Текст книги "Кованый сундук (худ. Ю.Синчилина)"

Автор книги: Александр Воинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 10 страниц)

– Идите! Идите, ребятки, – сказал ласково Якушкин. – А я вот поискать снарядных ящиков на дорогу вышел – топить нечем… Ну, бегите, бегите…

Ребята, уже совсем успокоившиеся, пошли к городу, а Якушкин, кашляя, поплелся своим путем, высматривая, не темнеет ли где-нибудь на обочине дороги брошенный отступавшими гитлеровцами пустой снарядный ящик…

В СТАРОМ СКЛЕПЕ

Стремянной сидел у себя за столом, просматривая только что полученные из полков донесения, когда, слегка приоткрыв дверь, в комнату к нему заглянул штабной переводчик:

– Товарищ начальник, разрешите войти.

– Заходите. Что там у вас? Спешное что-нибудь? – не поднимая головы, спросил Стремянной.

– Да вот перевел несколько немецких документов, товарищ начальник. Пришел вам доложить.

– Ну, и что же? Есть важные?

– Нет, товарищ начальник. Разве что документ об укреплениях под Новым Осколом. Да и тот носит слишком общий характер; он касается главным образом распределения рабочей силы. Ну, и всё остальное в том же роде. Есть, правда, один занятный документ, но он интересен, скорее, с точки зрения психологической, чем с военной.

– Это что же за документ?

– Записная книжка начальника гестапо Курта Мейера. Та, что заведующая детским домом принесла… К сожалению, записей в ней мало, и все они, так сказать, личного порядка…

Стремянной оторвал глаза от лиловых строчек донесения к посмотрел на переводчика:

– Что же, в таком случае, вы нашли в них интересного?

– Характер, товарищ начальник. Ход мышления. Это, я бы сказал, типичный гитлеровец, из молодых. Но в двух словах это объяснить трудно. Вы лучше сами на досуге поглядите.

– На досуге?.. – Стремянной усмехнулся. – Ну ладно, оставьте. Авось будет у меня когда-нибудь досуг…

И, взяв у переводчика, он положил на пачку бумаг ещё несколько листков, перепечатанных на машинке.

Переводчик ушел, а Стремянной дочитал последнее донесение и, надев полушубок, вышел из жарко натопленного штабного помещения на утренний мороз. Со вчерашнего дня он собирался осмотреть трофейные автомашины. Они были спешно подремонтированы, и командир автобата уже успел посадить на них своих шоферов.

Машины были выстроены на площади перед горсоветом.

Стремянной оставил на углу свой вездеход, принял доклад командира автобата и вместе с ним обошел вытянувшиеся двумя рядами машины. Этот получасовой осмотр доставил ему какой-то своеобразный отдых. Он любил машины давней, ещё в детстве зародившейся любовью, знал в них толк и втайне гордился своим умением быстро освоиться с любым управлением незнакомой марки. Ему было приятно по стуку двигателя сразу определить степень его изношенности, верно оценить его силу и поймать на себе одобрительный взгляд опытного водителя.

Не торопясь, по-хозяйски он осмотрел каждую машину в отдельности. Тут были три штабных автобуса, вроде того, который стоял против дома гестапо (Стремянной приказал прикомандировать их к санбату для перевозки раненых), несколько больших «круппов» с высокими бортами (они годились для боеприпасов и другого снаряжения) и больше десятка легковых машин. Оставив для нужд дивизии две из них, Стремянной распорядился перегнать остальные в штаб армии.

Окончив осмотр, он пошел обратно к своему вездеходу и вдруг увидел у подъезда горсовета того самого мальчугана, которому дал банку консервов на привокзальной площади. Мальчик топтался у дверей, пряча руки в рукава кацавейки и постукивая ногой об ногу. По всему видно было, что он собирался войти в дом, но робел.

– Ты что тут делаешь? – спросил Стремянной.

Мальчик посмотрел на него снизу вверх.

– Жду, – сказал он серьезно. – Тут дяденька один должен прийти.

– А зачем он тебе?

– А меня дедушка к нему послал.

– Зачем?

– Он говорит, что о картинах сказать хочет…

Стремянной с удивлением посмотрел на мальчика.

– Это твой дедушка так сказал? – переспросил он.

– Мой, – подтвердил мальчик.

– А кто такой твой дедушка?

– Мельник.

– А родители твои где? Отец? Мать?

Мальчик отвел глаза в сторону.

– Умерли, – тихо сказал он.

– Где же вы с дедушкой живете?

– Недалеко, – мальчик как-то неопределенно мотнул головой: – в сторожке у кладбища.

– Странно! – Стремянной невольно пожал плечами. – Мельник, а живет у кладбища. Что же твой дедушка делает?

– Вёдра чинит.

– Так какой же он мельник, если ведра чинит? Ничего не пойму! – с досадой сказал Стремянной. – А ну-ка, пойдем к твоему деду. Садись в машину.

Мальчик недоверчиво, но в то же время радостно поглядел на Стремянного и пошел вслед за ним к вездеходу.

Через пять минут машина остановилась возле небольшого домика, стоявшего сразу за кладбищенскими воротами. Мальчик постучал в окно, и почти сейчас же на крыльцо вышел бодрый, румяный старик в нагольном полушубке. Он приветливо улыбнулся Стремянному:

– Здорово, начальник!

– Здорово! – сказал Стремянной, с любопытством оглядывая этого мельника, который чинит ведра в кладбищенской сторожке. – Вы знаете, где спрятаны картины?

– Думается, знаю.

– Интересно, – сказал Стремянной. – Где же они?

– Да тут, неподалеку.

– Вы хотите показать место?

– Отчего не показать? Показать покажу, – сказал старик.

– Вы что, дедушка, мельник? – спросил Стремянной, когда они двинулись по тропинке в глубину кладбища.

– Мельник, – ответил старик.

– Почему в кладбищенской сторожке живете? И кто вы вообще такой?

– Я сторожем здесь, – сказал старик, – а мельником был ещё до войны – в колхозе. И кузнецом был в свою пору, в молодые годы то-есть. А вот сейчас обратно собираюсь на село. У меня там детей, внуков, племяшей полная деревня.

Стремянной невольно улыбнулся.

– А как вы здесь-то оказались, дедушка, на кладбище? – спросил он. – Как вы сторожем тут стали?

– Сторожем? – переспросил старик. – Обыкновенно. Приехал я брата навестить – пятый брат у меня, царствие ему небесное, тут двадцать с лишком лет сторожем состоял. Ну, значит, приехал я, а он возьми да и помри. Только я его похоронил – тут немцы! Из управы. приказ: никуда мне не отлучаться – работы много будет. – Последние слова старик произнес угрюмо, без улыбки в глазах.

– Тяжело было, дедушка? – спросил Стремянной.

– Ох тяжело, ох тяжело, начальник! Мне восемьдесят лет, а на сердце у меня сто шестьдесят будет.

Они шли мимо занесенных снегом могил. Шли долго. Очевидно, старый сторож хорошо знал все тропинки, все приметы, потому что ни разу нигде не останавливался и не оглядывался. Наконец они подошли к тяжелому, разукрашенному завитушками склепу, в который вела толстая, покрытая ржавчиной дверь.

– Пришли, – сказал старик и стукнул о дверь палкой.

Стремянной вошел внутрь, спустился по узким ступенькам вниз и оказался как бы в каменном мешке. Слабый свет пробивался только из полуоткрытой двери. Склеп был завален всяким мусором – обломками гранита от памятников, кусками старой железной ограды, венками, облезлыми, поломанными, с жестяными скрученными листьями и стеблями, торчащими во все стороны, точно колючки на проволочных заграждениях.

– Да ведь там, дедушка, ничего, кроме хлама, нет! – сердито сказал Стремянной, вылезая из склепа.

Ему начинало казаться, что старик просто разыгрывает его неизвестно с какой целью.

– Нет, есть, – спокойно ответил старик. – Хлам этот нарочно туда набросан. А под ним пол, а под полом-то все и замуровано!..

– Кто замуровал? – отрывисто спросил Стремянной. Он не заметил в склепе никаких признаков недавней работы.

– А вот когда мы сюда шли, видел большую свежую могилу?

– Видел, – сказал Стремянной.

– Ну вот там они и лежат, те, кто в этом склепе работал.

Стремянной внимательно посмотрел на старика:

– Расскажи-ка подробнее, дедушка.

– Слушай, начальник. Было это третьего дня ночью… Только я уснул, вдруг слышу – подъезжают две машины. Вышли около ворот… Кричат по-немецкому, ругаются. Ну, думаю, опять расстреливать привезли… И уж не до сна мне. Дрожь бьет. «Ах, думаю, нет на вас погибели!..» И вдруг заходят ко мне два немца – офицер и ундер, – приставили к груди револьверты и грозят: «Сиди, старик, не выходи, не смотри, а то капут будет!» Посидели, посидели они, поговорили о чем-то по-своему, потом вышли, а меня заперли… А не знают того, что у меня ход на чердак есть. Забрался я туда – не смотри, что я старый: сил у меня много, глаз вострый, – вижу, люди какие-то тюки таскают и всё сюда вот, сюда, на этот край. Огоньки между деревьев так и прыгают… То вспыхнут, то погаснут… То вспыхнут, то погаснут… Потом, слышу, кончили таскать – возня началась какая-то. Копают, стучат, дерево рубят. И так часа три… Что, думаю, такое? Обыкновенно приедут, постреляют, а утром закапывают, а тут работа идет, что-то прячут… Ну, конечно, я поприметил это место… А к утру, слышу, совсем близко стрельба. Выхожу на рассвете, когда уже все уехали, – лежат на земле семеро наших. Все убитые. Солдаты пленные – и руки у них в известке… Ну, по следам по свежим я и пришел сюда. А что за тюки были, догадайся сам… – Старик замолчал.

– Ну, и намучился ты тут, дедушка! – сказал Стремянной помолчав.

– Намучился, сынок, – ответил старик просто. – Не знаю уж, как и прожил эти месяцы. Был бы моложе, сам воевать бы пошел. В гражданской-то я ещё участвовал… Под Каховкой в грудь ранен был… Ну, присылай людей копать, а то завтра утром я отсюда уйду.

Он проводил Стремянного до ограды и повернул к себе в домик.

Через час команда солдат, вооруженных лопатами, кирками и топорами, подошла к склепу. Минеры обследовали его, но мин не обнаружили. Тогда солдаты приступили к делу. На этот раз командовал ими майор Воронцов. Известие о том, что делалось на кладбище в ночь отхода гитлеровцев, заинтересовало Воронцова. Он решил немедленно отправиться туда с командой и произвести самые тщательные раскопки.

– Что бы они там ни закопали, надо раскопать, – сказал он Стремянному, застегивая шинель. – В такую ночь они бы не стали терять время по пустякам… Посмотрим, посмотрим…

Воронцов с нетерпением ждал, чем кончатся поиски. Он готов был сам рыться в склепе, принадлежавшем, как гласила почти стершаяся надпись, купцу 1-й гильдии Косолапову, с миром почившему в 1867 году. Руки так и тянулись к кирке, но чтобы не нарушать порядка, Воронцов отказывал себе в этом удовольствии, не мешал солдатам работать и только изредка давал указания. Старик стоял рядом с ним, спокойно опершись на палку. В бороде у него таяли редкие снежинки.

У входа в склеп с каждой минутой вырастала всё выше куча ржавого железа и камней, выкинутых лопатами солдат. Наконец застучали кирки.

– Ну, что там? – не выдержал Воронцов. – Есть что-нибудь?

Из склепа вылез сержант, весь перепачканный глиной, и доложил:

– Ничего нет, товарищ майор. Простая земля. Могила, как говорится.

– Слышишь, хозяин, ничего нет, – сказал Воронцов, искоса взглянув на старика.

– Нет, есть, – твердо ответил дед. – Пусть роют дальше. Видите, земля-то какая рыхлая.

Воронцов сам спустился вниз. Здесь всё же было перерыто – груда черной земли лежала по сторонам глубокой ямы. Двое солдат орудовали в ней лопатами.

– Ну как? – с надеждой спросил он.

– Как есть ничего, товарищ майор, – ответил солдат со дна ямы.

Воронцов вышел из склепа и опять подошел к старику.

– Вы твердо уверены, что копать надо именно здесь? – спросил он. – Там ничего нет, я сам видел. Вырыли яму почти в человеческий рост. Земля и земля!..

– Пусть ещё копают, – тихо сказал дед.

Дунул острый влажный ветер. Снег пошел сильнее. Заложив руки за спину, Воронцов мерно шагал между могилами, прислушиваясь к приглушенным голосам солдат и скрежету камней.

И вдруг из склепа донесся чей-то взволнованный голос:

– Товарищ начальник, есть! Нашли!

Из дверей выбежал сержант, неся в руках какой-то тяжелый, плотно увязанный тюк.

– На три метра закопали, дьяволы, а? – крикнул он. – Вот и найди.

По размерам тюка Воронцов сразу понял, что в нем не могут быть спрятаны картины. Он был слишком узок и высок. Очевидно, в нем были какие-то книги. Воронцов вытащил из кармана складной нож, быстро разрезал веревки, распорол толстый, просмоленный брезент и с жадным любопытством заглянул внутрь. Эго были какие-то документы в разноцветных папках.

Он взял розовую папку, лежавшую сверху, перелистал и ахнул. Нет, в склепе не было картин, похищенных из музея, но здесь било спрятано тоже нечто крайне важное…

Один за другим солдаты вынесли и положили на снег пять тяжелых тюков.

– Что же мы это такое нашли, товарищ начальник? – спросил сержант, заглядывая в раскрытый тюк. – Кажись, бумажки? А мы-то старались!..

– Недаром старались, Ковальчук, недаром, – утешил его Воронцов. – Находка полезная, может пригодиться.

Старик-сторож покачал головой и концом палки поковырял в мешке.

– А картин, значит, нету, – сказал он разочарованно.

Воронцов, усмехаясь, поглядел на него:

– Нету, дедушка, нету…

Воронцов положил розовую папку обратно в тюк, перевязал веревкой и приказал погрузить всё, что было найдено, на машину.

– Ну, если не секрет, скажи ты мне, начальник, – поинтересовался старик, – что в этих бумажках такое, а?..

– А вот это, дедушка, секрет, – сказал Воронцов.

Он сел в машину рядом с шофером. В кузове на тюках сидели солдаты и беседовали о том, что такое они везут и почему майор так доволен, что нашел эту прорву бумаги, хотя искал как будто совсем другое…

И только один Воронцов знал, что он везет в машине.

В пяти тюках находился архив городского гестапо.

Гитлеровцы, видимо, надеялись скоро вернуться и решили, что вернее будет его надежно спрятать, чем таскать с собой.

ЕЩЁ ОДНА ЗАГАДКА

Дивизия получила боевую задачу: двигаться к Новому Осколу, освободить его и продолжать движение в направлении Белгорода. Ястребов ранним утром собрал командиров полков и, в свою очередь, поставил перед каждым из них боевую задачу, которую должен решать его полк на своём участке.

До выступления оставалось немногим более суток.

Когда командиры частей разошлись и в комнате остались только Ястребов, Корнеев да Стремянной, Ястребов закурил и, усмехаясь, поглядел на своего начальника штаба.

– Ну, как дела, новоявленный Шерлок Холмс? – спросил он. – Что ещё хорошенького разыскал? – Он повернулся к своему замполиту: – Слышал, Корнеев, какой следопыт у нас в дивизии объявился?

– Как не слышать! – улыбаясь, ответил Корнеев. – Совершенно неожиданный талант!..

– Да я-то тут при чём? – сказал Стремянной. – Это Воронцов нашел.

– Ладно, ладно, нечего скромничать, – сказал Ястребов. – Главное, что дело сделали большое. Нашли архив как раз тогда, когда надо. Воронцов мне уже звонил. На основании обнаруженных материалов арестована сотрудница гестапо Мария Кузьмина. Есть подозрение, что она-то и является агентом Т-А-87. Если бы не ваша находка, она бы, пожалуй, ускользнула от нас. У неё все фальшивые документы на руках были. Сейчас как раз допрос идёт. У нас, товарищ Стремянной, кажется, было что-то о постройке укрепрайона западней города. Помните, в бумагах бургомистра нашли. Так вот, эта особа, говорят, в курсе. Зайдите туда, постарайтесь выяснить всё, что можно, о характере и местоположении укреплений. Это было бы важно…

– Слушаюсь! – Стремянной раскрыл папку и вытащил из неё нужный документ. – Так я пошел, товарищ генерал…

Особый отдел дивизии находился неподалеку, в маленьком одноэтажном домике. Около него ходил часовой, а в глубине двора стояла легковая машина.

Стремянной поднялся по лестнице и вошел в комнату, где происходил допрос.

Он увидел у стола майора Воронцова. Низко склонив седую голову, Воронцов записывал показания арестованной. Женщина сидела перед ним, спокойно облокотившись о стол. Её соломенно-желтые, видимо крашеные, волосы еще сохраняли следы обдуманной и сложной прически. Гонкие – в ниточку – брови были приподняты удивленно и наивно. Лицо нежное, кукольное – маленький, чуть вздернутый нос и блестящие выпуклые глаза. Воронцов оторвался от протокола и взглядом приветствовал вошедшего:

– А, товарищ Стремянной! Садитесь, послушайте. Мы только начинаем.

Женщина краешком глаза посмотрела на Стремянного и осторожно, как будто украдкой, поправила волосы.

Тот сел позади неё и чуть в стороне, чтобы не мешать допросу.

– Итак, я записал ваш ответ, – сказал Воронцов, пододвигая к ней протокол. – Вы утверждаете, что не имели никакого отношения к Курту Мейеру.

– Никакого, – безмятежно сказала женщина.

– Подпишите.

Она обмакнула перо, поставила на листе бумаги свою подпись и поднялась с места.

– Теперь мне можно идти? – спросила она и опять сбоку поглядела на Стремянного.

– Нет, подождите, – сказал майор. – У меня к вам есть ещё один вопрос… Как вы можете объяснить то обстоятельство, что фотографировались с Куртом Мейером?

– Это недоразумение. Я никогда с ним не снималась, – удивленно сказала она, но ресницы её дрогнули.

– Значит, никогда? – переспросил майор, прищурив глаза и посмотрев на неё в упор.

– Конечно! Каким же образом? – растерянно развела она руками. – Ведь я почти не знала его.

– Посмотрите! – Майор открыл ящик и положил на стол фотографию.

Увидев её, женщина вздрогнула и закусила губу.

Стремянной приподнялся и посмотрел на фотографию. Он видел её в первый раз, Якушкин такой не приносил. Но снимок был так выразителен, что спорить против него было просто немыслимо. Уютно пристроившись на диване, сидели рядом Курт Мейер и эта самая женщина, Мария Кузьмина: Курт Мейер – картинно выпятив грудь и слегка откинув назад голову, а она – не менее картинно улыбаясь, положив одну руку к нему на плечо, а другой прижимая к себе маленькую мохнатую собачку.

– Что же вы молчите? – спросил майор.

Мария Кузьмина с ужасом смотрела на фотографию.

– Откуда вы её взяли? Ведь я её сожгла!..

– Вы сожгли свою, а эту мы нашли в личной папке Курта Мейера, которая среди прочих дел лежала в архиве гестапо.

– Вы нашли архив гестапо? – воскликнула предательница.

– А вы знаете, что он был спрятан? – поймал её майор на слове.

– Нет!.. Нет!.. Я ничего не знаю! – отмахиваясь обеими руками, закричала она.

– Вы многое знаете, – спокойно наблюдая за ней, сказал майор, – но вы, вероятно, ещё не знаете о судьбе Курта Мейера.

– Что с ним?

– Он в наших руках!

Она ничего не ответила, только закрыла лицо руками. Майор переглянулся со Стремянным и стал перебирать бумаги на столе.

– Почему вы не пытались уйти с Куртом Мейером? – выждав минуту, спросил он.

– Он… он… меня не взял!..

– Не взял или… оставил? Оставил со шпионским поручением… Обещал скоро вернуться и вас наградить. Отвечайте! – строго сказал майор. – Да или нет?

Она молчала.

– Хорошо. Можете не отвечать. И так всё ясно.

Стремянной поднялся с места:

– Товарищ майор, разрешите и мне задать вопрос.

– Пожалуйста.

Стремянной вытащил из планшета документ и положил его перед собой на столе.

– Вы работали переводчицей в гестапо?

– Да.

– А имели вы какое-нибудь отношение к городской управе?

– Они меня часто приглашали переводить приказы командования с немецкого языка на русский.

– Так. – Стремянной помолчал, обдумывая, как ему вести допрос дальше. – Это вы переводили приказ об отправке населения на постройку укрепленного района?

– Не помню. Может быть.

– Значит, вы знаете, где строились укрепления?

– Приблизительно, – осторожно ответила Кузьмина.

– Нет, не приблизительно, а совершенно точно, – вдруг уверенно сказал Воронцов. – Вы же ездили туда. Ну, говорите: ездили?

– Меня посылали, – виновато сказала Кузьмина. – Я не могла отказаться. Это была моя служба.

– Ну, так вот, – сказал Стремянной, раскладывая на столе карту: – покажите, где построены укрепления. Как они расположены?

И он положил поверх карты красный карандаш.

Кузьмина нагнулась над столом и, водя кончиками пальцев по карте, стала её разглядывать.

– Очень хорошая карта, – сказала она как-то по-новому, деловито и сухо. – Я отмечу на ней все укрепления, но скажите: за это мне сохранят жизнь? Меня не расстреляют?

– Ничего не могу обещать, – сказал майор Воронцов. – Но сообщу прокурору, что вы нам дали важные показания. Только говорите правду!

– Да, да, правду. Одну только правду!.. Вот смотрите: здесь на юго-запад от города – роща-овал. На её северной опушке построены четыре дота.

Маленькая холеная рука Кузьминой уверенно взялась за карандаш и нанесла на карту четыре условных значка – четыре дота.

– Почему доты построены именно здесь? – спросил Воронцов.

– Ну, это ясно, – ответил за Кузьмину Стремянной: – они держат под обстрелом шоссе и мешают танкам пройти в обход рощи… Дальше!

Кузьмина обвела границы минных полей, показала, где должны стоять артиллерийские батареи, где проходят линии проволочных заграждений.

Всё это было сделано умело, точно, можно сказать – профессионально.

Воронцов и Стремянной невольно переглянулись: видна птица по полету!

– Чисто работаете! – похвалил Воронцов. – Где это вы научились?

– Практика, – ответила она лаконично.

Стремянной сложил карту.

– Хорошо, – сказал он. – Это мы всё ещё проверим. Больше вы ничего не можете добавить?

– Ведь я рассказываю по памяти, – словно извиняясь, сказала Кузьмина. – Разумеется, если бы передо мной лежала карта вроде той, какую я видела у бургомистра Блинова, когда однажды сопровождала его на постройку укрепленного района, я бы могла сообщить больше подробностей…

– А у него была такая карта? – спросил Стремянной. – Откуда? Ведь бургомистр ведает только городскими делами.

Кузьмина насмешливо улыбнулась.

– Бургомистр считал себя крупным военным специалистом, – сказала она. – Он не только посылал на постройку рабочую силу, но и желал руководить работами. Он был связан с Тодтом. Естественно, что он располагал и некоторыми нужными данными.

– Где же он хранил такие материалы?

Она слегка пожала плечами:

– Как у многих пожилых людей, у него были свои причуды. Он всегда держал у себя в кабинете старый кованый сундук. Вот в этом сундуке они, очевидно, и лежали. Но сундук этот надежно охранялся, и, должно быть, его успели вывезти…

– Нет, не успели, – сказал Воронцов. – Он в наших руках.

– Так поищите в нем. Они, наверно, там.

– Там было много чего, но только не то, о чём вы говорите, – сказал Стремянной.

– А вы весь сундук осмотрели? – спросила женщина.

– Разумеется, весь! До самого дна.

Она многозначительно приподняла брови и сказала, обращаясь к Воронцову:

– Господин майор!..

– Забудьте вы свои гестаповские привычки! – резко оборвал её Воронцов. – Я не господин. Для вас я гражданин следователь.

– Гражданин следователь, – поправилась она, – очень прошу вас и об этом моем добровольном признании сообщить прокурору.

– К чему такое многозначительное предисловие? – сказал Воронцов. – Я наперед знаю, о чем вы хотите сообщить. В сундуке имеется второе дно, не правда ли?

– Да. А вы откуда знаете? – удивилась Кузьмина.

Воронцов слетка улыбнулся:

– Во-первых, вы это почти сказали. А во-вторых, это же элементарно – осмотреть сундук, который, кстати, уже стоит здесь, за стеной… Второе дно довольно трудно спрятать… Но возникает другой вопрос: вам-то как стало известно устройство сундука?

Она секунду помолчала, как бы обдумывая ответ.

– Мейер постоянно говорил, когда бывал недоволен бургомистром, что он человек с таким же двойным дном, как и его сундук.

– Они были не в ладах?

– Да, у них были неважные отношения. Бургомистр Блинов – очень жадный и хитрый человек…

– Зато Курт Мейер сама честность! – насмешливо сказал Стремянной. – Бургомистр ограбил картинную галерею, а его, в свою очередь, – начальник гестапо!

– Да ещё не своими руками, а подослал к нему одного своего агента, Т-А-87!.. – добавил Воронцов.

Кузьмина вздрогнула.

– Т-А-87!.. – повторила она. – Вы его знаете?

– Может быть, – сказал Воронцов.

Взгляд Кузьминой отяжелел.

– Вот что: я буду говорить начистоту, – сказала она, как бы преодолев какое-то колебание. – Меня действительно оставили здесь с заданием – я должна была проникнуть в штаб вашей армии… Подробности потом… Курт Мейер предупредил меня, что агент Т-А-87 будет за мной всё время следить и если я не выполню задания, он меня уничтожит. – Она помолчала и добавила тихо: – Но я знаю также и другое. Они уничтожили бы меня и в том случае, если бы я выполнила задание. Гестапо не любит людей, которые много о нём знают…

– Значит, Т-А-87 в городе? – спросил Воронцов.

– Несомненно.

– Вы знаете, кто это? Могли бы опознать его?

Кузьмина покачала головой:

– Что вы! Вообще о его существовании я знаю совершенно случайно.

– Как же вы о нём узнали?

– Однажды я видела записку, посланную на имя Курта Мейера. Она была подписана этим шифром.

– А почерк вы могли бы узнать?

– Нет. Я ведь эту записку видела только мельком в руках самого Мейера. Заметив, что я гляжу, он быстро спрятал её в стол.

– А что вам ещё известно о Т-А-87?

– Больше ничего. Этот агент очень хорошо замаскирован…

– Ну, а мы его размаскируем! – сказал Воронцов и, пожав руку Стремянному, проводил его до порога комнаты.

Стремянной шагал по снежной улице обратно к штабу и думал:

«А ведь она права: в ящике должно быть второе дно… Но как проникнуть в это потайное нижнее отделение?..»

Теперь он точно вспомнил один давний, казалось бы, совсем незначительный разговор с Соколовым.

Он, Стремянной, предложил заменить громоздкий кованый сундук обычной несгораемой шкатулкой. Соколов решительно отказался.

«Ну, зачем это? – сказал он. – Все у нас в финчасти привыкли к этому сундуку. Вы только посмотрите, какая работа. Искусство, можно сказать! А насчет прочности уж я за него ручаюсь! Из любого огня цел выйдет. Обратите внимание, какой толщины у него дно. Отличное железо, чуть ли не в палец толщиной!»

В самом деле, дно было какое-то необыкновенно толстое. В нём вполне могло поместиться секретное отделение.

Теперь понятно, почему Соколов так не хотел заменить этот трофейный сундук обыкновенным денежным ящиком… Может быть, он нарочно испортил старый ящик, когда узнал, что захвачен сундук, в котором есть секретное устройство.

Да, но всё-таки, как же его открыть? Может, просто подорвать? Но тогда, само собой, пропадут все материалы…

Он вернулся к себе в штаб и первым делом зашел к Ястребову.

Ястребов, не перебивая, выслушал его.

– Вот что, Стремянной, – сказал он: – надо во что бы то ни стало открыть сундук. Поговори с нашими инженерами. Подумайте, посоветуйтесь. Авось сладите как-нибудь. Не такие крепости брали!..