Текст книги "Оберон - 24. Последние приключения перед школой."

Автор книги: Александр Машков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Официант снял оплату.

– Мы пойдём, Катя, не надо нас провожать, мы ещё поиграем по дороге.

Ребята, молча, встали, отставив недоеденное мороженое, поклонились Кате и его другу, и мы вышли из павильона. Катя не проронила ни слова.

Мы побежали в парк, обсуждая дальнейший план прогулки. Хотелось ещё поиграть с мечами, поэтому не пошли в зоопарк, а побежали на ближайшую детскую площадку, где можно было поиграть в разбойников.

Я хотел, чтобы Альку взяли в плен, а я бы её освободил, но Алька сама своей новой игрушкой задала «разбойникам» такого жару, что те, с визгом, разбежались кто куда, и мы, с воинственным видом и обнажёнными мечами, стали единственными хозяевами площадки, изгоняя тех, кто хотел здесь поиграть. Когда весёлый пыл немного спал, я понял, что мне надо в свою комнату. Что-то непонятное тянуло меня домой, как будто я забыл там что-то важное.

– Май, Алька! – позвал я ребят, которые уже вложили мечи в ножны и беседовали с мальчиком, рискнувшим зайти на площадку.

– Тошка, – представила мне Алия мальчика, – познакомься, это Алекс.

– Рад знакомству, Алекс! – склонил я голову, – Извините, мне надо сбегать домой.

– Что случилось? – удивился Май, – Если надо, давай сбегаем вон туда, – показал он в сторону известного сооружения.

– Я сам не знаю, Май, мне кажется, я там что-то забыл. Прибегу, и вспомню!

– Вернёшься? – приуныла Алия.

– Не знаю, Алька, если что, возвращайтесь домой без меня, не ждите.

Я побежал домой, не понимая ещё, что меня туда тянет.

Запыхавшись, вбежал я в свою комнату, с удивлением осмотрел её, ничего не понимая. Подошёл к окну, пытаясь увидеть отсюда своих брата и сестру. Ничего, конечно, не было видно, кроме зелени. Зоопарк тоже далеко. Где-то там был павильон, в котором осталась Катя со своим человеческим другом.

Глядя в окно, на парк, не сразу заметил, что наливаюсь радостью, упругой силой.

«Папа!», – понял я.

– Папа, это ты?

– Да, сынок! Антошка.

– Что-нибудь случилось? – с тревогой спросил я.

– Ничего особенного, Тошка, я уже успел соскучиться по тебе, подумал, вдруг, со мной что-то случится?

– Папа! – испугался я.

– Нет, сын, ничего опасного со мной не происходит. Просто я подумал, вдруг с тобой что-то может произойти, когда меня рядом не будет? – начал успокаивать меня папа, – Как в тот раз, когда ты вдохнул жизнь в девочку, сам потеряв много сил. Чтобы этого не случилось в дальнейшем, я решил познакомить тебя с потоком Силы. Пока что ты будешь только получать подпитку, а не использовать Силу, как тебе заблагорассудится.

– Не доверяешь? – улыбнулся я.

– Обычно детям твоего возраста не разрешают пользоваться Силовым контуром.

– Катя говорила, что я смогу выжить со стрелой в сердце. Это правда?

– Правда, малыш, но, получив подпитку от контура Силы, ты даже не потеряешь сознания. Почему-то я не хочу больше подвергать тебя опасности.

– Папа, ты хочешь куда-то нас с Катей отправить?

– Катя тебе всё объяснит, Антошка.

– Можно вопрос, папа?

– Спрашивай, сын.

– Я могу спасти Катю?

– Конечно!

– В любом случае?

– Она нам очень нужна, Антониэль, приложи все силы, чтобы вернуть её живой и здоровой.

– Спасибо, папа!

Ласковое объятие, поцелуй, и всё пропало.

К счастью, ощущения горечи не настало, наоборот, остались лёгкая радость и присутствие родного существа. Попробовать поговорить с мамой? Я прикоснулся к контуру Силы. «Мама!»

– Сынок? – удивилась мама, обрадовавшись и не веря, что говорит со мной.

– Мама, – сказал я опять, ласкаясь, как котёнок.

– Антошка, неужели это ты?! – тёплая волна охватила меня всего.

– Да, мама, – промурлыкал я, – мне папа разрешил!

– Как я счастлива! – ответила мне мама, – Спасибо тебе, Антошка! Ты только что подсказал мне ответ на вопрос, поставивший меня в тупик. Благодаря тебе я с лёгкостью вышла из затруднительного положения. Как я ошибалась, что любовь к сыну будет мне мешать!

– Мама! – понял я, – Ты скучала по мне?!

– Это мягко сказано, Тошечка! Я тосковала безмерно! Спасибо твоему папе, что дал возможность снова обнять тебя! – я почувствовал такую ласку и нежность, что задохнулся от счастья. Мама не спрашивала меня ни о чём. Зачем? Она и так всё знала. Нам только не хватало общения. Жаль, доступ к контуру у меня был очень ограничен. Сегодня, вот, почему-то мне подарили эту радость.

– Какой ты, всё-таки, непонятливый! – засмеялась мама, – Сегодня у тебя день рождения, сын!

– День рождения? – удивился я.

– Ну да, – смеялась мама, – когда-нибудь все рождаются!

– И сколько мне исполнилось? – обескураженно спросил я. Мама ответила:

– Считай, что тебе двенадцать, и ты ровесник Маю.

– А на самом деле? – упрямился я, – Ровесник Алии? Или младше?

– Тошка! – опять весело засмеялась мама, – Ты ведь сам знаешь, сколько тебе, но сегодня именно тот день, когда твоё тело совершило, однажды, первое деление. Поэтому будем считать этот день днём твоего рождения, хорошо?

Я немножко подумал. Если я называю маму мамой, значит, две своих предыдущих жизни я уже прожил, зачем на них оглядываться? Можно только опереться на опыт прожитых лет. Или вспомнить ошибки. Впрочем, мысленно вздохнул я, не исключено, что те же самые ошибки я буду совершать раз за разом, даже не замечая, не вспоминая, что уже ошибался.

– О чём, малыш, задумался?

– Ты всё знаешь, мама, – ответил я, – эти ваши с папой подарки, они на день рождения?

– Да, мальчик мой, сегодня тебя признали нашим сыном, а я оказалась такой занятой, что не смогла лично поздравить тебя с этим событием, и, если бы не папа, даже не поговорила бы с тобой! Поздравляю тебя, Тошка, и до свидания! Мне надо продолжать вести Совет.

– Мама! – крикнул я, но ощущение присутствия мамы пропало. Я вздохнул, улыбнувшись: всё-таки разговор состоялся, меня любят!

Когда я очнулся от эйфории, услышал, что в мою дверь стучатся, и, наверное, давно, потому что уже сердятся.

– Входите! – разрешил я, и в мою комнату вошла сердитая Катя и взволнованные Алия и Май.

Увидев на моём лице блаженную улыбку, они успокоились, но Катя всё же не преминула упрекнуть меня:

– Почему так долго не открывал? Опять разозлился на меня?

– На тебя? – сильно удивился я, пытаясь вспомнить, чем меня могла разозлить Катя. Потом вспомнил:

– А, этот, человек? Кто он для тебя?

– Знакомый, – растерялась Катя.

– Нет, Катя, я не злился, я разговаривал здесь с мамой и папой. У меня, оказывается, сегодня день рождения.

– День рождения? – удивилась и обрадовалась Катя, – Тебя можно поздравить?

– Поздравляйте! – смилостивился я, широко улыбаясь, и первая сорвалась со своего места и повисла на мне Алька, за ней Май. Потом меня захватила Катя, подняв на руки и закружив по комнате, а я радостно верещал, схватив её за шею.

– Тошка! – смеялась Катя, – Я так рада за тебя! Что будем делать?

– Закажи большой вкусный торт, Катя, будем пить чай!

– Тогда вылезайте из своих боевых доспехов, и идите в столовую, я сейчас приготовлю праздничный ужин.

Ребята разбежались по своим комнатам, я переоделся, на этот раз не забыв умыться, и пошёл в столовую. Катя там уже командовала андроидами.

– Садись, Антошка, сюда, – показала Катя на то место, где я сидел при первом знакомстве со своими родителями. Я уселся, разглядывая большой торт, уже стоящий в центре стола, чашки полупрозрачного фарфора украшали белоснежную скатерть, и я – одетый в белую футболку и шорты, но с грязными локтями и коленками. Катя посмотрела на меня, упёршегося этими локтями в белую скатерть, и глубоко вздохнула. Я перехватил её взгляд, покраснел, и побежал назад, помыться.

– Подожди, Антошка! – закричала мне вслед Катя, – Ты не отмоешься сам! – но я уже убежал.

«Когда я отвыкну от этой привычки? – думал я на бегу, – А, может быть, это не средневековая привычка, а мальчишеская?», – сходу вбежал в ванную, велел ей перестроиться в джакузи, чтобы тугие струи, воды, хорошо отмыли грязь с моего новорожденного тела. Тут меня поймала Катя.

– Куда ты убегаешь, малыш? – смеялась она, пытаясь поймать меня в ванне, куда я запрыгнул, выскользнув из Катиных рук, – Тебе не отмыться самому!

Я весело смеялся, сегодня мне было очень хорошо, я всех любил.

– Ладно, сиди. Только дай мне свои локти и коленки, – Катя взяла мочалку, поймала меня за руку и начала её оттирать.

– Я уже начала привыкать к тебе, такому, – призналась Катя, прижимая мою руку к своему лицу.

– Когда-нибудь я тебя съем, – сообщила она, – когда ты немытый, слишком вкусно пахнешь.

– Так бы сразу сказала! – засмеялся я, – Мылся бы каждые два часа!

– Не надо, Тошка! – серьёзно сказала Катя, – Я сама тебя хочу купать. Оставь мне хоть это удовольствие.

– Мне тоже приятно, когда ты меня купаешь, – признался я, – кроме тебя пока некому.

– Тошка, что тебе подарить на день рождения? – вдруг спросила Катя.

– Подари какую-нибудь игрушку. Спроси у Мая, чего у нас нет.

– Думаю, у вас всё есть! – засмеялась Катя, ставя меня на ноги, – Не пойму, ты уменьшаешься в росте, что ли?

– Что ты?! – засмеялся я, – Это ты растёшь! Я, надеюсь, остановился на возрасте десяти лет. Я попросил папу, чтобы не быть младше Альки! – прошептал я по секрету на ухо Кате, – Мне ведь нет даже семи лет!

– Маленький мой! – растроганно сказала Катя, вытирая меня насухо.

– Папа сказал, что, если в следующий раз я что-нибудь наделаю в рейде, он отдаст меня в детский сад, в подготовительную группу, – грустно сказал я, уткнувшись носом в плечо Кати.

– Ты уже знаешь, куда мы идём?

– Нет, – отрицательно мотнул я мокрыми волосами.

– Куда-то в Древнюю Грецию. – вздохнула Катя, вынося меня из ванной, – Одевайся, пошли пить чай.

Глава вторая.

Что было в Древней Греции.

…Зачем только я сказал, что мне двенадцать лет?! Все десятилетки побежали на море, купаться, а нас отправили в палестру, заниматься гимнастикой.

Здесь мы бегали, прыгали и занимались борьбой. Хорошо бегать нагишом, а вот бороться!

Попробуйте ухватить голого потного мальчишку, который выскальзывает из рук!

Знаете, греко-римскую борьбу? А здесь греческая борьба, то есть всё, чему я учился, всякие подножки и приёмы, запрещены, разрешены лишь силовые захваты и броски.

То есть, именно то, что мне не удавалось никогда. Зрители, расположившиеся в прохладных портиках, посмеивались надо мной, маленьким, худощавым и костлявым, непонятно как оказавшимся среди мускулистых мальчиков.

Зрители были довольно взрослыми мужчинами, приходившими посмотреть на спортивные игры мальчиков, подбодрить своих фаворитов. Понятно, что я не был в числе фаворитов ни у одного из мужчин, не то что мой товарищ, Трофим. Интересно, что его имя значило, «питомец».

Может быть, меня посадили бы к десятилеткам, если бы не моя опекунша, Климена. Она имела в городе немалый вес, была богатой и умной женщиной. Я так и не понял, был у неё муж, или нет, но дочка была, звали малышку Ия, она сильно ко мне привязалась, я тоже баловал её, когда возвращался из школы, измученный риторикой, грамматикой и математикой. Причём все тетрадки были глиняными, абак тоже не очень лёгкий, ещё мешочек с камешками…

И не смоешься никуда, водил меня в школу и из школы педагог, немолодой молчаливый раб. Мешок с моими тетрадками он носил вместо меня, зато у него была в руках палка, которой он, якобы, защищал меня от разбойников. На самом деле этой палкой он направлял мои стопы в школу вместо пляжа, в палестру и домой. Иногда я задумывался, кто из нас раб, особенно сейчас, в густую жару, когда я бегал по знойной площадке, а мой педагог сидел в тени портика, беседуя с другими педагогами.

– Я тебя, Трофим, на берегу, только так уделаю! – грозился я, в очередной раз вставая с пыльной площадки. Трофим только усмехался, снова легко укладывая меня на обе лопатки.

Мне надоело это издевательство, я вскочил и побежал от него. Трофим кинулся за мной, смеясь.

Догнав, он взвалил меня на плечо и понёс опять на борцовскую площадку.

– Трофим! – взмолился я, – перестань, я и так весь в синяках! Отнеси меня на берег! Остыть хочу.

– Ты думаешь, я не хочу? Надо упросить учителя Иллариона, чтобы провёл соревнования по плаванию. Ты хорошо плаваешь, Антоний?

– Конечно! – ответил я, сосиской свисая с широкого плеча друга. Трофим шлёпнул меня по голым ягодицам:

– Отдохнул? Давай ещё поборемся, и сбегаем на море.

– Тебе хорошо, а мой педагог опять отведёт меня домой.

– А ты отпросись у своей матушки.

– Матушка попросит посидеть с Ией.

– Возьми сестрёнку с собой.

– Можно попробовать, эта жара уже совсем невыносима! Я скажу, что у меня мозги расплавились.

– Вот-вот! Заодно поборешься со мной своим методом.

– Я лучше вон, с Зосимой, или Ксанфом. Учителя не зря назвали весельчаком, что поставил меня в пару с тобой, Трофим.

Закончив занятия, мы начали чистить друг друга скребками от пыли и грязи.

Я пыхтел и возмущался тем, что педагоги могли спокойно отвести нас на море, где мы могли бы хорошо помыться.

– Дело педагога отвести нас в школу, и привести обратно, а там уже родители решают, что ребёнку делать, – говорил мне прописные истины Трофим. Зосима и Ксанф тоже дружили с нами, мы жили в одном районе города и всегда ходили вместе.

– Я попробую отпроситься, – решил я, – учусь я неплохо, недавно рассказал Климене про пифагорейцев, ей понравилось. Помнишь, Илларион рассказывал?

– Помню что-то. Так ты отпросишься?

– Попробую. Если что, возьму сестрёнку с собой. Она хорошая, послушная, хлопот с ней не будет.

Мы надели хитоны и отправились домой. Солнце стояло ещё высоко, пекло прилично.

Когда мы с педагогом пришли домой, Климена уже была там, распоряжалась насчёт обеда.

– Мама! – обратился я к ней, – разреши мне пойти на море с ребятами.

– По тебе Ия соскучилась, – улыбнулась мне Климена. Моя опекунша была хороша собою, ей было лет двадцать пять, груди были высокие, она даже соски не подкрашивала, настолько красиво они смотрелись в разрезе хитона. Было жарко, Климена не надевала гиматий или хлайну, полупрозрачный хитон почти не скрывал её округлых форм.

– Я возьму её с собой, – решился я.

– Сейчас поедите и можете идти, – смилостивилась Климена.

Нам с Ией немолодая рабыня налила суп, с овощами, зато на настоящем мясном бульоне! Мы получили по лепёшке с мою ладонь, с десяток маслин на двоих и кувшин родниковой воды. В дополнение принесли два куска варёной рыбы.

Ия была маленькой девочкой пяти лет, но аппетит у неё был неплохим, мы кушали почти на равных.

Когда меня привели к Климене, Ия умирала. Меня представили, как сына бога, попросили присмотреть за мной, а я, в благодарность, поставлю малышку на ноги.

Богами в это время никого было не удивить, я легко излечил девочку через контур Силы, даже не поняв, что с ней было, и остался в доме Климены, как приёмный сын.

К счастью, девушка, или, что более применимо к этому времени, благородная женщина, не стала распространяться о моём происхождении, иначе я только и делал бы, что лечил больных и мошенников, тем более, что никто бы не платил, потому что брать плату за такие дела считалось позорным. Умение в эти века нельзя было превращать в ремесло.

Я всегда думал, что звание учителя в Древней Греции было почётно, потому что неграмотный гражданин не мог занять высокий пост, не мог сделать карьеру, не зная риторики, математики и грамматики.

Однако, несмотря на это, учитель, который брал за обучение плату, был, в глазах общества, лишь ремесленником, вроде горшечника. Учить почётным считалось, если учитель обучает бесплатно, как какой-нибудь заезжий философ, который делится своими изысканиями и открытиями.

Тем не менее нашего весёлого учителя нелегко было вогнать в уныние, особенно если его ученики старались приобрести знания. Илларион нередко говорил, что в школе должны присутствовать только два человека: один жаждет поделиться знаниями, другой так же жаждет их приобрести. Только на таких условиях возможно обучение. В других случаях это пустая трата времени, тогда лучше сразу надевать кожух и идти в горы, пасти коз.

Мы с друзьями прониклись и старательно учились. Я учился грамматике и риторике, потому что, понимая речь и разговаривая, читать и писать не умел, пришлось попотеть.

Покушав, мы с сестрёнкой подошли к маме, поблагодарили за обед и отпросились на море.

Я взял для сестрички покрывало, чтобы она не обгорела. Дома она не всегда играла на солнышке, а на море спрятаться было негде.

Ребята уже ждали меня. Трофим взял Ию на руки, и мы побежали бегом на песчаный пляж.

Здесь у нас уже было местечко, где можно было и купаться, и бороться и греться на горячем песочке, не досаждая взрослым.

Быстро скинув хитоны, мы бросились в тёплое море, наконец-то, после изнурительного дня окунувшись в блаженство.

Мы с ребятами определили очередь, по которой следили за Ией. Пока ей занимался Трофим, мы плавали с Ксанфом и Зосимой наперегонки. Несмотря на свою костлявость, у меня это неплохо получалось.

Выбравшись на берег, мы легли в кружок, головами друг к другу, рассказывали разные были и небылицы из своей короткой жизни.

– А вы знаете, – вдруг сказал Ксанф, – здесь есть обвалившиеся катакомбы.

– Знаем, – пожал плечами Трофим, – и что?

– А то! – со значением сказал рыжий Ксанф, – Там поселилась ведьма!

– Как ведьма? – побледнел трусоватый Зосима.

– А вот так! Маленькая, правда, но совершенно настоящая. О ней мало кто знает, только местные мальчишки. Она чёрная, вся в лохмотьях, и у неё есть ребёнок.

– Почему вы решили, что это ведьма? – недоверчиво хмыкнул Трофим.

– А кто ещё рискнёт поселиться в тех катакомбах? – спросил, прищурившись, Ксанф, – Ты бы рискнул? – спросил он у Трофима, как самого смелого.

– Антоний бы поселился, – ответил Трофим решительно.

– Антоний не знает ещё, что там заживо погибли каменотёсы. Они до сих пор просят их откопать, их души бродят вокруг и завывают, – проговорил Зосима, оглядываясь.

– Антоний у нас бог, – со значением сказал Трофим.

– Я не бог, а сын бога, – поправил я друга. Нам не удалось побороться с Трофимом, потому что моя сестричка сразу бросалась на моего обидчика, не давая ему меня трогать.

– Всё равно, – махнул рукой Трофим, – ему всё равно, духи там или ведьмы…

– Во! – воскликнул Ксанф, – Антоний! Пойдём, узнаем, кто там поселился?! Зосима постережёт нашу одежду, посидит с Ией, а мы выследим ведьму!

– Пойдём! – вскочил Трофим.

– Пойдём! – встал и я, заинтригованный. Если там беглая рабыня, почему её не ловят? Если ведьма, тогда почему бездействуют жрецы? Может, там отшельница, или пифия?

Когда мы добежали до катакомбы, чёрная тень скрылась в тёмном проходе.

– Что я говорил? – торжествующе воскликнул Ксанф. Однако перед тёмным входом мы остановились.

– Темно, – с сомнением сказал Трофим, – нужен факел.

– Не нужен нам никакой факел, – сказал я решительно, потому что прекрасно видел в полумраке благодаря своим глазам.

– Правильно, – сказал Трофим, – тебе ничего не страшно, сходи, посмотри, Антоний!

Я наклонился перед низким входом и прошёл в катакомбу. Никаких лабиринтов здесь не было, только ход, иногда меняющий направление под прямым углом. Ход окончился тупиком.

Никого не было. В полумраке я осмотрел тупик, даже ощупал завал. Но никого не обнаружил.

Подумал было, что здесь в самом деле живёт настоящая ведьма, когда, собираясь уже уходить, увидел лёгкое шевеление в самом тёмном углу. Я подошёл ближе, как вдруг ворох тряпья ожил, и я увидел возле своего живота обломок меча.

– Убирайся! – воскликнул кто-то тонким голоском. Я пригляделся. Угрожала мне девочка лет двенадцати – тринадцати, со спутанными тёмными волосами. В правой руке она отчаянно сжимала обломок меча, левой прижимала к себе какой-то свёрток.

– Убери своё оружие, – предложил я, – я тебя не обижу, я сам мальчик…

– Знаю я вас, мальчиков! – сердито сказала незнакомка, – Камнями чуть не закидали!

– Девочка, – предложил я, – у тебя на руках больной ребёнок. Выходи на свет, или дай его мне, я вынесу, надо лечить твою сестричку.

– Откуда ты знаешь?! – удивилась девчонка, опуская своё оружие.

– Я вижу, – сказал я, уверенно забирая свёрток из рук ошеломлённой девочки.

– Это я! – предупредил я своих друзей, чтобы не получить камнем в глаз. Ребята облегчённо опустили свои руки с зажатыми в них булыжниками.

На солнечном свету я рассмотрел ребёнка. Сильно исхудавшая девочка трёх лет была без сознания, её трепала лихорадка. Встав в контур Силы, я осторожно стал вливать в неё ручеёк жизни, благодаря папу за щедрость. Хоть и не мог я управлять контуром в полном объёме, уже не был таким беспомощным, как раньше. Скоро девочка задышала спокойнее, я отдал её Трофиму, взял за руку её старшую сестру, ввёл в контур, влил ей немного жизненных сил.

– Ты кто? – удивилась оживившаяся девочка, – Бог?

Как всё-таки легко в эти простые века! Боги жили тогда среди людей, и это не было чем-то необычным. «Ты бог?», «Да, я бог, будем знакомы!».

Поэтому я и ответил в таком стиле:

– Я не бог, я сын бога, и не всемогущ. Накормить и дать тебе новый хитон не в моих силах.

– Вижу, – вздохнула девочка, – вы сами голые.

– Мы просто купались здесь, – оправдывался Трофим, – наша одежда вон там лежит, а сюда пришли, потому что решили узнать, кто здесь поселился, в этом страшном месте.

– Почему оно страшное? – спросила девочка, забирая сестру у Трофима.

– Здесь обвалились катакомбы, похоронив заживо несколько десятков рабов и каменотёсов, – сказал мрачно Ксанф.

– Вот почему меня здесь никто не побеспокоил, – улыбнулась девочка, – и как хорошо, что вы такие смелые, – с благодарностью посмотрела она на меня.

– Можно узнать, как твоё имя? – сглотнул я, не в силах оторваться от её красивого лица.

– Лариса, – улыбнулась мне девочка.

Мы тоже представились.

– Тони, – спросила меня Лариса, – ты такой худенький, потому что со всеми делишься своим здоровьем?

– Не совсем так, – смутился я, – я ведь ещё расту.

– Лариса, если не секрет, скажи, почему вы тут прячетесь?

– Какой тут секрет, – горестно вздохнула девочка, – Мы беженцы из Лападокии, там уже хозяйничают персы. Пока бежали, я потеряла отца и маму, теперь вот, нищенствуем. Я ныряю, ловлю ракушки. Иногда варю суп из водорослей, редко, но подают. Тогда у нас с Илией есть хлеб.

– Твою сестрёнку зовут Илия? – перебил я, улыбаясь, – А мою сестрёнку зовут Ия!

– У неё тоже фиалковые глаза? – улыбнулась мне Лариса, – И она тебе сестра?

–Ну… – потупил я глаза.

– Понимаю, – засмеялась девочка, – секрет?

– В какой-то мере, – покраснел я, – Лариса, давай, искупаемся? Жарко очень.

Девочка смутилась.

– Мы не будем смотреть, – пообещал я, – Ксанф сейчас сбегает за моей сестрёнкой и другом, а мы с тобой наперегонки, хорошо? – Лариса кивнула. Трофим с радостью забрал у неё девочку, мы отвернулись, я краем глаза увидел, что Лариса сбросила хитон и бронзовой рыбкой нырнула в волны. Я побежал следом.

Лариса плавала, как чайка на волнах, ныряла, как дельфин. Конечно, она моментально меня обогнала, смеясь.

– А ты не гордишься своим божественным происхождением. – похвалила она меня, подплыв вплотную. – Не хвастаешься.

– Нечем мне хвастаться, – признался я. – Папа не разрешает.

– А кто у тебя папа? – хитро спросила девочка.

– Папа и есть папа, – ответил я, не зная, каким именем мой папа зовётся в это время.

– Наверно, Зевс? – спросила опять Лариса, – А мама? Афродита?

– Лариса! – обиделся я.

– Ой, извини, Тони! Просто мне уже давно не было так хорошо, как сейчас.

Когда мы выбрались на берег, Лариса не стала натягивать хитон на мокрое тело, положила себе на колени. Здесь уже были все наши мальчишки и моя сестрёнка. Увидев меня, она сразу забралась ко мне на руки. Трофим же никак не хотел отпускать малышку Илию с рук.

– Давайте здесь вместе играть? – предложил я, и все, с радостью, согласились.

Уже вечерело. Мы оделись, попрощались с Ларисой и отправились домой, рассуждая, где взять еду и одежду для Ларисы и маленькой девочки.

– Я попрошу у мамы старый гиматий, – сказал Трофим, задумчиво.

– Да, – сказал я, – надо попробовать выпросить тунику или хитон, а то у Ларисы на её хитоне дыра на дыре.

– Мам! – спросил я вечером у Климены, – Мы подружились с одной девочкой. Она беженка с Лападокии. Они с маленькой сестрёнкой живут в катакомбах, у них совсем истрепалась одежда, и нет еды. Может, мы можем чем-нибудь им помочь?

–Ты очень добр, сын мой, – сказала Климена, подумав, – если бы вы оставались такими, когда вырастете, – вздохнула она, – сейчас, посмотрю, у меня должна остаться туника, или хитон от тех времён, когда я была маленькой. Хотела тебе отдать, но тебе они ещё велики.

Мама Климена ушла, а я остался, запустив пятерню в свои нечёсаные космы и думая, что бы значили её слова о том, что мы не останемся такими, как сейчас, когда вырастем. А какими мы будем?

Мне кажется, мама с папой специально отправляет меня в такие места, чтобы я проникся знанием, как живётся простым людям в разные времена. По-моему, это лучшая учёба, узнать жизнь людей изнутри.

– Вот, посмотри, – протянула мне мама свёрток. Я развернул, прикинул на себя. Немного длиннее колен, Ларисе будет впору эта туника.

– Ты куда? – остановила меня мама.

– Я отнесу? – попросил я, – А то завтра в школу, потом обед…

– Хорошо, сбегай, – улыбнулась мама, – только поцелуй меня.

Я подбежал к маме, расцеловал её, от чего Климена стала ещё прекрасней. Она завернула в узелок горсть фиников и лепёшку, протянула мне:

– Вот, отнеси своей подружке.

– Мама… – покраснел я.

– Ладно, ладно, женское сердце не обманешь, нравится она тебе.

Я улыбнулся маме и побежал на берег. Когда прибежал, здесь уже были все мои друзья. Они разожгли костёр и что-тот пекли на ветках.

– Я же говорил, прибежит, – с удовольствием сказал Трофим, у которого на коленях сидела Илия.

Лариса не удержалась от радостной улыбки.

– Лариса, – сказал я, – вот, мама передала тебе тунику и немного еды.

– Спасибо, – мило зарделась девочка, а я вспомнил, что у нас есть сломанный костяной гребень. Надо обязательно взять его и расчесать волосы Ларисе.

– Трофим, – сказал я, – дай мне малышку, надо ещё немного её подлечить.

Взяв девочку на руки, я подозвал к себе Ларису, мы отгородились, от остальных, контуром, напитались все втроём силой жизни.

– Как это прекрасно! – восхитилась Лариса, когда мы подошли к ребятам – Наверно, надо сказать, божественно?

– Что ты! – замахал я рукой, – Это лишь капелька, которая мне доступна! Мне повезло, что вы верите мне, иначе ничего бы не вышло. Потому что человек лечит себя верой, а не лекарствами.

– Объясни! – нахмурился Трофим.

– Если бы вы высмеяли меня, сказав, что я мошенник, а никакой не бог, у меня ничего бы не получилось, вот и всё. У всех народов так. Даже самое лучшее лекарство, если в него не верить, не поможет больному. Надо, чтобы человек сам хотел излечиться.

– А как же дети? Они же ничего не понимают.

– Дети всё понимают, и хотят жить больше, чем взрослые, к тому же, они намного более доверчивы. Вы ведь сами дети, должны понимать.

– Ну уж! – хмыкнул взрослый двенадцатилетний Трофим.

– Но ты же веришь мне?

– Тебе – да, – согласился Трофим, а я счастливо рассмеялся и предложил побороться, пока нас не видит Ия.

– Давай! – вскочил Трофим, сбрасывая хитон. Я тоже разделся.

– Только не применяй свою божественную силу, – предупредил меня Трофим.

– Нет, – усмехнулся я, – не буду. Я буду бороться по своим правилам. Можно?

– Попробуй! – улыбнулся Трофим, играя мышцами.

Приблизившись, я свалил его подножкой.

– Так нечестно! – закричал Трофим, лёжа на лопатках.

– А кто говорил, что будет честно? – удивился я, – А честно, когда ты, такой здоровый, побеждаешь такого маленького, как я?

Трофим подскочил и бросился на меня, чтобы, поймавшись на приём, грохнуться спиной на песок.

– Ну вот, а ты не верил, – сказал я, подавая Трофиму руку. Трофим дёрнул меня за руку, уложил на песок и сам навалился сверху.

– Вот! Теперь не вырвешься!

– Пусти, сдаюсь! – согласился я, отплёвываясь от песка.

– Научишь нас так бороться? – спросил Ксанф.

– Конечно! – согласился я. Ребята сбросили хитоны, мы поборолись, развлекая Ларису.

Потом побежали в море, отмыться от песка. Лариса тоже купалась с нами, потому что уже стемнело.

Накупавшись, мы не стали одеваться, попрощались с Ларисой и побежали по домам, обсыхая на ветру, несли хитоны в руках.

Так мы и стали дружить, бегая на берег каждый вечер. Лариса уже с нетерпением ждала нас, иногда угощая рыбным супом, или супом из ракушек и морской травы. Мы старались принести хлеб и финики.

Конечно, большей частью нам доставались оливки, вместо фиников, но иногда добывали козий сыр.

Лариса уже привыкла к нам, и я давал ей уроки борьбы. Сначала, когда стемнеет, а потом ей надоело стесняться нас, потому что в этом возрасте очень трудно усидеть, и теперь мы играли все вместе. Её сестрёнка уже ожила и бегала по берегу, весело смеясь. Трофим её любил без памяти. Он признался мне, что всегда хотел младшую сестрёнку, добрую и ласковую, у него был только брат, суровый гоплит, проходящий сейчас военную службу, а сестрёнка умерла в возрасте двух лет, потом ещё одна, при родах, и больше мама не могла родить.

Лариса рассказывала, как они жили, тогда ещё всей семьёй, в Лападокии. Жили не бедно, но и не богато. Был у них один раб, ещё совсем не старый Лид. Работал вместе с хозяевами, питался вместе со всеми, но, когда напали персы, перешёл на их сторону, жёг убогие хижины эллинов, убивал.

Семья Ларисы сбежала, но в дороге, проходя через перевал, они потерялись, и вот теперь Лариса живёт здесь, лишь благодаря нам не испытывая нужды.

Я же думал, что делать дальше. Скоро уже должна прибыть за мной Катя, мы вернёмся к себе, потом здесь начнётся зима, будет холодно. Куда деваться Ларисе с малышкой? Может, заплатить маме? Пусть оформит на неё опеку? Вспомнив маму, задумался: почему-то Климена последнее время ходила невесёлая, вероятно, близились какие-то события.

Беспокоило оживление персов, которые пытались пройти перевалом к нам, в нашу плодородную долину. Пока все попытки врага пресекались, на море тоже перевес был на нашей стороне, но персы не унимались. Наш вечный враг хотел покорить всю Элладу, с её плодородными долинами, горами, где можно пасти коз, а также священные оливковые рощи, источник благополучия Эллады.

Однажды, придя из школы, я был позван в комнату Климены.

Климена сидела, обнажённая по пояс, перед серебряным зеркалом, рабыня приводила её причёску и лицо в порядок.

Увидев меня, мама отослала служанку, накинула на плечи диплакс.

– Антоний, – сказала она мне, – подойди ближе.

Я подошёл, чувствуя неприятный холодок в животе.

– Антоний, ходят упорные слухи, что в ближайшие дни может быть совершено нападение на город. Где вы сейчас играете?