Текст книги "Воскресшая душа (сборник)"

Автор книги: Александр Красницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

XXVIII
Босяки

Пьяный Богданов схватил за рукав Афанасия и потащил его в комнаты.

– Ты мне скажи сперва, в чем у тебя дело? – упирался Дмитриев. – Иначе я не пойду!

– Ну и не ходи… Я-то за тобой как за дитем каким хожу, а ты ломаешься… Не ходи, и я вот не пойду, сяду, и буду пить! – Богданов плюхнулся на стул, вылил остатки водки и выпил. – Ты кто здесь такой? – начал он куражиться. – Жених? Чей жених? Здешней горничной! А хочешь, я вот тебя в участок отправлю? Хочешь?

– Было бы за что! – засмеялся Афанасий.

– А вот за-то самое: за соучастие!

– Мели, Емеля, – махнул рукой Дмитриев.

– Ты со мной так не говори! Я все доказать могу, потому что все слышал!..

– Что слышал? – насторожился парень.

– А вот-то, что госпожа графиня, ваше сиятельство, значит, говорила и что другие с ней два господина говорили…

– Да скажи ты толком, что такое?

– А-то говорили, что убили они кого-то… Козодоева какого-то, и теперь должны на Сахалин пойти… Вот что они говорили!.. Понял? Я, брат, умный… Тихохонько вошел, на цыпочках, слышу – говорят громко… «Дай послушаю». Подошел к своему месту и притих… А они там ничего не слыхали, и говорили так, что все до единого слова мне слышно было… Выпить бы! Страсть как хочется… душа горит…

– Пойдем, коли так, – предложил Дмитриев.

Он казался чем-то озабочен, и даже торопился увести пьяного Богданова.

– Угостишь? – обрадовался тот.

– Знамо дело! Пойдем только отсюда.

Дмитриев под руку повел нового знакомца.

Козелок болтал без умолку, но совсем позабыл о своем таинственном предложении, которое сделал Афанасию, а тот тоже как будто не интересовался им, стараясь незаметно выпытать у пьяненького как можно больше подробностей о разговоре Куделинского, Марича и графини Нейгоф.

Наконец его пьяное бормотание надоело Афанасию.

– Ты сиди, – объявил он, поднимаясь из-за стола грязного трактира, где угощал Козелка, – а я пойду.

– Куда, друг? – уставился тот на него помутившимися глазами. – А как же я?

– Это уже твое дело… Не в няньках ведь я при тебе состоять взялся. Угостил, и довольно! – и Афанасий тронулся от стола.

– Миленький, – едва поднялся на ноги Козелок, – воззри на бывшее подобие человеческое и не пренебреги… Ссуди на бутылочку.

Дмитриев с отвращением посмотрел на него и швырнул на стол две серебряные монетки.

Водку пьяному читальщику давать не хотели, но он все-таки ухитрился достать полбутылки хмельной влаги, выпил ее чуть ли не разом и окончательно свалился с ног. Его вышвырнули за дверь трактира. Но инстинкт не оставил несчастного алкоголика. Он побрел сам не сознавая куда и наконец пробрался на кобрановские огороды, где и успокоился под кучей рогож, приготовленных для прикрытия парников.

На другое утро, чем свет Козелка разбудили пинки огородного сторожа.

– Опять появился, нечистая сила! – кричал тот, выгоняя Козелка. – Столько времени не был, думали, что окочурился, а он жив и в невредимости пребывает.

– Оставь, Семен Макарович! – сумрачно ответил Козелок. – Трещит! – указал он на голову.

Вокруг него собралась толпа босяков.

– У кого, миленький, из нас этот аппарат поутру не трещит, – со смехом поддел Козелка веселый Зуй, тот самый, который вместе со своим товарищем Метлой получил деньги от Нейгофа, когда тот вздумал прийти прощаться со своими бывшими товарищами.

Сумрачный Метла был тут же.

– А ты не смейся! – остановил он Зуя. – По себе знаешь, тошно нашему брату, когда опохмелиться нечем.

– Ну, вы, чего встали да галдите, словно на бирже? – закричал на них сторож. – Прочь все пошли!

– Поработать бы… – робко сказал Зуй.

– Сказано, все вон!

– Хоть бы на сороковочку единую, Семен Макарович!

– Ничего не будет: нет сегодня никакой работы… Да вы что? – рассвирепел сторож. – Внимания не обращаете, дряни этакие? Вот возьму метлу…

Босяки гурьбой направились к выходу с огородов.

– Эх тих-тих! – философствовал Зуй. – Вот бы когда Минюшка Гусарчик наш вспомнил о нас… Где-то он теперь? Поди, на серебре питается, из золотых стаканчиков выпивает, позабыл о нас, сирых!

– Минька Гусар? – вдруг так и озарилось воспоминанием лицо Козелка, державшегося вместе с Зуем и Метлой. – Минька Гусар? Дело, братцы!

– Видел ты его, что ли? – ткнул читальщика в бок сумрачный Метла.

– Еще бы не видать! Ближе, чем вас вижу.

– Где?

– Вот-то то и оно где! Ведь помер Минька то…

– Как помер?! – воскликнули, останавливаясь, оба босяка.

– А так, как все помирают. Да он и не Минька Гусар был, а граф Михаил Андреевич Нейгоф… Его сиятельство…

– Вон она птица-то какая! – прошептал, вздыхая, Зуй.

– А сколько раз мы его смертным боем колачивали? – произнес Метла. – Умер, говоришь? Не врешь?

– Чего врать, ежели я сам у его гроба читал?..

– Эх, жаль малого! – протянул горестно Зуй. – Добрый он! Уж раздобылись бы мы у него деньжатами…

– И теперь раздобудемся! – объявил Козелок.

Зуй и Метла даже отскочили от него.

– Ты это что же? – поднял кулак последний. – Издевки творишь?

Он рассвирепел, глаза его налились кровью. Они уже порядочно отошли от огородов и были теперь среди бесконечных пустырей.

– Дай ему, Метла, раза хорошего! – закричал Зуй, тоже рассердившийся на Козелка.

– Да стойте вы, лешие оголтелые! – закричал не на шутку испугавшийся Козелок. – Ведь дело я говорю, а не издевку творю… Слышь, читал над нашим мертвым Минькой Гусаром я…

– Знаем, ты к этому делу издавна присноровлен.

– Вот-вот! И все какие ни на есть тонкости его превзошел. Видишь ты, братцы, какое это у нас у всех, почитай, дело выходит: ежели видим мы, что родственники в расстройстве душ от великого горя, да если видим, что вещь какая-либо плохо лежит и внимания заслуживает, так мы ее цап – и под покойничка…

– А а! – протянул Зуй. – Вот оно что. В самом деле, на дело похоже.

– То-то и оно! А вы меня бить хотели!

– Так ты что же? – вернул разговор на прежнюю тему Метла. – Цапнул ты, что ли?

– Ну да, бумажник… И денег в нем кипа! Сторублевки все…

– Ай да Козелок! – воскликнул Зуй.

– Я под Минькину головушку бумажник-то схоронил… Надежно. Искать стали бы – не найти! Кто ни ищи вещь, в гробу пошарить не догадается… А наш брат хитер: поправить покойничка всегда дозволяется… Ну и поправишь, когда никто не смотрит, особенно после прощания последнего… Оно и не заметно… Удавалось не раз!

– Так где же у тебя бумажник-то? – полюбопытствовал Метла, глаза которого разгорелись алчным огнем при рассказе Козелка.

– Ох, и не говори! – вздохнул тот. – Беда вышла. Перебрал вчера лишнего да на чтение и не попал.

– Тогда пиши пропало, – махнул рукой разочарованный Зуй.

– Ну, это еще вилами по воде писано! Его сиятельство, Миньку Гусара нашего, только сегодня хоронят, а потому, ежели поторопиться на кладбище, как раз к последнему прощанию поспеем… Понял, Метла ты этакая обитая?..

– Сторублевки, говоришь? – спросил сумрачный босяк.

– Кажись, и крупнее есть, – отозвался тот. – Только и всего, что из-под Минькиной головы вынуть.

– Тогда была, не была – идем! – решил Метла.

XXIX
На кладбище

Идти троим босякам нужно было на совсем другой, заречный конец столицы.

День выдался ненастный, зима уже прошла, началась ранняя весна. Дул шквалистый ветер со взморья. Лед на Неве и каналах набух, побурел; на улицах, в особенности на окраинах, была непроходимая слякоть.

– Ну и погодка! – ежились в своих лохмотьях босяки.

– Выпить бы! – заныл Козелок. – Трещит, братцы, голова-то у меня после вчерашнего… Мысли собрать не могу…

– На что выпьешь? – сплюнул со злобою Метла. – Ни гроша… Ты чего это? – обратился он к Козелку.

Тот с особенным выражением на лице шарил у себя в карманах.

– Нашел, родименькие, – радостно воскликнул он, – нашел ведь! Вот он, капитал-то!..

На его ладони блестела серебряная монетка – последняя из данных ему накануне Дмитриевым.

– Вот кстати-то! – так весь и просиял Зуй.

– Именно, – крякнул Метла, – как собака, продрог я, погреться не мешает!

– А вот я сейчас схлопочу! – отозвался Козелок и кинулся в ближайшую винную лавку.

Принесенная им водка в один момент была выпита тут же на улице.

– Х-а-арошо! – так и расцвел Зуй.

– Хорошо, да мало! – буркнул Метла.

– А ежели стрельнуть? – предложил Козелок. – Втроем-то живо еще на сороковку настреляем. Рассыпься, ребята, только друг друга из вида не теряй!

Товарищам повезло. На кладбище они явились сильно навеселе.

– Тише, братцы, – шепнул обоим Козелок, – пусти меня вперед и вида не показывай, что меня знаете.

– Что там такое? – лениво протянул Метла.

– Знакомца приметил… вишь! – указал Богданов на стоявшего у решетки человека. – Подождите малость…

Он смело подошел к своему «знакомцу» и, тронув его за плечо, воскликнул:

– Афанасию Дмитриевичу, приятелю, почтение!

Дмитриев – это был он – обернулся.

– А, живая душа на костылях! – воскликнул он. – Тебя-то мне и нужно!

– Зачем? – испугался Козелок.

– Дело есть.

– Разве вышло что?

– Что вышло!.. Графа похоронили.

– Похоронили? – присел Козелок.

– Что же с ним еще делать то?.. А вот ты мне нужен.

– Похоронили? – все еще не пришел в себя Козелок. – Ну и дела!.. На могилку бы его пройти… Ведь сколько этой самой водки вместе с ним вылакали – страсть! Друзьями были закадычными… Должен же я, можно сказать, последний долг воздать… Проводи ты меня, поклонюсь я хотя могилке, а потом весь я твой… со всеми потрохами.

Афанасий почему-то был на этот раз особенно приветлив с Козелком.

– Ну, быть по-твоему! – согласился он. – Идем скорее.

Они пошли. Зуй и Метла следовали за ними на некотором расстоянии.

– И как нехорошо вышло-то все! – рассказывал Козелку Афанасий. – Даром что покойник-то графом был, а ни одного графа, почитай, так не хоронили. Ведь, слышь, графиня-то, вдова, разнедужилась… «Я, – говорит, – не могу, у меня нервы!» С полдороги отстала, а с нею и господин, который при ней для утешения состоит… Я, Настасья да Дарья и провожали только… Под самый конец чернявый с бородой, доктор что ли, пришел, он и в конторе рассчитывался… Да и этот хорош… Отвалил могильщикам на чай и ушел… Так и бросили все графа бедного… – Афанасий вздохнул. – Ты чего ерзаешь? – заметил он какую-то нервозность в своем спутнике.

– Так, ничего… Сожалею… – ответил Козелок. – И на что я тебе, милый человек, понадобился?

– Угостить хочу!

– Это за что же ты угощать меня будешь?

– После узнаешь… Вот она, могилка-то графская, – указал Афанасий на незаметный могильный холм и прибавил: – Эх, скоты негодные, как завалили-то!..

Холм был насыпан кое-как. Крупные комья земли были набросаны как попало и даже не прибиты как следует. Рядом, в ногах двое здоровых парней копали новую могилу.

– Чего лаешься-то? – крикнул один из них Афанасию.

– А того, что стоит вас, иродов, лаять! – ответил тот. – Разве так могилы насыпают?

– Ты чего петушишься? Твой, что ли, покойник?

– Мой не мой, а вот доложу господам, которые его хоронили, скажут они в контору – напреет вам.

– Ишь ты какой дошлый! – крикнул один из могильщиков. – Не бойся, не убежит покойник то!

Он взмахнул заступом, но не рассчитал и ударил по земле с такой силой, что послышался треск ломающегося дерева.

– Ты это что? – наклонился в могилу товарищ. – Никак, по гробу попал?

– Промахнулся малость, – сознался первый могильщик. – Ножную стенку отколол… Земля – что тесто…

– Так приткни ее да глинки подсыпь, будет держаться…

– Учи еще! Будто не знаю!

Взметнув раза два заступом, могильщик глиной прикрыл и пролом в гробу, и образовавшееся в могиле с Нейгофом отверстие.

– Тоже хоронят! – ворчал он. – Одного на одного… Положим, им все равно, да нам-то как оберечься?

– Ты, мил человек, не гневись! – уговаривал между тем его товарищ Афанасия. – Мы ведь тоже свое дело знаем… Слышь, палят? Чувствуешь, ветер-то какой? А? Коли в такой ветер палят, стало быть, вода поднимается… а у нас здесь, ежели высоко – заливает… Вы бы, или там господа твои, в первом разряде хоронили, а то место неважное, дешевенькое… Ежели вода поднимется да зальет, размыв будет… Снова насыпать придется, так два раза одно дело делать нечего… Понял, друг?

– Понял давно, что лентяи вы несовестливые!

– Уж и лентяи?! Вот сюда, – указал могильщик на вырытую могилу, – жильца-то только завтра с железной дороги привезут, а мы загодя постарались, чтобы с утра, значит, не возиться, а как только привезут, сейчас: милости просим! Все у нас готово!.. А ты – «лентяи»!

Афанасий уже не слушал этого ворчанья.

– Идем, что ли? – крикнул он Козелку.

– Идем, коли хочешь, – все еще оглядываясь на могилу с Нейгофом, ответил тот.

– А это кто такие будут? – увидел Дмитриев переминавшихся с ноги на ногу Зуя и Метлу.

– Эти-то? – смутился Козелок. – А это – мои приятели… мы все вместе пришли.

– Ишь принесло! Тоже, поди, графу покойному вроде тебя друзья закадычные были?

– Были, миляга, были! – обрадовался Козелок. – Все это наша одна компания… Тоже попрощаться пришли…

– Ну, и пусть себе прощаются, а мы пойдем.

– Пойми ты, – приостановился спутник Афанасия, – не могу я так напустую товарищей оставить…

– Что мне, всех вас тащить, что ли? – рассердился Дмитриев. – И тебя одного достаточно.

– Я так со всем моим удовольствием, а только они не отстанут… Ничем их от меня не отгонишь, – ныл Козелок, – разве на угощение им дать?

– А что? – воскликнул Дмитриев. – Ведь и вправду дать им малость, а потом пусть идут себе куда хотят.

– Дай, миленький, дай! – юлил читальщик. – Весь я тогда к твоим услугам буду.

– Позови-ка их! – распорядился Афанасий.

Козелок бросился к товарищам.

– Что, сивый леший? – встретил его Метла. – Опоздал?.. Где сторублевки-то?

– Что с судьбою поделаешь то! Сам сердцем плачу…

– Черт с твоих слез нам!.. Этакий кус проворонили! – негодовал Зуй.

– Вот погоди, ужо встретимся! – пригрозил его сумрачный приятель.

– Уж мы там как-нибудь разберемся, а я вам угощенье схлопотал.

– Знакомец это твой, что ли? – спросил Зуй.

– Он, он… Меня-то ему по какому-то делу нужно, а вам он на угощенье дает, отстаньте только.

– Что ж, это можно, – согласился Метла, – нам все равно. Пойдем к Коноплянкину, и ты, Козелок, туда приходи… Да вот твой знакомец.

Действительно, Афанасий сам подошел к топтавшимся на одном месте босякам.

– Вы, братцы, не держите Козелка-то, – произнес он, – вот вам по полтине на нос, угощайтесь, а он со мной…

– Кто его держит! На что он надобен? – разом ответили и Зуй, и Метла. – А вам, господин, благодарствуем…

– Вот и отлично! Валите, ребята!.. Душеньки-то, знаю я, горят. А ты, Богданов, марш со мной! Сейчас и покатим.

– Смотри, Козелок, – закричал Зуй, – как господин отпустит, сейчас к Коноплянкину Сергею Федоровичу, в чайную приходи, там мы тебя дожидаться будем!

– Ладно, дожидайтесь! – с насмешкой ответил им за Козелка Дмитриев.

Алексей что-то почуял в его тоне и тревожно спросил:

– Да ты меня, Афонюшка, куда ведешь?

– А тут господин один поговорить с тобой желает… вот о том, что ты мне вчера болтал… Да ты иди, не бойся, худа тебе от этого никакого не будет.

Дмитриев чуть не силой толкнул Козелка, и вскоре они уселись в извозчичью пролетку.

XXX
Темный замысел

Зуй и Метла первым делом пропили данные им Дмитриевым полтинники.

Времени на это понадобилось не особенно много, зато идти к своим пустырям было весело.

Даже Метла после выпивки стал не так сумрачен.

– Ахти, какое дело сорвалось! – все-таки продолжал он сожалеть. – Сгниют сторублевки-то…

– Н-да! Не повезло! Вот тебе и Козелок!..

– Что Козелок? Он всегда пропащая тварь был… Этакое дело мимо носа проворонил!

Босяками вновь начало овладевать мрачное настроение.

Ветер усиливался, пушечные выстрелы громыхали все чаще, пошел мелкий, до костей пронизывающий дождь.

Поеживаясь, кляня судьбу, добрались босяки до чайной Коноплянкина и ввалились в нее в такое время, когда она, по обыкновению, пустовала.

– А, босая команда! – встретил их Коноплянкин. – Откуда ветер несет?

– И не говори, родименький, – заюлил перед ним Зуй, – из такого далека, что отсюда не видно.

– Смерзли, – заметил Метла.

– Как собаки, – то есть смерзли, – поддержал его товарищ. – Погреться бы…

Коноплянкин оглядел их и презрительно усмехнулся.

– Деньги на стол! – буркнул он. – Вот и погреетесь.

– Деньги?.. Будут денежки-то, – заныл Зуй.

– Тогда и погреетесь!

– Вот она, дружба-то, – вздохнул Зуй. – Говорил я тебе, Метла, плюнь ты на это дело. Куда уж нам со свиным рылом в калашный ряд? А ты, дьявол неумытый, нет, как это можно, чтобы товарища да не проводить!

– Какого товарища? – заинтересовался Коноплянкин.

– А тут одного… Может быть, знаешь, а не-то и слыхал, может… Минюшку, Гусара нашего разлюбезного!.. Да что с тобой, друг Сергей Федорович?

Как ни мало проницательны были Зуй и Метла, но они заметили, что Коноплянкина всего передернуло, как только он услышал о Миньке.

– Что Минька?.. Как не знать его, – забормотал он и, преодолев волнение, спросил: – Проводили его, Гусара-то, говоришь?

– Довелось нам… и из проводов этих самых без грошика остались.

– Куда провожали-то? – спросил Коноплянкин.

Зуй, заметив его волнение, тихо свистнул и сказал:

– Ужасти, как далеко… уехал он, Минюшка наш, и не вернется вовеки…

– Толком, окаянные, говорите! – рассердился Коноплянкин. – Куда уехал?

– А ты, хозяин, выставь! – рявкнул понявший, куда клонит товарищ, Метла. – На сухую и слова из глотки не лезут.

Коноплянкин, метнув на них злобный взгляд, крикнул:

– Дмитрий! Чаю им собери… знаешь какого…

Зуй и Метла закланялись, услышав это распоряжение.

– Садись, что ли! – указал им на столик Коноплянкин и сам подсел, когда те заняли места. – Ну, что вы там про Гусара болтали? – спросил он.

– Сейчас, – заюлил Зуй, – всю правду-матку выложим… Дай только малость в себя прийти… Вот Митрий схлопотал уже… несет… Хо-орошо! – выпил и облизнулся он, наливая стакан хмельной влаги товарищу. – Ау, наш Митюшка Гусар, – обратился он к Коноплянкину, – был да весь вышел… Помер он…

– Да что вы врете, рвань коричневая?! – заорал буфетчик. – Как это вы так говорить можете: помер?..

– Смерть, значит, пришла… Так тут уж ничего не попишешь, – сфилософствовал Метла.

– Не мог помереть он, не мог… – волновался Коноплянкин, – кабы помер он, объявления были бы в газетах… Врете вы… сами вы не знаете, оголтелые, кто такой Минька был!

– Ах, благодетель, знаем, – перебил его Зуй, – все мы досконально знаем… до ниточки последней знаем: в графах Минька-то наш оказался… высь-то, высь какая! И с такой выси прямо в сыру землю сверзился.

– Сегодня хоронили, – подтвердил Метла.

Коноплянкин сидел, схватившись руками за голову.

– Да как же это все так случилось? – растерянно произнес он, поняв, наконец, что босяки говорят ему правду. – Теперь прощай, моя ресторация на Обводном! Да вы мне толком скажите, как это все приключилось?

– Козелка, благодетель, помнишь? – спросил Зуй.

– Знаю! Как не пьет, на чтения ходит, запьет – у меня да на огородах пребывает.

– Он, он! Так этот самый Козелок над Минькой Гусаром, – то есть над графом, читал… Однако запил он, ночью на огороды прибежал. Там мы и встретились.

Теперь для Коноплянкина не могло быть никаких сомнений в верности принесенного ему известия.

– Да на что же это похоже? – простонал он. – Ведь это хуже грабежа дневного… А я-то думал, я-то надеялся… Все эти дни на улицу носа не высовывал, вот, думаю, соколик мой явится и денежки выложит… а он… накось, какую штуку выкинул… Да разве это порядок?

Коноплянкин чуть не плакал.

– Должен он тебе, что ли, был? – спросил наблюдавший за ним Метла.

– И не говори! – отчаянно махнул тот рукой. – Почитай, целый капитал теперь в могилу унес.

Зуй и Метла переглянулись.

– А с нами-то он, Сергей Федорович, – начал первый, – какую штуку выкинул; твоей совсем под стать.

– Какую? – спросил Коноплянкин.

– Такую ехидную, что и говорить не стоит… И у нас он, Минюшка, капитал в могилу унес.

– Это как же так?

– А так вот… Козелок… – и, склонившись к уху Коноплянкина, Зуй начал быстро нашептывать ему.

По мере того как Сергей Федорович слушал этот шепот, его глаза разгорались яркими, алчными огоньками.

– И все сторублевки, говоришь? – спросил он. – Под головой?

– Под ней самой.

– Даром сгниют, – заметил Метла.

– Н-да! – размашистым жестом почесал в голове Коноплянкин. – Выходит, что сгниют… А где же Козелок?

– Поджидаем… Сюда он придет.

– Дмитрий, перемени-ка! – распорядился Коноплянкин, и, когда парень ушел с чайниками, он, склоняясь над столом, зашептал: – Братцы мои, да неужто же такому капиталу задарма в земле пропадать?

– А что поделать-то? – спросил Зуй.

– Как что? Достать его нужно! Вот что.

– Оно так, – смутился Зуй, – зачем гнить капиталу. Да как достать-то?.. Ведь в могилу лезть нужно. А это боязно – покойничка потревожишь.

– Ну, ему, покойному-то, все равно. А из-за него живые пострадают. Шутка ли, сам говоришь, сторублевки все.

– Сторублевки… – нерешительно протянул Зуй. – Да ведь могилу взрывать придется…

– И ничего не нужно! – вдруг перебил товарища Метла. – Посмотрю я на тебя, так на слова куда ты, Зуй, дошлый, а как до дела коснется – и стоп. А еще птицей прозываешься… Коли ты – птица, так все видеть должен…

Коноплянкин по торжествующему виду Метлы понял, что тот что-то сообразил.

– Ну, ну, голубчик! – подбодрил он его, сам наливая ему из чайника в стакан водки. – Расскажи-ка, пристыди приятеля-то… вишь, мямлит он.

– Впрямь мямля, – согласился Метла и, обернувшись к Зую, спросил: – На кладбище был? Как могилу копали рядом, видел?

– Видел. Ну что ж?

– А как копаль Минькин гроб расшиб, видел?

– Видел, стенку отворотил да потом глинкой ее подкрепил.

– Так чего же тебе еще? Самое легкое дело капитал достать… Все как будто нарочно для нас устроилось… Приходи и бери… Я-то, Федорыч, все это приметил и на ус себе намотал, а он, Зуй-то, ворон считал.

– Молодчага ты у меня! – похвалил Метлу Коноплянкин. – То-то я тебя примечаю. Дельного человека сразу видно. Так как же, ребятушки, по рукам, что ли?

– Уж и не знаю я, как, – тянул Зуй.

– Чего там не знаешь? – вспылил Метла. – Я пойду, и ты пойдешь… Ты, Федорыч, с нами?

– Куда уж мне, – отмахнулся Коноплянкин. – Вишь, туша я какая… Как покажусь там, сразу приметят. Нет, и дело вам портить не хочу… А вот что. Пошлю я с вами Митьку моего, подручного. Парень он ловкий, силищи непомерной, не из глупых притом… Как раз он вам на такое дело товарищ.

– Пойдет ли Митька-то? – усомнился Метла.

– Пойдет! Уж я его настрою. Только, чур – пополам, чтобы и моя доля тут была.

– Да уж ладно, поделимся, – согласился Метла, теперь принявший на себя роль старшего. – Свои мы люди или нет?

Через час, когда уже начинало темнеть, Метла, Зуй и Митька, подручный Коноплянкина, вышли из чайной.

Первые двое были заметно под хмельком, Митька же был трезв и спокоен. Погода к сумеркам стала еще отвратительнее. Выстрелы, возвещавшие подъем воды, грохотали почти один за другим.