Текст книги "Под грязью - пустота"

Автор книги: Александр Золотько

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

   Леночка из хирургии просто счастлива от внезапной встречи.

   – А теперь, – сказал Клоун, отсмеявшись, – за знакомство.

   – Пили уже, – продемонстрировала наблюдательность Лизавета.

   – Так то мы пили за просто знакомство, а теперь выпьем за близкое знакомство.

   Дамы захохотали.

   – А потом за очень близкое, – сказала Леночка.

   Гаврилин завистливо вздохнул. Хорошо иметь рану в плече. А тут – ни тебе повернуться энергично, ни тебе позу сменить. Одна надежда – на сообразительность Лизаветы.

   – Бутылка пустая, – сказала Леночка.

   – Покойников со стола, – скомандовал Клоун и вытащил из сумки новую бутылку.

   Запасливый парень, подумал Гаврилин, молодец. А вот он не очень. Что-то повело немного.

   Еще не хватало чтобы окончательно развезло, или, не дай Бог, стошнило прямо на веселую компанию. Гаврилин осторожно помотал головой. Надо пройтись по коридору.

   Гаврилин осторожно снял Лизаветину руку со своего колена и встал.

   – Ты чего?

   – Пройдусь по коридору. Тут недалеко.

   – Осторожно там, смотри не упади.

   – Обижаешь, Лизонька, я еще крепкий мужик.

   – И у него есть крепкие друзья, – заявил Клоун и то же встал, – вы тут пока, девоньки, все приберите и постельки перестелите.

   Опять молодец! У Гаврилина никогда не получалось такое изящное управление слабым женским полом. Вечно он попадает в зависимость от своего рыцарства. Проще надо быть, проще.

   В голове немного шумело. Почти как тогда, сразу после того, как его привезли сюда. Крови он потерял тогда много.

   – Не люблю я больницы. Вообще я в больницу попал второй раз в жизни. – Стены неприятно покачивались, и Гаврилин никак не мог отделаться от ощущения, что пол коридора гуляет небольшими упругими волнами.

   – Первый раз тоже с раной? – Клоун придержал Гаврилина за локоть.

   – Нет, мне было что-то около двадцати, когда у меня приключился приступ аппендицита. Получил массу впечатлений. И только когда выписывался, узнал, какой была фамилия моего врача.

   – Безрукий? Меня в армии оперировал подполковник медицинской службы Безрукий. Вынул из меня пятнадцать осколков.

   – Фамилия у моего была покруче – Варвар. Если бы я

   раньше знал – фиг бы он меня на стол затащил.

   – Тебя придержать, чтобы отдачей не отбросило? – спросил Клоун.

   – Я сам, сам, – Гаврилин смело шагнул в кабинку туалета.

   Фу, нализался. Нельзя так. И к тому же почти совершенно без повода. Что там сказал в самом начала Никита? За знакомство?

   Гаврилина качнуло, и он оперся рукой о стену.

   И пили в темпе просто неприличном. И закуски почти не было. Тут Клоун не предусмотрел. Выпивки набрал полную сумку, а из закуски всего одну шоколадку и лимончик.

   Теперь вот страдай. Гаврилин прислушался к своему желудку. Нет, пока еще не очень сердится на хозяина. Нормально.

   – Ты там не уснул? – спросил из-за двери Клоун.

   – Бодрствую.

   – Это хорошо, а то нас дамы заждались.

   – Подождут, такая их бабья судьба, – Гаврилин спустил воду в бачке и вышел, – пошли выйдем на лестницу, воздухом свежим подышим.

   Хотя какой тут свежий воздух на лестнице? Курят здесь. Даже окно открытое не помогает.

   Гаврилин оперся о подоконник и выглянул в окно. Или подмораживает, или ему только кажется?

   – Никак холодает? – удивленно спросил Клоун, – не может быть!

   – Может, – уверенно сказал Гаврилин, – январь, между прочим. Пора.

   – Пора. Ты где свой гепатит подцепил?

   Вопрос был задан совершенно будничным тоном, и Гаврилин чуть не ляпнул сгоряча о «Старой крепости».

   Коньяк без закуски очень способствует откровенности. Но нас, старых опытных наблюдателей, фиг теперь кто поймает.

   – На улице прицепились какие-то козлы! Думал отмахаться – и получил ножом. Думал убежать и получил пулю.

   – Весело погулял!

   – Весело.

   Вот только интересно, что бы мне пришлось врать, если бы Клоун поинтересовался, как это я умудрился схлопотать пулю спереди при выстреле сзади. Но Клоун провокационных вопросов не задавал. И на сомнения Гаврилина внимания не обратил.

   – Ничего, недельки две и будешь как новенький. По себе знаю.

   – По армии?

   – И по армии тоже. Я там схлопотал по полной программе. Восемнадцать осколков в грудь, как здрасьте.

   – Не повезло.

   – Как сказать.

   – Что, комиссовали по ранению?

   Клоун засмеялся:

   – Как же, комиссовали. Даже отпуска не получил.

   – Так в чем же повезло?

   – А выжил. Просто взял и выжил.

   Гаврилин понимающе кивнул:

   – Врач?

   – И он тоже. А перед этим еще один человек, – веселое

   выражение сползло с лица Клоуна, и оно стало почти тоскливым.

   Гаврилин расценил это как нежелание говорить.

   – Может, еще и снег выпадет…

   – А ты заметил, о чем бы мужики не трепались, все на службу в армии переводят?

   – Заметил. Особенно те, кто повоевал. Уже закончилось давно, а все…

   – Не закончилось. Ни хрена не закончилось. Все мы там остались. На войне. Все воюем и воюем. Как проклятые. Кто изловчился – в штабе, кто нет – в поле. На блокпостах, в маневренных группах, на бортах. Иногда кажется, что проснусь – а все по-прежнему. Пянжский погранотряд, палатки, вертушки.

   Гаврилин слушал молча, не перебивая. В такие минуты он чувствовал себя слишком неловко, чтобы перебивать. В такие минуты ему казалось, что виноват в чем-то, что его вина в том, что ему не довелось повоевать, что его служба проходила ровно и спокойно.

   – А я не жалею. Честно. То что потом кричали о несправедливой войне… Может быть. Может быть она была несправедливой для генералов. А для меня, для остальных пацанов двадцатилетних… Эта была война справедливая.

   Это была война за свою жизнь, за своих ребят…

   Ладно, все прошло, – Клоун глубоко вздохнул, – все прошло. Об одном жалею.

   – О чем?

   – Долг один не вернул. Не получилось, – Клоун отошел от окна, – пошли, дамы заждались.

   Гаврилин двинулся следом за ним.

   Ну вас всех, ветеранов, подумал он, все вы какие-то непростые и загадочные. Воюем. Если бы вы одни! Если бы вы одни продолжали воевать и убивать!

   Гаврилин потер о брюки ребро левой ладони.

   Долг он, видите ли, не вернул. Не отомстил за павшего товарища? Не перестрелял десяток немытых мужиков?

   Алкоголь словно выветрился из головы, оставив только раздражение и смутное чувство тревоги. Возле двери туалета Гаврилин остановился. Лицо горит, как от солнца.

   Гаврилин наклонился осторожно над умывальником, плеснул в лицо холодной воды. Что такое?

   Что это с ним? Куда-то исчезло чувство покоя. Скука? Какая скука? Это что, он всего несколько часов назад маялся скукой, не зная чем заняться?

   Что это с ним? Словно странный, легкий тревожный запашок разбудил его. Гаврилин сильно потер лицо, закрутил кран.

   Что с тобой, Сашка Гаврилин? Все позади, все нормально.

   Гаврилин двинулся по коридору к двери своей палаты. Что-то ведь меня насторожило. Что? Или просто сказывается усталость и рана?

   Или?

   Дверь палаты распахнулась и в коридор вышел смеющийся Клоун с Леночкой на руках:

   – Мы тут сходим на экскурсию, вернемся через часик.

   – Счастливо! – сказал Гаврилин.

   – Да и вы тут не скучайте, – Клоун подмигнул Гаврилину и легко понес свою хихикающую ношу по коридору.

   Легко сказать, подумал Гаврилин. Напрасно он так сегодня хорохорился. Бок начало жечь немилосердно.

   Гаврилин постоял перед дверью, пока Клоун не скрылся за поворотом.

   Пянжский погранотряд… Может быть это его насторожило. Там же служил и Палач. Кстати, по возрасту они, похоже, свободно могли служить в одно и то же время.

   Много их там служило. Было бы чего волноваться.

   Даже если они и были знакомы, Клоун и Палач. Не в этом дело. Не это вовсе так завело Гаврилина. Что?

   Суета

   Частная клиника «Гиппократ» была местом специфическим. Могло показаться, что любые законы на ее территории перестают действовать. Раны, о которых в любом другом медицинском заведении должны были бы доложить в соответствующие органы, здесь назывались каким-нибудь инфекционным заболеванием и благополучно излечивались в достаточно комфортабельных палатах.

   Стоило это недешево, но в клиентах недостатка не было. Кстати, заключение о кончине кого-либо из больных от тех же самых инфекционных заболеваний здесь делали тоже без проблем. Тут же, при «Гиппократе» действовало похоронное бюро и отделение пластической хирургии.

   Но главным достоинством клиники, основной составляющей немаленького гонорара врачей были вовсе не удобства и комфорт. Клиника была нейтральной территорией. Как бы ни хотели конкуренты достать недостреленного коллегу, порог «Гиппократа» был зачарованной линией.

   Нельзя. Все великолепно понимали, что должно быть нечто незыблемое в это суматошное время, где можно было бы безопасно отдохнуть.

   Лично Хозяин гарантировал демилитаризованный статус клиники, и никто никогда не решился бы этот статус нарушить.

   Однажды, в самом начале деятельности клиники, выздоровевший после трех пулевых ранений на крыльце клиники нарвался на четвертое ранение, на этот раз в голову. Через день похоронное бюро «Гиппократа» оказало услуги сразу трем клиентам – убиенному, убийце и заказчику.

   И все признали, что Хозяин прав. Как, впрочем, и всегда.

   Когда через полгода после показательных похорон, очередной выздоровевший благополучно покинул клинику, добрался до хаты, сел за праздничный стол и после первого тоста вместе с десятком гостей взлетел в небеса от трех килограммов динамита, все сочли, что наконец найден достаточный минимум. В комплекс услуг клиники входит еще и безопасная дорога домой.

   Официальные структуры в деятельность «Гиппократа» не совались, то ли признавая его экстерриториальность, то ли предполагая пользоваться его услугами.

   Все было чинно и благопристойно. В функции охранников клиники входила не столько внешняя безопасность, сколько внутренний порядок. Иногда приходилось придерживать перебравших больных, которые потом утром приносили свои извинения. Самым страшным наказанием в клинике было отлучение.

   Охрана контролировала собственно корпус клиники и периметр парка, в центре которого стоял «Гиппократ». Режим посещения больных был совершенно свободным, поэтому ни одного из пары охранников на автоматических воротах, подъехавший в два часа ночи «опель» не удивил.

   Один из охранников не торопясь набросил плащ, вышел из домика и подошел к машине.

   Стекло на задней дверце опустилось, в машине зажегся свет. Охранник наклонился к дверце. Его напарнику, наблюдавшему за всем этим по монитору, показалось, что охранник дернулся. Напарник насторожился, и его рука легла на кнопку тревоги.

   Потом охранник у машины выпрямился и махнул рукой. Ворота на территорию парка открылись, и «опель» неторопливо двинулся по освещенной мокрой аллее к клинике.

   – Что там? – спросил тот, что сидел за пультом у вошедшего охранника.

   Тот отмахнулся, поднял трубку внутреннего телефона и быстро набрал номер:

   – Там к вам поехал Краб. С ним один, за рулем.

   Сидевший за пультом присвистнул:

   – Что это он? Тут же его людей вроде нет?

   – Хрен его знает. Будет выезжать – сам подойдешь и спросишь.

   – Сейчас, разогнался.

   «Опель» остановился возле крыльца, из него вышел Краб, аккуратно прикрыл за собой дверцу.

   Входная дверь клиники открылась, и на крыльцо вышел охранник:

   – Добрый вечер.

   – Вечер добрый, – ответил Краб.

   Охранник потоптался на крыльце. Краб спокойно смотрел на него от машины.

   – Что стоишь? – поинтересовался Краб.

   – Вас вышел встретить.

   – А на хрена?

   Охранник замялся.

   – А если я просто приехал воздухом в парке подышать. А вовсе не в вашу живодерню?

   Охранник шумно сглотнул. Краб мог себе позволить разговаривать таким тоном практически с любым. Кто был тоном не доволен, обычно свое недовольство держал при себе.

   – Порядок должен быть, пацан, порядок, – Краб медленно поднялся по ступенькам, – вам зачем камер столько нацепляли?

   Охранник автоматически оглянулся на видеокамеру возле входа. В этот момент Краб одним броском оказался возле охранника и не сильно двинул его коленом в пах.

   – Мать… – протянул охранник сдавленным голосом.

   Краб не торопясь взял его за волосы и, придерживая голову рукой, ленивым движением припечатал колено к лицу охранника.

   – Ты здесь поставлен, чтобы охранять, – назидательно сказал Краб опустившемуся на колени охраннику, – охранять, а не лакействовать. Усек?

   Краб оставил охранника на крыльце и вошел в вестибюль. Второй охранник стоял напротив входа, пытаясь понять, что в этой ситуации ему нужно делать.

   – А ты что уставился? – спросил Краб.

   – Ничего…

   – У тебя ствол есть?

   Охранник молча откинул полу пиджака.

   – На предохранителе?

   – Да.

   – А патрон в стволе?

   – Нет…

   – Козел, – кулак Краба вскользь зацепил челюсть охранника, и тот отлетел к стене.

   – Ладно, тебе насрать на тех, кто у вас здесь лечится. А сам жить хочешь? – спросил Краб, наступив ногой на грудь охранника.

   – Хочу.

   – Что же ты, сука, даже когда твоего приятеля на крыльце били, даже ствол не достал?

   – Нам от ворот позвонили, сказали, что вы едете, – от входа сказал слабым голосом первый охранник.

   – Ну и что? Я что – не могу вас пришить?

   Охранник от двери хлюпнул носом.

   – Сходи, умойся, – не оборачиваясь, сказал Краб, – да дверь закрой, урод.

   Краб, наконец, убрал ногу с груди лежащего, и тот встал.

   – Что скажешь? – спросил Краб.

   – Ничего.

   Кулак Краба впечатался в солнечное сплетение охранника. Он согнулся.

   – Что теперь скажешь?

   Охранник что-то невнятно прохрипел.

   – Не слышу.

   – Ничего.

   – Мудак, так ничему и не научишься до самой смерти, – Краб несильно толкнул охранника, и тот упал.

   Охранник перевалился на бок, рука его скользнула к пистолету.

   – Молодец, – одобрительно сказал Краб, – только у тебя ж пушка на предохранителе и не взведена.

   На этот раз удар пришелся в область печени. Охранник заскулил. Еще удар – и пистолет отлетел в сторону.

   – Не надо, – раздался голос сзади.

   Краб оглянулся. Первый охранник уже успел умыться и теперь стоял в нескольких метрах за спиной Краба. В опущенной руке его был пистолет.

   – Не надо, – сказал охранник.

   – А то что? Выстрелишь?

   Охранник не ответил.

   – Я тебя спросил – выстрелишь?

   – Да.

   Краб усмехнулся:

   – А не испугаешься? Я ведь Краб.

   – Здесь ничейная территория. Вы напали на нас. Никто ничего не возразит, если я выстрелю.

   – Как зовут?

   – Макс.

   – Ко мне пойдешь?

   – Что?

   – В команду мою пойдешь? – повторил свой вопрос Краб.

   – Да.

   – Завтра мне позвонишь, – Краб подошел к охраннику и дал ему свою визитную карточку.

   Охранник взял карточку левой рукой и сунул ее в карман пиджака.

   – Пушку можешь спрятать, Макс, – сказал Краб.

   Охранник поставил пистолет на предохранитель и спрятал оружие в кобуру.

   – А приятелю своему скажи, что за науку благодарить нужно. А то заладил – ничего, ничего.

   Краб двинулся было к лестнице, потом оглянулся:

   – Макс?

   – Да?

   – Ты как думаешь, чего я тебя к себе позвал?

   – За пистолет.

   – В смысле?..

   – Что я его достал…

   – Ни хрена, – Краб усмехнулся, – это тебе по работе положено за оружие хвататься.

   – Тогда за что?

   – За то, что ты его на меня не навел. Понимание проявил. Усек?

   – Усек.

   – Вот и ладно. У вас тут сколько гепатитчиков лежит?

   – Двое, – хриплым голосом сказал вставший, наконец, второй охранник, – оба в одной палате. Второй этаж.

   – Слышь, Макс, а приятель твой, так ничему и не научится.

   Краб неторопливо стал подниматься по ступенькам.

   – Сука, – тихо сказал охранник.

   – Краб, – спокойно поправил его, не останавливаясь, Краб.

   Глава 2

   Наблюдатель

   Лизавета ждет. Гаврилин остановился на пороге палаты и перевел дыхание. Какое замечательное сочетание – небольшой костерок из боли под повязкой на левом боку и мечтательное выражение на лице Лизаветы.

   – Как дела? – спросил Гаврилин.

   – Скучаем, – ответила Лизавета.

   А я – нет, чуть не ляпнул Гаврилин, но вовремя сдержался. Сейчас вот просто лечь и попытаться уснуть. Только для этого нужно будет ненавязчиво убрать Лизавету с постели. Гаврилин двинулся к кровати, заботливо придерживая свой бок локтем.

   Дожились, господин Гаврилин, просто докатились. Классная баба лежит в твоей постели, а ты идешь к ней и думаешь, как бы она освободила место. И, если быть честным, она не то, чтобы совсем лежит, так, прилегла, подогнув ножки и опершись локтем о подушку.

   Любой нормальный мужик при таком зрелище должен был уже испытывать… ну, скажем, приподнятое состояние. Но как болит бок. Гаврилин присел на край кровати, Лизавета немного поджала ноги, освобождая ему место. Спасибо, сестра. Вот если бы просто убрала свои ножки с кровати… и попку… и… ну, в общем, все те, до чего всего пару часов назад я так мечтал добраться.

   Гаврилин прикрыл глаза. Не нужно было так напиваться. К горлу подкатился комок, и Гаврилин понял, что о выпивке тоже лучше не вспоминать.

   – А Никита с Леной пошли прогуляться, – сказала Лизавета.

   – Я их видел, – кивнул Гаврилин и тут же пожалел об этом. Не надо было пить, и не надо делать резких движений.

   – Тебе налить? – спросила Лизавета.

   – Сто грамм цианистого калия, – ответил Гаврилин, – мышьяком закусить.

   Лизавета села на кровати, внимательно посмотрела в лицо Гаврилина.

   – Тебе плохо?

   – Утром было намного лучше.

   Чуть теплая рука коснулась лица Гаврилина, легла

   на лоб.

   – У тебя температура.

   – У меня дырочка в левом боку и почти бутылка коньяка в желудке, – пожаловался Гаврилин.

   – Ложись, – Лизавета встала с кровати и попыталась помочь Гаврилину.

   – Не надо, женщина, я сам. Не унижай мужика, – Гаврилин вцепился в левый бок руками, привстал, а потом завалился на правый бок.

   – Убьешься так, – сказала Лизавета, и в ее голосе Гаврилину послышались заботливые ноты. Приятно, подумал Гаврилин.

   – У тебя есть что-нибудь от боли?

   – Тебе сейчас не стоит, после выпивки.

   – После выпивки… – протянул Гаврилин, – да, за все нужно платить.

   – Я здесь приберу, похоже, праздник закончился, – констатировала грустно Лизавета.

   – Он только откладывается, вот у меня перестанет зудеть в боку…

   В дверь палаты постучали. Какие все вокруг вежливые, подумал Гаврилин. Стоп. А кто это в два часа ночи приперся в палату? Медсестры здесь стучат одинаково, мягко и осторожно, Клоун вломился бы в дверь без стука, или, в крайнем случае, двинул бы пару раз в дверь рукой. А тут уверенные, жесткие удары. Сильные. У Гаврилина даже на мгновение заныли костяшки пальцев на правой руке.

   – Войдите, – сказал Гаврилин.

   – Добрый вечер, – сказал вошедший в палату мужчина.

   Ну настоящий полковник, всплыла почему-то в голове Гаврилина фраза из песни. Чуть выше среднего роста, коренастый, короткая стрижка, лет сорок пять на вид.

   – Вы к кому? – Гаврилин даже улыбнулся, услышав каким официальным тоном задала этот вопрос Лизавета.

   – Мне бы Никиту, – посетитель умудрился сказать фразу одновременно и твердо и просительно.

   Гадом буду – полковник, – решил Гаврилин. А вот Клоуну не повезло. Гаврилин покосился на Лизавету. Что предложит медицинский персонал?

   – Я сейчас посмотрю, – сказала Лизавета, – он кажется вышел…

   – На процедуры, – подсказал Гаврилин.

   – На процедуры, – вслед за ним повторила Лизавета и осторожно, за спиной показала Гаврилину кулак. – Если у него уже все… закончилось, я его позову.

   – Хорошо, у мня есть время, – кивнул посетитель и сел на стул.

   Уверенный мужик. Ведет себя так будто не вломился в палату в начале третьего, а так, к приятелю зашел. А может, и вправду к приятелю. Хотя…

   Гаврилин изучающе посмотрел на него. Если это к Никите, то и род деятельности у них с Клоуном один. И очень определенный род.

   Да что же такое? Гаврилин сжал под одеялом кулаки. Ну чего это он распсиховался? Ну пришел и пришел. Вот к нему тоже два посетителя приходило… Или приходили? За один день.

   Гаврилин вздрогнул и поморщился от боли в боку. Когда к Гаврилину приходили посетители, медсестру об этом предупреждали по телефону, и она интересовалась у Гаврилина хочет ли он видеть кого-нибудь. Иначе охрана бы просто не пропустила посетителя, тем более в такой поздний час.

   А этого вот охрана пропустила.

   А если у Никиты неприятности? Не должно бы, если верить Григорию Николаевичу. Клиника – нейтральная зона. Здесь разборки не происходят. Здесь вы, Саша, сможете спокойно подлечиться. Заодно немного познакомитесь с материалами будущей операции.

   Блин. Большой такой, горелый блин. Не на полковника похож посетитель. Не на полковника вовсе, а всего лишь на майора. Правда, майора крутого, хоть и бывшего.

   Спасибо отцам-инструкторам. Научили-таки запоминать просто автоматически и текст, и лица на фотографии. Как там было изложено в папочке?

   Гаврилин пошевелил губами, вспоминая. Майор. Морская пехота. Последняя должность – зам командира отдельной бригады по специальной подготовке. Ушел в отставку по состоянию здоровья. Официально. А неофициально – использование служебного положения… Очень обтекаемая формулировка. Что-то там у него не сложилось со службой. Возраст – сорок три года. Это все в прошлом. А сейчас…

   Вспомнить. Нужно обязательно вспомнить. Ведь обратил же Гаврилин на него внимание. Из-за чего?

   Так, папка о местных криминальных кадрах. Значит майор… Кличка – Краб. Гаврилин перевел дыхание. Пошло. У него всегда так, когда вспоминаешь что-то важное. Вначале нужно преодолеть какой-то барьер, а потом все идет как бы само собой.

   Кличка – Краб. Занимает очень близкое положение возле некоего Хозяина. Лично убил несколько человек, отвечает у Хозяина за… Зам по специальной подготовке. Имеет группу боевиков, очень высоко котирующуюся в городе. И не только в городе.

   Нет, а как сидит! Гаврилин смотрел на Краба из-под прикрытых век, благо тот сидел к Гаврилину боком и смотрел на дверь. Спокойный и очень уравновешенный. Очень при этом агрессивен. Такого, естественно, охрана пропустит в больницу в любое время. Человек от самого Хозяина.

   И ему зачем-то понадобился симпатичный парень по кличке Клоун, которого только сегодня привезли в больницу со сквозным ранением плеча.

   Гаврилин чуть не завыл. В полный голос. От злости на самого себя и на весь мир. И на Григория Николаевича. Отдыхайте, Саша, спокойно, у вас есть время. Операцию начнем… Вот она, операция, пришла в гости сама.

   Все ведь было перед глазами и снова прошляпил. Кретин. Полный и безысходный кретин.

   Вот Клоун открывает очередную бутылку коньяка. Вот выбрасывает в окно, широко размахнувшись левой рукой, окурок, вот легко несет на руках млеющую Леночку из хирургии. На руках, кретин. На двух руках. Одна из которых у Клоуна должна быть прострелена, да так, что он лег в клинику.

   Отдыхайте, Саша. Отдыхайте. Твою мать. Может, совпадение? Может. Может, Клоун мужественный парень и стойко переносит боль.

   Мысли суетились в голове, а руки осторожно откинули одеяло. Ясно, что не получится, ну хоть попробовать-то можно. Вот приспичило хворому в сортир среди ночи. Очень даже может быть.

   Гаврилин сел на кровати и нашарил ногами тапочки. Кто придумал, что в экстремальных ситуациях боль уходит? Дурак придумал. Бок пекло немилосердно. Сердце колотилось в треснувшие ребра так, что свободно могло сломать их окончательно.

   Отдыхайте спокойно, Саша.

   – Прохладно здесь, – в пространство сказал Гаврилин и осторожно снял со спинки стула спортивную куртку. Только не стукнуть ею о мебель. Не дай Бог услышит морпех в отставке стук сотового телефона о дерево. Еще подумает, что я за пистолетом полез.

   Гаврилин встал с кровати и набросил куртку на плечи.

   Теперь уединиться. Выпустит Краб его из палаты или нет?

   – Что-то затянулись у Никиты процедуры, – сказал Гаврилин и почувствовал, что еще немного, и голос будет дрожать от возбуждения.

   – Дело молодое, – сказал не отрывая взгляда от двери Краб.

   – Ага, – Гаврилин чуть не кивнул сгоряча, – пойду прогуляюсь.

   Вот сейчас майор и врежет. Гаврилин двинулся к двери, на всякий случай прикидывая возможные варианты драки. Все варианты сводились к тому, что лежать наблюдателю в бессознательном состоянии. Только не суетиться.

   Пахнет от Краба каким-то резким импортным лосьоном. Следит за собой мужик.

   – Я не мешаю? – спросил Краб.

   – Нет, все в порядке. Я пройду. – Тон дурацкий, почти жалобный. Неужели так сдрейфил Саша Гаврилин?

   В какую сторону открывается дверь палаты? К себе или… В коридор. Все правильно, в коридор, по требованиям пожарной безопасности. Только бы никого не было в коридоре. А то путешествие окажется очень коротким.

   Как болит бок. И как кружится голова. Не нужно было пить. Не нужно было. Особенно в такой компании.

   Стены коридора медленно колыхались, изгибаясь небольшими волнами. Пол ощутимо ерзал под ногами. Сбежать хочет. Гаврилин закрыл за собой дверь и огляделся. Никого.

   А теперь – в туалет. Главное – не терять равновесия. Осторожно. Осторожненько.

   Зайдя в туалет, Гаврилин сразу же вытащил из кармана телефон. Дошел. Сейчас звякнуть Хорунжему и все. И останется только продержаться несколько минут до подхода основных сил.

   А ведь расслабился. Который уже месяц серьезным делом занимается, а все продолжает мыслить киношными категориями. Выжил герой в финальной перестрелке – конец фильма, и герой будет жить долго и счастливо.

   Расслабился. А расслабленный герой такая же глупость как… Ну как сотовый телефон без аккумуляторов. Гаврилин еле сдержался, чтобы не врезать телефоном о кафельный пол.

   Ай да Клоун. Везде поспел. Когда же это он успел аккумуляторы выдрать?

   Что дальше? Финальная, говоришь, перестрелка? До нее еще дожить надо. Гаврилин покрутил в руках бесполезный аппарат. Позвонить.

   А может устроить маленькую пожарную тревогу?

   Лучше позвонить.

   В рельсу.

   Телефон. В комнате у медсестры есть городской телефон. Точно. Гаврилин выглянул в коридор. Никого. Да здравствует Леночка из хирургии! Ура. И слава отечественным строителям, устроившим комнату дежурной сестры всего в трех метрах от туалета.

   Три метра. Пять шагов. Шесть. Семь. Совсем он сдал. Ноги не хотят отрываться от пола. Ну еще немного! Совсем чуть-чуть. Дверь еще может оказаться на замке, подумал Гаврилин и рванул дверь.

   Кабинет закрыт не был, Гаврилин с трудом устоял на ногах. Куртка свалилась с плеч, но на нее Гаврилин уже внимания не обратил. Старомодный черный телефон с диском стоял на столе возле окна. Два шага. Три.

   Прямой. Телефон здесь должен быть прямой. Обязательно. Иначе…

   Гаврилин снял трубку правой рукой, потом переложил ее в левую. Набрать номер.

   Какой тугой диск. Палец соскользнул и Гаврилин ударил по телефонному аппарату рукой. Набирать заново.

   Есть. В трубке прозвучал длинный гудок. Хорунжий всегда берет трубку сразу после первого гудка.

   – Да?

   Это я. Гаврилин просто хотел сказать – это я, но не смог. В спину что-то ткнулось, и голос Краба сказал:

   – Положи трубку.

   Суета

   Хорунжий две или три секунды слушал короткие гудки. Потом отключил телефон. Звонок в три часа ночи. Хорунжий быстро оделся, взял со стола пистолет и сунул его в кобуру.

   Всякое бывает на свете. Кто-то мог ошибиться номером и услышав незнакомый голос повесить трубку. Могло быть.

   Хорунжий взял в руки телефон и набрал номер сотового Гаврилина. И механический голос сообщил ему, что этот номер временно недоступен.

   Гаврилин мог уронить свой телефон. Мог. И это тоже Хорунжий допускал. Он надел кожаную куртку, обул массивные ботинки. Разные вещи на свете случаются. Самые-самые разные.

   Хорунжий спустился по лестнице и вышел на улице. А подмораживает. Резко так, словно из засады навалился на землю мороз. Лужи уже замерзли и белесо отсвечивали в свете редких фонарей.

   До клиники ему ехать минут пятнадцать. Минус гололед. Двадцать минут. Хорунжий не прикидывал варианты, не строил предположений. Он просто позволил вариантам самим выстроится по степени вероятности на успех. Главное не мешать мозгу работать. А потом можно будет действовать. На рефлексах, на инстинктах. Мозг должен быть чист, сознание не замутнено.

   Мелькнула было мысль вызвать кого-нибудь из группы. Не нужно. Это успеется. Вначале нужно просто проверить. Убедиться самому.

   Машина въехала в парковую зону, и Хорунжий немного притормозил. Темно, скользко. Не хватало еще поцеловаться с кем-нибудь. Взгляд на часы на панели. Еще пять минут до клиники. Если в таком темпе.

   В зеркале заднего вида что-то мелькнуло. Не один я езжу в такое время, подумал удовлетворенно Хорунжий и затормозил. Машину немного занесло. Осторожнее нужно.

   Хорунжий включил аварийные маячки, взял с заднего сидения машины аккумуляторный фонарь и вышел на дорогу.

   Машина приближалась не слишком быстро, и Хорунжий мысленно похвалил водителя. Не стоит гнать по такой дороге. Молодец. И машину бережет.

   Хорунжий включил фонарь и направил луч света навстречу подъезжающей машине. Потом осветил себя и свой пошарпаный БМВ.

   Подъехавшая машина затормозила. Белая «девятка». В салоне – один водитель.

   – Тебе чего? – спросил водитель «девятки» высунувшись из машины.

   Хорунжий как бы случайно осветил дорогу вокруг себя и пустой салон БМВ. Тут безопасно. Не бойся, мужик, вылезай из своей тачки.

   – Что-то с движком. Заглох ни с того ни с сего.

   Водитель жигулей вышел на дорогу. Крупный молодой парень.

   – Ты где заправлялся? – спросил он приближаясь.

   – А что?

   – Может вода попала в бензин. Приморозило и пожалуйста.

   – Что ж тогда делать?

   – Если и вправду замерзла вода – подвезу тебя куда надо, а завтра отбуксируешь, – мужик остановился возле Хорунжего. На пол головы выше и килограммов на десять тяжелее, автоматически отметил Хорунжий и ударил. Не сильно, только так, чтобы немного отключить парня.

   Придержал падающего, аккуратно положил его на асфальт, открыл заднюю дверцу БМВ и впихнул туда водителя жигулей. Завел его руки за спину и защелкнул на них наручники. Широкой изолентой обмотал несколькими витками ноги у щиколоток. Заклеил рот.

   Потерял три минуты. Не страшно. Хорунжий сел за руль БМВ и отогнал машину под прикрытие деревьев в парк. Перегнулся через спинку кресла и похлопал лежащего по лицу.

   Тот открыл глаза и захрипел.

   – Не шуми, – сказал спокойно Хорунжий, – лучше послушай. Если понял меня – кивни.

   Парень кивнул.

   – Давай сразу выясним – если бы я хотел тебя убить – уже убил бы. Так?