Текст книги "Кованый сундук"

Автор книги: Александр Воинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

– Все, значит? – задумчиво переспросил Стремянной.

– Все.

В палате на минуту сделалось совсем тихо.

Дверь слегка приоткрылась, и в щель просунулась лысая голова Медынского:

– Товарищ подполковник, вас спрашивают!

– Сейчас приду, – сказал Стремянной и вышел из палаты.

Он пробыл за дверью не больше минуты и вернулся назад как будто чем-то озабоченный.

Соколов это заметил сразу.

– Что случилось? – спросил он.

– Неприятная история, – ответил Стремянной, прохаживаясь между койками. – Ну, да это потом. Так на чем мы остановились?

– Ни на чем. Я все рассказал. Больше прибавить нечего. – Соколов поглядел на Стремянного спокойным, доверчивым взглядом. Только левая рука его то судорожно сжималась, то разжималась, теребя складки одеяла и выдавая скрытую тревогу.

Вдруг погас свет. Палата погрузилась в полную темноту.

– Движок испортился, – сказал голос усатого солдата.

– Моторист, наверно, заснул, – насмешливо процедил Гераскин.

– Горючего не хватило!

Раненые засмеялись.

Стремянной вышел в коридор, такой же темный, как палата, и крикнул:

– Почему нет света?

Чей-то голос ему ответил:

– Сейчас узнаем!..

– Принесите сюда керосиновую лампу!

– Есть!.. Сейчас!..

За дверью послышались чьи-то быстрые шаги. Кто-то, стуча каблуками, спускался по лестнице, кто-то поднимался. Мелькнула полоска света и тут же исчезла.

– Сюда, сюда, – сказал Стремянной какому-то человеку, который шел по коридору, – что у вас в руках? Лампа?.. Зажгите же ее! Спичек нет? У меня – тоже… – Он вернулся в палату. Человек с лампой остался стоять в дверях. – Товарищ Соколов, у вас есть спички?

– Нет, – ответил Соколов. – Я некурящий.

– У кого есть спички?

– Возьмите, товарищ подполковник, – сказал Гераскин и в темноте протянул коробку Стремянному.

Стремянной взял спички, но тут же уронил их на пол.

– Вот неприятность! – рассердился он. – Где-то около вас, Соколов, спички упали?

– Нет, – ответил Соколов, – кажется, они упали около соседней койки.

– Вы слышите? – обратился Стремянной к человеку, который стоял в дверях.

– Слышу, – ответил тот.

– Что вы слышите?

За дверью молчали.

– Что вы слышите? – повторил Стремянной настойчивей и громче.

Человек, стоящий в дверях, кашлянул и ответил медленно и сипло:

– Слышу голос бургомистра города – Блинова…

– Свет! – крикнул во всю силу легких Стремянной.

– Свет! – закричал в коридоре Медынский. Но в то же мгновенье Соколов вскочил с койки и бросился к окну. Он уже успел вышибить раму, когда Стремянной схватил его и повалил на койку, прижав всем своим большим телом.

Вспыхнувший свет осветил двух борющихся людей. Раненые повскакали с коек, чтобы прийти на помощь Стремянному, но этого уже не требовалось. Соколов лежал крепко спеленутый простыней, завязанной на его спине узлом.

На пороге комнаты появился новый человек – фотограф Якушкин с фонарем «летучая мышь». Он медленно, в напряженном молчании подошел к Соколову и нагнулся над ним.

– Узнаете меня, господин Блинов? – негромко спросил он. – Я – фотограф Якушкин. Вы у меня фотографировались…

– Это ложь, ложь! – прохрипел Соколов, стараясь вырваться из стягивающей его простыни.

В дверях показался Воронцов. Он неторопливо прошел между койками, вынул из кармана фотографию и показал ее Соколову.

– Посмотрите, господин бургомистр… Вы, несомненно, узнаете себя.

Раненые, вскочив со своих коек, уже больше не ложились. Усатого солдата трясло, как в сильном ознобе. Он стоял около койки Соколова и требовал, чтобы ему дали автомат застрелить предателя. Лейтенант скрипел зубами – он не мог себе простить того, что поверил рассказу Соколова и даже сочувствовал ему. Гераскин вдруг вырвался вперед, навалился на Соколова и занес кулак…

Воронцов схватил его за руку:

– Не трогайте! Это дело разберет трибунал!..

Через несколько минут Соколова заставили одеться, и конвой повел его по темным, безлюдным улицам на допрос в особый отдел.

Глава десятая. Тайна

– Товарищ генерал, пришел вас ознакомить с некоторыми показаниями, которые на допросе дал Соколов… виноват, Зоммерфельд.

– То есть как это – Зоммерфельд? – сказал Ястребов. – Разве он немец?

– Да, немецкий шпион. И не просто рядовой, товарищ генерал, а матерый… Заслан в Россию задолго до войны. Перешел границу на севере и с тех пор жил под фамилией Соколова…

– Так… Так…

Майор Воронцов вынул из большого желтого портфеля протокол допроса и положил его перед Ястребовым на стол. Стол был завален сводками и картами. По левую руку от генерала стоял телефон в желтом кожаном кожухе, по правую – открытый жестяной пенал с карандашами.

Ястребов склонился над листом бумаги, поглаживая рукой лоб и медленно, слово за словом, читая строки допроса.

– А как же, товарищ Воронцов, выяснилось, что Соколов на самом деле немец? Зоммерфельд или как там его? Неужели такой матерый волк сам признался?

– Да, товарищ генерал, – сказал Воронцов, – он в этом признался.

– Странно!

– Не так уж странно, товарищ генерал. Неопровержимые улики.

– Какие?

– Мы нашли среди документов, которые он хотел вывезти в сундуке, его автобиографию… Вот она… – Воронцов вновь раскрыл свой объемистый портфель и вынул из него несколько листков бумаги, исписанных синими чернилами, тонким острым почерком. – Как видите, документ написан собственноручно. В конце – личная подпись. Видимо, эту автобиографию он собирался переслать в Германию.

Ястребов взял протянутые ему Воронцовым листки и также внимательно и не спеша прочитал их от начала до конца.

– Удивительное дело, – сказал он, слегка пожимая плечами. – И как он не уничтожил такой документ? Как не предусмотрел?

– А шпионы, товарищ генерал, потому и проваливаются, что они когда-то чего-то не предусмотрят… – усмехаясь, ответил Воронцов.

– И потом… есть еще одна странность, – сказал Ястребов, – почему такого опытного шпиона гитлеровцы вдруг назначают бургомистром? Они могли заслать его обратно… Устроили бы ему побег из концлагеря… Или еще что-нибудь в этом роде.

– Ничего тут странного нет, – возразил Воронцов. – Мы специально интересовались этим вопросом. Дело в том, что гитлеровцы считали город своим крайне важным опорным пунктом. Они изо всех сил стремились уничтожить наших подпольщиков. А подходящего опытного человека для этого найти не могли. Вот тогда ими и было решено использовать Зоммерфельда… Все в городе считали его русским. Он же распустил слух, что гитлеровцы сделали его бургомистром насильно, а он, мол, человек честный. Он даже давал кое-кому поблажки, помог нескольким людям получить освобождение от посылки в Германию… А тем временем всякими путями искал связи с подпольщиками…

– И что же, сумел он эту связь установить? – спросил Ястребов.

– Он ее нащупывал. Подпольщики ему не доверяли.

– А гибель пятерых – это на его совести?

– И на его, и на чьей-то еще… Впрочем, пока он свою агентуру не выдает… Отмалчивается. Но это – глупое запирательство. Скоро оно кончится, и он начнет говорить… Все расскажет. Я в этом уверен.

– Вы правы. Улики неопровержимые. – Ястребов протянул Воронцову протоколы допроса. – Однако самого главного я не вижу. Что он сообщил об укрепрайоне?

– Вот за этим-то делом я и пришел, товарищ генерал. Надо будет, чтобы начальник штаба или начальник разведки присутствовали сегодня на допросе. Поставили интересующие их вопросы.

– Это правильно, – согласился Ястребов. – Когда они должны к вам явиться?

– Минут, так, через сорок.

Ястребов быстро встал, подошел к двери и приоткрыв ее, крикнул:

– Товарищ Стремянной, зайдите ко мне!

За дверью послышались голоса: «Начальника штаба к генералу», «Подполковника Стремянного к генералу!» Почти тотчас же хлопнула наружная дверь и в комнату, принеся с собой запах мороза, вошел Стремянной. Он был в полушубке и с планшетом через плечо.

– Из машины вытащили, товарищ генерал! По вашему приказу отправлялся принимать боеприпасы…

– Да тут одно важное дело, – сказал Ястребов. – Вам сейчас обязательно надо будет присутствовать на допросе… как его… – он посмотрел на Воронцова, – ну, не Соколова, а этого…

– Зоммерфельда, – подсказал Воронцов; поймав удивленный взгляд Стремянного, он объяснил: – Это настоящая фамилия вашего старого сослуживца Соколова… Некоторые подробности допроса я уже генералу сообщил, а вас проинформирую о них отдельно… По дороге…

– А как же быть с боеприпасами, товарищ генерал? – спросил Стремянной.

– Пусть едет начальник боепитания. Ничего, ничего… справится!.. А вы с начальником разведки должны присутствовать на допросе.

– Слушаю… Но вот как быть с начальником разведки? Я послал его в один из полков…

– Тем более надо быть самому… А вызывать его назад не стоит.

– Слушаю, – повторил Стремянной.

Ястребов встал из-за стола и с озабоченным видом прошелся по комнате.

– Постарайтесь получить самую подробную информацию об укрепрайоне. Самую подробную… – повторил он, останавливаясь перед Стремянным. – Я убежден, что Зоммерфельд знает многое… И это нам будет весьма, весьма полезно… Между прочим… – обратился он к Воронцову, – мне непонятно еще одно обстоятельство. Почему все-таки Зоммерфельд вовремя не скрылся из города? Что ему помешало?

– Меня это тоже интересовало, товарищ генерал, – сказал Воронцов. – При первом же допросе я спросил его об этом. Он утверждает… что у него, видите ли, с бывшим начальником гестапо Куртом Мейером были крайне обостренные отношения. В подробности Зоммерфельд не вдавался. Насколько я понимаю, они поссорились, потому что не поделили чего-то. А главное, он не может простить Мейеру, что тот помешал ему выехать из города. Кто-то из людей Мейера подложил под колеса его грузовика противопехотную мину. В результате взрыва Зоммерфельд был оглушен, потерял сознание и остался… Между прочим, пока он приходил в себя, у него из автобуса успели унести картины.

– Картины? – удивленно переспросил Ястребов.

– Да, картины, – повторил Воронцов.

В эту минуту где-то вдалеке раздался одинокий выстрел, затем прострочила автоматная очередь.

Командиры прислушались.

– Наверно, проверяют оружие, – решил Стремянной и обратился к Воронцову: – Что же дальше?

– А дальше он утверждает, что эту злую штуку с ним сыграл один из самых доверенных людей Курта Мейера – агент под номером Т-А-87. Как видите, в отместку своему бывшему соратнику он готов провалить разведчика, на которого тот делает самую большую ставку.

– А кто скрывается под этим номером?

– Неизвестно.

– Странно… Почему он знает только номер, а не человека?

– Я задал ему и этот вопрос. Зоммерфельд говорит, что номер ему назвал однажды сам Мейер, когда в одном из разговоров хотел показать, как он силен и какая у него тайная сеть. Это было еще до того, как их отношения испортились. Мейер говорил о Т-А-87, как об одном из самых ловких и опытных агентов, которому поручается выполнять важнейшие задания гестапо. Но в лицо Зоммерфельд его не знает. Не знает также – мужчина это или женщина.

– Ну хорошо, – сказал Стремянной, – а какое значение эти показания имеют для нас? Очевидно, сделав свое дело, Т-А-87 ушел из города вместе с гитлеровцами.

– В том-то и дело, что не ушел, – возразил Воронцов. – Зоммерфельд утверждает, что Т-А-87 оставлен для диверсионной работы. Немцы убеждены, что скоро они возьмут город назад… Поэтому им крайне важно иметь здесь свою агентуру.

Ястребов задумчиво покачал головой.

– Из этого надо сделать все выводы: Сегодня же поговорю с Корнеевым. А ты, Стремянной, действуй по своей линии – обеспечь надежную охрану города и всех военных объектов.

– Слушаю, – сказал Стремянной и встал.

Встал и Воронцов. Складывая документы в портфель, он обратился к Стремянному, который, готовясь идти, застегивал полушубок:

– А знаете, Егор Иванович, по моему разумению, картины все-таки где-то здесь, в городе!

– Почему? У вас есть данные? – живо спросил Стремянной.

– Нет, данных пока нет никаких. Но давай рассуждать… Т-А-87 похитил картины по поручению Курта Мейера в самый последний момент. Значит, картины вместе с прочим награбленным добром должны были находиться в машине у Мейера. Машину эту мы обнаружили. Не так ли? И, действительно, как вы знаете, мы нашли в ней два тяжелых чемодана с ценностями. А картин нет…

– Но ведь и самого Мейера нет, – сказал Стремянной. – Картины – дороже всего, что он упрятал в свои чемоданы. И, кроме того, гораздо легче… Нести на руках десяток рулонов не представляет никакого труда.

Воронцов пожал плечами:

– Возможно. Дело это еще во многом неясно.

– Это верно, – сказал Стремянной, поразмыслив, – но и в ваших словах тоже есть своя логика. Я думаю, Иванов и Громов хорошо сделают, если на всякий случай поищут картины в городе. Поговорить с ними об этом?

– Поговорите!

В этот момент за стеной хлопнула дверь, кто-то быстро вошел в соседнюю комнату и громко спросил, нет ли здесь майора Воронцова.

Воронцов вскочил и распахнул дверь:

– Что случилось, товарищ Анищенко? Заходите сюда.

Он пропустил мимо себя в комнату старшего сержанта, невысокого, худощавого, совсем молодого. Его безусое, поросшее светлым пушком лицо было ярко пунцовое, должно быть от смятения и быстрого бега. Он стоял перед командирами растерянный, весь взъерошенный, без шапки.

– Где ваша шапка? – спросил Воронцов, чувствуя, что приключилось что-то скверное.

Сержант, словно не понимая вопроса, поглядел на него.

– Бургомистра застрелили! – выдохнул он.

– Что-о? – крикнул Ястребов и в то же мгновенье оказался между Воронцовым и сержантом. – Кто посмел?..

– При попытке к бегству, – сказал сержант, невольно отступая к дверям. – Его на допрос вели… А он, собака, решил проходными дворами в каменные карьеры уйти… Сбил с ног конвоиров и – бежать!..

– Так неужели же нельзя было его взять живьем? – спросил Стремянной. Его худощавое лицо от волнения покрылось красными пятнами. – Черт побери! Хуже нельзя и придумать!.. Так глупо упустить…

– Никак нельзя было, товарищ подполковник, – виновато сказал сержант. – Сами видите, стемнело совсем. Да и туман. А он уже за черту города выходил. Думаем, заберется в карьеры – и поминай как звали! Каких-нибудь сто метров оставалось… А мы изо всех сил живьем его хотели взять!

Воронцов, все это время стоявший молча, с бледным лицом, схватил портфель и устремился к двери:

– Анищенко, за мной!.. Покажите, где все это произошло!

– Есть!

Оба быстро вышли.

А командир дивизии и начальник штаба остались одни. Несколько мгновений они молча смотрели в окно, за которым лежал город. Уже курились над домами трубы; белый в темном небе поднимался к облакам дымок. Женщины с кошелками спешили к первому открывшемуся магазину, в котором продавали хлеб. В город возвращалась мирная жизнь… А им предстоит еще длинный путь… Пройдет день, другой, – и рассвет встретит их где-нибудь на окраине села, в маленькой глинобитной хатке. Останется позади этот город, с которым у Стремянного связаны самые дорогие воспоминания детства. Когда-то он увидит его вновь?..

– Что ж, Стремянной, – сказал Ястребов, гася папиросу, – поезжай, пожалуй, за боеприпасами. Я дождусь твоего возвращения, а потом отправлюсь в полки.

Стремянной ушел. Через минуту его вездеход проехал мимо окна. Но Ястребов уже ничего не слышал. Он сосредоточенно склонился над картой, намечая, как лучше подготовить части дивизии к тому моменту, когда будет получен боевой приказ о дальнейшем наступлении…

Глава одиннадцатая. Иванов принимает посетителей

Весь день Стремянной был очень занят. Множество дел возникало каждую минуту и требовало немедленного разрешения. На артсклад доставили боеприпасы. Прибыло пополнение, его надо было распределить по частям. Самолеты нарушили связь с одним из полков. Необходимо помочь начальнику связи как можно быстрее восстановить линию. По поручению командира дивизии нужно побеседовать с только что прибывшими корреспондентами, которых интересуют подробности боев за город.

Одним словом, много хлопот у начальника штаба дивизии!.. Но среди всех этих неотложных дел Стремянной нет-нет, да и возвращался в мыслях к событиям последних дней. Бой на подступах к городу, знакомые улицы со следами пожаров и бомбежек, распахнутые ворота концлагеря. А потом – всклокоченная голова Еременко и его неестественно короткое тело на носилках во дворе госпиталя. Одно воспоминание сменялось другим. Палата во втором этаже и актерское одутловатое лицо этого жалкого предателя – Соколова… нет, бургомистра Блинова, то есть шпиона Зоммерфельда.

Стремянной сам не мог понять, в какую именно минуту он узнал в лежащем на койке человеке того эсесовского офицера, который прошел мимо него, пряча подбородок в воротник, а глаза – в темную тень очков. Когда он перестал верить рассказу начфина Соколова, такому, казалось бы, простодушному и похожему на правду? И зачем, собственно, понадобилась ему, начальнику штаба дивизии, подполковнику Стремянному, эта рискованная, можно сказать, детская выдумка – потушить в палате свет?.. В сущности довольно-таки нелепая затея… Разве нельзя было бы опознать в Соколове бургомистра Блинова при свете, просто с помощью фотографий и свидетельских показаний? Недаром Воронцов потом так был недоволен. И как только в голову пришло?! Откуда? Наверно, из глубины каких-нибудь мальчишеских воспоминаний, из романтической дали прочитанных когда-то приключенческих книг… Впрочем, если говорить правду, все получилось не так уж плохо. Если бы ему, Стремянному, не взбрело на ум погасить свет, Соколов не вздумал бы пуститься наутек, а ведь именно эта попытка к бегству разоблачила его окончательно. Одним словом, выходит, что он недаром увлекался когда-то романтическими историями, за которые ему нередко попадало от старших. Да, надо сознаться, он любил эти перебывавшие в руках у множества мальчиков, зачитанные до дыр книжки о необычайных приключениях путешественников, мужественных, суровых и благородных, о пустынных островах и пещерах, где спрятаны сокровища, о клочках пергамента с зашифрованными надписями.

Кстати, о зарытых сокровищах, – хотел бы он знать, куда все-таки гитлеровцы девали картины? Воронцов, пожалуй, прав, они где-нибудь здесь – в черте города или во всяком случае не так уж далеко. Ведь подумать только! Может, они запрятаны совсем близко – под полом соседнего сарая, например. Сгниют там или крысы их сгрызут, и никто даже знать не будет…

Нет, надо все-таки заехать к Иванову, узнать, как у них там дела, не нашлось ли человека, бывшего на работах в укрепрайоне, да заодно спросить, не слышно ли чего о картинах. Он как будто собирался организовать поиски.

На другое утро, возвращаясь из поездки в полк, он заехал в горсовет и застал Иванова, принимающим посетителей. Десятки людей терпеливо ждали своей очереди в приемной и в коридоре. Уже прибыли двое заместителей председателя, – они тоже принимали народ, стараясь ответить не многочисленные вопросы, помочь, чем можно.

Стремянной поднялся по широкой, еще не отмытой лестнице и прошел по длинному коридору, в котором, тесно прижавшись друг к другу, стояли люди.

Иванов сидел в холодном кабинете, с усталым, отекшим лицом. Перед ним стояла пожилая женщина в черном вязаном платке и старом, защитного цвета ватнике с аккуратными синими заплатами на локтях.

– Я все понимаю, – тихо говорил Иванов, – мне все ясно, Клавдия Федоровна!

– Нет, не понимаете, – почти кричала женщина, перегибаясь к нему через стол.

– Уверяю вас, понимаю!

– У меня двадцать детей… Двадцать! Вы слышите?.. От пяти до четырнадцати лет!.. И ни одного полена дров. Это вы понимаете?

– Но у меня еще нет своего транспорта. Город всего три дня как освобожден. Подождите немного. Обеспечу вас в первую очередь… Ну, разберите забор, сожгите его. Построим новый.

– Забор! – усмехнулась женщина. – Какой забор! Я уже не только свой забор сожгла, но и пять заборов в окружности…

– Привет, товарищ Иванов! – сказал Стремянной, подходя к столу. – Как работается?

– И не говори! – Иванов с надеждой поднял к нему глаза в припухших веках. – Вот, Клавдия Федоровна, пришла сама военная власть, – он рукой указал на Стремянного. – Обратимся к ней. Авось поможет.

Женщина поднялась и быстрым, порывистым движением протянула Стремянному руку:

– Шухова, Клавдия Федоровна, – сказала она. – Будем знакомы. Вот рассудите нас, товарищ командир!..

Стремянной остановился у края стола между спорящими сторонами, с невольным уважением глядя на эту пожилую женщину, сразу завоевавшую его симпатию.

– Товарищ Шухова – заведующая детским домом, – пояснил Иванов. – Сохранила ребят. В самых трудных условиях сберегла… А теперь требует от нас всего, что положено.

– Правильно, – сказал Стремянной. – Правильно требует.

– Не возражаю, – развел руками Иванов, – но транспорта еще нет. Подвоз еще не организован. Надо подождать, перебиться как-нибудь…

Шухова посмотрела на него с нескрываемой злостью.

– Я-то могу ждать, товарищ Иванов, – повысила она голос. – Я-то сколько угодно могу ждать, но дети ждать не могут! И этого вы никак не хотите понять!..

– А что вам нужно? – спросил Стремянной.

– Да не бог весть что, – сказал Иванов, – всего две машины дров.

Стремянной вынул из планшета записную книжку и карандаш.

– Будут вам дрова, Клавдия Федоровна, давайте адрес.

– Будут!.. – повторила Шухова, тяжело опустилась на стул и громко заплакала, закрыв лицо руками.

Иванов вскочил и подбежал к ней:

– Клавдия Федоровна, что с вами?

Стремянной молчал, понимая, что сейчас никакими словами успокоить ее нельзя.

– Так трудно!.. Так трудно!.. – стараясь подавить рыдания, говорила Клавдия Федоровна. – Силы уже кончаются… Ведь что здесь было!..

– Все скоро войдет в свою колею, товарищ Шухова, – говорил Иванов, неловко придерживая ее за плечи. – Я рад, что вы живы. Большое вы дело сделали. Продовольствием мы ребят уже обеспечили, а дрова сегодня привезут. Ну, вот и хорошо… А дней через десять приходите, – у нас уже все городское хозяйство будет на ходу. Увидите!..

Шухова понемногу успокоилась, вытерла слезы и встала.

– Спасибо, большое вам спасибо, – сказала она, обращаясь к Стремянному, – груз с сердца сняли… Адрес вот здесь – на заявлении. – Она показала на бумагу, лежащую перед Ивановым.

– Не беспокойтесь, найдем, – улыбнулся Стремянной. – Вы очень торопитесь, Клавдия Федоровна?.. А то я сейчас тоже еду – могу подвезти вас.

Шухова кивнула головой и вновь опустилась на стул, украдкой вытирая глаза краешком платка.

Не вмешиваясь в разговор, она глядела в окно и, видно, думала о чем-то своем. Но когда разговор зашел о картинах, она как-то оживилась и стала прислушиваться к беседе.

– Нет, я все-таки думаю, что поискать их стоит, – сказал Иванов. – Уж если в спешке отступления они не успели их вывезти, то спрятать как следует и подавно не успехи. Сунули на ходу в какой-нибудь заброшенный сарай или на чердак… Там они и лежат. А только мы не знаем…

– Не думаете ли вы, – вдруг сказала Шухова, – что в этом деле могут немного помочь мои старшие ребята? У меня есть два подходящих паренька, смышленые, толковые мальчики. И в городе каждый уголок знают…

– А ведь верно, – улыбнулся Стремянной. – Ребята для этого – самый подходящий народ. Да будь мне тринадцать – четырнадцать лет, я бы за счастье считал, если бы мне доверили участвовать в таком деле…

Иванов кивнул головой:

– Еще бы! Всякому парнишке это лестно, а только лучше таких поручений им не давать. Напорются где-нибудь на мину!

– Что вы! – сказала Клавдия Федоровна. – Разве можно ребятам одним доверять такое дело. Я еще с ума не сошла. Пускай с людьми поговорят, разузнают, – и хватит с них…

– Разве что так, – согласился Иванов. – А я вот что надумал, товарищ Стремянной, – не объявить ли нам, что горсовет просит всякого, кто может сообщить что-либо о местонахождении картин, немедленно сигнализировать. И вообще, поскольку картины в городе, помочь, насколько возможно, в поисках.

Стремянной на секунду задумался.

– Это дело! Я убежден – люди отзовутся… – Он обернулся к учительнице: – А как по-вашему, Клавдия Федоровна?..

– Конечно, каждый сделает все, что в его силах, – сказала она. – Ну, однако, пора. – Она встала с места. – Ехать так ехать… Товарищ подполковник, а когда вы думаете прислать нам дрова?

– Сегодня же, – ответил Стремянной.

– Только не очень поздно, если можно. Ведь мы с ребятами сами убирать будем.

– Слушаю, товарищ начальник, – прислать не слишком поздно, – улыбаясь, ответил Стремянной и протянул руку Иванову, – до свидания, Сергей Петрович. А вы еще не собираетесь маленький перерыв сделать? А то поедем в штаб, пообедаем?

Иванов решительно потряс головой:

– Нет, видно, нынче не пообедать. Видели, сколько там народу ожидает.

– Так ведь этак вы до ночи здесь сидеть будете.

– Что ж, и посижу. – Иванов вздохнул. – Время военное. Оперативность нужна.

– Вишь, какой стал! – Стремянной усмехнулся.

Иванов тоже усмехнулся:

– Ладно, ладно, без намеков, товарищ подполковник. Ступай себе, обедай и не искушай меня… А вот найти человека, знающего об укрепрайоне, не теряю надежды… Каждого спрашиваю. Но пока, – он развел руками, – никого нет. Прямо беда…

Шухова и Стремянной вышли из кабинета. А их место заняла очередная посетительница – высокая седая женщина, которая в коридоре рассказывала о своем пропавшем сыне.