Текст книги "Вилька и Мишка в тылу врага"

Автор книги: Александр Машков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 4 страниц)

Да и вообще, надо сначала немецкий выучить, или вспомнить, если знал. Что-то я знаю, диверсию на станции как-то провёл, на мост зарился, даже взорвал… случайно.

Зачем я полез под разлагающийся труп красноармейца? Интуиция. Кто я?

– Ну, что молчишь, разведчик?

– А что говорить? Всё равно не возьмёте. Хотя я здорово мог бы помочь вам. На детей мало обращают внимание, если ты не еврей, а наоборот, немец. Вот только язык надо подтянуть, ничего не помню.

– Жалко, что не помнишь, сошёл бы за переводчика.

– Мишка знает, немецкий и испанский.

– Разговорчики! – оборвал нас командир, – Кажется, выходим.

Мы действительно, вышли на сухое место, повалились на землю, я разулся, вылил воду из ботинок, растёр свои набухшие, морщинистые ноги.

Один из разведчиков достал из своего вещмешка портянки, накрутил мне на ноги:

– Собьёшь совсем ноги, носи.

– Слушайте, а куда мы идём? Неужели фронт так близко?

– Нет, Вилька, не фронт. Здесь базируется партизанский отряд, туда и направляемся, у них рация есть, даже аэродром.

– Уже партизанский отряд?

– Чему ты удивляешься? Таков был изначальный план. Есть немало законсервированных баз с продуктами, вооружением.

– А почему нам было не ударить первыми?

– Ну, ты сказанул! У нас же пакт был.

– У немцев тоже был!

– Представляешь, что было бы, напади мы первыми?

– Интересно, что было бы?

– Давай у командира спросим. Скажи, командир.

– Весь мир следил за нами, Вилька. Если бы мы напали первыми, против нас воевали бы полмира. Может, и японцы вступили бы.

– А немцы, кроме нас, никого не трогали? Почему они были у нас на границе? Мы всегда были соседями?

– Что ты… Немцы захватили Чехию, Австрию, Польшу, половину Франции, Швецию, Норвегию, несколько маленьких стран, бомбили Англию…

– А если бы мы напали на Германию, эти страны выступили бы против нас? – перебил я командира.

– Есть ещё САСШ.

– Они бы бомбили Англию?

– Они не помогали бы нам.

– Сейчас наши войска подходили бы к Берлину, а не немцы к Москве. Вольф сказал, осенью они возьмут Москву!

– Не верь, Вилька! Пропаганда!

– Да уж, пропаганда…– мрачно сказал я.

– Хватит! Если бы, да кабы! Имеем то, что имеем, так что, встали, и пошли в расположение!

Отряд снова растянулся цепочкой, моё место было посередине, впереди несли Мишку. Он так и не пришёл в себя.

У меня от усталости опять начали слипаться глаза, когда наш маленький отряд попал в засаду.

Мы вовремя залегли, и никто не пострадал. Засада ждала нас с другой стороны, сразу не сориентировались, но и нам было некуда бежать.

Пока отчаянно отстреливались, откуда-то ещё послышалась стрельба.

Я приподнялся на локтях, чтобы посмотреть, кто стреляет.

– Наши! – закричал я, и получил две пули в грудь.

…Я открыл глаза, и не понял, где нахожусь. Светлая белая палата, солнце проникает сквозь окно, занавешенное лёгкими занавесками. Что-то попискивало возле меня.

Скосив глаза, увидел какую-то аппаратуру.

Что со мной? Попал под обстрел? Взорвалась граната? Попытался вспомнить.

Наш последний рейд закончился неожиданной встречей с бандитами, которые тоже не ожидали нас встретить здесь. По это тропе давно не ходили караваны контрабандистов. И вот, здрасте! Сразу все вскинули «калаши», началась перестрелка.

Как же меня угораздило? Я же был в бронике! Однако грудь болит. Может, поломало рёбра? Вздохнуть тяжело.

Пока я размышлял, открылась дверь и вошла молоденькая медсестра.

– Больной наш очнулся! – улыбнулась она, – Кушать будем? – я кивнул, почувствовав сильный голод.

– Сейчас принесу манной кашки, – подмигнула мне она, и вышла.

Когда я уже устал ждать, снова вошла сестричка, сказав за дверью кому-то, чтобы подождал, пока она не накормит больного.

– Кто там? – прошептал я, удивляясь слабости своего голоса.

– Дружок твой. Сам недавно очнулся, так и дежурит возле твоей двери, ждёт, когда ты придёшь в себя. Сейчас поешь, запущу на пять минут, а то покоя не даст…

Сестра присела на стул рядом с кроватью, размешала кашу, и с ложечки стала меня кормить, приговаривая:

– Умница, мальчик, хороший аппетит – лучшее лекарство. Так скоро поправишься, малыш…

Что это она сюсюкает со мной? Неужели я так плох? – думал я, с удовольствием поглощая вкусную кашу со сливочным маслом. Наконец каша кончилась, я облизнулся и тонким голосом поблагодарил медсестру, попросив принести в следующий раз побольше такой вкуснятины.

Сестричка засмеялась, погладила меня по щеке, и обещала откормить меня, чтобы не просвечивал насквозь.

Она ушла, а ко мне зашёл… Мишка. Я перестал дышать. Мишка скакал на костылях, кисти были перевязаны, но на лице красовалась широчайшая улыбка.

– Вилька! Наконец-то. Я уже устал ждать, когда ты проснёшься, всё спит и спит…– Мишка всхлипнул, утёр слезу, опустился на стул, и снова заулыбался: – Это ты меня оттуда вытащил? Я-то быстро потерял сознание от боли, не помню, что потом было.

– Я наткнулся на наших разведчиков! – прошептал я, – Они и побили всех полицаев, а немцев допрашивали. Одного я… – я вспомнил, как воткнул штык в глаз немцу, и мне стало плохо.

– Тебе плохо? Вилька, может, врача?

– Не надо, Минь, уже прошло. Лучше скажи… – я улыбнулся, – Тебе всю письку отрезали, или половину?

Мишка дёрнулся, испуганно посмотрев на меня.

– Нет, не отрезали, только кожу срезали, чтобы я был как будто обрезанный. Слава богу! – вздохнул он. Меня разбирал смех: – А зачем тебе писька, Минька?

– Как зачем? – удивился Мишка, – а писить?

– Ну, ты и так мог, как девчонка! – не унимался я.

– Ты что, не знаешь, зачем мальчику писька? – удивился Мишка.

– Не-а! – продолжал веселиться я. Между тем от смеха начала болеть грудь.

– Ладно, подрастёшь, поймёшь! – нахмурился Мишка, но, глянув на меня, улыбнулся:

– Да ты разыгрываешь меня!

– Ой, Минька, не смеши меня! больно делается!

– Вилька! – вдруг посерьёзнел Мишка, – Ты знаешь, когда я ждал в коридоре, видел стенд «Наши ветераны». Я не поверил. Там было написано: 1941-1945. Это что, война четыре года будет идти?

– Да, Мишка, закончится 9 мая 45 года.

– А мы где? В будущем?

– Не знаю, Минь, сам не пойму. Мы же должны быть взрослыми, а мы, как были детьми, так и остались. Я же не постарел?

– Нет, не постарел, только седой совсем.

– Ну, это ещё там, на войне, когда меня засыпало.

– Не совсем, Виль, тогда ты только наполовину был седой, теперь весь.

– Ну что же… зато живой!

– Да, и в будущем!

Я вздохнул, и грудь снова пронзила острая боль. Я закрыл глаза, застонал, сквозь веки увидел какое-то светлое пятно и открыл глаза.

Первое, что я увидел, это довольно яркая лампа под жестяным абажуром. Второе, это пожилой человек в белом халате, запятнаном кровью. На голове белая шапочка, с повязкой на лице.

– Ну и зачем ты проснулся? – ласково спросил он, – ещё ничего не кончилось! Только одну пулю извлекли. Думаешь, выдержишь? А сердечко? И морфия нет, придётся спирту дать. Машенька, видишь, пациент глазки открыл. Налей мальчику спирту…

Медсестра что-то развела в мензурке, приподняла мою голову повыше и сказала:

– Вдохни, и пей.

Я выпил, и у меня полезли глаза на лоб: для детского организма неразведённый спирт оказался немного крепок. Как ни пыталась Машенька напоить меня водой, я не смог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Потом всё исчезло.

И удивительных снов про будущее я больше не видел.

В следующий раз я проснулся в палатке. Это я понял по матерчатому потолку.

Болела голова. Но голова не очень, вот всё остальное тело ныло неслабо.

Хотелось глубоко вздохнуть, но мешала тугая повязка, и боль. Чем глубже я пытался вдохнуть, тем больнее становилось.

«Что мне не сиделось в будущем?» – с тоской подумал я, вспоминая сон. Интересно, где Мишка? Так быстро опьянел, что не успел спросить.

Мишка обнаружился на соседней кровати. Просто он тихо спал.

Это мне объяснила медсестра Маша, зайдя к нам, проверить больных.

– Как он себя чувствует? – сумел спросить я.

– Да уж получше тебя, – ответила Маша, – Кушать сможешь?

– Манную кашу, – улыбнулся я, – со сливочным маслом.

– Будет тебе сливочное масло, – тихонько посмеялась Маша.

Действительно, спустя некоторое время она принесла тарелку каши, подложила под мою больную голову, ещё одну подушу, и стала кормить меня с ложечки вкусной кашей. Немного поудивлявшись совпадению со сном, я ел с удовольствием, несмотря на боль в груди.

– Сильно меня? – поев, спросил я.

– К счастью, лёгкие на задеты, сломаны два ребра. Просто чудо! Когда надо будет… Ладно, я ещё зайду, не сможешь ты меня позвать.

Через некоторое время я снова забылся во сне, улыбнувшись перед этим, сожалея, что не состоялся весёлый разговор с Мишкой.

Как плохо болеть! – думал я, проснувшись в следующий раз. Хотелось в туалет, а подняться нет сил. И терпеть нет мочи. Хорошо хоть, недержание не появилось вновь.

Но давит, невозможно!

На соседней кровати кто-то зашевелился и сел. Скосив в ту сторону глаза, я увидел Мишку! Он тоже увидел меня.

– Вилька! – воскликнул он, вставая. Я заметил, что руки у него забинтованы.

– Мишка, – осторожно попросил я, – дай утку!

– Утку? – удивился Мишка.

– Ну, горшок! Писать хочу!

– Так бы сразу и сказал… – пробормотал Мишка, забираясь под мою кровать.

Потом, неловко действуя своими культями, постарался подсунуть под меня утку.

Выходило это у него плохо, как у безрукого, шутить мне расхотелось.

На моё счастье появилась Маша, которую я сначала стеснялся, но, после неловких попыток Мишки, всё стеснение пропало.

–Умница, Витька, – сказала Маша, вынимая утку, – не надо стесняться, когда поправишься, будешь всё сам делать. А Мише самому ещё надо помогать, руки пока не справляются, пальчики плохо двигаются.

– Теперь не будут тебя мучить скрипкой, – бормотнул я.

– Лучше бы мучили, – всхлипнул Мишка.

–Ну, Миш, не теряй надежды, – шипел я, кляня себя за глупую подначку.

Но Мишка не плакал, он присел ко мне на кровать, и начал гладить меня по голове своей забинтованной рукой.

– Какой ты стал белый, Вилька, совсем белый!

– Это после контузии?

– Сейчас ты стал ещё белее.

– Может, отмыли?

– Может! – засмеялся Мишка, – как я рад, что мы живы, и вместе!

Пошептаться нам не дали, потому что вошёл доктор, который меня оперировал. Я узнал его по круглым очкам.

– Что, больной? Жив?

– Жив товарищ доктор, – прошептал я, – Спасибо…

– Тебе спасибо, что выжил, а то меня бы съели твои товарищи, да и комдив…

– Мои товарищи… они живы? Все? – с надеждой спросил я.

– Это было бы слишком хорошо, Витька, – вздохнул доктор, – Война не разбирает, кому умереть, кому жить, вот и ты чуть не угодил.

– Да ну, сам подставился, – покраснел я.

– Как знать. Ребята говорят, если б не поднялся, пуля попала бы тебе в голову. Вполне могло быть.

Доктор убрал с моей груди одеяло, осмотрел повязку.

– Ладно, отдыхай пока, завтра сделаем перевязку. А ты, герой, – обратился он к Мишке, – как себя чувствуешь? Руки болят?

– Ноют, чешутся.

– Подживают, тоже завтра перевяжем, – Мишка поёжился.

– Скоро вас посетит комдив, готовьтесь, вспоминайте свои подвиги. Всё, ребятки, пойду дальше. Сегодня поскучайте, никого к вам не допущу, слаб ты ещё, Витька.

Доктор ушёл, и мы с Мишкой от души нашептались, вспоминая свои приключения.

– Как ты думаешь, Вилька, что с нами дальше будет?

– Отправят в тыл, Минька. Будь мы здоровы, побарахтались бы, а так, кому мы здесь нужны?

– Это так, – уныло сказал Мишка.

– Ты что, Минька? Неужели понравилось играть со смертью?

– Страшно было, – покивал головой Мишка, – А сейчас чего-то не хватает. Скучно.

– Ты так говоришь, будто всё уже кончилось. Не забывай, там, за стенкой палатки, идёт война, а мы ещё в тылу врага. Рано ты расслабился.

– Я не о том, Вилька, мы сейчас беспомощны, как дети, обидно.

– Да, Минька, не совершать нам больше рейды по тылам врага!

Мишка с удивлением посмотрел на меня:

– Всё бы тебе смеяться!

– Ну, не плакать же, Минь! Мы ещё так молоды, всё у нас впереди! Если захочешь, навоюешься ещё!

– А ты?

– Я имел ввиду, вместе со мной…

– Не хочу с тобой расставаться. Куда ты, туда и я.

– Да, у нас получилась неплохая пара диверсантов.

– Это же ты всё сделал!

– А кто начал? С дубинкой?!

Мы посмеялись, немного, потому что мне было больно, потом опять пришла Маша и покормила нас. Причём Мишку тоже пришлось кормить с ложечки, не держал он ещё ложку своими культями.

На другой день нас перевязывали. Мишка шипел сквозь стиснутые зубы, по его щекам текли слёзы. Мне тоже было не сладко, когда меня ворочали.

Не успела утихнуть боль, как нас посетил сам комдив.

Ему принесли стул, он сел на него, поразглядывал нас, как будто впервые видел, и сказал, что времени на лечение у нас не осталось, завтра прилетает самолёт, и нас отправляют в Москву.

– Я доложил про ваши приключения, и мне приказали срочно отправить вас в тыл.

Я думаю, вами заинтересовались соответствующие органы. Вы и так хорошо нам помогли, а, вспомнив всё, наверно, расскажете ещё немало интересного.

Я представил вас к медали «За отвагу», что будет потом, мне неведомо. Спасибо, ребята!

– Куда нас? В детдом? – с трудом спросил я.

– Зачем же в детдом? Сначала в госпиталь, потом решат. Вам нужно качественное лечение, не дай бог, воспаление. У нас не богато с медикаментами.

Когда ушёл комдив, к нам прорвался командир разведчиков.

Он обнял Мишку, сел ко мне на койку и поцеловал в лоб.

– Прости, Вилька, что не уберегли. Буду скучать. Береги себя.

– Правда, мне сказали, что у вас есть младший братишка?

– Правда. Такой же, как ты.

– Похож?

– Такой же смелый и серьёзный.

– Не серьёзный я, весёлый.

– Молодец, Вилька, братик! Ребята хотят попрощаться, да не пускают.

– Почему не пускают? Я же не при смерти.

– Боятся инфекции.

– Тогда понятно. Передайте им, что я очень их всех люблю.

– Спасибо, Вилька!

– До свидания... А я ведь так и не узнал, как вас зовут.

– У нас и не положено, обращаемся по позывным. Я, например, Бобёр. Для тебя сделаю исключение, как для братишки. Сергей меня зовут. Ну, всё! –

Сергей наклонился, ещё раз поцеловал меня, Мишку, и вышел из нашей палатки.

Назавтра мы с Мишкой целый день провели вместе. Заходила Маша, доктор проверил, как идёт моё выздоровление, посоветовал делать нехитрые упражнения, чтобы разгонять застоявшуюся кровь, Мишке тоже. Мишка морщился, но делал вращательные движения руками.

– Ты, Витька, главное, не сдерживай дыхание, старайся глубже дышать, а то может воспаление лёгких случиться, – объяснял мне доктор. – Организму требуется кислород, а где его взять, как не из лёгких.

Доктора звали Артур Львович. Из бывших. Непонятно, как избежавший повальных арестов, он служил в военном госпитале, потом попал в окружение. Теперь, в партизанском отряде был главврачом полевого госпиталя.

– Артур Львович, почему вы меня Витькой кличете? – спросил я.

– А как же?

– Вилька я, Вилли…

– Да? А мне показалось, что тёзка сынка моего.

– Воюет?

– Нет, давно схоронил, ещё в гражданскую. Чуть старше тебя был.

– Извините.

– Не надо, Витька, не одного его я схоронил, жена от тифа, дочка… Один я остался, Витька. Меня тоже два раза арестовывали, да отпустили. Чтобы тебя вот вытащить.

– Спасибо вам, Артур Львович, лёгкая у Вас рука, не почуял, как пули вынули.

– Да ты без сознания был, вот и не почувствовал. Хотя, да, вы герои. Вон, Мишка. Знаю, как больно, когда кисти ранены, перевязывать, а он только шипит.

– Да, – подтвердил Мишка, – когда прибивали, не так больно было.

– Доктор, – прошептал я, – А как у него со второй раной?

– Рана, как рана. Зажила уже.

– Не отрезали?

– Не волнуйся за своего друга, всё у него в порядке. Тебе бы ещё полежать. Растрясут, окаянные. Здесь, тоже, оставаться нельзя. Лютует немец, ищет кого-то. Не вас?

– Не исключено. Неужели догадались?

Ночью прилетел самолёт. Право отнести меня на руках отвоевал тот самый дядя, который нёс по болоту Мишку.

– Запомни, Вилька, – прогудел он, – Бизон мой позывной. Будешь опять по тылам хулиганить, вызывай, повеселимся вместе, – подмигнул он мне, – Зовут меня Тарас.

Меня уложили на носилки, привязали, Мишку тоже закрепили, сам держаться он пока не мог. С нами сел политрук, Артемий Павлович, сопровождающим. Он должен был нас, как особо ценный груз, сдать с рук на руки каким-то ответственным товарищам. Ни в званиях, ни в должностях я не разобрался.

Полёт… Нормальный. Если я пережил операцию, то полёт меня чуть не убил. Как боялся Артур Львович, так и получилось. Самолётик трясло, казалось, в грудь непрестанно вколачивают гвозди. Я хрипел и задыхался. Никто не пришёл мне на помощь. Если бы не посадка, где-то в середине полёта, отдал бы концы.

Пока самолёт заправляли, меня вынесли подышать, пришёл местный фельдшер, дал понюхать нашатыря и дал сердечных капель с ментолом.

Мишка стоял возле меня на коленях и страдал, не зная, чем помочь.

– Что парень, растрясли? – подошёл лётчик, – Ничего не могу поделать, грозовой фронт неподалёку. Зато проскочили линию фронта. Ещё один рывок. Продержишься?

– Есть варианты? – спросил я, – пассажирский лайнер, когда будет?

– Шутишь, значит, будешь жить. Мы постараемся. Теперь спешить ни к чему, поведём плавнее.

И правда, довезли живым и почти здоровым.

Кто нас встречал, куда повезли, прошло мимо меня. Приехали, занесли, уложили и поставили укол. После чего я быстро уснул, как потерял сознание.

Разбудил меня солнечный луч, нахально заглянувший в окно. Окно было приоткрыто, слышно было щебетание птиц.

Повернув голову, я увидел ещё одну кровать, аккуратно застеленную. Больше никого не было.

Недолго я пробыл один, наслаждаясь тишиной и покоем. Открылась дверь, и вошёл военный в белом халате.

– Проснулся? вот и хорошо. Сейчас тебя приведут в порядок, и надо будет ответить на кое – какие вопросы. Уж извини, но ждать, когда окончательно поправишься, некогда, сам знаешь, немец рвётся к Москве. Каждая минута дорога.

– Понимаю, – тихо сказал я, – Обстановка меняется каждый день.

– Я рад, что ты всё понимаешь! – бодро сказал военный.

Когда меня привели в порядок и накормили, поставив ещё какой-то укол, после которого я стал бодрее, ко мне в палату зашли трое военных, двое в штатском.

Начался допрос. Спрашивали буквально всё по минутам. Иногда не очень верили, качали головой и переспрашивали, не путаю ли я чего, не выдумываю.

Потом я попросил, чтобы пригласили картографа с картами.

Я диктовал по памяти, а картограф записывал, делая пометки на карте.

Прервались только на обед.

– Где Мишка? – наконец-то удалось мне задать вопрос.

– В соседней палате, там его допрашивают.

– Донесения, которые мы принесли, в штанах зашитые, получили?

– Да. Ты знаешь, что там было написано?

– Ничего мы не знаем. Нам только сказали, что под левым карманом было ложное донесение, а под правым – настоящее.

Военные переглянулись: – И как теперь разобраться? Ты сказал, где что?

– Нет, нас с Мишкой ранило, мы были без сознания.

– Да, – задумчиво сказали товарищи, – теперь не знаем, чему верить…

– Ну что, устал? Конечно, устал. На сегодня всё. Ещё появятся вопросы, зайдём.

Военные и гражданские вышли, зашли врачи. Начали осмотр и перевязку…

Когда им надоело меня мучить, в палату зашёл чуть живой Мишка.

– Тикать надо, Вилька, – пропыхтел он, – не поверишь, у немцев легче было.

– Вот встану, и утечём, – согласился я, – вусмерть замучают.

Мы невесело посмеялись.

На другой день мне разрешили подняться с постели, и я, с помощью дюжего санитара, сам посетил туалет.

Честно говоря, меня страшно бесила собственная беспомощность, ко мне приставили молоденькую девушку, но я заявил решительный протест, после чего появился санитар.

Мой отказ от девушки сильно её расстроил, я слышал, как она плакала, но ничего с собой поделать не мог. Ну не хотелось мне, чтобы девушка лет шестнадцати выносила за мной, хотя врач говорил мне с укоризной, что эта девочка работает в госпитале, и там гораздо хуже условия.

Я желал, чтобы мне помогал Мишка, но у него ещё сильно болели руки.

Скрипя зубами, я пытался сам ходить по комнате, удивляясь, как ослаб. Санитар был обучен лечебной физкультуре, прописал мне упражнения, и я старался изо всех сил.

Несколько раз ещё допросив, нас оставили в покое.

Зато принесли пошитую на нас форму: гимнастёрки, галифе и сапоги.

Поставили по стойке смирно, объявили приказ о награждении медалью «За отвагу», прикололи к новеньким гимнастёркам, обмыв их в спирте, который сами и выпили.

Затем сказали, что, после выздоровления нас определят в Суворовское училище.

Мишка приуныл.

–Так и война кончится, пока мы лечимся да учимся!

– Не кончится, Минька! Куда мы с тобой сейчас годны? Вот, подлечимся, подучимся на диверсантов, и ещё повеселимся!

– Повоюем, Минька?

– Повоюем, Вилька! – воспрял духом мой друг.