Текст книги "Дом скитальцев (сборник)"

Автор книги: Александр Мирер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 50 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

Иными словами, здесь каждый был заинтересован в том, чтобы корабли выходили из эллингов, а преступники совершали злодеяния. Поэтому преступлениями считались самые пустячные провинности, вроде нарушения правил уличного движения. Глору и Ник наказание грозило трижды. За «потерю себя» – за то, что они позволили Севке и Машке захватить их тела и разумы, – полагалось «распыление». Высшая мера наказания, с уничтожением Мыслящего. За помощь Нурре – каторга в теле курга либо ссылка в Мыслящие с отдаленной очередью. Ну, и история с испытаниями. Мелочь…

«Зачем, однако, чхаги похищают тела? Понятно еще, если для своих Мыслящих, для родственников. Но чаще они работают за деньги – за очереди. Здесь первая неувязка, – рассуждал Глор. – Кто станет платить очередями – законным правом на тело – за то же самое тело, полученное преступным путем?»

Подумав, он понял. Вот они с госпожой Ник копят очереди для выкупа своих матерей. Накопили около полутора тысяч А надо вдевятеро больше. Если бы им сейчас предложили тело за полторы тысячи, разве бы они отказались? Глор усмехнулся, дивясь собственной наивности. Элит–инженер впервые пытается понять чхагов. Члену высшей касты неприлично думать о подобном. Он и не думал… Теперь второй вопрос. А зачем нужны чхагам те очереди, которые они получают от клиентов? Неужто чхаги рискуют бессмертием из–за шестиногов, гравилетов, красивой одежды и прочих предметов роскоши? Или, набрав очередей, они законнейше приобретают тела для своих Мыслящих?

Он хмурился, пощелкивая пинцетом но роговому краю челюсти, и не заметил, как Ник поднялась с пола и подошла к нему.

– Глор, я думаю о чхагах…

Он утвердительно хмыкнул. Ник продолжала шепотом:

– У них не только «посредники». Еще и…

Браслет Глора запищал сигналом вызова.

– Слушает Глор…

– Вызывает Тачч… Во имя Пути!

– Во имя Пути. Слушаю тебя, госпожа Тачч.

Ник попятилась, села. На ее лице был испуг. Глор повернул регулятор громкости на браслете, и тонкий голос монтажницы заставил дребезжать какую–то деталь модели:

– Глор, я получила охотничью лицензию на сумуна. Составите мне компанию?

Ник вскочила и ушла в свою спальню. Неск обиженно хныкнул.

– Мы благодарны тебе, – вяло отозвался Глор. – Как скоро ты отправляешься?

– Через полчаса, если вы не против.

– Еще раз благодарим. Право это несколько неожиданно… Может быть, в следующий раз?

– Понимаю, – сказал браслет. – Очень понимаю. Затея неожиданная и для меня…

«Вот как», – подумал Глор.

– Внезапный импульс, – настойчиво звучал голос. – Захотелось встряхнуться… Подальше от суеты… Некоторый риск, несомненно! А кто знает, где мы рискуем больше? Изгибы Пути нам неведомы…

«Вот как!» – еще раз подумал Глор и твердо сказал:

– Через полчаса мы будем в гараже.

«Кто знает, где мы рискуем больше!» Тачч намекала на дело с Расчетчиком и испорченным питом. И резонно предлагала исчезнуть до следующей смены. Да, частенько случалось и такое – своевременное отсутствие спасало от расправы. Сегодня спохватились, а его нет под рукой, и дело заглохло, потому что дело–то пустячное, сомнительное, и его бросают, как погоню за юркой мухой. Промахнулись раз, другой и плюнули, летай до своего часа…

Госпожа Тачч снова была права. Похоже, что «изгибы Пути» ей как раз и ведомы.

Развлечения

Подводная охота – развлечение высших каст. Ботик для подводной охоты на крупного зверя стоит вшестеро дороже сухопутной машины. Даже Глор и Ник, балоги весьма обеспеченные, о ботике не мечтали. А госпожа Тачч имела такую машину, да еще гравилет–амфибию в придачу. Тачч находилась в первом и высшем разрядах тридцать лет и не тратилась на сбережения, для Мыслящих. По слухам, ее родственники были Десантниками. За тридцать лет она могла накопить на три ботика и три амфибии.

«Ник всегда была подозрительной… Зачем бы такой богачке подаваться в чхаги?» – думал Глор, поднимаясь на взлетную площадку гаража. Амфибия стояла во всей красе – колпак приподнят, ноги–ласты растопырены и сверкают свежей гидравлической жидкостью, в кабине деятельно громыхает робот–механик, к гравигенераюру пристроилась самоходная тележка, вся покрытая инеем – шла заправка жидким гелием… Робот доложил, угодливо прищелкивая: «Припасы–ц упакованы. Механизм–ц–ц исправен. Ц–ц…»

Механик элитного гаража подобострастно ахнул:

– Госпожа Тачч взяла на прокат робота… Какие расходы!

Робот был не прокатный, а собственный госпожи Тачч, но монтажница не желала подчеркивать свое богатство. Она будто не расслышала. Механик не унимался:

– Великолепная машина! Новый рулевой автомат!

Тачч снова не ответила. А Глор, усаживаясь в машину, перехватил заинтересованный взгляд своей подруги. Она–то сразу заметила, что госпожа Тачч раздражена и обеспокоена.

Гравилет набрал высоту и пошел к морю, в череде тяжелых грузовых «утюгов», обгоняя их одного за другим. На полпути его самого обогнал гравилет Охраны. Он шел поисковым зигзагом – при каждом левом повороте на кабине взблескивало Малое Солнце. А небо, как всегда после малого восхода, отливало черно–фиолетовым, а старый толстоствольный лес внизу казался лиловым морем с красными волнами, и жизнь представлялась прекрасной даже Глору и Ник. И путь до станции «Юг» пролетел незаметно. Машина приземлилась на овальной площадке станции по соседству со знакомым гравилетом Охраны, из которого прыгали на землю мрачные чины, обвешанные оружием. На краю площадки их ждала восемнадцатиногая зловещая машина с тяжелым распылителем и лучеметом во вращающейся башенке…

– Облава! – щелкнул Глор. – Ух ты! Кое–кому сегодня не поздоровится…

Госпожа Тачч сделала едва заметное раздраженное движение челюстями, будто прицеливалась куснуть, но удержалась. Тем временем их гравилет выпростал ноги, превратившись в сухопутного шестинога. От генераторной будки подъехал младший офицер Охраны – проверить подорожную. Тачч показала охотничье разрешение.

– Значит, следуете в Дикое море, – с оттенком заискивания проговорил охранник, – на предмет, значит, охоты…

Тачч ответила ему надменно, как подобало:

– С вашего разрешения, младший офицер. На предмет охоты.

Возвращая документ, охранник спросил доверительно: —

– Неужто не страшно, господа монтажники? Сумуны… Это, значит, не винты вертеть – простите, если что не так сказано… Сумун… – Он пошевелил пальцами, не находя слов. – Балог ему, значит, на одну жвачку…

И шестиног двинулся через Дикий лес. Дальше не было гравилетных коридоров, дорог, заводов. По берегу океана, по бесчисленным мысам, полуостровам и поймам, раскинулась заповедная чаща. Из нее были выбиты дикие курги, это правда, но остальное зверье процветало. Тем более что кургов отлично заменили еще более хищные звери, рош–ро–ши – одного из них Глор увидел через пять минут. Рош–рош в панике порскнул прочь от машины, в чащу… Попадались в Диком лесу и ленивые, как земные удавы, гунеу. Многоногие охотники за лаби–лаби, они сшибали свою добычу с деревьев направленным пучком ультразвука. Вне Дикого леса гунеу беспощадно уничтожали, потому что безглазые лаби–лаби охраняли балогов от мелких летающих существ Недаром эмблемой Десантников этой планеты служило изображение лаби–лаби – квадратная чаша с отогнутым уголком. Да, прелюбопытное место – Дикий лес! Тяжелая машина с трудом протискивалась между деревьями, треск прокатывался волнами на сотни шагов вокруг – дикие деревья подбирали корни, иные даже выдирая из почвы. Те, что помоложе, изгибались, доставая кронами до земли, стараясь уклониться от столкновения со странным существом, пышущим атомным жаром. В разрывах листвы было видно, как носятся над лесом фиолетовые лины, трупоеды, слетевшиеся со всей округи… От мелькания белых стволов уже рябило в глазах, когда машина достигла реки и ухнула в воду. Ноги амфибии заюлили по воде, держа машину на скольжении, и в глазах стало рябить еще сильнее. Компания чувствовала себя тем не менее прекрасно. В глазах, знаете ли, рябит и от сварочных автоматов, и от контрольных экранов. О лифтах, движущихся летах, монтажных шахтах и говорить нечего… Глор наслаждался прогулкой и с благодарностью посматривал на невозмутимую Тачч. Госпожа Ник весело болтала и вдруг откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза. «Что с ней?» – лениво подумал Глор. Машина неслась по широкому, спокойному, как зеркало, устью реки. Впереди, до самого моря, сверкала кольчуга из красных и голубых бликов. Покачиваясь, уходил назад ближний берег.

Глор еще раз посмотрел на свою подругу. Вернее, он хотел посмотреть, но что–то произошло. Он задохнулся, похолодел и вцепился в кресло. «Где я, что со мной?»

Он стал Севкой. Может быть, от перенапряжения, а может, от бешеного мелькания кровавых отсветов за стеклом, развалилось единство двух сознаний, и Севка был один, без Глора – голый.

В этот момент он поворачивал лицо, чтобы взглянуть на госпожу Ник. Он закончил движение и увидел… Страшное, плоское, белое лицо под обтягивающим капюшоном. Короткий бочкообразный торс. Когтистые пальцы непомерно длинных рук, лежащие на вторых коленях – нижних, изогнутых наоборот, назад… Он метнулся взглядом к Тачч и увидел совершенно то же. Совершенно такое же лицо, руки и двойной излом ног – как в кошмаре. «Дела! – подумал он. – Как же будет? Как я их буду различать? Они же одинаковые, как раки в корзине». Он закрыл глаза. Ему стало пакостно–тошно, будто перед ним зашуршала корзина раков, наловленных ими с Машкой вчера на рассвете в пруду под плотиной. Нелепые, почти невыносимые для человеческого взора, костяные очертания. Острые шипы панцирей и слепые глаза–булавы… Севка ненавидел раков. Ловил их только для Машки.

Через долю секунды кошмар отпустил его. Глор посмотрел на свою подругу – она все еще поправляла застежки комбинезона под коленями. Она выглядела как обычно.

Глор перевел дыхание, прошептал: «Во имя Пути1» – и дал себе слово – в который раз! – отдыхать, отдыхать и ничего более… Воистину, Учитель был прав. Три первых дня следовало сидеть смирно, спокойно и ни в какие авантюры не соваться.

Амфибия миновала устье реки и нырнула под воду. Тачч включила экран подводного локатора – в центре его обнаружилась мигающая оранжевая точка, сигнальный маяк бота Суденышко стояло под водою, на двенадцатиметровой глубине, в надежном месте – со стороны открытого моря его прикрывала длинная скала, настоящий подводный волнорез. Никто, кроме хозяйки, не мог отыскать бот – его маяк включался только в ответ на сигнал амфибии. Пробираться в лабиринте скал было затруднительно даже по маяку. Камни отражали и рассеивали луч, во многих местах волны захватывали всю глубину фарватера – амфибия ныряла, колотилась о дно.

Наконец подошли к боту. Придвинулись вплотную. Звонко щелкнули швартовые магниты, открылись люки обеих машин, и робот–механик юркнул в бот, чтобы проверить механизмы. Ник и Глор взялись перегружать мешки с водой и припасами, а Тачч поставила амфибию на два якоря. Ворочая тяжелые мешки, Глор смотрел, как монтажница орудует якорными системами. Нет, ее нельзя было обвинить в беспечности… Лишь убедившись, что якоря амфибии надежно взяли грунт, она сняла бот с мертвого якоря, наглухо закрепленного в дне. Затем, маневрируя почти вслепую сошвартованными судами, прицепила амфибию к серьге мертвого якоря вместо бота, а временные якоря подняла. Правый зацепился за камень – еле выдрали…

«Ну и педантка! – подумал Глор. – Затеяла отдавать грунтовые якоря для перешвартовки! Да еще с такой тщательностью… Клянусь перчатками, дело–то становится все занятней! Госпожа Тачч не желает держать бот в надежной гавани Юг, на виду у Охраны, хотя дорожит им до чрезвычайности…»

Стеклянная мечта

Подводный бот был мечтой Глора. Давней и почти несбыточной. Стеклянная капля, четырехместное подводное чудо… Оказавшись внутри, Глор начал озираться с чрезмерным любопытством и энтузиазмом. Ник толкнула его в спину. Она–то понимала, что энтузиазм на три четверти исходит от Севки.

Они сидели рядом, на пассажирских местах – в самой широкой части корпуса. Перед Глором, в кресле первого рулевого, сидела Тачч. Глор едва уместился на сиденье – упирался капюшоном в стеклянный потолок. Ботик мчался с такой скоростью, что водяные струи за стеклом казались стоячими. Тачч вела суденышко вслепую, по локатору, лихо пробираясь между скалами. В прибрежной мути вязли лучи прожекторов. На поворотах седоков прижимало к боковинам кресел, с бортов срывались плетеные косы желтой воды.

Через плечо Тачч Глор смотрел на экран водителя. Лихорадочно прыгали цифры лага, указателя скорости, – Тачч гнала кораблик все быстрее. Глор наклонился, чтобы увидеть указатель лота. Ого! Глубина под килем была ничтожная для такой скорости – всего двадцать один шаг! Либо Тачч на самом деле ничего не боялась, либо очень хорошо знала маршрут. Она проговорила, не оборачиваясь: «А ну, сядьте поплотней, господа…» И сейчас же их начало швырять во все стороны. «Вот сумасшедшая!» – подумал Глор, вжимаясь в сиденье. Было слышно, как в машинном отделении покатился робот. С громким шипением ударили по корпусу струи воды, смешанной с песком и клочьями водорослей. Направо. Налево. Направо. Налево! У самого плеча Глора промелькнула ноздреватая поверхность скалы. И вдруг качка прекратилась – вырвались из скал, пошли в глубину, в чистую воду, просвеченную двумя Солнцами.

Большая охота

Бот мчался под водой, направляясь в какое–то, известное одной Тачч, место в океане. Экипаж терпеливо ждал. Изредка заговаривали о том о сем, но больше молчали. За борт никто не смотрел. Скорость была очень уж высока – мелькнула рыба в свете прожекторов и вот уже исчезла за кормой, и холодно чернеет пустая вода. Будто они мчатся в туннеле из черного неблестящего камня, бесконечно длинном и прямом. Бортовые часы равнодушно откручивали час за часом, судно уходило все дальше от берегов. Добыча была не из тех, что ждет охотника, сидя в берлоге. Самый большой и свирепый хищник на планете, древний зверь, с древним именем «сумун». Так его назвали коренные жители планеты – до того, как их настиг Путь.

– Здесь будет хорошо, – наконец проговорила Тачч.

Бот сбросил скорость и пошел вниз по отлогой спирали, оставляя за кормой широкий, слабо светящийся след. Приманка. Жидкость с запахом черепах наба, любимой пищи сумунов. Запах наба сумуны чуют за много сотен метров. Накручивая виток за витком, ботик опустился к слою плотной холодной воды. Здесь он лег неподвижно, как на дне, и в дело пошла звуковая приманка. Стекло проныло нестерпимым, тонким звоном. Пошло мелкой волной. Это излучатели послали в океан голос черепашьего стада, записанный на магнитной проволоке. Земные охотники подманивают на голос разнообразную добычу – от тигра до синицы. Здесь манком пользовались только при охоте на сумуна. Впрочем, она редко бывает удачной.

Глор сидел, воткнувшись лицом в экран. Один раз он ошибся, приняв набу за приближающегося сумуна. Спутать изображения на экране было нетрудно – оба зверя имели форму овальной линзы, только сумун раз в девять крупней. Наба долго плавал вокруг ботика, отыскивая источник звука, и призывно попискивал. Он совсем одурел и несколько раз ткнулся в борт, раскачивая судно. Тачч досадливо щелкнула:

– Испортит охоту, безмозглое существо…

– Почему, клянусь перчатками! – удивилась Ник.

– Излучатель посылает звуки довольства. А наба орет: «Где вы?» Большой имеет смысл в своей огромной башке, не то что набы. Услышит два разноречивых крика, насторожится.

Черепаха еще раз качнула судно. Тачч щелкнула переключателем – свет залил кабину, погас, и, когда глаза привыкли к темноте, на экране стало заметно быстро уменьшающееся пятно. Наба удирал что было силы. А под прямым углом в дальнем секторе маячило овальное пятнышко. Сумун! На таком большом расстоянии только гигант мог дать четкое отражение.

– Это он! – вскрикнул Глор.

Тачч отпихнула его от экрана. Глор ощутил злобное напряжение в ее жесте и опять удивился: зачем старая, одинокая монтажница пригласила их на охоту?

Сумун приближался. Его изображение на экране переходило из сектора в сектор, приближаясь к центру. А в центре были они. В стеклянном пузыре, который уверенно выдерживает огромное давление воды, но лопается под таранным ударом. А бронированное тело сумуна весит сотни тонн. Тачч выключила получатель и проговорила:

– Он заметил нас. Слышите?

В кабине перекатывалось низкое, как рев двигателя на малых оборотах, глухое урчание. Приложив руку к обшивке, Глор ощутил вибрацию. Что–то задребезжало в машинном отсеке.

– Ах и ах, страшно!.. – вздохнула Ник.

В темноте Тачч спросила полным голосом, с горькой насмешкой:

– Боишься, монтажница? Здесь все настоящее – и тьма, и смерть…

– Да перестаньте вы! Почему он не атакует? – спросил Глор.

– Большой или уходит сразу, или нападает, – сказала охотница. – Этот не уходит.

У Глора вырвалось:

– Нападает всегда, как носорог.

И сжался. Слова «носорог» в здешнем языке не было – Севка образовал его, как в русском, из «носа» и «рога». Он сжался, но сейчас же понял – перед лицом настоящей смерти никто не расслышит его обмолвки. Достаточно ведь одного удара, и их тела уйдут на дно, никого не будет рядом, чтобы спасти Мыслящих…

Тачч подхватила с лихорадочным весельем:

– Не носорог, а таранонос, так будет верней, монтажник Глор… Он пошел! Сейчас вы увидите тараноноса!

Сумун рявкнул так, что бот качнулся. Вспыхнул прожектор. В его ослепительном желтом луче мелькнуло тело – плоское, как кинжал, если на него смотреть с острия. Глор успел заметить две яркие точки – глаза. Кинжал вильнул и ушел из луча. На щитке водителя мигал багровый огонек – пушка на взводе. Бот вертелся в воде. Тачч встречала прожектором каждую атаку сумуна, а зверь уходил от луча в темноту, носился вокруг по вытянутым, кометным орбитам. Зажатый креслом, Глор не мог шевельнуть головой. Бот стоял в воде вертикально, когда сумун второй раз попал в луч – в сотне шагов прожекторами сверкнули глаза. Грохнула пушка. Уносясь куда–то вбок, охотники видели, как навстречу стремительно растущим глазам сумуна мчался черный хвостатый снаряд. Затем все исчезло. Волна закружила судно – невредимый зверь пронесся вблизи, разрывая воду гигантскими ластами. Отдача отбросила бот и спасла экипаж.

Он слишком много весил, сумун. С разгона его протащило на сотню метров вниз, на это ушло пять секунд – долгое время, когда речь идет о жизни. Тачч успела развернуться, схватить голову сумуна в луч и нажать педаль спуска. И снаряд пошел вниз, как бурав, по стержню луча. Пошел в то место, где спустя полсекунды оказалась передняя треть туловища сумуна, и туда ударил хвостатый снаряд. Проломил панцирь, вошел глубоко, как нужно, и взорвался. И, тщательно прицелившись в огромную треугольную голову, Тачч послала последний, третий снаряд из магазина.

А зачем?

Пылали все прожекторы. Странные тени кружили за границей освещенного конуса – огромные и крошечные, стремительные и почти неподвижные. Трупоеды. Их добыча опускалась на дно. Сумун был мертв. Передняя пара ластов, судорожно подергиваясь, втягивалась под панцирь. Две остальные еще работали, продолжая разворот, прерванный ударом. Тело выписывало петли. Неуклонно, с каждым витком, опускалось ко дну. За ним, раскачиваясь в водоворотах, шел бот. Сумун был чудовищно огромен – голова втрое длинней суденышка. Да, такая добыча сделала бы честь любому охотнику…

Низкий, гудящий рев пронизывал воду. Зверь был мертв, но какой–то нерв, включающий сигнал атаки, еще жил. У–у–рр… У–рр… – ревело в ледяной воде. Сумун опускался, и бот как зачарованный шел за ним.

Глор стал готовить буксир – обычно добытых сумунов вытаскивают наверх и кинографируют рядом с ботом. Тачч остановила его:

– Зачем? Дело сделано…

«Тем лучше», – подумал Севка. Зверь был поразительно похож на земного жука–плавунца. Он был в тысячу раз больше и, значит, в миллиард раз тяжелее, но плоское бронированное тело, шесть ног–ластов, голова, сросшаяся с туловищем, и гладкие, идеально обтекаемые линии тела – все было как у плавунца. И еще челюсти, изогнутые, металлически–синие, как сабли великана. Даже глаза были как у земного насекомого – сложные, из многих тысяч простых глазок каждый… Странно, жутко было Машке и Севке. Это чудовищное существо, лишенное страха, и равнодушно–злобная монтажница Тачч, убившая его неизвестно зачем. Действительно, зачем? Выследила, подманила, атаковала, едва не погибнув сама, и проводила на дно, и зачем–то ототала трупоедов, и теперь смотрела на него с надменной скукой… Глор показал на нее глазами и прошептал:

– Кажется, Ник, я начинаю тебя понимать.

На обратном пути Тачч и Ник, которая прекрасно владела собой, говорили о работе. Обсуждали настройку большого реактора – на эту тему монтажники высшего класса могли говорить до бесконечности. Они спорили, а Глор вспоминал, что известно о сумунах. Самый крупный зверь на планете и, наверно, самый древний. Но древностями здесь не интересуются. Живет сумун очень долго – неизвестно сколько, – этим также никто не интересуется. Разрешено неограниченное уничтожение, ибо зверь нападает на субмарины. Все погибшие субмарины приписываются сумунам. Скорость при атаке – около ста двадцати километров в час. Пожалуй, все. Подозрительно мало. О черепахах наба известно во много раз больше.

«Ну, мало знаем о сумунах, – думал Глор, – и это вовсе не подозрительно. Здесь фактически нет биологов, а врачи занимаются только пересадками сознания. Медицина и биология нам без надобности, – ядовито подумал он. – Подсаженные сознания вылечивают свои тела без всякой медицины и биологии… Но почему я начал думать об этом? А! Тачч всадила второй снаряд в голову. Так расправляются с балогами, когда хотят, чтобы разум погиб вместе с телом».

«Ты становишься подозрительным, – предупредил себя Глор. – Не думаешь же ты, что у сумуна было сознание балога, как у Нурры! Кто рискнет подплыть к сумуну с «посредником» и зачем?»

Он отбросил эту бесполезную мысль. В сущности, ему приходилось теперь передумывать заново все, что он знал о народе Пути. Ему было не до сумунов.

Его спутницы тем временем болтали. Госпожа Тачч рассказала о новом, только что появившемся в продаже ботике для подводной охоты – «Повелителе ураганов». Глор прислушался. Новый тип ботика, оказывается, был неуязвим для сумунов. И удары о скалы ему нипочем. Но дорого, дорого… Госпожа Ник держалась безукоризненно, выглядела спокойной и доброжелательной. «Молодец», – подумал Глор. И исподволь ввернул свое, задуманное, пригласил Тачч в гости: «Вместе посидим с модельками, то да се…»

Они расстались очень довольные друг другом. Разошлись по своим виноградинам, а там – по антигравитационным кабинам. Как все космические инженеры, монтажники не могли подолгу находиться в нормальном поле тяготения – начинало ломить суставы, путались мысли. Глор едва добрался до своей кабинки, бросился в антигравитационный гамак и долго перекладывался с боку на бок, пока ломота не ушла из костей. Тогда он нагрузился в спокойную, ясную неподвижность, заменяющую балогам сон.

Опять приглашение

Его поднял браслет. Часовой – у входа в коридор – предупреждал: «Гость к господам монтажникам, помещение 7–17!» Глор вскочил, поспешно натянул перчатки. Ник открыла дверь. Брякнуло оружие. Через порог переступил – нет, перепорхнул – незнакомый офицер в форме Космической Охраны, в парадном комбинезоне с золочеными изображениями лаби–лаби на портупее.

– Во имя Пути! Девять раз по девять извинений, госпожа Ник, господин Глор! Представляюсь: Клагг, заместитель начальника личной охраны его предусмотрительности командора Пути Джала Восьмого…

Он отсалютовал, подпрыгнув от избытка вежливости. Его лицо слабоумного ангела сияло.

– Польщены, – сказал Глор. – Прошу вас, мы рады… Офицер просиял еще ослепительней и шепнул:

– К вам личное поручение его предусмотрительности…

Они растерянно присели. Они ожидали чего угодно, только не этого. А Клагг вытянулся и заговорил официально:

– Его предусмотрительность, будучи довольны вашим, господин Глор, сын Тавик, поведением при известном вам вчерашнем случае… – Он сделал паузу. – И отдавая должное мастерству вашей подруги, госпожи Ник, дочери Род, приглашает вас обоих на орбитальный монтаж в Главном доке. Что прикажете передать его предусмотрительности?

– Во имя Пути, согласен! – мгновенно ответил Глор.

– Во имя Пути, согласна! – ответила Ник.

Вопрос о согласии не более чем формальность. Командор Пути был третьим из правителей планеты. Первый – Великий Диспетчер, второй – Великий Десантник. От приглашения Великих не отказываются. Ник и Глор видели командора Пути всего раз пять–шесть, хотя принадлежали к высшей касте и закончили Космическую Академию, в которой командор Пути был почетным начальником. Да, они удостоились большой чести, но ведь, работая в сотнях километров от поверхности планеты, они безнадежно удаляются от своей цели – от специалистов, занятых с детекторами… Мысль, видимо, отразилась на лице монтажников. Господин Клагг покровительственно улыбнулся и проблеял:

– Не сомневайтесь, господа, вы справитесь наилучшим образом! Слово космического офицера, его предусмотрительность знает вас лучше, чем вы сами. Он из–зумительно умеет подбирать свой персонал!

«По тебе как раз и видно, – подумал Глор. – Экий болван…» Между тем болван вручил им по Жетону пропуска в Главный док – и наказал сегодня же вечером, в первый послезакатный час, явиться на Космодром–три. И порхнул себе через порог, оставив Глора и Ник в очень скверном настроении. Поиски схемы перчаток откладывались на неопределенный срок.

Часть вторая

КОСМОС

Земля. Институт скорой помощи

К середине июня начались дожди. Грохочущие, как тяжелые орудия, летние грозы отмывали асфальт, выполаскивали больную листву городских деревьев, и они стояли молодые и чистенькие, как весною. В разгар такой грозы на шоссе из аэропорта стремительное такси попало правыми колесами на плывущий студень обочины, дернуло, завертелось, поехало боком и перевернулось на крышу. И дорога замерла. Завопили тормоза набегающих с двух сторон машин. Из сплющенной кабинки вытягивали человека – в изорванном, сплошь обляпанном кровью пиджаке – понесли иод навес автобусной остановки. Понесли умирать. Он уж не дышал. Но сквозь пелену дождя проскочил кремовый фургон «скорой», тормознул, перевалил через газон, разделяющий дорогу, и минуты не прошло, как «скорая» неслась обратно. Еще через десять минут грузовик техпомощи увез разбитую «Волгу» и обморочного, исцарапанного, но в общем невредимого шофера. Тем временем в кабине «скорой» каждый делал свое дело. Младший фельдшер резал и сдирал одежду. Врач нацеливался зажимами, перехватывал кровоточащие сосуды. Старший фельдшер, собрав складками сердитое солдатское лицо, регулировал легочный автомат. Водитель гнал машину, вдохновенно удерживая ее на слое воды, покрывающей асфальт, как масло. На въезде в город ливень кончился, как оборвал, и водитель еще добавил газу. Многометровый шлейф водяной пыли тянулся за «скорой». Жалобно, тонко кричала сирена, покрывая шум центральных улиц. На перекрестках регулировщики выглядывали из–под мокрых дождевиков и свистели, останавливая движение. Последний поворот. Машина наискось чиркнула но перекрестку, вкатилась в переулок и, еще раз наддав сиреной, свернула во двор.

– К операционному, – напомнил врач.

Водитель молча правил. Врач все еще оттирал руки марлевой салфеткой. Он проговорил, всматриваясь в лицо раненого:

– Яков Борисович, прямо с кислородом – в операционную.

Фельдшер уже отпирал дверцу. Машина задним ходом подвернула к дверям операционного корпуса, взвизгнули по рельсам колесики носилок, и поспешно, приседая под тяжестью, фельдшеры понесли носилки в дом. Дождь ударил по вялому боку кислородной подушки.

…Выйдя из операционного, врач сказал водителю:

– Не напрасно гнали… Сам Ямщиков дежурит – взял на стол…

Хирург был похож на носорога – морщинистый, свирепо–невозмутимый, «сам Ямщиков». Он вышел с растопыренными руками, – окинул взглядом свой оркестр – ассистентов, сестер, анестезиологов. Проговорил:

– Открываем полость. Печень будем штопать…

И наступила Великая Тишина. Печень была очень скверная. Через полчаса хирург спросил:

– Пульс?

– Норма.

– Я спрашиваю: пульс?

– Иван Иваныч, норма! – отвечал анестезиолог.

– Врете!

Первый ассистент смигнул с ресниц пот, нагнулся к кардиографу:

– Не врет, Иван Иваныч. Пульс восемьдесят…

Иван Иванович только покосился – свирепо, поверх маски… Руки его укладывали печень, как тесто в форму.

– Я вам еще не врал, Ван Ваныч… У него насос вместо сердца, право… Идеальный какой–то больной. Дышит как дельфин, – сказал анестезиолог.

Иван Иванович фыркнул в маску. Несколько минут в операционной молчали, только сестра шепотом считала салфетки, чтобы не забыть кусок марли в брюшной полости. Потом хирург сказал в пространство: «Шейте…»

Третий врач передвинулся на его место и стал зашивать полость, стремительно протаскивая иглу и завязывая узелки. А профессор Ямщиков затопал вокруг стола. Руки он нес перед собой, как два флажка. Посмотрел, проговорил:

– Веко!

Раненому приподняли веко, и хирург посмотрел в зрачок. Глаза самого профессора были лишены ресниц, воспалены и свирепы. Он фыркнул, повел маской и приказал:

– Готовьте челюсть. Руки. Все готовьте! Ира! Позвони моей. Скажи, сам обедать не придет. Скажи, апостола режет…

«Резал» Иван Иванович до ночи – пациент упорно дышал, и сердце действительно работало как насос. Утром же профессор, едва вошел, осведомился – жив ли оперированный. Оказалось, жив… Ямщиков отправился в бокс, пофыркал и вдруг приказал:

– Ира! Швы смотреть!

– Где, Ван Ваныч?

– Брюшину.

Июньское утро сверкало за окном – за спиной профессора. Дождь лил ночь напролет. Светило солнце, а с деревьев еще капало.

– …Эт–та что такое?! – шепотом спросил Ямщиков.

– Соединительная ткань, – пискнула Ира.

– У, академик… Поди сюда. Слушай. Никого к больному не допускать! НИКОГО! Сма–атри…

– Посмотрю, Иван Иваныч, – пропищала Ира. По ее лицу было видно – умрет, никого не пустит…

Ямщиков стремительной носорожьей побежкой покатился к административному корпусу и через минуту был в кабинете профессора Потосова, директора Института скорой помощи.

– Дорогому гостю! – удивленно пропел директор.

Ямщиков пренебрег его удивлением и спросил:

– Смотрел вчерашние операции?

– Пока администрирую. Что? Были происшествия?

– Происшествия? Зачем же?.. Были операции… – отвечал Ямщиков. – Поинтересуйся, – и положил на стол тетрадочку – историю болезни.

Черные, по–восточному изогнутые брови профессора Потосова полезли вверх и согнулись, как вопросительные знаки.