Текст книги "Наследник Агасфера"

Автор книги: Александр Войнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Свист догадывался, чьих рук это дело, но не успел расквитаться. С самого начала у него не заладились отношения с полублатными, которые «пахали» на оперчасть. Не смог он отблагодарить и Майку. По оперативно-режимным соображениям Свиста перевели на другую зону. В характеристике, вложенной в личное дело, четким почерком начальника отряда было указано: «Осторожный, хитрый, скрытный, беспринципный, легко приспосабливается к изменяющимся условиям». На этапе Свист долго размышлял, что побудило Майку, рискуя собой, спасать его жизнь. Может быть, шнырь косвенно принимал участие в этом деле, но в последний момент заговорила совесть? Но теперь об этом можно было только гадать. Он не жалел, что его переводят на другую зону, считая, что неважно, где сидеть, главное – с кем сидеть. Немного огорчало, что он не успел отовариться в лагерном ларьке и перемигнуться с молоденькой продавщицей. В последний завоз Людоед сменил гнев на милость и на зону завезли халву, к которой Свист был неравнодушен. В день, когда его увозили с зоны, в коридор этапного помещения проскользнул Майка. Улучив удобный момент, шнырь подозвал Свиста к решетке и сунул ему объемистый кулек, доверху заполненный желтыми маслянистыми комочками. Настроение сразу улучшилось. Зэк отсыпал немного халвы из кулька в ладонь и стал не– спеша жевать.

«Это сладкое слово – халва, – подумал он. – Такова непостижимость «женской» логики».

Этот случай послужил Свисту уроком, и он навсегда перестал злоупотреблять спиртным. Бедняк не может иметь недостатков или пороков. Преимущество обладать ими безнаказанно есть только у богатых и свободных и путь они со смирением воспринимают свои пороки как плату за грехи и каются, пока не поздно.

Глава 14

РЕКВИЕМ ДЛЯ ВИОЛОНЧЕЛИСТА

В танцевальном зале загородного ночного клуба «У Фреди Меркьюри» царил зыбкий полумрак. Медленно вращающийся под потолком шар, усеянный зеркальными осколками, освещенный тонким лучом прожектора, наполнял пространство множеством движущихся бликов, создавая иллюзию падающих листьев. Оркестр тихо играл «Осенний блюз».

Свист остановился на входе и внимательно осмотрелся. В центре площадки, тесно прижавшись друг к другу, танцевала одинокая парочка. Он вернулся в фойе, прошел мимо отдельных кабинетов и, мельком заглянув в зазывно распахнутые двери уютного бара, направился к двери туалетной комнаты, на которой непривычно отсутствовали знакомые буквы.

В сверкающем никелем и кафелем туалете у зеркала причесывался розовощекий, склонный к полноте блондин неопределенного возраста. С появлением Свиста он подобрался, как собака, почуявшая дичь, и стал усердно причесывать жидкие кудри. Свист тщательно вымыл руки, вытер их пахнущим дорогим одеколоном белоснежным носовым платком, поправил перед зеркалом узел галстука и, смахнув с рукава невидимую пылинку, бархатным голосом проворковал, обращаясь к толстяку:

– Скьюз ми, не одолжите мне на минуту косметичку? Я, кажется, забыл свою в машине.

Просьбу не пришлось повторять дважды. Свист черным карандашом удлинил разрез глаз, затем подрумянил щеки и слегка подкрасил губы.

– Может быть, поужинаем вместе? – с надеждой предложил новоявленный знакомый, с интересом разглядывая подтянутую фигуру Свиста.

– К сожалению, я вынужден Вас огорчить. Я не ищу новых знакомств, – без зазрения совести соврал Свист.

В баре он занял высокое вращающееся кресло у стойки, заказал черноусому бармену мартини и, сидя боком к залу, стал исподволь рассматривать посетителей. Большая часть столиков была занята парочками, которые никого, кроме своего визави, не замечали. Только в дальнем углу бара скучал одинокий посетитель. Свист вполоборота повернул к нему кресло и, сделав небольшой глоток мартини, стал изучать незнакомца. Это был высокий худощавый мужчина в роговых очках, чуть старше средних лет, который явно не имел никакого отношения к физическому труду. Об этом свидетельствовали тонкие холеные руки с длинными нервными пальцами. Свист взял недопитый бокал и, пройдя через весь зал, занял соседний столик. Его перемещение не осталось незамеченным. Незнакомец внимательно осмотрел Свиста и чуть заметно улыбнулся.

«Кажется, все идет нормально», – подумал Свист.

Усевшись поудобнее, он одарил соседа многообещающим взглядом и, подняв бокал, сделал еще один глоток. Этот жест был воспринят как приглашение. Незнакомец пересел к столику Свиста и, пристально заглянув тому в глаза, коротко спросил:

– Не помешаю?

– Напротив, – улыбнулся Свист, – буду очень рад, если поможете скрасить мое одиночество. Предлагаю выпить за знакомство.

– Я не употребляю алкоголь. В нем ищут забвения только слабовольные. Но в чем-то Вы правы. Нам пора познакомиться поближе. Называйте меня Фредди. Как вы догадались, мое настоящее имя звучит иначе, но так будет романтичнее. Пусть это будет дань уважения великому Меркьюри.

Свист не испытывал ни малейшего уважения к гомосексуалисту Фредди Меркьюри, умершему от СПИДа, но согласно кивнул и представился Рафаэлем.

Фредди заказал два кофе и пачку дорогих сигарет. Прикуривая от зажигалки Свиста, он пересел поближе, коснувшись коленом его ноги, и блеснув стеклами очков, вкрадчиво прошептал:

– Кажется, мы здесь засиделись, Рафик. Я не покажусь Вам навязчивым, если предложу довезти Вас до города?

– Моя благодарность не будет иметь границ, – вежливо отозвался Свист.

Тепло и уют мягкого кожаного салона «Плимут-Каравеллы» приятно контрастировали с дождевым мраком холодной осенней ночи. Не сбрасывая скорости, Фредди вставил в магнитофон лазерный диск, и стереоколонки наполнили автомобиль органной музыкой.

– Иоганн Себастьян Бах, – наугад сказал Свист.

– Да, это Бах, – ответил попутчик. – Я слушаю эту мелодию, когда чувствую, что в моей жизни должны произойти значительные перемены. Она меня вдохновляет и настраивает на возвышенный лад. Я виолончелист, и через день мне предстоит поездка в Европу. Если мои выступления пройдут успешно, надеюсь получить приглашение Венского симфонического оркестра.

Переключая скорость, Фредди призывно погладил Свиста выше колена.

– Не сейчас, – мягко отвел руку Свист. Давайте не будем торопить события. Пусть все идет своим чередом. А то мы все скомкаем.

Идея примкнуть к голубым родилась после того, как, позвонив по одному из старых телефонов, Свист узнал, что с ним настойчиво ищут встречи представители уголовного розыска. Вначале мелькнула мысль нырнуть под крыло к Батону, с которым он сидел на одной зоне, но он сразу же ее отбросил.

Батоцкий взлетел слишком высоко и был у всех на виду, к тому же двум кротам в одной норе было бы тесновато. Безопаснее всего в этой ситуации было уйти в «автономное плавание». Обналичив по рыночной стоимости пятьдесят николаевских червонцев, он обновил гардероб в самом дорогом магазине и перекрасил волосы. Но Свист понимал, что этого недостаточно. Необходимо было не только изменить внешний вид, но также имидж и среду обитания. Нужно было стать тем, кем по представлению людей, хорошо его знавших, он не мог стать даже в кошмарном сне. Неплохо было бы стать архиепископом, космонавтом, экстрасенсом или лауреатом Нобелевской премии. Но, по понятным причинам, Свист не тянул на эти роли. И тогда он решил затеряться среди голубых. А если выражаться зоновским языком, стать «опущенным» или «дырявым». Наблюдение на зоне за Майкой и ему подобными не прошло бесследно. Свист без труда смог одеть личину голубого, используя свой дар перевоплощения.

Фредди жил в двухэтажном особняке, расположенном в престижном районе города, который примыкал к парку.

– Располагайся и чувствуй себя как дома, – сказал он, опуская жалюзи.

Сняв плащ, виолончелист улучил удобный момент и обнял гостя за талию. Отступать было некуда. Свист, отвечая взаимным объятием, так сжал мягкое тело Фредди, что тот, слегка поморщившись, на выдохе прошептал:

– Немного пиано.

Свист мысленно процитировал Блока: «Виновны ль мы, коль хрустнет ваш хребет в тяжелых, нежных наших лапах?»

Фредди, потирая поясницу, удалился в ванную комнату. Свист через просторный холл прошел на кухню, оборудованную по последнему слову техники, и заглянул в холодильник. Продуктов хватило бы на неделю.

– Если тебя не затруднит, приготовь что-нибудь на ужин, – крикнул Фредди из ванной. – У меня от возбуждения повысился аппетит.

Гость достал из холодильника бутылку шампанского «Мадам Клико», ананас, коробку сардин и оливки, но во рту появился вяжущий приторно-сладкий привкус халвы. Не дожидаясь нового знакомого, он налил фужер золотистого вина и, сделав несколько глотков, внимательно прислушался. Шум льющейся воды прекратился.

«Должно быть ванна наполнилась до краев», – подумал Свист. Он развязал галстук, снял пиджак и повесил в прихожей рядом с одеждой Фредди. На мраморном столике Свист увидел кожаную папку для документов. Минуту помедлив, он расстегнул «молнию». В папке, кроме загранпаспорта, лежали выездная виза и билет на самолет. Снимая рубашку, Свист крикнул, обращаясь к Фредди:

– Оставь мне немного мыла. Я иду к тебе с грязными мыслями.

Фредди, распаренный, розовый, как трехмесячный поросенок, нежился в хлопьях мыльной пены.

– А почему ты в брюках? – спросил он удивленно.

– Не будем спешить, – безучастно произнес Свист, вытягивая из петель брючный ремень. – Сейчас ты получишь то, о чем не мог и мечтать. Такого кайфа ты не испытывал никогда.

Что-то в голосе гостя насторожило Фредди, и он, опираясь на края ванны, сделал попытку принять вертикальное положение. Это было последнее желание в его жизни. Свист накинул ремень ему на шею и, туго затянув петлю, держал до тех пор, пока тело не обмякло и безвольно опустилось в мыльную воду.

Бывший «принудчик» тщательно вымыл руки, смыл с лица косметику и вернулся на кухню, прихватив свои новые документы. При тщательном изучении он понял, что ему еще раз улыбнулась удача. Лучшего варианта нельзя было и предположить. Совпадали возраст, и цвет волос, и черты лица. Не было надобности менять фотографию. Нужно было только изменить прическу и сделать несколько дополнительных штрихов. В прихожей он разыскал очки, еще недавно принадлежавшие Фредди, и примерил их перед зеркалом. Они были ему впору. Свист стал рассчитывать время. Рейс на Женеву был через сутки. До столичного аэропорта дорога занимала около семи часов. Нужно было терпеливо ждать утра и не отвечать на звонки. Гостей Свист не ждал. Фредди, конечно же, предупредил своих знакомых о скором отъезде. Единственной, кто мог войти в дом, была домработница. Фредди, как старый холостяк, наверняка, пользовался ее услугами. Выходило, что ждать утра было небезопасно.

«Нужно избавиться от покойника до наступления рассвета», – подумал Свист.

Он вытащил неподатливое, непомерно отяжелевшее тело в прихожую и, протерев банной простыней, закатал в ковер и стянул брючным ремнем.

Широкое ночное шоссе было пустынным, как старое забытое кладбище. Лишь изредка навстречу попадались огоньки одиноких автомобилей и со скоростью исчезали вдали. Свист включил магнитофон. Органная мелодия наполнила салон траурным звучанием.

«Да, Фредди, ты был прав», – подумал про себя Свист, обращаясь к невидимому собеседнику. – Бах стал для тебя предвестником самой большой перемены в твоей жизни. Пусть эта мелодия станет для тебя реквиемом». Притормозив после дорожного знака «узкий мост», Свист остановил машину, открыл багажник и вытащил завернутого в ковер Фредди. Прогнув тело пополам, он положил его на пыльные перила моста. Затем осмотрелся по сторонам, достал пудовую гирю, которую нашел в гараже, пристегнул ее к ремню, связывающему тугой свиток, и сбросил тело в негостеприимно чернеющую внизу воду.

Глава 15

ПОКЛОННИК ТУРГЕНЕВА

В пятистах метрах от Триумфальной арки, оспаривающей у Эйфелевой башни право быть символом Парижа, на одной из множества площадей расположен пятизвездочный отель. Здесь селилась только избранная публика. Номера в отеле были двух категорий – люкс и апартаменты. В основном посетителями были иностранцы, чей счет в банке исчислялся семизначными цифрами. Нередко в сверкающем бронзой и черным мрамором фойе в сопровождении слуг важно проплывали ближневосточные шейхи или голливудские звезды.

Свист рассчитывался за номер. Девушка за стойкой смотрела на него с одобрением: белоснежная рубашка, неброский светло-синий галстук, идеально подходивший к сшитому на заказ костюму. И голубые глаза, почти такого же цвета, как галстук. Когда он щурился, в уголках глаз веером собирались морщинки. Это было единственное, что выдавало его возраст.

«Такой стройный, подтянутый. А ведь ему больше сорока», – подумала девушка. Она на мгновение закрыла глаза, пытаясь запомнить его лицо – загорелое, открытое, волевое, похожее на профиль римских императоров, отчеканенный на старинных монетах.

Свист достал чековую книжку, заполнил чек и расписался: Кристиан фон Бранденбург. Выписав квитанцию, девушка приколола чек к счету.

– Благодарю Вас, месье фон Бранденбург. Надеюсь, Вы были довольны обслуживанием.

Свист не говорил по-французски, и из всего услышанного разобрал только свое имя. Но по тому выражению, с которым это было сказано, по ее смеющимся бледно-зеленым глазам цвета стеклянных осколков, омытых морским прибоем, по приветливой улыбке он понял, что ему говорят что-то хорошее. У него поднялось настроение. Захотелось сделать для нее что-то значительное, поделиться частицей успеха, который сопутствовал ему в последнее время. Ведь она была не просто служащей отеля. Она была тем человеком, кому он впервые выдал чек, подписанный новым именем. Вдобавок, она была очень привлекательна. В особенности ее руки, тонкие, с длинными пальцами, они могли бы принадлежать китайской фарфоровой статуэтке или служить сюжетом для целой картины. С ней Свисту хотелось бы быть не только вежливым, но и галантным. Вежливость беспола, лишена красок и оттенков, а галантность сексуальна. Захотелось сказать ей: «Ты прекрасна, как венецианская куртизанка». Он перегнулся через стойку и поцеловал ее руку.

Швейцар, одетый как генерал национальной гвардии, распахнул перед Свистом дверь и, получив чаевые, кивнул двум гарсонам. Те с поразительной быстротой раскатали по мраморным ступенькам, уходящим вниз, к стоянке автомобилей, ковровую дорожку. Свист, немного помедлив на входе и давая время гарсонам закончить свое дело, не спеша спустился по лестничному маршу и сел в подъехавшее такси.

– В Бужевиль, – сказал он шоферу и протянул визитку, на которой был написан нужный адрес.

Автомобиль мягко тронулся с места и, быстро набирая скорость, направился в предместье Парижа. Неделю назад через фирму, торгующую недвижимостью, он приобрел в Бужевиле дом, принадлежавший Тургеневу. Он был глубоким почитателем таланта выдающегося русского писателя и втайне завидовал ему. Когда-то давно Свист написал несколько рассказов, но так и не решился их издать. Тогда он преследовал другую цель. В какой-то момент он осознал: для того, чтобы стать настоящим художником слова, недостаточно одного трудолюбия. Необходима была искра Божья. К своему огорчению, Свист понял, что для создания высокохудожественного произведения у него не хватает дарования, и он оставил литературу. Но где-то, в глубине души, жалел об этом. И надеялся, что когда-нибудь напишет что-нибудь стоящее. То, что удалось купить дом Тургенева, Свист считал добрым знаком: «Случайностей не существует, все на этом свете либо испытание, либо наказание, либо награда, либо предвестие», – вспомнил он Вольтера.

Однажды он прочел, что Тургенев творил только в состоянии влюбленности. Это поразило Свиста. Судя по количеству произведений, писатель почти всю сознательную жизнь любил. Последней женщиной, вдохновившей его, была выдающаяся оперная певица Полина Виардо. Они познакомились в Москве, куда она приезжала на гастроли, и никогда уже не разлучались. Тургенев уехал во Францию, поселился в предместье Парижа, в Бужевиле, рядом с загородным домом Виардо. Там он написал любимый роман Свиста «Вешние воды». Да, Свист завидовал Тургеневу, как писателю, но еще больше завидовал ему, как человеку, прожившему всю жизнь в состоянии любви. Он понимал, что для этого необходим особый талант, который дается далеко не каждому.

Свист мысленно попрощался со всплывшим в памяти далеким образом, пахнувшим полевыми цветами и ночной росой. «Что ж, прощай. Как– нибудь до весны проживу я один», – вспомнились слова из старинного романса.

Глава 16

ПОЛНОЛУНИЕ

Работа над повестью, задуманной в Стрелковом, близилась к концу. Свист по памяти восстановил черновики, оставленные им при побеге. Оставалось подчистить слог, разбить текст на главы и подобрать название. По мнению автора, в большей степени подходили три варианта: «Черный человек». «Полнолуние» и «Неоконченная повесть». Но еще раз перечитав рукопись, Свист поймал себя на мысли, что у него нет желания ставить точку. Хотелось, чтобы повесть была бесконечной и рассказывала о чем-то важном и сокровенном. «Неоконченная повесть» – самое подходящее название», – решил он.

Тусклый солнечный диск опускался за кромку леса. Неслышно подкрался вечер. Свист сидел в старом кожаном кресле и смотрел в распахнутое настежь окно. Он надолго замер, боясь неосторожным движением расплескать состояние долгожданного покоя. У него было только одно желание – всегда жить вот так, в этой сумеречной дремоте, тихо испаряясь, как вода на солнце.

У балкона чуть слышно шелестели клены. Лишь тлеющие в камине угли, похожие на груду золота, слегка колебали мрак. Было больно смотреть в предвечернюю неясную мглу. В доме, угрюмом, как могила, неслышно бродило одиночество. Во всех углах притаилось тревожное молчание. «Старый дом с годами стал беднее и меньше», – с грустью констатировал Свист. Мерно стучали часы. Дом скучал по прежнему хозяину. Только сейчас Свист начал осознавать то, что все, происходившее с ним раньше, имело целью достижение желанного одиночества. Теперь он хотел быть в мире с собой, людьми и Богом. Где-то в тайных закоулках разума зрело желание подвести последние итоги совести.

Шум ветра за окном, шелест листвы, скрип покосившейся старой осины, тихий шепот начинающегося мелкого, бисерного дождя, смывавшего краски кленовых листьев с палитры мокрой кирпичной стены, – все это слилось в упоительную мелодию воспоминаний. Он мельком взглянул на раннюю луну, которая запуталась в листьях клена и старалась вырваться из цепких черных веток. Яркая, словно отлитая из высокопробного золота, она заглянула ему в душу и заставила вспомнить все до мельчайших подробностей.

Закрыв глаза, Свист увидел своего двойника, передвигающегося по узкому тоннелю, ярко освещенную подземную комнату и побелевшее лицо человека, стоящего на входе. Острота внутреннего взгляда дошла до такой степени проницательности, что Свист смог различить выражение обреченности в его глазах. Смотреть дальше не было нужды. Он вспомнил все. Теперь он был уверен, что в смерти доктора виновато полнолуние...

В какое-то мгновение Свист ощутил, что он в комнате не один. Взглянув в сторону тускло светящегося на фоне стены окна, он увидел до боли узнаваемый силуэт. Там, в сумерках неслышно подкрадывающейся ночи, как будто распятый на кресте оконной рамы, скрестив руки на груди, стоял черный человек. Длинные седые волосы спускались до плеч. К удивлению Свиста, появление незваного гостя не вызвало тревоги. Наоборот, он обрадовался и встретил его, как старого знакомого, которого не видел много лет. Черный человек смотрел на Свиста доброжелательно, почти ласково.

Так смотрят на своего младшего брата.

– Ну вот, наконец-то мы и встретились, – тихо промолвил он. – Теперь мы всегда будем рядом.

– Кто ты? – спросил Свист.

– Ты задал вопрос, на который даже я не знаю точного ответа. Может быть, я твой двойник. Если ты доживешь до старости, то будешь моей копией. Но кем бы я ни был, мы с тобой неразлучны, потому что я – часть твоего сознания. Я хочу помочь тебе разобраться в самом себе. Не так давно я прочитал книгу, в которой основным мотивом была извечная борьба Добра со Злом. Автор необычно трактует создание Леонардо да Винчи «Тайной вечери». Художник долго подбирал модели для основных действующих лиц. Однажды на выступлении церковного хора он увидел в одном из певчих идеальный образ Христа и сделал с него несколько этюдов. Прошло два года. Работа над картиной шла к концу, но Леонардо так и не нашел подходящего натурщика для Иуды. После долгих поисков художник увидел в канаве человека – пьяного, грязного, оборванного. Леонардо приказал доставить его в собор, где работал над картиной. Глядя на него, художник смог отразить на холсте в образе Иуды склонность к предательству, трусость, жадность, эгоизм. Когда натурщик пришел в себя и увидел полотно, он с ужасом произнес:

– Я видел эту картину раньше. Когда я пел в церковном хоре, какой-то художник писал с меня Христа.

Немного помолчав, черный человек продолжал:

– Бог создал человека по образу и подобию своему, но тот, вкусив запретный плод, узнал, что такое добро и зло, за что был изгнан из рая. С тех пор в каждом из нас есть частица и того, и другого. Зло в человеке существует в противовес добру. С этим надо смириться и относиться к грешникам снисходительнее. Единственное, чего нельзя простить, это предательство. Я тебя никогда не предам и не оставлю и доведу до конца.

Черный монах отошел от окна и приблизился к Свисту на расстояние вытянутой руки.

– А ты знаешь, что сделал Иуда с тридцатью серебренниками, которые получил за предательство

Христа? – спросил он. И, не дождавшись ответа, продолжил:

– Перед тем, как удавиться, он пошел в храм к первосвященникам и бросил там проклятое серебро. Первосвященники, взяв монеты, сказали: «Непозволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови». Посовещавшись, они купили землю горшечника для погребения странников. Может, и тебе следует так же поступить со своим золотом?

– Какую ты проводишь параллель? – удивился Свист. – Ты должен понять, что совершающий убийство ради своего благополучия, в какой-то мере становится предателем, потому что он предает в себе образ и подобие Божье, – чуть слышно прошептал бескровными губами черный монах.

У Свиста возникло непреодолимое желание как можно быстрее расстаться с непрошеным гостем.

– Ты интересный рассказчик, но будет лучше, если ты уйдешь, – обратился он к черному человеку. – Если этого не произойдет, я найду способ от тебя избавиться.

Монах неохотно растворился в темноте, и тотчас Свист почувствовал его присутствие в своем сознании. Он дотянулся до ящика стола, на ощупь нашел холодную сталь револьвера, зажал дуло зубами и, скосив ствол так, чтобы пуля прошла через левое полушарие, куда возвратился черный монах, с наслаждением нажал на спусковой крючок.

В тот момент, когда тугая пружина отбросила боек, а он ударил в капсюль, когда сжатые пороховые газы с неимоверной силой вытолкнули вращающуюся пулю из нарезного ствола, рядом возник черный человек и рывком отдернул руку самоубийцы в сторону, изменив направление горячего свинца. Пуля, завыв от обиды, впилась в потолок. Свист разжал руку, и револьвер глухо упал на ковер. Черный человек сел в кресло напротив и участливо поинтересовался:

– Зачем ты это сделал? Пока что в этом нет необходимости.

Свист не нашелся, что ответить своему спасителю.

И все-таки Свист победил монаха. Он перестал носить на шее ладанку, поняв, что причиной возникновения страхов был изображенный на ней черный человек. Тому уже не хватало места на ладанке, и он время от времени переселялся в левое полушарие мозга Свиста, которое отвечало за образное мышление. В эти минуты Свист чувствовал ничем не объяснимую тревогу, от которой нельзя было избавиться. Как-то в одиночестве гуляя по аллеям старого парка, он наткнулся на нищего, усталого человека, которому нечего было терять. Оглядевшись по сторонам, достал свой талисман, вложил ему в ладонь и почувствовал облегчение

А в декабре Свист через посредника нанял наемного убийцу, оплатив наперед его работу. Обязательным условием договора было прямое попадание пули в левое полушарие.

Человек медленно шел по безлюдному пляжу, пахнущему водорослями и гнилой рыбой. Шум прибоя слегка кружил голову. Мельком взглянул на часы: большая стрелка на делении перед цифрой двенадцать сейчас дрогнет, и он будет у Цели.

Он почти не успел почувствовать боли, когда пуля попала ему чуть выше левой брови. С последней вспышкой сознания он понял, что навсегда теряет способность мыслить, слышать, видеть, ощущать боль, надеяться, любить и презирать. Но взамен он обретает полную независимость. И он уже никогда не ощутит боязнь обрести безотчетный страх.

– Может быть, это моя последняя попытка сделать эту повесть неоконченной.