Текст книги "Отважные(изд.1962)"

Автор книги: Александр Воинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Шлагбаум заскрипел и стал медленно подниматься. Коля стал рядом с Витей, а тот поднял хворостину, чтобы хлестнуть корову. Оттуда, где они стояли, до платформы было не больше десяти шагов.

И вдруг в одно мгновение весь их детально разработанный план разлетелся вдребезги! С противоположной стороны на середину переезда вышел другой солдат, огромного роста, с кинжалом на боку, и что-то крикнул часовому, тот со смехом ответил. Тогда пришедший подошел к корове, схватил ее за рог и, громко хохоча, потащил за собой.

Ребята поплелись следом. Все было потеряно. Оставалось только покориться судьбе. Самое большее, что они смогут сделать, – это принести назад расписку на накладной. Так много пережить, для того чтобы все кончилось провалом!..

Они миновали переезд, и солдат свернул к станции. Подойдя к дому, он что-то крикнул. Тотчас же из окон высунулись головы других солдат. Он крикнул, очевидно, что-то смешное, потому что ему ответили дружным смехом.

Дело, несомненно, касалось коровы. Ее сразу же окружили несколько солдат: они рассматривали ее и потешались.

Вдруг на верхних ступеньках лестницы показался высокий, худощавый офицер. Даже не взглянув на ребят, которые, всеми забытые, стояли в сторонке, он подошел к корове и брезгливо осмотрел ее. Обойдя несколько раз вокруг коровы, офицер движением пальца подозвал ребят к себе.

– Сволошь! – сказал он. – Скажить староста, что я бить палка!

– Понял, господин офицер, – сказал Коля.

Офицер опять повернулся к корове.

– Шулик! Прислать дохлый коров!.. – Он постоял немного, сокрушенно покачивая головой; вдруг у него возникло какое-то сомнение – он круто повернулся к Коле и сказал:

– Покашить документ!..

Коля протянул ему пропуск и накладную, смятые в его потных руках. Офицер долго читал, с трудом разбирая русские слова. Он тщательно сличил номер на пломбе, висевшей на шее у коровы, с номером, значившимся в накладной. Нет, все правильно. Подмены не было. И это еще больше взбесило офицера.

– Шулик!.. Его надо верьевка!.. – И он протянул Коле документы.

Но Коля вернул ему накладную обратно.

– Господин офицер, – сказал он, – здесь надо расписаться…

– Што-о?..

– Здесь вот надо расписаться! Поставить вашу подпись… А то нам попадет… Будут бить!..

Офицер кашлянул, вынул перо и быстро расписался, плотно и зло сжав тонкие губы.

– Старост надо верьевка!.. – повторил он и бросил накладную на землю.

Коля поднял накладную, тщательно расправил и спрятал за пазуху.

– Мы пойдем, – сказал он.

Офицер молча кивнул головой.

Мальчики отошли на несколько шагов, и вдруг Коля повернул назад.

– Господин офицер! – жалобно начал он. – Мы целый день ничего не ели. Дайте хоть кусочек хлебца.

Офицер удивленно и внимательно взглянул на мальчиков, и лицо его смягчилось. Пусть русские не думают, что немецкому воину трудно накормить голодного ребенка. Он что-то сказал солдату, который стоял к нему по ближе, и тот скрылся за дверью. Через минуту солдат вернулся с ломтем хлеба.

Взяв его, Коля низко поклонился офицеру и почему-то даже заплакал. Витя смотрел на него и ничего не понимал. Зачем им хлеб, и с чего это Коля стал вдруг унижаться перед немцами?

Жадно набивая рот хлебом, Коля быстро пошел вперед, и Витя старался от него не отстать. Так они дошли до вагонов.

– Рви у меня хлеб, рви!.. Отними и беги! – вдруг тихо сказал Коля. – Ну, хватай!.. И беги…

Рассуждать было некогда. Витя подскочил и вырвал хлеб из Колиных рук. Тут же Коля так стукнул ему под глаз, что у него все вокруг закачалось.

– Ты чего? – прохрипел Витя, не понимая, что происходит.

– Беги, тебе говорят! – зло прошипел Коля.

И Витя бросился бежать.

– Ах, так! – закричал ему вдогонку Коля и, схватив камень, со всей силы кинул его, намереваясь угодить в спину.

Поняв, что Коля не шутит, Витя рванул вперед что было мочи, а камни все летели и летели ему вслед.

Вдруг на его пути возник часовой. Растопырив руки, он схватил Витю:

– Хальт!.. Юнге!

Тотчас же подбежал Коля и вцепился в Витю:

– Отдай!.. Отдай!..

– Да ты что, сумасшедший! Возьми свой хлеб! – И Витя бросил хлеб на землю.

Их окружили солдаты. Часовой рассказал им, в чем дело, и они недобро поглядывали на ребят. Коля поднял хлеб, очистил его от земли и засунул в карман, всем своим видом показывая, что хлеб принадлежит ему и что он не намерен ни с кем делиться.

Часовой надавал им обоим крепких подзатыльников, перевел через переезд и строго приказал, чтобы они скорее убирались.

– Ты что, с ума сошел? – крикнул Витя, когда они отошли метров на двести и никто не мог их услышать. – Ты меня чуть не пришиб.

– Ничего, – усмехнулся Коля, – до свадьбы заживет! А знаешь, где коробок?

– Где?

– Я его закинул на сено!

Витя ошалело посмотрел на товарища, охнул и сразу забыл все обиды. Усталые, но счастливые добрались они до холма, и Коля подробно рассказал обо всем, что с ними произошло. Витя слушал и удивлялся, как все это ловко у них получилось. Даже синяк под его левым глазом, который все внимательно рассматривали, представлялся теперь ему чем-то вроде боевого ордена.

Геннадий Андреевич сжал их в объятиях.

– Спасибо, ребята! – сказал Колесник. – Вы настоящие разведчики. Зачисляю вас к себе в отряд! Когда вернемся в лагерь, отдам приказ!

Ребята опять стали переодеваться. Пока Куликов таскал взад-вперед одежду, на поляне напряженно ждали: попал коробок на сено или не попал? А если попал, взорвется он или нет?

– Даже если сгорит всего лишь одна платформа, – сказал Геннадий Андреевич, – то и тогда сделано большое дело!

– Верно, – проговорил Колесник. – Но я не верю, что это простое сено!

– Что же там может быть? – спросил Стремянной.

– Подождем – увидим, – неопределенно ответил Колесник. – Уж слишком ровные и одинаковые кубы… Это очень подозрительно! – Он взглянул на часы. – Осталось пять минут!..

Последние минуты тащились, как волы. Солнце уже клонилось к горизонту, начало темнеть.

Колесник стал заметно нервничать.

– Черт подери, – проговорил он, – уже время!

Вдруг вдалеке вспыхнул огонек.

– Горит! – вскрикнул Геннадий Андреевич.

Но огонек сразу погас. Может быть, кто-то из солдат мигнул фонариком или прикурил от зажигалки.

Прошло гораздо больше пяти минут сверх установленного срока. Колесник накинул еще десять. В конце концов, точно рассчитать химический взрыватель нельзя. Должен быть какой-то допуск.

– Ты, Коля, уверен, что коробок попал на сено? – спросил Геннадий Андреевич, когда ребята, вновь переодевшись, стали рядом с ним.

– Уверен, – так же тихо ответил Коля. – Я два камня кинул, а потом коробок.

Колесник закуривал одну папиросу за другой. Его челюсти все время двигались. Он не курил, а скорее сжевывал мундштуки. Так бывало с ним всегда в минуты душевного напряжения.

– Может быть, пойдем? – сказал он наконец. – Зря мы тут время теряем!

Он поймал Колин встревоженный взгляд и отвернулся.

– Подождем еще немного, – мягко сказал Геннадий Андреевич. – Больше ждали…

Не успел он договорить, как яркая вспышка осветила все вокруг.

– Горит! – закричали Коля и Витя.

Пламя быстро поползло по сену, и через несколько мгновений вся платформа превратилась в огромный пылающий костер.

Колесник приложил к глазам бинокль.

– Бегут с баграми! – отрывисто бросал он. – Растаскивают сено!.. Загорелась и вторая платформа!.. Смотрите, вспыхнули цистерны! Так, так!.. Что это? Может, я ошибаюсь? Взгляните, товарищ Стремянной, что там под сеном!

Геннадий Андреевич быстро взял из его рук бинокль, взглянул и удовлетворенно улыбнулся:

– Ничего себе фураж!.. Танки!

– Танки, – подтвердил Колесник. – Вот мы и открыли их секрет! На этих тридцати платформах – тридцать тяжелых танков!.. Надо скорее радировать в штаб фронта: пусть высылают бомбардировщики… Ай да ребята, ай да молодцы! Настоящие партизаны! – И он весело сгреб Колю и Витю в охапку. – Ну, а теперь марш в лагерь. Устали небось? Куликов вас проводит.

Когда на поляну вывели пастухов, Коли и Вити на ней уже не было. Колесник отослал их в целях конспирации.

– Вот тебе, Сема, письмо, – сказал Колесник, протягивая мальчику листок бумаги. – Здесь написано, что партизаны вас задержали. – Он прищурил левый глаз. – Только об одном я не написал: что вы с Васькой заменили корову. Я ведь точно знаю, что староста вам другую корову дал.

Ребята испуганно отпрянули от него:

– Это не мы меняли.

– А кто?..

Сема помолчал, посмотрел себе под ноги и наконец признался:

– Мой дед заменил!.. У нас колхозные коровы припрятаны. Кормить их нечем. Ну, он и сказал – хорошую корову для колхоза прибережем, а плохую пусть немцы едят!..

– Скажи деду, – строго помахал пальцем Колесник, – чтобы он таких глупостей больше не делал! Хорошо, что сейчас вина на нас падет, а то староста задал бы ему.

Ребята ушли, тщательно спрятав письмо к старосте, а отряд повернул к лагерю.

Глава шестнадцатая
СНОВА Т-А-87

В этот день Курт Мейер выехал за город, когда уже стемнело. В последнее время у него было много крупных неприятностей. История с подожженным эшелоном оказалась гораздо серьезнее, чем можно было ожидать. Дело заключалось не только в том, что были демаскированы танки, которые перебрасывались под Воронеж совершенно секретным образом, но и в том, что вскоре после злосчастного пожара, причины которого так и остались пока невыясненными, на станцию налетела эскадрилья тяжелых бомбардировщиков и нанесла такой удар, что вот уже неделю на путях идут восстановительные работы, а когда они закончатся, неизвестно. Другая эскадрилья нагнала эшелоны, которые были поспешно уведены, и разбила их. Пришлось по крайней мере двадцать танков отправить в тыл на капитальный ремонт.

Конечно, формально Мейер не имел к этому происшествию никакого отношения – железная дорога находилась не в его ведении, – но из донесения железнодорожной комендатуры известно, что за час до пожара на станции побывали двое каких-то мальчишек, которые, как потом выяснилось, выдавали себя за других. Вероятно, это их рук дело. Нужно обладать дьявольской хитростью, чтобы суметь поджечь эшелон, охраняемый целым батальоном солдат.

И все-таки самая большая неприятность заключалась в том, что, как утверждал Блинов, подожгли эшелон городские подпольщики, которые, уйдя из города, присоединились к партизанам.

Мейер остановил машину на обычном месте, за грудой обвалившихся каменных плит, и, проскользнув в щель между двумя привалившимися друг к другу стенами, быстро достиг двери в подвал. По ему одному заметным признакам он понял, что его уже ждут, и это ему понравилось. Т-А-87 настоящий профессионал, с ним приятно иметь дело. Он всегда точен, а главное, у него удивительно гибкий и независимый ум. Как хорошо, что он так глубоко засекречен; ни в одной из гестаповских картотек, кроме берлинской, нет его подлинного имени; никто не сможет потребовать, чтобы этот человек получал другие задания.

Спускаясь по темной лестнице, Мейер два раза помигал фонариком. Внизу кто-то невидимый тихо кашлянул.

– Вы здесь? – спросил Мейер.

– Да, пришел пятнадцать минут назад, – ответил низкий, спокойный голос. – Я вам советую, не включайте свет, Курт. Мне кажется, что в развалинах кто-то есть…

– Вы видели? – настороженно приостановился Мейер.

– Я слышал шаги.

Теперь Мейер и ожидавший его Т-А-87 находились друг от друга на расстоянии вытянутой руки. Т-А-87 говорил по-немецки с акцентом, мягко произнося шипящие звуки. Судя по его тону, он чувствовал себя в этом подвале не очень уверенно.

– Вряд ли этот человек, даже если он нас караулит, смог заметить, куда именно мы пошли, – сказал Мейер. – Дверь в подвал не видна. Если же он здесь появится, я думаю, одной пули для него хватит…

– Вы, Курт, на все слишком легко смотрите, – сказал невидимый. – Встречаясь с вами, я подвергаюсь слишком большому риску.

– Что же я должен, по-вашему, сделать? – повысил голос Мейер. – Сам обыскивать развалины?..

– Нет, Курт. Вы должны их как можно скорее покинуть. Вам нельзя задерживаться здесь больше ни одной минуты…

– А вы?

– Мне придется прождать здесь до ночи: нужно установить, кто сюда забрался.

– Черт подери! – выругался Мейер. – Но давайте перебросимся хотя бы двумя словами. Теперь меня нагрузили со всех сторон. Мало дел в городе! Еще заставляют заниматься и укрепрайоном.

– Не гневите бога, Курт!.. Значит, вам доверяют!..

– Это доверие обходится мне очень дорого! К подпольщикам прибавились и партизаны.

– Сейчас все связано в один клубок, и нити идут в одно место, – заметил Т-А-87.

– Куда?

– Туда, куда вы посылали двоих.

– Но их судьба…

– Знаю! Они убиты.

Мейер помолчал.

– Все-таки очень жаль, что мы поторопились расстрелять стариков, – сказал он. – Они многое знали…

– Но они знали и меня, – ответил Т-А-87. – Нет, Курт, они все равно не сказали бы вам ни слова. Мой вам совет – задушите партизан голодом, тогда вам легче будет справиться и с подпольем!..

Вдруг оба притихли. Наверху послышалась возня и подозрительные шорохи.

Мейер схватился за револьвер.

– Что это?

– Это крысы, – усмехнулся Т-А-87. – Их здесь великое множество. Боюсь, что до вечера они отъедят мне нос.

Мейер ощупью поднялся на несколько ступенек и вдруг споткнулся.

– Дьявольщина! Тут можно сломать себе ноги!..

– Осторожней!

– Следите за моим окном, – сказал, достигнув верхней ступеньки, Мейер, – вы скоро мне понадобитесь.

– Хорошо!.. – донеслось снизу. – Дверь приоткройте осторожно. Посмотрите, нет ли кого-нибудь за порогом!..

В кромешной темноте мелькнула узенькая полоска света, который пробивался сквозь щель. Сжимая револьвер, Мейер подкрался к двери и прислушался. За ней было тихо.

Он приоткрыл дверь. В сумеречном свете темнели стены и груды камней. Мейер напряженно вглядывался в них. Нет, ничто не шелохнулось. Он перешагнул порог, все еще сжимая револьвер. Пусто!.. Он стоял, глубоко вдыхая свежий воздух и постепенно вновь приходя в себя.

Спрятав револьвер в кобуру, походкой старого, усталого человека он пошел знакомой тропинкой к машине, открыл дверцу кабины и нагнулся, чтобы сесть за руль. Лицо его вдруг испуганно исказилось. Он вскрикнул и отшатнулся.

В кабине сидел Блинов и, прищурившись, смотрел на него.

– Здравствуйте, господин Мейер, – приветливо сказал он. – Простите, что я без приглашения залез в вашу машину. Пришел сюда кое-что посмотреть, и вот – счастливая встреча! Решил, что вы не откажетесь меня подвезти.

– Конечно, конечно! – проговорил Мейер, с трудом беря себя в руки. – Но у вас странная манера пугать людей! Вы как будто устроили в машине засаду.

– Я хотел сделать вам сюрприз.

За каким делом сюда принесло Блинова? Задать такой вопрос Мейер не решился: тогда нужно самому объяснить, зачем он здесь. Мейер делал вид, что сосредоточенно возится с переключателем скорости. Когда он развернул машину и вырулил на дорогу, Блинов сам нарушил молчание.

– Как по-вашему, можно здесь кое-что восстановить? – спросил он. – Нам надо сохранить для армии триста тонн хлеба, а он гниет в амбарах, его крадут. Хорошо, если бы мы хоть часть элеватора привели в порядок…

– Да, это было бы неплохо. – Мейер искоса взглянул на Блинова.

Тот спокойно смотрел вперед на бегущую под колеса дорогу. «Притворяется, – подумал Мейер, – или действительно встреча случайна?»

– Впрочем, я ведь тоже приехал сюда на розыски, – наконец придумал он, – мне сказали, что здесь когда-то была своя электроподстанция и, возможно, сохранились моторы. Я переправил бы их в укрепрайон. Кстати, Илья Ильич, как со списками?

– Составлены.

– Сколько человек?

– Около семисот.

– Маловато. Эти тодтовцы требуют от нас тысячу.

– Нет, нет, – упрямо покачал головой Блинов, – пришло требование на двести человек. Через неделю они должны быть уже во Франкфурте-на-Майне…

– Что они там в Берлине думают? – недовольно пожал плечами Мейер. – Забирают всех людей, а потом мы же будем виноваты!.. А как эшелон с арматурой? Уже прибыл?

– Да, сегодня рано утром Шварцкопф направил его по назначению. Двадцать вагонов цемента и двадцать пять со стальными каркасами. На подходе еще три.

– Кто выгружает?

– Местное население.

– Батальон охраны уже оборудует лагерь, – сказал Мейер. – Как только сообщат, что можно принимать людей, мы сразу же начнем переброску.

– Вы решили, каким способом?

– На машинах, – твердо сказал Мейер. – Только на машинах. Операция рассчитана на два этапа.

Круто изгибаясь, дорога подходила к городу. Часовые, присмотревшись к машине, узнали Мейера и расступились. Машина запетляла по узким улицам, направляясь к центру.

Мейер молчал, думая о чем-то своем. Блинов прислонился к дверце и следил за тем, как движется стрелка спидометра. Блинов не умел водить машину и потому с уважением относился к каждому, кто сидел за рулем.

Вдруг Мейер снизил скорость и обернулся к Блинову:

– Я хочу сказать вам несколько слов, Илья Ильич.

На лице Блинова появилась вежливая улыбка.

– Мне кажется, что у нас есть все основания дружить с вами, дорогой бургомистр!.. – произнес Мейер.

– Безусловно! – откликнулся Блинов. – Я иначе и не представляю себе наших отношений.

– Хочу быть совершенно откровенным, – продолжал Мейер, как бы пропуская его слова мимо ушей. – У вас большие связи в Берлине, и мне бы не хотелось, чтобы вы часто к ним прибегали.

Блинов удивленно взглянул на него:

– Что вы имеете в виду, дорогой Мейер?

– Не притворяйтесь! – Мейер круто повернул машину, чтобы не столкнуться с большим, нагруженным ящиками «Круппом».

Блинова откинуло к дверце, и он схватился за ручку.

– Держитесь крепче, – сказал Мейер зло, – на крутых поворотах иногда выкидывает… – Он снова выровнял машину. – Так вот, господин Блинов, наш разговор не состоится, если вы будете вести его как дипломат. Я сторонник честной игры, но умею играть и с шулерами…

Блинов густо покраснел.

– Какую же игру вы сейчас ведете, Мейер? – Он не смог скрыть раздражение.

– Я вам уже сказал – хочу говорить честно.

– Слушаю, – произнес Блинов.

– Буду краток. Считаю своей ошибкой, что полез в ваш музей. Признаюсь, кое-какие картины мне понравились. Впрочем, так же как и вам… – он лукаво взглянул на Блинова, – но готов больше не проявлять к ним интереса.

– Условия? – коротко бросил Блинов.

– Они очень просты. Вы перестанете проявлять интерес к моим делам. Перестанете заигрывать с подпольем. Это ведь и в ваших интересах. Все может кончиться тем, что нам обоим снимут головы. Давайте лучше работать вместе…

– Я подумаю, Мейер! – серьезно сказал Блинов.

Мейер взглянул в зеркальце, прикрепленное к ветровому стеклу, – в нем отразилась верхняя половина лица бургомистра: сосредоточенно сведенные брови и потемневшие глаза.

– Если решите принять мои условия, – сказал Мейер, притормаживая у входа в городскую управу, – приходите вечерком – есть хороший коньяк.

Блинов молча кивнул и вышел из машины. Мейер дал газ, и машина понеслась дальше…

Глава семнадцатая
ТРУДНЫЙ ПОХОД

Да, Т-А-87 имел точную информацию: у партизан хлеб был на исходе. Колесник и Геннадий Андреевич долго думали, что предпринять. В ближайших деревнях хлеба достать нельзя. За последнее время не удалось отбить ни одного продовольственного обоза. Через три-четыре дня придется уменьшить и без того урезанный паек.

Наконец штаб принял решение снарядить экспедицию за хлебом. Колесник настоял, чтобы отряд по пути зашел в деревню Стрижевцы и расправился с предателем-старостой. Может быть, окажется и так, что, испугавшись, староста сам выдаст припрятанный хлеб. Геннадию Андреевичу хотелось заглянуть и к старику Харитонову. Это предложение также было принято. Основное задание обдумывалось с особенной тщательностью. Группа должна напасть на склад с мукой поблизости от мельницы и увезти столько, сколько выдержит подвода, запряженная двумя лошадьми.

Решили, что в группу войдет человек пятнадцать и возглавит ее Стремянной.

Геннадий Андреевич молчаливо признал в Колеснике своего руководителя и выполнял все его указания. Он любил точно заданные и сформулированные задачи, а уж по какой формуле их решать, это должно зависеть от него. Колесник поверил в Геннадия Андреевича.

Радуясь тому, что он наконец получил важное и самостоятельное дело, Геннадий Андреевич вносил в него ту суету, которая так не нравилась ему, когда он замечал ее у других. Ему казалось, что партизаны собираются медленно, что лошади подобраны неправильно – одна слишком высока, другая чрезмерно худа и в паре им будет трудно тащить воз, – что маловато оружия…

Геннадий Андреевич, конечно, знал все подступы к деревне и к мельнице, ему было хорошо известно и расположение склада, но в военных делах он был не так уж крепок. Колесник, понимая это, вызвал к себе в блиндаж того партизана, которого больше всех ругал и именно поэтому больше всех ценил, – Федора Куликова, и строго приказал ему держаться поближе к командиру группы и помогать ему советами.

Первое, что сделал Куликов, – подобрал десяток надежных парней, с которыми не раз бывал во многих опасных делах. Когда он построил их на поляне перед блиндажом командира, Геннадий Андреевич с первого же взгляда понял, что это люди проверенные и опытные.

К своему удивлению, он заметил на левом фланге две знакомые фигурки. Вооруженные автоматами, Коля и Витя стояли рядом, изо всех сил стараясь принять тот несколько равнодушный вид, с которым, они считали, должны идти на опасное задание бывалые партизаны.

– А вы, ребята, куда? – строго спросил Стремянной, подходя к ним. – Кто вас сюда поставил?

Мальчики смутились, как-то даже сникли; Коля хотел что-то сказать, но его опередил Куликов.

– Я поставил, товарищ командир, – доложил он. – Распоряжение Колесника иметь двух связных.

– Ну ладно. Пусть идут во втором эшелоне…

Куликов улыбнулся. Сразу видно, что человек изучал тактику на ящике с песком. Ну ничего, пооботрется, поймет, сколько «эшелонов» в партизанской войне.

Он взглянул в сторону ребят и не смог сдержать улыбку. Коля и Витя стояли совсем как бывалые бойцы, небрежно сдвинув шапки набекрень, и автоматы в их руках казались удивительно большими.

После того как ребята подожгли эшелон с танками и были зачислены в отряд, отношение партизан к ним изменилось. По правде говоря, первое их появление многим показалось странным. К чему тащить сюда подростков да еще девочку с косичками? И без них немало забот и трудностей. Теперь всем стало ясно, что к ним пришли смелые ребята, которые могут быть полезными. Они не растеряются, не струсят. Даже к Мае, которая еще ничем себя не проявила и только старательно помогала фельдшеру ухаживать за ранеными, стирала бинты и убирала санитарный блиндаж, стали теплее и внимательнее. Она была как бы озарена светом славы своих приятелей.

Коля постоянно думал о своем отце. Он представлял себе, как хитростью проникнет в концлагерь, встретится с отцом и спасет его. В его голове возникали десятки различных планов, он делился ими с Витей, но тот неизменно браковал их.

Витя тоже как-то возмужал за последние дни. Синяк под левым глазом напоминал о недавнем приключении, и Витя считал его наглядным и почетным свидетельством своего участия в серьезном деле, даже жалел, что синяк постепенно бледнеет.

Они столько раз, и все с новыми и новыми подробностями, рассказывали Мае историю своего похода, что она наконец отправилась к Михееву с требованием, чтобы он определил ее в разведчики. Фельдшер терпеливо ее выслушал, тяжело вздохнул, а потом вдруг сунул ей в руки большую охапку бинтов и приказал немедленно выстирать. «И выбрось из головы эти глупости! – ворчливо прибавил он. – Тебе и здесь дела хватит».

Ребята любили Геннадия Андреевича и верили ему, но он оставался для них учителем, а молодой партизан Федор Куликов сразу стал их товарищем. Он держался с ними как равный. Человек он был храбрый и находчивый. Когда они ехали к станции, конь, на котором сидел Коля, оступился, метнулся к тропинке в сторону и угодил по живот в трясину. Коля очень испугался, схватился обеими руками за гриву, не зная, что ему делать. Федор быстро соскочил со своего коня, острой лопаткой, которая у него висела на поясе, срубил несколько тонких деревьев и сбросил их под ноги коню, который бил копытами, тщетно пытаясь найти опору. И эта быстрая помощь Феди спасла и коня, и, может быть, самого Колю. Подмяв под себя деревья, конь выбрался на тропинку.

С тех пор Коля крепко привязался к своему спасителю.

Ребят привлекали в Федоре Куликове сила, постоянная готовность идти туда, куда ему прикажут. Нравилось им и то, как он ходил – быстро и легко, покуривая самокрутку, как с готовностью брался за самые трудные дела и никогда не унывал.

Феде Куликову недавно исполнилось двадцать лет. В Белгороде у него остались двое младших братишек, о судьбе которых он ничего не знал. Отец его пропал без вести, а мать погибла от шальной пули, когда полицаи на улице, завидев какого-то человека, вдруг открыли по нему стрельбу. Всю неистраченную нежность, которую носил в своем сердце Федя, он обратил на Колю и Витю. Они тоже потеряли всех близких и остались совсем одни.

После того как стало известно, что мальчики включены в группу, которая отправится на поиски хлеба, Федор раздобыл два трофейных автомата и стал обучать ребят стрельбе. Когда Коля нажал на спусковой крючок и автомат затрясся в его руках, словно в припадке страшной ярости, выпуская одну пулю за другой в старый, почерневший пень, он вздрогнул от неожиданности. Коля много раз видел, как стреляют другие, но сейчас пережил новое, острое ощущение. Тяжелый автомат, широкий ремень которого резал ему плечо, послушно выполнял его волю. Витя тоже стрелял, но это на него не произвело столь сильного впечатления; может быть, потому, что стрелял он вдаль и не видел, куда летят его пули.

Отряд выступал в полдень.

Четырнадцать партизан, вооруженных автоматами и винтовками, два связных и командир группы. Всего семнадцать человек. Позади них стояла подвода, на которой находился ездовой. Геннадий Андреевич, затянутый в ремни, держал в руках автомат. Перед самым выходом, когда отряд выстроился перед штабным блиндажом, вдруг прибежала Мая и сунула Коле и Вите пакеты с бинтами.

– Счастливого возвращения!.. – шепнула она.

Колесник произнес небольшую напутственную речь и крепко пожал руку Геннадию Андреевичу. Осевшим от волнения голосом Геннадий Андреевич скомандовал: «Напра-во!.. Шагом марш!» – и отряд тронулся.

Из лагеря вышли строем, а затем, когда вступили на лесную тропинку, пошли гуськом, в затылок друг другу. Небольшая группа, из трех человек, шла впереди, старшим в ней Геннадий Андреевич назначил Федю. В случае внезапного столкновения с противником это боевое охранение примет на себя первый удар.

Мальчики шли вместе с основной группой. Геннадий Андреевич в глубине души был недоволен тем, что ребята идут с ними. Вполне можно было обойтись без их участия. Одно задание выполнили, и хватит. Не к чему вводить это в систему. Он решил по возвращении поговорить об этом с Колесником.

Отряду предстояло пересечь шоссе, которое усиленно охранялось. Днем и ночью там курсировали автомашины с солдатами, бронетранспортеры и даже броневики. Часто фашисты открывали по лесу огонь, чтобы припугнуть партизан, если они где-нибудь поблизости.

Коля и Витя устали, но старались не показывать виду. Они даже ни разу не взглянули в сторону телеги, на которой, привычно зажав вожжи между коленами, покуривал ездовой.

Время от времени колеса телеги увязали в болотной грязи, и тогда все спешили на помощь лошадям.

Коля поотстал и нарочно пропустил Витю вперед. Ему не хотелось, чтобы кто-нибудь заметил, как им трудно. Оставь Витю без присмотра, неизвестно, что из этого получится: вдруг еще захнычет.

Но Витя, словно чувствуя Колино недоверие, старался шагать бодро, крепко прижимая к груди свой автомат.

Солнце поднялось над лесом. Его по-осеннему холодные лучи падали на оголенные ветви деревьев. На тополях и березах листья уже опали, и только темная зелень елей не пострадала от холода. В приготовившемся к зимнему покою лесе было свое очарование.

Вскоре болото кончилось, двигаться стало легче. Коля по-прежнему шел позади Вити. Витя волочил ноги и часто спотыкался. Его круглое лицо покрылось потом, он то и дело оглядывался на Колю, как бы ища у него поддержки.

– Давай понесу твой автомат, – тихо предложил Коля.

Но Витя уже знал строгий закон войны.

– Разве оружие отдают! – сказал он сердито и упорно зашагал вперед.

– Эй, ребята! – крикнул ездовой Егоров. – Садись, подвезу!

Партизаны засмеялись:

– Садитесь, ребята! А то ему поговорить не с кем.

Витя нерешительно взглянул на Колю, схватился за телегу и неловко перевалился через край. За ним вскочил в телегу и Коля. Он бы мог еще идти, но не хотел, чтобы Витя чувствовал себя слабее.

– Ну, орлы, все про вас говорят, что вы храбрые ребята, – сказал ездовой Егоров, который славился тем, что у него ни на минуту не переставал работать язык. – Что касается меня, то я только храбрых и уважаю. Трусам у нас делать нечего. Трус, ребята, – это первейший негодяй. Был у нас на заводе кладовщик Митряев. Он вместе со мной работал… Такие речи любил вызванивать! Первейший оратор!.. Его и в завком выбирали, и чуть конференция – делегатом… А началась война, где сейчас этот оратор? Где, вы думаете? В полицаях служит! Шкуру свою спасает… Придет время, уж я до него доберусь… – Он хлестнул пристяжную лошадь, которая вдруг потащила влево. – Но… но… не балуй!..

Поскрипывали колеса. Телега медленно покачивалась на неровностях дороги, и было в этом что-то мирное. Если бы не автоматы, можно было бы представить себе, что это крестьяне возвращаются по домам после трудового дня.

Вдруг издалека донеслась команда Геннадия Андреевича:

– Сто-ой!..

Партизаны приостановились. Егоров натянул вожжи,

– Тпр-р-ру!.. Приехали! Чего там? – закричал он кому-то впереди.

– Шоссе! – ответил приглушенный голос.

– Ну вот, уперлись! – пробурчал недовольным голосом Егоров. – Теперь полдня будут решать, как полтора шага сделать. С ходу надо! С ходу! Рвануть, и все.

Он слез и с недовольным видом ходил вокруг телеги. Ребята невольно с ним согласились.

– Дождемся, пока сюда полицаи придут, – поддакнул Коля.

– И дождемся! – Егоров сплюнул от досады. – При таком командире!..

– Ну, Геннадия Андреевича ты не трогай, – вдруг серьезно, по-взрослому сказал Коля.

– А какой он такой особенный, что его трогать нельзя? – Егоров подошел к телеге. – Нечего мне рот затыкать! Ты еще передо мной щенок!..

Коля обиделся:

– А я с тобой, дураком, и говорить не хочу! – сказал он и спрыгнул с телеги. – Пойдем, Витя!..

– Эй, вы! – крикнул Егоров им вдогонку. – К телеге теперь не подходите, не повезу!..

– Ну и не вези! – оглянулся Витя и показал ему язык.