Текст книги "Фантастика 1975-1976"

Автор книги: Александр Куприн

Соавторы: Север Гансовский,Пётр Проскурин,Игорь Росоховатский,Юрий Тупицын,Михаил Пухов,Всеволод Ревич,Леонид Леонов,Аскольд Якубовский,Виталий Бабенко,Ромэн Яров
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 31 страниц)

Георгий сидел над картой и что-то бормотал о своем глубркрм интересе к здешним болотам.

– В болоте, Тим, рождается жизнь. Болото и застой – символ особого рода жизни, скоро мы с ней столкнемся.

Или:

– Присмотрись, во-он там деревья-психи. Одно пляшет, второе впало в детство и зеленеет от самых корней. Вот деревомизантроп, оно растет на отшибе, на нем ни листика, однако живое.

– Далеко еще? – спросил я.

Он ткнул пальцем в просвет деревьев, показал на ровную, металлически блестящую полоску горизонта (над ней летела цепочка медуз).

– Плато! – сказал Георгий.

Он сидел почти голый (сушил комбинезон) и не боялся ни бактерий, ни грибковых спор. Он вообще в ту пору ни черта не боялся.

Он посмеивался надо мной и твердил, что биолог должен автоматически любить болота, медуз и осьминогоподобных улиток. Я отмалчивался. Не смешно – дом наш разрушен, ради погони за неопределенным злом погибли три моих собаки. Мутанты! Три из семи!

Их предки увезены с Земли, их родители направленно отобраны, они выучены для службы вот на таких сумасшедших планетах.

Им же цены нет!

А в доме была Джесси со щенятами. Дурацкая бомбежка! Дурацкое положение – преступник охотится на блюстителя закона.

Но что такое закон?… Вот, скажем, эти мхи. Они растут, сосут голубую землю и через миллионы лет породят траву. Это природный закон. Слизняк в болоте ловит других маленьких слизней, переделывает их в свою массу. И это закон.

Вон следы моута, поспешные. Интересно, от кого он удирал? Но раз удирал – значит, есть существа и круннее и сильнее его. Тоже закон – на сильного всегда найдется сильнейший. (На Глена – Штохл, на него – Георгий.)

А закон человека? Справедливость его многолика.

Закон… Ники привинтил ракетное ружье на свою башенку. Но держится он ближе к Звездному, чем ко мне, – закон симпатии.

Ники, проходя, осматривает плот – закон осмотрительности. Или стреляет, разнося в клочья очередного болтающегося на дереве слизня, нарушившего закон осмотрительности. Грохот, шипение ракетного снаряда – и слизня как не бывало.

…Плато. Я в астрономическую трубку рассмотрел летателей. Но это оказались не медузы, а мини-скарпы типа «Блеск». Простому глазу они казались пузырьками-медузами.

– Это скарпы, – сказал я.

Я наблюдал, Георгий сидел, положив на колени карту, делал отметки маршрутов мини-скарпов и жаловался, что просто не в силах настроить мозг на их волну, так их много. Сплошная толчея.

– Чего я не понимаю, – сказал я (в поле зрения как раз пролетели три скарпа – два серебристых и один синий), – чего я не понимаю. Они же активные, оснащенные, не удосужились заглянуть к нам.

– Удосужились: для стрельбы нужна сетка координат.

Я развивал мысль:

– Понимаешь, нормальный переселенец дома любуется на картинки, слизни ему кажутся смешными. Но приезжает, выходит на свежий воздух и… чешет обратно во все лопатки, прячется за колючую изгородь на полгода, пока не привыкнет. А у них иначе, они летают!

– Ты когда делал карту?

– Месяц назад крутнулся вокруг шарика. Еще я не понимаю Глена. Почему он не позвал меня сразу? Мое имя ему известно.

– Глен умер.

– Хорошо. А где дома колонистов?

– А по-твоему? – Георгий ухмыляется.

– Слушай! Нет ли там пещер?

– Есть, и какие!

Он щурится, будто видит их.

Ники вскинул ружье и повел стволом, будто желая выстрелом сбить птицу в полете. Движение его было молниеносным, но Звездный успел схватить ствол и поднять его. Ракета с шипением и брызганьем искр унеслась вверх.

Прогулочный скарп пронесся над нами, сверкнул брюхом и ушел за деревья. Собаки залаяли ему вслед. Георгий орал:

– Быстро!.. Быстро вниз!

– Куда вниз?

– Приземляйся!

И мы с Ники приземлили плот. Но деревья здесь были прегустые, в белых перьях, бревна плота длинные – пришлось работать. Затем мне было велено прыгать на берег, Ники – держать плот на месте и следить за собаками.

Мы с Георгием побежали в глубь леса. Белый неровный мох дергался под нашими ногами.

– Он здесь, – говорил на бегу Георгий. – Я вижу его.

– Он мог улететь прямо.

– Он здесь.

– Разведчик?

– У поганца другая цель.

– Скорей! – Георгий протянул мне руку. Наконец мы выскочили на поляну и увидели машину. Около стоял моут и обнюхивал пузырь кабины. Морщины на лбу зверя двигались, в глазах была серая голодная тоска.

Мы проскочили под его брюхом. Я обернулся и увидел – он обнюхивает свой живот.

– А если… прилетят… другие… другие? – спрашивал я.

Аргус не отвечал. Еще просвет в деревьях. Ага, поляна… В середине круга красных деревьев, – шелестящих ветками, плясал человек. Он бил ногами, работал руками, вскидывая их вверх. Он подскакивал, приседал, вскрикивал:

– Их-хо!.. Их-хо!..

Это был очень толстый мужчина. Его рыхлые телеса тряслись, белые волосы растрепались. Ему было тяжело и жарко плясать.

Мы подошли ближе – мужчина плясал, закрыв глаза. Лицо его было измучено, багрово. Но видно – ему и мучительно, и приятно. Пляска была дикого, исступленного темпа, ее только и танцевать одному в тайном месте.

Толстяк открыл глаза и взлетел.

Он летел, загребая воздух руками, вытягивая ноги, изгибая туловище, прижимаясь к незримому. Я знал – это ерунда, карманный антиграв, но страх поднимался во мне, я ощутил свои волосы.

Толстяк увидел нас. Он подлетел и погнался за Георгием. Тот отступал, а плясун, легкий, словно пузырь, налетал и налетал, дребезжа мелким, гадостным смехом.

– Дрянь! – вскрикнул Георгий и ударил его. Толстяк упал. Он лежал на мхе, разбросав руки, а белый дым неторопливо покидал его.

Он был велик и плотен, этот дым. Казалось, на поляне сожгли дымовую шашку и ветер несет столб ее дыма (а ветра-то не было). Толстяк лежал и не шевелился. Георгий схватил его за волосы и поднял голову. И вдруг стал бить его по щекам.

Он бил легонько и размеренно ладонью, сначала по правой, затем по левой щеке. Шлепки разносились в тишине.

Наконец, толстый мужчина оттолкнул руку Георгия и сел. Он посмотрел на нас. Глаза его были светлые кругляшки на красном лице. Под глазами черные тени, передние зубы выставились.

– Ребята, – сказал он, помолчав. – Я вас не знаю.

Мы с Георгием молчали.

– Эй, а тебя я видел, – сообщил он, подумав, Георгию. – Где я мог тебя видеть? Такая же была синяя морда, такой же серьезный.

– Зачем привез дым? – спросил Георгий.

– Что, захотелось? Так валяй, это сладостно.

– Как звать? – спросил Георгий.

– Эдвард Мелоун.

– Послужной список?

– Крон на Мюриэле, Глен на Люцифере.

– Помню, на Мюриэле ты был помощником Крона. А здесь?

– Правлю роботами. А я вас видел, видел… А-а, так вы Звездный Аргус. Ящички, звездочки, мотаетесь по планетам, житье ваше проклятое.

– Взялся за старое?

– Аргус, я человек и все человеческое…

– Тим, он человек. Для чего Штохл назначил тебя управляющим?

– Он еще и спрашивает! – всплеснул толстяк руками. – Да мы все там управители: кто универсальных роботов, кто специализированных… Шарги правит червецами, изучает почву, Курт заведует прыгунами. И так далее.

– Где Глен?

– Опочил, вы знаете.

– Верно! А что с тобой будет, ты знаешь?

– Не запугивай, – быстро сказал толстяк. – Прощают до трех раз, у меня резерв.

И здесь я увидел ухмылку Аргуса. Губы его раздвинулись, лоб исчеркали морщины, зрачки сжались в две крохотные горящие точки. Он скользнул по мне взглядом, просто повернул голову – я ощутил болезненный ожог на лице. Я понял (видя рядом Аргуса и Мелоуна): сейчас, здесь, он уже и нечеловек.

– Третьего раза не будет. Тим, уведи ублюдка и пришли Ники.

Мелоун замотал головой: нет, не пойду. Георгий взял его физиономию за углы челюстей и подержал немного. И поглядел – глаза – в глаза. Мелоун затих, и Георгий отправил нас к плоту. Порочный тип едва тянул за собой ноги. Я обвязал его шнуром, включил напоясный антиграв. Такого, летучего, стал буксировать за собой.

От деревьев, оберегая свою ударяющуюся голову, тот отталкивался руками, кусающихся двуголовок пинал.

АРГУС

Вот чего им не видно – ускорения моего личного времени.

Медлительность совершающегося вокруг изумляла и злила меня. В своем новом времени я увидел надвигающегося крылатого робота. Он выполз из-за макушек деревьев, вошел в прицел ружья и приклеился к его перекрестью. И не желал двигаться дальше. Я, прижимая спуск, послал в него три ракеты – в двигатель, в правое, в левое крыло. Потом оглядел обломки и обнаружил, что робот здешний, на своих деталях не имел клейма, а в состав металла входил люциферий (элемент виделся мне дрожащей радужкой).

Я спросил, что мне делать. И Аргус-3 сказал о судьбе экспедиции Крона, сгубленной Белыми Дымами, и советовал побывать на здешних болотах, прилегающих к плато. Но были неожиданностью ракета и случайность, давшая мне в руки минискарпа.

А теперь нужно ударить по Штохлу, ударить как молния. Я знал, тот все проверил, всюду побывал: у дома и в лесу. Пропажа нашей компании встревожила бы Всесовет, ее следовало притемнить. Скажем, организовать нападение моута.

Штохл… Я вижу его спускающегося между деревьями.

Его скарп опускается легко, как перышко. Машину ведет многоножка. Я вижу, многоножка покрыта розовым пластиком. Сам Штохл одет в легкий скафандр. Под защитой маски брезгливы его губы.

Я вижу – он идет по лесу, и рядом с ним бегут два малых робота. Их оружие – огнеметы.

Он ходит около дерева, пиная брошенные консервные банки, и угадывает все, кроме направления. Я знаю, ему не придет в голову, что мы тащимся по болотам, он решит, что мы идем, выбирая приятный путь.

Там он расставил засады.

Я вижу роботов, шатающихся в джунглях. Они ищут нас. Но где мысль Штохла? Я зову ее, а ловлю пустоту. Исчезла, стала невидимой.

Штохл, откликнись! Ау-у… Вот, Аргус-9 говорит о экранизации мозга. Штохл загородился от меня? Пусть! Я думаю о Законе и силе его, вошедшей в меня… Является Ники. Мы сходили с ним на поляну, к болоту. Несколько дымных столбов поднялись из воды и привычно двинулись к нам.

Ники ударил ракетой. Вода с шипением и грохотом взлетела. Клуб пара окутал дерево. Упал вниз слизняк, помутнел и умер. Пар улетел к низким тучам и соединился с ними.

Уцелевшие Дымы удалялись медленно, с обиженным достоинством. В них нет хищной быстроты первого дыма, они ручные, их сюда прчивез Мелоун.

А первый? Он одичал? Местный? Это пусть решает Тим. Я же осмотрел следы. Нет, здесь бывает не один толстяк. Следы разные – легкие и тяжелые, новые и старые, мужские и женские. Итак, Дым. Тим, узнав о нем все, ахнет! Все в космосе ахнут, узнав о Белом Дыме на планете Люцифер. Он ключ к делам колонии…

А смерть Глена?

Мне надо увидеть его комнату, любимые его штучки, которые он держал в руках. Я подержу их, почувствую холодок металла, теплоту дерева, безликость пластмассы. И увижу… Много чего я увижу.

Итак, следы. Все, кто бывал, гостил у Белых Дымов, оставили печать: оттиск сапога, сломанную ветку, сорванный диет. Вот флакон из-под таблеток, валяется носовой платок, его жует плесень.

Беру платок – плесень обиженно вздрагивает. Она похожа на лиловую кошку необыкновенной пушистости. Платок… Инициалы М.Г. (Мод Глен). Она полная блондинка, медлительная, слегка картавит. Она говорит кому-то: «Поспешим, не то Хозяин поднимет визг». И, торопясь, потеряла платок.

Кто такой хозяин? Как он визжит? Ники берет у меня платок и прячет в сумку. Глен или Штохл выбирал место колонии? Чья это мысль: поселиться и жить в пещерах?

– Что делать? – спрашиваю Аргусов.

– Торопись, – отвечают Голоса. – Бери новые знания.

– Какие?

Молчат. Ладно, сам догадаюсь. Мы уходим.

Ники идет впереди меня с ракетным ружьем. Движемся, так сказать, с собственной артиллерией. Но там же моут. Хоть бы он ушел, иначе Ники прихлопнет его.

И мне стало жаль эту гору нелепостей поведения, анатомии, внешнего вида. Мне жаль всех моутов на свете – они ошибочны, они вымрут.

Но зверя нет. Он завалился спать в болотную жижу и походит на голый островок.

Мы влезли в кабину скарпа. Странноватый запах. А-а, и здесь фиолетовая плесень. Вон она, голубушка!

Я ногой соскабливаю ее с пола кабины и пинком выбрасываю наружу. Теперь хорошо. Ники садится к управлению, кладет щупальца на клавиатуру. Ракетное ружье стоит у его кресла. Придерживаю его, но не чувствую человека, сделавшего ружье. Мне больше нравятся ружья Тимофея, его старинные дробовики и пулевики. Они неудобны, слабо бьют, но их-то делали люди, а не роботы.

Ники поднимает скарп и ведет его к скалам плато. Ведет предельно осторожно, бороздит макушки деревьев.

Сейчас мы попадем в враждебное место. Страшно? Нет! У меня уверенное состояние. Я словно бы стою у двери. Ее подпирают с другой стороны, хотят закрыть, наваливаются – я же поставил ногу и держу ею дверь. Мой вес, сцепление башмака с полом и законы рычага не дают ей закрыться. А те, напирающие, выдыхаются и не могут понять, что дверь им не закрыть. Но убедятся в этом.

Что же делать с колонией? Сохранить? Убрать? Стоп! Вот они, скалы.

Мы прячемся в макушках деревьев: идет враждебный скарп. Он заходит в расщелину – там вход в подземелье. Влететь с ним? Осмотреть плоскогорье?

– Плоскогорье, – бросаю я. Ники переваливает скалы, бороздя их днищем скарпа. Он все делает верно, умница, так нас не приметят.

Пройдя строй деревьев и вспугнув узкокрылых блестящих ящериц, мы летим над плато. Его выперли подземные силы, подняли камень вверх метров на двести. Гранит, много известковых пород, легко размываемых водой. Отсюда и пещеры.

Плоскогорье… Здесь нет болот, мало фауны. И вдруг мне захотелось жить здесь в покое и сухости, гулять и радоваться отличным пейзажам.

Вот она, посадочная площадка. Заплывает красным мхом.

– Обратно!

Мы возвращаемся и снова ждем. Так нас караулила ракета. На горизонте тучи готовят ночной ливень… Медузы, несомые ветром… Хочу увидеть Тима. Вижу. Он и толстяк тесно сидят в палатке. Вокруг них сгрудились собаки. Две из них положили свои морды на плечи Тима. Нм хорошо вместе, то есть Тиму и собакам.

– Привет честной компании, – говорю им.

«Навязал монстра, – читаю я мысль Тима. – Сейчас он в остром приступе откровенности. Такие полезные сведения. Что делать? Все ценное я уже уловил».

– Заткни его.

«Смеешься. Кстати, он мне указал съедобного слизня. Похож вкусом на солоноватое желе».

– Приятного аппетита. Двигайтесь-ка к плато.

Отключаюсь. Ощупываю себя, поправляю бронежилет. Весьма потрепанная штука. Потертости, чиненая петля. В пистолете я меняю обойму. Застегиваю шлем и зову Аргусов на совещание. Но шлем молчит, и я дремлю вполглаза. Мне хорошо. Мерно – вверх и вниз – покачивается скарп. То опускаются, то поднимаются верхушки деревьев – в белых цветах, крупных, как суповые тарелки. Над ними вьются какие-то, с гудящими крылышками.

…Очнулся. Небо белеет. Солнце уходит за скалы. Взлетают сумеречные летающие штучки, те самые, что крутятся возле нашего дома. Но есть и такие – во сне не снились. Кто их родил? Какая мама?

Необыкновенно фотогеничны! Эх, ловить бы их на матовое стекло камеры! Это такое наслаждение, такая трудность.

Работая с Тимом, я увлекался фотосъемкой. В доме лежали мои альбомы. Бывает, раскроешь и вытаскиваешь одно фото за другим. И под прибором зверье оживает, шевелится, кричит.

…Вспыхнули колесики галактик. Вот и «Персей» – идет к Люциферу по инерции. Но что это со звездами? А, Ники двинулся.

Он вышел из-за деревьев и пристроился в хвост серебристой машины. Мы идем за нею, словно тень. Молодец Ники!

За этой серебристой машиной вошли мы в расселину, рядом с ней повисли у шлюзов круглого входа, за ней прошли коридор., Он циклопически огромен, с крутым уклоном вниз. По потолку его тянется светящаяся широкая полоса, видны швы облицовочных плит. Я нажал кнопку прожектора: в его свете зеркально вспыхнул скарп-проводник. Я увидел дремлющего в Кресле узкого в плечах мужчину. Тело его испускало слабые волны. Голова в белом огромном шлеме, словно гриб, сонно качалась на тонкой ножке шеи. Я беру из тюбика мятную лепешку и кладу ее за щеку. Рассматриваю человека-гриба.

Кто он? Зачем ему этот до идиотизма огромный шлем?

Путь (и мятная лепешка) кончился в широком зале. В нем бегают роботы типа Ники: одни принимают машины, другие моют их или торчат в кабинах, выверяя механизмы.

Человек из скарпа-проводника вышел, сонно щурился на нас из-под козырька шлема.

Первым, звеня сочленениями, вылез Ники. За ним спрыгнул я. И вдруг человек в шлеме побежал ко мне. На бегу он стянул шлем. Его волосы вздыбил сквозняк, его нос и подбородок сходились друг с другом словно щипцы. «Я – Штохл! – сигналил мозг. – Ты узнаешь меня, Звездный? Я – Штохл».

Я даже онемел от неприятного удивления.

– Звездный! Добрался-таки? – крикнул Штохл и надел каску, погасив свой мозг. – Намерен мешать?

Голос его резкий, сильный, звенящий. Молодой голос. Подбежав, он схватил мою руку своими обеими и стал ее трясти. Тряс и смеялся, высоко закинув голову.

Отпустил руку. Я смотрел на него. Ощущение шильности его черт сменилось другим. Режущее было в его лице, острое и воронье: синеватая чернота волос, нос клювом, белые веки.

Человек с вороньим лицом – так прочитал я его.

– Именем Закона… – начал я и протянул руку к его плечу, готовясь договорить формулу, сказать те слова, что тяжелее камня, и менять которые никому не дано.

«Стой! – сказали Голоса. – А знания?»

– Стоп! – перебил меня Штохл с огромной быстротой. – Это успеется. Я вас ждал, хотел увидеть. Да, да, хотел. Знаете почему? Я, роботы – мы все лица тривиальные и обыденные, а вот Аргуса видел один из миллиона – так мне сказала статистика. В общение с ним вступает один из тысячи миллионов. Такое соотношение. Я – двукратный счастливчик, а вы именем Закона… Вам сколько лет, мой судья?… Тридцать?… А вы молодец, вы умеете драться. Надо же, оглядываюсь назад – а за спиной Правосудие. Вы ведь имеете право судить? Да? Но как это вы от моей ракеты увернулись?

«Бери Знание», – шептали Аргусы.

– Хорошо, братья, я возьму его. Но какое? Где?

– Как вы нашли то место в лесу? – не унимался Штохл.

– Так вот вы какой! Каску, каску снимите.

– Так вот вы какой, Звездный. Нет, каску я не сниму. Два кило свинца на голове ношу из-за вас, не сниму. Цените!

– Что же, шея укрепится.

– Верно. А я… Красный Ящик? Он с вами?

– В доме, который вы жгли (а я уже и забыл о нашем доме).

– Знаете, с вами мне как-то не везет, – вдруг засмеялся Штохл. – Я летал сегодня и туда, сами понимаете. И что же? Угодил не в дом, а в горючее, дом только закоптился. – Но вы красавец – жилет, каска. И не таращите, не таращите на меня ваши прекрасные глаза, ноги подкашиваются. Да, да…

Штохл опять засмеялся. Потер ладонь о ладонь.

– Но к делу. Итак, комната вам приготовлена: идите вверх и прямо по коридору. Ждем вас, как видите. О-о, мы не такие простофили, уверяю вас. И слизней у нас есть не придется, бегать от них – тоже.

Болтая, он тут же отдавал приказы роботам. Послал ремонтных к нашему скарпу «Алешка». Отрядил встречающих к Тиму.

Ники, подозрительный и настороженный, вращал башенку. Веко его лазера дрожало, готовое открыться.

– Весь в хозяина, – смеялся Штохл. – А за меня не бойтесь, Аргус, я не сбегу. Куда? К тому же у меня есть серьезное подозрение, что мы с вами еще поладим.

В самом деле, куда он уйдет?

А мне надо поесть как следует. И решить, что делать дальше. Отдаваться силе, несущей меня? Проверить ее? И продумать, как взять этот урок жизни и внести его в кладовую Аргусов? Так.

Началась эта ночь, предельно тяжелая.

– Бросьте-ка все это, – советовал мне Штохл. – Пока не поздно. Я плохого вам не желаю, вы мне даже интересны. Подумайте – планету переделываю. Ерундят они там, в Совете, а вы у них на веревочке, и мне мешаете, и время теряете. А оно, заметьте, не возвращается… Идите сначала вверх.

ЧЕЛОВЕК С ВОРОНЬИМ ЛИЦОМ

Комната Глена ничего мне не дала. Там был склад вещей погибших колонистов. Аккуратно устроено – полки, гнездышки, таблички:

«Т.Глен», «Е.Крафт», «А.Селиверстов»

– всего десять человек. Одни колонисты умерли от болезней, другие убиты медузами. Но вещи их остались – долгоживущие вещи.

Вот ружье Глена, вот одежда, пахнущая плесенью. Ага, бритвенные принадлежности – первая, увиденная мной в жизни, опасная бритва с широким лезвием. Из всего найденного это наиболее личная вещь Глена, выкопанная им в семейных вещевых залежах. Синие отсветы лезвия рисовали мне его.

Этот человек (по словам Тима, гениальный) носил вот тот свободный костюм по праздникам, этот широкий комбинезон на работе. А если выходил в джунгли, то одевал легкий скафандр.

Он не любил стеснять себя и, конечно, не мог придумать подземную жизнь. Толстый (96 килограммов), веселый, сильный, он верил именно в биологическую цивилизацию, должен был верить в нее.

С неисчерпаемым добродушием толстого человека Глен мог терпеть неудобства Люцифера. Но его мясистая мудрость уперлась в четкую сухость Штохла. Правоту Глена могло подтвердить время.

Правота Штохла?… Достаточно было побегать взапуски с загравом, прятаться от оранжевого слизня или прилипнуть к свисающей с дерева ловушке манты. Или убегать от медузы, прыскающей ядом. А то вернуться и обнаружить, что дом начисто съеден плесенью.

Правота Штохла – это чистый воздух, душ, вечерний покой. Сразу! Глен же говорил о смене поколений.

Итак, Глен и Штохл, порыв сердца и расчет.

Я хожу и беру вещи. И один за другим передо мной (во мне? в мозгу?) строятся ушедшие люди.

Вот Крафт, угрюмый и тяжелый. Упорство – его имя.

Селиверстов, веселый, со странно широкими челюстями.

Подходит сам Глен, огромнейшая и смешная фигура. Что в его взгляде? Отчуждение смерти? Видение будущего Люцифера?

Прыгают с нумерованных полок и подходят другие люди, вертится между ними золотистый спаниель (его ошейник повешен на маленький гвоздик).

Он суетится обрубленным хвостиком. Милый призрак, он тычется носом в ладони других призраков.

Толпа густеет, я слышу их голоса. Они шелестят: «Спроси нас, спроси, ты узнаешь все».

Но я не могу спросить их. Я сжимаю свое лицо и ощущаю пальцем холодные впадины и выступы его. Но вижу их сквозь ладони, сквозь сжатые веки – они во мне, они во мне…

– Друзья, – тихо шепчу. – Мы покараем Зло, я обещаю.

Я вернулся в свою комнату и сел в кресло. Успокоился. Итак, мысль Штохла экранирована. Но других-то я вижу.

Не напрягаясь, совсем легко, я вижу тени шахт под моими ногами, ловлю мозговые волны людей, шорохи и трески их слов, ослабленные скальной породой.

Итак, колонисты… Я использую Ники. Он похож на здешних многоножек, та же модель. Я повелел ему идти к колонистам смотреть и слушать…

Итак, начну с основы этого дела.

Всесовет получил два сообщения. Первое (от Штохла) – Глен умер, заразившись болотной лихорадкой, похоронен с положенными его рангу почестями.

Сообщение номер два (самодельный передатчик, прицельная волна) – Глен подло убит.

Вопрос: чем объяснить дальнейшее молчание передатчика? Осторожностью? Борьбой в колонии? Но я располагаю ощущением Зла лишь в одном человеке.

Эти мне виргусяне!.. Они в подземельях своей планеты все или обожатели зверей, или машин, только их. А уж характеры! Итак, Глен и Штохл?

Я соединяюсь с Всесоветом, с его картотекой, и считываю данные: «Томашек Дж. Глен: планета Виргус – хирургическая селекция, разработка методики направленного воспитания животного и растительного мира молодых планет. Возраст пятьдесят лет. Рост высокий, полнота выше нормальной, глаза и волосы светлые. Глава колоний на планете Люцифер. Член таких и таких-то ученых обществ». (Список работ.)

Вот карточка Штохла.

«Место рождения – планета Виргус. Возраст – семьдесят. Профессия – изобретатель, печатных работ нет. Интересы: самоуправляемые системы. Выступления на темы колонизации планет. Оппонент Глена. Послан на Люцифер для технической помощи и организации параллельного опыта (маломасштабного технического метода колонизации данной планеты».

Перечисление изобретений – огромнейший список.

И вдруг Зло, вдруг преступление. Что это? Взрыв души Штохла, вечно сжатой улицами-штреками Виргуса?… Жесткими правилами жизни покинутой планеты?…

И вдруг мне стало одиноко – Тим еще далеко. Тогда позвал Голоса. Они пришли сразу, будто стояли и ждали за моей спиной. Сколько уверенности принесли мне они.

– Так, мальчик, так, – твердили они. – Действуй, но не спеши.

– Дело интересное. Бери Знание, Знание, все крохи его, – напоминал другой. Стихли. Переводят дыхание. И снова:

– Я, Аргус-3, я поспешил на Мюриэль и упустил интересный поворот дела. У тебя Мелоун. Ты не забыл его?

– Предлагаю внимательно рассмотреть семь сторон этого вопроса. Не спеши, нужно вызревание дела в ближайшие часы.

– Точнее уясни себе Закон.

– Я Аргус-11, пытался с молодым задором переделать людей и сломал их волю. Береги человека!

– Наблюдай, наблюдай, наблюдай…

– Я, Аргус-7, столкнулся с случаем, когда преступник за простым нарушением скрывал преступление более опасное, вызванное тоской по Земле. Понимаешь, он привез гены земных животных…

– Наблюдай, наблюдай, наблюдай…

С ними я решил так: Закон, в конце концов, требует лишь нормального поведения. Норма, конечно, меняется. Одно дело жить в городишках, другое – здесь, на диких планетах. Но меняется норма только в одну сторону – требует большего.

А теперь мне нужны дневники Глена. Они, как я вижу, хранятся у Дж. Гласса, эскулапа и биохимика.

Я перешел через мостик (текла подземная черная речка, в ней булькали какие-то белые и плоские). Щелчком сбил в воду железную финтифлюшку, приклеенную к перилам. Прошел к колонистам.

Их коридор огромен. Он тает в голубом свете, дышит теплым сухим воздухом. И двери, много цветных дверей.

У входа в него я наткнулся на Ники. Тот брел мне навстречу. Он сгорбился, опустил усы антенн: вид предельно унылый.

– Спасибо за поручение, – задребезжал он. – Поручил слежку честному роботу. Спасибо, уважил, благодарен, рад, счастлив, на седьмом…

– Что ты узнал?

– Ничего.

– Как они здесь?

– Никак! – огрызнулся Ники и скрутил антенны в презрительные спирали.

С ним начинаем обход. Первая дверь – красная, в бегающих квадратиках. Они то рассыпаются, то строятся в большой ромб.

Я постучал – дверь отступила передо мной, показала комнату. Вокруг стола сидели жирные парни – играли в карты. Увидев меня, они почему-то скинули их на пол.

Я вошел. Здесь царила роскошь. Стены мерцают. Парящее электрическое одеяло (о таком мечтает чудило Тим). Пузырчатые кресла. Статуэтки из тех, что оживают от кнопки и творят черт знает что. Ковры толстые, рыхлые, словно лесные мхи.

На столе – грибы в блюде. Фиолетовые, те, что на глазах съедают каждый мертвый обломок дерева (а я вижу в них алкалоид типа мескалин. Вот оно как!).

Игроков четверо. Комбинезоны с отливом металла. Вид типичных колонистов, свирепо хватающихся за работу: тяжелые подбородки, взгляды, бицепсы. Но толсты…

Вообще, такой отличной коллекции волевых подбородков, какие были собраны здесь, я прежде не видывал.

Я сел к столу и стал разглядывать их – одного за другим. Авраам Шарги. Кожа хранит меланезийскую синеву, лоб тяжелый, губы тяжелые, подбородок, взгляд пронзительный. Пригодится.

Иван, фамилия – Синг. Изящен и… бесполезен.

Курт Зибель: подбородок, взгляд, плечи, бицепсы, трицепсы, неприязнь.

Прохазка (фамилия необычайно плодовитая – для космоса, все время на нее натыкаюсь). Подбородок, взгляд, брови словно усы Тимофея.

И вдруг мне стало жалко тех женщин, что будут любить этих четверых.

– Веселитесь? – спросил я.

– Хэлло, Звездный, – сказали они. – Убиваем время.

И, приветствуя мое звание (наконец-то догадались), привстали и шлепнулись обратно. И кресла заворочались, приспособляясь к новому положению их задов, массируя эти зады. Меня стали угощать.

Была выставлена бутылка вина, из холодильника извлечена парочка жареных цыплят. Гм, гм, еда колонистов.

– Пейте, ешьте, – говорили мне. – Все здешнее, все искусственное, все превосходного качества.

Я снова поел с удовольствием. Обгладывал пластмассовые косточки – техника виргусян безупречна и в мелочах. Разные планеты в разное время пришли в Коллектив. Виргус – последним. Они там и до сих пор индивидуалисты, хотят своей техникой доказать, что-де могут все на свете.

– Живете весело, – сказал я. – А должны осваивать плато. И ведь не царапнули землю. Верно? Почему?

Четверка оживлялась, даже пыталась встать. Это было внушительное зрелище.

– Там ад! Красный ад, синий ад, зеленый ад (Прохазка).

– Хозяина не видели? Мы его поддерживаем (Шарги).

– А грибы, – спрашиваю я, – зачем?

– Грибы ерунда, можно взять «прямун» и сгонять на болото (Прохазка).

– Ха-ха-ха!

– Там забеспокоились? (Шарги воздел глаза к потолку.)

– Верно понимаешь. До встречи.

…Следующие три комнаты были пусты. В четвертой сидел за столом лысый мужчина лет сорока, точнее, сорока трех, Свитер. Подбородок. Плечи. Бицепсы. Обстановка без грибов, цветов и статуэток. На столе – разобранный мини-двигатель.

Это он радировал.

Мужчина (Эдуард Гро, 44 года) помахал мне рукой: извините, мол, не здороваюсь, выпачкался машинным маслом.

Но опасения его самые унизительные. Например, ему кажется, что я его ударю. Неужели Штохл их еще и поколачивает?

– Вы Аргус? – выдавил наконец мужчина.

– Как будто. Там, – словно Шарги, я кидаю взгляд в потолок. – Там приняли ваш сигнал. Вы оказали большую услугу правосудию, спасибо!

– Вы… станете расследовать?

– Именно. Буду откровенен, мне здесь все не нравится… Кроме техники. И что Глен исчез, не нравится, что колония зарылась в камень, тоже не нравится.

– А я вам нравлюсь?

– Вы типичный представитель разлагающейся колонии. Чем вы помогли Глену?

– Верно, ничем.

– Уклоняетесь от всего, что пачкает: пьянок, ссор, драк.

– Заметьте еще, я не пляшу на болотах, не ем грибов.

Я осматриваю его комнату – инструмент, станок, прочее в том же духе.

– Мастерите? Любите это?

– Хозяин заказывает, у него смелый ум. Жаль человека, жаль его времени.

– Какого времени?

– Что он тратит на управление этой дурацкой колонией.

– Вы недовольны?

– Живется нам хорошо. Встаем в восемь, в девять – ленч, в шестнадцать – баскетбол. Один хозяин работает круглыми сутками, да вот я еще ковыряюсь. Остальные играют в работу.

– Почему нет плантации?

Механик поднялся. Сидящим он кажется выше – коротконогий, родился на астероиде.

– А вы пробовали заводить плантации на Люцифере?

– Нет.

– Оно и видно! Будь она проклята, эта биология Люцифера, эти летающие сволочи! То высосут кровь, то хватанут зубами – и, пожалуйста, вирус! Хуже их только медузы. Брызнет, и не только человек – пластик рассыпается! А уж тело одной каплей прогрызает насквозь. А плесень… Проснешься – вот она, подлая. Сожрала ботинки, съела одежду и уже огладывает ногти на пальцах. Попал кусок плесени в еду – обеспечена саркома.