Текст книги "Шип (СИ)"

Автор книги: Александр Кениг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

Ветер гнал по мостовой листву и мусор, временами закручивая их небольшими смерчами. В проулке этим ранним осенним утром не было ни души. Лиза затаилась в проёме одной из дверей и терпеливо ждала. Вот в переулке послышался быстрый цокот каблучков. Она! Лиза вся напряглась, сердце вновь учащённо забилось, рискуя выскочить из груди, в голову ударило и разлилось тепло, в глазах навернулись слёзы... Жанна Николаевна опаздывала на работу и неслась, не замечая никого и ничего на своём пути. Не останавливаясь, она проскочила мимо подъезда, где стояла Лиза.

– Она меня даже не заметила! – обида подняла новую волну негодования в душе несчастной.

– Сука! – процедила Лиза через плотно сжатые зубы. Это, скорее шипение, чем слово острым жалом полетело вслед удаляющейся докторице.

– Ненавижу! – прозвучало уже громче. Лиза, не помня себя, бросилась следом, споткнулась и чуть не упала. Матерясь, она хотела уже бежать дальше, но взгляд выхватил что-то между камнями брусчатки. Там лежал большой кровельный гвоздь.

– Это Знак Божий, – Лиза, не раздумывая, схватила ржавый баут и понеслась за Жанной.

+ + +

Сообщение об убийстве врача-акушера попало в общие сводки происшествий за прошедший день и стало очередным главоболием для ментов. Убийство явно претендовало на судьбу десятков и сотен аналогичных «висяков». Свидетелей преступления найдено не было. Каких-либо следов или отпечатков также обнаружить не удалось. Либо действовал профессионал высокого класса, что было сомнительно ввиду незначительности жертвы. Либо на дело пошёл новичок и ему крупно повезло. Ко второму варианту склонялось большинство оперативников. Но это никоим образом не помогало собрать пазл в картину и не вносило ясность в следствие – хоть так, хоть эдак, а фигура преступника оставалась загадкой. Да ещё и это орудие убийства – до сих пор такой странный предмет в анналах местной милиции не фигурировал.

Были проверены контакты врачихи, как по работе, так и личные. Её знакомые и подруги. Сослуживцы и однокурсники. Родственники и бывшие воздыхатели. Увы, но в сите Фемиды не застрял никто. Начинающий врач, внимательная и отзывчивая, неконфликтная, верная жена и будущая мать – в положительных характеристиках жертвы также не к чему было прикопаться.

Время шло, и на папке с происшествием в переулке неумолимо нарастал слой пыли.

7.

Лиза проснулась поутру с припухшими глазами, но абсолютно спокойная. Она так и провалялась всю ночь одетая, воя на судьбу. Но утром встала с полной уверенностью в правоте всех действий. Убийство, совершённое не то от ревности, не то от зависти, не то от злости, странным образом вселило в неё веру в собственные силы. Более того – теперь она чувствовала, что наконец навеки распрощалась со своим ребёнком. Она не смогла его защитить, но отомстив за невинную смерть, теперь спокойно отпустила дитя из мыслей. Нет, конечно, она будет и впредь вспоминать, но это уже не так больно. Она выполнила свой материнский долг!

Лиза продолжала изо дня в день убираться в своём микрорайоне, но теперь делала это с гордо поднятой головой. Она уверено смотрела на прохожих, общалась с жильцами, играла с детьми и чувствовала себя вполне самодостаточной.

– Не нужны мне больше по жизни ни мужики, ни дети, ни... бабы, – констатировала Лиза, как бы отчерчивая прожитое и пережитое. Сама себе хозяйка – стало для неё отныне девизом и смыслом жизни.

Прошло с полгода. В природе, городе и душе Лизы с наступлением весны всё цвело и благоухало. Беды и печали, казалось, задержались все в прошлом.

Тёплые деньки, как всегда, добавили работы дворникам. В преддверии праздника требовалось срочно повсеместно навести образцовый порядок, покрасить деревья и бордюры. А тут, как назло, стало больше мусора, повсюду валялись фантики, обёртки и упаковки от мороженого. Лиза методично обходила своё заведование, собирая пёстрые обрывки бумажных и целлофановых пакетов.

– А я ему и говорю – пошёл ты, козёл! – её внимание привлекла группка девчонок-подростков, расположившихся на низкой оградке из арматуры, как птицы на проводах.

– Ну, ты, мать, даёшь! – защебетали в ответ на реплику одной из девиц подружки – А с бэбиком ты теперь чё делать-то будешь? – тыкнули они сигаретами в направлении её живота.

– Чё-чё, – передразнила первая девица. Присмотревшись, Лиза заметила, что та в положении. – Мы ведь учёные: аборт делать не рожавши – ни-ни. Метну приплод на свет – а потом оставлю в роддоме. Пусть государство отдувается – ему нужно рождаемость повышать.

От всего услышанного Лиза застыла с веником в руках. Девчонки уже давно допили пиво и, побросав бутылки, упорхнули. А Лиза так и стояла, не в силах поверить в их слова.

– Вот так, легко и просто – рожу и оставлю, – злость и обида на таких непутёвых матерей, которые, как некогда и её собственная, готовы сыграть роль кукушек, ни на секунду не задумываясь об уготовленной их чадам судьбе, подступила к горлу удушающим комом.

– Суки! – процедила Лиза через плотно сжатые зубы. Она уже знала, что должна сделать.

На следующий день на строительном рынке молодая девушка купила пачку шиферных гвоздей – длинных, острых и с удобной широкой шляпкой, хорошо лежащей в ладони. Беременную пигалицу она знала – та жила в её микрорайоне. Подкараулить её вечером, возвращающейся с гулек, оказалось совсем нетрудно. Так же, как и воткнуть в её развратное пузо припасённый гвоздь.

+ + +

В это позднее время перед закрытием в библиотеке, помимо Зойки и Елены Васильевны, было всего пару студентов, безуспешно пытавшихся хоть что-нибудь выучить к завтрашнему зачёту. Зойка спокойно сортировала читательские абонементы, Елена Васильевна относила и расставляла по полкам на свои места книги.

– Сука! – неожиданный громкий крик поверг Зойку в ступор. Студенты, оторвавшись от книг, захихикали.

– Сука! – повторила Елена Васильевна и упала на пол. Зойка бросилась к подруге. Та, раскорячившись в проходе, била руками и ногам по стеллажам, преграждая путь.

– Елена Васильевна, что с вами? – перепуганная Зойка никак не могла приблизиться. – Помогите же! – призвала она на помощь посетителей читального зала.

Когда студенты подошли, Елена Васильевна уже стала приходить в себя. Судорожные движения рук и ног прекратились, но глаза были закатаны.

– Что ж вы стоите? – причитала вокруг неё Зойка, – звоните скорее в неотложку.

Когда Елена Васильевна полностью очнулась, она была уже «упакована» и мчалась по городу под завывания сирены и проблески синих огней.

8.

Тимофей Гордеевич Веселов слыл большим мастером своего дела. Да и не мудрено – более полувека отдано этой работе. Натаскался, набил руку ещё с тех времён, когда от психиатров шарахались и держались подальше так же, как и от их пациентов. Да что греха таить – было дело! И дело это было не всегда чисто. Порой и руки марать приходилось...

Тимофей Гордеевич вздохнул, заходя в скрипучую ржавую калитку своих владений. Это заведение, более похожее на внутреннюю тюрьму, на самом деле таким и являлось. Или, по крайней мере, с таким умыслом строилось.

Одно из самых больших зданий города, квадратный закольцованный комплекс, мрачно давило на главную площадь. Центральная больница в виде бетонно-кирпичного мастодонта сталинских времён вряд ли добавляла оптимизма попадавшим сюда людям и способствовала выздоровлению больных. Старожилы знали и передавали из поколения в поколение, что здание первоначально строилось для областного НКВД. Бесконечные коридоры, уйма клетушек-камер, жуткие подвалы и внутренняя тюрьма, застенок в застенке, острог в квадрате – антураж не смогли изменить ни перестройки архитекторов и политиков, ни годы ремонтов и перепрофилирований.

Хрущёвская весна изменила предназначение недавно отстроенного объекта, и он стал служить людям на самом деле. Камеры превратились в одночасье в больничные палаты, в коридорах как по мановению волшебной палочки людей во френчах сменили люди в белых халатах, пыточные в подвале стали не менее зловещим моргом. А комплекс в комплексе, некогда огороженная забором во внутреннем дворике территория с собственными строениями и проходными, стала психиатрической больницей.

Времена оттепели только-только стали подтаивать основы сталинской психиатрии, как настали новые времена с новыми предписаниями и веяниями. И вновь власти потребовались сговорчивые и податливые врачи-психиатры, способные пояснить поведение неугодных, объяснить заскоки диссидентов и оказать посильную медицинскую помощь всем несогласным, упрятав их понадёжнее и подальше от глаз людских. Все догадывались, что творится за высоким внутренним забором, об этом ходили упорные слухи. Но досконально так никто, кроме сотрудников, не знал, как боролись за выживание и сохранение остатков рассудка несчастные, буквально в нескольких метрах от больницы и центральной площади, где праздновались чуть ли не ежедневно очередные исторические победы и достижения вырождающегося строя.

Люди ходили мимо забора, навещали больных родственников в открытых для доступа палатах кардиологии, хирургии или общей терапии. Но стоило кому-то попасть на лечение за ржавую проходную внутреннего периметра, как он становился изгоем, отверженным обществом. О таких предпочитали сразу забыть и никогда не вспоминать. Клеймо, единожды наложенное при постановке на учёт, нельзя было вывести ничем. Оно, как проклятие, тянулось за несчастным всю оставшуюся жизнь от одного места работы до другого, от службы кадров до особого отдела, от анкеты до автобиографии, от прописки до постановки на воинский учёт. Такие люди, вне зависимости от диагноза или тяжести заболевания, от их опасности для общества или необходимости в изоляции, даже в случае банальной депрессии или «белочки», автоматически зачислялись в касту «психов». И, даже при наличии пресловутой врачебной тайны, диагноз немедленно становился известным всему городу, всем родственникам и сослуживцам. Человек, ещё даже не успев закончить обследование, выходя на улицу, начинал ловить на себе косые взгляды, от него старались держаться подальше в транспорте, сторонились на работе, нередко распадалась семья и шарахались собственные дети. Само-собой, это отнюдь не вело к выздоровлению или реабилитации, подстёгивая возникшие проблемы психического плана и убеждая врачей в правоте вынесенного вердикта и в необходимости принятия более жёстких мер. Цепочка замыкалась, и жертва попадала в капкан внутренней тюрьмы, в объятия её отнюдь не весёлого главврача по фамилии Веселов.

+ + +

Елена Васильевна больше всего боялась, что её упекут в психушку. Придя в себя в карете скорой помощи, она стала заверять, что это нелепость и хорошо себя чувствует, плакать и умолять отвезти её домой или высадить и отпустить на первом же перекрёстке. Но чем сильнее билась в истерике несчастная женщина, чем громче она кричала, и чем больше нарастал накал страстей в автомобиле, тем непреклоннее становились врачи. Ей вкололи очередную дозу успокоительного, да потуже затянули ремнями к носилкам. Неотложка неслась по пустынным ночным улицам в сторону мрачного и унылого медицинского застенка.

Тимофей Гордеевич встретил новую пациентку подчёркнуто вежливо. Его вкрадчивый тихий голос успокаивающе и расслабляющее струился, заполняя свободное пространство небольшого кабинета, обволакивал Елену Васильевну, погружая её сознание в нирвану транса.

– Ну что же вы, голубушка, бузите и нервничаете, – по привычке вёл свою партию врач,– нехорошо это, вредно для здоровья. Нервы, знаете ли, их беречь надо. Вот подлечим вас тут немного, восстановите силы, кошмары всякие там рассосутся, и выйдете от нас совершенно другим человеком – спокойным и уверенным в себе.

Тимофей Гордеевич автоматически вёл обычный вступительный монолог, а сам тем временем листал историю болезни. Припадки, потеря сознания, кошмары, галлюцинации – обычная, уже набившая оскомину рутина. Вялотекущая шизофрения – эта болезнь, открытая и признанная врачами только страны победившего социализма, как никакое другое заболевание было аморфно в своих проявлениях. «У каждого свои тараканы в голове» – сказал когда-то кто-то и попал в точку, причём очень удобную. Исходя из таких критериев, каждого можно в любую минуту привлечь и уличить в психической несостоятельности. Ну, а когда налицо были и явные признаки асоциального поведения, тут сам бог велел принимать меры и запускать лечебный механизм.

Вердикта эскулапа ждать не пришлось долго. После ознакомительной беседы, Елену Васильевну препроводили в отведённые покои. «Палата номер шесть» – вспомнила она по дороге классику. Но нет, её провели дальше по коридору.

– Не судьба, – всхлипнула пожилая библиотекарь, поняв, что мирская жизнь для неё отныне стала недосягаемой, как поверхность Луны.

9.

Лиза в последнее время явно преобразилась. Это отметили её немногочисленные знакомые-коллеги и многочисленные бабушки-старушки, вечные подъездные сплетницы.

– Ты прямо похорошела и расцвела,– делали они комплименты.

– Видать хахаля завела,– добавляли за глаза.

А Лиза с каждым днём чувствовала себя всё увереннее и увереннее. Теперь не стесняясь, она смотрела прямо в глаза своим начальникам и те, что удивительно, тушевались. Привыкшие ранее помыкать тихой и покорной девчонкой-сиротой, они с изумлением наблюдали за её молниеносным преображением.

Лиза и сама чувствовала, что с ней нечто происходит. Угрызений совести о содеянном она не испытывала. Более того, считала, что в обоих случаях поступила совершенно правильно и по справедливости.

– Не имеют такие женщины права рожать детей и обрекать их потом на страдания,– решила для себя Лиза раз и навсегда.

Но всё чаще ей в голову приходила мысль о том, что таких женщин, видать, немало. Не могла её соседка быть единичным случаем, исключением из правил. Скольких бомжих и алкоголичек встречала она валяющимися с мужиками по подвалам. А сколько шлюх и шмар живёт в их дворе! Нет, не скоро исчезнут беспризорники и закроются интернаты, детдома и распределители...

– С этим надо что-то делать,– задумчиво повторяла Лиза, выглядывая на улицу в оконце-бойницу своей каморки и поглаживая упаковку гвоздей, лежавшую на подоконнике.

Теперь после работы она не спешила домой, а отправлялась в сквер напротив знакомой женской консультации. Сидя на лавочке, присматривалась к входящим и выходящим женщинам. Внимания на неё по-прежнему никто не обращал, и она могла спокойно часами изучать будущих мамаш. Вскоре Лиза уже знала про них почти всё. От её любопытного глаза не ускользали никакие мелочи. Например, знала почти наверняка, кто из будущих мамочек одиночка, кто залетел случайно, а кто – преднамеренно. Многодетные матери и любимые жёны, которых сопровождали, подвозили или встречали мужья, её не интересовали. А вот не рожавшие ещё малолетки, неоперившиеся студенточки или лимита без крова над головой, шлюшки и женщины со спившимися физиономиями, не желавшие делать аборт только ради получения материнского капитала – это были потенциальные претендентки на запись в реестр её будущих клиенток. Сидя в парке, Лиза выносила им свой приговор, не подлежавший обжалованию и пересмотру.

+ + +

Елена Васильевна находилась в больнице уже целый месяц. Она чувствовала себя сносно, а вела – вполне адекватно. Приступы больше не повторялись, и Тимофей Гордеевич терялся в догадках, что ему дальше делать с этой пациенткой. С одной стороны, как бы явная шизопатия, а с другой – нормальный, здравомыслящий человек. Конечно, будь повторение приступа, он ни минуты не сомневаясь, начал бы курс медикаментозной терапии, от которой любой человек через неделю становится безнадёжным шизиком. Но в данном случае такой потребности в кардинальном лечении пока не усматривалось. И врач даже склонялся к мысли, что случай библиотекарши – один из тех немногих, когда в его заведование попадали по ошибке вполне здоровые люди.

Тимофей Гордеевич ещё раз перелистал историю болезни и попросил привести к нему больную. Елена Васильевна с опаской вошла в кабинет. От этого двуликого врача, заливавшегося соловьём, она не ждала ничего хорошего.

– Как вы себя сегодня чувствуете? – начал тот издалека.

– Спасибо, нормально, – тихо ответила Елена Васильевна, стараясь не смотреть визави в глаза.

– Головные боли не мучают? Видения больше не повторялись? – продолжил врач.

– К счастью, нет, – последовал лаконичный ответ.

– И всё же, расскажите мне ещё раз поподробнее, что же с вами произошло, – как можно мягче, но настойчиво потребовал доктор.

– Я уже неоднократно это рассказывала, – попыталась протестовать Елена Васильевна, но почувствовав твёрдый взгляд психиатра, буквально пригвоздивший её к стулу, начала описывать свои ощущения во время приступа. – Ума не приложу, я как будто в чужом теле была. Но точно знала, что собираюсь делать. Была уверена в необходимости и правомерности совершения этого. Я была немым свидетелем убийства, не способным его предотвратить. Мои руки вонзали орудие смерти в тело жертвы. Но я не могла остановить убийцу. Это было ужасно! От бессилия и страха кричала, визжала, билась в истерике. Но – было уже поздно...

Тимофей Гордеевич внимательно слушал и наблюдал за пациенткой. У той и сейчас, от одного воспоминания о пережитом, мелко тряслись губы, а лицо выдавало крайнюю степень сопереживания. «Нет, это не просто глюки, – думал про себя врач, – она явно напугана, как если бы действительно стала живым свидетелем всего рассказанного. Здесь кроется что-то непонятное. Придётся больную попридержать ещё пару-тройку деньков. Надо к ней внимательнее присмотреться».

10.

Лиза, как по расписанию ходившая в сквер, вела наблюдение со своего обычного места, когда рядом на лавку присела молодая женщина. Она тяжело вздыхала, а потом и вообще пустилась в рёв. Лиза протянула ей платок, женщина зарылась в него лицом.

– Что же вы так убиваетесь? – сочувственно спросила Лиза, приняв ту за товарища по несчастью, – Ну, нет деток, не дал Бог – что ж теперь, вся жизнь остановилась, что ли?

Слова Лизы произвели странное впечатление на женщину. Её глаза вмиг высохли.

– Не знаете, так не говорите! – резко бросила в ответ. – В том то и дело, что дал, да не тогда, когда надо, и не от того. И что теперь делать – ума не приложу. Муж не сегодня-завтра вернётся с рейса, и что я ему скажу, если он семь месяцев океаны бороздил? Откуда у меня беременность, а? Выгонит он меня... И правильно сделает! – заревела она снова.

– Так сделайте аборт, пока не поздно,– посоветовала Лиза.

– В том то и дело, что уже поздно. Проворонила, дура! И если что – не будет у меня тогда больше детей, – выдавила незнакомка сквозь слёзы.

Прошло немало времени, прежде чем женщина успокоилась и заговорила вновь.

– Ненавижу его, всю жизнь мне поломал, – не то о напортачившем любовнике, не то о несвоевременном ребёнке сетовала соседка по лавке, – уеду в деревню, к бабке. Рожу там втихаря и сплавлю куда-нибудь... А сама – новую жизнь начну!

Приняв решение, женщина встала, отдала Лизе платок и медленно пошла по аллее. Лиза посидела ещё несколько минут, затем не спеша последовала за ней.

+ + +

Рабочий день шёл к концу. Особенных эксцессов сегодня не было, новых поступлений тоже. Тимофей Гордеевич сложил аккуратной стопкой папки с историями болезни на углу стола и в последний раз пристально посмотрел на больную.

– Вот что, уважаемая Елена Васильевна, хочу обрадовать: выписываем мы вас. Никакой патологии обнаружить так и не удалось. К счастью, конечно. Чем объяснить произошедшее с вами – не берусь сказать точно. Может гипертонический криз был, или микроинсульт – трудно сказать. В данный момент, по всем показателям, вы вполне здоровы, для своего возраста, конечно. Так что, поздравляю: задерживать вас более не имеем права и потребности. Надеюсь, что данные неприятности с вами больше не повторятся, и вы не будете нуждаться в нашей помощи в дальнейшем.

Радости Елены Васильевны не было предела. Она ведь уже уверовала, что никогда не сможет выйти из психлечебницы. А тут такое неожиданное известие!

Наспех поблагодарив врача за лечение, Елена Васильевна бросилась в палату, чтобы забрать свой нехитрый скарб и убежать из этого страшного места.

Да, нечасто Тимофею Гордеевичу доводилась говорить такие слова пациентам. А чтоб прощаться и отпускать на волю – да таких на пальцах одной руки перечесть можно.

– Бывают же и приятные моменты в нашей профессии,– ухмыльнулся врач, – редко, к сожалению, но бывают! Он встал и собрался уходить домой, когда в кабинет заскочил санитар.

– Там, в палате,– он никак не мог отдышаться,– там этой, библиотекарше, снова плохо.

Санитар выскочил в коридор, врач побежал за ним. Палаты находились рядом и, уже подбегая, они услышали шум и крики.

– Я убью тебя, дрянь! – голос Елены Васильевны был искажён судорогой до неузнаваемости. Больная лежала на полу с закатившимися глазами и перекошенным лицом. Тело её выгибалось, руки, разбросанные в стороны, сжимались и разжимались. Рядом суетились санитары.

Женщину довольно быстро привели в чувство, дали успокоительное. Однако о выписке теперь не могло идти и речи. Тимофей Гордеевич снова был поставлен в тупик. Первой его мыслью было, что пациентка симулирует и не хочет выписываться. Но уж слишком явными и не наигранными были симптомы. Он, опытный психиатр, не раз имел дело с припадками и потерями сознания. Нет, на этот раз это была не игра. Да и зачем? Но, что же спровоцировало новый приступ?

11.

Одно убийство – это просто убийство. Два несколько схожих убийств – настораживают, но всё же, это может быть совпадением, простой случайностью. Но три – это уже явная серия. Тем более с идентичным почерком и орудием преступления.

– Более того. Все три убийства произошли в одном районе города, – старший лейтенант Штефогло сидел на планёрке в убойном отделе. – В каждом случае пострадавшая – молодая женщина, беременная. Так что речь идёт уже не о трёх, а как минимум о шести смертях. Причина гибели – проникающее ранение брюшной полости. Примечателен выбор орудия для совершения преступления. В этом качестве использован обыкновенный гвоздь. Да-да, вы не ослышались – большой, вернее длинный гвоздь, которым жертве буквально протыкали живот. Мало того – его несколько раз вытаскивали из раны и снова втыкали! Результат – повреждение брюшных органов, внутреннее кровотечение, смерть от кровопотери и геморрагического шока. К сожалению, отпечатков или каких-либо следов ни в одном из случаев обнаружено не было. Возможно, что мы имеем дело с некими ритуальными преступлениями. Убийцей может быть и десантник – те спецы загонять гвозди в доски голыми руками. Во всяком случае, можно с уверенностью говорить, что в очередной раз столкнулись с маньяком, оторвать бы ему голову!

– Старший лейтенант Штефогло! – начальник отдела повернулся к старлею. – Это дело я передаю под ваш контроль. Соберите группу, проанализируйте имеющиеся данные и после обеда жду вас с планом расследования.

Старший лейтенант Штефогло на службе в отделе убийств находился недавно, но уже успел зарекомендовать себя расторопным малым, имеющим талант всегда оказываться в нужное время в нужном месте. В применении к органам это означало быть на виду у начальства в минуты побед, и в тени – во время опалы и чисток. Недаром его любимой поговоркой была «Сарынь на кичку!» – клич бандитов, призывавших босоту затаиться на баке корабля при налёте. А реорганизаций и пертурбаций ныне милиции хватало. Рост преступности, неизбежный спутник оттепели и перестройки, никак не хотел сходить на нет. Ни рокировки в верхних эшелонах, ни перетасовки на местах не давали желаемых результатов.

Но не зазря народная мудрость гласит, что рыбку сподручнее ловить в мутной водице. При наличии определённых навыков и сноровки даже в эти нестабильные времена можно было сделать неплохую карьеру. Именно этим и занимался старший лейтенант, всеми силами рвавшийся к получению более крупных звёздочек. И участие в таком резонансном деле ему было сейчас очень с руки.

Следующие несколько часов Штефогло посвятил доскональному штудированию папок по убийствам беременных женщин. Протоколы осмотра места преступления, акты экспертиз, заключения патологоанатомов, опросы свидетелей – всё это внимательно перечитал, пытаясь найти новые зацепки или пропущенные несоответствия. И после обеда, как было приказано, явился к начальству со своими выкладками и соображениями.

– Ну, давай, докладывай! – шеф приступил к делу без лишних слов.

– Я пересмотрел материалы по всем трём убийствам,– начал Штефогло, – и вполне с вами согласен, что это серия. Специфичность жертв позволяет предположить, что убийца действует не спонтанно, а выборочно. Поэтому первая задача, которую я уже поставил перед группой – досконально проверить всех пострадавших на взаимосвязь. Необходимо срочно выяснить, по каким критериям маньяк ведёт отбор, где и как он это делает.

Начальник не перебивая, кивнул. Старлей перевёл дух и продолжил.

– При сравнении этих преступлений бросилось в глаза некоторое несоответствие. В последних двух убийствах орудие идентично. А вот в первом применён был тоже гвоздь, но несколько другой. Если во втором и третьем случае это были совершенно новые шиферные гвозди, ещё со следами заводской смазки, то в первом это был гвоздь другого типа, причём старый и ржавый. Напрашивается вывод, что к последующим убийствам преступник готовился загодя, прикупив гвозди. А вот первое убийство было, видимо, всё же спонтанным, с использованием подручного орудия. Необходимо внимательнее изучить обстоятельства первого преступления серии.

– Что ж, для начала неплохо,– похвалил шеф, – Ещё что-нибудь?

– Да,– немного помявшись, добавил старлей, – я бы попросил разрешения дать сообщение о маньяке в прессу...

– Что? – аж подскочил шеф, – тебе что, известности захотелось? Ты его поймай сначала, а потом бахвалиться будешь!

– Я не ищу популярности,– уже увереннее ответил Штефогло, – да и в случае неудачи это сыграет против меня. А вот предупредить беременных в этом районе, чтоб были осторожнее – не помешает. Может и маньяка охладит от дальнейших действий. И ещё – у нас практически нет свидетелей. Если предать дело огласке, то есть надежда, что кто-то что-то вспомнит, или будет внимательнее к мелочам.

– Хм,– задумался начальник, и после небольшой паузы пробормотал,– бдительность – её тоже подстёгивать нужно. Может ты и прав, – уже громче сказал он,– поймать ублюдка надо кровь из носу. Давай, дерзай! Только не сильно нагнетай картину, чтоб не посеять панику и не поднять волну паранойи в массах.

Старлей вышел, а начальник отдела ещё долго думал о том, откуда на здоровом теле общества берутся такие колючие выросты, ядовитые шипы, норовящие занозить спокойную жизнь, побольнее уколоть, а порой и смертоносно ужалить окружающих.

+ + +

Лето было на исходе. Дни сохраняли ещё тепло, но вечерами уже чувствовалось прохладное дыхание близкой осени. Тимофей Гордеевич поёжился и задёрнул шторы. От окна тянуть в поясницу стало меньше. В последние дни он чувствовал себя как-то не ахти. То ли простыл где-то, то ли работа вышибла из колеи... Скорее – второе.

Этот случай с библиотекаршей не шёл у него из головы. Как он мог так опростоволоситься – хоть вовремя всё выяснилось. А то сел бы в лужу и стал бы посмешищем для коллег, эскулап-пенсионер! Чуть не выпустил на волю психичку, да ещё с извинениями и объяснениями. Как можно было при его хвалёном опыте так недоглядеть?

Конечно, в глубине души он себя оправдывал и понимал, что особой персональной вины в промашке как бы и не было. Никаких симптомов или подтверждений заболевания не наблюдалось. И если б не этот приступ... Он ведь видел собственными глазами: трах-бах, всё так спонтанно и скоротечно, но вот пару дней прошло, а больная вновь на вид вполне здорова и спокойна. Какое-то диссоциативное расстройство налицо, фуга или нечто подобное... М-да, ну теперь на милость с его стороны пусть не рассчитывает – он докопается до корней её заболевания. Уж постарается – подключит всю фармакологию и физиотерапию!

От мысли о ледяном душе из пожарного шланга, применявшемся как одно из самых эффективных стимулирующих средств в подвале его учреждения, Тимофею Гордеевичу снова стало зябко. Если во всём мире обращение к психологу, психиатру или психоаналитику – норма, то у нас это приравнено чуть ли не к самому позорному факту в жизни человека. Старого врача всегда коробило, если его коллег причисляли к кровожадным фашистам, и всех, кто попадал к ним в руки, считали обречёнными на превращение в идиотов, залеченных до состояния человека, забывшего и мать родную, и собственное имя. Да, он честно признавал, что психиатрия иногда служила карательным методам борьбы с инакомыслием, но был глубоко убеждён, что настоящих больных во все времена лечили, стараясь сделать безопасными для социума. И если бы не психиатры и не эти больницы, трудно представить, что было бы с обществом.

Чтобы отвлечься, Тимофей Гордеевич включил телевизор, стоявший в углу кабинета. Там как раз шли вечерние новости. Перечисление рекордов и достижений, побед и успехов убаюкивало.

– Нейро-лингвистическое зомбирование, – зло ругнулся психо-профи, намереваясь переключить канал. Но тут на экране картинка сменилась, и человек в милицейской форме стал зачитывать сводку происшествий.

– А это уже интереснее, это по моей части, – пробормотал врач, услышав упоминание о маньяке.

Три убийства. Жертвы беременные. Последняя позавчера, проткнута гвоздём. Тимофею Гордеевичу стало не по себе. Он ещё не осознал до конца от чего, но по спине снова пробежал холодок. Врач судорожно стал копаться в папках, достал историю болезни Елены Васильевны.

– Не может этого быть, – шептал он, переворачивая страницы непослушными пальцами.

12.

Очередная планёрка у шефа была в самом разгаре. Штефогло докладывал о проделанной его группой работе.

– Был проведен анализ контактов и круга интересов пострадавших. Увы, никаких тесных связей, родства, знакомства или общих друзей между ними не выявлено. Единственное, что объединяет жертв, это проживание в одном районе города. Никаких увлечений или общих интересов у них нет и быть не могло. Одна из убитых – врач, вторая – жена капитана дальнего плаванья, третья – вообще ещё школьница.

– Возможно, у них был общий любовник...

– Это мы тоже проверили, но ответ отрицательный. Как рабочая версия по психопортрету маньяка, предложенному экспертами, рассматривается вариант с папашей, потерявшим при родах жену и съехавшим от этого с катушек. Мои ребята поднимают статистику по смертности за последний год в местных родовспомогательных учреждениях.