар. Гаврилина переворачивает на спину, медленно – медленно, словно в воде, словно воздух тоже начинает замерзать. Гаврилин понимает, что это смерть, что такой удар не сможет пережить, но не чувствует боли.

   Он словно со стороны видит, как ломаются кости, как, застывая на лету, в разные стороны летят капли крови…

   Это больно, это должно быть больно, но он не чувствует боли. Не чувствует, и это почему-то его пугает.

   Теперь тело бьется возле самых его ног. Гаврилин смотрит сверху на свое тело… На свое? Гаврилин наклоняется и видит, что это…

   – … Убьет, всех убьет… всех… всех… убьет… всех…

   Гаврилин закрывает уши.

   – … всех… убьет… убьет…

   Это кровь замерзает в мозгу у Гаврилина и теперь поток алых кристалликов льда выцарапывает острыми гранями эти безумные звуки…

   – … всех… убьет… всех…

   Замолчи. Замолчи.

   – … всех… убьет…

   Рука сжалась на чем-то твердом. Молоток. Гаврилин не раздумывая взмахивает. Молоток скользит.

   – Точнее бей! – раздраженно кричит кто-то рядом.

   Еще удар! В лицо больно бьются осколки. Осколки чужого лица? Еще удар!

   Молоток проваливается куда-то, рукоять его вырывается из рук. Все. Все!

   – … всех… всех… – слова продолжают извиваться в мозгу у Гаврилина.

   – Нравится? – Это Краб.

   Гаврилин узнал его по голосу, не открывая глаз.

   – Нравится? Нравится? – голос заполняет собой все, – Нравится?

   И другой голос, тот что раньше говорил об отдыхе, вдруг тоже спросил:

   – Нравится?

   – Нет, – ответил Гаврилин и повторил, срываясь на крик, – Нет!

   Кто-то схватил его за плечи. Гаврилин ударил.

   – Нет!

   – Очнись!

   – Не… Что? – Гаврилин открыл глаза и увидел над собой чье-то лицо.

   – Не кричи, – сказал Клоун, – все нормально, все прошло. Все в порядке. Успокойся.

   – Я…

   – Все нормально, – Клоун отошел от Гаврилина и сел на стул. – Ты не в подвале. Успокойся.

   Гаврилин попытался сесть, вскрикнул от боли в ране, но все-таки заставил себя сесть. За окном все еще темно. И он все еще жив.

   А все это было лишь кошмарным сном. Или не все?

   Гаврилин поднес к глазам руки. Кровь. Руки в крови.

   Гаврилин застонал.

   Это было. Было ощущение тяжести молотка в руке, был удар, хруст…

   Позыв к рвоте согнул тело вдвое.

   – Ведро возле кровати, – сказал спокойно Клоун, – не стесняйся.

   Продолжая бороться с собой, Гаврилин упал на колени. Мерзкий вкус во рту. Снова спазм.

   Нет, подумал Гаврилин. Нет. Отодвинул ведро, встал. Его качнуло, пришлось опереться о спинку кровати.

   – Я его убил?

   – Да.

   Гаврилин сел на кровать.

   – Первый? – спросил Клоун.

   – Второй, – автоматически ответил Гаврилин.

   – Тогда скоро привыкнешь.

   Тошнота снова скользнула к горлу.

   – А ты привык? – спросил Гаврилин.

   – Нет.

   – А почему ты думаешь?..

   – А тебе придется. Привыкнуть.

   – Пошел ты!

   – Давай-давай!

   – Что «давай-давай»?

   – Злись, это помогает.

   – Дай воды, – попросил Гаврилин.

   – Сушняк, – констатировал Клоун и крикнул, не вставая со стула, – Клин, воды принеси попить.

   – Щас, – ответил кто-то из-за двери.

   – И еще один под окном, – сказал Клоун, – охраняют тебя как президента.

   Что-то я забыл, подумал Гаврилин. Что-то я хотел сделать, а вот теперь забыл. Что?

   Он подумал об этом, когда только выходил из машины.

   – Меня к тебе сиделкой приставили, – сказал Клоун.

   Вспомнил. Он хотел попытаться сыграть на чувствах Клоуна… На…

   Дверь открылась. Парень лет двадцати пяти, покосившись на Гаврилина, поставил мокрый графин на стол, стоявший в углу комнаты.

   – Стакана не было? – осведомился Клоун.

   – Не-а, – сказал Клин.

   – Ну и хрен с ним.

   Клин вышел.

   – А положение у тебя хреновое, – сказал Клоун, глядя на то, как Гаврилин пьет большими глотками воду из графина.

   Холодная вода текла по подбородку, неприятно стекала по шее за ворот. Ну и хрен с ней, подумал Гаврилин.

   – Слей мне на руки, – попросил он Клоуна, напившись.

   Вначале нужно отмыть руки. Потом решить, как плавно перевести разговор в нужное русло. Если Клоун и вправду задолжал Палачу… Если действительно случилось чудо, и Гаврилин встретил человека, обязанного жизнью Палачу, нужно попытаться это использовать.

   – Спасибо, – сказал Гаврилин, оглядел комнату в поисках полотенца, – руки бы теперь…

   – А вон хоть шторой, – спокойно предложил Клоун. Отличная идея.

   А за окном действительно маячила фигура. Охраняют. А это значит, что сбежать не получится. Или?.. Если не пытаться – точно не получится.

   Как же начать разговор? Как заставить этого героя войны отдать свой долг ему, Гаврилину. Ведь, в конце концов, именно Гаврилин тогда отобрал у Палача пистолет. Тогда, миллион лет назад, в ночь на первое января, когда Палач вдруг решил выстрелить себе в голову.

   Только с чего это он взял, что Клоун настолько сентиментален? С чего? Просто очень этого захотел?

   – Который сейчас час? – спросил Гаврилин.

   – Без четверти семь.

   – Веселенькая ночка…

   Клоун промолчал. Пришлось замолчать и Гаврилину.

   – Скоро меня? – спросил Гаврилин.

   – Что?

   – Краб скоро за мной придет?

   – Краб уехал по делам.

   Уехал по делам. Отсрочка. Отсрочечка. И что теперь?

   – И что теперь?

   – А теперь ты будешь разговаривать с самим Хозяином.

   – Та-ак… – интересно, это хорошая новость или плохая.

   Клоун резко встал со стула и распахнул дверь. Клин сидел на подоконнике напротив двери.

   – Сидишь? – спросил Клоун.

   – Сижу.

   – Смотайся на кухню и принеси чего-нибудь поесть. Мне и… – Клоун ткнул большим пальцем через плечо.

   Клин посмотрел на Гаврилина, сглотнул. Потом слез с подоконника и не торопясь двинулся по коридору.

   – Минут сорок теперь шляться будет, сволочь ленивая, – сказал Клоун и прикрыл дверь, – а теперь я хочу с тобой поговорить…

   Еще один, подумал Гаврилин. Или это…

   – Ты сказал, что он жив.

   – Жив, – не уточняя кто именно «он», ответил Гаврилин.

   – Ты с ним хорошо знаком?

   – Да, – нужно отвечать быстро, очень быстро, чтобы самому не усомниться в правдивости своих ответов.

   – Давно?

   – С июля, – и это почти правда, он действительно знал Палача с июля. Палач, правда, об этом ничего не знал…

   – Работали вместе?

   Что-то тут не так. Мы о допросе не договаривались, мы договаривались о разговоре.

   – Он мне жизнь спас. Как и тебе. – Гаврилин сказал это, а потом подумал, что слишком все это выглядело нарочито. Вообще весь этот разговор выглядел совершенно нереально. Нелепо.

   – Жизнь спас… От пули прикрыл? Или из-под огня вынес? – Гаврилин уловил в словах Клоуна иронию. Слабую, еле заметную, болезненную какую-то, но все равно иронию.

   Клоун не верит. Или верит не полностью. С чего ему вдруг верить человеку, который пытается спасти себе жизнь?

   – Вынес из-под огня? – Клоун словно подсказывает ответ, только вот пользоваться этой подсказкой нельзя.

   – Он меня не убил. Должен был убить, и вдруг – впервые в жизни приказ не выполнил. – Гаврилин сказал это и почувствовал, как озноб, колотивший его все это время, проходит, улетучивается, растворяется в воздухе, – он решил, что лучше убьет того, кто приказ отдал.

   – Как в кино.

   – Еще хуже, – усмехнулся Гаврилин, – потом мы действительно друг друга прикрывали в ресторане. А потом…

   – Что?

   – Потом, когда все затихло, Палач…

   – Кто?

   – У него такая кличка была – Палач, – Гаврилин пожал плечами, – Палач вдруг решил застрелиться у меня на глазах. Устал, наверное.

   Ну спроси, подумал Гаврилин, спроси, хоть что-нибудь, но Клоун молчал.

   – Пистолет я отобрал, – Гаврилин взял с пола графин и отхлебнул воды.

   – Палач… – протянул Клоун, – так себе кликуха…

   – Какая есть…

   – Получается, что и ты ему жизнь спас? – спросил Клоун.

   – Получается, – ответил Гаврилин и почувствовал, как кровь прихлынула к лицу.

   – Получается… – повторил за ним Клоун, – получается…

   Он задумчиво смотрел куда-то мимо Гаврилина, сквозь стену. Он не размышлял, не принимал решение, он будто что-то вспоминал.

   Потом на лице его мелькнула слабая улыбка. Гаврилин отвел глаза. А если он даже и сентиментальный, как он поможет? И станет ли… И…

   – Тебе, Саша, не повезло.

   – Сам знаю.

   – Не все. Хозяин хотел найти тебя аккуратно, максимально осторожно, чтобы не ошибиться. А Краб решил все сделать по своему.

   Я должен был с тобой закорешиться, потом вывести аккуратно тебя за пределы клиники и привезти к Хозяину. Ты должен был уйти из клиники добровольно, чтобы не дразнить гусей.

   Краб решил все по-своему.

   – Что-то он у вас много решает, – съязвил Гаврилин.

   – И в этом твой шанс. Попытайся договориться с Хозяином. Сделай вид… Сделай любой вид. Любой. Притворяйся и ври, но только Хозяин должен поверить, что у тебя за спиной сила. Только не так убеждай его, как убеждал Краба. Немереная крутизна здесь не пройдет. Усек?

   – Мне бы позвонить…

   – Фигушки, – засмеялся Клоун, – фигушки. И еще запомни, Хозяин не станет ссориться из-за тебя с Крабом. И он не захочет ссориться из-за тебя с авторитетами. И он не станет нарушать правила, которые сам же и установил.

   – Спасибо, посоветовал.

   – А я и не обязан. Последний совет – вон уже кажется Клин вернулся – Хозяин и Краб немного не ладят в последнее время.

   Дверь открылась и в комнату ввалился Клин с большой тарелкой в руках. Сверху тарелка была накрыта другой тарелкой.

   – Это тебе, Клоун, – Клин грохнул тарелкой об стол.

   – А ему?

   – А его покормят в другом месте.

   Гаврилин почувствовал, как под ложечкой засосало. В другом месте покормят. В морге тебя переоденут!

   – Я в коридоре натолкнулся на Хозяина. Он спросил, как тут наш гость. Так и сказал – гость. Я сразу не въехал, а потом сказал, что жрать захотел. Ну он и говорит, пусть он через пятнадцать минут придет в мой кабинет, вместе и позавтракаем. Так что…

   – Так что, – сказал Клоун, – тебя покормят в другом месте.

   – Это я уже понял, – кивнул Гаврилин и выдохнул, как перед нырком.

   – Пошли, – сказал Клин.

   – Как самочувствие? – спросил Клоун.

   – Ничего, – ответил Гаврилин и сам удивился, – тошнота и головокружение куда-то отступили, и даже раны почти не болели.

   – Пошли, – сказал Клин, – время уже.

   Суета

   Для начала Хорунжий поездил по городу, несколько раз проскочив мимо ребят из своей группы, чтобы окончательно убедиться в отсутствии наблюдения. Затем по очереди переговорил с ребятами и поставил перед каждым задачу.

   После этого навел кое-какие справки и направился на встречу.

   Охранник клиники «Гиппократ» Максим Резников собственного автомобиля не имел. Пока не имел, иногда говорил он своим знакомым. Отслужив в войсках МВД срочную службу, по дембелю пошел работать в милицию, но быстро сообразил, что это не его стезя.

   Зарплата небольшая, возможности заработать – мизерные, рисковать не хотелось, да и карьера особых вершин не обещала. Но контракт сержант Резников отработал честно. Продлить его начальство рекомендовало настойчиво, но Максим был неприклонен.

   Власть, ради которой большинство сослуживцев таскали погоны и резиновую дубинку, с точки зрения Резникова, могла удовлетворить только дебила, мелкие приработки и убогий рэкет, которыми промышляли некоторые патрульные, был чреват только неприятностями…

   Охранник – это да. Это Резникову нравилось. Еще лучше телохранитель. Красиво, чисто, благородно. Так что, расставшись с органами, Резников перешел на работу в частное охранное агентство.