Текст книги "Гневное небо Испании"

Автор книги: Александр Гусев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц)

Выше среднего роста, с густой каштановой шевелюрой, с бронзовым загаром на моложавом лице, по-спортивному подтянутый, Филипп Александрович идет от самолета к самолету, всматривается в новенькие И-16. Расспрашивает пилотов, как вели себя машины при облетах и пристрелке. В его голосе я не улавливаю той сухой официальности, которая свойственна начальникам, тянущимся к большим размерам власти. Тон его вопросов, разговора спокоен, деловит. Без жестов, без деланного пафоса и красноречия Агальцов отдает должное личному составу эскадрильи за бдительное дежурство в воздухе, за хороший порядок на аэродроме. Вместе с тем он с большой прямотой, тактом и знанием дела говорит о сложности задач, которые придется решать нам, летчикам, еще не нюхавшим пороха в испанском небе.

Ознакомившись с жизнью и бытом личного состава, с планом боевого дежурства эскадрильи, Агальцов высказал ряд очень полезных для нас пожеланий, внес некоторые коррективы в план культурно-массовой работы. Он пожурил нас за то, что со дня прибытия в Лос-Алькасарес мы работали без выходных.

– Война же, товарищ Мартин. Разве нам до отдыха? – пытался я как-то оправдаться.

– Война… Что ж, по-вашему, война – значит, из кабины не вылезай? Ненадолго хватит таких воинов, которые не умеют восстанавливать свои силы. И на войне надо жить разумно. Отдых обязательно следует организовать, тем более что обстановка пока благоприятствует.

– А когда на фронт, товарищ Мартин? – повторил я свой вопрос, заданный ранее Е.С.Птухину.

– Командование считает, что положение на фронте несколько стабилизировалось… Затишье. Будете здесь выполнять задачи по прикрытию военно-морской базы и промышленных предприятий. В окрестностях Картахены – рудники по добыче цветных металлов. Объекты очень важные.

«Охранять объекты, конечно, надо, но нам и подраться по-настоящему хочется», – думал я про себя.

Вечером того же дня в присутствии нашего комиссара Мартина мы провели первое организационное собрание партийного землячества. Вопрос решали один – выборы председателя и двух его заместителей. Филипп Александрович нам пояснил:

– Партийное землячество – особая форма организации коммунистов, создаваемая лишь в интернациональных подразделениях интернациональных бригад. В этих подразделениях служат люди, принадлежащие к компартиям разных стран. Единая организация коммунистов оказалась бы разноязыкой, и осуществлять руководство ею было бы делом не простым. Поэтому в Испании мы создали свое партийное землячество. Задача партийного землячества – обеспечить авангардную роль коммунистов в боях, в труде. Место коммуниста – там, где требуется риск, где наиболее трудно и опасно, где необходим пример личной храбрости. «Коммунисты – вперед!» – этот клич времен Октябрьской революции, гражданской войны остается для нас, членов ленинской партии, незыблемым.

Так коротко и ясно была определена главная задача партийного землячества.

Председателем нашего партийного землячества единогласно избрали Ивана Алексеевича Панфилова – командира звена эскадрильи. Почему именно его? Мы знали, что он ранее избирался членом партийного бюро, накопил известный опыт партийной работы.

Ф.А.Агальцов рассказал нам об успехах, достигнутых советским народом за последнее время, о борьбе за законные права республиканского правительства, которую ведут наши дипломаты в Комитете по невмешательству.

Говорил Филипп Александрович и о том, как воюют испанские летчики и наши соотечественники. Тут же перед ним поставили вопрос, который я задавал Агальцову еще в штабе:

– Когда на фронт?

Филипп Александрович был терпелив и лаконичен:

– Мы о вас помним. Как только понадобится, отправим в бой. Готовьтесь, тренируйтесь, а главное набирайтесь сил. Их вам понадобится много.

Что и говорить, мы внимательно слушали советы. Но кое-кому казалось странным предложение набираться сил, когда их у нас хоть отбавляй. Лишь впоследствии мы осознали всю правильность советов Филиппа Александровича.

После вопросов о положении на фронте стали интересоваться возможностями переписки с родными, получением газет. Филипп Александрович все обещал наладить.

Прощаясь с Мартином, я попросил его:

– Заезжайте к нам в Лос-Алькасарес почаще…

Агальцов разгадал мой «маневр»:

– Встречаться нам придется. И довольно часто. Но не в Лос-Алькасаресе. Думаю, вы здесь недолго задержитесь.

– Вот и отлично, товарищ Мартин!

Проводив Мартина, я почувствовал, что все мои товарищи по эскадрилье отнеслись к его советам, рекомендациям, указаниям с повышенным вниманием. «Все время быть начеку» – эти слова Мартина насторожили каждого.

Ни на один час я не ослаблял связь с испанскими моряками в Картахене, которую прикрывала наша эскадрилья.

Однажды с КП моряков телефон донес до меня одно слово:

– Тревога!

Мгновенно дежурное звено Ивана Панфилова поднимается в воздух. Берет курс на перехват фашистских бомбардировщиков, идущих на Картахену. Остальные летчики с завистью смотрят вслед панфиловцам. Но им не повезло. Они возвратились минут через тридцать. Хмурые.

– В чем дело?

– Самолеты противника ушли.

– Как ушли?

– Утекли, не выполнив задачи.

И так повторялось несколько раз. Не один раз бомбардировщики поворачивали от Картахены и Аликанте, едва наши машины поднимались в воздух. Не нюхом же они это чуяли. Значит, находились либо в городе, либо в окрестностях агенты «пятой колонны», а попросту – шпионы Франко…

Выполняя приказ Мартина, мы старались лучше организовать отдых летного состава. Нескладно, честно говоря, у нас это получалось. Не то было у ребят настроение, чтобы развлекаться. Но одно развлечение мы себе все же позволили. Видя, как я мучаюсь с проблемой отдыха, Михаил Викторович Кригин однажды спросил:

– Хотите посмотреть бой быков?

Мы сидели на койках вечером в городке Лос-Алькасаресе после холостого дневного вылета.

– Смеетесь… – парировал кто-то.

– Нет, – серьезным тоном сказал Михаил Викторович.

– Корриды отменены правительством. Война. Придет много зрителей, а фашисты тут как тут, – вступил в разговор Платон Смоляков.

– Вот и получится «коррида»… – улыбнулся Кригин.

Конечно, увидеть бой быков интересно. Не то, что прочитать роман «Кровь и песок» или даже посмотреть одноименный фильм с участием знаменитого киноактера тех лет Рудольфо Валентино. Мы забросали Михаила Викторовича вопросами. Романтика, окружавшая бой быков – это национальное в Испании зрелище, – взволновала нас. Тореадоры представлялись нам людьми необыкновенными, загадочными, сильными, смелыми, необычайно волевыми. Хладнокровие, собранность, умение держать в руках свои нервы в самые драматические моменты боя казались нам почти сверхъестественными.

Выслушав нас, Кригин продолжил:

– В ближайшее воскресенье в Мурсии состоится коррида. Уже собирают деньги на покупку быков. Весь сбор от продажи билетов и мясо быков пойдут в пользу беженцев – женщин и детей.

Но скептики не унимались:

– А билеты мы как достанем?

– Это же – в Мурсии!

Начальник штаба нашел утешительный ответ:

– Наш инженер Лопес еще совсем недавно считался лучшим тореро Испании. Вот его и попросим помочь достать билеты.

– Лопес – лучший тореро? – послышался голос Панфилова.

– Шутите, Михаил Викторович! – сказал Жора Шубин.

Оказалось, что Кригин не шутил. Инженер Лопес – чуть выше среднего роста, подвижный, веселый человек с намечавшимся брюшком – действительно, как подтвердили испанцы, еще недавно был одним из лучших тореро страны. Лопес от души хохотал, когда мы ввалились к нему поглядеть на него другими глазами, расспросить о бое быков, помочь нам попасть на корриду. Наш собственный тореро согласился достать нам билеты, показать и объяснить правила, приемы и весь церемониал корриды.

Собрали деньги. Лопес достал билеты. И вот мы едем в Мурсию на корриду.

Приехали рано, часа за три до начала представления Осматриваем достопримечательности Мурсии. Городок чист, светел, зелен. Люди в нем ростом выше по сравнению с испанцами в других провинциях, отличаются горделивой осанкой. В благожелательности и гостеприимстве жителей убедились скоро. Остановили машину около одного из домиков, самого обычного, с палисадником, где поднимались пышные яркие цветы, и садом с апельсиновыми и лимонными деревьями.

Шофер вызвался вести несложные переговоры – попросить питьевой воды. Но к нашему удивлению, он задержался и вышел к нам вместе с хозяином.

– Добро пожаловать! – настойчиво приглашал нас к себе хозяин.

– Откажемся – обидим, – заметил негромко Кригин.

Коли так – пошли. В саду, в приятной тени деревьев, уже стоял стол, а на нем два запотевших кувшина – не с водой, а с вином. Рядом – вазы с фруктами. Так мы «погасили» час. Только наше твердое заявление, что на корриду нам надо попасть непременно, остановило хозяина от попыток задержать нас гораздо дольше.

Мы вышли к арене для боя быков. На площади перед ней толпа, шум, крики. Здесь царило настроение праздника. Яркие, пестрые наряды женщин под ослепительным солнцем. Выглядели они естественно и красиво. Возбуждение на площади перед ареной передалось и нам. Незаметно для себя мы заговорили громче, и руки наши начали жестикулировать чаще, а заглушаемые слова мы начали передавать мимикой. И право же, не реже остальных стали посматривать на закрытые еще ворота цирка.

Наконец двери распахнулись. Толпа хлынула в цирк. Наши места находились посредине амфитеатра, кольцом окружившего арену, покрытую ярко-желтым песком.

Видно отлично, но Лопес в ответ на благодарность заметил, что наше положение не из лучших. Несколько позже я понял, что бывший тореро слишком скромен и потому произнес слова: «Наше положение не из лучших».

Трибуны наполнились быстро. Гул голосов не утих, а усилился. Знакомые разговаривали теперь рядов через двадцать, каждый стараясь перекричать друг друга. Общение походило на соревнование по силе голосовых связок.

Желтая песчаная арена отгорожена от публики сплошным плотным деревянным забором. По кругу вдоль него со стороны арены сделано несколько закутков. Как объяснил нам Лопес, закутки служат защитой бандерильеро, когда во время боя он вынужден спасаться от разъяренного быка.

Наконец зазвучали фанфары. Открылись ворота, и на арену выехали три всадника в старинных национальных костюмах, широкополых шляпах. За ними следовали тореадоры и бандерильеро. Зрители бурно приветствовали их появление. Раздались крики, свист, топот, на арену полетели цветы. Каждый зритель приветствовал своих любимцев. Особой чести удостоился тореадор, возглавлявший шествие. Высокий, стройный, изящно гибкий, он был одет в расшитый золотыми позументами традиционный костюм.

– Отличный тореро! – прокричал Лопес. – Гвоздь программы. Если, конечно, он в настроении и хорошей форме.

Трибуны постепенно утихали. И вот наступила гнетущая тишина, словно перед грозой.

Вдруг ворота распахнулись. На арену из темноты выскочил бык.

Грохнули трибуны; снова крики, свист, топот…

Проскочив почти на середину арены, бык остановился, озираясь исподлобья, глянул по сторонам, потом замотал головой и стал бить копытом в песок.

Сзади к быку подъехал пикадор на лошади, увешанной, как латами, толстой кожей. От нескольких уколов пикой по шее быка потекла кровь. Он зло обернулся к обидчику, но сбоку появился бандерильеро и, развернув красный плащ, стал на пути быка. Бык кинулся к нему, но, прикрывая бегство собрата, в стороне с развернутым плащом стал второй бандерильеро. Бык бросается то в одну, то в другую сторону, окруженный бандерильеро со всех сторон, и в конце концов приходит в ярость. Трибуны волнуются, кричат.

На арену выходит тореадор. Не тот, что шел первым, другой. Тяжело поводя боками, бык угрюмо, злобно глядит на приближающегося человека. Потом бьет копытами в песок, да так, что желтые фонтаны его летят высоко. Тореро тоже остановился, не дойдя до быка несколько шагов. Он стоит, поигрывая развернутым красным плащом.

Проходит секунда, другая, третья… Притихшие было трибуны разражаются громким ропотом:

– Эй, ребята, подтолкните его к быку!

– Посмотрите, может, кто прибил его ноги к полу?!

Под градом обидных реплик, словно под их нажимом, тореро медленно двинулся к быку. Тот стоит перед ним глыбой, выставив рога, и, крутнув головой, молнией бросается вперед. Тореро в мгновение ока прыгает в сторону, и черная туша пролетает мимо.

Попробовали мы зааплодировать ловкому тореро, а на арену понеслась брань, возмущенные крики.

– Разве тореро плох? – спросили мы у Лопеса.

– Он трусит. Боится быка. Это – козел, а не тореро, – ответил наш инженер. – Настоящий тореро никогда не позволит себе такого прыжка. Полшага, ну, шаг в сторону. А скакать от быка – никуда не годится.

Мы замялись.

То ли под действием возмущения зрителей, то ли придя в себя от неожиданного, молниеносного рывка животного, тореро начал действовать смелее. Снова и снова в бешеной ярости бык кидается на своего противника, и каждый раз его постигает неудача. Рога поддевают плащ, а за ним – пустота.

Зрители начинают постепенно оттаивать. Слышатся возгласы одобрения. Эта поддержка благотворно действует на тореро. Он начинает работать красивее, ловче.

Но вот тореро уходит к барьеру, оставляет плащ и берет бандерильи – короткие крючки, украшенные разноцветными лентами. Снова идет к быку. Тот следит за приближением человека. Видно, как животное подбирается, готовясь к рывку. Но тореро – весь внимание. Шаг, еще, еще… Бык бросается! Шаг в сторону – и, когда массивная туша проносится мимо, тореро вонзает ему в горб мышц за шеей две бандерильи. От боли бык снова взрывается яростью. Он опять пытается поддеть на рога обидчика. Снова две бандерильи вонзаются в него.

Минуту, и еще, и еще минуту продолжается игра человека со смертью. Но вот, подойдя к барьеру, тореро берет не бандерильи, а мулету и эспадо – шпагу. Уверенным шагом направляется к быку. Вот тореро в шаге от нацеленных на него рогов. Но, на мгновенье опередив животное, тореро легким и сильным движением вонзает шпагу в быка, чуть выше рогов.

Мы видим: ноги быка мелко дрожат, он качается, рушится на арену замертво.

Ликующие зрители повскакали со своих мест, в воздух, на арену полетели цветы, шляпы, береты. Тореро простили оплошность первых минут боя. Даже наш инженер Лопес выражал шумное одобрение.

Служители стали прибирать арену. Пятна крови засыпали песком. Трибуны сдержанно гудели. Зрители ели апельсины, курили, переговаривались, ждали выхода второго быка.

Опять открыты ворота. Гул стихает. Каков-то будет следующий бык? Но время идет, а быка нет. Зрители начинают громко проявлять недовольство. Быка нет.

Крики, свист… Слышится какой-то шум, и на арену трусцой выбегает этакое совсем мирное животное. Путь ему преграждает пикадор. Вместо того чтобы рассвирепеть от уколов пики, бычок разворачивается на сто восемьдесят градусов и, помахивая хвостом, удирает. Зрителей это явно не устраивает. Крики,

свист, улюлюканье. Послышался один смешок, другой… Хохот охватывает ряды:

– Отпустите его на лужок!

– Пусть попасется!

– Не трогайте скотинку!

Мне казалось, что больше всех и заразительней всех смеялся наш Лопес. Он хохотал до слез. Потом стащил с головы берет, хлопнув им об пол, боком повалился на скамью и долго не мог произнести ни слова. Только потом, отдышавшись, сказал:

– Первый раз в жизни вижу такое. Кто выдумал пустить такого быка на арену? Или лучше не нашли? Война…

Так было или иначе, нам узнать не удалось. Служителям же ничего другого не оставалось как открыть ворота. Стремглав бык удалился с арены. Смех еще не стих, а в открытые ворота стремительно ворвался на арену третий бык. Именно ворвался и остановился, будто вкопанный.

Трибуны охнули от восхищения и замерли.

– Миурец [2]2
  Миурия – местность, где выращивают быков для корриды


[Закрыть], – не сказал, а как-то прошептал Лопес. Наверное, и ему редко приходилось видеть такую красоту. На арене стоял, словно специально давая себя осматривать, черный исполин с лоснящейся короткой шерстью.

«Не позавидуешь тореро…» – такая мысль, видимо, пришла в голову не мне одному: на трибунах воцарилось молчаливое ожидание. Глянул на Лопеса. Тот весь подобрался, словно ему сейчас надо было выходить на арену.

И бык показал себя. Едва первый бандерильеро появился на арене, он кинулся на него. Наперерез быку выскочил второй бандерильеро, отчаянно размахивая плащом. Но бык гнался за первым, удирающим со всех ног. В то же мгновенье, как бандерильеро скрылся за загородкой, раздался треск. Бык с маху ударил рогами в забор, да так, что осел на задние ноги.

Зрители засвистели, затопали.

На арене люди переменили тактику. Они выходили по нескольку человек, нападали сразу. Быку пришлось бросаться из стороны в сторону то за одним, то за другим своим противником. Животное как бы потеряло человека, видя, наверное, лишь непереносимый цвет трепещущих вокруг красных плащей.

Бык уставал. Один ошибочный рывок, другой…

На арену вышел тореро. Тот, шедший первым. Волна восхищения пронеслась по трибунам. Все поднялись, приветствуя любимца.

Тореро двинулся по кругу. Он шел мягким, пружинистым шагом, гордо держа голову, удивительно красивый, сильный, смелый. В каждом его движении чувствовалась ловкость и собранность прекрасного спортсмена.

Левой рукой он упирался в бок, и через нее был переброшен плащ, правой приветствовал публику и одновременно раскланивался направо и налево.

Тореро сделал по арене почти полный круг. Как вдруг, именно вдруг, хотя каждый из присутствующих ожидал этого момента, бык сорвался с места и, набирая скорость, помчался на человека. Бык летел черной молнией, все ниже опуская голову, выставив вперед прямые, длинные кинжалы рогов.

Но тореро по-прежнему, словно прогуливаясь, шел по арене, приветствуя публику, замершую, затаившуюся, не видя, не желая видеть опасности. Настало мгновенье, когда страшное казалось неминуемым.

«Ну, конец! Смерть рядом! Оглянись! Не успеешь и мигнуть, как бык подденет тебя рогами, перекинет через себя и примется топтать ногами…»

Тореро легко повернулся, у него даже хватило времени плавным движением расправить плащ, и, когда бык налетел на него, тореадор отвел от себя плащ и неуловимым извивом корпуса отстранился от кинжального удара рога. Тореро не сделал в сторону ни шага, провел быка вплотную к себе.

– О-оо-ох! У-у-у-ух! – выдохнули трибуны.

Скорость быка оказалась слишком большой, а его удар пришелся в пустоту. Бык с задранной мордой побежал по арене, взрывая песок и подымая клубы пыли.

Да, зрелище было великолепным!

Долго не могли утихнуть трибуны, отдавая должное отваге, смелости, воле, выдержке и опыту тореадора.

Бык не собирался сдаваться. Но он уже не черный исполин. Он то ли сер, то ли рыж от песка и пыли, налипшей на взъерошенные, судорожно опадающие бока. Снова, не сделав ни шагу, а лишь двинув от себя плащ и почти незаметно изящно изогнувшись, тореро пропускает быка вплотную от себя. Еще и еще раз.

Трибуны ликовали, ревели, топали… Замирали, затаив дыхание, и опять ревели, топали, ликовали.

А на арене два живых существа продолжали смертельную схватку.

Тореро стоял легкий, казалось, непринужденный, улыбающийся, и солнце сияло на золоте позументов его костюма.

С каждым новым наскоком быка тореро действовал все опаснее, все тоньше, вызывая восхищенное ликование зрителей, подогревая страсти.

Трибуны уже не ревут – стонут.

Взяв мулету и эспадо, тореро идет к быку. Тот бросается на человека, но тореро идет вперед, прямо на рога. Сошлись, как бы слились. Тореро словно замирает, поднявшись на носки, и вгоняет шпагу, а может, бык сам втискивает в себя сталь, в бугор мышц над опущенными рогами. И, подкошенный смертью, валится на арену, воздев коченеющие в судорогах ноги.

Тореро вскидывает руку.

Все повскакали с мест, в воздух на арену летят цветы и шапки. Неистовое ликование победы человека над яростью животного.

– Тореро сегодня был в ударе! – твердит Лопес. – Блестящая работа.

А тореро, радостный, возбужденный боем, легкий и гордый, вновь по кругу обходит арену, с достоинством раскланиваясь и возвращая на трибуны шляпы, береты, пилотки, цветы, счастливый выпавшей на его долю удачей и польщенный почетом.

Зрелище окончилось.

По дороге домой у нас разгорается спор. Не о тореро. Он был великолепен. О смысле убийства быка. Но чем дальше в чащобу доводов «за» и «против» мы забирались, тем туманнее становился предмет спора: надо ли убивать смелого, честного бойца-быка. Наверное, следовало лишить жизни быка-труса… Бессмыслица. Не убивать быка на арене… А на бойне – можно, нужно? Дело в публичности? Тоже тупик.

Вопрос оставили открытым, тем более что день спустя нам стало не до этого.

…В эскадрилью приехал Евгений Саввич Птухин. Мы были очень рады снова увидеть своего бывшего командира. И «по-родственному» просили ответить – долго нам еще загорать, сил набираться. Конечно, эти разговоры велись после официального доклада, когда Евгений Саввич подробно ознакомился с делами эскадрильи, с подготовкой личного состава. Спрашивали мы об отправке на фронт голосами почти безнадежными. Боевых действий обе стороны пока почти не вели.

– А я к вам по делу и приехал, – неожиданно ответил Птухин. – На Центральном и других фронтах идут операции местного значения. А вот на Южном противник донимает бомбежками. Авиации же у республиканцев там нет. Вот и решено послать на Южный фронт вашу эскадрилью. Аэродром базирования – Кабеса-дель-Буэй, «голова быка», значит. Задача – прикрывать наземные войска от авиации противника, а также штурмовыми действиями помочь наземным войскам при наступлении.

Видя, что у нас готов сорваться с языка вопрос: «А когда?» – Птухин предупреждающе поднял руку: мол, говорить он не закончил:

– Перебазироваться надо быстро. Как только передовая команда прибудет в Кабесу-дель-Буэй. В ближайшие дни мы перебросим вам звено бомбардировщиков СБ. Прикрывать Картахену, Аликанте и Мурсию будет эскадрилья Девотченко.

Я посмотрел на Лопеса. Со своей стороны я считал, что нами сделано все и вопрос о перебазировании решен, но стоило спросить и инженера. Лопес очень серьезно доложил, что две передовые команды созданы заранее, в предвидении перебазирования, и они могут выехать к месту нового назначения через два – два с половиной часа.

– Вот и отлично! – поблагодарил нас Птухин. – Значит, первая команда отправляется в Кабесу-дель-Буэй.

Потом Евгений Саввич задал Лопесу несколько уточняющих вопросов. Получив ответы, сказал:

– Все. Выполняйте. Вылет – завтра утром.

От Лос-Алькасареса до Кабесы-дель-Буэя было примерно 430 километров. Для передовой команды, которая должна остановиться в Альбасете для дозаправки горючим, часов двенадцать езды. Ну, тринадцать. Что ж, с задачей мы вполне справимся.

Пока передовые команды готовятся к отъезду, мы наседаем на Птухина с вопросами о делах на фронте. Евгений Саввич рассказал нам о боевых действиях группы средних бомбардировщиков – «катюш», как любовно называли их испанцы. Командовал группой СБ Александр Сенаторов. СБ бомбили военные объекты противника на полный радиус действия. И без истребительного прикрытия. Скорость у них выше, чем у истребителей противника. Ходят «катюши» на Балеарские острова, проходя весь путь над морем дважды – туда и обратно прорываясь сквозь зенитный огонь и заслоны истребителей.

Группа «чатос», которой командовал Анатолий Серов, тоже зарекомендовала себя отлично. Птухин подробно рассказал, как Серов организовал боевую работу ночью. На первой же ночной охоте товарищ Серова – Михаил Якушин сбил «юнкерс». А в другой раз повезло и командиру: он тоже сбил вражеский самолет.

– Важно и другое, – отметил Птухин, – каждый четвертый летчик в республиканской авиации сейчас уже – испанец. Дерутся они храбро, самоотверженно. Но новых машин маловато. Наверное, будем передавать испанцам самолеты, когда срок пребывания наших пилотов здесь подойдет к концу.

На КП явился Лопес и доложил, что передовые команды на промежуточные аэродромы в Альбасете и Кабесу-дель-Буэе отправлены.